— Но, — добавляют они, — звонить в вечевой колокол имел право только князь новгородский, а чтобы никто из новгородцев не мог звонить в колокол, возле него был поставлен городовой.

Монгольское иго

   Однажды в Руси раздался крик:
   — Халат! Халат! Шурум-бурум! Казанскэ мылэ!.. Русские побледнели.
   — Что бы это означало? — спрашивали они, перепуганные, друг друга. Кто-то, стуча от страха зубами, догадался:
   — Это нашествие татар...
   Как бы в подтверждение этих слов еще резче, еще громче прозвучало:
   — Халат! Халат! Казанскэ мылэ... Россияне переполошились.
   — Надо сообщить князьям.
   Побежали к князьям, которые в эту минуту были заняты весьма важными государственными делами. Мстислав Галицкий только что запустил обе руки в волосы Мстислава Черниговского и старался пригнуть его к земле. Мстислав Черниговский не имел времени обороняться, так как обе руки его были заняты в драке с Мстиславом Киевским. Мстислав Киевский, со своей стороны, отражал удары Мстислава Черниговского и в то же время старался сесть верхом на Мстислава Галицкого. Насилу разняли князей и сообщили о нашествии татар.
   — Эх, косоглазые черти! — выругались князья. — И подраться как следует не дали. А драка так хорошо наладилась.
   Однако делать было нечего. Нужно было немедленно принять экстренные меры.
   — Халат! Халат! — уже совсем близко послышался татарский боевой клич.
   — Ишь заливаются! — с досадой проворчали князья. — Должно быть, сам Темучин так старается. Князья сели совещаться.
   — Я придумал! — сказал князь Галицкий.
   — Что придумал?
   — Придумал верное средство против татар. Князья стали торопить его говорить скорее.
   — Скажу, — сказал князь Галицкий, — но с условием.
   — С каким условием? Скорее говори.
   — С таким условием, чтобы на это средство мне одному был выдан патент.
   — Хорошо, пусть так. Какое же это средство? Князь Галицкий откашлялся и сказал:
   — Я предлагаю, чтобы на воротах каждого города сделать надпись: «Татарам и тряпичникам вход воспрещается». Посмотрят татары на надпись — и отойдут несолоно хлебавши. Нравится вам моя мысль?
   Князья задумались.
   — Нравится-то нравится! — заговорил первый князь Киевский. — Да закавыка вот в чем...
   — В чем?
   — Закавыка в том, на каком языке сделать надпись?
   — Конечно, по-русски.
   — Тогда татары не поймут и будут продолжать наступление.
   — В таком случае по-татарски.
   — А по-татарски у нас никто не грамотен. Пришлось отклонить совет князя Галицкого.
   — Придется воевать! — печально заметил князь Киевский.
   — Да, ничего не поделаешь! — согласился князь Черниговский. — Что ж, драться для нас дело привычное.
   — Так то драться, а то воевать! — сказал князь Галицкий. — Это две большие разницы.
   Решено было соединиться силами и пойти навстречу вpaгy.
Битва при реке Калке
   Перед битвой татары прислали к русским князьям послов.
   — Мы вас не тронем, и вы нас не трогайте, — сказали послы. — Мы пришли наказать половцев. Они у нас служили в конюхах и ушли, не предупредив, как полагается по закону, за две недели вперед. Кроме того, еще уздечку украли... Не мешайте нам их проучить. Князья, услышав это, подумали:
   — Ага, испугались нас проклятые басурмане! И. сразу осмелев, ответили:
   — Знать вас не хотим! Убирайтесь лучше, пока целы. Некоторые из воевод подняли полы свои, скрутили из них свиное ухо и, показывая его татарским послам, дразнили их:
   — Хотите свинины?
   Послы от свинины отказались, и их убили, а князья с поиском двинулись вперед. На реке Калке встретили татар.
   — Стройся! — скомандовал князь Киевский.
   Воины стали строиться. Это сильно задело князя Галицкого.
   — Почему он первый стал командовать? — разозлился он. И назло князю Киевскому он скомандовал:
   — Ружья вольно!
   — На пле-э-чо-о! — скомандовал назло Киевскому и Галицкому князьям князь Черниговский.
   Татары в это время выстроились и стали готовиться к нападению.
   — Вперед! — приказал князь Киевский.
   — Налево ма-арш! — назло приказал князь Черниговский.
   — На-а-право!!! — назло обоим отдал приказ во весь голос князь Галицкий. Послушное войско сделало шаг вперед, потом шагнуло налево, потом направо и остановилось. Татары начали наступление.
   — Пли! — раздался голос князя Волынского.
   — Я тебе покажу «пли»! — злобно прошептал князь Киевский. И зычно прозвучал его голос:
   — В штыки!
   — Закидай шапками! — прозвенел голос князя Галицкого.
   Войско не знало, что делать, и поминутно хваталось то за штыки, то за шапки, то за курки. Прежде чем князья успели отдать в третий раз команду, татары разбили войско и захватили их самих в плен. Проголодавшиеся татары положили их под доски и сели на них обедать.
   Было скверно под досками. Татары ели много и к концу обеда так отяжелели, что кости у князей хрустели под их тяжестью.
   — Ты виноват! — прошипел князь Волынский князю Киевскому. — Ты командовал «в штыки», когда я командовал «пли»! Эх ты, Суворов!..
   — Нет, ты виноват! — свирепо ответил князь Киевский. — Ты должен мне повиноваться, потому что Волынь числится в Киевском генерал-губернаторстве, а не Киев в Волынском.
   — Вы все виноваты! — еле выдавил из себя князь Галицкий. — Разве можно было командовать «налево», как это сделали вы? «Направо» нужно было.
   — А ты помалкивай! — посоветовал князь Волынский. — Тоже Наполеон выискался ..................................
Нашествие Батыя
   Истощив все казанское мыло и другие съестные припасы, татары ушли обратно в Азию.
   — Больше не придут! — уверенно заявили новые князья.
   — А почему не придут? — спрашивали скептики.
   — Так. Нечего им тут больше делать.
   — А может быть, снова захочется воевать?
   — Не захочется.
   Люди благоразумные советовали:
   — Укрепиться бы нам теперь как следует. Подготовиться по-людски. А то снова придут и голыми руками возьмут нас.
   Но князья и слышать не хотели.
   — Наши отцы и деды жили неподготовленными к войнам, и мы проживем.
   Нашлись люди, которые доказывали, что так жить нельзя: но людей этих сажали в тюрьмы, а газеты, в которых они работали, штрафовали или совсем закрывали.
   Тринадцать лет татары ждали, чтобы русские приготовились к воине, но, не дождавшись, со злости снова двинулись на Русь. На этот раз татары приехали со своими семействами, родственниками и знакомыми.
   — Всем тут места хватит! — любезно говорил Батый, новый начальник татарской орды.
   Князья снова собрались на совещание, но пока они совещались. Батый воевал. И в тот день, когда князья выработали блестящий план зашиты, он оказался уже излишним, так как все земли русские уже были в руках Батыя.
   — Опоздали малость! — говорили с досадой князья. — Не могли подождать, косоглазые дьяволы!
   В битве каждое княжество показывало чудеса храбрости и презрение к смерти. Батый после каждой битвы с изумлением говорил своим приближенным:
   — Этаких храбрецов в жизни не видал! Если бы мы хоть наполовину были так храбры!..
   Один Евпатий Коловрат, рязанский Поддубный. перебил половину татар и не успел перебить второй половины только потому, что не вовремя был убит татарином. Под Новгородом татары потеряли почти все войско и после больших усилий взяли его приступом. Покорение Киева обошлось татарам так дорого, что Батый воскликнул:
   — Еще одна такая победа, и я останусь без войска! Взяв Волынь, Батый увидел себя одного без воинов, так как все пали в битве. Он стоял, окруженный многочисленными семействами татар.
   — Чем я их кормить буду? — задал себе вопрос Батый.
   И, схватившись за голову, закричал:
   — Вар, Вар, отдай мне мои легионы!
   Несмотря, однако, на отчаянную, почти нечеловеческую храбрость, которую оказали русские, татары победили их и, обложив приличной данью, отправились в Венгрию и Польшу. Но в Моравии татары встретили трусливое и никуда не годное войско, и Батый, потерпев страшное поражение, возвратился назад.
   Про осаду Киева, между прочим, рассказывают следующее. Перед тем как отправиться па приступ, Батый отдал приказ:
   — Женщины и дети, орите!
   Женщины и дети подняли такой гвалт, что киевляне как бы оглохли и не слышали шума от приступа. Сами же татары заложили уши ватой и стали на стены лезть. Потом начали разбивать ворота бревнами. Но бревна разбивались, а ворота оставались целы и невредимы. Тогда Батый приказал:
   — Достаньте мне несколько членов Союза русского народа.
   С опасностью для жизни татарским удальцам удалось достать из-за стен несколько союзников. Батый приказал употребить их в дело вместо бревен. Не прошло и часа, как союзные лбы превратили киевские ворота в решето. Батый велел выдать союзникам по рублю и по чарке водки.
   — Теперь можете идти! — сказал он, когда ворота были разрушены.
   Но союзники пожелали остаться у татар.
   — Вы — погромщики и мы — погромщики! — сказали они татарам. — Мы отлично сойдемся. А Батыю они сказали:
   — Будь нашим Дубровиным! Вместе будем собирать дань и не давать отчета!
   Батый согласился. После этого Киев был разграблен и, подобно Толмачевской Одессе, превращен в груду развалин.
Золотая Орда
   Князья думали, что Батый, повоевав, уедет обратно в Азию и займется снова торговлей. Но Батый не поехал в Азию, а построил себе сарай и поселился в нем. Князья стали ездить в сараи на поклон. Сначала им это было непонятно.
   — Сидят какие-то халатники, — рассказывали князья, — а ты им кланяйся.
   Но с течением времени они привыкли и даже решили, что ездить в сарай выгодно. Поклонишься ниже хану, а он за это тебя наистаршим сделает. А принесешь подарочек — и всех твоих врагов в порошок сотрет. Действительно, татары были очень падки на подарки и любили, чтобы им кланялись пониже.
   Вот что рассказывают про посещение татарского хана Даниилом Галицким. Сначала Даниил хотел свергнуть татарское иго и заменить его папским игом.
   — Хочу быть католиком, — писал пане Даниил Галицкий, — Спаси меня от татар, и я со своим народом перейду в католичество.
   Папа обрадовался, прислал Даниилу королевскую корону и обещал молиться. К сожалению, татары, по своему невежеству, больше боялись хорошо вооруженных люден, чем молитв, и та своего с русских не сняли. Пана стал проповедовать крестовый поход. Но и тут тоже не имел успеха.
   Тогда Даниил сказал:
   — Два ига нести не хочу.
   И написал папе, что раздумал переходить в католичество.
   — Так отошли королевскую корону! — потребовал папа.
   — Никакой короны я у вас не брал, — ответил Даниил. — Не знаю даже, про что вы говорите.
   Так в первый раз папа римский помолился даром. Даниил же стал ездить в Орду. Вот как описывают его первое путешествие. Въехав в сарай. Даниил увидел кумысное заведение. На вывеске были нарисованы кобыла и жеребенок, под которыми красовалась надпись «Батый и сын». Князь понял, что это заведение принадлежит самому хану. и вошел в него.
   — Данило, — сказал Батый, — отчего ты так долго к нам не ехал?
   — Не знал, где вы живете, — ответил Даниил. Батый помолчал.
   — Кумыс пить будешь? — спросил хан.
   — Буду! — ответил Даниил. — Врачи велели пить. Если не дорого возьмешь, буду у тебя пить. Батый подал бутылку кумысу.
   — У меня лучший кумыс, — похвалил он. — Попьешь его и поправишься.
   — Пойду теперь к ханше, — сказал Даниил.
   — Иди! — сказал Батый.
   Ханша приняла ласково князя, дала поцеловать ручку и с обворожительной улыбкой сказала:
   — Купи, князь, халат!
   Князь купил несколько халатов и выдал чек на Государственный банк. Ханша повертела чек в руках и сказала:
   — Не привыкли мы к этим бумажкам. Лучше уступлю немного, но чтобы на наличные.
   Князь заплатил наличными.
   25 дней пробыл в Орде Даниил. Здоровьем он очень поправился и халатов накупил тьму. Но грусть не сходила у него с лица.
   — Не люблю татар, даже кумысом угощающих и халаты продающих! — говорил князь. Пред отъездом Батый крикнул ему:
   — Кланяйся Шахтахтинскому. Что он теперь делает?
   — Кажется, в «Новом времени» пишет, — ответил князь.
   — Кланяйтесь Максудову! — попросила ханша. — Все еще в кадетской фракции?
   — Все еще там.
   — Бедный! — пожалела ханша. — Я всегда думала, что он карьеры не сделает.
   Даниил Галицкий по приезде домой с горя разбил литовцев и поехал в гости к венгерскому королю. После него князья еще долго продолжали ездить в батыевский сарай. Татары отлично торговали.
Дань
   Часто, не меньше одного раза в год, татары присылали своих послов собирать с русских дань. Послы (баскаки) ходили по дворам и брали все, что плохо лежало, ничем не брезгуя. Увидят веревочку, и веревочку берут; увидят хорошо пли даже плохо выпеченный хлеб — н сейчас в торбу.
   Баскаки очень не любили, когда им не позволяли брать того, что им нравилось. — н убивали скупых. Русские, по свойственному им добродушию, смотрели па шалости татар сквозь пальцы.
   — Пусть берут, если им правится. — говорили русские. — Им, вероятно, нужнее, чем нам.
   А когда баскаки нечаянно спроваживали кого-нибудь на тот свет, народ только удивлялся и говорил:
   — Берут хлеб — это еще понятно: хлеб можно съесть и насытиться. Но жизнь наша им зачем? Разве выручишь что-нибудь за человеческую жизнь? Чудаки эти татары! Берут вещь, которая им никакой пользы принести не может.
   В первые годы татары сдали русские земли в аренду откупщикам. Но потом князья стали собирать дань для татар. Больших барышей князья не получили, но в убытках тоже не были.
Александр
   В то время прославился новгородский князь Александр.
   — С татарами нам не справиться! — сказан этот воинственный князь. — А бить кого-нибудь надо. Начнем бить шведов и ливонских рыцарей.
   — На безрыбье и рак рыба! На бесптичье и Бальмонт соловей! — согласилась дружина.
   Ливонские рыцари жили тогда недалеко от шведов. Это был храбрый народ, который воевал, молился и интриговал. При посвящении в рыцари посвящаемого клали на землю и обшивали толстой железной броней с ног до головы. Возле рта только оставалось отверстие, через которое рыцарь принимал пищу. Рыцари становились совершенно похожими на паровики, с той только разницей, что паровики приносили пользу, а ливонские рыцари никакой пользы не приносили. Рыцари никогда не вступали в брак, но с каждым годом население их увеличивалось, и немало ливонят бегало в домах самых строгих рыцарей.
   — Это нам Бог посылает за благочестие! — говорили набожные рыцари.
   Узнав о тайном решении Александра побить их, рыцари высадились на Чудское озеро и построились там свиньей. Александр, увидев это, перехитрил их, построив свое войско свинобойней. Ливонцы потерпели поражение и побежали.
   Еще большую победу одержал Александр над шведами. Под начальством Биргера шведы высадились па южном берегу Невы. Шведская партия в Финляндии, а также Лео Мехелин и сам Свинхувуд вошли в тайные сношения с Биргером. Александр не дал врагам соединиться, напал на шведов и победил их.
 
   Московское княжество
   С первого дня своего основания Москва была кадетскою, так как была основана одним из лидеров этой партии, князем Долгоруковым, по директиве ц.к.
   Но мало-помалу она правела. Сначала перешла к октябристам, которые сильно принизили ее значение. Потом Москвою завладела торгово-промышленная партия, представителем которой в то время был Иоанн Калита.
   Прозвали его Калитой за то, что он постоянно ходил с открытым кошельком (калита) и каждую минуту туда что-нибудь опускал. Увидит, что какой-нибудь князь зазевался, а Калита уже тут как тут и хлоп его землю в калиту.
   Рассердится хан на сборщика дани и велит отрубить ему голову, а Калита сейчас к хану:
   — Буду собирать вместо него дань.
   Был даже слух, что для увеличения своих доходов Иоанн играл на бирже. Тратил Иоанн Калита очень мало, так как был скуп и берег деньги. Его любимой поговоркой было:
   — Я не Ротшильд. Мне нужны деньги на дело.
   На накопленные деньги Иоанн строил дома и украшал Москву. Для привлечения жителей в Москву были построены Художественный театр, Станиславский и Федор Шаляпин.
   Сыновья Иоанна Калиты уже были полновластными хозяевами всей Руси и обращались свысока с удельными князьями. Особенно прославился внук Иоанна Калиты Дмитрии Донской.
Куликовская битва
   Дмитрий Донской задумал свергнуть татарское иго... Когда приехали татарские баскаки за данью, Дмитрий их любезно принял и вежливо спросил:
   — Чем могу служить?
   — За данью приехали, — ответили баскаки.
   — За данью? За какой данью?
   Баскаки баскакнули от удивления чуть не до потолка.
   — За обыкновенной данью, — сказали они, начиная сердиться, — хану деньги нужны.
   — Если хану деньги нужны, пусть идет работать. Всех нищих не накормишь. Так и скажите хану. Кажется, Мамаем его зовут?
   Баскаки повернулись к двери.
   — Подождите, — сказал князь, — я забыл вас повесить.
   Баскаки остановились и были повешены.
   Когда Мамай узнал об этом, он так рассвирепел, что потерял дар слова и три дня только топал ногами. Через несколько дней он собрал свою орду и пошел на Москву.
   Дмитрий Донской пошел ему навстречу. Войска рвались в бой, горя желанием поколотить «сыроядцев».
   Перед битвой князья стали умолять князя не рисковать жизнью, но Дмитрий Донской сказал им:
   — Мне жизнь не дорога. Вот если бы моего любимца Михаила Бренка спасти от смерти!
   Вдруг прекрасная мысль озарила голову Дмитрия Донского.
   — Михайла! — позвал он Бренка.
   — Что, князь, прикажешь?
   — Сними с себя простое платье воина и надень мое дорогое великокняжеское платье. Пусть-ка татары осмелятся выстрелить в тебя!.. Я же надену твое.
   Михаил Бренко пытался возразить:
   — Князь, ведь в твоем платье я буду больше заметен...
   — Делай, что тебе приказывают, — ответил князь. Между тем татары бросились в бегство. Сам Мамай бежал впереди всех, выкрикивая неприятные для Магомета слова.
   Реку, на берегах которой произошла знаменитая битва, в честь Дмитрия Донского назвали Доном.
Свержение ига
   Однако нахальство татар не имело границ.
   Несмотря на явное поражение на Куликовом поле, они ига своего не сняли, а, наоборот, усилили его. Мамая сверг с престола Тохтамыш и сам стал править татарами. Мамай бежал в Крым, где был изловлен Думбадзе и выдан Тохтамышу.
   Тохтамыш убил Мамая и пошел на Москву, чтобы наказать Дмитрия Донского. Но Дмитрий Донской перехитрил глупого хана. Узнав о его приближении, он покинул Москву. Свержение татарского ига произошло только через сто лет при помощи татар.
   Случилось это при княжении Иоанна III, которому удалось поссорить двух ханов, Ахмата и Менгли-Гирея, так, что они друг о друге слышать не могли.
   Крымскому хану Менгли-Гирею Иоанн как-то сказал:
   — Знаешь, какой слух распускает про тебя хан Ахмат?
   — Не знаю. Говори.
   — Он говорит, что ты в молодости был в Ялте проводником и обирал московских купчих.
   — Я — проводником?! Менгли-Гиреи покраснел от гнева.
   — Я ему покажу, какой я крымский проводник. Трубите войну!
   Крымская орда поднялась как один человек и пошла на Золотую Орду.
   Ордынскому же хану Иоанн сказал:
   — Ты не знаешь, что говорит про тебя крымский хан Менгли-Гиреи?..
   — А что он говорит?
   — Он говорит, что ты в кумыс кладешь толченый мел, и уверяет, что не избежать тебе полицейского протокола!
   — У меня кумыс с мелом!
   И, кипя гневом, Ахмат закричал:
   — Орда, вперед!
   Обсудив положение вещей, Иоанн по дороге пристал к Менгли-Гирею.
   Долго искали противники реку. В те времена был обычай — воевать только на берегах реки; это было то же самое, что теперь танцевать от печки. Нашли наконец реку Угру и стали по сторонам. Менгли-Гиреи с русскими на одном берегу, а Ахмат на другом.
   — А ну-ка, пожалуйте сюда! — грозно звал на свой берег Ахмат. — Мы вам покажем полицейский протокол.
   — Ах, боитесь переправиться! — ехидничал Менгли-Гиреи. — Милости просим. Мы вам покажем московских купчих.
   — Так его! Так его! — подзадоривали Менгли-Гирея русские воеводы.
   Иоанна подстрекали к битве и народ, и воеводы, и духовенство. Но Иоанн отвечал:
   — Зачем драться, когда можно и так постоять. Над нами не каплет.
   Потом начало капать — наступила осень. Обе армии раскрыли зонтики и продолжали стоять. Пошли морозы. Обе армии надели фуфайки и теплые пальто и продолжали стоять.
   — Посмотрим, кто кого перестоит! — говорили враги. В один прекрасный день Ахмат и Менгли-Гирей увидели, что Угра стала.
   — Что, если они переправятся по льду и разобьют нас? — подумал с ужасом Ахмат.
   — Что, если они переправятся по льду и разобьют нас? — подумал, похолодев от страха, Менгли-Гирей.
   — Надо спасаться! — решил Ахмат.
   — Надо бежать! — решил Менгли-Гирей. И обе армии пустились так быстро бежать друг от друга, что только пятки сверкали.
   Таким образом, свержение ига обошлось без пролития крови и почти без участия русских войск.

Иоанн Грозный

   Весть о рождении Иоанна Грозного как громом поразила Москву. Птицы и звери попрятались в лесах. Рыба со страху сделалась еще более мокрой и притаилась на дне океана. Люди совсем потеряли головы и были этому очень рады, ибо рассуждали так:
   — Иоанн Васильевич все равно их отрубит. Лучше уж сами потеряем головы. Когда придут палачи, они останутся в дураках — нечего будет рубить.
   Родившись, Иоанн Грозный осмотрелся кругом и спросил, метнув глазами на стонавшую родильницу:
   — Это кто? Ему ответили:
   — Твоя мать. Она родила тебя.
   Иоанн Грозный милостиво улыбнулся и сказал:
   — Она прекрасно сделала, что родила меня... Но... — Грозный нахмурил брови:
   — Но... Мавр сделал свое дело, пусть мавр уйдет... Г-жа Глинская! Назначаю вас царской матерью. Теперь можете идти.
   Елена поклонилась и удалилась в свои покои.
   — А это кто?
   Царь указал на женщину, возившуюся с пеленками.
   — Акушерка. Она помогла тебе увидеть свет.
   — Не люблю акушерок и зубных врачей.
   Царь поморщился и велел отрубить голову акушерке. Акушерка была очень рада, что так легко отделалась.
   — Зачем акушерке голова? — рассуждала она вполне здраво. — Акушерке нужны только руки и инструменты.
   Покончив с акушеркой, Иоанн Васильевич приказал спустить на народ московский несколько медведей.
   — Остальные милости, — заявил при этом Грозный, — совершу после. Теперь беру отпуск на год. Править же Московской землею будет мать и дяденька Телепнев-Оболенский.
   После этих слов царь затворился со своей кормилицей и целый день не выходил.
Воспитание Иоанна
   Воспитание Иоанн Васильевич получил по Фребелю:
   В восемь часов утра он уже был на ногах и для развития мускулов делал гимнастику — остроконечным жезлом бил своего спальника.
   Потом приступал к гимнастике, развивающей мускулы ног, — около часа топтал ногами стольника.
   В десять начинался урок русского языка — царь ругал бояр.
   В одиннадцать Иоанн Васильевич приступал к занятию чужими языками — вырезал языки у провинившихся приближенных, а оставшиеся части тела бросал в темницу.
   После завтрака маленький Грозный выезжал из дворца изучать народ.
   Изучал он народ не поверхностно, как это делается теперь, а основательно, анатомически: каждого изучаемого разрезал на несколько частей, и каждая часть подвергалась изучению.
   Однажды Иоанну Васильевичу передали известные слова Калигулы:
   «Как бы мне хотелось, чтобы у всех людей была одна голова и чтобы я отрубил эту голову».
   Молодой Иоанн, вздохнув, сказал:
   — Я не утопист: я знаю, что сколько людей, столько голов и работы будет много.
   И, подняв очи горе, прибавил со смирением:
   — Что ж, будем трудиться. Терпение и труд все перетрут.
   Так рос молодой Грозный.
Совершеннолетие
   Спустя год после рождения Иоанн Васильевич объявил себя семнадцатилетним.
   — Теперь начну царствовать! — заявил он. — Кто еще не казнен?
   Неказненные бояре стали подходить к Иоанну.
   — Не толпитесь! — закричал на них Иоанн. — Тут вам не театральная касса. Станьте в очередь.
   — Сколько вас развелось! — с досадой сказал Грозный.
   Бояре виновато опустили глаза. К вечеру все было кончено. Оставшиеся после казненных боярские шапки Грозный раздал своим новым приближенным. Так как приближенных оказалось меньше, чем боярских шапок, то любимцы получили по две шапки.
   Отсюда пошли двойные боярские фамилии: Голенищев-Кутузов, Сумароков-Эльстон, Витте-Витте, Кафталь-Гандельман. Булацель-Булацель, Гинцбург-Гинцбург и др.
Забавы Иоанна Грозного
   Любимейшей забавой молодого царя было жениться.
   У Иоанна, в сущности, было очень нежное сердце, и единственной причиной его жестокости было любопытство. Женившись и пожив некоторое время с женой, он начинал думать: «Любопытно было бы посмотреть, какова будет моя вторая жена?»
   Несколько месяцев Иоанн Васильевич боролся со своим любопытством, но потом не выдерживал и постригал жену в монахини, а сам брал другую жену.
   — Ничего не поделаешь! — говорил он. — Уж очень я любопытен.
   Игрушки молодому царю заменяли бояре, молодые и старые.
   Поиграв с боярином, Иоанн начинал томиться мыслью: