Страница:
Мод восторженно захлопала в ладоши.
– Прометей! – воскликнула она.
Но в эту минуту мне было не до ликования. Чтобы сохранить слабый огонек и придать ему силы, его нужно было всячески беречь и лелеять. Стружку за стружкой, лучинку за лучинкой давал я пожирать огню, пока не затрещали охваченные огнем веточки и щепки. У нас не было ни чайника, ни сковородки – ведь я никак не предполагал, что шлюпку может прибить к какому-то безлюдному острову, – и в ход пошел черпак из шлюпки. Впоследствии, когда мы съели часть консервов, пустые банки недурно заменили нам кухонную утварь.
Я вскипятил воду, а Мод взялась за приготовление кофе. И какой же это был вкусный кофе! Я подал к столу говяжью тушенку, разогрев ее с размоченными в воде галетами, и завтрак удался на славу. Прихлебывая горячий черный кофе и обсуждая наши дела, мы засиделись у костра куда дольше, чем могли позволить себе это предприимчивые исследователи необжитых земель.
Я знал, что лежбища в Беринговом море обычно находятся под охраной, и надеялся обнаружить в одной из бухт сторожевой пост. Но Мод, желая, по-видимому, подготовить меня к возможному разочарованию, высказала предположение, что мы открыли новое лежбище. Тем не менее она была в отличном настроении и говорила о нашем довольно плачевном положении в самом веселом тоне.
– Если вы правы, – сказал я, – нужно готовиться к зимовке. Наших запасов нам, конечно, не хватит, но тут выручат котики. Однако осенью они откочуют, так что надо уже сейчас начать запасаться мясом. Кроме того, нужно будет построить хижины и насобирать побольше дров. Для освещения попытаемся использовать котиковый жир. Словом, если остров окажется необитаемым, хлопот у нас будет по горло. Впрочем, не думаю, чтобы здесь не было людей.
Но она оказалась права. В полветра мы обходили на шлюпке остров, рассматривали в бинокль каждую бухточку и кое-где приставали к берегу, но нигде не обнаружили человеческого жилья. Правда, мы убедились, что люди уже побывали на Острове Усилий. Во второй от нас бухте мы нашли разбитую шлюпку, выброшенную волной на берег. Это была промысловая шлюпка: уключины у нее были оплетены, на носу правого борта имелась стойка для ружья, а на корме я разобрал полустершуюся надпись, выведенную белой масляной краской: «Газель. № 2». Шлюпка лежала здесь давно, так как ее наполовину занесло песком, а растрескавшиеся доски почернели от непогоды. В кормовой части я нашел заржавленный дробовик десятого калибра и матросский нож. Лезвие ножа было обломано почти у рукоятки и тоже изъедено ржавчиной.
– Им удалось выбраться отсюда! – бодро сказал я, хотя сердце у меня сжалось при мысли, что где-нибудь на берегу мы можем наткнуться на побелевшие человеческие кости.
Мне не хотелось, чтобы настроение Мод было омрачено подобной находкой, поэтому я поспешил оттолкнуть нашу шлюпку от берега и направил ее вокруг северо-восточной оконечности острова. На южном берегу отлогих спусков не было совсем, и, обогнув выступавший в море черный мыс, мы вскоре после полудня закончили объезд острова. Я прикинул, что окружность его составляет примерно двадцать пять миль, а диаметр – от двух до пяти миль. И по самым скромным подсчетам на нем было не меньше двухсот тысяч котиков. Возвышенная часть острова находилась у его юго-западной оконечности и постепенно понижалась к северо-востоку, где суша лишь на несколько футов выдавалась из воды. Во всех бухтах, кроме нашей, песчаный берег поднимался полого, переходя на расстоянии полумили от моря в каменистые площадки, кое-где поросшие мхом и другой растительностью, напоминавшей тундру. Сюда и выходили стада котиков; старые самцы стерегли свои гаремы, молодые держались особняком.
Остров Усилий навряд ли заслуживает более подробного описания. Местами скалистый, местами болотистый, повсюду открытый штормовым ветрам, омываемый бурным прибоем и вечно потрясаемый ревом двухсот тысяч морских животных, он представлял собой весьма унылое, безрадостное прибежище. Мод, которая сама готовила меня к возможному разочарованию и весь день сохраняла бодрое, жизнерадостное настроение, теперь, когда мы вернулись в свою бухточку, пала духом. Она мужественно старалась скрыть это от меня, но, разжигая костер, я слышал приглушенные рыдания и знал, что она плачет, уткнувшись в одеяла в своей палатке.
Настал мой черед проявить бодрость. Я старался играть свою роль как можно лучше, и мне это, повидимому, удалось, так как вскоре Мод уже снова смеялась и даже распевала. Она рано легла спать, но перед сном спела для меня. Я впервые слышал ее пение и с упоением внимал ему, лежа у костра. Во всем, что она делала, сказывалась артистичность ее натуры, а голос ее, хотя и не сильный, был удивительно нежен и выразителен.
Я по-прежнему спал в лодке и в эту ночь долго лежал без сна. Я глядел на звезды, которых так давно не было видно, и размышлял. Я понимал, что на мне лежит огромная ответственность, а это было совершенно для меня непривычно. Волк Ларсен оказался прав: прежде я не стоял на своих ногах. Мои адвокаты и поверенные управляли за меня состоянием, доставшимся мне от отца, сам же я не знал никаких забот. Только на «Призраке» научился я отвечать за себя. А теперь, впервые в жизни, должен был нести ответственность за другого человека. И это была величайшая ответственность, какая может выпасть на долю мужчины, ведь я отвечал за судьбу женщины, которая была для меня единственной в мире, – за судьбу «моей малышки», как я любовно называл ее в своих мечтах.
– Прометей! – воскликнула она.
Но в эту минуту мне было не до ликования. Чтобы сохранить слабый огонек и придать ему силы, его нужно было всячески беречь и лелеять. Стружку за стружкой, лучинку за лучинкой давал я пожирать огню, пока не затрещали охваченные огнем веточки и щепки. У нас не было ни чайника, ни сковородки – ведь я никак не предполагал, что шлюпку может прибить к какому-то безлюдному острову, – и в ход пошел черпак из шлюпки. Впоследствии, когда мы съели часть консервов, пустые банки недурно заменили нам кухонную утварь.
Я вскипятил воду, а Мод взялась за приготовление кофе. И какой же это был вкусный кофе! Я подал к столу говяжью тушенку, разогрев ее с размоченными в воде галетами, и завтрак удался на славу. Прихлебывая горячий черный кофе и обсуждая наши дела, мы засиделись у костра куда дольше, чем могли позволить себе это предприимчивые исследователи необжитых земель.
Я знал, что лежбища в Беринговом море обычно находятся под охраной, и надеялся обнаружить в одной из бухт сторожевой пост. Но Мод, желая, по-видимому, подготовить меня к возможному разочарованию, высказала предположение, что мы открыли новое лежбище. Тем не менее она была в отличном настроении и говорила о нашем довольно плачевном положении в самом веселом тоне.
– Если вы правы, – сказал я, – нужно готовиться к зимовке. Наших запасов нам, конечно, не хватит, но тут выручат котики. Однако осенью они откочуют, так что надо уже сейчас начать запасаться мясом. Кроме того, нужно будет построить хижины и насобирать побольше дров. Для освещения попытаемся использовать котиковый жир. Словом, если остров окажется необитаемым, хлопот у нас будет по горло. Впрочем, не думаю, чтобы здесь не было людей.
Но она оказалась права. В полветра мы обходили на шлюпке остров, рассматривали в бинокль каждую бухточку и кое-где приставали к берегу, но нигде не обнаружили человеческого жилья. Правда, мы убедились, что люди уже побывали на Острове Усилий. Во второй от нас бухте мы нашли разбитую шлюпку, выброшенную волной на берег. Это была промысловая шлюпка: уключины у нее были оплетены, на носу правого борта имелась стойка для ружья, а на корме я разобрал полустершуюся надпись, выведенную белой масляной краской: «Газель. № 2». Шлюпка лежала здесь давно, так как ее наполовину занесло песком, а растрескавшиеся доски почернели от непогоды. В кормовой части я нашел заржавленный дробовик десятого калибра и матросский нож. Лезвие ножа было обломано почти у рукоятки и тоже изъедено ржавчиной.
– Им удалось выбраться отсюда! – бодро сказал я, хотя сердце у меня сжалось при мысли, что где-нибудь на берегу мы можем наткнуться на побелевшие человеческие кости.
Мне не хотелось, чтобы настроение Мод было омрачено подобной находкой, поэтому я поспешил оттолкнуть нашу шлюпку от берега и направил ее вокруг северо-восточной оконечности острова. На южном берегу отлогих спусков не было совсем, и, обогнув выступавший в море черный мыс, мы вскоре после полудня закончили объезд острова. Я прикинул, что окружность его составляет примерно двадцать пять миль, а диаметр – от двух до пяти миль. И по самым скромным подсчетам на нем было не меньше двухсот тысяч котиков. Возвышенная часть острова находилась у его юго-западной оконечности и постепенно понижалась к северо-востоку, где суша лишь на несколько футов выдавалась из воды. Во всех бухтах, кроме нашей, песчаный берег поднимался полого, переходя на расстоянии полумили от моря в каменистые площадки, кое-где поросшие мхом и другой растительностью, напоминавшей тундру. Сюда и выходили стада котиков; старые самцы стерегли свои гаремы, молодые держались особняком.
Остров Усилий навряд ли заслуживает более подробного описания. Местами скалистый, местами болотистый, повсюду открытый штормовым ветрам, омываемый бурным прибоем и вечно потрясаемый ревом двухсот тысяч морских животных, он представлял собой весьма унылое, безрадостное прибежище. Мод, которая сама готовила меня к возможному разочарованию и весь день сохраняла бодрое, жизнерадостное настроение, теперь, когда мы вернулись в свою бухточку, пала духом. Она мужественно старалась скрыть это от меня, но, разжигая костер, я слышал приглушенные рыдания и знал, что она плачет, уткнувшись в одеяла в своей палатке.
Настал мой черед проявить бодрость. Я старался играть свою роль как можно лучше, и мне это, повидимому, удалось, так как вскоре Мод уже снова смеялась и даже распевала. Она рано легла спать, но перед сном спела для меня. Я впервые слышал ее пение и с упоением внимал ему, лежа у костра. Во всем, что она делала, сказывалась артистичность ее натуры, а голос ее, хотя и не сильный, был удивительно нежен и выразителен.
Я по-прежнему спал в лодке и в эту ночь долго лежал без сна. Я глядел на звезды, которых так давно не было видно, и размышлял. Я понимал, что на мне лежит огромная ответственность, а это было совершенно для меня непривычно. Волк Ларсен оказался прав: прежде я не стоял на своих ногах. Мои адвокаты и поверенные управляли за меня состоянием, доставшимся мне от отца, сам же я не знал никаких забот. Только на «Призраке» научился я отвечать за себя. А теперь, впервые в жизни, должен был нести ответственность за другого человека. И это была величайшая ответственность, какая может выпасть на долю мужчины, ведь я отвечал за судьбу женщины, которая была для меня единственной в мире, – за судьбу «моей малышки», как я любовно называл ее в своих мечтах.
Глава тридцатая
Немудрено, что мы назвали наш остров Островом Усилий. Две недели трудились мы над возведением хижины. Мод непременно хотела помогать мне, и я чуть не плакал, глядя на ее исцарапанные в кровь руки. Вместе с тем я не мог не гордиться ею. Было поистине что-то героическое в том, как эта изнеженная женщина переносила столь тяжкие лишения и невзгоды и напрягала все свои слабые силы, стараясь выполнять тяжелую работу. Она таскала камни, помогая мне строить хижину, и слушать не хотела, когда я молил ее предоставить это дело мне. Еле-еле удалось мне уговорить ее взять на себя более легкие обязанности – готовить пищу и собирать дрова и мох на зиму.
Стены хижины росли довольно быстро, и все шло как по маслу, пока передо мной не встал вопрос: из чего делать крышу? Без крыши и стены ни к чему! У нас, правда, были запасные весла, и они могли послужить стропилами, но чем их покрыть? Трава для этого не годилась, мох тоже, парус необходимо было сохранить для шлюпки, а брезент уже прохудился.
– Винтере пользовался шкурами моржей, – заметил я.
– А у нас есть котики, – подсказала Мод.
И на следующий день началась охота. Стрелять я не умел – пришлось учиться. Однако, изведя тридцать патронов на трех котиков, я решил, что наши боеприпасы иссякнут, прежде чем я постигну это искусство. К тому же я уже потратил восемь патронов на разжигание костра, прежде чем догадался сберегать огонь, прикрывая тлеющие угли сырым мхом. Теперь в ящике оставалось не больше сотни патронов.
– Придется бить зверя дубинкой, – заявил я, окончательно убедившись, что стрелок из меня не получится. Я слышал от охотников, что так делают.
– Как это можно! – запротестовала Мод. – Эти животные так красивы! Это же просто зверство. Стрелять еще куда ни шло...
– Нам нужна крыша, – сурово возразил я. – Зима уже на носу. Или мы, или они – другого выбора нет. Жаль, конечно, что у нас мало патронов, но я думаю, что от удара дубинкой они будут даже меньше страдать, чем от пуль. И уж, конечно, бить их я пойду один.
– Вот в том-то и дело, – взволнованно начала она и вдруг смутилась и замолчала.
– Конечно, – сказал я, – если вы предпочитаете...
– Ну, а чем я буду заниматься? – спросила она мягко, что, как я знал по опыту, означало настойчивость.
– Вы будете собирать дрова и варить обед, – не раздумывая долго, отвечал я.
Она покачала головой.
– Нет, вам нельзя идти одному, это слишком опасно. Знаю, знаю, – поспешно продолжала она, заметив, что я собираюсь возражать. – Я слабая женщина, пусть так. Но может статься, что именно моя маленькая помощь и спасет вас от беды.
– Помощь? Ведь их надо бить дубинкой, – напомнил я.
– Конечно, это будете делать вы. А я, верно, буду визжать и отворачиваться, как только...
– Как только появится опасность? – пошутил я.
– Это уж позвольте мне решать самой, когда отворачиваться, а когда нет, – с величественным видом отрезала она.
Разумеется, дело кончилось тем, что на следующее утро Мод отправилась со мной. Сев на весла, я привел шлюпку в соседнюю бухту. Вода вокруг нас кишела котиками, и на берегу их были тысячи; они ревели так, что нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
– Я знаю, что их бьют дубинками, – сказал я, стараясь приободриться и с сомнением поглядывая на огромного самца, приподнявшегося на ластах примерно в тридцати футах от берега и смотревшего прямо на меня. – Весь вопрос в том, как это делается?
– Давайте лучше наберем для крыши травы, – сказала Мод.
Она была напугана не меньше меня, да и немудрено было испугаться, увидав вблизи эти сверкающие клыки и пасти, похожие на собачьи.
– А я всегда думал, что они боятся людей, – заметил я. – Впрочем, с чего я взял, что они не боятся? – добавил я, продолжая грести вдоль пляжа. – Быть может, стоит мне только смело выйти на берег, как они обратятся в бегство и покажут такую прыть, что я еще, пожалуй, и не догоню их.
И все ж я медлил.
– Мне рассказывали, как один человек забрел на гнездовье диких гусей, – сказала Мод. – Они заклевали его.
– Гуси?
– Да, гуси. Я слышала об этом от своего брата, когда была маленькой.
– Но я же знаю, что котиков бьют дубинками! – настаивал я.
– А я думаю, что из травы крыша получится ничуть не хуже, – сказала Мод.
Сама того не желая, она только подзадорила меня. Не мог же я показать себя трусом.
– Была не была! – воскликнул я и, табаня одним веслом, начал причаливать к берегу.
Выпрыгнув из шлюпки, я смело пошел на гривастого секача, окруженного своими многочисленными самками. Я прихватил с собой обыкновенную дубинку, какою гребцы добивают раненых котиков, вытащенных из воды охотниками. Она была всего в полтора фута длиной, и я в своем неведении даже не подозревал, что при набегах на лежбища применяются дубинки длиною в четыре-пять футов. Самки расползались при моем приближении; расстояние между мной и секачом все уменьшалось. Он сердито приподнялся на ластах. Я был от него уже футах в двенадцати и продолжал идти вперед, ожидая, что он вот-вот пустится от меня наутек...
Сделав еще несколько шагов, я испугался: а вдруг он не побежит? Ну что ж, тогда я стукну его дубинкой, – решил я. Со страху я даже позабыл, что моя цель – убить зверя, а не обратить его в бегство. Но в эту минуту он фыркнул, взревел и бросился на меня. Глаза его сверкали, пасть была широко разинута, и в ней зловеще белели клыки. Без ложного стыда должен признаться, что в бегство обратился не он, а я. Он преследовал меня неуклюже, но весьма проворно и был всего в двух шагах, когда я прыгнул в шлюпку. Я оттолкнулся от берега веслом, но он успел вцепиться в него зубами. Крепкое дерево хрустнуло и раскололось, как яичная скорлупа. Мы с Мод были ошеломлены. А секач нырнул под шлюпку и принялся с силой трясти ее, ухватившись зубами за киль.
– Боже мой! – вскричала Мод. – Лучше вернемся.
Я покачал головой.
– То, что делают другие, могу сделать и я, а я знаю наверное, что котиков бьют дубинками. Но секачей придется оставить в покое.
– Лучше бы вам их всех оставить в покое! – сказала Мод.
– Только не вздумайте говорить: «Пожалуйста, прошу вас!» – воскликнул я и, боюсь, довольно сердито.
Она промолчала, но я понял, что мой тон задел ее.
– Простите! – сказал или, вернее, прокричал я, чтобы покрыть стоявший над лежбищем рев. – Если вы будете настаивать, мы, конечно, вернемся, но, честно говоря, я бы этого не хотел.
– Только не вздумайте говорить: «Вот что значит брать с собою женщину!» – сказала она с обворожительной лукавой улыбкой, и я понял, что прощен.
Проплыв еще немного вдоль берега, чтобы собраться с духом, я снова причалил и вышел из шлюпки.
– Будьте осторожны! – крикнула мне вслед Мод.
Я кивнул ей и предпринял фланговую атаку на ближайший гарем. Все шло хорошо, пока я, подобравшись к одной из самок, лежавшей в стороне, не сделал попытку ударить ее по голове. Я промахнулся, а она зафыркала и проворно поползла прочь. Я подбежал ближе, замахнулся вторично, но угодил не в голову, а в плечо.
– Берегитесь! – услышал я отчаянный крик Мод.
Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что меня атакует сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к шлюпке. Но на этот раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
– Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками, – сказала она. – Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про это. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточно возмужавшие, чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их «холостяками». Нужно только найти, где у них лежбище, и тогда...
– В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! – рассмеялся я.
Она мило вспыхнула.
– Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и очень не по душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
– Красивых! – усмехнулся я. – Что-то я не заметил ничего красивого в этих чудовищах, которые гнались за мной, оскалив клыки.
– Все зависит от точки зрения, – рассмеялась она. – Вам не хватает перспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком близко...
– Вот именно! – воскликнул я. – Что мне нужно – так это дубинку подлиннее. Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом.
– Я припоминаю... – сказала она. – Капитан Ларсен рассказывал, как охотятся на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и там убивают.
– Ну, у меня нет особого желания загонять «небольшую часть стада», – возразил я.
– Есть еще «холостяки», – сказала она. – Они держатся особняком. Доктор Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока «холостяки» не сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их.
– Вот как раз плывет один из них, – указал я на молодого «холостяка», подплывавшего к берегу. – Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из воды, я пойду следом.
Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами, повелители которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно удаляться, пробираясь по «дорожке».
– Ну попытаемся! – бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но, признаюсь, сердце у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется пройти сквозь все это громадное стадо.
– Не мешало бы закрепить шлюпку, – сказала Мод.
Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на нее.
Она решительно кивнула.
– Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите меня какой-нибудь дубинкой.
– Давайте лучше вернемся назад, – уныло проговорил я. – Обойдемся в конце концов и травой.
– Вы же знаете, что трава не годится, – последовал ответ. – Может быть, мне пойти вперед?
Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за нее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы вперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась носом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих гаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаков враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтому котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.
В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я приостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть свою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне ближе, крикнула:
– Я боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
– Я боюсь и не боюсь, – лепетала она трясущимися губами. – Это мое жалкое тело боится, а не я.
– Ничего, ничего! – ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в стремлении защитить.
Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные инстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником слабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю любимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и дрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов был сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту он набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.
– Все в порядке, – проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня глаза. – Пойдемте дальше!
И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня, наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все отчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков, живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я, пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.
Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища «холостяков» – молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, – которые в одиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложат себе дорогу в ряды счастливцев.
Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю жизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая дубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в сторону десятка два «холостяков». Когда какой-либо из них пытался прорваться назад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил, однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть. Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла его дубинкой.
– А ведь это увлекает! – воскликнула она, останавливаясь в изнеможении, чтобы передохнуть. – Но я, кажется, должна присесть.
Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по мягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше. Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши. Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке между гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши, после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус, вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.
– Точно в родной дом возвращаемся! – проговорила Мод, когда шлюпка врезалась в берег.
Ее слова взволновали меня – они прозвучали так естественно и вместе с тем интимно, – и я сказал:
– А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и книжников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на самом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на лежбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... – я чуть не произнес: «моя жена, моя подруга», но вовремя спохватился и закончил: – отлично переносите трудности.
Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал о чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
– Это не то. Вы хотели сказать...
– ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом довольно успешно, – непринужденно произнес я.
– О! – протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был разочарованный.
Слова эти – «моя жена, моя подруга» – звучали в моей душе весь день и еще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер, когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает огонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытным предком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и, засыпая, я повторял их про себя.
Стены хижины росли довольно быстро, и все шло как по маслу, пока передо мной не встал вопрос: из чего делать крышу? Без крыши и стены ни к чему! У нас, правда, были запасные весла, и они могли послужить стропилами, но чем их покрыть? Трава для этого не годилась, мох тоже, парус необходимо было сохранить для шлюпки, а брезент уже прохудился.
– Винтере пользовался шкурами моржей, – заметил я.
– А у нас есть котики, – подсказала Мод.
И на следующий день началась охота. Стрелять я не умел – пришлось учиться. Однако, изведя тридцать патронов на трех котиков, я решил, что наши боеприпасы иссякнут, прежде чем я постигну это искусство. К тому же я уже потратил восемь патронов на разжигание костра, прежде чем догадался сберегать огонь, прикрывая тлеющие угли сырым мхом. Теперь в ящике оставалось не больше сотни патронов.
– Придется бить зверя дубинкой, – заявил я, окончательно убедившись, что стрелок из меня не получится. Я слышал от охотников, что так делают.
– Как это можно! – запротестовала Мод. – Эти животные так красивы! Это же просто зверство. Стрелять еще куда ни шло...
– Нам нужна крыша, – сурово возразил я. – Зима уже на носу. Или мы, или они – другого выбора нет. Жаль, конечно, что у нас мало патронов, но я думаю, что от удара дубинкой они будут даже меньше страдать, чем от пуль. И уж, конечно, бить их я пойду один.
– Вот в том-то и дело, – взволнованно начала она и вдруг смутилась и замолчала.
– Конечно, – сказал я, – если вы предпочитаете...
– Ну, а чем я буду заниматься? – спросила она мягко, что, как я знал по опыту, означало настойчивость.
– Вы будете собирать дрова и варить обед, – не раздумывая долго, отвечал я.
Она покачала головой.
– Нет, вам нельзя идти одному, это слишком опасно. Знаю, знаю, – поспешно продолжала она, заметив, что я собираюсь возражать. – Я слабая женщина, пусть так. Но может статься, что именно моя маленькая помощь и спасет вас от беды.
– Помощь? Ведь их надо бить дубинкой, – напомнил я.
– Конечно, это будете делать вы. А я, верно, буду визжать и отворачиваться, как только...
– Как только появится опасность? – пошутил я.
– Это уж позвольте мне решать самой, когда отворачиваться, а когда нет, – с величественным видом отрезала она.
Разумеется, дело кончилось тем, что на следующее утро Мод отправилась со мной. Сев на весла, я привел шлюпку в соседнюю бухту. Вода вокруг нас кишела котиками, и на берегу их были тысячи; они ревели так, что нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
– Я знаю, что их бьют дубинками, – сказал я, стараясь приободриться и с сомнением поглядывая на огромного самца, приподнявшегося на ластах примерно в тридцати футах от берега и смотревшего прямо на меня. – Весь вопрос в том, как это делается?
– Давайте лучше наберем для крыши травы, – сказала Мод.
Она была напугана не меньше меня, да и немудрено было испугаться, увидав вблизи эти сверкающие клыки и пасти, похожие на собачьи.
– А я всегда думал, что они боятся людей, – заметил я. – Впрочем, с чего я взял, что они не боятся? – добавил я, продолжая грести вдоль пляжа. – Быть может, стоит мне только смело выйти на берег, как они обратятся в бегство и покажут такую прыть, что я еще, пожалуй, и не догоню их.
И все ж я медлил.
– Мне рассказывали, как один человек забрел на гнездовье диких гусей, – сказала Мод. – Они заклевали его.
– Гуси?
– Да, гуси. Я слышала об этом от своего брата, когда была маленькой.
– Но я же знаю, что котиков бьют дубинками! – настаивал я.
– А я думаю, что из травы крыша получится ничуть не хуже, – сказала Мод.
Сама того не желая, она только подзадорила меня. Не мог же я показать себя трусом.
– Была не была! – воскликнул я и, табаня одним веслом, начал причаливать к берегу.
Выпрыгнув из шлюпки, я смело пошел на гривастого секача, окруженного своими многочисленными самками. Я прихватил с собой обыкновенную дубинку, какою гребцы добивают раненых котиков, вытащенных из воды охотниками. Она была всего в полтора фута длиной, и я в своем неведении даже не подозревал, что при набегах на лежбища применяются дубинки длиною в четыре-пять футов. Самки расползались при моем приближении; расстояние между мной и секачом все уменьшалось. Он сердито приподнялся на ластах. Я был от него уже футах в двенадцати и продолжал идти вперед, ожидая, что он вот-вот пустится от меня наутек...
Сделав еще несколько шагов, я испугался: а вдруг он не побежит? Ну что ж, тогда я стукну его дубинкой, – решил я. Со страху я даже позабыл, что моя цель – убить зверя, а не обратить его в бегство. Но в эту минуту он фыркнул, взревел и бросился на меня. Глаза его сверкали, пасть была широко разинута, и в ней зловеще белели клыки. Без ложного стыда должен признаться, что в бегство обратился не он, а я. Он преследовал меня неуклюже, но весьма проворно и был всего в двух шагах, когда я прыгнул в шлюпку. Я оттолкнулся от берега веслом, но он успел вцепиться в него зубами. Крепкое дерево хрустнуло и раскололось, как яичная скорлупа. Мы с Мод были ошеломлены. А секач нырнул под шлюпку и принялся с силой трясти ее, ухватившись зубами за киль.
– Боже мой! – вскричала Мод. – Лучше вернемся.
Я покачал головой.
– То, что делают другие, могу сделать и я, а я знаю наверное, что котиков бьют дубинками. Но секачей придется оставить в покое.
– Лучше бы вам их всех оставить в покое! – сказала Мод.
– Только не вздумайте говорить: «Пожалуйста, прошу вас!» – воскликнул я и, боюсь, довольно сердито.
Она промолчала, но я понял, что мой тон задел ее.
– Простите! – сказал или, вернее, прокричал я, чтобы покрыть стоявший над лежбищем рев. – Если вы будете настаивать, мы, конечно, вернемся, но, честно говоря, я бы этого не хотел.
– Только не вздумайте говорить: «Вот что значит брать с собою женщину!» – сказала она с обворожительной лукавой улыбкой, и я понял, что прощен.
Проплыв еще немного вдоль берега, чтобы собраться с духом, я снова причалил и вышел из шлюпки.
– Будьте осторожны! – крикнула мне вслед Мод.
Я кивнул ей и предпринял фланговую атаку на ближайший гарем. Все шло хорошо, пока я, подобравшись к одной из самок, лежавшей в стороне, не сделал попытку ударить ее по голове. Я промахнулся, а она зафыркала и проворно поползла прочь. Я подбежал ближе, замахнулся вторично, но угодил не в голову, а в плечо.
– Берегитесь! – услышал я отчаянный крик Мод.
Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что меня атакует сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к шлюпке. Но на этот раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
– Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками, – сказала она. – Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про это. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточно возмужавшие, чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их «холостяками». Нужно только найти, где у них лежбище, и тогда...
– В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! – рассмеялся я.
Она мило вспыхнула.
– Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и очень не по душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
– Красивых! – усмехнулся я. – Что-то я не заметил ничего красивого в этих чудовищах, которые гнались за мной, оскалив клыки.
– Все зависит от точки зрения, – рассмеялась она. – Вам не хватает перспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком близко...
– Вот именно! – воскликнул я. – Что мне нужно – так это дубинку подлиннее. Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом.
– Я припоминаю... – сказала она. – Капитан Ларсен рассказывал, как охотятся на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и там убивают.
– Ну, у меня нет особого желания загонять «небольшую часть стада», – возразил я.
– Есть еще «холостяки», – сказала она. – Они держатся особняком. Доктор Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока «холостяки» не сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их.
– Вот как раз плывет один из них, – указал я на молодого «холостяка», подплывавшего к берегу. – Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из воды, я пойду следом.
Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами, повелители которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно удаляться, пробираясь по «дорожке».
– Ну попытаемся! – бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но, признаюсь, сердце у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется пройти сквозь все это громадное стадо.
– Не мешало бы закрепить шлюпку, – сказала Мод.
Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на нее.
Она решительно кивнула.
– Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите меня какой-нибудь дубинкой.
– Давайте лучше вернемся назад, – уныло проговорил я. – Обойдемся в конце концов и травой.
– Вы же знаете, что трава не годится, – последовал ответ. – Может быть, мне пойти вперед?
Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за нее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы вперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась носом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих гаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаков враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтому котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.
В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я приостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть свою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне ближе, крикнула:
– Я боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
– Я боюсь и не боюсь, – лепетала она трясущимися губами. – Это мое жалкое тело боится, а не я.
– Ничего, ничего! – ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в стремлении защитить.
Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные инстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником слабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю любимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и дрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов был сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту он набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.
– Все в порядке, – проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня глаза. – Пойдемте дальше!
И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня, наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все отчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков, живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я, пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.
Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища «холостяков» – молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, – которые в одиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложат себе дорогу в ряды счастливцев.
Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю жизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая дубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в сторону десятка два «холостяков». Когда какой-либо из них пытался прорваться назад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил, однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть. Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла его дубинкой.
– А ведь это увлекает! – воскликнула она, останавливаясь в изнеможении, чтобы передохнуть. – Но я, кажется, должна присесть.
Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по мягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше. Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши. Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке между гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши, после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус, вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.
– Точно в родной дом возвращаемся! – проговорила Мод, когда шлюпка врезалась в берег.
Ее слова взволновали меня – они прозвучали так естественно и вместе с тем интимно, – и я сказал:
– А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и книжников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на самом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на лежбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... – я чуть не произнес: «моя жена, моя подруга», но вовремя спохватился и закончил: – отлично переносите трудности.
Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал о чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
– Это не то. Вы хотели сказать...
– ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом довольно успешно, – непринужденно произнес я.
– О! – протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был разочарованный.
Слова эти – «моя жена, моя подруга» – звучали в моей душе весь день и еще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер, когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает огонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытным предком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и, засыпая, я повторял их про себя.
Глава тридцать первая
– Да, от шкур будет попахивать, – сказал я, – зато они сохранят в хижине тепло и укроют вас от дождя и снега.
Мы стояли и рассматривали крышу из котиковых шкур, которая наконец была готова.
– Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, – продолжал я, жаждая услышать похвалу из уст Мод.
Она захлопала в ладоши и объявила, что страшно довольна.
– Но ведь внутри совсем темно, – добавила она секунду спустя и невольно передернула плечами.
– Почему же вы не предложили сделать окно, когда мы складывали стены? – сказал я. – Хижина строилась для вас, и вы могли бы подумать о том, что вам нужен свет.
– Но я как-то не привыкла задумываться над тем, что кажется очевидным, – засмеялась она в ответ. – А кроме того, в стене ведь можно пробить дыру в любое время.
– Совершенно верно. Вот об этом я не подумал, – отозвался я, глубокомысленно покачивая головой. – Ну, а вы позаботились уже заказать оконные стекла? Позвоните в магазин – Рэд-44-51, если не ошибаюсь, – и скажите, какой сорт и размер вам нужен.
– Это значит?.. – начала она.
– Это значит, что окна не будет.
Темно и неприглядно было в этой хижине. В цивилизованных условиях такое сооружение могло бы послужить разве лишь свиным хлевом, но нам, познавшим все тяготы скитаний на шлюпке, оно казалось весьма уютным пристанищем. Отпраздновав новоселье при свете пенькового фитиля, плававшего в вытопленном котиковом жире, мы занялись заготовлением мяса на зиму и постройкой второй хижины. Охота казалась нам теперь простым делом. С утра мы выезжали на шлюпке, а к полудню возвращались с грузом котиковых туш. Затем, пока я трудился над постройкой хижины. Мод вытапливала жир и поддерживала огонь в очаге, над которым коптилось мясо. Я слышал о том, как коптят говядину в центральных штатах, и мы делали так же: нарезали мясо котиков длинными тонкими ломтями, подвешивали их над костром, и они превосходно коптились.
Складывать вторую хижину было легче, так как я пристраивал ее к первой и для нее требовалось только три стены. Но и на это надо было употребить много упорного, тяжелого труда. Мы с Мод работали весь день дотемна, не щадя сил, а с наступлением ночи еле добирались до своих постелей и засыпали как убитые. И все же Мод уверяла меня, что никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой и сильной. Про себя я мог сказать то же самое, но Мод была хрупкая, как цветок, и я все время боялся, что ее здоровье не выдержит такого напряжения. Сколько раз видел я, как она в полном изнеможении ложилась навзничь на песок, раскинув руки, чтобы лучше отдохнуть, а потом вскакивала и трудилась с прежним упорством, и не переставал дивиться, откуда только берутся у нее силы.
– Ну, нам еще надоест отдыхать зимой, – отвечала она на все мои уговоры поберечь себя. – Да мы будем изнывать от безделья и радоваться любой работе!
В тот вечер, когда и над моей хижиной появилась крыша, мы вторично отпраздновали новоселье. Третий день яростно бушевал шторм; он шел с юго-востока, постепенно перемещаясь к северо-западу, и сейчас дул на нас прямо с моря. Прибой грохотал на отлогом берегу внешней бухты, и даже в нашем маленьком глубоком заливчике гуляли изрядные волны. Скалистый хребет острова не защищал нас от ветра, который так ревел и завывал вокруг хижины, что я опасался за ее стены. Крыша, натянутая, казалось мне, туго, как барабан, прогибалась и ходила ходуном при каждом порыве ветра; в стенах, плотно, как полагала Мод, проконопаченных мхом, открылись бесчисленные щели. Но внутри ярко горела плошка с котиковым жиром, и нам было тепло и уютно.
Это был удивительно приятный вечер, и мы с Мод единогласно решили, что ни одно из наших светских мероприятий на Острове Усилий еще не проходило столь успешно. На душе у нас было спокойно. Мы не только примирились с мыслью о предстоявшей нам суровой зиме, но и подготовились к ней. Котики могли теперь в любой день отправляться в свое таинственное путешествие на юг – что нам до того! Да и бури нас не страшили. Мы не сомневались, что нам будет сухо и тепло под нашим кровом, а у нас к тому же имелись еще роскошные, мягкие тюфяки, изготовленные из мха. Это было изобретение Мод, и она сама ревностно собирала для них мох. Мне предстояло сегодня впервые за много ночей спать на тюфяке, и я знал, что сон мой будет еще слаще оттого, что тюфяк этот сделан руками Мод.
Направляясь к себе в хижину. Мод обернулась ко мне и неожиданно произнесла следующие загадочные слова:
– Что-то должно произойти! Вернее, уже происходит. Я чувствую. Что-то приближается сюда, к нам. Вот в эту самую минуту. Я не знаю, что это, но оно идет сюда.
– Хорошее или плохое? – спросил я.
Она покачала головой.
– Не знаю, но оно где-то там.
И она указала в ту сторону, откуда ветер рвался к нам с моря.
– Там море и шторм, – рассмеялся я, – и не позавидуешь тому, кто вздумает высадиться на этот берег в такую ночь.
Мы стояли и рассматривали крышу из котиковых шкур, которая наконец была готова.
– Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, – продолжал я, жаждая услышать похвалу из уст Мод.
Она захлопала в ладоши и объявила, что страшно довольна.
– Но ведь внутри совсем темно, – добавила она секунду спустя и невольно передернула плечами.
– Почему же вы не предложили сделать окно, когда мы складывали стены? – сказал я. – Хижина строилась для вас, и вы могли бы подумать о том, что вам нужен свет.
– Но я как-то не привыкла задумываться над тем, что кажется очевидным, – засмеялась она в ответ. – А кроме того, в стене ведь можно пробить дыру в любое время.
– Совершенно верно. Вот об этом я не подумал, – отозвался я, глубокомысленно покачивая головой. – Ну, а вы позаботились уже заказать оконные стекла? Позвоните в магазин – Рэд-44-51, если не ошибаюсь, – и скажите, какой сорт и размер вам нужен.
– Это значит?.. – начала она.
– Это значит, что окна не будет.
Темно и неприглядно было в этой хижине. В цивилизованных условиях такое сооружение могло бы послужить разве лишь свиным хлевом, но нам, познавшим все тяготы скитаний на шлюпке, оно казалось весьма уютным пристанищем. Отпраздновав новоселье при свете пенькового фитиля, плававшего в вытопленном котиковом жире, мы занялись заготовлением мяса на зиму и постройкой второй хижины. Охота казалась нам теперь простым делом. С утра мы выезжали на шлюпке, а к полудню возвращались с грузом котиковых туш. Затем, пока я трудился над постройкой хижины. Мод вытапливала жир и поддерживала огонь в очаге, над которым коптилось мясо. Я слышал о том, как коптят говядину в центральных штатах, и мы делали так же: нарезали мясо котиков длинными тонкими ломтями, подвешивали их над костром, и они превосходно коптились.
Складывать вторую хижину было легче, так как я пристраивал ее к первой и для нее требовалось только три стены. Но и на это надо было употребить много упорного, тяжелого труда. Мы с Мод работали весь день дотемна, не щадя сил, а с наступлением ночи еле добирались до своих постелей и засыпали как убитые. И все же Мод уверяла меня, что никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой и сильной. Про себя я мог сказать то же самое, но Мод была хрупкая, как цветок, и я все время боялся, что ее здоровье не выдержит такого напряжения. Сколько раз видел я, как она в полном изнеможении ложилась навзничь на песок, раскинув руки, чтобы лучше отдохнуть, а потом вскакивала и трудилась с прежним упорством, и не переставал дивиться, откуда только берутся у нее силы.
– Ну, нам еще надоест отдыхать зимой, – отвечала она на все мои уговоры поберечь себя. – Да мы будем изнывать от безделья и радоваться любой работе!
В тот вечер, когда и над моей хижиной появилась крыша, мы вторично отпраздновали новоселье. Третий день яростно бушевал шторм; он шел с юго-востока, постепенно перемещаясь к северо-западу, и сейчас дул на нас прямо с моря. Прибой грохотал на отлогом берегу внешней бухты, и даже в нашем маленьком глубоком заливчике гуляли изрядные волны. Скалистый хребет острова не защищал нас от ветра, который так ревел и завывал вокруг хижины, что я опасался за ее стены. Крыша, натянутая, казалось мне, туго, как барабан, прогибалась и ходила ходуном при каждом порыве ветра; в стенах, плотно, как полагала Мод, проконопаченных мхом, открылись бесчисленные щели. Но внутри ярко горела плошка с котиковым жиром, и нам было тепло и уютно.
Это был удивительно приятный вечер, и мы с Мод единогласно решили, что ни одно из наших светских мероприятий на Острове Усилий еще не проходило столь успешно. На душе у нас было спокойно. Мы не только примирились с мыслью о предстоявшей нам суровой зиме, но и подготовились к ней. Котики могли теперь в любой день отправляться в свое таинственное путешествие на юг – что нам до того! Да и бури нас не страшили. Мы не сомневались, что нам будет сухо и тепло под нашим кровом, а у нас к тому же имелись еще роскошные, мягкие тюфяки, изготовленные из мха. Это было изобретение Мод, и она сама ревностно собирала для них мох. Мне предстояло сегодня впервые за много ночей спать на тюфяке, и я знал, что сон мой будет еще слаще оттого, что тюфяк этот сделан руками Мод.
Направляясь к себе в хижину. Мод обернулась ко мне и неожиданно произнесла следующие загадочные слова:
– Что-то должно произойти! Вернее, уже происходит. Я чувствую. Что-то приближается сюда, к нам. Вот в эту самую минуту. Я не знаю, что это, но оно идет сюда.
– Хорошее или плохое? – спросил я.
Она покачала головой.
– Не знаю, но оно где-то там.
И она указала в ту сторону, откуда ветер рвался к нам с моря.
– Там море и шторм, – рассмеялся я, – и не позавидуешь тому, кто вздумает высадиться на этот берег в такую ночь.