Страница:
III. Эта мера императора особенно смирила инквизиторов. Они нашли, однако, средство восстановить свою власть в 1538 году, когда должность вице-короля острова была поручена временно инквизитору дому Арнольдо Альбертино, который был затем назначен на епархию Пати в этом королевстве {Я говорил об этом инквизиторе в гл. XI этого сочинения.}. Его присутствие дало им смелость преследовать всякого, кто имел несчастие им не понравиться. Хорошо, что их деспотизм продолжался недолго, так как вице-король вернулся в Сицилию. Узнав, что отвращение жителей к инквизиции неизменно, он сообщил об этом императору, который в 1540 году продлил приостановку привилегий как необходимую меру на новый пятилетний срок. Не без законного мотива такое учреждение, как инквизиция, внушало ужас. Я докажу это, рассказывая об одном деле, случившемся в 1532 году, за три года до мятежа сицилийцев.
IV. Антонио Наполес, богатый житель острова, был заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Его сын Франческо прибег к папе и выдал Его Святейшеству это действие власти за презренную интригу нескольких людей из народа, которыми были одурачены инквизиторы, оказывая им ничем не оправдываемое доверие, потому что его отец вел себя с самого детства как хороший католик. Он сказал, что декан инквизиторов связался с врагами отца и держал его в тюрьме в течение пяти месяцев, к соблазну и недовольству жителей Палермо, не давая ему никакого средства к защите. Франческо умолял Его Святейшество не допускать инквизитора произносить приговор об участи его отца. Папа направил дело к дому Томасу Герреро и дому Себастиану Мартине-су, каноникам и его комиссарам в Сицилии. Едва мадридские инквизиторы узнали о папском решении, как поторопили императора и кардинала Манрике написать папе, что существование этой комиссии, как они жаловались в своем представлении, уничтожает привилегии святого трибунала Испании, от которого зависит Сицилия. Слабый Климент VII поспешил упразднить ее своим бреве, данным 25 июня 1532 года, и через Герреро переслал все документы процесса главному испанскому инквизитору. Последний для продолжения судопроизводства назначил по обязанности службы доктора дома Агустино Камарго, сицилийского инквизитора, или вместо него какого-либо другого члена той же инквизиции, так что Наполес очутился в руках своего преследователя. Он был осужден как еретик, лишен имущества, но допущен к примирению с Церковью с епитимьей пожизненного тюремного заключения. Кто осмелится предпринять оправдание поведения папы, кардинала и судей?
V. Сицилийские инквизиторы всегда рассчитывали на покровительство мадридского двора. Они были убеждены, что, распорядившись приостановить привилегии, он поступил так менее по политическому принципу, чем по снисхождению к сицилийцам. Они полагали с полным удовлетворением, что по прекращении опасений испанское правительство вернет им благосклонность, которой они раньше пользовались. Это произошло на самом деле, когда 27 февраля 1543 года император подписал королевский указ, аннулировавший в конце десятого года приостановку привилегий без предварительной меры особого декрета. Это событие восстановило в душе инквизиторов доверие и надежду на поддержку кардинала Таверы (который был все еще во главе государственного совета Испанской монархии, управляемой тогда принцем Астурийским, едва достигшим шестнадцатилетнего возраста). Они возымели смелость объявить маркизу де Терранове, о котором мы уже упоминали, об исполнении епитимьи, к которой его приговорили.
VI. Убеждаясь, что инквизиторы одержали победу, которую столько веских мотивов должны были делать, по крайней мере, сомнительной, не станешь удивляться, что они с радостью поджидали срока приостановки и нового декрета, который возобновлял прежние пожалования и даровал новые. Этот государев акт появился 16 июня 1546 года. Инквизиция решила достойно отпраздновать свою победу. Все было приготовлено для празднования величайшего из аутодафе, когда-либо виденного, и четверо заочно осужденных были сожжены фигурально. Подобная церемония происходила также в 1549 и в 1551 годах.
VII. Инквизиторы, ставши вновь заносчивыми, как некогда, беспощадно обращались с сицилийцами всех классов. Отсюда возникло новое возмущение против святого трибунала в Палермо в 1562 году, в момент, когда собирались обнародовать эдикт веры, который налагал на каждого жителя обязанность доносить на людей, виновных или подозреваемых в ереси, под страхом смертного греха, верховного отлучения или какой-либо другой епитимьи, установленной законами. Когда вице-королю удалось восстановить спокойствие, инквизиторы показали себя умереннее, по крайней мере пока ими владел страх. Вместо торжественных аутодафе, возбудивших негодование народа, они довольствовались в течение некоторого времени отравлением частных аутодафе в зале суда. Однако в 1569 году они распорядились устроить одно общее аутодафе, подавшее повод к маленькой истории, которая достойна упоминания.
VIII. Среди узников инквизиции находился один несчастный, пробудивший особый интерес к себе со стороны маркизы де Пескара, супруги вице-короля. Инквизиторы, убежденные, что в известных чрезвычайных обстоятельствах само благо инквизиции требовало угождения первому и могущественнейшему должностному лицу острова, даровали вице-королеве милость, не приводя в исполнение по отношению к обвиняемому решения трибунала. Но в то же время они уведомили главного инквизитора, чтобы избежать его упрека. Верховный совет, обсудив происшедшее, адресовал инквизиторам весьма энергичный выговор за присвоение не принадлежащего им права, принимая во внимание, что в делах этого свойства заступничество не может быть допущено. Разве не действовали вопреки закону бесчисленное множество раз эти советники? Сколько раз их преемники давали такому нарушению множество примеров? Хорошо было бы, если бы они постоянно так поступали! Человечество приветствовало бы эту благожелательность, которая слишком часто бывала благосклонна к убийцам и публичным ворам.
IX. Пока остров Мальта [722] составлял часть Испанской монархии, он был подчинен сицилийской инквизиции, и инквизиторы этой страны имели здесь своего уполномоченного, секретаря суда, альгвасила [723] и чиновников, которым были поручены судебные дела. Когда Мальта была уступлена рыцарям св. Иоанна Иерусалимского, которые только что потеряли остров Родос [724], гроссмейстер учредил здесь свое управление. Было бы противно его достоинству дозволить в стране (в которой он имел верховную власть) практику иноземной юрисдикции, особенно когда он получил от римской курии право духовной власти через посредство священников, которых он выбирал из своего ордена и которым передавал как генеральным викариям власть почти епископскую, особенную.
X. Один человек был арестован на острове как еретик. Известно, что сицилийская инквизиция получила сведения на его счет. Гроссмейстер письменно потребовал их. Инквизиторы обратились к верховному совету. Последний, 17 мая 1575 года, предписал им не только не посылать их, но и потребовать себе заключенного. Несправедливость подобной претензии очевидна. Она является новым доказательством духа честолюбия, старавшегося шириться и властвовать везде. Гроссмейстер, решившись защищать свои права, велел расследовать процесс обвиняемого на самом острове и только по поводу происшедших здесь фактов; по окончании следствия он приказал судить обвиняемого, который был оправдан. Этот энергичный поступок не понравился сицилийской инквизиции, которая в целях мести воспользовалась на следующий год представившимся ей случаем.
XI. Дон Педро де ла Рока, испанец, рыцарь Мальтийского ордена, убил в Мессине [725] первого альгвасила сицилийской инквизиции. Он был арестован и посажен в секретную тюрьму святого трибунала. Гроссмейстер потребовал к себе рыцаря, так как только он имел право его судить. Совет, запрошенный инквизиторами, приказал постановить приговор об участи обвиняемого и покарать его как человекоубийцу. Главный инквизитор сообщил эту резолюцию Филиппу II, который написал гроссмейстеру, чтобы покончить с этим разногласием.
XII. Распри между светской властью и инквизицией свирепствовали в Сицилии в не меньшей степени, чем в других странах, где была установлена инквизиция. В 1580 и 1597 годах были приняты меры для их прекращения. Но это было тщетно, и сицилийцы лицезрели скандал преследования инквизиторами по суду в 1606 году и поражения их цензурами герцога де Фриаса, коннетабля Кастилии, вице-короля и генерал-губернатора острова. Множество дел такого рода, всегда возбуждавших волнение и удивление в народе, обязало правительство прибегать к различным средствам примирения, откуда возникли конкордаты 1631 и 1636 годов, которые не были удачнее уже подписанных.
XIII. В 1592 году герцог Альба, бывший тогда вице-королем, употребил косвенное средство для обуздания дерзости инквизиторов. Видя, что герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, кавалеры разных орденов, генералы и другие военные лица вступили в конгрегацию чиновников святого трибунала по подстрекательству инквизиторов, чтобы пользоваться привилегиями и держать народ в подчинении и страхе, герцог Альба представил королю, что могущество государя и власть наместника почти ничтожны на острове и останутся таковыми и дальше, пока эти разные общественные слои будут пользоваться привилегиями, действие коих состоит в нейтрализации мер правительства и в обращении против самой администрации ее бессилия заставить повиноваться себе. Карл II сознал, насколько этот порядок вещей противоречит достоинству его короны, и запретил каждому королевскому служащему пользоваться этими прерогативами даже в случае, если он приобрел бы титул чиновника или должностного лица инквизиции. Народ начал тогда менее уважать трибунал, и эта эпоха была началом его падения.
XIV. В 1713 году Сицилия перестала принадлежать короне Испании, и Карл Бурбон [726] получил в 1739 году папскую буллу, создававшую для этой страны должность главного инквизитора, независимого от испанского. Новое правительство не удовольствовалось этой полезной реформой, и Фердинанд IV [727], наследовавший Карлу, упразднил ненавистный трибунал в 1782 году.
XV. В течение двухсот семидесяти девяти лет своего существования трибунал декретировал торжественные общие аутодафе, о которых говорил Мюнтер, и другие частные, справлявшиеся в самой зале его заседаний. Аутодафе первых времен его основания устраивались против новохристиан, иудействовавших или возвращавшихся к магометанству; было несколько аутодафе против содомитов или двоеженцев. Впоследствии аутодафе подобного рода были менее многочисленны, и трибунал судил по преимуществу лютеран, колдунов и священников, злоупотреблявших исповедью для обольщения и развращения женщин. Наконец, в последнюю эпоху, кроме отмеченных мною виновных, инквизиция карала приверженцев Молиноса [728], философов, подозреваемых в неверии, и сторонников разных осужденных мнений.
XVI. Совершенно не соответствует истине, согласно документам архивов испанской инквизиции, будто сицилийская инквизиция, как это утверждал Мюнтер, карала политические заблуждения и будто этот трибунал, подобно всем другим, был установлен с этой целью. Нельзя найти ни одного примера лица, арестованного за политические убеждения, какими бы опасными их ни считали, раньше царствования Филиппа II. Политике этого государя удалось выдать за заподозренных в ереси всех испанцев, позволявших себе или осмеливавшихся браться за вещи, которым правительство имело особенный повод противиться. Эта мера казалась ему предпочтительнее вмешательства других судов. Действительно, она помогала лучше узнавать виновных, делая из доноса обязанность, и страх, внушаемый святым трибуналом, был гораздо более способен импонировать. Следует, однако, сознаться, что к такому средству прибегали редко, даже в царствование этого государя.
XVII. Карл IV [729] следовал правилу Филиппа II запрещать косвенным путем книги, имевшие предметом французскую революцию; он объявил указом 1789 года, что преступление ереси содержится во всем том, что стремится или способствует пропаганде революционных идей. Эти идеи квалифицировались как своего рода догматическое заблуждение, противное учению св. Петра и св. Павла, которые обязывают христиан подчиняться и повиноваться даже дурным государям не только за страх, но и за совесть [730].
XVIII. Из любви к истине и из долга чести, который она вызывает, я должен заявить, что не видал, не читал и не слыхал, чтобы кто-либо был арестован со времени обнародования указа за чтение запрещенных книг, если только он в то же время не поддерживал, не писал и не распространял высказываний и мыслей, объявленных еретическими и признанных таковыми. В этом пункте истории и политики обманулись иноземные писатели, трактовавшие об испанской инквизиции и утверждавшие, что в последнее время она была шпионским трибуналом, находившимся в полном распоряжении правительства для борьбы с политическими убеждениями, внушавшими правительству подозрение. Эти философы (я повторяю) были плохо осведомлены. Их промах произошел оттого, что по прекращении общих аутодафе инквизиторы почти только и занимались обнародованием указов против чтения и обращения книг, брошюр (известных в Испании под именем листовок - folletos) и сочинений, в которых говорилось о философских изречениях, о естественном праве, о международном праве, о публичном праве. Они могли бы увериться из свидетельства послов их правительств, что не проходило ни одного года без того, чтобы не было двух или нескольких малых публичных аутодафе, справлявшихся в залах суда инквизиции, при открытых дверях и в присутствии множества приглашенных свидетелей, кроме четырех или пяти малых тайных аутодафе, которые имели свидетелями в тех же залах только должностных лиц и служащих суда, обязанных присягой по свойству их службы. Когда я буду говорить об инквизиции нашего века, я приведу некоторые из этих аутодафе того и другого вида. Я уже говорил об аутодафе одного марсельского француза, ходатайствовавшего о чести служить испанскому королю в качестве телохранителя {См. гл. IX этого сочинения.}.
XIX. Мюнтер признает, что сицилийская инквизиция сожгла за время ее существования двести одного человека живьем и двести семьдесят девять фигурально, что доводит число казненных до четырехсот восьмидесяти. Но к этому числу следует прибавить около трех тысяч обвиняемых, присужденных к епитимьям, потому что в Испании численность последних всегда была, по крайней мере, в шесть раз больше количества осужденных на смертную казнь. И если в Сицилии не осудили большого числа крещеных евреев за отступничество и ложное обращение, можно быть уверенным, что было возбуждено много процессов против мавров и ренегатов, которых разные побуждения заставляли переходить из Африки в Сицилию, где они просили крещения, а потом возвращались в магометанство. Я не учитываю чрезвычайной пропорции, представляемой картиной первых лет испанской инквизиции. Из этой истории уже видно, что на одного приговоренного к сожжению приходилось более пятисот подвергнутых епитимьям и что число последних было в отношении шести к одному в позднейшие времена в севильском списке.
XX. Мюнтер не назвал преступления, за которое каждый был осужден. Всякий раз, как бывало общее или частное аутодафе, обвиняемому читался приговор с его обвинениями. В этом изложении оповещается, какова природа преступления. Оно затем обозначалось в надписи на санбенито. Ее вывешивали в приходской церкви обвиняемого, чтобы каждый мог ее прочесть, и она излагалась в следующем виде: Франсиско де Севилья, житель Севильи, осужденный как иудействующий еретик в 1483 году. Вместо слова осужденный употребляют слово епитимийный в соответствии с свойством наказания и вместо слова иудействующий ставят название ереси, за которую обвиняемый был наказан.
XXI. В 1546 году, соответствующем службе кардинала Лоайсы, насчитывается на каждую испанскую инквизицию восемь человек, сожженных живьем, четыре - фигурально и сорок присужденных к епитимьям. Все это дает для пятнадцати трибуналов итог в семьсот восемьдесят человек, настигнутых законами инквизиции, то есть сто двадцать человек первого класса, шестьдесят - второго и шестьсот - третьего.
Глава XVIII
ВАЖНЫЕ ДЕЛА, ПРОИСШЕДШИЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВОСЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА. РЕЛИГИЯ КАРЛА V В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ
Статья первая
ПРОЦЕССЫ, РЕШЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВАЛЬДЕСА
I. Дом Фернандо Вальдес был преемником кардинала Лоайсы в должности архиепископа Севильи и главного инквизитора. В момент своего нового назначения он был епископом Сигенсы и председателем королевского совета Кастилии, раньше пробыв последовательно членом большой коллегии св. Варфоломея в Саламанке, административного совета архиепископии Толедо вместо кардинала Хименеса де Сиснероса, инспектором инквизиции [731] в Куэнсе и членом королевского совета Наварры, каноником митрополичьей церкви Сант-Яго в Галисии, членом верховного совета инквизиции, членом государственного совета, епископом Эльны, Оренсе, Овьедо и Леона и председателем королевского апелляционного суда в Вальядолиде. Вальдес достиг шестидесяти четырех лет в 1547 году, пройдя все эти места и должности. Столько почестей не могли сделать его нечувствительным к огорчению по причине того, что он не получил кардинальской шляпы, как его предшественники, а кафедру Толедо занял дом Бартоломео Карранса. Ощущаемая им досада была истинным мотивом жестокого преследования, которому он подверг Каррансу. Если обратить внимание, что ему было шестьдесят шесть лет, когда он обнаружил столько ненависти, гордости и злобы, нельзя воздержаться от подозрения, вопреки его наружному усердию к религии и интересам инквизиции, что он не имел горячей веры в бессмертие души, потому что его не остановил страх близкой смерти.
II. Папа одобрил назначение Вальдеса 20 января 1547 года, и новый главный инквизитор вступил в должность в субботу 19 февраля того же года, в присутствии двух секретарей совета, одним из которых был знаменитый Херонимо Сурита, точный и правдивый автор Летописи Арагона. Вальдес сильно занялся запрещением книг и приложил величайшее старание к воспрепятствованию ввоза тех, которые могли распространить заблуждения Лютера и его протестантских комментаторов {См. гл. XIII этого сочинения.}.
III. Я думаю, что Вальдес был первым и истинным виновником дурного вкуса, установившегося в церковной науке. Распространение этого дурного вкуса было так повсеместно, что, за исключением небольшого числа умных людей, сумевших от него уберечься, его господство было заметно в Испании со времени царствования Филиппа II и учреждения ордена иезуитов до их изгнания. Множество костров Вальядолида, Севильи, Толедо, Мурсии и нескольких других городов и указы Фернандо Вальдеса устрашили умы людей и дали торжество системе невежества, поддерживаемого инквизицией. Поэтому из немалого числа испанских ученых, присутствовавших на Тридентском соборе [732], никто не оставил по смерти наследника хорошего вкуса. Многие были преследуемы инквизицией, потому что для подозрения в лютеранстве достаточно было знать восточные языки, особенно греческий и еврейский, и утверждать, что нельзя без их знания быть богословом, глубоко сведущим в Священном Писании, подлинники которого написаны на этих двух языках. Разве не естественно, что в результате системы, столь способной привести в уныние, должно было явиться желание посвятить себя такому роду занятий, который не подвергает человека опасности быть преследуемым?
IV. Тогда-то увидали богословов, которые добивались славы прослыть учеными, прикрепиться к схоластическому богословию [733] и составлять (по правилам этого презренного метода) курсы, итоги и сокращения морали, основанием которых служили для них одни лишь папские буллы. Если некоторые из этих горе-богословов писали по канонической дисциплине или по церковной истории, то их труды, насыщенные ультрамонтанским [734] духом, устанавливали верховенство папы над Вселенскими соборами, насилуя бесчисленное множество текстов и авторитетов первых семи веков церкви, когда факты и мнения на этот счет были совершенно иные и когда сами папы в своих трудах и в своем образе действий признавали принципы, совершенно противоположные. Тогда-то расцвело это множество итогов (summa), сокращений (compendium) и небольших трактатов о морали, которые, так сказать, наводнили XVII и первую половину XVIII века, пока события понтификата Климента XIII [735], относящиеся к государям из дома Бурбонов, царствовавшим тогда в Испании, во Франции, в Неаполе и в Парме [736], и изгнание иезуитов при Клименте XIV [737] не открыли глаза и не вернули умы к истинным источникам, то есть к соборам, к творениям первых Отцов Церкви и к таким действительно классическим авторам, как Ван-Эспен [738] и др.
V. Главный инквизитор Фернандо Вальдес постоянно обнаруживал почти кровожадные инстинкты во время своего управления. Они привели его к ходатайству пред папой о позволении приговаривать лютеран к сожжению, хотя бы они не были вторично впавшими в ересь и просили о примирении с Церковью. Если бы он предпочел метод точной критики, он не дерзнул бы считать еретическими такие предположения, которые формально не противоречили определенным членам веры. Правоверные богословы этого века, углубивши догматическую теологию при помощи восточных языков, распространили бы вкус к хорошим исследованиям и дали бы торжествовать естественному богословию, принципы которого суть правила здравого смысла и которое служит в настоящее время основанием трактатов и решений каждого богослова и канониста, наделенного рассудительностью и одаренного здравой критикой.
VI. Презрение этих правил заставило течь потоки крови и привело в ужас Испанию во время управления Вальдеса; о характере его управления достаточно говорят число и достоинство жертв. Я приведу только самые знаменитые, сожженные до времени отречения Карла V от престола, потому что считаю нужным написать отдельную статью о событиях этого рода, принадлежащих к эпохе царствования Филиппа II, государя, которого божественное Провидение избрало бичом человечества под названием, столь недостойно узурпированным, неутомимого защитника католической религии.
VII. История считает 8 марта 1550 года днем смерти св. Иоанна Божия [739], основателя в Гранаде ордена братьев милосердия, члены которого должны были посвящать себя заботе и призрению бедных больных. До сих пор в Европе была еще неизвестна система управления общественным попечением в пользу разных классов неимущих, которая с того времени принята правительствами. Св. Иоанн Божий решил основать общину монахов, сведущих в медицине, хирургии и приготовлении лекарств и способных взять на себя это почтенное служение. Духовным руководителем св. Иоанна Божия долгое время был достопочтенный Хуан д'Авила {См. гл. XIV этого сочинения.}, которого мы видели заключенным в тюрьму инквизиции. Ученик, будучи арестован в Фуэнта-Овехуне, готовился быть заключенным в тюрьму святого трибунала в Кордове как подозреваемый в магии и некромантии, когда его невиновность была доказана {Болланд. Деяния святых (Acta sanctorum). Т. I, под 8-м числом марта.}.
VIII. Среди осужденных, появившихся на аутодафе Севильи в 1552 году, находился Хуан Хилъ, уроженец Ольверы в Арагоне, каноник-учитель митрополичьей церкви того же города. Он более известен под именем доктора Эгидия [740]. Сначала он был приговорен как сильно заподозренный к отречению от лютеранской ереси и к епитимье. Четыре года спустя после его смерти, происшедшей в 1556 году, он был предан суду по обвинению в рецидиве; его труп был вырыт и сожжен вместе с изображением в 1560 году. Его память объявили лишенною чести и имущество конфискованным за то, что он умер в чувствах лютеранина. Товарищем по несчастью в его тюремном заключении был Райнальдо Гонсалес де Монтес, которому удалось бежать, и он был сожжен фигурально как лютеранин и заочно осужденный. Под именем Регинальда Гонсалъвия Монтануса он опубликовал в Гейдельберге в 1567 году труд об испанской инквизиции, поместив там несколько деталей о докторе Хуане Хиле. Он захвачен лютеранскими мнениями в такой же степени, как и большинство католических богословов университетов и школ своими собственными системами, когда ими овладевает предубеждение и дух партийности. Он передает нам, что Эгидий учился богословию в Алькала-де-Энаресе [741] и получил там степень доктора. Он приобрел столь блестящую репутацию, что его сравнивали с Пьером Ломбаром [742], св. Фомой Аквинатом [743], Иоанном Скоттом [744] и другими заслуженными богословами. Его таланты побудили севильский капитул предложить ему в 1537 году единогласно и без предварительного конкурса место каноника по кафедре соборного проповедника, вакантной по смерти доктора Александра. Эгидий очень мало был способен к тому, чтобы стать хорошим проповедником: он надоел слушателям, и каноники раскаивались в его назначении.
IX. Родриго де Валеро (о котором я скажу впоследствии) сказал Эгидию, что книги, в которых он почерпнул свои no-знания, ничего не стоят, принципы, излагаемые им с кафедры, не доставят удовольствия и он не станет действительно просвещенным и сильным в учении, если не будет день и ночь изучать Библию. Эгидий последовал совету Родриго и обрадовался избранию своего нового метода, подружившись с доктором Константином Пенсе де ла Фуэнте и учителем Варгасом, о которых будет речь в другом месте этой истории как о личностях, очень известных среди лютеран. Со временем Эгидий нашел особый прием проповеди, который был настолько приятен народу и образованным людям, что вскоре забыли о той скуке, которую раньше причиняли его проповеди, и слушатели удивлялись блестящим качествам, которые не только были приобретены Эгидием, но, казалось, увеличивались со дня на день. Успехи и знаки одобрения, награждавшие его заслуги, доставили ему тем более опасных врагов, что его поведение не давало никакого повода к жалобам и ропоту.
IV. Антонио Наполес, богатый житель острова, был заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Его сын Франческо прибег к папе и выдал Его Святейшеству это действие власти за презренную интригу нескольких людей из народа, которыми были одурачены инквизиторы, оказывая им ничем не оправдываемое доверие, потому что его отец вел себя с самого детства как хороший католик. Он сказал, что декан инквизиторов связался с врагами отца и держал его в тюрьме в течение пяти месяцев, к соблазну и недовольству жителей Палермо, не давая ему никакого средства к защите. Франческо умолял Его Святейшество не допускать инквизитора произносить приговор об участи его отца. Папа направил дело к дому Томасу Герреро и дому Себастиану Мартине-су, каноникам и его комиссарам в Сицилии. Едва мадридские инквизиторы узнали о папском решении, как поторопили императора и кардинала Манрике написать папе, что существование этой комиссии, как они жаловались в своем представлении, уничтожает привилегии святого трибунала Испании, от которого зависит Сицилия. Слабый Климент VII поспешил упразднить ее своим бреве, данным 25 июня 1532 года, и через Герреро переслал все документы процесса главному испанскому инквизитору. Последний для продолжения судопроизводства назначил по обязанности службы доктора дома Агустино Камарго, сицилийского инквизитора, или вместо него какого-либо другого члена той же инквизиции, так что Наполес очутился в руках своего преследователя. Он был осужден как еретик, лишен имущества, но допущен к примирению с Церковью с епитимьей пожизненного тюремного заключения. Кто осмелится предпринять оправдание поведения папы, кардинала и судей?
V. Сицилийские инквизиторы всегда рассчитывали на покровительство мадридского двора. Они были убеждены, что, распорядившись приостановить привилегии, он поступил так менее по политическому принципу, чем по снисхождению к сицилийцам. Они полагали с полным удовлетворением, что по прекращении опасений испанское правительство вернет им благосклонность, которой они раньше пользовались. Это произошло на самом деле, когда 27 февраля 1543 года император подписал королевский указ, аннулировавший в конце десятого года приостановку привилегий без предварительной меры особого декрета. Это событие восстановило в душе инквизиторов доверие и надежду на поддержку кардинала Таверы (который был все еще во главе государственного совета Испанской монархии, управляемой тогда принцем Астурийским, едва достигшим шестнадцатилетнего возраста). Они возымели смелость объявить маркизу де Терранове, о котором мы уже упоминали, об исполнении епитимьи, к которой его приговорили.
VI. Убеждаясь, что инквизиторы одержали победу, которую столько веских мотивов должны были делать, по крайней мере, сомнительной, не станешь удивляться, что они с радостью поджидали срока приостановки и нового декрета, который возобновлял прежние пожалования и даровал новые. Этот государев акт появился 16 июня 1546 года. Инквизиция решила достойно отпраздновать свою победу. Все было приготовлено для празднования величайшего из аутодафе, когда-либо виденного, и четверо заочно осужденных были сожжены фигурально. Подобная церемония происходила также в 1549 и в 1551 годах.
VII. Инквизиторы, ставши вновь заносчивыми, как некогда, беспощадно обращались с сицилийцами всех классов. Отсюда возникло новое возмущение против святого трибунала в Палермо в 1562 году, в момент, когда собирались обнародовать эдикт веры, который налагал на каждого жителя обязанность доносить на людей, виновных или подозреваемых в ереси, под страхом смертного греха, верховного отлучения или какой-либо другой епитимьи, установленной законами. Когда вице-королю удалось восстановить спокойствие, инквизиторы показали себя умереннее, по крайней мере пока ими владел страх. Вместо торжественных аутодафе, возбудивших негодование народа, они довольствовались в течение некоторого времени отравлением частных аутодафе в зале суда. Однако в 1569 году они распорядились устроить одно общее аутодафе, подавшее повод к маленькой истории, которая достойна упоминания.
VIII. Среди узников инквизиции находился один несчастный, пробудивший особый интерес к себе со стороны маркизы де Пескара, супруги вице-короля. Инквизиторы, убежденные, что в известных чрезвычайных обстоятельствах само благо инквизиции требовало угождения первому и могущественнейшему должностному лицу острова, даровали вице-королеве милость, не приводя в исполнение по отношению к обвиняемому решения трибунала. Но в то же время они уведомили главного инквизитора, чтобы избежать его упрека. Верховный совет, обсудив происшедшее, адресовал инквизиторам весьма энергичный выговор за присвоение не принадлежащего им права, принимая во внимание, что в делах этого свойства заступничество не может быть допущено. Разве не действовали вопреки закону бесчисленное множество раз эти советники? Сколько раз их преемники давали такому нарушению множество примеров? Хорошо было бы, если бы они постоянно так поступали! Человечество приветствовало бы эту благожелательность, которая слишком часто бывала благосклонна к убийцам и публичным ворам.
IX. Пока остров Мальта [722] составлял часть Испанской монархии, он был подчинен сицилийской инквизиции, и инквизиторы этой страны имели здесь своего уполномоченного, секретаря суда, альгвасила [723] и чиновников, которым были поручены судебные дела. Когда Мальта была уступлена рыцарям св. Иоанна Иерусалимского, которые только что потеряли остров Родос [724], гроссмейстер учредил здесь свое управление. Было бы противно его достоинству дозволить в стране (в которой он имел верховную власть) практику иноземной юрисдикции, особенно когда он получил от римской курии право духовной власти через посредство священников, которых он выбирал из своего ордена и которым передавал как генеральным викариям власть почти епископскую, особенную.
X. Один человек был арестован на острове как еретик. Известно, что сицилийская инквизиция получила сведения на его счет. Гроссмейстер письменно потребовал их. Инквизиторы обратились к верховному совету. Последний, 17 мая 1575 года, предписал им не только не посылать их, но и потребовать себе заключенного. Несправедливость подобной претензии очевидна. Она является новым доказательством духа честолюбия, старавшегося шириться и властвовать везде. Гроссмейстер, решившись защищать свои права, велел расследовать процесс обвиняемого на самом острове и только по поводу происшедших здесь фактов; по окончании следствия он приказал судить обвиняемого, который был оправдан. Этот энергичный поступок не понравился сицилийской инквизиции, которая в целях мести воспользовалась на следующий год представившимся ей случаем.
XI. Дон Педро де ла Рока, испанец, рыцарь Мальтийского ордена, убил в Мессине [725] первого альгвасила сицилийской инквизиции. Он был арестован и посажен в секретную тюрьму святого трибунала. Гроссмейстер потребовал к себе рыцаря, так как только он имел право его судить. Совет, запрошенный инквизиторами, приказал постановить приговор об участи обвиняемого и покарать его как человекоубийцу. Главный инквизитор сообщил эту резолюцию Филиппу II, который написал гроссмейстеру, чтобы покончить с этим разногласием.
XII. Распри между светской властью и инквизицией свирепствовали в Сицилии в не меньшей степени, чем в других странах, где была установлена инквизиция. В 1580 и 1597 годах были приняты меры для их прекращения. Но это было тщетно, и сицилийцы лицезрели скандал преследования инквизиторами по суду в 1606 году и поражения их цензурами герцога де Фриаса, коннетабля Кастилии, вице-короля и генерал-губернатора острова. Множество дел такого рода, всегда возбуждавших волнение и удивление в народе, обязало правительство прибегать к различным средствам примирения, откуда возникли конкордаты 1631 и 1636 годов, которые не были удачнее уже подписанных.
XIII. В 1592 году герцог Альба, бывший тогда вице-королем, употребил косвенное средство для обуздания дерзости инквизиторов. Видя, что герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, кавалеры разных орденов, генералы и другие военные лица вступили в конгрегацию чиновников святого трибунала по подстрекательству инквизиторов, чтобы пользоваться привилегиями и держать народ в подчинении и страхе, герцог Альба представил королю, что могущество государя и власть наместника почти ничтожны на острове и останутся таковыми и дальше, пока эти разные общественные слои будут пользоваться привилегиями, действие коих состоит в нейтрализации мер правительства и в обращении против самой администрации ее бессилия заставить повиноваться себе. Карл II сознал, насколько этот порядок вещей противоречит достоинству его короны, и запретил каждому королевскому служащему пользоваться этими прерогативами даже в случае, если он приобрел бы титул чиновника или должностного лица инквизиции. Народ начал тогда менее уважать трибунал, и эта эпоха была началом его падения.
XIV. В 1713 году Сицилия перестала принадлежать короне Испании, и Карл Бурбон [726] получил в 1739 году папскую буллу, создававшую для этой страны должность главного инквизитора, независимого от испанского. Новое правительство не удовольствовалось этой полезной реформой, и Фердинанд IV [727], наследовавший Карлу, упразднил ненавистный трибунал в 1782 году.
XV. В течение двухсот семидесяти девяти лет своего существования трибунал декретировал торжественные общие аутодафе, о которых говорил Мюнтер, и другие частные, справлявшиеся в самой зале его заседаний. Аутодафе первых времен его основания устраивались против новохристиан, иудействовавших или возвращавшихся к магометанству; было несколько аутодафе против содомитов или двоеженцев. Впоследствии аутодафе подобного рода были менее многочисленны, и трибунал судил по преимуществу лютеран, колдунов и священников, злоупотреблявших исповедью для обольщения и развращения женщин. Наконец, в последнюю эпоху, кроме отмеченных мною виновных, инквизиция карала приверженцев Молиноса [728], философов, подозреваемых в неверии, и сторонников разных осужденных мнений.
XVI. Совершенно не соответствует истине, согласно документам архивов испанской инквизиции, будто сицилийская инквизиция, как это утверждал Мюнтер, карала политические заблуждения и будто этот трибунал, подобно всем другим, был установлен с этой целью. Нельзя найти ни одного примера лица, арестованного за политические убеждения, какими бы опасными их ни считали, раньше царствования Филиппа II. Политике этого государя удалось выдать за заподозренных в ереси всех испанцев, позволявших себе или осмеливавшихся браться за вещи, которым правительство имело особенный повод противиться. Эта мера казалась ему предпочтительнее вмешательства других судов. Действительно, она помогала лучше узнавать виновных, делая из доноса обязанность, и страх, внушаемый святым трибуналом, был гораздо более способен импонировать. Следует, однако, сознаться, что к такому средству прибегали редко, даже в царствование этого государя.
XVII. Карл IV [729] следовал правилу Филиппа II запрещать косвенным путем книги, имевшие предметом французскую революцию; он объявил указом 1789 года, что преступление ереси содержится во всем том, что стремится или способствует пропаганде революционных идей. Эти идеи квалифицировались как своего рода догматическое заблуждение, противное учению св. Петра и св. Павла, которые обязывают христиан подчиняться и повиноваться даже дурным государям не только за страх, но и за совесть [730].
XVIII. Из любви к истине и из долга чести, который она вызывает, я должен заявить, что не видал, не читал и не слыхал, чтобы кто-либо был арестован со времени обнародования указа за чтение запрещенных книг, если только он в то же время не поддерживал, не писал и не распространял высказываний и мыслей, объявленных еретическими и признанных таковыми. В этом пункте истории и политики обманулись иноземные писатели, трактовавшие об испанской инквизиции и утверждавшие, что в последнее время она была шпионским трибуналом, находившимся в полном распоряжении правительства для борьбы с политическими убеждениями, внушавшими правительству подозрение. Эти философы (я повторяю) были плохо осведомлены. Их промах произошел оттого, что по прекращении общих аутодафе инквизиторы почти только и занимались обнародованием указов против чтения и обращения книг, брошюр (известных в Испании под именем листовок - folletos) и сочинений, в которых говорилось о философских изречениях, о естественном праве, о международном праве, о публичном праве. Они могли бы увериться из свидетельства послов их правительств, что не проходило ни одного года без того, чтобы не было двух или нескольких малых публичных аутодафе, справлявшихся в залах суда инквизиции, при открытых дверях и в присутствии множества приглашенных свидетелей, кроме четырех или пяти малых тайных аутодафе, которые имели свидетелями в тех же залах только должностных лиц и служащих суда, обязанных присягой по свойству их службы. Когда я буду говорить об инквизиции нашего века, я приведу некоторые из этих аутодафе того и другого вида. Я уже говорил об аутодафе одного марсельского француза, ходатайствовавшего о чести служить испанскому королю в качестве телохранителя {См. гл. IX этого сочинения.}.
XIX. Мюнтер признает, что сицилийская инквизиция сожгла за время ее существования двести одного человека живьем и двести семьдесят девять фигурально, что доводит число казненных до четырехсот восьмидесяти. Но к этому числу следует прибавить около трех тысяч обвиняемых, присужденных к епитимьям, потому что в Испании численность последних всегда была, по крайней мере, в шесть раз больше количества осужденных на смертную казнь. И если в Сицилии не осудили большого числа крещеных евреев за отступничество и ложное обращение, можно быть уверенным, что было возбуждено много процессов против мавров и ренегатов, которых разные побуждения заставляли переходить из Африки в Сицилию, где они просили крещения, а потом возвращались в магометанство. Я не учитываю чрезвычайной пропорции, представляемой картиной первых лет испанской инквизиции. Из этой истории уже видно, что на одного приговоренного к сожжению приходилось более пятисот подвергнутых епитимьям и что число последних было в отношении шести к одному в позднейшие времена в севильском списке.
XX. Мюнтер не назвал преступления, за которое каждый был осужден. Всякий раз, как бывало общее или частное аутодафе, обвиняемому читался приговор с его обвинениями. В этом изложении оповещается, какова природа преступления. Оно затем обозначалось в надписи на санбенито. Ее вывешивали в приходской церкви обвиняемого, чтобы каждый мог ее прочесть, и она излагалась в следующем виде: Франсиско де Севилья, житель Севильи, осужденный как иудействующий еретик в 1483 году. Вместо слова осужденный употребляют слово епитимийный в соответствии с свойством наказания и вместо слова иудействующий ставят название ереси, за которую обвиняемый был наказан.
XXI. В 1546 году, соответствующем службе кардинала Лоайсы, насчитывается на каждую испанскую инквизицию восемь человек, сожженных живьем, четыре - фигурально и сорок присужденных к епитимьям. Все это дает для пятнадцати трибуналов итог в семьсот восемьдесят человек, настигнутых законами инквизиции, то есть сто двадцать человек первого класса, шестьдесят - второго и шестьсот - третьего.
Глава XVIII
ВАЖНЫЕ ДЕЛА, ПРОИСШЕДШИЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВОСЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА. РЕЛИГИЯ КАРЛА V В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ
Статья первая
ПРОЦЕССЫ, РЕШЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВАЛЬДЕСА
I. Дом Фернандо Вальдес был преемником кардинала Лоайсы в должности архиепископа Севильи и главного инквизитора. В момент своего нового назначения он был епископом Сигенсы и председателем королевского совета Кастилии, раньше пробыв последовательно членом большой коллегии св. Варфоломея в Саламанке, административного совета архиепископии Толедо вместо кардинала Хименеса де Сиснероса, инспектором инквизиции [731] в Куэнсе и членом королевского совета Наварры, каноником митрополичьей церкви Сант-Яго в Галисии, членом верховного совета инквизиции, членом государственного совета, епископом Эльны, Оренсе, Овьедо и Леона и председателем королевского апелляционного суда в Вальядолиде. Вальдес достиг шестидесяти четырех лет в 1547 году, пройдя все эти места и должности. Столько почестей не могли сделать его нечувствительным к огорчению по причине того, что он не получил кардинальской шляпы, как его предшественники, а кафедру Толедо занял дом Бартоломео Карранса. Ощущаемая им досада была истинным мотивом жестокого преследования, которому он подверг Каррансу. Если обратить внимание, что ему было шестьдесят шесть лет, когда он обнаружил столько ненависти, гордости и злобы, нельзя воздержаться от подозрения, вопреки его наружному усердию к религии и интересам инквизиции, что он не имел горячей веры в бессмертие души, потому что его не остановил страх близкой смерти.
II. Папа одобрил назначение Вальдеса 20 января 1547 года, и новый главный инквизитор вступил в должность в субботу 19 февраля того же года, в присутствии двух секретарей совета, одним из которых был знаменитый Херонимо Сурита, точный и правдивый автор Летописи Арагона. Вальдес сильно занялся запрещением книг и приложил величайшее старание к воспрепятствованию ввоза тех, которые могли распространить заблуждения Лютера и его протестантских комментаторов {См. гл. XIII этого сочинения.}.
III. Я думаю, что Вальдес был первым и истинным виновником дурного вкуса, установившегося в церковной науке. Распространение этого дурного вкуса было так повсеместно, что, за исключением небольшого числа умных людей, сумевших от него уберечься, его господство было заметно в Испании со времени царствования Филиппа II и учреждения ордена иезуитов до их изгнания. Множество костров Вальядолида, Севильи, Толедо, Мурсии и нескольких других городов и указы Фернандо Вальдеса устрашили умы людей и дали торжество системе невежества, поддерживаемого инквизицией. Поэтому из немалого числа испанских ученых, присутствовавших на Тридентском соборе [732], никто не оставил по смерти наследника хорошего вкуса. Многие были преследуемы инквизицией, потому что для подозрения в лютеранстве достаточно было знать восточные языки, особенно греческий и еврейский, и утверждать, что нельзя без их знания быть богословом, глубоко сведущим в Священном Писании, подлинники которого написаны на этих двух языках. Разве не естественно, что в результате системы, столь способной привести в уныние, должно было явиться желание посвятить себя такому роду занятий, который не подвергает человека опасности быть преследуемым?
IV. Тогда-то увидали богословов, которые добивались славы прослыть учеными, прикрепиться к схоластическому богословию [733] и составлять (по правилам этого презренного метода) курсы, итоги и сокращения морали, основанием которых служили для них одни лишь папские буллы. Если некоторые из этих горе-богословов писали по канонической дисциплине или по церковной истории, то их труды, насыщенные ультрамонтанским [734] духом, устанавливали верховенство папы над Вселенскими соборами, насилуя бесчисленное множество текстов и авторитетов первых семи веков церкви, когда факты и мнения на этот счет были совершенно иные и когда сами папы в своих трудах и в своем образе действий признавали принципы, совершенно противоположные. Тогда-то расцвело это множество итогов (summa), сокращений (compendium) и небольших трактатов о морали, которые, так сказать, наводнили XVII и первую половину XVIII века, пока события понтификата Климента XIII [735], относящиеся к государям из дома Бурбонов, царствовавшим тогда в Испании, во Франции, в Неаполе и в Парме [736], и изгнание иезуитов при Клименте XIV [737] не открыли глаза и не вернули умы к истинным источникам, то есть к соборам, к творениям первых Отцов Церкви и к таким действительно классическим авторам, как Ван-Эспен [738] и др.
V. Главный инквизитор Фернандо Вальдес постоянно обнаруживал почти кровожадные инстинкты во время своего управления. Они привели его к ходатайству пред папой о позволении приговаривать лютеран к сожжению, хотя бы они не были вторично впавшими в ересь и просили о примирении с Церковью. Если бы он предпочел метод точной критики, он не дерзнул бы считать еретическими такие предположения, которые формально не противоречили определенным членам веры. Правоверные богословы этого века, углубивши догматическую теологию при помощи восточных языков, распространили бы вкус к хорошим исследованиям и дали бы торжествовать естественному богословию, принципы которого суть правила здравого смысла и которое служит в настоящее время основанием трактатов и решений каждого богослова и канониста, наделенного рассудительностью и одаренного здравой критикой.
VI. Презрение этих правил заставило течь потоки крови и привело в ужас Испанию во время управления Вальдеса; о характере его управления достаточно говорят число и достоинство жертв. Я приведу только самые знаменитые, сожженные до времени отречения Карла V от престола, потому что считаю нужным написать отдельную статью о событиях этого рода, принадлежащих к эпохе царствования Филиппа II, государя, которого божественное Провидение избрало бичом человечества под названием, столь недостойно узурпированным, неутомимого защитника католической религии.
VII. История считает 8 марта 1550 года днем смерти св. Иоанна Божия [739], основателя в Гранаде ордена братьев милосердия, члены которого должны были посвящать себя заботе и призрению бедных больных. До сих пор в Европе была еще неизвестна система управления общественным попечением в пользу разных классов неимущих, которая с того времени принята правительствами. Св. Иоанн Божий решил основать общину монахов, сведущих в медицине, хирургии и приготовлении лекарств и способных взять на себя это почтенное служение. Духовным руководителем св. Иоанна Божия долгое время был достопочтенный Хуан д'Авила {См. гл. XIV этого сочинения.}, которого мы видели заключенным в тюрьму инквизиции. Ученик, будучи арестован в Фуэнта-Овехуне, готовился быть заключенным в тюрьму святого трибунала в Кордове как подозреваемый в магии и некромантии, когда его невиновность была доказана {Болланд. Деяния святых (Acta sanctorum). Т. I, под 8-м числом марта.}.
VIII. Среди осужденных, появившихся на аутодафе Севильи в 1552 году, находился Хуан Хилъ, уроженец Ольверы в Арагоне, каноник-учитель митрополичьей церкви того же города. Он более известен под именем доктора Эгидия [740]. Сначала он был приговорен как сильно заподозренный к отречению от лютеранской ереси и к епитимье. Четыре года спустя после его смерти, происшедшей в 1556 году, он был предан суду по обвинению в рецидиве; его труп был вырыт и сожжен вместе с изображением в 1560 году. Его память объявили лишенною чести и имущество конфискованным за то, что он умер в чувствах лютеранина. Товарищем по несчастью в его тюремном заключении был Райнальдо Гонсалес де Монтес, которому удалось бежать, и он был сожжен фигурально как лютеранин и заочно осужденный. Под именем Регинальда Гонсалъвия Монтануса он опубликовал в Гейдельберге в 1567 году труд об испанской инквизиции, поместив там несколько деталей о докторе Хуане Хиле. Он захвачен лютеранскими мнениями в такой же степени, как и большинство католических богословов университетов и школ своими собственными системами, когда ими овладевает предубеждение и дух партийности. Он передает нам, что Эгидий учился богословию в Алькала-де-Энаресе [741] и получил там степень доктора. Он приобрел столь блестящую репутацию, что его сравнивали с Пьером Ломбаром [742], св. Фомой Аквинатом [743], Иоанном Скоттом [744] и другими заслуженными богословами. Его таланты побудили севильский капитул предложить ему в 1537 году единогласно и без предварительного конкурса место каноника по кафедре соборного проповедника, вакантной по смерти доктора Александра. Эгидий очень мало был способен к тому, чтобы стать хорошим проповедником: он надоел слушателям, и каноники раскаивались в его назначении.
IX. Родриго де Валеро (о котором я скажу впоследствии) сказал Эгидию, что книги, в которых он почерпнул свои no-знания, ничего не стоят, принципы, излагаемые им с кафедры, не доставят удовольствия и он не станет действительно просвещенным и сильным в учении, если не будет день и ночь изучать Библию. Эгидий последовал совету Родриго и обрадовался избранию своего нового метода, подружившись с доктором Константином Пенсе де ла Фуэнте и учителем Варгасом, о которых будет речь в другом месте этой истории как о личностях, очень известных среди лютеран. Со временем Эгидий нашел особый прием проповеди, который был настолько приятен народу и образованным людям, что вскоре забыли о той скуке, которую раньше причиняли его проповеди, и слушатели удивлялись блестящим качествам, которые не только были приобретены Эгидием, но, казалось, увеличивались со дня на день. Успехи и знаки одобрения, награждавшие его заслуги, доставили ему тем более опасных врагов, что его поведение не давало никакого повода к жалобам и ропоту.