Логачев Александр. По лезвию катаны

   А тут еще на пути случился выступ, эдакий каменный нарост на теле скалы, здорово смахивающий на человеческий нос. Его предстояло обогнуть по карнизу, шириной, наверное, в ладонь, не больше.
   Разбросав руки, Артем передвигался боком, мелкими приставными шажками. Разумеется, передвигался он лицом к скале. Перед глазами представал во всех мелких подробностях скальный рельеф: трещины, выпуклости, белесые жилы вкраплений, скопившаяся во впадинах влага, серые хлопья лишайника.
   Поскольку треклятый выступ над ним еще и нависал, приходилось не только прижиматься к каменной стене, но вдобавок и выгибаться. А по спине совсем не по-дружески похлопывал ветер.
   Согласно всем инструкциям, какие ни возьми, находясь на высоте, вниз лучше не смотреть. И все же Артем не удержался, бросил взгляд под ноги. И тут же понял, что сделал это напрасно.
   Что там кувыркания под куполом цирка! Нет, там, над ареной, расстояние не чувствуешь. Как не чувствуешь глубину океана, плавая по его поверхности. Здесь же расстояние ощущаешь леденеющим позвоночником, предательски подкашивающимися коленями. У альпинистов хотя бы имеются крюки, карабины, ледорубы, страховочные веревки, а тут висишь над пропастью, цепляясь за скалы одними молитвами.
   И еще все твое существо пронзает странное желание — так и тянет сделать шаг назад, к бездне, в эту пропасть. Нужен-то всего пустяковый шажочек в несколько сантиметров длиной…
   — Неплохо, если меня прямо здесь и сейчас окрылит Сатори, и, затрепыхав этими крыльями, я удержусь в воздухе, — прошептал Артем, прижавшись щекой к холодному камню и прикрыв глаза, — тогда мне все же не суждено свалиться. В противном случае, подозреваю, мне ничего не поможет. И сдалось мне это просветление!
   И ведь не вернешься назад. Точнее, вернуться-то можно, только тем самым признаешь себя полным слабаком, сдохшим на пути к испытаниям, не добравшимся даже до первого из них. И хуже всего то, что, останови процессию, скажи «все, харэ, братья, больше не могу», и братья повернут назад без разговоров и вопросов, повернут со всем их восточным и типа философским равнодушием.
   Выдохнув вместе с воздухом всю рефлексию, Артем продолжил огибать выступ, прижимаясь к холодному камню теснее, чем прижимался к женщинам. Неужели обогнул? Обогнул. Следом за Артемом то же самое совершил Тибетец.
   И пошли дальше. Горная тропа, которая по-прежнему неумолимо сужалась и вот-вот готова была превратиться в нить, провела узкой расщелиной, обогнула очередной выступ и — уткнулась в деревянную лестницу. Как говорится — опань-ки! Если бы сначала была лестница, оно бы, конечно, не так поражало воображение, как лестница, вдруг объявившаяся посреди скалы, про такое не доводилось ни слышать, ни читать, ни на картинках видеть. Лихо, нечего сказать.
   Привалов не устраивали, дух не переводили — с тропы перешли на лестницу и затопали вверх. Вышагивая по толстым добротным ступеням следом за монахом, Артем вспомнил старые дачные дома, где обязательно имелся чердак. Так вот, похожие лестницы вели обычно на чердак: старые, узкие, скрипучие, с толстыми квадратными перилами, с толстыми ступенями, и древесина незабываемо пахла временами, словно впитала и сохранила запахи этих времен.
   Естественно, как всякий не лишенный толики любопытства человек, Артем заинтересовался, как же укреплена лестница на скалистом склоне? Присмотрелся и разобрался: в щели естественного или искусственного происхождения вогнаны толстенные брусья и металлические стержни — на них и держится вся конструкция. Однако ж все это надо было как-то припереть сюда и как-то вручную смонтировать! Адская работенка. Но вопрос вопросов, конечно, — зачем? Было бы понятно, тянись лесенка от самых монастырских пещер. Еще понятнее было бы, не окажись никакой лестницы ваще, а продолжайся и дальше эти сволочные тропинки по краю бездны или закончись все вообще и карабкайся дальше диким альпинистом, цепляясь за уступы, нашаривая ногой опору. Но лестница посередине… М-да. Артем так и сяк прикинул, но даже примерно подходящего ответа на это свое «зачем» не подыскал.
   Ну, и, в общем-то, и ладно, все хорошо, что хорошо. После нервотрепной тропинки идти по лестнице было сущим отдыхом, тут уж можно себе позволить разные вольности, например, красотами полюбоваться. Для чего имелись все подходящие условия вплоть до смотровой площадки. Именно так. В какой-то момент лестница уперлась в нависающий над головой уступ и, ввиду невозможности продолжаться по вертикали, продолжилась по горизонтали в виде самой настоящей галереи.
   Вот куда надо было бы водить туристов, охочих до красот, если бы тут водилась такая человеческая разновидность, как турист. Они бы подолгу торчали на этой площадке, облокотившись на перила, потягивая коктейли, дымя сигарами, смотрели бы и восторгались. Да, братцы, картина отсюда распахивалась величественная, такая, блин, что невольно на поэзию тянуло. Особенно выигрышно все это смотрелось в лучах заката: склоны с шапками и пятнами снега, далекие зеленые холмы, россыпь точек геометрически правильных очертаний, указывающих на то, что где-то там, очень далеко внизу, находится некое поселение — все в багровых тонах.
   Но главное — море. Отсюда было видно море, то самое, до которого три дня пути. Серая, с едва уловимым отливом зелени, полоса, сливающаяся с багровеющим горизонтом. Неизвестно откуда и почему, на Артема вдруг нахлынуло неодолимой силы желание обязательно до этого моря добраться. Войти в него, загрести руками соленую воду и умыть лицо. Черт знает что, короче…
   Но надо было продолжать путь.
   Лестница привела их на вершину хребта. Там гулял холодный ветер, который раздувал желтые монашеские одеяния, а те трепыхались и хлопали, как стяги. Артему, что уже было однажды в его японской эпопее, пришел на память фильм «Скалолаз». Ничего удивительно при такой-то натуре вокруг. Хорошо было старине Сильвестру Сталлоне взбираться по отвесным скалам, скакать козлом по утесам, зная, что голливудские сценаристы непременно и непреложно соорудят тебе хеппи-энд. И от холода, помнится, Сильвеструшка нисколько не мучился, а тут вот пробирает отнюдь не киношный холодок. Вроде бы Артем не в майке отправился покорять вершины, однако… бр-р!
   Хорошо хоть прогулка по гребню вышла недолгой.
   Довольно скоро они подошли к расщелине, отделяющей одну гору от другой. Шириной та расщелина была метров десять, не меньше, внизу, разумеется, темнела пропасть без дна и надежд. Одна хилая радостенка, правда, присутствовала — с той и другой стороны были укреплены два бревна, конструктивно похожие на виселицы. Каждое метра два длиной. В общей сложности бревна сокращали расстояние метра на три, не больше, оставалось метров семь свободного от опор пространства. А какой у нас мировой рекорд по прыжкам в длину?
   Не успел Артем еще что-то осознать и переварить, а брат Ёсико уже прыгнул. Он совершил короткий разбег по камням, пробежал по бревну, оттолкнулся от его края, пролетел над расщелиной и… точнехонько приземлился на другое бревно. Не соскользнул с его округлых боков, а с ловкостью спортивного гимнаста пробежал по нему и оказался на другой стороне пропасти.
   — Да ты, брат, трюкач, — прошептал Артем.
   Где ж, интересно, он тренировался, на безопасных тренажерах или прямо на этой расщелине по крестьянскому способу: бросить в воду, выплывет — научится, не выплывет — значит, так на роду написано?
   — И по-другому туда никак не попасть? — спросил Артем, повернувшись к стоящему за спиной Тибетцу.
   Тот помотал головой:
   — Никак.
   — А чего ж мостик не смогли соорудить, раз вы такие мастеровитые? Лестницу к скальной стене, значит, сумели приляпать, а мост перекинуть, что, дров не хватило?
   — Правильный вопрос, — похвалил гимнаста Тибетец, за что Артему захотелось от всей российской души заехать ему в непроницаемое азиатское табло. — Мы пробовали, но это невозможно. Мост обрушивается под первым ступившим на него.
   «Врет, — подумал Артем. — А может, и ему самому когда-то прогнали эту лабуду, в которую он уверовал».
   — Ну, прыгай, уступаю старшему по званию, — сказал Артем, сделав рукой плавный приглашающий жест, каким дворецкие сопровождают слова: «Господин барон приглашают гостей проследовать в залу».
   — Я должен идти последним, — сказал Тибетец.
   — Кому должен?
   — Мой долг.
   — А-а, тогда понятно, — протянул Артем.
   Был бы он курящим, сейчас бы непременно закурил. Если суждено разбиться, то хоть бы покурил напоследок. А так вообще получается, нечего делать напоследок.
   «Стоп, стоп, почему сразу прыгать, — запел давно не подававший признаков жизни внутренний голос с ласковой вкрадчивостью змея-искусителя, — кто заставляет? Никто не заставляет. Повернись, брось им всем: „Нет, парни, так мы не договаривались, надо было сразу сказать, в чем дело" — и возвращайся».
   А если взглянуть с другой стороны, то раз совершить подобный прыжок в человеческих силах — значит, и в его, Артема, силах тоже. К тому же он выше брата Ёсико и, что важнее для прыжков, ноги у него длиннее. Вдобавок масса больше. Сделать разбег подлиннее, набрать скорость… Не безнадежно.
   Чтоб не возник эффект парусности, Артем скинул куртку-косодэ и штаны-хакама, оставшись в одном трико. Свернул одежду узлом, завернул в нее камень и — «брат Ёсико не увернется, я не виноват!» — швырнул на ту сторону. Ага, добросил и никого вроде не убил. Курточка еще пригодится на той стороне при таких-то погодах.
   Артем стянул с ног таби, остался в тапках-акробатках. Да, сейчас не помешали бы альпинистские говнодавы с длинными острыми шипами. Ну ничего, зато весь прикид — свой, родной, цирковой. А в нем нам не привыкать демонстрировать чудеса силы и ловкости…
   И нечего оттягивать приятный миг свиданья. Иначе уйдет решимость, а вместе с ней уйдет из ног твердость, они сделаются ватными, и тогда можно будет поворачивать домой. Это как первый прыжок с парашютом (Артем однажды попробовал, поддавшись на уговоры друга) — не шагнешь в люк сразу, вместе со всеми, потом себя не заставить… ну, разве только инструктор вытолкнет.
   Артем отошел метров эдак на пятнадцать, добрался почти до вершины гребня. Приготовился. Тянуло перекреститься, но перед буддийской пропастью сие неразумно и не стильно. Вместо этого он вспомнил интервью спортсменов, которые рассказывали, как они настраиваются на прыжки с шестом и без шеста, когда вокруг бушует многотысячный стадион, а попытка осталась последней, не возьмешь высоты, собьешь планку — прощай олимпиада, адью-гудбай мечты о призах. Кто-то читает молитву, кто-то прокручивает в деталях предстоящий прыжок, а кто-то бормочет детскую считалочку.
   Артем пробормотал то, что неисповедимыми путями пришло на ум: «И думал Макеев, мне челюсть круша, что жить хорошо и жизнь хороша. Кому хороша, а кому ни шиша…»
   Ну пора. Пошел. Он разбежался, набрал скорость, сбегая под уклон, теперь главное точно выйти на бревно и не притормозить, ни в коем случае не притормозить, не дрогнуть, не передумать. Вышел, бревно, толчок, полет, а там уж разберемся, там будет видно. Он спружинил, приземляясь на камень, упал на бок, перекатился, вскочил на ноги, жадно дыша ртом, как рыба на берегу, и пока ни черта не понимая. Бред какой-то, не может такого быть!!!
   И увидел, как Тибетец без всякого разбега подошел к бревну, прошел по нему до края, шагнул и — вместо того чтобы улететь с концами в пропасть, наступил на бревно противоположное, прошел по нему и очутился рядом с Артемом, который сидел с отвисшей челюстью.
   — Вот почему мост не нужен, — сказал Тибетец, подходя. — Всего лишь морок. Обман зрения и разума. Мы не могли сказать заранее, потому что тем самым разрушили бы этот морок, а на месте разрушенного морока мог бы появиться новый. Мы с братом Ёсико уже проходили по этому пути…
   Никто из монахов не смеялся, дескать, как мы тебя провели. Ну, а если бы на чьей-то харе промелькнула хоть тень улыбки, Артем бы не сдержался, заехал бы, и плевать на этикет, на пиетет и на межконфессиональную толерантность, прости, господи, за такие словечки. И еще очень хотелось завернуть на этой священной горе неподобающие, далекие от святости обороты.
   Над научной стороной вопроса — как такое может быть, в чем природа феномена? — размышлять не хотелось. Ну какая тут, к свиньям собачьим, может быть наука!
   Выяснилось, что теперь предстоит спускаться внутрь горы, в пролом. Брат Ёсико, как повелось, первым нырнул вниз.
   — Суки, хоть бы куртку подобрали и поднесли, — пробормотал Артем на языке берез и осин, направляясь к одежде. — Что, вера не велит куртки поднимать? Черти нерусские!
   Честно говоря, рассиживаться на ветру — не самое разумное занятие на свете. Внизу, может, температура и не выше, но вот ветру там точно неоткуда взяться.
   — Туда, что ли? — спросил Артем, одеваясь.
   — Да, — сказал Тибетец.
   — Эта щель не морок?
   — Она то, за что ты ее принимаешь.
   — А я ее принимаю за полное дерьмо.
   С этими словами Артем заглянул в пролом. Ничего особенного не углядел — покатый спуск в виде угловатого желоба. Не откладывая, Артем начал спускаться. Спускаться было легко, камень не гладкий, рельефный, весь покрыт выбоинами и выступами, упоров для ног хватает с избытком.
   На память вновь пришел фильм «Скалолаз». Там тоже, помнится, герои преизрядно поползали по всевозможным щелям и разломам в земной коре. Что-то подозрительно часто его действительность совпадает с приключениями Сталлоне. Не означает ли сие, что впереди его ждут невиданные трудности, падение с высоты в замерзшее горное озеро и бои без правил с бандитствующим элементом?
   Его удивление не было безмерным, когда не только первый, но и последующий поворот не открыл ему конец спуска, а открыл всего лишь продолжение желоба. Что ж, за время этого восхождения он начал привыкать к затяжным отрезкам пути и к тому, что дается все не сразу и легким не быва…
   Сначала Артем не понял, что происходит. Скалы тряхануло, вздрогнули стены и пол каменного желоба, будто где-то… кажется, сзади, наверху, взорвали закладку динамитных шашек. А потом дробно и сильно загромыхало, и Артем понял без труда — по желобу катится камень. И грохот нарастает… Какой к лешему камень! Камнепад! Словно в горах откупорило поры и отовсюду в желоб посыпались камни.
   Желоб не был отвесным, иначе Артем прыгнул бы вниз, не думая о высоте. Нет, желоб был покатым, и по нему можно было лишь начать быстрее перебирать руками и ногами.
   Обдирая ладони, Артем припустил вниз изо всех нечеловеческих сил. Здесь уже и выпрямиться было нельзя — упрешься башкой в скалу, поэтому приходилось, согнувшись в три погибели, нестись вперед практически на четвереньках, по-обезьяньи.
   Все равно не успеть! Дробный, множащийся, усиливающийся грохот настигал. Вот-вот в спину врежется разогнавшаяся увесистая каменюга, собьет с ног, и весь каменный горох прокатится по лежачему.
   Ниша. Справа ниша! Не раздумывая, Артем метнулся туда, ощущая за спиной, что камни настигают, уже настигли и сейчас держись… Ногами вперед он прыгнул в нишу, собираясь сжаться там в комок и переждать камнепад…
   Хрена с два это была ниша. Это был провал. И забиться, чтобы переждать, уже никак не светило. Потому что он уже летел куда-то в темноту. Почувствовав это, он собрался, согнул ноги и расслабил тело, готовя его к удару, готовясь завалиться набок и моментально перекатиться. В свое время их выдрессировали правильно падать с высоты, без этого акробату никуда…
   Падать в темноту, в неизвестность, что может быть хуже этого?!
   На его счастье, полет вышел недолгим, здесь оказалось невысоко, метра два, от силы два с полтиной. Не высота для старого акробата. Артем перекатился, ощущая под собой неровности каменного пола и мелкие шуршащие камушки. Вскочил на ноги.
   Замерев, он в полном соответствии с избитым штампом «превратился в слух». Камни следом за ним через нишу на голову не сыпались. Хоть что-то хорошее. Грохот все еще был слышен, но он удалялся. Да, удалялся, никаких сомнений. Каменная речка ушла в сторону, потекла по другому руслу и иссякла. Что ж, этого горя избежали.
   Артем некоторое время не мог понять, это его ноги продолжает сотрясать нервная дрожь или пол мелко подрагивает, словно лихорадка потревоженных скал никак не может улечься. Нет, все же это пол. Хотя если бы дрожали ноги, что-то позорное в том мог усмотреть только человек, редко сползающий с дивана. Пусть ноги не дрожат, а сердце вот ходит ходуном…
   Неизвестно, куда, в какие еще прелестные уголки привело бы его путешествие по желобу, столь грубым образом прерванное, а так он угодил в пещеры. Где тут что и как, в общих чертах можно было разглядеть, не сооружая неизвестно из чего факел. Откуда-то в здешние пещеры пробивался свет. А, вон пожалуйста — прямое, сквозное, будто буром просверленное отверстие, в которое небо видать. Стало быть, горная порода, которая окружала сейчас Артема, достаточно мягкая (наверное, песчаник или известняк) и небесная вода в виде тающего снега понаделала в ее толще немало промоин.
   Вокруг процветала пещерная классика: сталактиты, сталагмиты, сталагнаты. Между прочим, он мог бы запросто приземлиться и на сталактит, вон торчат вострые сосульки… Понятно, что до полета и во время оного некогда было раздумывать е.ще и о сосульках, а ведь, рассуждая чисто теоретически и исключительно задним числом, можно было просчитать опасность благодаря все тому же полюбившемуся фильму «Скалолаз», в котором какого-то плохого парня, помнится, умело толкнули, и нарост со смачным хрустом пробил… Ладно, нечего о грустном и малоэстетичном. Наверное, Артем — все-таки парень хороший, парень в белой шляпе, и ему не грозит глупая смерть от сосульки. Он погибнет самым что ни на есть героическим макаром.
   «А теперь хватит балагурить и давай попытаемся анализировать, хороший парень, — сам себе приказал Артем. — Итак, что у нас, собственно говоря, происходит? Неужели монахи постарались?.. Могли камушки сами по себе покатиться? Ой, вряд ли! Очень уж большая натяжка выходит, совпадение из совпадений получается. Нет, погоди, тогда уж не монахи, а гражданин Тибетец, именно он оставался наверху. Значит ли это, что именно он являлся мне на площадке и стращал? Возможно. А гораздо более вероятно другое. Настоятель, этот предводитель буддийских команчей, приказал меня убрать как головную боль. Ну конечно! Провели как лоха! Предназначение, предназначение! Избавились от дурака, купив его на многоумную болтовню про Сатори! Теперь настоятель и перед своим другом Хидейоши чист, аки агнец божий, дескать, не я его сгубил, а коварная Тропа, на которую чужак ступил по собственному выбору и желанию. Ничего не скажешь, чисто проведенная комбинация».
   Артем расхотел, как сперва собирался, орать благим матом что-нибудь вроде: «Эй! Где вы все?! Есть кто живой?!» Потому что если монахи — хорошие парни, они сами станут его искать, сами станут кричать. А если плохие, то исправят недоработку, добьют — завалят выходы камнями или соорудят еще какую-нибудь поганку.
   Артем посмотрел, нет ли возможности выбраться наружу через ту дыру, в которую он провалился. Нет, без лестницы никак. А жаль. Как славно было бы добраться до желоба, вскарабкаться по нему наверх, благо камни уже прокатились и нового камнепада не слышно, взять Тибетца за грудки и вытрясти из него правдивые ответы. Придется искать другие выходы из пещеры Аладдина. Сим-сим, откройся…
   Он двинулся по пещере. Свет неяркий, оставляющий пещеру в полутьме. Однако все самое необходимое видно. Все эти наросты, неровности пористых стен, трещины под ногами и трещины в стенах.
   Артема, в отличие от многих, никогда не прельщала подземная романтика. Нет, спелеология не его стихия. Любящий кувыркаться в воздухе не полюбит ползать под землей.
   Ладно, здесь хоть было не холодно. Тут, пожалуй, и заночевать можно будет в случае чего, не боясь проснуться наутро окоченевшим трупом.
   А сверху между тем не орали «Ямамото, где ты, отзовись!». И это было весьма симптоматично. Неизвестно, что там с братом Ёсико, но у Тибетца было предостаточно времени, чтобы спуститься по желобу, обнаружить разлом и покричать в него громко-прегромко. Что-то хрустнуло под ногой…
   Артем нагнулся. Матерь Божья! Хотя… Ведь говорил же настоятель, что многие не возвращались с Тропы. Где-то же они должны были оставаться навечно. Это и есть один из невернувшихся — в виде разбросанных по полу костей и скалящегося в пещерной полутьме черепа. От чего умер этот человек? Не найдя выход… Но выход есть, потому что другие-то выходили! Возможно, этому несчастному просто не хватило сил. Будем считать так…
   Так, пещера тянется дальше. Что это у нас? А это у нас проход. Узкий, зар-раза. Артем продрался через него и очутился в следующем, так сказать, пещерном зале. Сюда тоже сверху просачивался свет, можно разглядеть кое… Ну-ка, ну-ка, а это что у нас?
   Артем подошел вплотную к стене пещеры и провел по ней ладонью. Л-любопытно. М-да, черт возьми, стены обработаны не просто тщательно, а сверхтщательно. Неужели это дело рук человеческих? Сколько он ни всматривался, ему не удалось обнаружить следов кирки и прочих примитивных ручных инструментов. А ведь работай ими — следы бы непременно остались. Артем опустился на колени, осмотрел пол, погладил его поверхность рукою. Отполировано, как полы в музее. Тут даже не шкуркой-нолевкой шлифовали, тут, братцы мои, попахивает серьезными механизмами, которым неоткуда было взяться посередь такой махровой дикости. Значит, все же природа постаралась?
   Ну, от природы всякого можно дождаться. Приобретают же скалы под дождем и ветром очертания человеческих лиц, звериных морд и туловищ. Наверное, просто в этом месте наблюдается выход какой-то особо гладкой и особо редкой горной породы. И в этой пещере Артем обнаружил человеческий череп, и эта находка его, понятное дело, не обрадовала…
   Артем поднялся на ноги, но, видимо, сделал это слишком резко — у него закружилось голова и снова пришлось опуститься на пол.
   — Вот что значит пускаться в путь недолечившимся. — Мысли не хотелось держать в себе, хотелось произносить вслух, но голос невольно уходил в шепот. — И воздух какой-то… неживой.
   Неизвестно, бывает ли живой воздух или, допустим, живая вода, дело не в этом… А дело в том, что не шлось . Никак было не заставить себя сдвинуться с места. «Э, э, приятель, что с тобой? Что за расслабон?»
   А идти надо было. Чего ждать? Что придут на выручку товарищи монахи? Так они только сами себе товарищи, как выяснилось из совместного альпинистского похода. Как верно поется в альпинистской же песне, и не друг, и не враг, а так… Они оба сейчас сидят себе небось в сторонке, подогнув под себя ножки, медитируют, воспаряют в высоты духа, сливаются с астралом, беседуют с мистралом, с-суки! Нет, погоди, не оба монаха сидят в сторонке, а один Тибетец, второй, наверное, не сидит… А где же он тогда?
   Артем вдруг заметил, что путается в мыслях. Кислородное голодание? Как известно со школьных парт, горение без кислорода невозможно, химия с физикой не позволяют… Так, при чем тут горение? Он же хотел подумать совсем о другом. О чем же? А! О том, что из книжек и фильмов нам известно — нехватка кислорода порождает в человеке физическую слабость и апатию. И пришедшее на ум поэтическое словосочетание «неживой воздух» как раз в высшей степени образно описывает такую фигню, как кислородное голодание.
   И не хотелось двигаться с места, хоть ты что делай.
   Однако Артем заставил себя встать и идти. Тем более что он видел, куда идти. На той стороне пещерного зала угадывались очертания прохода. Артем добрел до него и, опираясь рукой о стены — слава богу, опять пошли стены как стены, неровные, угловатые, шершавые! — вышел в следующий пещерный зал.
   И вот что странно. Едва он очутился в этом зале, как отступила слабость, до того нараставшая с каждой секундой, и легче стало дышать. Вот только голова по-прежнему оставалась мутной…
   Мать моя, а это что! Артем отчетливо увидел, как за сосульку, растущую от пола, шмыгнул небольшой, с кошку размером, зверек. Подчиняясь не рассудку, а инстинкту, Артем рванул к той сосульке. От усердия с шуршанием проехал по полу. Никого и ничего… Куда же ты делся? Наверное, шмыгнул за соседний сталактит или сталагмит, кто ж их различает. Артем метнулся в ту сторону… поскользнулся, попытался ухватиться за что попало, но все же упал.
   Артем приподнялся на руках, сел, прислонился к стене. Откуда-то доносилось отчетливое «кап-кап». Других звуков не было. Ни шороха камней под звериными лапами, ни мелкого топота этих самых лап, ни далекого «Ямамо-о-ото! Отзовись, брат!» Ну, про последнее и вовсе можно смело забыть навсегда…
   Слушайте, а что это за запах? Артем принюхался. Припахивало… тухлыми яйцами. Сероводородный запах! Но не чистый сероводород, этот аромат Артем знал хорошо, а с какой-то едва уловимой примесью. Даже как-то и сравнить не с чем этот примешивающийся запах. Откуда же несет?
   Артем повернулся, приблизил лицо к стене. Запах стал сильнее. Такое впечатление, что запах просачивается сквозь щели и поры в стенах. Артем с силой вдохнул в себя насыщенный странными запахами воздух…