Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Кит Ломер
Назначение в никуда
ПРОЛОГ
Ранним утром он сидел верхом на крупном боевом коне, оглядывая поле, тянущееся до затуманенных высот, где ждали враги. Кольчужный шарф и доспехи отягощали его, была при нем и другая тяжесть, внутренняя: чувство чего-то невыполненного, какого-то забытого долга, будто он предал что-то дорогое.
— Туман рассеивается, милорд, — заговорил Трумпингтон откуда-то сбоку.
— Будете атаковать?
Он посмотрел на солнце, подумал о зеленых долинах родины; в нем росло чувство, что здесь, на залитых туманом полях его ждет смерть.
— Нет, я не буду обнажать Балиньор, — высказался он наконец.
— Милорд, с вами все в порядке? — в голосе юного сквайра звучала озабоченность.
Он коротко кивнул, затем повернулся и отъехал назад, мимо шеренг своих молчаливых латников, вглядывающихся в даль.
— Туман рассеивается, милорд, — заговорил Трумпингтон откуда-то сбоку.
— Будете атаковать?
Он посмотрел на солнце, подумал о зеленых долинах родины; в нем росло чувство, что здесь, на залитых туманом полях его ждет смерть.
— Нет, я не буду обнажать Балиньор, — высказался он наконец.
— Милорд, с вами все в порядке? — в голосе юного сквайра звучала озабоченность.
Он коротко кивнул, затем повернулся и отъехал назад, мимо шеренг своих молчаливых латников, вглядывающихся в даль.
1
Из-за стойки Молли музыкальный автомат разбивал свое сердце о неверную женщину, но слушать его было некому, кроме нескольких отказников, восседавших на круглых сиденьях под желтым багамским солнцем, лелеющих пиво и ловящих бриз, тянувший с залива. Было около девяти вечера, и дневная жара ушла с пляжа; шорох волны, набегавшей на песок, звучал одиноко и отдаленно, как воспоминание старого человека.
Я примостился у стойки; Молли поставила передо мной бутыль вина с нетронутым еще сургучом.
— Джонни, сегодня это снова произошло, — сказала она. — Я обнаружила деревянное блюдо, которое, клянусь, расколола месяц назад, прямо здесь, в раковине, и без единого отколотого кусочка. И запас виски там иной — такого я никогда не заказывала, никакого признака «Красной марки», а тебе уж известно, как соблюдаю свой ассортимент. А три кочана капусты, вчера еще свежие, сгнили в холодильнике!
— Так — твой последний заказ перепутали и овощи были не такими свежими, как казалось, — ответил я.
— А поганки в углах? — спросила она. — Скажешь, это тоже естественно? Ты лучше разберись в этом, Джон Кэрлон! И вот еще что. — Она достала из-за стойки тяжелый хрустальный кубок емкостью почти в кварту с округлым дном на короткой ножке. — Это стоит денег. Как это оказалось здесь?
— Импульсивная покупка, — предположил я.
— Не дурачь меня, Джонни. Здесь что-то происходит, что-то, что задевает меня! Похоже, мир сдвигается прямо под моими ногами! И не только здесь! Я имею в виду все вокруг — мелочи, такие, как перемещения деревьев, журналы, которые я начинала читать, а возвращаюсь к ним и не нахожу ни одного похожего рассказа в номере!
Я погладил ее по руке, она сжала мои пальцы. — Джонни, скажи мне, что происходит? Что делать? Я еще не потеряла рассудок, не так ли?
— Все хорошо, Молли. Стекло, возможно, оказалось подарком какого-нибудь тайного обожателя. И каждый из нас время от времени теряет вещи или запоминает их чуть-чуть иначе, чем они есть на самом деле. Ты, вероятно, найдешь свой рассказ в другом журнале. Просто перепутала. — Я старался, чтобы это прозвучало убедительно, но трудно убедить в том, в чем сам не уверен.
— Джонни, а как насчет тебя? — Молли еще держала меня за руку — Ты еще не говорил с ними?
— С кем? — осведомился я.
Она одарила меня горячим взглядом пары глаз, которые, вероятно, долго служили для разбивания сердец, пока солнце Ки Уэст не выбелило в них все краски. — Не притворяйся, будто не знаешь, что я имею в виду! Сегодня еще один тип спрашивал тебя — новый, я раньше его никогда не видела.
— О, с ними! Нет, у меня не было времени…
— Джонни! Как ты думаешь? Ты не стряхнешь так просто этих парней. Они расплющат тебя так тонко, что ты будешь скользить по линолеуму, ни с чем не сталкиваясь.
— Не беспокойся обо мне, Молли…
— Ты опять усмехаешься! Джонни Кэрлон, шесть футов три дюйма костей и мускулов, парнище с бронированной спиной! Слушай, Джонни! То, что имеет в виду этот Джекези, значит только одно — особенно с тех пор, как у него появилась эта проволока на подбородке. Он прихлопнет тебя, отбивную из тебя сделает, — она примолкла. — Но я догадываюсь, что ты все это знаешь. Значит, все, что я тебе говорю, на тебя не действует. — Она повернулась и взяла с задней стойки бутыль «Реми Мартэн». — Говоришь, это стекло. Тогда используем его по назначению.
Молли плеснула в кубок бренди, и я поднял его, разглядывая мерцание янтарного света внутри.
Сидя на троне, я вглядывался в узкое лицо вероломца, которого любил так сильно, и заметил, как надежда возвращалась в эти хитрые глаза.
— Мой милостивый государь, — начал он, подползая ко мне на коленях, волоча свои цепи. — Не знаю, Почему я был так обманут, что предпринял такое оскорбительное безрассудство. Что-то вроде приступа безумия, ничего не значащего.
— Ты же три раза домогался моего трона и короны, — выкрикнул я не только для его ушей, но и для всех, кто мог выступить против того, что, как я знал должно было сегодня произойти. — Три раза я прощал тебя, вновь окружал заботой, превозносил перед верными мне людьми.
— Небесная благодать нисходила на Твое Величество за великое твое милосердие, — журчал бойкий голос, но даже в этот момент я видел ненависть в его глазах. — На этот раз клянусь…
— Не клянись, ты, так часто дававший ложные клятвы! — приказал я ему. — Лучше подумай о душе, не порочь ее больше в свои последние часы!
И наконец глубоко внизу я заметил страх, выплывающий из-под ненависти и всего, что еще сохраняло саму страсть к жизни. И я знал, что это жизнелюбие обречено.
— Спасибо, брат, — вздохнул он и, как к богу, поднял ко мне скованные руки. — Спасибо, независимо от памяти о прошедших радостях, которую мы разделяем с тобой! Спасибо, во имя любви нашей матушки, леди Элеоноры, святой…
— Не погань имя той, что любила тебя! — заорал я, ожесточив свое сердце воспоминанием о ее лице, бледном в отблеске приближающейся смерти, заставляющем меня поклясться вечно защищать и покровительствовать тому, кто теперь коленопреклоненным стоял передо мной…
Он рыдал, когда его оттаскивали, рыдал и клялся в своей истинной любви и преданности мне. А позже, в своих покоях, рыдал я, вновь и вновь слыша глухой удар топора палача.
Мне говорили, что под конец он обрел мужество и шел к плахе с высоко поднятой головой, как приличествует сыну королей. И своими последними словами он меня — простил.
Ох, он простил меня…
Какой-то голос звал меня по имени. Я моргнул и увидел лицо Молли как бы сквозь дымку.
— Джонни, что это?
Я тряхнул головой, и галлюцинация исчезла.
— Не знаю, — сказал я. — Может быть, недосып.
— Твое лицо, — выговорила она. — Когда ты взял в руки бокал и поднял его вверх, как сейчас, ты выглядел — как чужестранец…
— Возможно, это напомнило мне кое о чем.
— Это тебя тоже достало, не так ли? Джонни?
— Может быть. — Я одним глотком проглотил бренди.
— Самое лучшее для тебя — уйти, — мягко сказала она. — Ты знаешь это.
— А если они не… Нельзя иметь все, — заметил я. Она посмотрела на меня и вздохнула.
— Мне все время казалось, что ты должен идти по жизни своим путем, Джонни.
Я почувствовал, что ее глаза следили за мной, пока я выходил сквозь застекленную дверь на холодный вечерний воздух. Над заливом клубился тяжелый туман, сквозь который большие ртутные лампы внизу освещали пирс, как мост в никуда. На конце его в тумане плавала моя лодка. Легкоуправляемая, сорокафутовая, она была почти выкуплена. Суденышко низко сидело в воде при полной загрузке своих четырехсотгаллонных баков. Пара 480-Супермарин-Крайслеров под ее транцем была старой, но в наилучшем состоянии — я собственноручно перебрал их. Они всегда привозили меня туда, куда бы я ни направлялся, и обратно.
Я прошел мимо моторного сарая, когда двое мужчин выделились из тени и вышли, преграждая мне дорогу. Одного из них, крупного экс-боксера, звали Джекези, другой был мелкой пташкой с лисьим лицом в костюме автогонщика. Он щелчком отбросил сигарету, пригвоздил ее носком ботинка и поддернул рукава жестом карточного шулера, готовящегося к быстрой сдаче.
— Это мистер Рината, Кэрлон, — сказал Джекези. Кто-то когда-то попал ему в глотку, и с тех пор его голосом был хриплый шепот — Он приехал из Палм-Бич специально, поговорить с тобой.
— Приятно видеть вас, мистер Кэрлон, — человек с лисьим лицом вынул длинную узкую руку, похожую на обезьянью.
— Я говорил вам, чтобы вы не толклись вокруг моей лодки?
— Не упрямься, Кэрлон, — сказал Джекези. — Господин Рината большой человек и проделал долгий путь…
— Организация Защиты Рыбаков — важная организация, приятель, — заговорил Рината. — Человек может избавить себя от кучи неприятностей, замолчав.
— А какие неприятности могут меня ожидать? Он кивнул, как будто я сказал что-то разумное.
— Скажу вам вот что, Кэрлон, — заявил он. — Чтобы доказать нашу добрую волю, мы отменим три сотни вступительного взноса.
— Просто убирайтесь с моей дороги, — сказал я и попытался пройти мимо них.
— Подожди минутку, старик, — прорычал Джекези. — Морды вроде твоей с мистером Рината так не разговаривают.
— Легче, Джекези, — мягко сказал Рината. — Мистер Кэрлон слишком разумен, чтобы лезть на рожон.
Я уловил направление, в котором он мельком бросил взгляд, и увидел машину, разгружавшуюся посреди улицы. Два человека склонились у переднего крыла, согнув руки.
— Со временем вы двинетесь с места, Кэрлон, — сказал Рината, показывая мне несколько зубов, которые нуждались в обработке. — Парни, что ходят сами по себе, не имеют шансов в наши дни. Слишком острая конкуренция. — Он взял несколько бумаг из внутреннего кармана и вручил мне. — Подпиши их, дружище. Это самое умное, что ты сможешь сделать.
Я взял бумаги, порвал пополам и выбросил.
— Еще что-нибудь, или вы, наконец, смотаетесь? — спросил я.
— Его лицо стало отвратительным, но он вытянул руку, чтобы удержать Джекези сзади.
— Это очень плохо, Кэрлон. Слишком плохо. Рината вынул свой платочек из наружного кармана, взмахнул им. Я быстро отступил мимо него и левым боковым достал Джекези прежде, чем его рука получила время окончить свой разворот от бедра. Дубинка вылетела, Джекези сделал пару шагов назад, сохраняя равновесие, и шумно перевалился через боковой парапет.
Я сгреб Ринату, и выдавил из его одежды маленький автомат. Он нагнулся за оружием и вошел в соприкосновение с носком моего ботинка.
Он шлепнулся на спину, выплевывая кровь и мяукая, как мокрый котенок. Двое из группы поддержки, сзади, перешли на бег. Я схватил оружие и попросил Ринату дать им отбой, но сверкнул выстрел, кашлянул глушитель, и пуля прорезала воздух у моего правого уха. Я дважды выстрелил с бедра. Человек затормозил и упал: другой шлепнулся с доски. Я схватил Ринату за воротник и потащил его, поднимая на ноги.
— Чуть ближе — и ты мертв, — заявил я.
Он пнул меня и попытался укусить мою руку, но тут же проорал приказ.
— Вшивый фраер уделал Джимми, — вернулось эхо. Рината заорал снова, и один из охранников медленно поднимаясь на ноги.
— Джимми тоже, — сказал я.
Рината произнес слово. Человек, стоявший на ногах, попытался поднять партнера, не смог этого сделать, приладился и, ухватив пару пригоршней пиджака, потащил его. Через минуту-другую я услышал, как завелась машина и стремительно исчезла в тумане. — О'кей, дай-ка мне вздохнуть, — сказал Рината.
— Конечно, — сказал я, отталкивая его, и сильно ударил в желудок; когда тот согнулся, солидно добавил по позвоночнику.
Оставив его на настиле пирса, я вышел и поднялся. Я использовал свой старый нож, чтобы перерезать пеньковый канат лодки, и через две минуты ее нос был нацелен на канал в направлении глубокой воды. Я наблюдал, как огни залива скользили в тумане, который скрывал заразу и нищету, оставляя все-таки магию ночной гавани. И запах разложения; его ничем было не перекрыть.
Я шел на запад часов пять, затем выключил двигатель и сел на палубу, наблюдая за звездами почти час, прислушиваясь к звукам моторов, но за мной никто не охотился.
Я опустил якорь и лег, завернувшись в одеяло.
Низко над водой стоял туман, когда перед рассветом я развернулся. Мои плечи болели, и это вместе с ощущением липкого влажного тумана на моем лице на минуту почти напомнило мне что-то: отблески света на стали и трепетавший на ветру вымпел; ощущение огромного коня подо мной, что было довольно странно, поскольку я ни разу в своей жизни не садился на лошадь.
Лодка мертво покоилась на неподвижном, плоском море, и даже сквозь туман солнце уже отдавало ему какое-то тепло. Казалось, это будет еще один из тех длинных голубых дней в заливе, когда море и небо пусты вплоть до далекого горизонта. Отсюда Джекези и его босс Рината казались чем-то, выпадающим из остальной жизни. Я подошел к камбузу поджарить себе яичницу с ветчиной, но заметил забавную вещь: крохотные кусочки грибообразного вещества, растущие на махогоновой обшивке и медном поручне. Я скинул их за борт и провел полчаса со шваброй и за полировкой медных деталей, слушая огромную, как мир, тишину. Под конец я поднял люк и осмотрел моторы сверху донизу, завернув крышки сальников на оборот-другой. Когда я поднялся на палубу, там у поручня левого борта стоял человек, глядевший на меня сквозь прицел автомата.
Он был одет в узкий белый китель с мелким завитком золотого шнура у обшлага. Его лицо было худым, жестоким, незагорелым; городской человек. Эта штука в его руках не была похожа ни на одно из тех ружей, что я видел когда-либо, но вид у нее был функциональный, а рука, направленная на мое лицо, была настолько спокойна, насколько это было необходимо. Я поглядел на него, оглядел всю свою посудину — никакой другой лодки в поле зрения не было, и даже резинового плотика.
— Спокойно, — сказал я. — Как вы с ним управляетесь?
— Это неврат, нерв-автомат, — сказал он деловым тоном. — Это неописуемо болезненно. Выполняйте то, что я скажу, в точности, и я не буду вынужден использовать его.
Он направил меня назад к люку. У него был странный акцент — британский, но не совсем. Я отодвинулся на шаг-другой; он последовал за мной, сохраняя постоянную дистанцию.
— Слева от водяного трубопровода расположен вентиль топливного насоса,
— сказал он тем тоном, каким вы могли попросить передать вам сахар. — Откройте его.
Я подумал, что тут можно было бы возразить, но я боялся, что мне ответит оружие. Я залез вниз, нашел вентиль и открыл его; дизельное топливо хлынуло наружу, издавая мягкий плещущий звук, ударяясь о воду с левого борта. Триста галлонов номера второго маслянистым пятном расплывались по поверхности ровной воды.
— Откройте вентиль носовой цистерны, — сказал человек с оружием.
Он шел за мной, пока я поднимал крышку люка, наблюдал, как я открываю вентиль. Зеленая вода вскипела, падая внутрь. Затем мы прошли на корму и открыли там еще один вентиль. Вода бурлила, со звуком врываясь внутрь, я мог видеть через открытый люк моторного отделения, как она поднималась, затопляя большие блоки цилиндров, всякие щепки и другой мусор вращались на ее темной поверхности. За две минуты вода дошла до кромки, слегка накреняя лодку к левому борту.
— Несколько громоздкий способ склонить к самоубийству, — сказал я. — Почему просто не заставить шагнуть за борт?
— Закройте кормовой вентиль, — приказал он, кивая в сторону кокпита, как холодный и спокойный техник, выполняющий свою работу.
Я гадал, что это может быть за работа, но быстро прошел на корму и закрыл вентиль. Затем носовой. После этого лодка глубоко осела, и ее планшир лишь дюймов на шесть выступил над водой. В воздухе стоял густой запах нефти.
— Если поднимется ветер, нас захлестнет, — сказал я. — И без топлива, значит, без насосов…
— Ложитесь на палубу, — прервал он меня. Я покачал головой.
— Я приму это стоя.
— Как хотите.
Он опустил дуло, я напрягся и бросил на него свой вес в последней попытке. Оружие издало острый шум, во мне вспыхнул жидкий огонь, разрывая мою плоть на куски.
…Я лежал лицом в палубу, дрожа, как свежеампутированная нога. Подобрав под себя колени, поднялся на нога. Человек в белой форме исчез. В лодке я был один.
Я обошел ее от носа до транца. Я не думал, что найду его спрятавшимся в продуктовом ящике. Просто на ходу я пытался понять, что случилось. Закончив обход, я прислонился к стенке каюты, чтобы прошел приступ болезненной тошноты. — Точка, которую я выбрал, чтобы выехать на ночные часы, была в шестидесяти милях южнее Ки Уэст, в сорока милях севернее Кастильо дель Морро. Я буду на плаву, пока не задует ветер, достаточный, чтобы поднять волны. Еды и воды у меня было на два дня — может быть, на три, если я растяну ее. Налетчик успел сломать мое радио, я проверил и обнаружил, что отсутствует одна лампа. Запасной не было. Это значило, что у меня единственный шанс — оставаться на плаву, пока случайно кто-нибудь не пройдет мимо и не сможет взять меня на борт. Это значило потерять лодку
— но можно было считать, что она уже потеряна.
Я мало что мог сделать, чтобы спасти ее: ручная помпа была в трюме под двумя футами воды. Я провел час, выуживая ее на палубу, и другой — работая вручную, пока она не сломалась. Я смог понизить уровень воды на восьмую часть дюйма — или это была игра света. Некоторое время я вычерпывал воду ведром для питья большей частью себе на голову; по шесть ведер в минуту, считая по три галлона на ведро, за сколько времени я перенесу десять тысяч галлонов за борт? Слишком долго — был ответ, к которому я пришел.
К полудню ветер поднял волнение, и осадка увеличилась почти на дюйм. Я выловил банку консервированной ветчины и бутыль пива из воды, окатывающей камбуз, сел на теневой стороне кокпита и стал наблюдать, как бледные облака громоздятся далеко над водой, думая, как хорошо сидеть в холодном полумраке бара Молли, рассказывая ей о таинственном человеке в щегольском белом костюме, который целился в меня из чего-то, что он называл нерв-автоматом, и приказывал мне выпустить горючее и затопить катер, а потом скрывшемся, пока я валялся лицом вниз…
Я поднялся и пошел оглядеть место, где он должен был находиться. Там не осталось ничего, что подтвердило бы, что это не было иллюзией. Он ходил, пока я мотался взад-вперед, но это тоже не оставило следа. Выходит, я открыл кингстоны и затопил свою лодку. Правда, была еще исчезнувшая радиолампа, но ее мог убрать я сам, сделав это в каком-то приступе беспамятства. Может быть, горючее тропическое солнце вконец испекло мои мозги, и выстрел из нерв-автомата, дававший о себе знать при каждом движении, мог привидеться, когда я потерял ощущение реальности.
Но я просто пытался обмануть себя. Я помнил жесткое, умное лицо, сверкающий свет в стволе ружья, неуместно незапятнанную белизну, с блестящими знаками различия на отворотах и с буквами по голубой эмали на них.
Я поднял свое ведро и вернулся к работе.
Бриз рванул на закате, и за десять минут в лодку налилось воды больше, чем я вычерпал за десять часов. Она переливалась с борта на борт, как брюхатая морская корова. Какое-то время ночью она еще будет плюхать, какое-то время я еще буду плыть, а затем…
Никакого будущего на этом направлении мыслей не было. Я вытянулся на спине на палубе, закрыл глаза, слушая поскрипывание деревянного настила, пока лодка двигалась в воде со всем своим непомерным грузом… — и проснулся, еще прислушиваясь, но сейчас уже к новому звуку. Стояла полная тьма, без луны. Я соскользнул на палубу, и солидная волна перевалила через планшир, вымочив меня до колен.
Я слышал звук: он шел спереди — глухое звяканье! — похоже, что нечто тяжелое вынесено на опалубку. Я потянулся внутрь кокпита и вытащил большую шестиэлементную вспышку, прикрепил ее рядом с бортовым журналом и включил. Стало светло. Голос из темноты сказал:
— Кэрлон, уберите этот свет!
Я прижался к надстройке, свет упал на поручень трапа, в нем торчал нож. Я поднял фонарь, и в его свете оказалось лицо. Это был не тот человек, что пробовал на мне свое оружие. Этот был высок, седовлас, в аккуратном сером комбинезоне. В руках у него ничего не было.
— Вырубите свет, — сказал он. — Быстро! Это важно! Я выключил вспышку, но видеть его мог.
— Нет времени объяснить, — сказал он. — Вы должны покинуть судно.
— Я предполагаю, вы принесли с собой лодку? — Вода переливалась через борт, и лодка дрожала подо мной.
— Кое-что получше, — ответил он, — но мы должны сделать это быстро. Пойдемте вперед.
Я не ответил, потому что был на полпути к нему и пытался различить его силуэт на фоне неба, но он был того же цвета.
— Она быстро погружается, — сказал он. — Мой прыжок не изменил этого.
— Ее водяные и бензиновые цистерны пусты, — сказал я, — и она, может быть, еще выплывет. Я выиграл еще один ярд.
— У нас нет времени для выяснения. Осталось лишь несколько секунд.
Он стоял на носовом люке, полуобернувшись налево и вглядываясь в темноту, как будто там было нечто, интересующее его, что он не хотел пропустить.
Я проследил за его взглядом, что он не хотел пропустить. Я проследил за его взглядом и увидел это.
Это была платформа около десяти футов в ширину с поручнями вокруг, которые отражали слабые огни из того, что казалось светящимся блюдцем, укрепленным в центре мачты. Они плыли в ста ярдах от нас, дрейфуя над водой. На платформе находились двое, оба в белых формах. Один из них был тот, кто потопил мою лодку, а другой — маленький человек с большими ушами, лица которого я не мог видеть.
— Что за спешка? — спросил я. — Я вижу человека, с которым мне надо потолковать.
— Заставить вас я не могу, — сказал человек в сером, — но могу только сказать, что на этот раз все козыри у них. Я предлагаю вам шанс при новой сдаче. Взгляните! — Он показал большим пальцем за плечо.
Я сперва не видел ничего, а потом увидел прямоугольник шести футов в высоту и двух в ширину, как открытая дверь в комнату, где горела тусклая свеча.
— Не могу позволить себе быть схваченным, — сказал человек в сером. — Следуйте за мной, если решите поверить мне. — Он повернулся, вошел в эту призрачную дверь, висящую в воздухе, и исчез.
Платформа теперь быстро приближалась; тощий стоял у переднего края с нерв-автоматом в руках.
— Дайте мне десять секунд, — сказал я в дырку в воздухе.
Я вернулся вдоль рубки, у кокпита опустился по бедра в воду и ощупал все вокруг себя в мертвенном свете нактоуза. Найдя кожаный ремень и ножны, нацепил их на себя, а когда выныривал, почувствовал, что лодка начала двигаться.
Белая вода вспенилась вокруг меня, почти оторвав от поручня. Светящаяся дверь была еще здесь, вися в воздухе в шести футах от меня.
Я подпрыгнул, ибо лодка скользнула вниз. Когда я пересекал линию света, было ощущение иголок, воткнувшихся в кожу; затем мои ноги ударились об пол, и я оказался в самой странной комнате из всего, что когда-либо видел.
Я примостился у стойки; Молли поставила передо мной бутыль вина с нетронутым еще сургучом.
— Джонни, сегодня это снова произошло, — сказала она. — Я обнаружила деревянное блюдо, которое, клянусь, расколола месяц назад, прямо здесь, в раковине, и без единого отколотого кусочка. И запас виски там иной — такого я никогда не заказывала, никакого признака «Красной марки», а тебе уж известно, как соблюдаю свой ассортимент. А три кочана капусты, вчера еще свежие, сгнили в холодильнике!
— Так — твой последний заказ перепутали и овощи были не такими свежими, как казалось, — ответил я.
— А поганки в углах? — спросила она. — Скажешь, это тоже естественно? Ты лучше разберись в этом, Джон Кэрлон! И вот еще что. — Она достала из-за стойки тяжелый хрустальный кубок емкостью почти в кварту с округлым дном на короткой ножке. — Это стоит денег. Как это оказалось здесь?
— Импульсивная покупка, — предположил я.
— Не дурачь меня, Джонни. Здесь что-то происходит, что-то, что задевает меня! Похоже, мир сдвигается прямо под моими ногами! И не только здесь! Я имею в виду все вокруг — мелочи, такие, как перемещения деревьев, журналы, которые я начинала читать, а возвращаюсь к ним и не нахожу ни одного похожего рассказа в номере!
Я погладил ее по руке, она сжала мои пальцы. — Джонни, скажи мне, что происходит? Что делать? Я еще не потеряла рассудок, не так ли?
— Все хорошо, Молли. Стекло, возможно, оказалось подарком какого-нибудь тайного обожателя. И каждый из нас время от времени теряет вещи или запоминает их чуть-чуть иначе, чем они есть на самом деле. Ты, вероятно, найдешь свой рассказ в другом журнале. Просто перепутала. — Я старался, чтобы это прозвучало убедительно, но трудно убедить в том, в чем сам не уверен.
— Джонни, а как насчет тебя? — Молли еще держала меня за руку — Ты еще не говорил с ними?
— С кем? — осведомился я.
Она одарила меня горячим взглядом пары глаз, которые, вероятно, долго служили для разбивания сердец, пока солнце Ки Уэст не выбелило в них все краски. — Не притворяйся, будто не знаешь, что я имею в виду! Сегодня еще один тип спрашивал тебя — новый, я раньше его никогда не видела.
— О, с ними! Нет, у меня не было времени…
— Джонни! Как ты думаешь? Ты не стряхнешь так просто этих парней. Они расплющат тебя так тонко, что ты будешь скользить по линолеуму, ни с чем не сталкиваясь.
— Не беспокойся обо мне, Молли…
— Ты опять усмехаешься! Джонни Кэрлон, шесть футов три дюйма костей и мускулов, парнище с бронированной спиной! Слушай, Джонни! То, что имеет в виду этот Джекези, значит только одно — особенно с тех пор, как у него появилась эта проволока на подбородке. Он прихлопнет тебя, отбивную из тебя сделает, — она примолкла. — Но я догадываюсь, что ты все это знаешь. Значит, все, что я тебе говорю, на тебя не действует. — Она повернулась и взяла с задней стойки бутыль «Реми Мартэн». — Говоришь, это стекло. Тогда используем его по назначению.
Молли плеснула в кубок бренди, и я поднял его, разглядывая мерцание янтарного света внутри.
Сидя на троне, я вглядывался в узкое лицо вероломца, которого любил так сильно, и заметил, как надежда возвращалась в эти хитрые глаза.
— Мой милостивый государь, — начал он, подползая ко мне на коленях, волоча свои цепи. — Не знаю, Почему я был так обманут, что предпринял такое оскорбительное безрассудство. Что-то вроде приступа безумия, ничего не значащего.
— Ты же три раза домогался моего трона и короны, — выкрикнул я не только для его ушей, но и для всех, кто мог выступить против того, что, как я знал должно было сегодня произойти. — Три раза я прощал тебя, вновь окружал заботой, превозносил перед верными мне людьми.
— Небесная благодать нисходила на Твое Величество за великое твое милосердие, — журчал бойкий голос, но даже в этот момент я видел ненависть в его глазах. — На этот раз клянусь…
— Не клянись, ты, так часто дававший ложные клятвы! — приказал я ему. — Лучше подумай о душе, не порочь ее больше в свои последние часы!
И наконец глубоко внизу я заметил страх, выплывающий из-под ненависти и всего, что еще сохраняло саму страсть к жизни. И я знал, что это жизнелюбие обречено.
— Спасибо, брат, — вздохнул он и, как к богу, поднял ко мне скованные руки. — Спасибо, независимо от памяти о прошедших радостях, которую мы разделяем с тобой! Спасибо, во имя любви нашей матушки, леди Элеоноры, святой…
— Не погань имя той, что любила тебя! — заорал я, ожесточив свое сердце воспоминанием о ее лице, бледном в отблеске приближающейся смерти, заставляющем меня поклясться вечно защищать и покровительствовать тому, кто теперь коленопреклоненным стоял передо мной…
Он рыдал, когда его оттаскивали, рыдал и клялся в своей истинной любви и преданности мне. А позже, в своих покоях, рыдал я, вновь и вновь слыша глухой удар топора палача.
Мне говорили, что под конец он обрел мужество и шел к плахе с высоко поднятой головой, как приличествует сыну королей. И своими последними словами он меня — простил.
Ох, он простил меня…
Какой-то голос звал меня по имени. Я моргнул и увидел лицо Молли как бы сквозь дымку.
— Джонни, что это?
Я тряхнул головой, и галлюцинация исчезла.
— Не знаю, — сказал я. — Может быть, недосып.
— Твое лицо, — выговорила она. — Когда ты взял в руки бокал и поднял его вверх, как сейчас, ты выглядел — как чужестранец…
— Возможно, это напомнило мне кое о чем.
— Это тебя тоже достало, не так ли? Джонни?
— Может быть. — Я одним глотком проглотил бренди.
— Самое лучшее для тебя — уйти, — мягко сказала она. — Ты знаешь это.
— А если они не… Нельзя иметь все, — заметил я. Она посмотрела на меня и вздохнула.
— Мне все время казалось, что ты должен идти по жизни своим путем, Джонни.
Я почувствовал, что ее глаза следили за мной, пока я выходил сквозь застекленную дверь на холодный вечерний воздух. Над заливом клубился тяжелый туман, сквозь который большие ртутные лампы внизу освещали пирс, как мост в никуда. На конце его в тумане плавала моя лодка. Легкоуправляемая, сорокафутовая, она была почти выкуплена. Суденышко низко сидело в воде при полной загрузке своих четырехсотгаллонных баков. Пара 480-Супермарин-Крайслеров под ее транцем была старой, но в наилучшем состоянии — я собственноручно перебрал их. Они всегда привозили меня туда, куда бы я ни направлялся, и обратно.
Я прошел мимо моторного сарая, когда двое мужчин выделились из тени и вышли, преграждая мне дорогу. Одного из них, крупного экс-боксера, звали Джекези, другой был мелкой пташкой с лисьим лицом в костюме автогонщика. Он щелчком отбросил сигарету, пригвоздил ее носком ботинка и поддернул рукава жестом карточного шулера, готовящегося к быстрой сдаче.
— Это мистер Рината, Кэрлон, — сказал Джекези. Кто-то когда-то попал ему в глотку, и с тех пор его голосом был хриплый шепот — Он приехал из Палм-Бич специально, поговорить с тобой.
— Приятно видеть вас, мистер Кэрлон, — человек с лисьим лицом вынул длинную узкую руку, похожую на обезьянью.
— Я говорил вам, чтобы вы не толклись вокруг моей лодки?
— Не упрямься, Кэрлон, — сказал Джекези. — Господин Рината большой человек и проделал долгий путь…
— Организация Защиты Рыбаков — важная организация, приятель, — заговорил Рината. — Человек может избавить себя от кучи неприятностей, замолчав.
— А какие неприятности могут меня ожидать? Он кивнул, как будто я сказал что-то разумное.
— Скажу вам вот что, Кэрлон, — заявил он. — Чтобы доказать нашу добрую волю, мы отменим три сотни вступительного взноса.
— Просто убирайтесь с моей дороги, — сказал я и попытался пройти мимо них.
— Подожди минутку, старик, — прорычал Джекези. — Морды вроде твоей с мистером Рината так не разговаривают.
— Легче, Джекези, — мягко сказал Рината. — Мистер Кэрлон слишком разумен, чтобы лезть на рожон.
Я уловил направление, в котором он мельком бросил взгляд, и увидел машину, разгружавшуюся посреди улицы. Два человека склонились у переднего крыла, согнув руки.
— Со временем вы двинетесь с места, Кэрлон, — сказал Рината, показывая мне несколько зубов, которые нуждались в обработке. — Парни, что ходят сами по себе, не имеют шансов в наши дни. Слишком острая конкуренция. — Он взял несколько бумаг из внутреннего кармана и вручил мне. — Подпиши их, дружище. Это самое умное, что ты сможешь сделать.
Я взял бумаги, порвал пополам и выбросил.
— Еще что-нибудь, или вы, наконец, смотаетесь? — спросил я.
— Его лицо стало отвратительным, но он вытянул руку, чтобы удержать Джекези сзади.
— Это очень плохо, Кэрлон. Слишком плохо. Рината вынул свой платочек из наружного кармана, взмахнул им. Я быстро отступил мимо него и левым боковым достал Джекези прежде, чем его рука получила время окончить свой разворот от бедра. Дубинка вылетела, Джекези сделал пару шагов назад, сохраняя равновесие, и шумно перевалился через боковой парапет.
Я сгреб Ринату, и выдавил из его одежды маленький автомат. Он нагнулся за оружием и вошел в соприкосновение с носком моего ботинка.
Он шлепнулся на спину, выплевывая кровь и мяукая, как мокрый котенок. Двое из группы поддержки, сзади, перешли на бег. Я схватил оружие и попросил Ринату дать им отбой, но сверкнул выстрел, кашлянул глушитель, и пуля прорезала воздух у моего правого уха. Я дважды выстрелил с бедра. Человек затормозил и упал: другой шлепнулся с доски. Я схватил Ринату за воротник и потащил его, поднимая на ноги.
— Чуть ближе — и ты мертв, — заявил я.
Он пнул меня и попытался укусить мою руку, но тут же проорал приказ.
— Вшивый фраер уделал Джимми, — вернулось эхо. Рината заорал снова, и один из охранников медленно поднимаясь на ноги.
— Джимми тоже, — сказал я.
Рината произнес слово. Человек, стоявший на ногах, попытался поднять партнера, не смог этого сделать, приладился и, ухватив пару пригоршней пиджака, потащил его. Через минуту-другую я услышал, как завелась машина и стремительно исчезла в тумане. — О'кей, дай-ка мне вздохнуть, — сказал Рината.
— Конечно, — сказал я, отталкивая его, и сильно ударил в желудок; когда тот согнулся, солидно добавил по позвоночнику.
Оставив его на настиле пирса, я вышел и поднялся. Я использовал свой старый нож, чтобы перерезать пеньковый канат лодки, и через две минуты ее нос был нацелен на канал в направлении глубокой воды. Я наблюдал, как огни залива скользили в тумане, который скрывал заразу и нищету, оставляя все-таки магию ночной гавани. И запах разложения; его ничем было не перекрыть.
Я шел на запад часов пять, затем выключил двигатель и сел на палубу, наблюдая за звездами почти час, прислушиваясь к звукам моторов, но за мной никто не охотился.
Я опустил якорь и лег, завернувшись в одеяло.
Низко над водой стоял туман, когда перед рассветом я развернулся. Мои плечи болели, и это вместе с ощущением липкого влажного тумана на моем лице на минуту почти напомнило мне что-то: отблески света на стали и трепетавший на ветру вымпел; ощущение огромного коня подо мной, что было довольно странно, поскольку я ни разу в своей жизни не садился на лошадь.
Лодка мертво покоилась на неподвижном, плоском море, и даже сквозь туман солнце уже отдавало ему какое-то тепло. Казалось, это будет еще один из тех длинных голубых дней в заливе, когда море и небо пусты вплоть до далекого горизонта. Отсюда Джекези и его босс Рината казались чем-то, выпадающим из остальной жизни. Я подошел к камбузу поджарить себе яичницу с ветчиной, но заметил забавную вещь: крохотные кусочки грибообразного вещества, растущие на махогоновой обшивке и медном поручне. Я скинул их за борт и провел полчаса со шваброй и за полировкой медных деталей, слушая огромную, как мир, тишину. Под конец я поднял люк и осмотрел моторы сверху донизу, завернув крышки сальников на оборот-другой. Когда я поднялся на палубу, там у поручня левого борта стоял человек, глядевший на меня сквозь прицел автомата.
Он был одет в узкий белый китель с мелким завитком золотого шнура у обшлага. Его лицо было худым, жестоким, незагорелым; городской человек. Эта штука в его руках не была похожа ни на одно из тех ружей, что я видел когда-либо, но вид у нее был функциональный, а рука, направленная на мое лицо, была настолько спокойна, насколько это было необходимо. Я поглядел на него, оглядел всю свою посудину — никакой другой лодки в поле зрения не было, и даже резинового плотика.
— Спокойно, — сказал я. — Как вы с ним управляетесь?
— Это неврат, нерв-автомат, — сказал он деловым тоном. — Это неописуемо болезненно. Выполняйте то, что я скажу, в точности, и я не буду вынужден использовать его.
Он направил меня назад к люку. У него был странный акцент — британский, но не совсем. Я отодвинулся на шаг-другой; он последовал за мной, сохраняя постоянную дистанцию.
— Слева от водяного трубопровода расположен вентиль топливного насоса,
— сказал он тем тоном, каким вы могли попросить передать вам сахар. — Откройте его.
Я подумал, что тут можно было бы возразить, но я боялся, что мне ответит оружие. Я залез вниз, нашел вентиль и открыл его; дизельное топливо хлынуло наружу, издавая мягкий плещущий звук, ударяясь о воду с левого борта. Триста галлонов номера второго маслянистым пятном расплывались по поверхности ровной воды.
— Откройте вентиль носовой цистерны, — сказал человек с оружием.
Он шел за мной, пока я поднимал крышку люка, наблюдал, как я открываю вентиль. Зеленая вода вскипела, падая внутрь. Затем мы прошли на корму и открыли там еще один вентиль. Вода бурлила, со звуком врываясь внутрь, я мог видеть через открытый люк моторного отделения, как она поднималась, затопляя большие блоки цилиндров, всякие щепки и другой мусор вращались на ее темной поверхности. За две минуты вода дошла до кромки, слегка накреняя лодку к левому борту.
— Несколько громоздкий способ склонить к самоубийству, — сказал я. — Почему просто не заставить шагнуть за борт?
— Закройте кормовой вентиль, — приказал он, кивая в сторону кокпита, как холодный и спокойный техник, выполняющий свою работу.
Я гадал, что это может быть за работа, но быстро прошел на корму и закрыл вентиль. Затем носовой. После этого лодка глубоко осела, и ее планшир лишь дюймов на шесть выступил над водой. В воздухе стоял густой запах нефти.
— Если поднимется ветер, нас захлестнет, — сказал я. — И без топлива, значит, без насосов…
— Ложитесь на палубу, — прервал он меня. Я покачал головой.
— Я приму это стоя.
— Как хотите.
Он опустил дуло, я напрягся и бросил на него свой вес в последней попытке. Оружие издало острый шум, во мне вспыхнул жидкий огонь, разрывая мою плоть на куски.
…Я лежал лицом в палубу, дрожа, как свежеампутированная нога. Подобрав под себя колени, поднялся на нога. Человек в белой форме исчез. В лодке я был один.
Я обошел ее от носа до транца. Я не думал, что найду его спрятавшимся в продуктовом ящике. Просто на ходу я пытался понять, что случилось. Закончив обход, я прислонился к стенке каюты, чтобы прошел приступ болезненной тошноты. — Точка, которую я выбрал, чтобы выехать на ночные часы, была в шестидесяти милях южнее Ки Уэст, в сорока милях севернее Кастильо дель Морро. Я буду на плаву, пока не задует ветер, достаточный, чтобы поднять волны. Еды и воды у меня было на два дня — может быть, на три, если я растяну ее. Налетчик успел сломать мое радио, я проверил и обнаружил, что отсутствует одна лампа. Запасной не было. Это значило, что у меня единственный шанс — оставаться на плаву, пока случайно кто-нибудь не пройдет мимо и не сможет взять меня на борт. Это значило потерять лодку
— но можно было считать, что она уже потеряна.
Я мало что мог сделать, чтобы спасти ее: ручная помпа была в трюме под двумя футами воды. Я провел час, выуживая ее на палубу, и другой — работая вручную, пока она не сломалась. Я смог понизить уровень воды на восьмую часть дюйма — или это была игра света. Некоторое время я вычерпывал воду ведром для питья большей частью себе на голову; по шесть ведер в минуту, считая по три галлона на ведро, за сколько времени я перенесу десять тысяч галлонов за борт? Слишком долго — был ответ, к которому я пришел.
К полудню ветер поднял волнение, и осадка увеличилась почти на дюйм. Я выловил банку консервированной ветчины и бутыль пива из воды, окатывающей камбуз, сел на теневой стороне кокпита и стал наблюдать, как бледные облака громоздятся далеко над водой, думая, как хорошо сидеть в холодном полумраке бара Молли, рассказывая ей о таинственном человеке в щегольском белом костюме, который целился в меня из чего-то, что он называл нерв-автоматом, и приказывал мне выпустить горючее и затопить катер, а потом скрывшемся, пока я валялся лицом вниз…
Я поднялся и пошел оглядеть место, где он должен был находиться. Там не осталось ничего, что подтвердило бы, что это не было иллюзией. Он ходил, пока я мотался взад-вперед, но это тоже не оставило следа. Выходит, я открыл кингстоны и затопил свою лодку. Правда, была еще исчезнувшая радиолампа, но ее мог убрать я сам, сделав это в каком-то приступе беспамятства. Может быть, горючее тропическое солнце вконец испекло мои мозги, и выстрел из нерв-автомата, дававший о себе знать при каждом движении, мог привидеться, когда я потерял ощущение реальности.
Но я просто пытался обмануть себя. Я помнил жесткое, умное лицо, сверкающий свет в стволе ружья, неуместно незапятнанную белизну, с блестящими знаками различия на отворотах и с буквами по голубой эмали на них.
Я поднял свое ведро и вернулся к работе.
Бриз рванул на закате, и за десять минут в лодку налилось воды больше, чем я вычерпал за десять часов. Она переливалась с борта на борт, как брюхатая морская корова. Какое-то время ночью она еще будет плюхать, какое-то время я еще буду плыть, а затем…
Никакого будущего на этом направлении мыслей не было. Я вытянулся на спине на палубе, закрыл глаза, слушая поскрипывание деревянного настила, пока лодка двигалась в воде со всем своим непомерным грузом… — и проснулся, еще прислушиваясь, но сейчас уже к новому звуку. Стояла полная тьма, без луны. Я соскользнул на палубу, и солидная волна перевалила через планшир, вымочив меня до колен.
Я слышал звук: он шел спереди — глухое звяканье! — похоже, что нечто тяжелое вынесено на опалубку. Я потянулся внутрь кокпита и вытащил большую шестиэлементную вспышку, прикрепил ее рядом с бортовым журналом и включил. Стало светло. Голос из темноты сказал:
— Кэрлон, уберите этот свет!
Я прижался к надстройке, свет упал на поручень трапа, в нем торчал нож. Я поднял фонарь, и в его свете оказалось лицо. Это был не тот человек, что пробовал на мне свое оружие. Этот был высок, седовлас, в аккуратном сером комбинезоне. В руках у него ничего не было.
— Вырубите свет, — сказал он. — Быстро! Это важно! Я выключил вспышку, но видеть его мог.
— Нет времени объяснить, — сказал он. — Вы должны покинуть судно.
— Я предполагаю, вы принесли с собой лодку? — Вода переливалась через борт, и лодка дрожала подо мной.
— Кое-что получше, — ответил он, — но мы должны сделать это быстро. Пойдемте вперед.
Я не ответил, потому что был на полпути к нему и пытался различить его силуэт на фоне неба, но он был того же цвета.
— Она быстро погружается, — сказал он. — Мой прыжок не изменил этого.
— Ее водяные и бензиновые цистерны пусты, — сказал я, — и она, может быть, еще выплывет. Я выиграл еще один ярд.
— У нас нет времени для выяснения. Осталось лишь несколько секунд.
Он стоял на носовом люке, полуобернувшись налево и вглядываясь в темноту, как будто там было нечто, интересующее его, что он не хотел пропустить.
Я проследил за его взглядом, что он не хотел пропустить. Я проследил за его взглядом и увидел это.
Это была платформа около десяти футов в ширину с поручнями вокруг, которые отражали слабые огни из того, что казалось светящимся блюдцем, укрепленным в центре мачты. Они плыли в ста ярдах от нас, дрейфуя над водой. На платформе находились двое, оба в белых формах. Один из них был тот, кто потопил мою лодку, а другой — маленький человек с большими ушами, лица которого я не мог видеть.
— Что за спешка? — спросил я. — Я вижу человека, с которым мне надо потолковать.
— Заставить вас я не могу, — сказал человек в сером, — но могу только сказать, что на этот раз все козыри у них. Я предлагаю вам шанс при новой сдаче. Взгляните! — Он показал большим пальцем за плечо.
Я сперва не видел ничего, а потом увидел прямоугольник шести футов в высоту и двух в ширину, как открытая дверь в комнату, где горела тусклая свеча.
— Не могу позволить себе быть схваченным, — сказал человек в сером. — Следуйте за мной, если решите поверить мне. — Он повернулся, вошел в эту призрачную дверь, висящую в воздухе, и исчез.
Платформа теперь быстро приближалась; тощий стоял у переднего края с нерв-автоматом в руках.
— Дайте мне десять секунд, — сказал я в дырку в воздухе.
Я вернулся вдоль рубки, у кокпита опустился по бедра в воду и ощупал все вокруг себя в мертвенном свете нактоуза. Найдя кожаный ремень и ножны, нацепил их на себя, а когда выныривал, почувствовал, что лодка начала двигаться.
Белая вода вспенилась вокруг меня, почти оторвав от поручня. Светящаяся дверь была еще здесь, вися в воздухе в шести футах от меня.
Я подпрыгнул, ибо лодка скользнула вниз. Когда я пересекал линию света, было ощущение иголок, воткнувшихся в кожу; затем мои ноги ударились об пол, и я оказался в самой странной комнате из всего, что когда-либо видел.
2
Комнату примерно футов восемь на двенадцать образовывали слегка изогнутые, крашеные в белое стены с рядами экранов, циферблатов, шкал инструментов и с большим количеством приборов и рычагов, чем в рубке P2V ВМС. Человек в сером сидел в одном из двух стоящих рядом кресел перед цветной световой стрелкой. Он сверкнул в мою сторону быстрым взглядом, в то же самое время ударив по кнопке. Возник мягкий гудящий звук, появилось неясное чувство движения в какой-то среде, иной, чем пространство.
— Закрыто, но я не думаю, что они видели нас, — произнес он напряженно.
— По крайней мере, на нас нет tac-лучей. Но уходить мы должны быстро, прежде чем он установит в полном масштабе образ сканирования.
Он смотрел на маленький, светящийся зеленым экран размером с летную модель радароскопа, одновременно двигая рычагами. Сканирующая линия пробегала по экрану сверху вниз, делая около двух циклов в секунду. Я никогда не видел ничего подобного.
Но ничего подобного я никогда не видел и из того, что пришлось увидеть за предыдущие несколько минут.
— Кто они? — спросил я. — Что они такое?
Он окинул меня с ног до головы быстрым взглядом.
— На данный момент достаточно сказать, что они представляют кого-то, кто вас невзлюбил.
Он щелкнул переключателем, и свет полностью потускнел. На большом экране в шесть квадратных футов величиной с резким щелчком изображение приобрело фокус. Это была та платформа. Она парила над неспокойной водой примерно в пятидесяти футах отсюда и удалялась. Изображение было ясным, как будто я выглядывал в открытое окно. Один из людей в белом играл по волнам мощным лучом голубоватого света. Моя лодка исчезла, и в поле зрения не было ничего, кроме нескольких огрызков, обломков и остатков приборов, вертящихся в черной воде.
— Вы разошлись с его последователями холодно, — сказал человек в сером,
— и это ему очень не понравилось — но тут ничем нельзя помочь. Подобрав вас, я поставил себя в положение, которое можно назвать невозможным. — Он уставился на меня, как — будто обдумывал, как много мне можно сказать. — После того, что уже произошло, это не то слово, которое я использовал бы с легкостью, — заключил он.
— Откуда вы? ФБР? ЦРУ? Не думал, чтобы у них было что-либо подобное этому. — Я кивнул в сторону фантастической панели управления.
— Мое имя Байярд, — сказал он. — Боюсь, вы должны будете, ненадолго довериться мне, мистер Кэрлон.
— Как вы узнали мое имя?
— Закрыто, но я не думаю, что они видели нас, — произнес он напряженно.
— По крайней мере, на нас нет tac-лучей. Но уходить мы должны быстро, прежде чем он установит в полном масштабе образ сканирования.
Он смотрел на маленький, светящийся зеленым экран размером с летную модель радароскопа, одновременно двигая рычагами. Сканирующая линия пробегала по экрану сверху вниз, делая около двух циклов в секунду. Я никогда не видел ничего подобного.
Но ничего подобного я никогда не видел и из того, что пришлось увидеть за предыдущие несколько минут.
— Кто они? — спросил я. — Что они такое?
Он окинул меня с ног до головы быстрым взглядом.
— На данный момент достаточно сказать, что они представляют кого-то, кто вас невзлюбил.
Он щелкнул переключателем, и свет полностью потускнел. На большом экране в шесть квадратных футов величиной с резким щелчком изображение приобрело фокус. Это была та платформа. Она парила над неспокойной водой примерно в пятидесяти футах отсюда и удалялась. Изображение было ясным, как будто я выглядывал в открытое окно. Один из людей в белом играл по волнам мощным лучом голубоватого света. Моя лодка исчезла, и в поле зрения не было ничего, кроме нескольких огрызков, обломков и остатков приборов, вертящихся в черной воде.
— Вы разошлись с его последователями холодно, — сказал человек в сером,
— и это ему очень не понравилось — но тут ничем нельзя помочь. Подобрав вас, я поставил себя в положение, которое можно назвать невозможным. — Он уставился на меня, как — будто обдумывал, как много мне можно сказать. — После того, что уже произошло, это не то слово, которое я использовал бы с легкостью, — заключил он.
— Откуда вы? ФБР? ЦРУ? Не думал, чтобы у них было что-либо подобное этому. — Я кивнул в сторону фантастической панели управления.
— Мое имя Байярд, — сказал он. — Боюсь, вы должны будете, ненадолго довериться мне, мистер Кэрлон.
— Как вы узнали мое имя?