Страница:
Елена Логунова
12 невест миллионера
Я уснула в четыре, а она позвонила без четверти шесть.
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна! Извините, что звоню вам так поздно…
– Рано, – поправила я, проглотив ругательства.
– Зря проглотила: с ругательствами было бы доходчивее, – пробурчал мой внутренний голос.
Вообще-то голосов этих у меня два, я называю их обладательниц Тяпа и Нюня. Первая – воплощение отваги и не всегда здорового авантюризма, а вторая – похвально добронравная тихоня и рохля. Они мне заменяют воображаемых друзей – примерно как Карлсон у Малыша.
Не подумайте, я не сумасшедшая! Просто в детстве родители и бабушки с дедушками так активно меня опекали, что у меня не было никакой возможности проявить себя особой самостоятельной и дерзкой. Вот тогда я придумала себе Тяпу. А Нюнечка… Нюнечка была идеалом моих заботливых родственников и осталась во мне с тех самых детских лет.
На сей раз Тяпа была права: без ругательств телефонная собеседница не поняла ни моих слов, ни моего настроения. Вибрирующим голосом, с нарастающей нервозностью, она продолжила:
– Случилось ЧП! Пропал мой товарищ, московский журналист!
– Простите, уважаемая! – перебила я, все еще сдерживаясь. – А я-то тут при чем?!
– Так ведь в справочнике для участников конференции написано, что вы отвечаете за работу со СМИ!
– Но не в таком же широком диапазоне!
Мы с Тяпой возмущенно фыркнули. Нюнечка страдальчески вздохнула.
В мои обязанности действительно входила организация работы акул пера. Однако та конференция, ход которой освещала почти тысяча журналистов, торжественно закрылась вечером, и я уже была вправе перейти от узкопрофессионального трудового подвига к широкомасштабным нетрудовым.
– Сколько лет этому вашему, пропащему?
– Тридцать, а что? Да это неважно! Важно, что в два часа ночи он ушел из ночного клуба «Снежинка» и до сих пор не вернулся в отель!
Я глубоко вздохнула. Потом медленно, с шипением, выдохнула сквозь зубы и плюнула в собеседницу ядом:
– Значит, тридцатилетний мужик, находясь в командировке в Сочи, после общего банкета ушел в одиночное плавание, и это, по-вашему, повод бить тревогу?
– Так ведь у нас с ним в десять утра самолет! Вот я вам и сигнализирую!
– Девушка, милая! Зачем мне сигнализировать? Я же не полиция! – проникновенно сказала я.
– В полиции со мной даже разговаривать не стали! Там бросили трубку! – слезливо пожаловалась милая, но несносная девушка.
Мое отражение в сумеречном зазеркалье покачнулось и мучительно зевнуло. В этот момент я, как никогда прежде, хорошо понимала нашу полицию. Телефонную трубку хотелось не просто бросить, а зашвырнуть с балкона восьмого этажа в пучину моря. И чтобы поглубже!
– Поэтому, пожалуйста, позвоните им вы! – попросила плаксивая приставала.
Я вздохнула, всколыхнув тяжким вздохом занавеску:
– Девушка, да вы представляете, что мне там скажут?
– Тогда позвоните в ФСБ!
– Девушка! Вы НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, что мне скажут в ФСБ!
– А к кому же тогда надо обратиться?! – Голос в трубке превратился в визг и ушел в ультразвук.
Я поморщилась, потерла ухо и посмотрела в потолок.
Он был белый, как снег. Это подарило мне подсказку:
– Девушка, а вы попросите Деда Мороза! Пусть он вручит вам вашего потерявшегося друга в качестве досрочного новогоднего подарка!
– Вы с ума сошли? – тяжкое подозрение увело голос в трубке в глубокие басы.
– Да нет, наоборот! – хмыкнула я.
В мозгу у меня просветлело.
Делегация от одной северной российской территории в качестве рекламной приманки для журналистов приволокла с собой на конференцию в Сочи Деда Мороза. Идея оказалась весьма неплохой – я отметила это с особым удовольствием, так как организаторы флешмоба предварительно спросили у меня совета. А я сказала, что будет классно, и вот, пожалуйста, – не ошиблась.
Подсмыкивая подол облегченного летнего «форменного» одеяния, белобородый Дед с посохом в руках полдня таскался по пляжу, позируя перед камерами, фотографируясь с народом и терпеливо мотая на седой ус детские и взрослые просьбы и пожелания.
Я, кстати, тоже не удержалась и с подачи безнравственной Тяпы попросила доброго Дедушку подарить мне разовую порцию счастья в личной жизни. Небольшую такую. Легкоусвояемую.
Хм…
Я извлекла заострившийся взор из туманных глубин мутного гостиничного зеркала и перевела его на кровать.
Относительно небольшая и легкоусвояемая порция счастья в личной жизни тихо сопела в подушку.
Я аккуратно выключила отчаянно взрыдывающий мобильник и сосредоточенно потрясла мускулистое плечо:
– Эй, как там тебя…
– М-м-м-му, – невнятно отозвалось «счастье».
– Му-Му так Му-Му, – сговорчиво согласилась я. – Слышь, Му-Му? Ты не помнишь название того ночного клуба, где мы с тобой познакомились? Это, часом, не «Снежинка» была?
– Угум, – эта интонация-модуляция определенно была положительной.
– А ты – журналист из Москвы, да?
– М-м-м-да-м-м…
Так.
Я секунду подумала и включила лампу. Сонное счастье протестующе застонало, но мне необходим был свет, чтобы найти записную книжку, а в ней – нужный телефон.
– Алле, девушка? – я позвонила на последний входящий номер. – Запишите телефончик. Плюс семь…
– А там… кто ответит? – плакса перестала реветь: обнадежилась.
– Да Дед Мороз, кто же еще! Объясните ему ситуацию, попросите к девяти утра вернуть вашего мужика в отель, и добрый Дедушка все устроит. Скажете – от моего имени, мол, просите!
Я не зря уже много лет курирую СМИ – непререкаемые командные нотки в голосе выработались.
– Хорошо, – растерянно пролепетала плакса, и ее голосок уступил место длинным гудкам.
Не теряя времени, я быстро настучала на кнопочках нужный номер из записной книжки и, дождавшись, когда в трубке прорежется сонный голос пресс-секретаря делегации северорусской территории, четко и внятно сказала:
– Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты!
– Это хто?! – хрипло изумились в трубке.
– Это я, ваш добрый ангел!
– Это ты-то – ангел?! – хрипы в трубке окрепли: меня узнали.
– Ну, ангел, не ангел…
Я коротко оглянулась на разворошенную кровать и вернула голосу чудодейственные командные нотки.
– Ты не ори, ты сначала послушай! Я вам с Дедом Морозом шикарный пиар организую! Сейчас тебе позвонит одна московская журналистка, у нее к Дедушке будет деликатная просьба. Выслушай, не перебивая, и обещай, что непременно исполнишь! А с журналистки за это потребуй хвалебную публикацию в федеральном СМИ!
– Публикация – это здорово, но ведь мы чудес не делаем, – засомневался мой собеседник.
Я вздохнула:
– Это ВЫ чудес не делаете, а МЫ – запросто! И днем, и ночью… Короче, твое дело – поговорить с милой девушкой, а потом ложись спать, не тревожься, утро вечера мудренее.
Я выключила мобильник и обменялась понимающим взглядом со своим отражением в зеркале.
– Не слишком ли много ты работаешь? – сочувственно спросило оно меня голосом Нюни.
– Нормально, – мужественно ответила я. – Мы ж рождены, чтоб сказку сделать былью!
И вернулась в постель.
На часах было только шесть с минутами, и до девяти утра «переходящий подарок» от Деда Мороза по праву считался моим.
Звуки были душераздирающими.
Спросонья Афанасий подумал, что старушка соседка окончательно спятила и безжалостно терзает виолончель.
Воображение крупным планом нарисовало ему скрюченные артритом пальцы с желтыми ногтями, и в немелодичном завывании отчетливо прорезался скрежет. Потом к нему добавился мягкий стук, и тогда он вспомнил про кота, которого с вечера запер в ванной.
Кот рвался наружу, царапал дверь и орал, точно эстрадный певец Сергей Пенкин, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса как обладатель голоса с неповторимым по своей широте диапазоном.
Афанасий вспомнил, что Пенкин берет более четырех октав, но голодный кот «развернулся» куда шире. Имело смысл и его занести в Книгу рекордов Гиннесса. Или в какое-нибудь другое, очень отдаленное место, откуда шедеврально голосистый кот не смог бы вернуться домой. Хорошо бы в глухую лесную чащу!
Афанасий дико устал быть хозяином этого талантливого и невыносимого, как все звезды, животного.
Кот был угольно-черным, и назвали его, естественно, Пиаром.
Тощего брюнетистого зверя с глазами бессовестного пройдохи и шрамом через всю морду три дня тому назад притащила ему Эмма. Откуда взялось это сокровище, Афанасий еще не выяснил, но подозревал, что не одна секретарша, а все его креативные работнички в полном составе потрудились с проведением расширенного кастинга на помойках.
Сотрудники прекрасно знали о пугающей манере шефа погружаться в работу над сложным и важным проектом «а-ля подводная лодка», и все равно беспокоились, когда Афанасий полностью изымал себя из обращения на неделю-другую.
Девушки в бюро всякий раз волновались, что их нечеловечески талантливый босс, обуянный очередным трудовым порывом, не ест, не пьет, не бреется и не дышит свежим воздухом, в одиночестве запершись в четырех стенах своей холостяцкой квартиры. Сотрудники мужского пола опасались, что Афоня, наоборот, безудержно пьет и вовсе не ночует дома, попутно подстегивая свое воображение разного рода весьма эффективными, но отнюдь не безвредными допингами.
Поскольку телефонные звонки и подбрасываемые ему кастрюльки с борщиками запойный трудоголик Журавлев игнорировал, заботливые подчиненные время от времени предпринимали более активные попытки прорвать его глухую оборону. Штурмовую группу обычно возглавляла его секретарша Эмма, а планы по спасению Афони генерировал весь дружный коллектив.
В идеях недостатка не было: в рекламном агентстве «Фигня Продакшн» работали только светлые головы. И наиболее светлой, бесспорно, была головушка самого Афанасия Гонсалеса Журавлева. Художник, дизайнер, компьютерный гений, создатель и директор знаменитого рекламного агентства – Афоня – успешно совмещал самые разные амплуа и был удивительно талантлив во всех своих проявлениях.
Вот только жениться ему почему-то никак не удавалось. Девушки через берлогу гения проходили «транзитом», и в период очередного творческого запоя он бывал трагически одинок.
– Шеф, вам нужно хоть о ком-нибудь заботиться, – недавно сказала Эмма, разгружая принесенные ею сумки.
В одной были продукты, в другой – Черный Пиар. Кот моментально слился в экстазе с сосисками, и Афоня понял, что теперь ему действительно будет о ком заботиться.
О самом себе!
Присутствие в доме этого кота всерьез грозило человеку смертью от голода, бессонницы и полного истощения нервной системы.
Если ребята думали, что кот Пиар самозабвенного труженика Афоню развлечет и взбодрит, то они не ошиблись. Сильнее, чем этот кот, его бодрил бы разве что регулярный электрошок.
– Да иду уже, иду, заткнись ты! – с безнадежностью в голосе крикнул Афанасий, топая босиком по полу в поисках тапочек.
Под ногами что-то мерзко хрустнуло. С грохотом покатилось под диван нечто стеклянное, цилиндрическое.
Кот (из ванной комнаты) издал низкий трубный звук, затем убедительно изобразил виртуозный гитарный «запил», на зубодробительной скорости проскочил четыре с половиной октавы и с ходу взял верхнее «си».
– Сумасшедший дом! – простонал Афоня, воздвигаясь во весь рост… как говорится, навстречу новому дню.
На рассвете он закончил работу, из-за которой в очередной раз подверг себя продолжительному затворничеству, и после этого – впервые за всю прошедшую неделю – безмятежно уснул. Голосистый кот не позволил ему выспаться всласть.
Афанасий вообразил себе красивый коврик из черного кошачьего меха и несколько секунд наслаждался этой мысленной картиной.
Кот снова подал голос, напоминая, что он живее всех живых.
Осмотрительно держась сбоку от двери, Афанасий выпустил из ванной взбешенного Пиара, уступил ему магистральную дорогу в кухню и по мере сил заторопился следом.
После чашки черного, как тот же пиар, крепкого кофе жить Афоне стало немного легче. Накормленный кот наконец-то милостиво заткнулся и ушел спать.
Афоня посмотрел в окно.
На давно немытое стекло игриво шлепались кленовые листья. Они были нежно-желтыми, как ладошки китайчат. Близилась осень, а с нею и новый рекламный сезон.
Афанасий ностальгически вздохнул.
Уединяясь дома для работы над каким-либо проектом, он уходил от всех прочих дел. Вдохновение накрывало его, как обострение хронической хвори: с лихорадкой, маниакальным блеском в глазах и горячечным бредом, как правило, выливавшимся в гениальные проекты. Возвращение к реальности давалось Афоне тяжело, но его было не избежать. Администратор в душе Журавлева уже теснил художника.
– Слышь, Пи? А не съездить ли нам в офис? – позвал кота встревожившийся Афанасий.
Кот, хитрым кренделем свернувшийся на теплой еще подушке, даже не шевельнулся и дал тем самым понять, что ему абсолютно безразличны ближайшие планы хозяина. До ужина – имелся в виду кошачий ужин – Афоня мог быть совершенно свободен.
– А и съездим! – тускло, но – все-таки! – загорелся Афанасий Гонсалес.
Кот дернул кончиком хвоста, отметая множественное число.
– Ладно, я сам.
Шустрым Гонсалесом – как мышонка из мультфильма – Афоню прозвали за то, что он никогда не откладывал на завтра то, что можно было сделать еще вчера.
Тем временем обезглавленное рекламное агентство пребывало в состоянии затянувшегося ступора.
– По-моему, это тупо, – сказала копирайтер Даша Климова и забарабанила пальчиками по столу, приговаривая в такт ударам: – Тупо-тупо, тупо-тупо, туп, туп, туп!
– Это кто, по-твоему, туп? – высокомерно спросил креатор Викентий, нервно дернув породистым носом. – По-твоему, это я туп?! А рекламную кампанию безалкогольного газированного напитка «Одуванчик» кто продвинул, – не я?
Даша Климова лишь печально вздохнула.
Вот уже вторую неделю в списке героических подвигов рекламного агентства «Фигня Продакшн» не было ничего более яркого, чем продвижение безалкогольной газировки. Отсутствие неподражаемого Афанасия Гонсалеса подкосило всю творческую деятельность агентства.
Копирайтер, креатор, дизайнер и не удостоенная столь же красивого и загадочного наименования ее должности секретарша безрадостно разглядывали незатейливый пейзанский натюрморт из капустного кочана, окруженного баклажанами, томатами, морковками и картофелинами.
Превосходные крепкие овощи и корнеплоды при содействии специалистов агрофирмы «Копылов и др.» родила щедрая русская земля. А вот родить слоган для продвижения своей замечательной продукции Копылов и его «др.», кем бы они ни были, заказали команде прославленного Александра Журавлева.
«Прославленный» пребывал в затянувшемся отпуске. Команда надрывно тужилась, но ничего путного пока что не родила.
– А если сделать так, как в песне поется, – секретарша Эмма заерзала на стуле. – Морковь крепка, и… И не знаю… И репки наши быстры!
– Тупо, – повторила Даша.
– Почему – тупо? Что-то в этом есть, – опять заспорил с ней Викентий. – Афоня сказал бы, что «морковь крепка» – это эротично. А реклама должна быть секси!
Даша Климова в большом сомнении посмотрела на ближайший к ней баклажан.
Баклажан был синим, скрюченным и откровенно несексуальным. Даже в анатомически правильной комбинации с двумя небольшими круглыми томатами он смотрелся бы не слишком эротично, не говоря уж о соседстве с капустой, в бледно-зеленых лохмах которой увидеть что-то сексуальное сумел бы только извращенец.
– Я сдаюсь, – мрачно сказала Даша.
– Нет, Данька, стоп!
В низком кресле заворочался дизайнер Оскар Пуммер, которого рекламные девушки в зависимости от настроения и ситуации звали то Пумой, то Пумбой.
– Меня, может, эта махровая ботва тоже ни граммульки не возбуждает, но я же сижу! Смотрю! Думаю!
– Всем привет! О, а что это у нас тут? Коллективный сеанс вегетарианства и сыроедения? – не без ехидства вопросил от дверей знакомый голос. – Неужто дела нашего агентства так плохи, что персонал переходит на подножный корм?
– Афоня! Ур-р-р-ра! Афоня вернулся! – после секундной паузы разноголосо завопил персонал.
Четверть часа спустя Оскар Пуммер под диктовку перебивавших друг друга копирайтера и креатора вдохновенно рисовал черновую раскадровку рекламного ролика под девизом «Мне кризис не страшен – я ем овощи!». Секретарша Эмма с улыбкой от уха до уха а-ля Чеширский кот висела на телефоне, обзванивая клиентов и оповещая их, что «сам» наконец-то вернулся к жизни в искусстве.
«Сам» Афанасий Гонсалес Журавлев задумчиво гулял по своему кабинету вдоль протяженного стола для совещаний.
Туда – обратно, туда – обратно…
Челночное движение его успокаивало.
Против обыкновения, возвращение в лоно трудового коллектива не подарило Афанасию полномасштабной радости. Афоня хмурился.
Всей своей битой и штопанной шкурой он чувствовал усиливающийся ветер перемен и еще не понял, чего он хочет в связи с надвигающимся штормом – отважно поднять парус или же вновь укрыться в своей тихой бухте наедине с шумным котом?
Если бы Афанасий выглянул в окно, он увидел бы, как по проспекту буревестником пролетел кортеж автомобилей, для пущего удобства следования которого многочисленные гаишники в парадной форме перекрыли движение на всех перпендикулярных и двух параллельных улицах.
Роковой звонок раздался в берлоге Афанасия Гонсалеса Журавлева поздно вечером.
Хозяин квартиры полулежа раскинулся на диване, с умеренным удовольствием вспоминая свой первый после долгого перерыва рабочий день и рассеянно глядя в телевизор, где показывали главную новость дня.
Главной новостью в родных широтах Афони был визит Очень Важного Лица с непростой биографией и головокружительными перспективами.
Вышло это Лицо из стройных армейских рядов, какое-то время кочевало по разного рода ключевым постам в регионе, а потом вдруг стремительно вознеслось в Москву и теперь буревестником кружило в столичном небе, острым взором хищной птицы присматриваясь к самой что ни на есть ответственной должности в стране. Ходили упорные слухи, что на следующих президентских выборах Лицо предпримет попытку стать не просто Важным, но Первым, и диктор на экране как раз рассказывал, что успех этой акции будет зависеть от телезрителей, которых по такому случаю снова временно повысят в звании до избирателей.
– Ну да, ну да! – дурашливо покивал экрану Афанасий и потянулся к зазвонившему телефону.
– Господин Журавлев, Афанасий Андреевич?
Голос в трубке был теплым и крепким, как бицепс хорошо размявшегося боксера.
– Ну да! – по инерции брякнул Афоня и, почувствовав неладное, выжидательно затих.
– С вами хотят поговорить. Это важно. Вы готовы?
– Всегда готов!
Встревоженный Афанасий приглушил звук телевизора.
– Как, как? Журавлев? – с грозным весельем произнес в трубке голос, знакомый всем-всем в крае и уже очень многим в стране. – Ну, молодец, Журавлев! Умыл международный олимпийский комитет! А они думали, их драконовские порядки по всему свету работать будут? Ан нет, наш русский Левша на выдумку горазд!
В трубке ружейной дробью рассыпался сухой отрывистый смех, после которого одинаково уместны были бы и монаршее одобрение, и суровый приговор.
Афоня похолодел и автоматическим движением потянул на себя плед, который поехал по дивану рывками с подскоками, потому что на нем с большим удобством расположился кот.
– Мя! – недовольно вякнул черный Пиар.
– Цыц! – сусликом свистнул Афанасий и вовсе обмер, испугавшись, что Очень Важное Лицо примет его хамскую реплику на свой счет.
Но голос в трубке вновь стал неузнаваемым и обманчиво мягким, как боксерская перчатка.
– Слышали, Афанасий Андреевич? Нам с вами нужно поговорить. Откройте дверь.
– Какую дверь?
– Ну, какую? Металлическую, с усиленным косяком и стальными упорами, на двух замках, внутренних, обыкновенных, с телескопическим глазком и, я так думаю, с запорными механизмами типа «засов» и «цепочка» с внутренней стороны, – с поразительной добросовестностью ответил на риторический вопрос сногсшибательный голос в трубке.
– Все, Пиар, суши сухари, – пробормотал Афанасий и побрел на выход с вещами: в виде пледа в одной руке и телефонной трубки – в другой.
Обладателем впечатляющего голоса оказался невысокий немолодой мужчина незапоминающейся внешности, представившийся Иваном Ивановичем.
Рослый Афоня поверх его макушки стрельнул взглядом сначала вверх, а потом и вниз по лестнице. Он ожидал, что на перилах гроздьями будут висеть добры молодцы с автоматами, в оконном проеме скукожится пулеметчик, и еще кто-нибудь, столь же хорошо вооруженный, эдакой кукушечкой высунется из люка мусоропровода. Армейское прошлое Важного Лица наложило на стиль его мирной жизни неизгладимый отпечаток танковых траков. Мало у кого из политиков была такая грозная репутация.
Однако невзрачный джентльмен высился на придверном коврике в одиночестве, как цапля посреди болота.
– Вы ко мне? – в тему квакнул Афоня.
– Здравствуйте, Афанасий Андреевич! – приятно улыбнулся Иван Иванович и тоже заквакал: – К вам, к вам, к кому же еще! Позволите?
В отсутствие автоматчиков и пулеметчиков, по идее, можно было бы попробовать и не позволить… Но Журавлев не рискнул так поступить.
Он пропустил незваного гостя в прихожую, жестом пригласил его не останавливаться на полпути, «приземлил» в мягкое кресло и уж тут не выдержал и спросил:
– А где же Он?
Как будто действительно ждал к себе с визитом Важное Лицо.
– Он у меня тут, – ответил Иван Иванович, опуская руку в брючный карман.
Афоня поднял брови. Журавлев знал, что Он невелик ростом, но не настолько же!
– Ну, Афанасий Андреевич! – Невзрачный тип бархатисто хохотнул и разжал кулак с миниатюрным диктофоном: – Вы же не думали, что Сам прибудет к вам лично? Вы слышали запись его голоса – фрагмент приватной встречи с представителем МОК в кулуарах хорошо известного вам сочинского клуба с названием на букву «О».
– Неужели?! Вы имеете в виду? – Афанасий порозовел от волнения и удовольствия. – О!
– Есть такая буква, – пошутил гость и свободно откинулся на спинку кресла.
Сочинский клуб на вышеупомянутую букву трудами самого Афанасия Гонсалеса Журавлева был известен очень и очень многим.
Вначале он получил печальную известность в оргкомитете предстоящих зимних Олимпийских игр, куда владельцы нового развлекательного комплекса раз за разом безрезультатно обращались с просьбами разрешить их перспективному детищу называться как-нибудь так, знаете ли… По-олимпийски!
Являясь начинающими акулами шоу-бизнеса, в некоторых вещах эти самые клубовладельцы были людьми поразительно простодушными, и тот факт, что олимпийский комитет законодательно закрепил за собою единоличное право использовать слова «олимпиада», «олимпийский», «Сочи-2014» и тому подобное в любых сочетаниях, поначалу не показался им заслуживающим внимания. Однако компромисс с названием найти не удавалось, переговоры зашли в тупик, и тогда наступил звездный час рекламного агентства «Фигня Продакшн» и лично Афанасия Гонсалеса Журавлева.
Афоня разрулил ситуацию на раз.
Название, предложенное им, было неприличным и великолепным: ночной клуб – прости, Господи! – «Олимписьки»!
Шоу-бизнес аплодировал стоя. Оргкомитет скрежетал зубами, но был бессилен. Никакая символика игр в новом заведении не использовалась, в оформлении интерьеров присутствовали только полуобнаженные красавицы из пантеона древнегреческих богов, а географическое название «Олимп» в свое время не сумел запатентовать даже МОК.
При этом на слух неприличное название звучало безупречно респектабельно, и еще не было случая, чтобы от появления в сочинском клубе «Олимписьки» отказалась хоть одна ВИП-персона!
Афанасий представил себе Важное Лицо в разноцветных отсветах вывески, периодически пикантно разбивающейся на две части, где начало слова игриво горело голубым, а конец – розовым. Срединная буква «П» присутствовала там сразу в обоих вариантах.
– Вы Его впечатлили, – словно подслушав мысли Афони, сказал незваный гость. – Он хочет, чтобы вы работали с нами.
– Кем?! – испугался Афанасий.
Воображение живенько набросало ему собственный автопортрет в бронежилете.
Потом воображение секундочку повозило по изображению ластиком и скупо выдало могилку с кривым крестиком.
Журавлев нервно сглотнул.
– Ну, кем!
Иван Иванович пожал плечами и тактично отмолчался, хоть и знал несколько достаточно неприличных слов, которыми мог бы исчерпывающе определить текущее состояние жизни и творчества Афанасия Гонсалеса Журавлева.
– Неужели Он хочет, чтобы я Его рекламировал?! – Афоня все еще сомневался.
– Да, – просто ответил гость. – Сейчас я вам все объясню.
Утро нового дня великий рекламщик встретил в нервно-приподнятом настроении.
Светящееся табло на входе в офисную башню любезно проинформировало Афанасия, что он опаздывает всего на семь минут, и это был его личный рекорд скорости. Подчиненные явились вовремя и ждали шефа в его кабинете, пребывая в напряженной тишине и утопая с головами в могучих клубах сигаретного дыма.
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна! Извините, что звоню вам так поздно…
– Рано, – поправила я, проглотив ругательства.
– Зря проглотила: с ругательствами было бы доходчивее, – пробурчал мой внутренний голос.
Вообще-то голосов этих у меня два, я называю их обладательниц Тяпа и Нюня. Первая – воплощение отваги и не всегда здорового авантюризма, а вторая – похвально добронравная тихоня и рохля. Они мне заменяют воображаемых друзей – примерно как Карлсон у Малыша.
Не подумайте, я не сумасшедшая! Просто в детстве родители и бабушки с дедушками так активно меня опекали, что у меня не было никакой возможности проявить себя особой самостоятельной и дерзкой. Вот тогда я придумала себе Тяпу. А Нюнечка… Нюнечка была идеалом моих заботливых родственников и осталась во мне с тех самых детских лет.
На сей раз Тяпа была права: без ругательств телефонная собеседница не поняла ни моих слов, ни моего настроения. Вибрирующим голосом, с нарастающей нервозностью, она продолжила:
– Случилось ЧП! Пропал мой товарищ, московский журналист!
– Простите, уважаемая! – перебила я, все еще сдерживаясь. – А я-то тут при чем?!
– Так ведь в справочнике для участников конференции написано, что вы отвечаете за работу со СМИ!
– Но не в таком же широком диапазоне!
Мы с Тяпой возмущенно фыркнули. Нюнечка страдальчески вздохнула.
В мои обязанности действительно входила организация работы акул пера. Однако та конференция, ход которой освещала почти тысяча журналистов, торжественно закрылась вечером, и я уже была вправе перейти от узкопрофессионального трудового подвига к широкомасштабным нетрудовым.
– Сколько лет этому вашему, пропащему?
– Тридцать, а что? Да это неважно! Важно, что в два часа ночи он ушел из ночного клуба «Снежинка» и до сих пор не вернулся в отель!
Я глубоко вздохнула. Потом медленно, с шипением, выдохнула сквозь зубы и плюнула в собеседницу ядом:
– Значит, тридцатилетний мужик, находясь в командировке в Сочи, после общего банкета ушел в одиночное плавание, и это, по-вашему, повод бить тревогу?
– Так ведь у нас с ним в десять утра самолет! Вот я вам и сигнализирую!
– Девушка, милая! Зачем мне сигнализировать? Я же не полиция! – проникновенно сказала я.
– В полиции со мной даже разговаривать не стали! Там бросили трубку! – слезливо пожаловалась милая, но несносная девушка.
Мое отражение в сумеречном зазеркалье покачнулось и мучительно зевнуло. В этот момент я, как никогда прежде, хорошо понимала нашу полицию. Телефонную трубку хотелось не просто бросить, а зашвырнуть с балкона восьмого этажа в пучину моря. И чтобы поглубже!
– Поэтому, пожалуйста, позвоните им вы! – попросила плаксивая приставала.
Я вздохнула, всколыхнув тяжким вздохом занавеску:
– Девушка, да вы представляете, что мне там скажут?
– Тогда позвоните в ФСБ!
– Девушка! Вы НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, что мне скажут в ФСБ!
– А к кому же тогда надо обратиться?! – Голос в трубке превратился в визг и ушел в ультразвук.
Я поморщилась, потерла ухо и посмотрела в потолок.
Он был белый, как снег. Это подарило мне подсказку:
– Девушка, а вы попросите Деда Мороза! Пусть он вручит вам вашего потерявшегося друга в качестве досрочного новогоднего подарка!
– Вы с ума сошли? – тяжкое подозрение увело голос в трубке в глубокие басы.
– Да нет, наоборот! – хмыкнула я.
В мозгу у меня просветлело.
Делегация от одной северной российской территории в качестве рекламной приманки для журналистов приволокла с собой на конференцию в Сочи Деда Мороза. Идея оказалась весьма неплохой – я отметила это с особым удовольствием, так как организаторы флешмоба предварительно спросили у меня совета. А я сказала, что будет классно, и вот, пожалуйста, – не ошиблась.
Подсмыкивая подол облегченного летнего «форменного» одеяния, белобородый Дед с посохом в руках полдня таскался по пляжу, позируя перед камерами, фотографируясь с народом и терпеливо мотая на седой ус детские и взрослые просьбы и пожелания.
Я, кстати, тоже не удержалась и с подачи безнравственной Тяпы попросила доброго Дедушку подарить мне разовую порцию счастья в личной жизни. Небольшую такую. Легкоусвояемую.
Хм…
Я извлекла заострившийся взор из туманных глубин мутного гостиничного зеркала и перевела его на кровать.
Относительно небольшая и легкоусвояемая порция счастья в личной жизни тихо сопела в подушку.
Я аккуратно выключила отчаянно взрыдывающий мобильник и сосредоточенно потрясла мускулистое плечо:
– Эй, как там тебя…
– М-м-м-му, – невнятно отозвалось «счастье».
– Му-Му так Му-Му, – сговорчиво согласилась я. – Слышь, Му-Му? Ты не помнишь название того ночного клуба, где мы с тобой познакомились? Это, часом, не «Снежинка» была?
– Угум, – эта интонация-модуляция определенно была положительной.
– А ты – журналист из Москвы, да?
– М-м-м-да-м-м…
Так.
Я секунду подумала и включила лампу. Сонное счастье протестующе застонало, но мне необходим был свет, чтобы найти записную книжку, а в ней – нужный телефон.
– Алле, девушка? – я позвонила на последний входящий номер. – Запишите телефончик. Плюс семь…
– А там… кто ответит? – плакса перестала реветь: обнадежилась.
– Да Дед Мороз, кто же еще! Объясните ему ситуацию, попросите к девяти утра вернуть вашего мужика в отель, и добрый Дедушка все устроит. Скажете – от моего имени, мол, просите!
Я не зря уже много лет курирую СМИ – непререкаемые командные нотки в голосе выработались.
– Хорошо, – растерянно пролепетала плакса, и ее голосок уступил место длинным гудкам.
Не теряя времени, я быстро настучала на кнопочках нужный номер из записной книжки и, дождавшись, когда в трубке прорежется сонный голос пресс-секретаря делегации северорусской территории, четко и внятно сказала:
– Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты!
– Это хто?! – хрипло изумились в трубке.
– Это я, ваш добрый ангел!
– Это ты-то – ангел?! – хрипы в трубке окрепли: меня узнали.
– Ну, ангел, не ангел…
Я коротко оглянулась на разворошенную кровать и вернула голосу чудодейственные командные нотки.
– Ты не ори, ты сначала послушай! Я вам с Дедом Морозом шикарный пиар организую! Сейчас тебе позвонит одна московская журналистка, у нее к Дедушке будет деликатная просьба. Выслушай, не перебивая, и обещай, что непременно исполнишь! А с журналистки за это потребуй хвалебную публикацию в федеральном СМИ!
– Публикация – это здорово, но ведь мы чудес не делаем, – засомневался мой собеседник.
Я вздохнула:
– Это ВЫ чудес не делаете, а МЫ – запросто! И днем, и ночью… Короче, твое дело – поговорить с милой девушкой, а потом ложись спать, не тревожься, утро вечера мудренее.
Я выключила мобильник и обменялась понимающим взглядом со своим отражением в зеркале.
– Не слишком ли много ты работаешь? – сочувственно спросило оно меня голосом Нюни.
– Нормально, – мужественно ответила я. – Мы ж рождены, чтоб сказку сделать былью!
И вернулась в постель.
На часах было только шесть с минутами, и до девяти утра «переходящий подарок» от Деда Мороза по праву считался моим.
Звуки были душераздирающими.
Спросонья Афанасий подумал, что старушка соседка окончательно спятила и безжалостно терзает виолончель.
Воображение крупным планом нарисовало ему скрюченные артритом пальцы с желтыми ногтями, и в немелодичном завывании отчетливо прорезался скрежет. Потом к нему добавился мягкий стук, и тогда он вспомнил про кота, которого с вечера запер в ванной.
Кот рвался наружу, царапал дверь и орал, точно эстрадный певец Сергей Пенкин, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса как обладатель голоса с неповторимым по своей широте диапазоном.
Афанасий вспомнил, что Пенкин берет более четырех октав, но голодный кот «развернулся» куда шире. Имело смысл и его занести в Книгу рекордов Гиннесса. Или в какое-нибудь другое, очень отдаленное место, откуда шедеврально голосистый кот не смог бы вернуться домой. Хорошо бы в глухую лесную чащу!
Афанасий дико устал быть хозяином этого талантливого и невыносимого, как все звезды, животного.
Кот был угольно-черным, и назвали его, естественно, Пиаром.
Тощего брюнетистого зверя с глазами бессовестного пройдохи и шрамом через всю морду три дня тому назад притащила ему Эмма. Откуда взялось это сокровище, Афанасий еще не выяснил, но подозревал, что не одна секретарша, а все его креативные работнички в полном составе потрудились с проведением расширенного кастинга на помойках.
Сотрудники прекрасно знали о пугающей манере шефа погружаться в работу над сложным и важным проектом «а-ля подводная лодка», и все равно беспокоились, когда Афанасий полностью изымал себя из обращения на неделю-другую.
Девушки в бюро всякий раз волновались, что их нечеловечески талантливый босс, обуянный очередным трудовым порывом, не ест, не пьет, не бреется и не дышит свежим воздухом, в одиночестве запершись в четырех стенах своей холостяцкой квартиры. Сотрудники мужского пола опасались, что Афоня, наоборот, безудержно пьет и вовсе не ночует дома, попутно подстегивая свое воображение разного рода весьма эффективными, но отнюдь не безвредными допингами.
Поскольку телефонные звонки и подбрасываемые ему кастрюльки с борщиками запойный трудоголик Журавлев игнорировал, заботливые подчиненные время от времени предпринимали более активные попытки прорвать его глухую оборону. Штурмовую группу обычно возглавляла его секретарша Эмма, а планы по спасению Афони генерировал весь дружный коллектив.
В идеях недостатка не было: в рекламном агентстве «Фигня Продакшн» работали только светлые головы. И наиболее светлой, бесспорно, была головушка самого Афанасия Гонсалеса Журавлева. Художник, дизайнер, компьютерный гений, создатель и директор знаменитого рекламного агентства – Афоня – успешно совмещал самые разные амплуа и был удивительно талантлив во всех своих проявлениях.
Вот только жениться ему почему-то никак не удавалось. Девушки через берлогу гения проходили «транзитом», и в период очередного творческого запоя он бывал трагически одинок.
– Шеф, вам нужно хоть о ком-нибудь заботиться, – недавно сказала Эмма, разгружая принесенные ею сумки.
В одной были продукты, в другой – Черный Пиар. Кот моментально слился в экстазе с сосисками, и Афоня понял, что теперь ему действительно будет о ком заботиться.
О самом себе!
Присутствие в доме этого кота всерьез грозило человеку смертью от голода, бессонницы и полного истощения нервной системы.
Если ребята думали, что кот Пиар самозабвенного труженика Афоню развлечет и взбодрит, то они не ошиблись. Сильнее, чем этот кот, его бодрил бы разве что регулярный электрошок.
– Да иду уже, иду, заткнись ты! – с безнадежностью в голосе крикнул Афанасий, топая босиком по полу в поисках тапочек.
Под ногами что-то мерзко хрустнуло. С грохотом покатилось под диван нечто стеклянное, цилиндрическое.
Кот (из ванной комнаты) издал низкий трубный звук, затем убедительно изобразил виртуозный гитарный «запил», на зубодробительной скорости проскочил четыре с половиной октавы и с ходу взял верхнее «си».
– Сумасшедший дом! – простонал Афоня, воздвигаясь во весь рост… как говорится, навстречу новому дню.
На рассвете он закончил работу, из-за которой в очередной раз подверг себя продолжительному затворничеству, и после этого – впервые за всю прошедшую неделю – безмятежно уснул. Голосистый кот не позволил ему выспаться всласть.
Афанасий вообразил себе красивый коврик из черного кошачьего меха и несколько секунд наслаждался этой мысленной картиной.
Кот снова подал голос, напоминая, что он живее всех живых.
Осмотрительно держась сбоку от двери, Афанасий выпустил из ванной взбешенного Пиара, уступил ему магистральную дорогу в кухню и по мере сил заторопился следом.
После чашки черного, как тот же пиар, крепкого кофе жить Афоне стало немного легче. Накормленный кот наконец-то милостиво заткнулся и ушел спать.
Афоня посмотрел в окно.
На давно немытое стекло игриво шлепались кленовые листья. Они были нежно-желтыми, как ладошки китайчат. Близилась осень, а с нею и новый рекламный сезон.
Афанасий ностальгически вздохнул.
Уединяясь дома для работы над каким-либо проектом, он уходил от всех прочих дел. Вдохновение накрывало его, как обострение хронической хвори: с лихорадкой, маниакальным блеском в глазах и горячечным бредом, как правило, выливавшимся в гениальные проекты. Возвращение к реальности давалось Афоне тяжело, но его было не избежать. Администратор в душе Журавлева уже теснил художника.
– Слышь, Пи? А не съездить ли нам в офис? – позвал кота встревожившийся Афанасий.
Кот, хитрым кренделем свернувшийся на теплой еще подушке, даже не шевельнулся и дал тем самым понять, что ему абсолютно безразличны ближайшие планы хозяина. До ужина – имелся в виду кошачий ужин – Афоня мог быть совершенно свободен.
– А и съездим! – тускло, но – все-таки! – загорелся Афанасий Гонсалес.
Кот дернул кончиком хвоста, отметая множественное число.
– Ладно, я сам.
Шустрым Гонсалесом – как мышонка из мультфильма – Афоню прозвали за то, что он никогда не откладывал на завтра то, что можно было сделать еще вчера.
Тем временем обезглавленное рекламное агентство пребывало в состоянии затянувшегося ступора.
– По-моему, это тупо, – сказала копирайтер Даша Климова и забарабанила пальчиками по столу, приговаривая в такт ударам: – Тупо-тупо, тупо-тупо, туп, туп, туп!
– Это кто, по-твоему, туп? – высокомерно спросил креатор Викентий, нервно дернув породистым носом. – По-твоему, это я туп?! А рекламную кампанию безалкогольного газированного напитка «Одуванчик» кто продвинул, – не я?
Даша Климова лишь печально вздохнула.
Вот уже вторую неделю в списке героических подвигов рекламного агентства «Фигня Продакшн» не было ничего более яркого, чем продвижение безалкогольной газировки. Отсутствие неподражаемого Афанасия Гонсалеса подкосило всю творческую деятельность агентства.
Копирайтер, креатор, дизайнер и не удостоенная столь же красивого и загадочного наименования ее должности секретарша безрадостно разглядывали незатейливый пейзанский натюрморт из капустного кочана, окруженного баклажанами, томатами, морковками и картофелинами.
Превосходные крепкие овощи и корнеплоды при содействии специалистов агрофирмы «Копылов и др.» родила щедрая русская земля. А вот родить слоган для продвижения своей замечательной продукции Копылов и его «др.», кем бы они ни были, заказали команде прославленного Александра Журавлева.
«Прославленный» пребывал в затянувшемся отпуске. Команда надрывно тужилась, но ничего путного пока что не родила.
– А если сделать так, как в песне поется, – секретарша Эмма заерзала на стуле. – Морковь крепка, и… И не знаю… И репки наши быстры!
– Тупо, – повторила Даша.
– Почему – тупо? Что-то в этом есть, – опять заспорил с ней Викентий. – Афоня сказал бы, что «морковь крепка» – это эротично. А реклама должна быть секси!
Даша Климова в большом сомнении посмотрела на ближайший к ней баклажан.
Баклажан был синим, скрюченным и откровенно несексуальным. Даже в анатомически правильной комбинации с двумя небольшими круглыми томатами он смотрелся бы не слишком эротично, не говоря уж о соседстве с капустой, в бледно-зеленых лохмах которой увидеть что-то сексуальное сумел бы только извращенец.
– Я сдаюсь, – мрачно сказала Даша.
– Нет, Данька, стоп!
В низком кресле заворочался дизайнер Оскар Пуммер, которого рекламные девушки в зависимости от настроения и ситуации звали то Пумой, то Пумбой.
– Меня, может, эта махровая ботва тоже ни граммульки не возбуждает, но я же сижу! Смотрю! Думаю!
– Всем привет! О, а что это у нас тут? Коллективный сеанс вегетарианства и сыроедения? – не без ехидства вопросил от дверей знакомый голос. – Неужто дела нашего агентства так плохи, что персонал переходит на подножный корм?
– Афоня! Ур-р-р-ра! Афоня вернулся! – после секундной паузы разноголосо завопил персонал.
Четверть часа спустя Оскар Пуммер под диктовку перебивавших друг друга копирайтера и креатора вдохновенно рисовал черновую раскадровку рекламного ролика под девизом «Мне кризис не страшен – я ем овощи!». Секретарша Эмма с улыбкой от уха до уха а-ля Чеширский кот висела на телефоне, обзванивая клиентов и оповещая их, что «сам» наконец-то вернулся к жизни в искусстве.
«Сам» Афанасий Гонсалес Журавлев задумчиво гулял по своему кабинету вдоль протяженного стола для совещаний.
Туда – обратно, туда – обратно…
Челночное движение его успокаивало.
Против обыкновения, возвращение в лоно трудового коллектива не подарило Афанасию полномасштабной радости. Афоня хмурился.
Всей своей битой и штопанной шкурой он чувствовал усиливающийся ветер перемен и еще не понял, чего он хочет в связи с надвигающимся штормом – отважно поднять парус или же вновь укрыться в своей тихой бухте наедине с шумным котом?
Если бы Афанасий выглянул в окно, он увидел бы, как по проспекту буревестником пролетел кортеж автомобилей, для пущего удобства следования которого многочисленные гаишники в парадной форме перекрыли движение на всех перпендикулярных и двух параллельных улицах.
Роковой звонок раздался в берлоге Афанасия Гонсалеса Журавлева поздно вечером.
Хозяин квартиры полулежа раскинулся на диване, с умеренным удовольствием вспоминая свой первый после долгого перерыва рабочий день и рассеянно глядя в телевизор, где показывали главную новость дня.
Главной новостью в родных широтах Афони был визит Очень Важного Лица с непростой биографией и головокружительными перспективами.
Вышло это Лицо из стройных армейских рядов, какое-то время кочевало по разного рода ключевым постам в регионе, а потом вдруг стремительно вознеслось в Москву и теперь буревестником кружило в столичном небе, острым взором хищной птицы присматриваясь к самой что ни на есть ответственной должности в стране. Ходили упорные слухи, что на следующих президентских выборах Лицо предпримет попытку стать не просто Важным, но Первым, и диктор на экране как раз рассказывал, что успех этой акции будет зависеть от телезрителей, которых по такому случаю снова временно повысят в звании до избирателей.
– Ну да, ну да! – дурашливо покивал экрану Афанасий и потянулся к зазвонившему телефону.
– Господин Журавлев, Афанасий Андреевич?
Голос в трубке был теплым и крепким, как бицепс хорошо размявшегося боксера.
– Ну да! – по инерции брякнул Афоня и, почувствовав неладное, выжидательно затих.
– С вами хотят поговорить. Это важно. Вы готовы?
– Всегда готов!
Встревоженный Афанасий приглушил звук телевизора.
– Как, как? Журавлев? – с грозным весельем произнес в трубке голос, знакомый всем-всем в крае и уже очень многим в стране. – Ну, молодец, Журавлев! Умыл международный олимпийский комитет! А они думали, их драконовские порядки по всему свету работать будут? Ан нет, наш русский Левша на выдумку горазд!
В трубке ружейной дробью рассыпался сухой отрывистый смех, после которого одинаково уместны были бы и монаршее одобрение, и суровый приговор.
Афоня похолодел и автоматическим движением потянул на себя плед, который поехал по дивану рывками с подскоками, потому что на нем с большим удобством расположился кот.
– Мя! – недовольно вякнул черный Пиар.
– Цыц! – сусликом свистнул Афанасий и вовсе обмер, испугавшись, что Очень Важное Лицо примет его хамскую реплику на свой счет.
Но голос в трубке вновь стал неузнаваемым и обманчиво мягким, как боксерская перчатка.
– Слышали, Афанасий Андреевич? Нам с вами нужно поговорить. Откройте дверь.
– Какую дверь?
– Ну, какую? Металлическую, с усиленным косяком и стальными упорами, на двух замках, внутренних, обыкновенных, с телескопическим глазком и, я так думаю, с запорными механизмами типа «засов» и «цепочка» с внутренней стороны, – с поразительной добросовестностью ответил на риторический вопрос сногсшибательный голос в трубке.
– Все, Пиар, суши сухари, – пробормотал Афанасий и побрел на выход с вещами: в виде пледа в одной руке и телефонной трубки – в другой.
Обладателем впечатляющего голоса оказался невысокий немолодой мужчина незапоминающейся внешности, представившийся Иваном Ивановичем.
Рослый Афоня поверх его макушки стрельнул взглядом сначала вверх, а потом и вниз по лестнице. Он ожидал, что на перилах гроздьями будут висеть добры молодцы с автоматами, в оконном проеме скукожится пулеметчик, и еще кто-нибудь, столь же хорошо вооруженный, эдакой кукушечкой высунется из люка мусоропровода. Армейское прошлое Важного Лица наложило на стиль его мирной жизни неизгладимый отпечаток танковых траков. Мало у кого из политиков была такая грозная репутация.
Однако невзрачный джентльмен высился на придверном коврике в одиночестве, как цапля посреди болота.
– Вы ко мне? – в тему квакнул Афоня.
– Здравствуйте, Афанасий Андреевич! – приятно улыбнулся Иван Иванович и тоже заквакал: – К вам, к вам, к кому же еще! Позволите?
В отсутствие автоматчиков и пулеметчиков, по идее, можно было бы попробовать и не позволить… Но Журавлев не рискнул так поступить.
Он пропустил незваного гостя в прихожую, жестом пригласил его не останавливаться на полпути, «приземлил» в мягкое кресло и уж тут не выдержал и спросил:
– А где же Он?
Как будто действительно ждал к себе с визитом Важное Лицо.
– Он у меня тут, – ответил Иван Иванович, опуская руку в брючный карман.
Афоня поднял брови. Журавлев знал, что Он невелик ростом, но не настолько же!
– Ну, Афанасий Андреевич! – Невзрачный тип бархатисто хохотнул и разжал кулак с миниатюрным диктофоном: – Вы же не думали, что Сам прибудет к вам лично? Вы слышали запись его голоса – фрагмент приватной встречи с представителем МОК в кулуарах хорошо известного вам сочинского клуба с названием на букву «О».
– Неужели?! Вы имеете в виду? – Афанасий порозовел от волнения и удовольствия. – О!
– Есть такая буква, – пошутил гость и свободно откинулся на спинку кресла.
Сочинский клуб на вышеупомянутую букву трудами самого Афанасия Гонсалеса Журавлева был известен очень и очень многим.
Вначале он получил печальную известность в оргкомитете предстоящих зимних Олимпийских игр, куда владельцы нового развлекательного комплекса раз за разом безрезультатно обращались с просьбами разрешить их перспективному детищу называться как-нибудь так, знаете ли… По-олимпийски!
Являясь начинающими акулами шоу-бизнеса, в некоторых вещах эти самые клубовладельцы были людьми поразительно простодушными, и тот факт, что олимпийский комитет законодательно закрепил за собою единоличное право использовать слова «олимпиада», «олимпийский», «Сочи-2014» и тому подобное в любых сочетаниях, поначалу не показался им заслуживающим внимания. Однако компромисс с названием найти не удавалось, переговоры зашли в тупик, и тогда наступил звездный час рекламного агентства «Фигня Продакшн» и лично Афанасия Гонсалеса Журавлева.
Афоня разрулил ситуацию на раз.
Название, предложенное им, было неприличным и великолепным: ночной клуб – прости, Господи! – «Олимписьки»!
Шоу-бизнес аплодировал стоя. Оргкомитет скрежетал зубами, но был бессилен. Никакая символика игр в новом заведении не использовалась, в оформлении интерьеров присутствовали только полуобнаженные красавицы из пантеона древнегреческих богов, а географическое название «Олимп» в свое время не сумел запатентовать даже МОК.
При этом на слух неприличное название звучало безупречно респектабельно, и еще не было случая, чтобы от появления в сочинском клубе «Олимписьки» отказалась хоть одна ВИП-персона!
Афанасий представил себе Важное Лицо в разноцветных отсветах вывески, периодически пикантно разбивающейся на две части, где начало слова игриво горело голубым, а конец – розовым. Срединная буква «П» присутствовала там сразу в обоих вариантах.
– Вы Его впечатлили, – словно подслушав мысли Афони, сказал незваный гость. – Он хочет, чтобы вы работали с нами.
– Кем?! – испугался Афанасий.
Воображение живенько набросало ему собственный автопортрет в бронежилете.
Потом воображение секундочку повозило по изображению ластиком и скупо выдало могилку с кривым крестиком.
Журавлев нервно сглотнул.
– Ну, кем!
Иван Иванович пожал плечами и тактично отмолчался, хоть и знал несколько достаточно неприличных слов, которыми мог бы исчерпывающе определить текущее состояние жизни и творчества Афанасия Гонсалеса Журавлева.
– Неужели Он хочет, чтобы я Его рекламировал?! – Афоня все еще сомневался.
– Да, – просто ответил гость. – Сейчас я вам все объясню.
Утро нового дня великий рекламщик встретил в нервно-приподнятом настроении.
Светящееся табло на входе в офисную башню любезно проинформировало Афанасия, что он опаздывает всего на семь минут, и это был его личный рекорд скорости. Подчиненные явились вовремя и ждали шефа в его кабинете, пребывая в напряженной тишине и утопая с головами в могучих клубах сигаретного дыма.