Нахальство, очень рано развивающееся у молоденькой сучки, несомненно, объясняется общим почтением, которое она встречает у всех из-за этой ошибки и, конечно же, приписывается собственной свирепости. Весьма любопытно наблюдать такое доказательство скверного цветового зрения у собак: Волка и Сюзи их сородичи часто путают, несмотря на то, что у Волка шерсть рыжая, а у Сюзи – голубовато-серая.
Но вернёмся к описываемому случаю. Молодой пёс обращается в бегство, однако Сюзи быстро его настигает и останавливает. Он смиренно стоит перед ней, опустив уши и растянув кожу на лбу, а эта восьмимесячная сучка начинает презрительно помахивать хвостом. Она пытается обнюхать его зад, но он смущённо опускает хвост между ног и быстро поворачивается, подставляя ей грудь и голову. И только теперь он, по-видимому, замечает, что перед ним не грозный самец, а миленькая самочка. Пёс вытягивает шею вверх, вздёргивает хвост и идёт на неё, пританцовывая передними лапами. Несмотря на эти знаки самоутверждения, его морда и уши все ещё выражают иерархическое почтение, но оно постепенно сменяется выражением, которое я назову «галантной миной» и которое отличается от «почтительной мины» только положением ушей и уголков рта: уши ещё прижаты к голове, но сведены так, что их кончики соприкасаются, а уголки рта оттянуты, как и при почтительной мине, но не опущены жалобно, а, наоборот, вздёрнуты вверх, словно от смеха. Когда это выражение становится чётким, за ним обязательно следует приглашение к игре. При этом пасть приоткрыта так, что виден язык, и вздёрнутые уголки рта, растянутого до ушей, придают собаке ещё более смеющийся вид. Такой «смех» чаще всего наблюдается у собак во время игры с обожаемым хозяином, когда она приходят в такое возбуждение, что начинают пыхтеть. Возможно, эти движения мышц морды являются предвестником пыхтения, которое начинается, когда желание играть берет верх над всем остальным. Такое предложение подкрепляется тем фактом, что в сексуально окрашенной игре собаки часто «смеются» и начинают пыхтеть даже после незначительных усилий. Пёс, который сейчас стоит перед Сюзи, смеётся все больше и все энергичнее переступает передними лапами. Внезапно он прыгает на юную чау-чау и толкает её передними лапами в грудь. Затем стремительно поворачивается и кидается прочь, держа тело по-особому: спина все ещё почтительно выгнута, зад поджат, а хвост пропущен между задними лапами. Но хотя весь его вид говорит о смирении, он проделывает самые дружелюбные прыжки, а хвост виляет настолько сильно, насколько позволяют задние ноги. Через несколько метров он останавливается, снова молниеносно поворачивается и подбегает к Сюзи с широкой ухмылкой на морде. Он приподнимает хвост так, чтобы голени не мешали ему вилять, причём теперь он виляет не только хвостом, но и всей задней частью туловища. Он снова прыгает на Сюзи, и его заигрывания приобретают слегка сексуальный характер, но лишь символически, поскольку период течки для Сюзи ещё не наступил.
В замке Альтенберг, где обитает огромный угольно-чёрный ньюфаундленд по кличке Лорд, маленькая дочь хозяина в день рождения получила в подарок очаровательного карликового пинчера, которому только-только исполнилось два месяца. Я был свидетелем первой встречи этих собак. Хотя Квик, пинчер, был юным зазнайкой, он до смерти перепугался, увидев, что на него надвигается гора чёрного меха, и, подобно всем щенкам при столь жутких обстоятельствах, перевернулся на спину, а когда большой пёс обнюхал его брюшко, пустил вверх крохотный жёлтый фонтанчик. Понюхав и это эмоциональное излияние, Лорд неторопливо и величественно отвернулся от потрясённого щенка. Однако в следующую минуту Квик вскочил и начал, как заведённый, описывать стремительные восьмёрки между ног ньюфаундленда.
Затем он дружески прыгнул на него, приглашая Лорда бежать за ним. Рыдающая маленькая хозяйка пинчера, которая не вмешивалась только потому, что её удерживали жесткосердечные старшие братья, вздохнула с облегчением, так как знакомство завершилось истинно трогательным зрелищем: очень большая собака добродушно играла с очень маленькой.
Эти шесть собачьих встреч я выбрал в качестве примеров потому, что их характер был выражен очень отчётливо. Но в действительности, естественно, существуют бесчисленные переходные и усложнённые формы эмоций и соответствующие им выразительные движения – уверенности в себе и страха, вызова и смирения, нападения и защиты. Это крайне затрудняет анализ форм поведения, и надо очень хорошо знать типы выражений, которые я описал – и многие иные, – чтобы уловить их на собачьей морде, где они иногда сильно смазаны, а иногда совмещаются с другими.
Существует одна чрезвычайно милая черта в поведении собак, которая явно рано зафиксировалась в их центральной нервной системе как свойство, передающееся по наследству. Я имею в виду рыцарственное обхождение с самками и щенятами.
Ни один нормальный самец ни при каких обстоятельствах не укусит самку; суку охраняет абсолютное табу, и она может вести себя с кобелём как пожелает и покусывать его, причём даже всерьёз. В распоряжении кобеля нет никаких средств защиты, кроме почтительных движений и «галантной мины», с помощью которых он может попытаться превратить наскоки разъярённой суки в игру. Мужская гордость не позволяет ему прибегнуть к другому способу – к драке, так как кобели всегда прилагают максимум усилий, чтобы в присутствии суки «сохранить лицо». У волков и гренландских ездовых собак с преобладающей волчьей кровью этот рыцарственный самоконтроль распространяется на самок только собственной стаи, но у собак с преобладающей шакальей кровью он действует в присутствии любой самки, даже совершенно незнакомой. Кобель чау-чау занимает промежуточное положение: если он всегда находится в обществе своих родственниц, с сукой шакальей крови он может обойтись довольно грубо, хотя я не знаю случая, чтобы он укусил её по-настоящему.
Если бы мне нужно было ещё одно доказательство коренного зоологического различия между собаками с сильной примесью волчьей крови и обычными европейскими породами, я указал бы на вражду, проявления которой постоянно наблюдаются между этими двумя типами, ведущими своё происхождение от разных диких предков. Спонтанная ненависть, которую испытывают к чау-чау деревенские собаки, никогда прежде их не видавшие, и, наоборот, готовность, с какой любая дворняжка принимает шакала или динго в качестве «своего», представляются мне куда более убедительным доказательствами в пользу такого различия, чем все измерения и расчёты пропорций черепа и скелета и их статистическая обработка, положенные в основу обратного мнения. Моё убеждение подкрепляется и некоторыми аномалиями в групповом поведении – представители противоположных типов часто настолько не сознают себя членами одного вида, что кобели не уважают самых элементарных «собачьих прав» сук и щенят. Исследователь поведения, зоолог, тонко ощущающий генеалогические и систематические соответствия, не может не заметить, что волчья собака принадлежит к иной ветви, чем шакалья. А поскольку сами собаки, на которых научные споры, разумеется, никак не влияют, несомненно, также это видят, я доверяю им больше, чем любым статистическим данным.
У представителей семейства собачьих, принадлежащих к одному виду и к одному сообществу, щенок моложе шести месяцев пользуется абсолютной неприкосновенностью.
Действия, выражающие смирение – перевёртывание на спину и мочеиспускание, – необходимы только в первую минуту: по-видимому, они должны информировать взрослую собаку, что она имеет дело со щенком. Я не вёл специальных наблюдений и не ставил экспериментов, а потому не берусь утверждать, эти ли действия показывают взрослой собаке, что перед ней беспомощный юнец, или запах щенка также помогают ей распознать его нежный возраст. Безусловно, различия в величине между молодой и взрослой особью не играю в этом узнавании никакой роли. Сердитый фокстерьер обходится с молодым сенбернаром как с беспомощным младенцем, даже если тот вдвое больше его. И, наоборот, кобели крупных пород преспокойно затевают драки со взрослыми кобелями мелких пород, хотя с человеческой точки зрения это и представляется малоблагородным. Я не рискую полностью взять под сомнение рыцарственное поведение по отношению к маленьким собакам, которое так часто приписывают сенбернарам, ньюфаундлендам и догам, но сам я в весьма широком кругу моих собачьих знакомств ещё ни разу не встретил такого великодушного великана.
Когда высокомерному кобелю, свято блюдущему своё достоинство, бессердечно предлагают «поиграть» с юными щенятами, это всегда обещает много забавных, а нередко и трогательных сцен. Я специально проделывал такие эксперименты с нашим стариком Волком. Он был чрезвычайно серьёзен и вовсе не любил играть, а потому испытывал невероятное смущение и неловкость, когда вынужден был навещать на веранде своих двухмесячных детей и динго, их свободного братца. Щенята в пять месяцев и старше уже питают определённое уважение к профессорской важности старых кобелей, но щенки помоложе ничего подобного не испытывают. Они накидываются на отца, цапают его за ноги беспощадными, острыми, как иглы, зубами, а он только по очереди вздёргивает лапы, словно обжигаясь. Бедному мученику не положено даже рычать, и уж тем более он не смеет задать трёпку своим назойливым отпрыскам. Немного погодя наш ворчливый Волк позволял вовлечь себя в возню со щенятами, но тем не менее, пока они были маленькими, он никогда добровольно на веранду не заходил.
Кобель оказывается в сходной ситуации и когда на него нападает сука. Он не может ни кусаться, ни даже рычать, однако приблизиться к агрессивной самке его толкает несравненно более сильный импульс, и конфликт между мужским достоинством, страхом перед острыми зубами противницы и силой его сексуальных побуждений порождает поведение, которое иногда превращается в настоящую пародию на человеческую. Смешным старого пса делает главным образом игривость, «галантность», которую я описывал выше. Когда такой суровый зверь, давно уже вышедший из щенячьего возраста, начинает изъясняться в любви, ритмично перебирая передними лапами и прыгая взад и вперёд, даже наименее склонный к антропоморфизму наблюдатель невольно начинает проводить определённые сравнения, чему способствует и поведение суки, которая, зная, что её ухажёр все стерпит, ведёт себя весьма высокомерно.
Однажды мне довелось наблюдать очень чёткий пример такого поведения. Это произошло, когда я вместе со Стаси посетил волка в его клетке. Более подробно я опишу их встречу позже. Довольно скоро волк пригласил меня поиграть, и я, весьма польщённый, согласился. Однако Стаси обиделась, что я уделяю волку больше внимания, чем ей, и внезапно набросилась на моего нового приятеля. Надо сказать, что суки чау-чау, ставя на место не угодивших им самцов, пускают в ход удивительно противный сварливый лай и особую манеру кусаться – не свирепо, в полную силу, как дерущиеся псы, а неглубоко, захватывая как будто только кожу, однако их противник при этом визжит от боли. Волк тоже завизжал, одновременно пытаясь обезоружить Стаси почтительными позами и галантным обхождением. Естественно, мне не хотелось подвергать его рыцарственность слишком тяжёлому испытанию, поскольку я опасался, как бы это не обошлось дорого мне самому, и я строго приказал рассерженной Стаси замолчать, то есть мне пришлось сделать ей выговор, чтобы она не обижала покладистого волка, а ведь всего лишь десять минут назад я поставил перед клеткой два ведра с водой и железный лом, чтобы было чем спасать мою бесценную Стаси, если лесной хищник накинется на неё. Sic transic gloria… luрi. (Так проходит слава… волка (лат.)
Мне не очень повезло в том смысле, что я провёл своё раннее детство без собаки. Моя мать принадлежала к поколению, которое только что открыло для себя микробов.
Тогда в зажиточных семьях большинство детей болело рахитом, потому что молоко стерилизовалось до тех пор, пока все витамины не разрушались полностью. Только когда я достиг мыслящего возраста и с меня можно было взять достаточно надёжное честное слово, что я не дам собаке облизывать себя, мне наконец было дозволено обзавестись первой в моей жизни собакой. К несчастью, этот пёсик оказался настоящим дураком и надолго отбил у меня всякое желание иметь собаку.
Я уже рассказывал вам об этом бесхребетном существ – таксе Кроки.
Мои же дети росли в теснейшем общении с собаками – в годы из раннего детства у нас было пять собак. Я словно сейчас вижу, как эти крошки, к неописуемому ужасу моей бедной мамы, проползали на четвереньках под животом огромной овчарки. Когда мой сын учился ходить, он имел обыкновение вцепляться в длинный хвост Титы, чтобы принять вертикальную позицию, необходимую для хождения на двух, а не на четырех конечностях. Тита переносила эту операцию с ангельским терпением, но едва малыш выпрямлялся и отпускал её истерзанный хвост, как она принималась вилять этим хвостом с таким облегчением, что, как правило, задевала своего маленького мучителя, и он снова валился на пол.
Чуткие собаки особенно ласковы с детьми любимого хозяина, словно они понимают, как дороги ему эти существа. И бояться, что собака причинит вред ребёнку, нелепо; наоборот, существует опасность, что собака, спуская детям слишком многое, может приучить их к грубости и неумению замечать чужую боль. Этого следует остерегаться, особенно когда речь идёт о крупных и добродушных псах вроде сенбернаров и ньюфаундлендов. Но обычно собаки прекрасно умеют уклоняться от слишком уж назойливого внимания детей – факт, обладающий значительной воспитательной ценностью; поскольку нормальные дети получают большое удовольствие от общества собак и огорчаются, когда те от них убегают, они вскоре начинают соображать, как следует себя вести, чтобы собаки видели в них хороших товарищей. В результате дети, хотя бы немного тактичные от природы, ещё в очень раннем возрасте привыкают считаться с другими.
Когда, придя в гости, я замечаю, что собака не избегает пяти-шестилетнего ребёнка, а спокойно к нему подходит, моё уважение и к ребёнку и ко всей семье немедленно возрастает.
К несчастью, дети наших соседей лишены той мягкости, которая необходима для общения с собакой. В окрестностях нашей деревни вы не встретите группы мальчишек, которых сопровождал бы собака – и тем более несколько собак.
Конечно, я знаю немало ребятишек, которые у себя дома ласковы с собаками, но стоит им собраться большой компанией, как в ней непременно отыщется хотя бы один любитель мучить животных, и он подчинит своему влиянию всех остальных. Как бы то ни было, но средняя нижнеавстрийская собака, завидев среднего нижнеавстрийского мальчика, пускается наутёк. Однако такое положение вещей отнюдь не обязательно, и существует оно далеко не везде. Например, в Белоруссии почти в любой деревне вы обязательно увидите на улице смешанную компанию мальчишек и собак – белоголовых карапузов пяти-семи лет и разнообразных дворняжек. Собаки нисколько не боятся мальчуганов, а, наоборот, питают к ним глубочайшее доверие, что позволяет многое узнать о характере и наклонностях этих малышей.
Самый удивительный из известных мне примеров дружбы между собакой и ребёнком относится к дням моего собственного детства. Ребёнком был мой будущий шурин, Петер Пфлаум, сын владельца замка Альтенберг, а собакой – огромный угольно-чёрный ньюфаундленд. Лорд, как звали ньюфаундленда, обладал поистине идеальным характером: он был храбр до безрассудства, предан, умен и благороден.
Петер же, как он любил похвастать и теперь, заслуженно слыл отпетым шалуном и проказником. И вот этого одиннадцатилетнего мальчика огромный ньюфаундленд выбрал своим хозяином, когда его уже взрослым, полуторагодовалым псом привезли в Альтенберг. Мне до сих пор непонятно, чем объяснялся его выбор, поскольку Лорд принадлежал к тому типу собак, которые обычно тяготеют к взрослым мужчинам – чаще всего к главе семейства. Возможно, тут какую-то роль сыграли рыцарственные побуждения, так как Петер был самым маленьким и слабым не только по сравнению со своими тремя братьями, но и со всей буйной компанией из множества мальчишек и двух-трех девочек – грозой альтенбергского леса, где ни играли в индейцев и устраивали взрывы очень реалистические, а зачастую и вполне реальные. Но хотел бы я посмотреть, какой мальчишка рискнёт ударить другого мальчишку, если собака, могучая, как лев, и чёрная, как ночь, тут же положит ему на плечи две тяжёлые лапы, обнажит у самого его носа огромные белоснежные зубы и угрожающе заворчит в тоне самой низкой органной трубы. Петер платил за эту преданность горячей любовью, и они с Лордом были неразлучны. В результате его образование несколько страдал, так как даже сам господин Нидермейер, строгий гувернёр мальчика, рано лишившегося отца, не осмеливался поднять голос на Петера – в противном случае из угла комнаты донеслось бы зловещее рокочущее рычание и к ним величественно приблизился бы чёрный лев, после чего господину Нидермейеру осталось бы только беспомощно пожать плечами и отвернуться.
Моя мать рассказывала мне о таком же случае в доме её родителей, где могучий леонбергер (эта порода также принадлежит к крупнейшим) избрал своей хозяйкой младшую из сестёр, которую, как и Петера, безжалостно тиранили старшие дети.
Я питаю предубеждение против людей – и даже очень маленьких детей, – которые боятся собак. Предубеждение это абсолютно неоправданно – вполне естественно, что маленькое существо при первом знакомстве пугается больших незнакомых собак и умеют обходиться с ними, вполне оправдано, так как на это способны лишь те, кто чувствует природу и животных.
Мои собственные дети становились заядлыми собачатниками ещё задолго до того, как им исполнялся год, и они даже подумать не могли, что собака способна причинить им зло. По этой причине моя дочь Агнесса, когда ей было около шести лет, напугала меня до полусмерти. Случилось это при следующих обстоятельствах. Однажды Агнесса и её брат вернулись с прогулки в сопровождении большой красивой овчарки, которая пристала к ним по дороге. Я решил, что собаке лет шесть-семь – в дальнейшем оказалось, что я не ошибся. Овчарка шла за детьми до самого дома, держалась «рядом». Она казалась пришибленной и дала мне погладить себя с большой неохотой, наморщив губы. Но к детям она льнула с непонятным упорством.
Но вернёмся к описываемому случаю. Молодой пёс обращается в бегство, однако Сюзи быстро его настигает и останавливает. Он смиренно стоит перед ней, опустив уши и растянув кожу на лбу, а эта восьмимесячная сучка начинает презрительно помахивать хвостом. Она пытается обнюхать его зад, но он смущённо опускает хвост между ног и быстро поворачивается, подставляя ей грудь и голову. И только теперь он, по-видимому, замечает, что перед ним не грозный самец, а миленькая самочка. Пёс вытягивает шею вверх, вздёргивает хвост и идёт на неё, пританцовывая передними лапами. Несмотря на эти знаки самоутверждения, его морда и уши все ещё выражают иерархическое почтение, но оно постепенно сменяется выражением, которое я назову «галантной миной» и которое отличается от «почтительной мины» только положением ушей и уголков рта: уши ещё прижаты к голове, но сведены так, что их кончики соприкасаются, а уголки рта оттянуты, как и при почтительной мине, но не опущены жалобно, а, наоборот, вздёрнуты вверх, словно от смеха. Когда это выражение становится чётким, за ним обязательно следует приглашение к игре. При этом пасть приоткрыта так, что виден язык, и вздёрнутые уголки рта, растянутого до ушей, придают собаке ещё более смеющийся вид. Такой «смех» чаще всего наблюдается у собак во время игры с обожаемым хозяином, когда она приходят в такое возбуждение, что начинают пыхтеть. Возможно, эти движения мышц морды являются предвестником пыхтения, которое начинается, когда желание играть берет верх над всем остальным. Такое предложение подкрепляется тем фактом, что в сексуально окрашенной игре собаки часто «смеются» и начинают пыхтеть даже после незначительных усилий. Пёс, который сейчас стоит перед Сюзи, смеётся все больше и все энергичнее переступает передними лапами. Внезапно он прыгает на юную чау-чау и толкает её передними лапами в грудь. Затем стремительно поворачивается и кидается прочь, держа тело по-особому: спина все ещё почтительно выгнута, зад поджат, а хвост пропущен между задними лапами. Но хотя весь его вид говорит о смирении, он проделывает самые дружелюбные прыжки, а хвост виляет настолько сильно, насколько позволяют задние ноги. Через несколько метров он останавливается, снова молниеносно поворачивается и подбегает к Сюзи с широкой ухмылкой на морде. Он приподнимает хвост так, чтобы голени не мешали ему вилять, причём теперь он виляет не только хвостом, но и всей задней частью туловища. Он снова прыгает на Сюзи, и его заигрывания приобретают слегка сексуальный характер, но лишь символически, поскольку период течки для Сюзи ещё не наступил.
В замке Альтенберг, где обитает огромный угольно-чёрный ньюфаундленд по кличке Лорд, маленькая дочь хозяина в день рождения получила в подарок очаровательного карликового пинчера, которому только-только исполнилось два месяца. Я был свидетелем первой встречи этих собак. Хотя Квик, пинчер, был юным зазнайкой, он до смерти перепугался, увидев, что на него надвигается гора чёрного меха, и, подобно всем щенкам при столь жутких обстоятельствах, перевернулся на спину, а когда большой пёс обнюхал его брюшко, пустил вверх крохотный жёлтый фонтанчик. Понюхав и это эмоциональное излияние, Лорд неторопливо и величественно отвернулся от потрясённого щенка. Однако в следующую минуту Квик вскочил и начал, как заведённый, описывать стремительные восьмёрки между ног ньюфаундленда.
Затем он дружески прыгнул на него, приглашая Лорда бежать за ним. Рыдающая маленькая хозяйка пинчера, которая не вмешивалась только потому, что её удерживали жесткосердечные старшие братья, вздохнула с облегчением, так как знакомство завершилось истинно трогательным зрелищем: очень большая собака добродушно играла с очень маленькой.
Эти шесть собачьих встреч я выбрал в качестве примеров потому, что их характер был выражен очень отчётливо. Но в действительности, естественно, существуют бесчисленные переходные и усложнённые формы эмоций и соответствующие им выразительные движения – уверенности в себе и страха, вызова и смирения, нападения и защиты. Это крайне затрудняет анализ форм поведения, и надо очень хорошо знать типы выражений, которые я описал – и многие иные, – чтобы уловить их на собачьей морде, где они иногда сильно смазаны, а иногда совмещаются с другими.
Существует одна чрезвычайно милая черта в поведении собак, которая явно рано зафиксировалась в их центральной нервной системе как свойство, передающееся по наследству. Я имею в виду рыцарственное обхождение с самками и щенятами.
Ни один нормальный самец ни при каких обстоятельствах не укусит самку; суку охраняет абсолютное табу, и она может вести себя с кобелём как пожелает и покусывать его, причём даже всерьёз. В распоряжении кобеля нет никаких средств защиты, кроме почтительных движений и «галантной мины», с помощью которых он может попытаться превратить наскоки разъярённой суки в игру. Мужская гордость не позволяет ему прибегнуть к другому способу – к драке, так как кобели всегда прилагают максимум усилий, чтобы в присутствии суки «сохранить лицо». У волков и гренландских ездовых собак с преобладающей волчьей кровью этот рыцарственный самоконтроль распространяется на самок только собственной стаи, но у собак с преобладающей шакальей кровью он действует в присутствии любой самки, даже совершенно незнакомой. Кобель чау-чау занимает промежуточное положение: если он всегда находится в обществе своих родственниц, с сукой шакальей крови он может обойтись довольно грубо, хотя я не знаю случая, чтобы он укусил её по-настоящему.
Если бы мне нужно было ещё одно доказательство коренного зоологического различия между собаками с сильной примесью волчьей крови и обычными европейскими породами, я указал бы на вражду, проявления которой постоянно наблюдаются между этими двумя типами, ведущими своё происхождение от разных диких предков. Спонтанная ненависть, которую испытывают к чау-чау деревенские собаки, никогда прежде их не видавшие, и, наоборот, готовность, с какой любая дворняжка принимает шакала или динго в качестве «своего», представляются мне куда более убедительным доказательствами в пользу такого различия, чем все измерения и расчёты пропорций черепа и скелета и их статистическая обработка, положенные в основу обратного мнения. Моё убеждение подкрепляется и некоторыми аномалиями в групповом поведении – представители противоположных типов часто настолько не сознают себя членами одного вида, что кобели не уважают самых элементарных «собачьих прав» сук и щенят. Исследователь поведения, зоолог, тонко ощущающий генеалогические и систематические соответствия, не может не заметить, что волчья собака принадлежит к иной ветви, чем шакалья. А поскольку сами собаки, на которых научные споры, разумеется, никак не влияют, несомненно, также это видят, я доверяю им больше, чем любым статистическим данным.
У представителей семейства собачьих, принадлежащих к одному виду и к одному сообществу, щенок моложе шести месяцев пользуется абсолютной неприкосновенностью.
Действия, выражающие смирение – перевёртывание на спину и мочеиспускание, – необходимы только в первую минуту: по-видимому, они должны информировать взрослую собаку, что она имеет дело со щенком. Я не вёл специальных наблюдений и не ставил экспериментов, а потому не берусь утверждать, эти ли действия показывают взрослой собаке, что перед ней беспомощный юнец, или запах щенка также помогают ей распознать его нежный возраст. Безусловно, различия в величине между молодой и взрослой особью не играю в этом узнавании никакой роли. Сердитый фокстерьер обходится с молодым сенбернаром как с беспомощным младенцем, даже если тот вдвое больше его. И, наоборот, кобели крупных пород преспокойно затевают драки со взрослыми кобелями мелких пород, хотя с человеческой точки зрения это и представляется малоблагородным. Я не рискую полностью взять под сомнение рыцарственное поведение по отношению к маленьким собакам, которое так часто приписывают сенбернарам, ньюфаундлендам и догам, но сам я в весьма широком кругу моих собачьих знакомств ещё ни разу не встретил такого великодушного великана.
Когда высокомерному кобелю, свято блюдущему своё достоинство, бессердечно предлагают «поиграть» с юными щенятами, это всегда обещает много забавных, а нередко и трогательных сцен. Я специально проделывал такие эксперименты с нашим стариком Волком. Он был чрезвычайно серьёзен и вовсе не любил играть, а потому испытывал невероятное смущение и неловкость, когда вынужден был навещать на веранде своих двухмесячных детей и динго, их свободного братца. Щенята в пять месяцев и старше уже питают определённое уважение к профессорской важности старых кобелей, но щенки помоложе ничего подобного не испытывают. Они накидываются на отца, цапают его за ноги беспощадными, острыми, как иглы, зубами, а он только по очереди вздёргивает лапы, словно обжигаясь. Бедному мученику не положено даже рычать, и уж тем более он не смеет задать трёпку своим назойливым отпрыскам. Немного погодя наш ворчливый Волк позволял вовлечь себя в возню со щенятами, но тем не менее, пока они были маленькими, он никогда добровольно на веранду не заходил.
Кобель оказывается в сходной ситуации и когда на него нападает сука. Он не может ни кусаться, ни даже рычать, однако приблизиться к агрессивной самке его толкает несравненно более сильный импульс, и конфликт между мужским достоинством, страхом перед острыми зубами противницы и силой его сексуальных побуждений порождает поведение, которое иногда превращается в настоящую пародию на человеческую. Смешным старого пса делает главным образом игривость, «галантность», которую я описывал выше. Когда такой суровый зверь, давно уже вышедший из щенячьего возраста, начинает изъясняться в любви, ритмично перебирая передними лапами и прыгая взад и вперёд, даже наименее склонный к антропоморфизму наблюдатель невольно начинает проводить определённые сравнения, чему способствует и поведение суки, которая, зная, что её ухажёр все стерпит, ведёт себя весьма высокомерно.
Однажды мне довелось наблюдать очень чёткий пример такого поведения. Это произошло, когда я вместе со Стаси посетил волка в его клетке. Более подробно я опишу их встречу позже. Довольно скоро волк пригласил меня поиграть, и я, весьма польщённый, согласился. Однако Стаси обиделась, что я уделяю волку больше внимания, чем ей, и внезапно набросилась на моего нового приятеля. Надо сказать, что суки чау-чау, ставя на место не угодивших им самцов, пускают в ход удивительно противный сварливый лай и особую манеру кусаться – не свирепо, в полную силу, как дерущиеся псы, а неглубоко, захватывая как будто только кожу, однако их противник при этом визжит от боли. Волк тоже завизжал, одновременно пытаясь обезоружить Стаси почтительными позами и галантным обхождением. Естественно, мне не хотелось подвергать его рыцарственность слишком тяжёлому испытанию, поскольку я опасался, как бы это не обошлось дорого мне самому, и я строго приказал рассерженной Стаси замолчать, то есть мне пришлось сделать ей выговор, чтобы она не обижала покладистого волка, а ведь всего лишь десять минут назад я поставил перед клеткой два ведра с водой и железный лом, чтобы было чем спасать мою бесценную Стаси, если лесной хищник накинется на неё. Sic transic gloria… luрi. (Так проходит слава… волка (лат.)
ХОЗЯИН И СОБАКА
Люди заводят собак и кошек из самых разных побуждений, причём далеко не всегда из добрых. Среди страстных любителей животных, и в частности среди любителей собак, существует особая категория несчастных людей, которые о той или иной горькой причине утратили веру в себе подобных и ищут эмоциональной помощи у животных. Известное присловье «животные настолько лучше людей!» всегда наводит меня на грустные размышления. Ведь это не так. Бесспорно, в отношениях между людьми не существует точно подобия преданности, на которую способна собака. Но ведь собака не плутает по лабиринту моральных обязательств, часто противоречащих друг другу. Ей известен только простейший конфликт между желаниями и обязанностями – другими словами, над ней не тяготеет все то, что нас, бедных людей, иной раз сводит с пути истинного. С точки зрения человеческой ответственности даже самая верная собака выглядит в значительной степени аморальной. Изучение поведения высших животных, вопреки мнению некоторых, вовсе не приводит к тому, что ты начинаешь недооценивать различия между ними и человеком. Наоборот, я утверждаю, что только те, кто по-настоящему разбирается в поведении животных, способны в полной мере оценить то особое возвышенное место, которое в мире живых существ занимает человек.
Сравнение человека и животных, которое играет такую значительную роль в наших исследовательских методах, унижает его не более, чем принятие теории происхождения видов. Суть эволюции органического мира в том и заключается, что она создаёт абсолютно новые и более высокие признаки, которые на предыдущей стадии не существовали даже в зачатке. Конечно, и в наши дни в человеке есть ещё что-то от животного, но в животном от человека ничего. Генеалогические исследования, по необходимости ведущиеся от низшего, от животных, позволяют нам особенно ясно увидеть человеческую сущность, великие достижения человеческого разума и этики, которых мир животных вообще не знает. Они явственно выступают на фоне тех более древних свойств и способностей, которые человек ещё и теперь делит с высшими животными. Утверждать, что животные лучше человека, – значит кощунствовать: для критически мыслящего биолога в подобном заявлении прячется святотатственное отрицание подлинного развития в мире живого.
К несчастью, слишком многие любители животных, особенно члены общества защиты последних, упорно отстаивают вышеуказанную этически вредную точку зрения. Прекрасна и поучительна только та любовь к животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям. Только те, кто способен чувствовать именно так, могут дарить свою привязанность животным без нравственного ущерба для себя. Разочарованный и ожесточённый человек, который из-за прегрешений отдельных индивидов восстаёт против всего человечества и отдаёт свою любовь только собакам и кошкам, совершает роковую и отвратительную ошибку. Ненависть к людям и любовь к животным – зловещая и опасная комбинация. Разумеется, это не относится к тем, кто по той или иной причине обречён на одиночество и обзаводится собакой, чтобы удовлетворить свою потребность любить и быть любимыми. Желание это вполне законно и безобидно, а одиночеству, бесспорно, нет места, если на свете есть хотя бы одно существо, которое радуется вашему возвращению домой.
Изучение гармонического согласия, царящего между хозяином и собакой, даёт чрезвычайно много для понимания психологии как людей, так и животных, а иногда бывает и очень увлекательным. Выбор собаки уже говорит о многом, а ещё больше можно узнать из отношений, складывающихся затем между этим человеком и его подопечным.
Как и у людей, полная противоположность характеров супругов, как и полное их сходство, часто гарантирует безоблачное счастье обеих сторон. Муж и жена, долго состоящие в браке, нередко становятся похожими друг на друга, как брат и сестра, и точно так же у хозяина и собаки вырабатывается общность манер и привычек, производящая подчас комическое и в то же время трогательное впечатление.
У опытных владельцев такое сходство усиливается благодаря выбору определённой породы или конкретной собаки, так как этот выбор обычно подсказывает симпатией и родственными чертами характера. Суки чау-чау, которых поочерёдно выбирала себе моя жена, могут служить типичным примером таких «симпатичных» и «гармонирующих» собак. То же относится ко мне самому, и наши друзья, хорошо знающие нас и наших собак, нередко развлекаются тем, что выискивают черты сходства между нами и ними. Собаки моей жены всегда особенно чистоплотны и в известной мере любят порядок. Они никогда не побегут напрямик через лужу, а проходя между клумбами или грядками, не наступят на взрыхлённую землю и не заденут ни единого растения, хотя их специально этому не обучали. Мои же собаки, увы, готовы валяться в любом мусоре и натаскивают в дом чудовищное количество грязи. Короче говоря, различия между нашими собаками аналогичны различиям моего характера и характера моей жены. Отчасти это объясняется тем, что жена всегда выбирает из нового помёта тех щенков, в которых преобладает наследственность более «благородных», сдержанных, почти как кошки, чистоплотных чау-чау, тогда как я предпочитаю потомство тех, в ком проявляется более живая и бойкая, хотя и безусловно более плебейская, натура их прародительницы, моей овчарки Титы.
Ещё одна аналогия обнаруживается в том, что собаки моей жены едят умеренно и изящно, а их кровные родственники, принадлежащие мне, предаются гнусному обжорству. Но почему так получается, право, сказать не могу.
На мой взгляд, «параллельная», или «гармонирующая», собака приносит человеку ощущение душевного равновесия и даже удовлетворения собой. Но все складывается по-иному с типом собак, обратным гармонирующему типу. Совсем недавно мне довелось наблюдать на улице иллюстрацию вышесказанного.
Бледный узкогрудый человек с хмурым тревожным лицом, одетый бедно, но респектабельно, как одеваются мелкие чиновники, и даже в пенсне, шёл в сопровождении тощей овчарки, которая уныло брела рядом с ним. В руке у него был тяжёлый хлыст, и, когда он внезапно остановился и собака на несколько сантиметров переступила запретную черту, рукоятка этого хлыста с силой опустилась на её нос, а на лице неизвестного отразилась такая чёрная ненависть и нервное раздражение, что я с трудом удержался, чтобы не вмешаться и не устроить публичный скандал. Держу пари на что угодно, что злополучная собака играла в жизни своего ещё более злополучного хозяина ту же роль, какую он сам играл в жизни своего, вероятно, столь же жалкого начальника.
Сравнение человека и животных, которое играет такую значительную роль в наших исследовательских методах, унижает его не более, чем принятие теории происхождения видов. Суть эволюции органического мира в том и заключается, что она создаёт абсолютно новые и более высокие признаки, которые на предыдущей стадии не существовали даже в зачатке. Конечно, и в наши дни в человеке есть ещё что-то от животного, но в животном от человека ничего. Генеалогические исследования, по необходимости ведущиеся от низшего, от животных, позволяют нам особенно ясно увидеть человеческую сущность, великие достижения человеческого разума и этики, которых мир животных вообще не знает. Они явственно выступают на фоне тех более древних свойств и способностей, которые человек ещё и теперь делит с высшими животными. Утверждать, что животные лучше человека, – значит кощунствовать: для критически мыслящего биолога в подобном заявлении прячется святотатственное отрицание подлинного развития в мире живого.
К несчастью, слишком многие любители животных, особенно члены общества защиты последних, упорно отстаивают вышеуказанную этически вредную точку зрения. Прекрасна и поучительна только та любовь к животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям. Только те, кто способен чувствовать именно так, могут дарить свою привязанность животным без нравственного ущерба для себя. Разочарованный и ожесточённый человек, который из-за прегрешений отдельных индивидов восстаёт против всего человечества и отдаёт свою любовь только собакам и кошкам, совершает роковую и отвратительную ошибку. Ненависть к людям и любовь к животным – зловещая и опасная комбинация. Разумеется, это не относится к тем, кто по той или иной причине обречён на одиночество и обзаводится собакой, чтобы удовлетворить свою потребность любить и быть любимыми. Желание это вполне законно и безобидно, а одиночеству, бесспорно, нет места, если на свете есть хотя бы одно существо, которое радуется вашему возвращению домой.
Изучение гармонического согласия, царящего между хозяином и собакой, даёт чрезвычайно много для понимания психологии как людей, так и животных, а иногда бывает и очень увлекательным. Выбор собаки уже говорит о многом, а ещё больше можно узнать из отношений, складывающихся затем между этим человеком и его подопечным.
Как и у людей, полная противоположность характеров супругов, как и полное их сходство, часто гарантирует безоблачное счастье обеих сторон. Муж и жена, долго состоящие в браке, нередко становятся похожими друг на друга, как брат и сестра, и точно так же у хозяина и собаки вырабатывается общность манер и привычек, производящая подчас комическое и в то же время трогательное впечатление.
У опытных владельцев такое сходство усиливается благодаря выбору определённой породы или конкретной собаки, так как этот выбор обычно подсказывает симпатией и родственными чертами характера. Суки чау-чау, которых поочерёдно выбирала себе моя жена, могут служить типичным примером таких «симпатичных» и «гармонирующих» собак. То же относится ко мне самому, и наши друзья, хорошо знающие нас и наших собак, нередко развлекаются тем, что выискивают черты сходства между нами и ними. Собаки моей жены всегда особенно чистоплотны и в известной мере любят порядок. Они никогда не побегут напрямик через лужу, а проходя между клумбами или грядками, не наступят на взрыхлённую землю и не заденут ни единого растения, хотя их специально этому не обучали. Мои же собаки, увы, готовы валяться в любом мусоре и натаскивают в дом чудовищное количество грязи. Короче говоря, различия между нашими собаками аналогичны различиям моего характера и характера моей жены. Отчасти это объясняется тем, что жена всегда выбирает из нового помёта тех щенков, в которых преобладает наследственность более «благородных», сдержанных, почти как кошки, чистоплотных чау-чау, тогда как я предпочитаю потомство тех, в ком проявляется более живая и бойкая, хотя и безусловно более плебейская, натура их прародительницы, моей овчарки Титы.
Ещё одна аналогия обнаруживается в том, что собаки моей жены едят умеренно и изящно, а их кровные родственники, принадлежащие мне, предаются гнусному обжорству. Но почему так получается, право, сказать не могу.
На мой взгляд, «параллельная», или «гармонирующая», собака приносит человеку ощущение душевного равновесия и даже удовлетворения собой. Но все складывается по-иному с типом собак, обратным гармонирующему типу. Совсем недавно мне довелось наблюдать на улице иллюстрацию вышесказанного.
Бледный узкогрудый человек с хмурым тревожным лицом, одетый бедно, но респектабельно, как одеваются мелкие чиновники, и даже в пенсне, шёл в сопровождении тощей овчарки, которая уныло брела рядом с ним. В руке у него был тяжёлый хлыст, и, когда он внезапно остановился и собака на несколько сантиметров переступила запретную черту, рукоятка этого хлыста с силой опустилась на её нос, а на лице неизвестного отразилась такая чёрная ненависть и нервное раздражение, что я с трудом удержался, чтобы не вмешаться и не устроить публичный скандал. Держу пари на что угодно, что злополучная собака играла в жизни своего ещё более злополучного хозяина ту же роль, какую он сам играл в жизни своего, вероятно, столь же жалкого начальника.
СОБАКИ И ДЕТИ
Других нисколько не манило
Помериться с тобою силой.
Иное дело, что, любя,
Трепал меня ты, я – тебя.
У. Лендор
Мне не очень повезло в том смысле, что я провёл своё раннее детство без собаки. Моя мать принадлежала к поколению, которое только что открыло для себя микробов.
Тогда в зажиточных семьях большинство детей болело рахитом, потому что молоко стерилизовалось до тех пор, пока все витамины не разрушались полностью. Только когда я достиг мыслящего возраста и с меня можно было взять достаточно надёжное честное слово, что я не дам собаке облизывать себя, мне наконец было дозволено обзавестись первой в моей жизни собакой. К несчастью, этот пёсик оказался настоящим дураком и надолго отбил у меня всякое желание иметь собаку.
Я уже рассказывал вам об этом бесхребетном существ – таксе Кроки.
Мои же дети росли в теснейшем общении с собаками – в годы из раннего детства у нас было пять собак. Я словно сейчас вижу, как эти крошки, к неописуемому ужасу моей бедной мамы, проползали на четвереньках под животом огромной овчарки. Когда мой сын учился ходить, он имел обыкновение вцепляться в длинный хвост Титы, чтобы принять вертикальную позицию, необходимую для хождения на двух, а не на четырех конечностях. Тита переносила эту операцию с ангельским терпением, но едва малыш выпрямлялся и отпускал её истерзанный хвост, как она принималась вилять этим хвостом с таким облегчением, что, как правило, задевала своего маленького мучителя, и он снова валился на пол.
Чуткие собаки особенно ласковы с детьми любимого хозяина, словно они понимают, как дороги ему эти существа. И бояться, что собака причинит вред ребёнку, нелепо; наоборот, существует опасность, что собака, спуская детям слишком многое, может приучить их к грубости и неумению замечать чужую боль. Этого следует остерегаться, особенно когда речь идёт о крупных и добродушных псах вроде сенбернаров и ньюфаундлендов. Но обычно собаки прекрасно умеют уклоняться от слишком уж назойливого внимания детей – факт, обладающий значительной воспитательной ценностью; поскольку нормальные дети получают большое удовольствие от общества собак и огорчаются, когда те от них убегают, они вскоре начинают соображать, как следует себя вести, чтобы собаки видели в них хороших товарищей. В результате дети, хотя бы немного тактичные от природы, ещё в очень раннем возрасте привыкают считаться с другими.
Когда, придя в гости, я замечаю, что собака не избегает пяти-шестилетнего ребёнка, а спокойно к нему подходит, моё уважение и к ребёнку и ко всей семье немедленно возрастает.
К несчастью, дети наших соседей лишены той мягкости, которая необходима для общения с собакой. В окрестностях нашей деревни вы не встретите группы мальчишек, которых сопровождал бы собака – и тем более несколько собак.
Конечно, я знаю немало ребятишек, которые у себя дома ласковы с собаками, но стоит им собраться большой компанией, как в ней непременно отыщется хотя бы один любитель мучить животных, и он подчинит своему влиянию всех остальных. Как бы то ни было, но средняя нижнеавстрийская собака, завидев среднего нижнеавстрийского мальчика, пускается наутёк. Однако такое положение вещей отнюдь не обязательно, и существует оно далеко не везде. Например, в Белоруссии почти в любой деревне вы обязательно увидите на улице смешанную компанию мальчишек и собак – белоголовых карапузов пяти-семи лет и разнообразных дворняжек. Собаки нисколько не боятся мальчуганов, а, наоборот, питают к ним глубочайшее доверие, что позволяет многое узнать о характере и наклонностях этих малышей.
Самый удивительный из известных мне примеров дружбы между собакой и ребёнком относится к дням моего собственного детства. Ребёнком был мой будущий шурин, Петер Пфлаум, сын владельца замка Альтенберг, а собакой – огромный угольно-чёрный ньюфаундленд. Лорд, как звали ньюфаундленда, обладал поистине идеальным характером: он был храбр до безрассудства, предан, умен и благороден.
Петер же, как он любил похвастать и теперь, заслуженно слыл отпетым шалуном и проказником. И вот этого одиннадцатилетнего мальчика огромный ньюфаундленд выбрал своим хозяином, когда его уже взрослым, полуторагодовалым псом привезли в Альтенберг. Мне до сих пор непонятно, чем объяснялся его выбор, поскольку Лорд принадлежал к тому типу собак, которые обычно тяготеют к взрослым мужчинам – чаще всего к главе семейства. Возможно, тут какую-то роль сыграли рыцарственные побуждения, так как Петер был самым маленьким и слабым не только по сравнению со своими тремя братьями, но и со всей буйной компанией из множества мальчишек и двух-трех девочек – грозой альтенбергского леса, где ни играли в индейцев и устраивали взрывы очень реалистические, а зачастую и вполне реальные. Но хотел бы я посмотреть, какой мальчишка рискнёт ударить другого мальчишку, если собака, могучая, как лев, и чёрная, как ночь, тут же положит ему на плечи две тяжёлые лапы, обнажит у самого его носа огромные белоснежные зубы и угрожающе заворчит в тоне самой низкой органной трубы. Петер платил за эту преданность горячей любовью, и они с Лордом были неразлучны. В результате его образование несколько страдал, так как даже сам господин Нидермейер, строгий гувернёр мальчика, рано лишившегося отца, не осмеливался поднять голос на Петера – в противном случае из угла комнаты донеслось бы зловещее рокочущее рычание и к ним величественно приблизился бы чёрный лев, после чего господину Нидермейеру осталось бы только беспомощно пожать плечами и отвернуться.
Моя мать рассказывала мне о таком же случае в доме её родителей, где могучий леонбергер (эта порода также принадлежит к крупнейшим) избрал своей хозяйкой младшую из сестёр, которую, как и Петера, безжалостно тиранили старшие дети.
Я питаю предубеждение против людей – и даже очень маленьких детей, – которые боятся собак. Предубеждение это абсолютно неоправданно – вполне естественно, что маленькое существо при первом знакомстве пугается больших незнакомых собак и умеют обходиться с ними, вполне оправдано, так как на это способны лишь те, кто чувствует природу и животных.
Мои собственные дети становились заядлыми собачатниками ещё задолго до того, как им исполнялся год, и они даже подумать не могли, что собака способна причинить им зло. По этой причине моя дочь Агнесса, когда ей было около шести лет, напугала меня до полусмерти. Случилось это при следующих обстоятельствах. Однажды Агнесса и её брат вернулись с прогулки в сопровождении большой красивой овчарки, которая пристала к ним по дороге. Я решил, что собаке лет шесть-семь – в дальнейшем оказалось, что я не ошибся. Овчарка шла за детьми до самого дома, держалась «рядом». Она казалась пришибленной и дала мне погладить себя с большой неохотой, наморщив губы. Но к детям она льнула с непонятным упорством.