Лондон Джек. Смок Белью

   – Ну, теперь держись, – добродушно посмеивался Малыш. – Прочь с дороги ты, молокосос, и поучись у старших.
   Каждые полчаса они сменяли друг друга, устанавливая по очереди рекорд быстроты. Разговаривали они мало. Им было тепло, потому что они шли быстро, но дыхание застывало у них на губах. Они почти беспрерывно терли рукавицами нос и щеки. Достаточно было не растирать лицо одну минуту, как щеки и нос начинали неметь, и требовался новый энергичный массаж, чтобы ощутить обжигающее покалывание вернувшегося кровообращения.
   Часто им казалось, что они уже обогнали всех, но впереди неизменно обнаруживались путники, вышедшие из города раньше. Некоторые пытались не отставать от Смока и Малыша, но это никому не удавалось, и, милю или две, обескураженные соперники постепенно терялись во тьме позади.
   – Мы всю зиму в дороге, – объяснил Малыш, – а они раскисли, сидя возле печки, и туда же – хотят состязаться с нами! Другое дело, если бы они были настоящие старатели. Настоящий старатель умеет ходить.
   Смок зажег спичку и посмотрел на часы. Больше он не повторял этого: мороз с такой злостью накинулся на его пальцы, что прошло полчаса, прежде чем они собрались.
   – Четыре часа, – сказал он, надевая рукавицы. – Мы обогнали уже триста человек.
   – Триста тридцать восемь, – поправил Малыш. – Я считал. Эй вы там, уступите дорогу! Дайте возможность идти тому, кто умеет ходить.
   Это относилось к выбившемуся из сил человеку, который еле плелся впереди, загораживая дорогу. Этот да еще такой же были единственными неудачниками, которые попались им на пути, потому что Смок и Малыш двигались почти впереди всех. Об ужасах этой ночи они узнали только впоследствии. Обессиленные люди садились в снег, чтобы отдохнуть немного, и больше уже не вставали. Насмерть замерзли только семеро, но сколько ампутаций ног, рук, пальцев было произведено в доусонских больницах на следующий день! Ночь великого похода на ручей Индианки была самая холодная за всю эту зиму. На рассвете спиртовые термометры Доусона показывали семьдесят пять градусов ниже нуля. Участники того похода были большей частью новички и не имели представления о том, что такое мороз.
   Через несколько шагов наши путники обогнали еще одного ходока, выбывшего из строя. Северное сияние, яркое как прожектор, охватило полнеба, от горизонта до зенита. Он сидел у дороги на глыбе льда.
   – Вперед, сестрица! – весело крикнул ему Малыш. – Шевелись, а не то замерзнешь.
   Человек ничего не ответил. Путники остановились, чтобы выяснить, отчего он молчит.
   – Твердый, как кочерга, – объявил Малыш. – Толкни его, и он переломится пополам.
   – Дышит ли он? – Смок снял рукавицу, и сквозь мех и фуфайку попытался нащупать сердце.
   Малыш открыл одно ухо и приложил его к обледенелым губам человека.
   – Не дышит, – сказал он.
   – Сердце не бьется, – сказал Смок.
   Смок натянул рукавицу и долго хлопал рука об руку, прежде чем решился снова снять рукавицу и зажечь спичку. На льдине сидел мертвый старик. При беглом свете спички они разглядели длинную седую бороду, превратившуюся в ледяную сосульку, щеки, побелевшие от холода, закрытые глаза, слипшиеся, опушенные снегом ресницы. Спичка догорела.
   – Идем, – сказал Малыш, потирая ухо. – Покойнику ничем не поможешь. А я отморозил ухо. Теперь слезет кожа, и оно будет ныть целую неделю.
   Несколько минут спустя, когда пылающая лента на горизонте неожиданно брызнувшим светом озарила все небо, они увидели на льду, далеко впереди, две быстро шагающие фигуры. Кроме них, кругом не было ни одной живой души.
   – Те двое – впереди всех, – сказал Малыш, когда снова спустилась тьма. – Идем скорее, перегоним их.
   Но прошло полчаса, а Смок и Малыш все еще не нагнали двоих впереди. Малыш уже не шел, а бежал.
   – Догнать мы их догоним, но перегнать все равно не удастся! – задыхаясь, проговорил Малыш. – Ну и шагают! Это тебе не чечако! Готов поклясться, это здешние старожилы.
   Они нагнали быстроногих ходоков, когда впереди был Смок. И Смок с удовольствием пристроился к ним сзади. У него вдруг явилась уверенность, что та из закутанных фигур, которая ближе к нему, женщина. Откуда взялась эта уверенность, он не знал. Женщина была вся закутана в меха, и все-таки что-то знакомое почудилось Смоку. Когда снова вспыхнуло северное сияние, Смок успел разглядеть маленькие ножки в мокасинах и узнал походку, которую, раз увидав, невозможно забыть.
   – Здорово шагает, – хрипло произнес Малыш. – Пари держу, что она индианка.
   – Здравствуйте, мисс Гастелл! – сказал Смок.
   – Здравствуйте! – сказала она, повернув голову и бросив на него быстрый взгляд. – Темно. Я ничего не вижу. Кто вы?
   – Смок.
   В морозном воздухе раздался смех, и Смок почувствовал, что ни разу в жизни не слышал такого очаровательного смеха.
   – Ну как? Женились? Воспитываете детей, как тогда обещали? – И, прежде чем он успел ответить, она продолжала: – Много ли чечако плетутся за вами?
   – Несколько тысяч. Мы перегнали больше трехсот. И они не теряют времени.
   – Старая история! – горько вздохнула девушка. – Пришлые люди занимают самые богатые русла, а старожилы, которые так мужественно, с такими страданиями создали эту страну, остаются ни с чем. Ведь они нашли золото на Индианке и дали знать старожилам Морского Льва. Как об этом пронюхали все, неизвестно. Морской Лев на десять миль дальше Доусона, и когда старожилы придут на ручей Индианки, весь он будет занят доусонскими чечако. Это несправедливо, возмутительно.
   – Да, это скверно, – согласился Смок. – Но, право же, с этим ничего не поделаешь. Кто первый пришел, тот и нашел.
   – А все-таки я хотела бы что-нибудь предпринять, – с жаром воскликнула она. – Я буду рада, если все они замерзнут по дороге или что-нибудь ужасное случится с ними, только бы старожилы Морского Льва пришли раньше!
   – Однако вы не очень любите нас! – рассмеялся Смок.
   – Ах, нет, совсем не то! – торопливо сказала она. – Но я знаю всех в Морском Льве, каждого человека, и какие это люди! Сколько голодали они в этом краю и как геройски работали! Вместе с ними мне пришлось пережить тяжелые времена на Коюкуке, когда я была совсем маленькой девочкой. Мы вместе голодали на Березовом ручье и на Сороковой Миле. Это герои, которые заслужили награду. А тысячи желторотых новичков обгоняют их и оставляют ни с чем. Ну, я умолкаю и прошу вас не сердиться на меня. Нужно беречь дыхание, а то вы и ваши обгоните меня и отца.
   В течение часа Джой и Смок не сказали друг другу ни слова, но он видел, что девушка изредка перешептывается с отцом.
   – Я узнал его, – сказал Малыш Смоку. – Этот Льюис Гастелл – из настоящих. А девушка – его дочь. Он пришел сюда в незапамятные времена и привез с собой девочку, грудного ребенка. Это он вместе с Битлсом пустил первый пароход по Коюкуку.
   – Нам незачем обгонять их, сказал Смок. – Нас только четверо.
   Малыш согласился с ним, и они еще час шагали в полном молчании. В семь часов утра, при последней вспышке северного сияния, они увидели широкий проход между гор.
   – Ручей Индианки! – воскликнула Джой.
   – Чудеса! – воскликнул Малыш. – А по моим расчетам выходило, что мы придем сюда только через полчаса. Ну и быстро же мы бежали.
   Здесь дорога, ведущая по Юкону к Дайе, поворачивала в обход торосов к восточному берегу. Им пришлось сойти с хорошо накатанной дороги и шагать между льдин по едва заметной тропинке, бегущей вдоль западного берега.
   Льюис Гастелл, шедший впереди, вдруг поскользнулся в темноте на неровном льду и сел, схватившись обеими руками за лодыжку. Он с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, медленно заковылял. Через несколько минут он остановился.
   – Не могу идти дальше, – сказал он дочери. – Я растянул себе сухожилие. Иди одна и сделай заявку за нас обоих.
   – Не можем ли мы вам помочь? – спросил Смок.
   Льюис Гастелл покачал головой.
   – Ей нетрудно застолбить два участка. А я поднимусь на берег, разведу костер и перевяжу себе ногу. Обо мне не беспокойтесь. Иди, Джой, застолби участок выше «Находки». Выше почва богаче.
   – Возьмите хоть бересты, – сказал Смок, разделив свой запас на две равные части. – Мы позаботимся о вашей дочери.
   Льюис Гастелл хрипло рассмеялся.
   – Благодарю вас, – сказал он. – Она и сама о себе позаботится. Лучше вы идите за нею. Она вам покажет дорогу.
   – Вы позволите мне идти впереди? – спросила она Смока. – Я знаю этот край лучше, чем вы.
   – Ведите нас, галантно ответил Смок. – Я с вами согласен: возмутительно, что мы, чечако, обгоняем жителей Морского Льва. А нет ли здесь какой-нибудь другой дороги, чтобы от них избавиться?
   Она покачала головой.
   – Если мы пойдем другой дорогой, они все-равно, как стадо, побегут за нами.
   Пройдя четверть мили, она вдруг круто повернула к западу, и Смок заметил, что они теперь идут по девственному снегу. Однако ни он, ни Малыш не обратили внимания на то, что едва заметная тропинка, по которой они шли, по-прежнему ведет на юг. Если бы они видели, что сделал Льюис Гастелл, оставшись один, вся история Клондайка приняла бы, пожалуй, другой оборот. Старик, нисколько не хромая, побежал за ними, низко наклонив голову, как собака, бегущая по следу. Он старательно утоптал и расширил поворот в том месте, где они свернули на запад, а сам зашагал вперед по старой дороге, ведущей к югу.
   Тропинка вела вверх по ручью, но она была так мало заметна, что несколько раз они сбивались с пути. Через четверть часа Джой почему-то выразила желание идти сзади и пропустила обоих мужчин вперед поочередно прокладывать путь по снегу. Они двигались теперь так медленно, что золотоискатели, шедшие по их следам, стали догонять их: к девяти часам, когда стало светать, за ними тянулся огромный хвост. Темные глаза Джой засверкали.
   – Сколько времени мы идем по этому ручью? – спросила она.
   – Два часа, – ответил Смок.
   – Да два часа на обратную дорогу! Итого четыре, – сказала она и засмеялась. – Старожилы Морского Льва спасены!
   Смутное подозрение пронеслось в голове Смока. Он остановился и посмотрел на девушку.
   – Я не понимаю, – сказал он.
   – Что ж, я вам объясню. Это Норвежский ручей. Ручей Индианки – следующий к югу.
   Смок на мгновение онемел.
   – И вы это сделали намеренно? – спросил Малыш.
   – Да, намеренно, для того чтобы старожилы выиграли время.
   Она засмеялась. Смок взглянул на Малыша, и они оба захохотали.
   – Если бы женщины не были такой редкостью в этой стране, – сказал Малыш, – я перекинул бы вас через колено и высек.
   – Значит, ваш отец не растянул себе жилу, а просто подождал, пока мы скроемся из виду, и пошел дальше? – спросил Смок.
   Она кивнула.
   – И вы заманили нас на ложный путь?
   Она снова кивнула, и Смок весело захохотал. Это был смех человека, открыто признавшего себя побежденным.
   – Почему вы на меня не сердитесь? – обиженно спросила она. – Или… не побьете меня?
   – Надо возвращаться, – сказал Малыш. – У меня ноги мерзнут, когда мы стоим.
   Смок покачал головой.
   – Значит, мы даром потеряли четыре часа. Я предлагаю идти вперед. Мы прошли вверх по этому Норвежскому ручью миль восемь, и когда посмотришь назад, видно, что мы довольно круто повернули к югу. Если мы пойдем прямо и перемахнем через водораздел, мы выйдем на ручей Индианки где-нибудь повыше «Находки». – Он посмотрел на Джой. – Не пойдете ли и вы? Я обещал вашему отцу смотреть за вами.
   – Я… – она колебалась, – я пойду с вами, если вы ничего не имеете против. – Она смотрела ему прямо в глаза и больше уже не смеялась. – Право, мистер Смок, вы заставили меня пожалеть о том, что я сделала. Но ведь должен же был кто-нибудь защитить интересы старожилов?
   – Я понял, что поход за золотом – это, в сущности, спортивное состязание.
   – А я поняла, что вы оба хорошие спортсмены, – сказала она со вздохом и прибавила: – Как жаль, что вы не старожилы!
   В продолжение двух часов они шли по замерзшему руслу Норвежского ручья, а потом повернули к югу по узкому извилистому притоку. В полдень они стали взбираться на перевал. Позади тянулась длинная цепь золотоискателей, шедших по их следам. Кое-где с привалов поднимались уже тонкие струйки дыма.
   Идти было трудно. Они брели по пояс в снегу и часто останавливались, чтобы перевести дух. Малыш первый взмолился об отдыхе.
   – Мы уже целых двенадцать часов в пути, – сказал он. – Я устал. Вы тоже. Я чертовски голоден и готов, как индеец, закусить сырой медвежатиной. А эта бедная девушка свалится с ног, если не поест чего-нибудь. Надо разложить костер. Что скажете?
   Они так быстро, ловко и так методически принялись устраивать временную стоянку, что Джой, недоверчиво следившая за ними, должна была признать, что и старожилы не справились бы лучше. Из еловых веток и одеял был сооружен шалаш. Путники не подошли к огню, пока не растерли докрасна своих щек и носов.
   Смок плюнул в воздух. Через секунду раздался звон упавшей льдинки.
   – Я сдаюсь, – сказал он. – Никогда еще я не видал такого мороза.
   – Была одна зима на Коюкуке, когда мороз достиг восьмидесяти шести градусов, – заметила Джой. – Сейчас, должно быть, не меньше семидесяти или семидесяти пяти. Я чувствую, что отморозила себе щеки. Они горят, как в огне.
   Здесь, на горном склоне, не было льда. Поэтому они положили в таз твердого, зернистого, как сахар, снегу и сварили кофе. Смок жарил свинину и подогревал сухари, чтобы они оттаяли. Малыш поддерживал огонь. Джой расставила две тарелки, две кружки, жестянку со смесью соли и перца и жестянку с сахаром. Она и Смок ели из одной тарелки и пили из одной кружки.
   Было уже около двух часов, когда они стали спускаться и попали на какой-то приток ручья Индианки. Джой, которая теперь хотела, чтобы ее спутники сделали заявки, боялась, что из-за нее они идут медленно, и потребовала пропустить ее вперед. Она шла так быстро и ловко, что Малыш пришел в восторг.
   – Посмотрите на нее! – воскликнул он. – Вот это женщина! Смотрите, как мелькают ее мокасины. У нее нет высоких каблуков! Она пользуется ногами, дарованными ей природой. Да, она годится в жены бравому охотнику на медведей.
   Джой повернула голову и бросила благодарный взгляд, предназначенный отчасти и для Смока. И Смок уловил дружеское чувство в этой улыбке и в то же время отметил про себя, сколько женского заключено в этой дружелюбной улыбке.
   Дойдя до ручья Индианки, они оглянулись и увидели длинную цепь золотоискателей, с большим трудом тащившихся вниз с перевала.
   Они спустились с откоса в русло промерзшего до самого дна ручья; его берега, аллювиального происхождения, доходили до восьми футов в вышину. Лед был покрыт нетронутым снегом, и наши путники поняли, что они сошли в ручей выше «Находки» и выше последних заявок старожилов Морского Льва.
   – Не попадите в родник! – крикнула Джой Смоку. – А то при семидесятиградусном морозе вы останетесь без ног.
   Эти родники, обычные для Клондайка, не замерзают даже при самых страшных морозах. Они образуют лужи, замерзающие сверху и прикрытые снегом. Вот почему, ступая по сухому снегу, можно неожиданно провалиться в воду по колено. Если в течение пяти минут не переменить промокшую обувь, ноги придется отнимать.
   Уже в три часа дня начались долгие серые северные сумерки. Наши спутники стали искать сухое дерево, которое должно было означать центральный столб последней заявки. Джой, увлекающаяся и живая, первая увидела его. Она побежала вперед и закричала:
   – Здесь уже кто-то был! Посмотрите на снег! Вот зарубка на этой елке!
   И вдруг по пояс провалилась в снег.
   – Я попалась! – жалобно закричала она. – Не подходите ко мне. Я сама выберусь.
   Шаг за шагом, проламывая тонкую корочку льда, прикрытую сухим снегом, она выбралась на более прочный лед. Смок, не теряя времени, побежал на берег в кусты, куда весенние ручьи нанесли много валежника. Этот валежник, казалось, только ждал спички, чтобы вспыхнуть. Когда Джой подошла к Смоку, костер уже разгорался.
   – Сядьте! – скомандовал он.
   Она послушно села в снег. Он сбросил мешок со спины и постлал ей под ноги одеяло.
   Сверху донеслись голоса золотоискателей, следовавших за ними.
   – Пусть Малыш пойдет вперед и поставит столбы, – посоветовала Джой.
   – Иди, Малыш, – сказал Смок, снимая с нее заледеневшие мокасины. – Отшагай тысячу футов и поставь два столба. Угловые столбы поставим потом.
   Смок перочинным ножиком срезал завязки с мокасин Джой. Они так замерзли, что скрипели и визжали под ножом. Сивашские чулки и тяжелые шерстяные носки обледенели. Казалось, будто вся нога вложена в железный футляр.
   – Ну, как нога? – спросил он, продолжая работать.
   – Я ее не чувствую. Не могу шевельнуть пальцами. Но все обойдется. Огонь чудесно горит. Сами не отморозьте себе рук. Должно быть, пальцы у вас уже онемели.
   Он снял рукавицы и стал голыми руками хлопать себя по бедрам. Когда кровообращение в пальцах восстановилось, он снова принялся разувать девушку. Вот обнажилась белая кожа сначала одной, потом другой ноги, предоставленная укусам семидесятиградусного мороза.
   Смок с яростью принялся растирать ее ноги снегом. Наконец Джой откинулась, зашевелила пальцами и радостно пожаловалась на боль.
   Она подползла с его помощью к огню. Он усадил ее на одеяло – ногами к живительному пламени.
   – Теперь сами займитесь своими ногами, сказал он.
   Она сняла рукавицы и стала растирать себе ноги, как бывалая путешественница, следя за тем, чтобы они согревались постепенно. А в это время он согревал руки. Снег не таял и даже не становился влажным. Его легкие кристаллы были тверды, как песчинки. Укусы и уколы кровообращения медленно возвращались в замерзшие пальцы Смока. Он поправил костер, открыл котомку Джой и вынул оттуда запасную пару обуви.
   Вернулся Малыш и вскарабкался к ним на берег.
   – Я отмерил ровно тысячу футов, – заявил он. – Номера двадцать семь и двадцать восемь. Когда я ставил верхний столб на номере двадцать семь, первый из той кучки, что шла за нами следом, остановил меня и сказал, что я не имею права на двадцать восьмой номер. Но я ответил ему…
   – Ну, закричала Джой, – что вы ему ответили?
   – Я ответил ему напрямик, что, если он не уберется сейчас же на пятьсот футов дальше, я превращу его обмороженный нос в сливочное мороженое и шоколадный пломбир. Он ушел, и я поставил два центральных столба для двух честнейшим образом отмеренных пятисотфутовых участков. Он поставил свой столб по соседству. Я думаю, сейчас ручей Индианки уже поделен весь от истока до устья. Впрочем, наше дело в порядке. Сейчас уже темно и ничего не видно, но завтра можно будет поставить угловые столбы.

3

   Наутро погода изменилась. Стало так тепло, что Смок и Малыш, не вылезая из-под одеял, определили температуру в двадцать градусов ниже нуля. Стужа кончилась. Одеяла были покрыты шестидюймовым слоем инея.
   – Доброе утро! Как ваши ноги? – через потухший костер обратился Смок к Джой Гастелл, которая сидела в своем спальном мешке и стряхивала с себя снег.
   Пока Смок готовил завтрак, Малыш развел костер и принес льду из речки. К концу завтрака совсем рассвело.
   – Пойди и поставь угловые столбы, Смок, – сказал Малыш. – Там, где я рубил лед для кофе, я видел песок. Сейчас натоплю воды и промою лоток этого песку – на счастье.
   Смок, взяв топор, пошел ставить столбы. Отойдя от нижнего центрального столба номер двадцать семь, он направился под прямым углом по узкой долинке до ее края. Он шагал машинально, так как ум его был занят воспоминаниями о том, что случилось вчера. Ему казалось, что он каким-то образом приобрел власть не только над нежными очертаниями и крепкими мускулами тех ног, которые он так старательно растирал снегом, но и над всеми женщинами мира. Неясное, но сладостное чувство обладания наполняло его всего. Ему казалось, что он должен сейчас же подойти к Джой Гастелл, взять ее за руку и сказать: «Идем».
   И вдруг он сделал открытие, которое заставило его позабыть о власти над белыми женскими ножками. Ему не пришлось поставить углового столба у края долины, ибо он вышел не на край долины, а на другой какой-то ручей. Он приметил высохшую иву и большую одинокую ель и затем вернулся к ручью, где стояли центральные заявочные столбы. Пройдя по руслу, имевшему форму подковы, он убедился, что оба ручья на самом деле один и тот же ручей. Потом он дважды прошел долину поперек – от нижнего столба номер двадцать семь к верхнему столбу номер двадцать восемь и обратно – и убедился, что верхний столб последнего находится ниже нижнего столба первого. Вчера в серых сумерках Малыш сделал две заявки на излучине, имевшей форму подковы!
   Смок вернулся назад в лагерь. Малыш только что окончил промывать песок.
   – Нам повезло! – закричал он, протягивая таз Смоку. – Смотри! Здесь уйма золота! Не меньше чем на двести долларов. Я еще не видал такого жирного улова.
   Смок равнодушно посмотрел на золото, налил себе кружку кофе и сел. Джой почувствовала что-то недоброе и с беспокойством посмотрела на Смока. Малыш был обижен невниманием товарища.
   – Почему ты не радуешься? – спросил он. – Ведь тут целое богатство, а ты и посмотреть на него не желаешь.
   Прежде чем ответить, Смок отхлебнул глоток кофе.
   – Малыш, знаешь ли ты, что наши заявки напоминают Панамский канал?
   – Не понимаю.
   – Восточный вход в Панамский канал находится западнее его западного входа.
   – Не понимаю этой шутки. Продолжай.
   – Короче говоря, Малыш, ты сделал обе наши заявки на большой подкове.
   Малыш выронил из рук таз с золотом.
   – Ну! – крикнул он.
   – Верхний столб двадцать восьмого номера находится на десять футов ниже столба номер двадцать семь.
   – Ты хочешь сказать, что мы ничего не получим?
   – Даже на десять футов меньше, чем ничего.
   Малыш спустился к реке. Через пять минут он вернулся. В ответ на вопросительный взгляд Джой он кивнул головою. Затем безмолвно подошел к поваленному дереву, сел на него и стал разглядывать снег перед своими мокасинами.
   – Мы можем теперь вернуться в Доусон, – сказал Смок и принялся складывать одеяла.
   – Как мне жаль, Смок, – сказала Джой. – Это я во всем виновата.
   – Не беда! – сказал он.
   – Я во всем виновата, – настаивала она. – Но папа сделал заявку для меня ниже «Находки». Я отдаю ее вам.
   Он покачал головой.
   – Малыш! – взмолилась она.
   Малыш тоже покачал головой и вдруг захохотал. Он хохотал как сумасшедший.
   – Это не истерика, – объяснил он. – Мне иногда бывает страшно весело.
   Его взгляд случайно упал на таз с золотом. Он ударил его ногой и рассыпал золото по снегу.
   – Это не наше золото, – сказал он. – Оно принадлежит тому лоботрясу, которого я вчера прогнал. И, как оказывается, для его же пользы. Идем, Смок, вернемся в Доусон. Впрочем, если ты хочешь убить меня, я и пальцем не двину, чтобы помешать тебе.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МАЛЫШ ВИДИТ СНЫ

1

   – Почему ты никогда не играешь? – спросил Малыш у Смока, когда они как-то раз сидели в «Оленьем Роге». – Неужели тебя не тянет к игорному столу?
   – Тянет, – ответил Смок. – Но я знаю статистику проигрышей, а мне нужна верная прибыль.
   Вокруг них в большом зале бара раздавалось жужжание дюжины игорных столов, за которыми люди в мехах и мокасинах испытывали свое счастье.
   – Посмотри на них, – сказал Смок, охватив широким жестом весь зал. – Ведь самый простой математический расчет говорит, что все они, в общем, сегодня проиграют больше, чем выиграют. Многие из них уже сейчас проигрались.
   – Ты хорошо знаешь арифметику, – почтительно пробормотал Малыш. – И в основном ты прав. Но, с другой стороны, нельзя не считаться с фактами. Людям иногда везет. А бывает так, что все игроки выигрывают. Я говорю это, потому что сам играл и видел, как срывают банк. Нужно только выждать счастье, а там уж играть вовсю.
   – Судя по твоим словам, это так просто, – сказал Смок, что я не понимаю, почему люди проигрывают.
   – К сожалению, – возразил Малыш, – большинство игроков не чувствует, когда им действительно везет. И со мной не раз так бывало. Каждый раз это надо проверить на опыте.
   Смок покачал головой.
   – Тут тоже статистика, Малыш. Большинство игроков ошибается в своих предположениях.
   – Но неужели ты никогда не чувствовал, что стоит тебе поставить, и ты непременно выиграешь?
   Смок рассмеялся.
   – Слишком много шансов против меня. Но вот что, Малыш. Я сейчас поставлю на карту доллар. И посмотрим, принесет ли она нам что-нибудь на выпивку.
   Смок направился к карточному столу, но Малыш схватил его за руку.
   – Чует мое сердце, что мне сегодня повезет. Поставь лучше этот доллар на рулетку.
   Они подошли к стоявшему возле буфета столу с рулеткой.
   – Подожди, пока я не скажу, – посоветовал Малыш.
   – На какой номер? – спросил Смок.
   – На какой хочешь. Но не ставь, пока я не скажу.
   – Надеюсь, ты не будешь меня убеждать, что за этим столом у нас больше шансов, – сказал Смок.
   – У нас столько же шансов, сколько у нашего соседа.