Они были здесь – все разом! И в каком виде?! Даже нынче такое по телевизору показывают только среди ночи!
Казин в чём мать родила сидел посреди вагончика на круглой табуретке, которую только сегодня утром Ганна безуспешно разыскивала. Сволочь, всё из дома тащит, всё для разврата! На коленях у Казина расселась коровища Людка, тоже вся как есть голая, и Казин, гнусно лыбясь, лапал Людку за сиськи! Стерва Галка примостилась рядом. Эта-то зачем раздевалась, кого она своими прыщиками соблазнить хочет? А туда же, льнёт к чужому мужу, ручонкам шаловливым волю даёт! – Ганна с трудом набирала в грудь воздух для крика… А хуже всего – третья, не иначе – учётчица; молодая потаскуха, лет двадцати пяти, намазанная по-городскому, ноги от самых ушей начинаются. И была она не совсем голышом, а в кружевных трусичках. В таких интердевочек в кино показывают. Учетчица прогуливалась перед Казиным словно манекенщица по подиуму и явно собиралась трусики снимать.
Голос наконец прорезался, Ганна с истошным воплем рванула дверь, воплощённым возмездием явившись перед участниками оргии.
Казин, спихнув с колен Людку, вскочил. Опрокинутая табуретка отлетела в сторону. Учёная Галка ойкнула и полезла под стол. Лишь учётчица-манекенщица, не чая беды, с презрительной усмешечкой глядела на явившуюся супругу. Вот этой-то иногородней шлюхе и досталось в первую руку. Ганна подхватила удачно подвернувшуюся табуретку и с маху огрела развратницу по башке. Замахнулась было второй раз, но сисястая Людка, взбултыхнув выменами, подскочила и вцепилась Ганне в причёску. Пришлось бросить копорскую стерву и отоварить табуреткой подруженьку. Потом досталось и Галке, сдуру поверившей, что численное преимущество может принести победу. Учётчица пыталась вырвать из Ганниных рук оружие, но легче было казинский кран с места сдвинуть, озверевшая супруга мёртвой хваткой вцепилась в украденную мебель и охаживала соперниц по голому, так что шлепки разносились далеко окрест.
И вдруг полыхнуло перед глазами, и Ганна, отворив дверь спиной, вылетела из вагончика. Чугунный мужнин кулак в одно мгновение запечатал ей рот.
Оскальзываясь в грязи, Ганна поднялась. Казин чёрным силуэтом выделялся на фоне распахнутой двери. Торжествующая учётчица выглядывала из-за его плеча.
– Съела, дура? – глумливо закричала она. – Мотай отсюда, пока цела!
Казин обнял растелёшенную учётчицу за талию и, коротко хохотнув, захлопнул дверь.
Чего угодно ждала Ганна, но только не этого. Конечно, случалось ей пробовать мужниного кулака, но чтобы вот так, со всей силы, да ещё когда сам виноват!.. За шлюху заступился. Значит, жена ему больше не жена и ничего тут уже не исправишь.
Не разбирая дороги, прижав к груди спасённую табуреточку, Ганна похромала прочь от замолкшей бытовки. Если бы вдруг вздумалось ей вернуться и заглянуть сквозь стекло, то не увидела бы она там ни Людки, ни Галки, ни придуманной копорской дивы. Проклятый «Модус» кончил работать, и пропали видения, опустел вагончик, лишь противнозелёный син трёт ручишками мордочку да Казин, очумело тряся головой, облизывается, с трудом понимает, что не было ни выпивки, ни закуски, и со вздохом принимается сливать перекипевшую картошку.
Не видит этого убитая горем Ганна, не замечает даже, что круглая табуретка куда-то исчезла, и губы целёхоньки – после такого-то удара! Бредёт домой, судорожно соображая, что дома у неё больше нет. Даже если вернётся Казин поутру, нельзя его прощать. Двадцать лет прожили вместе, и всё порушил поганый бабник! Ну и пусть живёт с этими, со всеми тремя разом… а она к маме вернётся. Двадцать лет назад пришла она к Казину, девчоночкой в зелёном беретике. Берет и сейчас висит в сенцах на гвозде, у хорошей хозяйки ничто не пропадает. Теперь в дому будет хозяйничать учётчица, а Ганна уйдёт…
Эх, бабы-дуры, не меняйте богоданных имён! Да разве могло такое приключиться с деревенской тёткой Агапой? Вот Ганне такие беды в самый раз.
Входит Ганна в дом, не глядя, берёт берет и выходит на улицу. Пропадай всё хозяйство, пусть учётчице достаётся и Людке с Галкой. В чём пришла, в том и уйду.
Как было спето в оперетте: «Кто там в зелёновом берете?»
Глава 6
Три карты, три карты, три карты!
– Ничего не скажешь – купил кота в мешке! – сокрушался Казин. – На что мне твоя киношка, ежели после неё ни сытости, ни похмелья? Баловство одно.
– Хороший синтезатор избирательного действия, – не уступал син. – Эта модель «Модуса» очень дорого стоит.
– Да уж не дороже телевизора «Сони», – Казин уже сообразил, как можно использовать «Модус», и продолжал ворчать больше для виду. – Ну ладно, я не отказчик, поставлю дома, пусть бабе голову дурит. Картошку жрать будешь?
Инопланетчик покачал головой и опасливо отодвинулся от кастрюли.
– А я поем, – произнёс Казин, перебрасывая горячую картошину с ладони на ладонь, – а то после твоего угощения брюхо подвело.
Покуда Олег ужинал, син сидел, забившись в угол, и печально посверкивал глазками на бывший свой синтезатор. Казин слопал штук восемь картошин и обвёл бытовку скучающим взором.
– Спать ты небось тоже не умеешь, да и обидно было бы дрыхнуть в такой-то день. – Казин взял с края стола пухлую колоду карт, в которые Воха и Лёха во всякую свободную минуту азартно резались в «очко». – Может быть, в картишки перекинемся? В «очко» я играть не стану, а побурить по маленькой было бы неплохо… А то – на спички, – Казин высыпал на стол коробок спичек и разделил на две примерно равные кучки.
Учеником син оказался превосходным, он с первого раза понял несложные правила «буры» и за полчаса выиграл у Казина все спичины. И это при том, что скрывать чувства инопланетник напрочь не умел. Когда приходила негодная карта, личико его вытягивалось, он морщился, вздыхал печально и чуть что ни плевался. Зато если карта пёрла, круглые глазки сина начинали блестеть особенно ярко, а четырёхпалые руки, которыми больше трёх карт и не удержишь, принимались азартно дрожать. Но при этом он ни разу не удвоил ставки, если у Казина на руках оказывалось хоть на одно очко больше, так что все спички неуклонно, одна за другой перекочевали к инопланетчику.
– Чего ж ты не удваивал? – злился Казин, предъявляя крюк против синовских пятнадцати очков. – У тебя же хорошая карта!
– Но у тебя лучше, – пискливо ответствовал инозвёздный гость. – Удвоил бы и проиграл со своей хорошей картой в два раза больше…
«Подглядывает!» – решил Казин.
– Ничего я не подглядываю! – обиженно заявил син.
Казин вздрогнул, но ничего не сказал. Сдал по три карты, открыл козыря, выставил на кон предпоследнюю спичину, поднял карты, так, чтобы при всём желании син не мог ничего увидеть. Первой картой шла никчемушная девятка червей. Осторожно сдвинул карту. Следом явился валет крестей.
«Картёшечка…» – сохраняя непроницаемое выражение лица, подумал Казин.
– Картёшечка это как? – поинтересовался син, всем видом показывая, что ему карта привалила.
– Картёшечка как картошечка, – задумчиво выговорил Казин. Потом он поднял голову и спросил ошеломлённо: – Так ты что, мысли мои подслушиваешь, что ли?
– А как же!.. – ничуть не смущаясь, признался син. – Должен же я у тебя выиграть.
Казин, не глядя на третью карту, удвоил ставку, син тут же уравнял и предъявил четырнадцать очков. Даже если бы у Казина пришёл туз к открытому валету, при таком раскладе он всё равно проигрывал бы.
Син, довольно урча, упихивал спички в коробок.
– Ты погоди, – сказал Казин, – мне же прикуривать надо.
– Моё! – твёрдо постулировал син. – Я их выиграл.
– Что же мне, до завтра без курева сидеть? – возмутился Казин. – Хотя бы половину отдай, ты же на мои играть начинал.
– Нет. Ты сам в начале игры сказал, что половина спичек мои.
Син спрятал спички в нагрудный кармашек, туда, где прежде лежала малявина.
– Хорошо… – протянул Казин. В голове созревала мысль, которой он боялся дать чёткое определение, чтобы син не рассёк её прежде времени. – Хорошо… значит, придётся до завтра терпеть…
– Я же сижу без синтезатора, – словно специально подыграл Казину син. – Если хочешь, я весь коробок поставлю против синтезатора.
– Ха! – Казин даже не посчитал нужным скрывать презрение. – Спичкам цена копейка, а за твою фигулину я целую ночь отрабатывать должен. Сидел бы сейчас дома, а не сушил бы тебя вместе с твоей тарелкой.
Казин поднялся, пошарил на полке со всякой ерундой, нашёл старую, ещё советской чеканки копейку. Когда-то этих копеек валялась тут целая пригоршня, рабочие играли на них в свободную минуту, а потом сваливали обратно на полку. Теперь монетки растерялись, но одну Олег всё же сыскал.
– Вот это и есть копейка, – внушительно произнёс хозяйственный крановщик, щелчком выкладывая монетку на стол. – Будешь играть?
Син оглядел копеечку и решительно брякнул на стол коробок.
Сдали карты. Казину выпал марьяжик, а у сина явно ничего не было.
«Хороша парочка, баран да ярочка», – на пробу мысленно произнёс Казин.
– Марьяж, что ли? – переспросил догадливый син и сбросил, не удваивая ставки.
– Трефовый, – признал Казин, сгребая отыгранный коробок. – Ну что, пошли по-крупному? Что ставишь против фигулины?
Син вскочил и побежал к астроходу.
– Две бери! – крикнул вдогонку Олег. – Ежели удваивать придётся, я малявину поставлю!
– Вот! – син выставил на стол радужное полушарие.
– Что за штуковина? – предусмотрительно спросил Казин, хотя уже внутренне решил брать всё без разбора.
– Климатизатор. Любую атмосферу в корабле сделать может.
– Ага. Это вроде как кондиционер? Потом научишь, как им пользоваться.
– Выиграешь – научу.
Син принялся тасовать колоду. Казин зорко присматривался, чтобы инопланетный паршивец, не дай бог, не передёрнул. Ожегшись на молоке, дуют на воду, а Казин как-то семь рубликов спустил, севши с Лёхой и Вохой сыграть по копеечке. С тех пор играть на деньги с подсобниками Казин зарёкся. Сами чернорабочие играли по-чёрному. Были они мужики сиделые, Лёха так даже дважды. Конечно, до шулеров им далеко: птицы невысокого полёта – бывшие бакланы, давно взявшиеся за ум, обратившиеся в простых ханыг и перебивавшиеся мелкой тащиловкой. Но играть с ними всё равно можно только без башлей, на просто так. Кто в зоне бывал, тот карты видал. Передёргивает, что и не поймёшь, когда нужную карту вынимает. Лёха показывал потом, как он это делает, так что несмышлёнышу и Казин мог бы башку задурить, но сейчас он следил лишь, чтобы зелёный син не мухлевал. И без того, попробуй сыграть против того, кто твои мысли слышит.
Син кинул по три карты, открыл козырями бубны. Казин взял свои карты, развернул, не глядя. Син выжидающе смотрел на непроницаемую казинскую физиономию.
«Вот ты и продул свою штуковину…» – мысленно произнёс Казин, удваивая ставку.
Син сморщился и бросил карты. Казин с довольной ухмылкой переставил штуковину на свою половину стола. Син тем временем быстро протянул ручонку и перевернул казинский бор.
– Ты меня обманул! – задребезжал он возмущённо. – У тебя на руках вообще ничего не было! Три девятки!
– Когда это я врал? – нахмурился Казин.
– А что ты только что подумал?
– Что хочу, то и думаю. Я не для тебя думал, а для себя самого.
– Всё равно ты меня обманул!
– Ни хрена! – Казин для убедительности пристукнул ладонью по столу. – Я что подумал, что у меня карта сильней? Нет, я подумал, что ты проиграл. А ты выиграл, что ли? Сам же карты бросил, я тебя за руку не тянул. Значит, я правду подумал. Так?
– Так… – убито согласился син.
Потом глазёнки его засверкали, и на кон был выдвинут механизм, который Казин уже окрестил фиговиной.
– Ещё будешь играть?
– Ты вроде обещал научить, как твоим добром пользоваться.
– Вот он научит, – син кивнул на фиговину. – Это дидактор. Одну цапфу на лоб, другую на климатизатор, и тут же поймёшь, как он работает. А если что поломано, то узнаешь, как исправить.
– Холодильники чинить он может?
– Всё может.
– Тогда – валяй. – Казин смешал карты. – Эх, парень, не за то отец сына бил, что тот в карты играл, а за то, что отыгрывался.
– Сина бить нельзя! – твёрдо заявил косможитель. – Я гражданин Галактики и пользуюсь правом личной неприкосновенности.
– Сама себя раба бьёт, что нечисто жнёт, – Казин твёрдо вознамерился говорить только общими фразами.
Покуда син бегал в муровину за новыми вещами, Казин успел опробовать ещё не выигранный дидактор и убедился, что тот и впрямь в полминуты научает, и как работает малявина, и как пользоваться штуковиной. Син вернулся, волоча буровину в половину своего роста.
– Автонавигатор! – объявил он, не дожидаясь вопросов.
– А как же твоя тарель без него полетит? Сам, что ли, за рычаги сядешь?
– Сам и сяду! – отрезал син. – Не маленький!
– Тогда поехали! – Казин споро раскидал карты.
Пришли десятка с валетом всё в тех же трефах.
«Карта не лошадь, к утру повезёт!» – заглушая радость, подумал Казин.
Судя по выражению зеленорылого лица, у сина на руках были сущие слёзы. Но всё же син выдвинул на середину вагончика навигатор и, чётко выговаривая слова, произнёс:
– Вот ты и продул свою штуковину.
– Это мы ещё поглядим, – заметил Казин, выставляя малявину против буровины и выкладывая карты крапом вниз.
– Ты зачем уравниваешь? – закричал неуравновешенный син. – Я же сказал тебе, что ты продул!
– А я сказал, что я выиграл, – Казин переложил дидактор к себе на топчан и принялся откантовывать буровину в дальний угол.
– Теперь из-за тебя получается, что я соврал? – на сина было жалко смотреть.
– Ну что ты… – успокоил щепетильного партнёра Казин. – Ты не соврал, ты просто ошибся. А я тебя поправил. Ещё играть будешь?
– Буду! – визгнул синюшный син и побежал за новыми ставками.
Теперь син уже не пытался блефовать, так что дурылину (мини-гравитатор) Казин выиграл лишь с третьего раза. Следом ушлый механизатор оторвал дуровину, штукенцию, хренулину и ещё несколько предметов, каждому из которых тут же давалось название.
«Туз, он и в Африке туз», – талдычил Казин, выдвигая дуровину против хреновины – портативного пищеблока, рассчитанного на любой метаболизм, какой только бывает в Галактике.
– Ты говорил, туз в Африке, – бесновался проигравший син, – а он у тебя на руках! Скажи, где тут Африка, где?
– Во-первых, тузов в колоде четыре, – резонно отвечал Казин, – а у меня на руках только один. А во-вторых, даже если бы мы сейчас в Африке сидели, туз всё равно дамочкой не оборотился бы. Резонно? Тогда ставь халявину и что там у тебя осталось…
– Ещё катапульта осталась.
– Оружие, что ли? А у тебя лицензия на неё есть?
– Это не оружие. Это спасительная катапульта. Если случится катастрофа, то надо в неё залезть, и она тебя мигом домой вернёт, к синоматке.
– А ко мне домой может?
– Нет, она раз навсегда настроена.
– Такая бандурина мне ни к чему… – Казин окинул захламленный инопланетной техникой вагончик и решил: – Ладно, давай и бандурину.
Не сразу и со скрипом, но и халявина, и спасительная бандурина очутились в рачительных казинских руках. Обессиленный син тоскливо озирал бывшее своё имущество..
– Ещё? – спросил Казин.
– У меня больше ничего нет.
– В долг не играю, – объявил Казин и принялся задумчиво тасовать колоду.
«Он меня пичкой, и я его пичкой», – думал он предохранительную мысль.
Потом предложил:
– Трус в карты не играет. Ставь муровину против половины всего барахла.
– Астромобиль? – ужаснулся галактотурист.
– Ну да, муровину.
– Ни за что! – Син задрожал, словно осиновый лист. – Я же домой попасть не смогу!
– А хочешь, – предложил Казин, глядя в глаза сину и незаметно прокладывая карты, как учил дважды сидевший Лёха, – я сначала тебе сдам и ты будешь ставку делать, уже карты поглядев?
– А если не захочу ставить?
– И не ставь. Была бы честь предложена.
– Тогда давай! – решился син.
Казин, стараясь не выдать себя, раскидал карты.
«Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, – твердил он как молитву. – Знал бы прикуп, жил бы в Сочи».
Син дрожащей лапкой коснулся своих трёх карт, сложил их вместе, осторожно глянул на первую, сдвинул её, чтобы стала видна вторая, затем третья. Глазёнки запылали от азартной жадности. Теперь Казин не сомневался, что сумел сдать сину червонный крюк. Двадцать одно очко на червях, это можно перебить только бурой. И всё же син колебался.
– А что у тебя? – спросил он.
– Ещё не смотрел, – честно ответил Казин.
– Так посмотри.
– Зачем? Мы договаривались, что только ты заранее смотришь. Я ставил не глядя. Так идёшь, или это всё моё?
– Ставлю астромобиль! – отчаянно закричал син.
– Тогда подтверждай. – Казин усмехнулся, сообразив вдруг, что раз у тинокожего ничего больше нет, то и ставку свою он подтвердить не сможет. А это значит, что Казин, у которого оставались в запасе малявина, штукенция, хренулина и ещё пяток механизмов, выиграл, даже не открывая карт. – Чем удваивать будешь?
Инопланетчик тоже сообразил, в какой переплёт он попал. Заметался, засучил ручонками… спросил с тоской в голосе:
– А без удвоения нельзя?
– Нет, – отрезал Казин. – Правила, это закон! Или подтверждай, или бросай карты.
– Подтверждаю… – хрипло выдавил син.
Казин скорбно поджал губы. С этими инопланетскими держи ухо востро! Им лишь бы честного человека обдурить. Он так и знал, что не пустым остался блудный син, что-то у него в загашниках да есть. Не сохрани Казин половину выигрыша, сам бы сейчас попал в дурацкое положение.
Син тем временем разлепил ворот комбинезончика и стянул с шеи крошечную бирюлинку, висевшую на почти невидимой нитке. Всей величины в бирюлинке было с копейку, хотя блестела она и переливалась не хуже голографической этикетки на непокупаемой дорогой водке.
– Что за… – привычно начал Казин, запнулся, обнаружив, что словарный запас его иссяк, но сделал мощное усилие и изобрёл-таки слово: – Что за кчемулина?
– Удостоверение на право гражданства, – торжественным шёпотом произнёс син.
– С ума спрыгнул? – возмутился Казин. – Паспорт и в залог-то брать нельзя. Что я с чужим удостоверением делать буду?
– Оно не чужое, – возразил бледный до серого син. – Оно на предъявителя.
– Ну-ка, – Казин коснулся искры анализирующей цапфой фиговины. – Верно говоришь… Так, на предъявителя… насильственному изъятию не подлежит… а перенастройка как делается?.. Ага, понял. Ладно, клади свою кчемулину. Иду на всё!
Син окинул пристальным взглядом бывшее своё имущество и тоном мультяшного мужичка заявил:
– Маловато будет! Знаешь, сколько удостоверение стоит?
Казин на мгновение задумался и добавил копейку.
– Теперь в самый раз, – строго сказал он, предупреждая возможные споры.
– Всё равно маловато! – упорствовал син.
– Не хочешь, не соглашайся, – Казин пожал плечами. – Забирай свой паспорт и проваливай.
– Спички тоже гони, – неуклонно потребовал син.
– На, жмот, подавись! – Казин брякнул коробком о доски стола.
– Крюк! – возгласил син, выкладывая перед Казиным туза и десятку червей.
Хотя Казин сам подмешал сину такие карты, внутри стало неуютно. Казин осторожно поднял свой бор. Внизу лежала Акулина, следом пришёл пиковый валетик и, наконец, туз, тоже козырный. Не пропали зря Лёхины уроки.
– А ведь у меня – бура, – мягко произнёс Казин, глядя в оторопелое синовское личико. – Пролетел ты, парень, со своим гражданством.
Глава 7
Фанера над Парижем
Держать удар судьбы син не умел. Личико его пошло всеми цветами побежалости, а следом случилась истерика. Казин даже хотел бежать в кран за аптечкой. В аптечке у него хранилась настойка йода, старый, многократно стиранный бинт и пузырёк с нашатырным спиртом, которым случалось по утрам вытрезвлять чернорабочих. Именно это проверенное лекарство Казин и собирался пустить в ход. По счастью, вспомнил про штукенцию – лечебно-диагностический комплекс – и использовал его. Син затих, лишь причитал время от времени, поминая синоматку и родную Синляндию.
– Да не будь ты бабой! – грубовато успокаивал Олег хлюпающего носом приятеля. – Я ж тебя предупреждал, что продуешься. Ну ничего, у нас тут тоже люди живут. А то в город поедешь, в цирк поступишь. На тебя, знаешь, как народ ломиться будет? «Аншлаг» называется.
Син не слушал и продолжал похныкивать.
Наконец Казину это надоело, и он устроился на топчане, будто бы спать. На самом деле остаток ночи поглядывал сквозь полуприкрытые веки, не выкинет ли обобранный галактопроходец какого-нибудь фортеля. Угонит муровину, и лови его потом. В ГАИ с таким делом не обратишься. Опять же, повесится сдуру – тоже хлопот не оберёшься. Однако ночь прошла спокойно, сину то ли в голову не пришло противоправно воспользоваться чужим, то ли медицинская штукенция лишила его возможности активных действий.
Субботним утром невыспавшийся Казин выполз из вагончика. Муровина, потеряв всю свою внушительность, бесформенной кучей громоздилась посреди пены. Утренняя роса густо покрывала её. Казин досадливо покачал головой и с дидактором в руках принялся изучать доставшееся богатство. Син с несчастным видом таскался следом и стонал что-то про свою матушку.
– На жалость давишь? – злился Казин. – А кто тебя заставлял продуваться дотла? Сиди теперь, жди, пока за тобой спасательная экспедиция прилетит.
– Не прилетит!.. – заливался слезами син. – Служба спасения только за гражданами прилетает, а я теперь не гражданин…
– Ну, парень, у вас и нравы!.. – выговаривал Казин. – С живым человеком так обойтись только потому, что он паспорта лишился. Волчьи у вас порядки! Я бы на твоём месте плюнул на такую Галактику. Устраивайся у нас. Гляди, красотища кругом! Простор! А воздух какой, а?..
Син с трудом выдёргивал лапки из глины и явно никакой красотищи не видел.
– О синоматка!.. – ныл он с теми же интонациями, с какими итальянские трагики восклицают: «О мама миа!» Казину уже начинало чудиться, что его на спектакль затащило.
– Кончай скулить! – наконец разозлился Казин. – Подумаешь, застрял у нас… В деревне тоже люди живут.
– Но я не человек, – резонно возразил син. – Я тут жить не смогу.
– Смо-ожешь!.. – пообещал Казин. – Не умеешь – научим, не хочешь – заставим.
Поднявшееся солнце согнало росу с боков муровины, и Казин, убедившись, что забухшие реинкарнаторы просохли за ночь, принялся стаскивать в космоплан выигранные хреновины и хренулины. Муровина раздувалась, принимая прежние внушительные очертания.
– О синоматка! – голосил пришелец.
– Чего она тебе далась? – не оборачиваясь, спросил Казин, изучая режим временной консервации муровины. – Хрюкает небось…
– Хрюкает! – восторженно подхватил син. – О, как божественно она хрюкает!
– У меня, вон, Борька в хлеву тоже хрюкает. И ты, заведёшь порося – и наслаждайся. А потом сала накоптишь. Сало – это вещь, не то что твоя трансцендентальная жрачка.
– Я не ем сало, – возразил син. – У меня совершенно иной метаболизм.
Казин прибрал на место всё, кроме дидактора, и включил режим консервации. Раздалось громкое шипение, муровина сдулась, как проколотый пузырь. Казин скатал муровину в рулон и упрятал в заплечный мешок, с которым на всякий случай не расставался, выходя из дома. Пустой рюкзачок – не великая тягота, а ежели разживёшься чем-то полезным, то тара всегда под рукой. Вот как сейчас, например. Дидактор Олег прибрал отдельно. Конечно, крановщик, это не простой механизатор, он во всякой машине с закрытыми глазами разберётся, но всё-таки лучше, если обучающая фиговина будет под рукой, а не в законсервированном космолёте.
– Идём, что ли? – обратился он к безутешному сину. – Сегодня выходной, на объекте работы не будет, так я тебя до деревни провожу. А дальше уж сам как-нибудь. Беженцем скажешься или ещё что…
Син продолжал рыдать и, кажется, даже не слышал, что ему говорят. А Казину вдруг явилась простая и неприятная мысль: ведь сина не спрячешь, а это значит, что понаедет толпа всяких бездельников, начнут выспрашивать и вынюхивать, а син, ясен пень, молчать не станет. Отнимут нажитое, как пить дать, отнимут. И неприятности могут быть. Конечно, сейчас дружбу народов и прочий интернационализм отменили, но наверняка найдутся желающие обвинить человека в каком-нибудь смертном грехе. Да и просто сина жалко.
Казин был жёсток, но не жесток, и то, что син рыдал не по барахлу, а по своей матке, тронуло механизаторское сердце.
– Вот что, – Казин сбросил рюкзак и принялся распаковывать его. – Не хнычь. Отправлю я тебя домой. Муровину не отдам, не надейся. А катапульта твоя мне всё равно без надобности. Садись и лети с ветерком.
– Мне заплатить нечем, – не веря счастью, прошептал блудный син.
– За кого ты меня держишь, зеленяка? – обиделся Казин. – Что же я, не понимаю? Я тебе так, по дружбе. Хинди-руси пхай-пхай! Понял?
Опасаясь за целостность реинкарнаторов, Казин расстелил муровину не на земле, а на стальном листе пены и включил компрессор. Эта штука вроде как движок у трактора, чтобы раскрутить дизель. Инопланетная техника от нашей и не отличается почти, только проходимость у неё, по сравнению с хорошим болотником, слабовата. Чуть что – намертво забухнет.
Через минуту муровина приобрела прежние внушительные размеры. Казин уже привычно нырнул в люк, поднатужившись, выставил на улицу бандурину.
– Давай, – сказал он сину, – действуй! Или это тоже я должен?
Син подбежал к бандурине, захлопотал, готовя её к пуску. Потом вскочил на приступочку. Бандурина окуталась сапфировым облаком защитных полей.