Логинов Олег. Янкелевич в стране жуликов

   Среди жуликов кипели страсти. Больше всех бушевал Насос. Он буквально рвал и метал.
   - Пидоры "пиковые"! Значит, им вчера задницу на овощебазе прищемили, так они не нашли ничего лучше как мои цеха сдать! Загнали, значит, нам свой спирт, получили бабки и слили информацию ментам. Давить их сук надо, в натуре, за такие подлянки! - гремел его бас по всему офису.
   А причины для возмущения у него имелись вполне обоснованные. Разветвленная сеть его организации терпела огромные убытки. И ущерб грозил вырасти еще за счет расходов на подогрев и адвокатов для братвы, влипнувшей с водочными делами. Ярость Насоса требовала выхода и незамедлительно. Быстро собрав ударную группу, он отправил ее на центральный рынок, который, кстати, охранялся его бригадой. Боевики Насоса действовали в полном соответствии со своими жаргонными названиями. Они словно торпеды промчались по торговым рядам южан, сметая на землю все дары природы теплых краев, подобно быкам, бросались на каждое лицо кавказской национальности, как на красную тряпку. Яркие сочные помидоры безжалостно втаптывались в грязь, а потом по этой мешанине грубо возились лица южных торговцев, подвергшихся расправе. Если не обращать внимание на такие несоответствия, как то, что дело происходило днем, а не ночью, в Горноуральске, не в Париже и что избиения производились по национальной принадлежности, а не религиозной, то, в целом, все происходящее очень напоминало Варфоломевскую ночь. Приезжие торговцы, словно гугеноты, затравленно метались по территории рынка, огороженной сетчатым забором, а орда опьяненных кровью молодчиков гонялась за ними, подвергая жестокой расправе каждого настигнутого. Впрочем, погром продолжался недолго. В отдалении послышались сирены милицейских машин, при звуке которых боевики из группировки Насоса быстро попрыгали по своим тачкам и дали деру.
   "Южные" не заставили себя ждать с ответными действиями. Едва милиция, осмотрев место происшествия и опросив потерпевших, отбыла, как они собрались с силами и отмолотили официальную охрану рынка, которая пренебрегла своими основными обязанностями по дружбе с братвой. Пропустив беспрепятственно насосовских боевиков на территорию рынка, хотя велосипедные цепи в руках последних не давали повода усомниться в их агрессивных намерениях, охранники молча наблюдали за погромом. Теперь гоняли по рынку и жестоко били их самих. Когда никто из охранников уже не был в силах не только сопротивляться, но и попросту стоять на ногах, "южные" всех их свалили в кучу у ворот и позвонили в офис Насоса. Обозвали его ишаком и сказали, чтобы приехал забирать своих шакалов.
   Для урегулирования конфликта в Горноуральск потянулись разные криминальные аксакалы, занимающие высокие посты в иерархии преступного мира. Для местных авторитетов тоже наступили горячие деньки. В поте лица они целыми днями мотались по городу: организовывали стрелки, что-то с кем-то перетирали, кого-то разводили. Открытой войны между группировками удалось избежать, но ростки недоверия друг к другу прочно пустили корни.
   Г Л А В А XXI
   Поступив на службу в адвокатскую контору, Морев вновь лишился свободы действий. Соответственно отсутствие на службе несколько дней повлекло получение серьезного нагоняя от начальства. Руководитель адвокатской конторы господин Плеханов отчитывал его, словно мальчишку. Александра подмывало послать его куда подальше и уйти, хлопнув дверью, но проклятая проза жизни, определяемая отсутствием денежных знаков в карманах и на сберкнижке, заставила подчиниться правилам игры и, виновато потупив голову, покорно внимать начальству. Плеханов в выражениях не стеснялся, хотя они и были облечены в личину пристойности:
   - Скажу вам прямо, Александр Юрьевич, я взял вас на работу из милости. В любой другой адвокатской конторе у нас в городе, вам, прежде чем приступить к работе, пришлось бы выложить от 15 до 50 тысяч рублей за лицензию. Я не стал брать с вас денег в надежде, что ваш богатый опыт практической работы в органах окажется для нас полезным. Но, кажется, серьезно в вас ошибся. Правда, сначала вы приятно удивили меня, когда в первый же день сумели подцепить американского клиента. Однако, вся дальнейшая ваша деятельность не вызывает у меня ничего, кроме нареканий. Вы где-то пропадаете целыми днями, не ставя меня в известность о своем местонахождении. В офисе вас практически не видно. И самое главное то, что до сих пор вы не принесли в копилку нашей конторы ни копейки. Такое положение вещей меня не устраивает. Запомните и уясните себе: здесь не милиция, вы работаете не на государство, а на меня. Я ваш хозяин. И мне глубоко наплевать на ваши моральные принципы и жизненные обстоятельства. Мне важно только одно: чтобы ваша деятельность приносила деньги моей конторе. Вы поняли меня Александр Юрьевич?
   - Понял, - глухо отозвался Морев.
   - Тогда докажите это на практике. В коридоре сидит мужчина. На него ваши бывшие коллеги завели уголовное дело по какому-то хозяйственному преступлению. Бывший адвокат из юридической консультации его по каким-то причинам перестал устраивать. Он хочет нового и толкового адвоката, который сможет ему помочь. Дерзайте. Это ваш шанс. Возможно последний.
   Морев поднялся и отправился исполнять указание. Настроение после начальственной нотации было препаршивым и он еще раз подумал не послать ли всю эту контору в задницу. Но вспомнив как сам учил молодых оперов, что лучшее лекарство для уязвленного самолюбия это доказать себе и другим, что ты чего-то стоишь, решил послать ее потом. Вышел в коридор и пригласил ожидавшего там мужчину в общую комнату, отведенную адвокатам. Посетителю было лет 50. Годы наложили отпечаток на его голову, которая блистала большой отшлифованной лысиной. Зато во всем остальном его облике не ощущалось накапливающихся с возрастом болезней. Товарищ выглядел кругленьким пышущим здоровьем колобком-бодрячком, отчего складывалось впечатление, что солнце, воздух и вода его лучшие друзья, а все невзгоды обходят стороной. Однако, впечатление оказалось обманчивым. Жизнь посетителя, который преставился Скаченко Юлием Антоновичем, была отнюдь не радостной и беззаботной, а последнее время вообще дала серьезный крен в сторону тюрьмы. Юлий Антонович поведал весьма грустную историю о перипетиях своей судьбы. О том как, не жалея сил и здоровья, ударно трудился в кресле начальника небольшого ремонтно-строительного участка, ни о чем так сильно не радел, как о производственных успехах своего участка и технике безопасности на нем, но при этом регулярно критиковался вышестоящим руководством и урезался в премиях. А тут еще прицепились зловредные менты, которые в один прекрасный день повязали Юлия Антоновича на глазах трудового коллектива, как последнего жулика, и увезли к себе в отдел. И светит теперь ему вместо доски почета позорное пятно в биографии, связанное с отбытием наказания в местах не столь отдаленных. А причина, приведшая товарища Скаченко в адвокатскую контору, заключалась вот в чем. По его делу уже начался суд, и женщина-адвокат представлявшая его интересы, сказала, что процесс складывается для Юлия Антоновича неудачно и если она скинет для него в приговоре пару годочков лишения свободы, то должен будет он ей сказать за то большое спасибо. Тут Скаченко осознал, что избежать отсидки ему не удастся и запаниковал. А в соответствии со своим мировозрением посчитал единственным выходом найти такого человека, который бы дал на лапу судье и отмазал его от зоны. В поисках такого человека он и приехал в частную адвокатскую контору Плеханова.
   Выслушавший за свою оперскую жизнь немало исповедей жуликов самых разных мастей, Морев отлично знал, что, как бы искренне они не звучали, полностью верить им нельзя. Скептически глядя на посетителя, он терпеливо дождался, пока тот выговорится, после чего снял трубку телефона. Пустовалов оказался на месте и дело Скаченко отлично помнил. Пятиминутный телефонный разговор с ним дал Мореву гораздо больше необходимой информации, чем получасовое выслушивание Юлия Антоновича.
   Дело по обэповским меркам не представляло чего-либо особенно выдающегося. Будучи начальником ремонтно-строительного участка Скаченко через бригадиров выплачивал зарплату наемным строителям. Только расписывались работяги в одной ведомости, а в бухгалтерию Юлий Антонович представлял совершенно другую, на значительно большую сумму, в которой подписи строителей подделывал. Слепили его пустоваловские ребята очень качественно. Изъяли при задержании обе ведомости, денежную разницу, черновые записи и даже авторучку, которой производилась подделка росписей. Доказательств расхитительской деятельности Скаченко были воз и маленькая тележка.
   Положив телефонную трубку, Морев посидел, помолчал и, горько усмехнувшись чему-то своему, начал говорить:
   - Значит так, Юлий Антонович, скажу вам прямо. Положение у вас аховое. И это правильно. Как говорил Анатолий Папанов Андрею Миронову:"Тебя посодют, а ты не воруй". С книжкой под названием Уголовный Кодекс Российской Федерации, вероятно, вас уже знакомили. По вашей 160 статье части третьей ни штрафа, ни исправработ не предусмотрено, только лишение свободы. Пятерик по низшему пределу. И если вы, Юлий Антонович, не желаете получить больше, то выбросите мыслишку о подкупе судьи из своей головушки.
   - Что же тогда делать? - растерянно развел руками Скаченко.
   - Что делать, что делать? Это сложнейший вопрос в России. С тех пор, как его поставил ребром Чернышевский, никто в нашей стране еще не нашел на него ответа.
   - Получается, что мое положение безвыходное? - окончательно пал духом Скаченко. - Неужели придется сидеть?
   - Наверняка придется. Казенный дом в этой ситуации я вам без всякой гадалки предскажу. А что вы хотели? Умел воровать, умей и ответ держать. Раньше нужно было думать. О Ленинском принципе неотвратимости наказания вам, наверное, учительница в школе рассказывала. А теперь уже поздно слезы лить. Потерявши голову, по волосам не плачут!- изрек Морев и тут же осекся, посмотрев на большую лысину посетителя.
   - Значит, никаких шансов нет? - обреченно вздохнул Скаченко.
   - Шанс есть всегда! - твердо заявил Морев. - Из ста, из тысячи, из миллиона, но есть. В данном случае ваш шанс - это я!
   Скаченко взбодрился и с надеждой уставился на Морева, не подозревая, что сам является последним шансом для продолжения адвокатской практики Александра.
   - Я ничего не обещаю и не гарантирую, - продолжал Морев. - Но попробовать стоит. Судьи тоже люди, которым не чужды нормальные человеческие чувства: милосердие, жалость, сострадание. Особенно наши. Посмотрите, например, какие сроки дают американские судьи - 20, 50, 100 и больше лет. А наши, если за умышленное убийство десяточку выпишут, то это считается очень строго. На это мы и сделаем основной упор нашей защиты - на жалось и сострадание.
   Пока Морев решал свои производственные проблемы, Венька и Николай снова определились на постой в коттедже Анжелики Потаповны. Только теперь вполне официально, в соответствии с ее личным желанием. По принципу кнута и пряника мудрая Анжелика Потаповна приставила к ним вооруженную охрану и домработницу. Охрану, чтобы дать понять им свое подневольное положение, а домработницу, чтобы эту неволю подсластить. Экономная Анжелика Потаповна не стала нанимать специальную женщину для обслуживания гостей в коттедже, а использовала для этого своих штатных девочек. В связи с установленными природой циклами критических дней у женщин, каждая из сотрудниц борделя ежемесячно имела несколько дней краткосрочного отпуска. Однако, поскольку трудовым законодательством нигде более отпуска по менструации для женщин не предусмотрены, Анжелика Потаповна решила, что в эти дни девочки будут отдыхать в ее коттедже, попутно исполняя обязанности домработниц.
   Янкелевич и Морев-младший после СИЗО и предыдущего житья на нелегальном положении наслаждались безразмерным сном, завтраком, обедом, полдником и ужином по расписанию, словно в доме отдыха. Можно сказать, катались как сыр в масле. Их охраняли, кормили, а чтобы не скучали обеспечили видяшкой и приставкой "Сега". Сменяющиеся путаны, узнав, что Николай - холостой американец, сразу вспомнили свою мечту - выйти замуж за иностранца, поэтому держались с ним очень ласково и предупредительно. Несмотря на критические дни, они регулярно оставались на ночь в комнате Янкелевича, хотя в их обязанность входило только застелить ему кровать. Само собой денег с него они не спрашивали, а уж на обещания жениться он не скупился. Только одна из путан устояла перед перспективой укатить в Америку. Это Рублевая в очередной раз противопоставила себя коллективу. Но остальные девчонки на нее не обиделись, а даже жалели. У них была надежда, а у Рублевой нет.
   Зашедший поздним вечером на кухню, Венька с удивлением обнаружил там миловидную девушку с книгой в руках. Дежурившие до нее женщины обычно в это время уже кувыркались в постели с Янкелевичем. Не отрывая глаз от строчек она маленькими глотками потягивала холодное молоко и отправляла в рот печенье из вазочки на столе.
   - Добрый вечер, - поздоровался Венька.
   Девушка вздрогнула от неожиданности и посмотрела на него.
   - Что ж вы пугаете? - спросила она. - Я как раз дочитала до самой кульминации в книге, когда сексуальный маньяк неслышно подкрадывается к главной героине, а тут вы появляетесь, бесшумно, словно этот самый маньяк или привидение.
   - Я не маньяк, - улыбнулся Венька. - И не привидение. Просто сенсей, у которого я начинал тренироваться, всегда учил нас, что походка должна быть легкой и неслышной, как у кошки. Поэтому я при ходьбе не топаю и не шаркаю ногами, как большинство людей. Но все равно, я прошу прощения, что напугал вас. Мне просто захотелось пить.
   - Нет проблем. Я уже пришла в себя. Молока хотите?
   - Хочу.
   Венька присел за стол и тоже принялся за молоко с печенинками. Девушка, отложив книжку в сторону, с удивлением уставилась на него.
   - Тебя как зовут? - спросила она, резко перейдя на ты.
   - Вениамин, - ответил он. - А тебя?
   - Надежда.
   - Хорошее имя. Моя мама любит песню, где есть слова: "надежда - наш компас земной".
   - Ага и "награда за верность"! - засмеялась она. - А у тебя имя смешное. Тебя, наверное, в школе "Веником" дразнили?
   - Было дело, - кивнул Морев-младший. - Дразнили, пока я каратэ не начал заниматься. Когда свой первый пояс получил, дразнить перестали. Стали бояться. А вообще, имя, как имя, не хуже других. Это отец меня в честь хоккеиста Вениамина Александрова назвал.
   - Твой отец - спортсмен?
   - Да нет. Раньше работал в милиции. Сейчас стал адвокатом. Он рано с матерью развелся. Я его в детстве и не запомнил почти. Можно сказать впервые увидел только пару дней назад.
   - Где увидел.
   - Да здесь и увидел в этом самом доме. Он приезжал сюда с хозяйкой.
   - То есть ты хочешь сказать, что новый адвокат Анжелики Потаповны это твой отец?!
   - Да.
   - Представительный мужчина. И как прошла ваша встречапосле долгой разлуки?
   - Совсем не так, как в мексиканских сериалах. Без слез и восторгов. Я сижу в комнате, смотрю видяшку, заходит какой-то незнакомый дядька и говорит: " Привет, Венька, я твой отец". Если он надеялся, что я после этого к нему на шею брошусь, то просчитался. Я как сидел, так и сижу. Он тоже сел. Посидели, поговорили. Без лирики, без сантиментов. Нормальный мужик оказался. Выяснилось, он когда узнал, что я попал в беду, сорвался с места, оставил у себя в городе другую семью и примчался сюда, меня спасать. Я, сам не знаю какая муха меня укусила, только взял возникнул. Говорю, мол, зря беспокоился, если уж я всю жизнь без тебя обходился, то и сейчас обойдусь. Он сразу как-то сник, видать не ожидал такой резкости. Потом говорит: "Мне без тебя, Венька, тоже плохо было". Попрощался и ушел. А я про себя думаю: "Дурак, зачем на человека наехал, он же как лучше хотел". И паршиво так на душе стало.
   - Конечно, дурак. Меня в 15 лет мой папашка-алкаш по-пьяному делу трахнуть хотел. Я из дома убежала. Тогда убить его была готова. А сейчас думаю, если приехал ко мне, повинился, то и простила бы.
   Г
   Г Л А В А XXII
   Морев зашел в зал судебных заседаний одним из последних. Внимательно оглядел публику, расположившуюся на скамьях, и, удовлетворенно усмехнувшись, прошел к своему столу, сбоку от судейского. Едва он опустился на стул, как девушка-секретарь объявила: "Встать, суд идет!" В сопровождении народных заседателей в зал вошла женщина-судья и в удивлении застыла на пороге. Это было не первое заседание по данному делу, и предыдущие проходили при полупустом зале. Обманутые работяги, выступив со своими свидетельскими показаниями, более на процессе не появлялись, друзья и родственники подсудимого просто не ходили, поэтому атмосфера на заседаниях была тихая и спокойная. Состоявшийся сегодня по совершенно непонятным причинам аншлаг и поразил судью. Все скамьи были заняты публикой, а несколько женщин еще и привели с собой по выводку детей самого разного возраста. Впрочем, дети вели себя тихо и сидели смирно с грустными личиками. Судья быстро справилась с удивлением, прошла на свое место и открыла заседание. Предполагалось, что это будет последний день процесса. Судебное следствие было завершено, оставались лишь завершающие процедуры: судебные прения, реплики, последнее слово подсудимого и, самое главное, вынесение приговора.
   Обвинитель не был многоречив. Дело представлялось ясным и понятным, доказательства - железобетонными, поэтому особо распинаться ему просто не имело смысла. От защиты выступал Вязов. Во вступительной части своей речи он признал обоснованность предъявленного обвинения, выразил похвалу сотрудникам БЭП, грамотно задокументировавшим доказательства преступной деятельности обвиняемого и перешел к главной части.
   Это была премьера Морева. Он чувствовал себя на подьеме и выступал вдохновенно, ощущая повышенное внимание публики, которая внимала ему так, будто бы он произносил монолог Гамлета или Чацкого, а не рядовую защитную речь. Морев говорил, повернувшись лицом к суду, и обращаясь к нему. Голос его то повышался, то понижался, акцентирую мысли, которые он хотел довести до умов и сердец этих трех человек, облеченных властью и правом решить судьбу Скаченко. Устремив взгляд на женщину, сидящую в центре судейского стола, Александр произнес:
   - Признавая обвинение, предъявленное моему подзащитному, хочу обратить внимание суда на то, что в процессе следствия не были выполнены требования статьи уголовно-процессуального кодекса о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела в части установления смягчающих обстоятельств. Цицерон сказал: "Когда выступают с обвинением против кого-либо, то нет ничего несправедливее останавливаться на длинном перечне фактов, говорящих против обвиняемого, и умалчивать о фактах, говорящих в его пользу". В связи с этим, я хочу обратить внимание суда на один, неисследованный в процессе следствия, вопрос. А именно, на что Скаченко тратил похищенные денежные средства? Так вот, деньги он тратил не на спиртные напитки, удовлетворение своих материальных потребностей и красивую жизнь, как большинство расхитителей, а, в основном, на детей. Юлий Антонович фактически содержал в нынешнее сложное время пять своих бывших семей. Они присутствуют здесь в зале. Посмотрите на этих славных детишек. Государство практически бросило их на произвол судьбы, совершенно не заботясь о своевременной выплате детских пособий, обеспечении ребят лекарствами, одеждой и пропитанием. Вместо государства эти заботы взвалил на свои плечи один человек, Юлий Антонович. Каждую из этих пяти семей он поддерживал материально, заботился, чтобы каждый мальчик или девочка, которых вы видите здесь, получили подарок на день рождения и Новый год. Если уважаемый суд решит определить подсудимому меру наказания, связанную с лишением свободы, эти дети подарков в следующую новогоднюю ночь не получат и перестанут верить в доброту Деда Мороза.
   - Папа, не садись в тюрьму! - на разные голоса заблажили детки. Их мамаши, словно по команде, раскрыли сумочки и извлекли носовые платки, чтобы промокнуть, выступившие на глазах, слезы.
   - Прошу тишины в зале! - потребовала судья.
   Когда детские возгласы смолкли, она спросила:
   - Подсудимый, это действительно все ваши дети?
   Скаченко сдавленно выдавил "да" и тоже утер платочком набежавшую слезу. Судья повернулась к адвокату и сказала:
   - Продолжайте.
   Морев благодарно кивнул ей и снова начал говорить:
   - Есть еще одна причина, побудившая Скаченко нарушить закон и совершить хищение. Дело в том, что он страдает фалакрозисом.
   Все головы в зале повернулись к Юлию Антоновичу. Видок у него и впрямь был неважнецкий. Морев проводя с ним предварительную подготовку к процессу, самолично замазал косметическими белилами здоровый румянец на щеках подсудимого. От прикосновений носового платка белила частью сошли и теперь лицо его пугающе отсвечивало перемежающимися белыми и красными пятнами. Морев продолжал:
   - Страдая физически и нравственно от этого недуга, Юлий Антонович решился на платное лечение. У меня есть ксерокопии счетов из медицинского центра "Изаура", куда мой подзащитный обращался по поводу фалакрозиса, и я готов их передать суду. Оплата производилась им из похищенных средств, так как собственная зарплата произвести столь дорогостоящее лечение ему не позволяла. Несмотря на все принятые меры и значительные затраты, увы, лечение, как вы можете видеть, положительных результатов не принесло.
   По залу вновь прокатилась волна жалостливых вздохов и замелькали извлекаемые носовые платки.
   Призвав в завершение суд принять во внимание чистосердечное раскаяние подсудимого и попросив определить ему меру наказания ниже низшего предела, Морев сел. Аплодисментов не звучало, но он чувствовал фибрами души, что сумел создать нужный настрой у зала и суда, поэтому был удовлетворен своим выступлением.
   Последнее слово подсудимого было полно раскаяния. Он умильно обещал больше не воровать и просил прощения у всех. Особенно проникновенно прозвучали его слова, обращенные к детям:
   - Милые мои, любимые, бесценные мальчики и девочки, не знаю доведется ли нам еще свидеться, но заклинаю вас только об одном: живите честно, чтобы никогда, не дай бог, вы не оказались на моем месте. И не забывайте меня, а я уж вас никогда не забуду.
   Не в силах больше говорить, Юлий Антонович опустился на скамью и зарыдал, закрыв лицо руками. Вместе с ним обливался горючими слезами весь зал. Что там слащавые южноамериканские мелодрамы?! Здесь, в этой судебной комнате с примитивной казенной мебелью, обшарпанными стенами и испорченным протечкой потолком, разворачивалась настоящая драма, достойная пера Шекспира. Вот где кипели настоящие страсти и ярко высвечивались подлинные чувства.
   Проливаемые слезы словно омывали души людей и они ощущали, что становятся чище и добрее. Это был уже не банальный процесс над нечистым на руку ворюгой, а красивое библейской покаяние грешника, наполняющее сердце состраданием и милосердием. Этими благородными чувствами прониклись даже народные заседатели, равнодушно продремавшие на своей практике не один десяток процессов. Они тоже достали свои платочки и шумно просморкались. И только судья, единственная в зале, сохраняла невозмутимую маску строгости. Морев, не сводивший с нее глаз, сник, решив, что все его старания оказались напрасными и не растопили ледяное сердце представительницы Фемиды.
   Суд удалился на совещание. Публика сразу оживилась. Женщины достали любовные романы в мягких обложках и яркие рекламные журналы, дети запищали "тамагочами" и карманными электронными играми. Но все это моментально исчезло из вида, едва появилась девушка-секретарь, объявившая второе пришествие суда.
   Судья начала зачитывать приговор. Когда она дошла до слов "в соответствии со ст. 64 УК РФ назначить более мягкое наказание, чем предусмотрено за данное преступление", Морев воодушевился. Когда она объявила: "назначить Скаченко Юлию Антоновичу наказание в виде лишения свободы", Александр пал духом. И тут же, когда она, упомянув статью 73 УК РФ, добавила слово "условно", возликовал. Его руки победно взметнулись вверх под облегченный выдох зала.
   Это был триумф Морева. Но вся людская благодарность досталась не ему. Женщины и дети плотным кольцом окружили судью и на разные лады и голоса благодарили ее. Суровые уста служительницы Фемиды впервые за сегодняшний день тронула улыбка. И ,возможно, первый раз в жизни ее приговор принес так много радости всем. Откуда-то появились цветы и тут же были вручены ей под шумные аплодисменты. Драма с обилием пролитых слез завершилась потрясающе счастливым концом!
   Судья, смущенно улыбаясь и раскланиваясь направо-налево, покинула зал. А поскольку секретарь, народные заседатели и обвинитель вышли чуть раньше, то в комнате остались все свои. Головы присутствующих дружно повернулись к Мореву. Он поднялся с места и объявил:
   - Браво всем! Позвольте мне поздравить и поблагодарить за отличное исполнение вас всех. Обещанную премию в случае удачного исхода дела вы сможете получить завтра у меня в адвокатской конторе. А вас, Юлий Антонович, жду у себя с деньгами тоже завтра в 9 часов утра. Мы выполнили свои обязательства, не сомневаюсь, что и вы выполните свои.