Андре Лори
Искатели золота
ГЛАВА I. На судне «Дюранс»
Судно «Дюранс» трансатлантической компании, выйдя из залива Адена, уже два дня летело на всех парах по Индийскому океану, держа курс к порту Дурбан. Был вечер, после обеда. На корме шло большое празднество с благотворительной целью. Пассажиры всех классов, имевшие счастливую возможность подышать посвежевшим воздухом после нестерпимой арабской жары, разместились рядами перед небольшим импровизированным театром.
Взоры всех были устремлены на сцену, опустевшую на несколько минут, и утомленное внимание слушателей казалось вдруг возбужденным. Подходили к самому интересному месту программы. До сих пор зрители слушали и аплодировали, больше из приличия, монологу «l'Obsession», произнесенному неуверенным голосом молодым французом, Генрихом Массеем, только что выпущенным из центрального училища искусств и мануфактур; затем — сонате Бетховена, исполненной на рояле его сестрой, Колеттой, не особенно талантливо; соло флейты, «попурри» из «Dame Blanche», сыгранному не очень уверенно Брандевином, марсельским коммерсантом; арии «Yean Bart», пропетой грубым голосом самим командиром, Франкером, и многим другим вещам все в том же роде. Публика рукоплескала не столько талантам любителей-артистов, сколько их усердию.
Все прекрасно понимали, что тут важно было найти предлог, чтобы сделать необходимый сбор для облегчения жестокого несчастья: помощник кочегара-машиниста, вследствие неосторожности, погиб во время стоянки «Дюранса» у Обока, где судно делало запас угля. После него осталось многочисленное семейство. Эта трагическая смерть произвела на всех сильное впечатление; все отнеслись сочувственно к ужасному положению несчастной вдовы, матери четырех детей. Видя всеобщее сожаление, командир решил воспользоваться им, чтобы помочь бедной женщине. Обратившись к содействию желающих принять участие, он устроил концерт, конечно, с неважной программой, но зато с такими высокими ценами на билеты, которые могли соперничать с оперой Ковент-Гардена в Лондоне.
СЕАНС ФОКУСНИЧЕСТВА
испол. доктором Ломондом.
Вот этого-то номера публика и ждала с большим нетерпением. Зрелища, в которых играют роль ловкость и умение вызвать сверхъестественные явления и поразить ими ум, всегда пользуются необыкновенным успехом.
Эта блестящая мысль, поместить в программу фокусничество, пришла в голову Жерару Массею, мальчику четырнадцати-пятнадцати лет. Сам доктор не додумался бы до этого. От природы меланхолик, скромный и довольно скрытный, доктор Ломонд представлял из себя совершенную противоположность болтливому хвастуну, который подвизается на подмостках с кубками и стаканами.
Страстно влюбленный в науку, он все свободное время посвящал любопытным исследованиям и упражнениям. Ни одна из отраслей знаний не казалась ему недоступной или не стоящей внимания; его кабинет был переполнен всевозможными ретортами и колбами; тут можно было найти коллекции по геологии, ботанике, образчики доисторической эпохи, скелеты, гербарии, телескопы, микроскопы, редкие книги и прочее, — все это указывало на тщательность и разнообразие его занятий.
Магия интересовала его наравне с другими науками. Подобно молодому Гёте, ему хотелось познать тайны кабалистики. Однажды, во время своих эксцентричных работ, он встретился с очень искусным физиком итальянцем, который был в то же время и фокусником. Последний посвятил его в тайны своей профессии, и доктор усвоил их с большой легкостью.
Но вследствие врожденной скромности, Ломонд не любил распространяться о своих работах и талантах, а тем более он скрыл бы от всех свое знание фокусов, если бы в дело не вмешался молодой Массей.
За долгие часы плавания между ученым доктором и юным гимназистом установились самые дружеские, товарищеские отношения. Несмотря на разницу лет и темперамент (Жерар обладал пылкой и восприимчивой натурой, тогда как доктор отличался спокойствием и сдержанностью), Ломонд признал в нем ум, родственный своему, а потому и почувствовал большую симпатию к этому честному, развитому и любознательному ребенку, старающемуся уяснить себе тысячи феноменов, поражающих его, не из простого любопытства, а из потребности жажды знаний.
Понемногу Жерар получил право на вход в знаменитую каюту доктора, где этот последний, не стесняясь, производил при нем свои химические опыты; он объяснил также Жерару некоторые явления, вызываемые внушением, которыми он особенно занимался последнее время. Увлекшись однажды, он показал ему несколько замечательных фокусов с картами, где играли главную роль ловкость и магнетизм. Восторгу молодого ученика не было границ, и с этой минуты он стал считать доктора самым великим человеком во всей вселенной. Он не менее восхищался и географическими познаниями доктора. Жерара особенно интересовала Африка, которую он видел только издали, проезжая по Суэцкому каналу и Красному морю, и к которой он должен был пристать со своими родными с западной стороны Мозамбикского пролива. Он очень усердно изучал морские карты судна и своего атласа. Он даже нарисовал себе карту величиной с ладонь с обозначением контуров берегов, и разрисовал их различными красками, смотря по европейским национальностям, занимающим их. Он постоянно имел при себе этот рисунок и, глядя на него, припоминал грустную историю медленных завоеваний Африки великими путешественниками, завоеваний, которые представляют собой яркую страницу истории настоящего столетия.
Они начались Францией с севера — Египта и Алжира, на юге — Голландией и Англией с мыса Доброй Надежды. Затем шли: открытие Судана и Страны Озер в восточной части материка, Конго и Нигера — с запада, далее, эмиграция голландских колонистов с юга Африки на север; португальцы, попадающие одновременно с восточной и западной стороны; Германия и Италия, принимающие участие в этом движении, одна — через Гвинейский залив, другая через Эритрею.
Весь этот наплыв европейцев, их усилия, сопряженные нередко с геройскими подвигами и жертвами, — все было направлено к этому таинственному материку, хотя до сих пор не привело еще ни к каким результатам, если не считать появления новых точек и полос на географической карте.
Жерар мысленно сроднился с отважными путешественниками. Чувствуя близость Африки, он мечтал, что, быть может, и ему удастся пойти по их следам и потрудиться для великого дела, начатого ими. Конечно, и во всем этом он считал доктора Ломонда своим оракулом.
А потому не мудрено, что когда речь зашла о программе концерта, Жерар не колеблясь заявил:
— А я знаю такую вещь, перед которой все ваши скучные стихотворения и сонаты — ничто; то, что я придумал, живо наполнит целый ящик кучей золота для несчастных.
— Что же это может быть, хвастун ты этакий? — сказала его сестра Колетта, не придавая значения его словам.
— Фокусы с картами, внушение…
— Только-то! — рассмеялся господин Массей. — Однако ты, брат, ловок. Но ты забыл главное: чтобы было заячье рагу, нужно сначала достать зайца. Ну, скажи, пожалуйста, кто возьмет на себя роль фокусника? Уж не ты ли?
— Отчего же и не я?! — с важностью сказал гимназист. — Я могу быть прекрасным помощником… — Тут он рассказал о докторе, о его изумительной ловкости, его обширных познаниях…
— Он делает все, что хочет. Наше судно и мы вместе с ним очутимся в его руках, если он этого пожелает, — уверенно закончил Жерар.
— О! о! — вскричал капитан Франкер, — вот так таланты, совсем из ряда вон выходящие. Я, конечно, знал, что наш дорогой доктор серьезно занимается науками: во время наших многочисленных плаваний я не раз убеждался, что познания доктора Ломонда, как выражается его молодой почитатель, действительно поразительны. Но я никогда не думал встретить в нем второго Боско или Роберта Гудина.
— Однако все возможно! — сказал господин Массей. — Вы же сами восхваляете его необыкновенные способности?
— Да, действительно, это правда. Его пациенты удивляются сами, с какой легкостью он совершает над ними всевозможные операции. После всего очень возможно, что он, при такой ловкости в пальцах, способен и к фокусам; в самом деле, этому человеку все удается.
Капитану весьма понравилась мысль оживить свой концерт выдумкой Жерара, и он добавил:
— В сущности, это действительно находка. Если только Ломонд согласится принять участие, то наше дело выиграно, хотя, конечно, немаловажную роль будет играть и музыка.
— О! капитан! — воскликнула Колетта. — Прошу вас, не говорите о музыке. Уверяю вас, что я ни на минуту не задумывалась бы, если бы предложили выбор между хорошо исполненным фокусом или искаженной сонатой.
— О! мадемуазель! — запротестовал капитан Франкер.
— Нет, нет, — сказала Колетта совсем искренне. — Я отлично знаю, что вовсе не гожусь в музыкантши. Если бы вы знали, сколько от страха прибавится фальшивых нот к тем ошибкам, которые я обыкновенно делаю, то, наверное, вы вычеркнули бы из программы несчастную сонату! — добавила молодая девушка.
— Вычеркнуть вашу сонату? Ни за что! — ответил капитан. — Это один из самых лучших моих номеров!
— Ну, что ж, Колетта, — рассудил господин Массей, — покорись, дитя мое; если твое самолюбие пострадает, утешай себя, что это ради бедных.
— Господа, — воскликнул Жерар, которому не стоялось на месте, — не отправиться ли нам сейчас к Ломонду?
— Полно, мой мальчик, — возразил его отец. — Доктор теперь в своей каюте; нельзя же так врываться к ученому человеку во время его занятий.
— Но, папа, — возразил Жерар с очаровательной уверенностью, свойственной молодежи, которая воображает, что ей всюду рады, — я вхожу к Ломонду, когда мне хочется, и он всегда очень рад видеть меня.
— Это ты так думаешь! Но с годами ты перестанешь верить радости людей, которую они показывают из воспитанности даже тогда, когда им надоедают непрошенными визитами.
— Пойдемте со мной! — не унимался Жерар, ничуть не смущенный отцовскими словами, — и вы увидите…
Собственно говоря, всем хотелось поскорей узнать, удастся ли задуманный проект, а потому многие и решились в кои веки раз прервать занятия доктора, и к нему отправилась целая делегация под предводительством Жерара.
Ломонд показался сначала очень смущенным такой неожиданной просьбой и начал уже отказываться. Но Жерар так опечалился, что доктор в конце концов согласился принять участие в празднике.
— Пусть будет по-вашему, — сказал он, вздохнув, — я согласен взять на себя роль фокусника и балагура… Но, Жерар, я не ожидал от вас, что вы меня выдадите!
— О! доктор! неужели же я в самом деле злоупотребил вашим доверием? — огорчился Жерар.
— В наказание вы должны быть моим помощником, — улыбнулся доктор. — Вы сами заслужили его.
— Ах, как я рад! — воскликнул Жерар. — Неужели это правда, вы позволяете мне быть вашим помощником? Какое счастье! Я не уступлю моего места никому, даже за золото всего Трансвааля. Ты увидишь, Колетта, и вы все увидите, какие мы покажем вам чудеса! Вы не поверите своим глазам и не будете знать, наяву это или во сне!
— Вот уж он начинает свое заманивание! — сказал доктор. — Уймите ваш пыл, Жерар; после такой громкой рекламы мои скромные фокусы покажутся совсем ничтожными.
— Ах! чего вам бояться? — вздохнула Колетта, которую преследовала ее соната, точно кошмар. — Представьте себе, доктор: капитан и мама, все решили, что я должна сыграть сонату «Clair de lune»; но чем больше я работаю над ней, тем меньше она дается мне. Я так боюсь надоесть всем!..
— Выбор кажется мне прекрасным, — сказал доктор серьезно, — и, что касается меня, то я буду в восторге прослушать такое дивное произведение.
— Да, если бы оно было порядочно сыграно, то конечно!
— Знаешь что, — вмешался Жерар, — вывеси над пианино объявление с просьбой «извинить ошибки исполнительницы из уважения к цели».
— Ошибки! вы бы лучше подумали о своих собственных ошибках, Жерар, о тех промахах, которые мы вместе с вами натворим! — сказал доктор Ломонд.
— А! уж этого-то мне бояться нечего! — проговорил Жерар с уверенностью. — Зачем себя унижать напрасно; я убежден, что мы преподнесем им «самое лучшее блюдо»!
— Подумайте, какое тщеславие! — сказала Колетта. — А ведь он прав! Хорошо, что хоть вы-то заинтересуете зрителей и доставите им удовольствие.
— Вы в этом отношении счастливее нашего, — ответил доктор и мысленно добавил: «Достаточно взглянуть на это очаровательное лицо, выражающее такой наивный страх не понравиться, чтобы остаться довольным ее игрой, какова бы она ни была. «
Таким образом шли долгие беседы, споры и соображения. Наконец, после всех переговоров артистов-любителей, наступил торжественный час. Большая часть программы прошла без особенного успеха, но довольно гладко.
Два матроса внесли на сцену белый деревянный столик, на котором были поставлены графин с вином, стаканы и еще несколько вещей. Ломонд и Жерар, выйдя из публики, взошли на эстраду.
Высокий, стройный блондин в безупречном костюме, доктор производил впечатление властного и незаурядного человека; и все-таки среди публики нашлась кумушка, которая начала критиковать его, находя его внешность не соответствующей «настоящему» фокуснику, а его приборы — незначительными.
— Это Мартина пускается в рассуждения! — проворчал Жерар, лицо которого сияло от радости и заранее предвкушаемой победы. — Но мы поразим ее!
— Вот графин, в котором смешали воду с вином! — начал доктор слегка насмешливым тоном. — Не возьмется ли кто-нибудь определить, в каких количествах сделана смесь?
— Попробовав, я сразу могу определить! — вызвался длинный и толстый субъект, который незадолго перед тем разыгрывал на флейте невинные мелодии.
— Жерар, потрудитесь наполнить этот стакан и передать его.
Толстяк попробовал и прищелкнул языком.
— Превосходное Понте-Кане! — объявил он. — Жаль, что в него подлили воды на треть.
— Мы можем проверить, правильно ли вы определили дозу примеси! — сказал Ломонд. — Жерар, наполните, пожалуйста, эти стаканы.
Жерар взял графин и вылил содержимое в три стакана.
— Я могу вас поздравить, милостивый государь, с тонкостью вашего вкуса, — продолжал доктор, — вы совершенно верно определили пропорцию примеси. — Действительно, один из стаканов оказался наполненным чистой водой, в других же двух было вино.
Все ахнули.
— Как же это он мог сделать?
— Я видел, как он наливал!
— Я следила за каждым его движением!
— Не может быть!
— Но ведь стол ничем не закрыт! Однако не чародей же он! Я решительно ничего тут не понимаю! — и так далее, и так далее.
Среди этого шума послышался голос того, который пробовал:
— Господин доктор, не согласитесь ли вы влить в графин содержимое в стаканах?
— С удовольствием. (Жерар исполнил требование.)
— А теперь позвольте мне самому разлить?
— Пожалуйста.
Толстяк влез на эстраду, взял графин и разлил смесь по стаканам; но на сей раз жидкость оставалась смешанной. У него появилась торжествующая улыбка:
— А! вот видите!
— Значит, вы не сумели разлить, — пояснил доктор.
В одну минуту доктор влил опять в графин жидкость и разлил ее по стаканам, и на этот раз вино и вода опять были отделены.
Со всех сторон раздались аплодисменты. Что же касается толстяка, он остался неудовлетворенным; осмотрев подозрительно ножки стола, остававшегося незакрытым, он пошел обратно к своему месту, ворча себе: под нос:
— Тут что-то не так, неясно!
— Э! сударь, если бы все было ясно, так не для чего было бы давать представление, — заметил сердито его сосед, господин Массей, который не выносил воркотни, когда все веселились.
— Никто лучше меня не умеет отличить подделки вина, — не унимался сварливец, который до путешествия находился при складах вина в Марселе, — и в моих подвалах я никогда еще не встречал ничего подобного.
— Верю вам, черт побери! А потому, будьте покойны, вам никто и не дал бы двадцати франков, чтобы посмотреть на ваши манипуляции. Однако будем слушать нашего волшебника.
— Я боюсь, господа, что этот несложный опыт отнял у нас слишком много времени! — послышался опять голос Ломонда. — Интересно было бы узнать, который теперь час?
И так как многие вынули свои часы, он остановился на часах своего критика:
— Какой прекрасный хронометр, — заметил он, — позвольте мне рассмотреть его.
Жерар бросился к нему, и негоциант, очень польщенный, передал мальчику свои часы. Но, увы! пока тот собирался передать их своему патрону, он поскользнулся и растянулся на полу во весь рост; часы упали вместе с ним и разбились вдребезги.
— Неуклюжий! — воскликнул Массей в отчаянии. Многие из зрительниц вскрикнули, а негоциант позеленел от злости.
— Какое неприятное приключение, — сказал доктор своим ровным голосом, между тем как Жерар на корточках собирал куски, еле сдерживаясь от смеха, — но вы можете быть уверены, милостивый государь, что я один отвечаю за все. Я берусь в самое короткое время возвратить вам совсем такие же часы.
— Да? — грустно вздохнул марселец, еще не опомнившийся от горя. — А мой вензель? А мой девиз: «Место молодым!», которые были там выгравированы, разве вы можете мне их восстановить?
— Конечно, — ответил Ломонд своим мелодичным голосом. — Ну, а эти осколки, они теперь все равно больше никуда не годятся, лучше их истолочь в порошок.
И, взяв ступку, стоявшую у него на столике, он принялся колотить остатки часов с невозмутимым спокойствием. Затем передал ступку своему помощнику, и Жерар преспокойно истолок их в порошок.
— Вот и отлично; теперь, Жерар, избавьте нас от этого ненужного предмета. Не возьмется ли кто-нибудь подержать его?
Между всеми лицами, устремленными на него, он остановился на бледной застенчивой девочке, которая сидела возле мадам Массей, прижавшись к ее плечу.
— Вот как раз особа, которой можно доверить охрану ценной вещи; думаю, что я не ошибаюсь. — И, не дожидаясь ответа, Жерар водворяет ступку на колени испуганной девочки, в душе очень довольной пофигурировать в представлении.
В ступке был порошок, образовавшийся из золота, стекла и стали.
— Прекрасно! — сказал Ломонд. — Теперь, мадемуазель, потрудитесь попросить у вашей соседки батистовый носовой платок с кружевами, который у нее в руках, и прикройте им пока ступку так, чтобы ни одна песчинка из моего порошка не улетучилась, а мы перейдем к другим упражнениям.
— Так, — проворчал купец, — а я все-таки не могу понять, каким образом все эти уловки возвратят мне мои часы!
— Вот колода карт, — начал доктор, — они совершенно новые и еще, как вы сами видите, заклеены; значит, колода должна быть полной. Не соблаговолите ли вы, мадемуазель, — обратился он к Колетте, — назвать мне какую-нибудь карту?
— Король бубен! — сказала Колетта, не раздумывая.
— Потрудитесь разорвать обертку и найти ту карту, которую вы сейчас назвали.
Колетта тотчас же распечатывает колоду, ищет, считает, пересчитывает все карты, но короля бубен не находит.
— Странно! — говорит доктор. — Не уронили ли вы его на пол?
— О, нет, не думаю, — ответила Колетта, оглядываясь вокруг себя. Начинают все искать, рыться. Девочка хранительница ступки, тоже засуетилась; платок у нее соскальзывает и падает; и пока она наклоняется, чтобы поднять его и положить на место, ее соседка вскрикивает:
— Вот он! Он здесь, король бубен!
— Где?
— На дне ступки.
— Не может быть!
— Нет, правда! — говорит девочка в восторге, забыв свою застенчивость. Она берет карту и хочет отдать ее доктору, как вдруг в это время раздается удивленный возглас мадам Массей:
— Часы!
Все встают и окружают ее. Вместо порошка на дне ступки лежат драгоценные часы без всякого изъяна, без единой царапинки.
Их передают из рук в руки; наконец они доходят до своего хозяина. После первого изумления раздаются неистовые аплодисменты. Все было проделано с замечательным искусством.
Но владелец часов все еще оставался недовольным.
— Кто мне поручится, что они стоят тех? — говорил он, раскрывая часы, оглядывая их со всех сторон и взвешивая в руке с видом человека, который не даст провести себя.
— Да ведь это и есть ваши прежние часы, — говорит господин Массей, смеясь, — неужели вы все еще сомневаетесь?
— И вы хотите, чтобы я поверил, что их можно было починить в пять минут? Я не так глуп! Не на такого напали, сударь!
— Да их и чинить-то не пришлось, так как им не было сделано никакого вреда.
— А! но ведь у меня есть, кажется, глаза! Я сам видел, как они упали! А когда их толкли, у меня даже мороз пробежал по спине!
— Вам только казалось, что вы это видите; неужели вы не понимаете, что доктор Ломонд заставил вас смотреть на все не своими глазами, что в этом именно и состоит сила фокусника?
— Как! так он растолок не мои часы?
— Ну, конечно, нет!
— Так в чем тогда его заслуга, что он возвратил мне их в прежнем виде? Этак я бы сделал! — сказал толстяк, который, уверовав в волшебство, разочаровался, узнав правду.
— Попробуйте! Эти вещи, как вы сами видите, особенно веселят публику.
— О! мне некогда заниматься такими пустяками, — ответил купец. — Вы знаете, что каждый мой рабочий день доставляет мне по крайней мере два луидора.
Жерар был вне себя от ярости, слушая эти рассуждения винного торговца.
— О! доктор, — шепнул он Ломонду, — заставьте его покориться себе, загипнотизируйте его, это будет так забавно.
Доктор устремил пристальный взгляд на своего ненавистника.
— Господин Брандевин, — обратился он к купцу, — я надеюсь, что никто не заподозрит вас в сообщничестве со мной, если я вас попрошу оказать мне ваше благосклонное содействие «ради бедных». Мне не раз рассказывали о вашей необыкновенной силе. Как вы полагаете, можете вы поднять вот эту гирю?
И доктор указал на одну из самых тяжеловесных гирь, стоящих на палубе.
— Еще бы! Это для меня сущий пустяк! К вашим услугам, сударь!
И Брандевин, как все силачи, любящие похвастать собой, гордо выступил вперед; его широкое лицо сияло радостью. Он ловким движением ухватился за ручку гири. Но, сверх всякого ожидания, гиря осталась неподвижной.
Удивленный Брандевин снова взялся за нее с удвоенным усилием. Но напрасно. Тогда им овладела злость. Он приседает, напрягает все свои силы, рвется, бесится. Все безуспешно: гиря остается точно приросшей к полу.
Брандевин побагровел; его глаза чуть не вышли из орбит, жилы надулись и со лба струился пот.
— Здесь какое-нибудь мошенничество! — прорычал он в бешенстве. — Гири прикреплены к полу.
— Попробуйте с другой гирей.
Брандевин стаскивает с себя верхнюю одежду и жилетку, появляется в одних подтяжках, одним словом, забывает все правила приличия, плюет себе на ладони и бросается с новой силой к другой гире. Но и с этой он совладать не может.
— Может быть, вы справитесь со следующей? — продолжает Ломонд.
Взбешенный, но уже несколько покорнее, он пробует свои силы на соседней гире, но — увы! — опять напрасно.
Что это с ним случилось? Он со страхом оглядывает свои мускулистые руки. Что бы подумали его товарищи в Марселе? Он, который всегда брал приз на упражнениях этого рода… Тут что-то странное.
Он не на шутку забеспокоился, попробовал поднять гирю в пятьдесят килограммов, но и эта не поддалась ему, как и предыдущие. Тогда он попробовал их все по очереди, но самая маленькая из них, которую он обыкновенно мог бы поднять на мизинце, и та не тронулась ни на йоту с места.
Это его окончательно сразило, он стал испуганно озираться во все стороны, как бы ища объяснения того, что с ним произошло.
— Успокойтесь, господин Брандевин, — сказал ему тогда доктор, — и простите мне то минутное беспокойство, которое я вам причинил этим опытом. Теперь вы можете поднять все эти гири!
— Что? Как? Что вы хотите этим сказать? — сказал ошеломленный Брандевин.
— Запрет снят. Попробуйте же, говорю вам. Сделавшись недоверчивым вследствие только что понесенного поражения, Брандевин тихонько подошел к гире в пятьдесят килограммов. О, какой сюрприз: он ее поднял как перышко; то усилие, которое он намеревался употребить, даже качнуло его назад. Обрадовавшись, он подошел к соседней гире, потом к следующей, дошел, наконец, до самой тяжелой, в сто килограммов, но и эту поднял совсем свободно и даже потряс ею над головой с торжествующим видом.
Посыпался целый град рукоплесканий; хотя все и радовались неудаче сварливого купца, но в то же время и забеспокоились, увидев внезапную слабость, овладевшую им.
— Что же все это означает? — сказал Брандевин, еще не вполне пришедший в себя. — Уж не припадок ли со мной случился?
— Нет, нисколько. Вы оставались совершенно здоровы. Но это просто сила внушения. Вы, конечно, слышали об этой новой интересной науке?
— Не знаю! — признался Брандевин. — Но мне эта наука кажется весьма неприятной.
— О! доктор, еще! Сделайте мне внушение! — послышалось сразу несколько голосов.
— Эти опыты удаются не со всеми; между вами могут найтись такие субъекты, перед которыми мой магнетизм останется бессильным! — скромно ответил доктор. — Но я согласен на новый опыт. Попробуем опять с картами, если хотите.