Страница:
— Здесь! здесь!.. — повторяла молодая девушка с влажными глазами. — Итак, вот эти стены, описанные Геродотом, которым удивлялись в древности!.. По твоей милости, дорогой брат, мы увидим их собственными глазами, и тысячи людей будут вновь ими любоваться…
— Да здравствуют Мориц и Катрин Кардик! — с энтузиазмом вскричал лейтенант.
— Да здравствует лейтенант Гюйон и хаким-баши! — смеясь и в то же время плача от радости, сказал Мориц.
— Честь и слава этому бедному, нами оклеветанному, Гуша-Нишин! — прибавила молодая девушка. — Но возобновим, господа, работу… Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу всю стену… Что, если это не одна из семи стен Экбатаны, а просто какой-нибудь водоем, какая-нибудь другая постройка?!..
— О, я дрожу от этой мысли!..
Работа закипела. С величайшими предосторожностями, чтобы не повредить эмали, труженики начали разбирать кирпичи, соединенные между собой твердым, как алмаз, цементом. Таким образом, мало-помалу, в течение пяти дней упорного труда было добыто, вытащено из земли, снабжено надписями, пронумеровано и упаковано в большие корзины около трех квадратных метров стены.
Особенно драгоценную находку представлял один фриз, изображавший охоту на львов. Жесты охотников, яростные прыжки преследуемых животных были воспроизведены на нем превосходно. Легкость рисунка, яркий колорит красок, художественная отделка, — все это показывало, что открытый фриз принадлежит к наиболее блестящей эпохе персидского искусства. Вокруг фриза был изображен роскошный венок из пальмовых листьев и маргариток, заключенный в изящные арабески.
Еще в самый день открытия стен мадемуазель Кардик выразила желание послать гонца к Гуша-Нишину, чтобы известить его об успехе раскопок. Получив известие, старый гебр не замедлил лично явиться, чтобы осмотреть работы своих новых друзей. За первым посещением последовало второе, третье, — и вскоре все привыкли видеть старого гебра медленно ходящим вдоль траншеи, с загадочным взглядом, устремленным в землю. Доктор Арди, хаким-баши, как его все называли, тщетно пытался изучать эту загадочную личность. Почти абсолютная молчаливость старого гебра и бесстрастное выражение его лица сводили на нет все остроумные наблюдения доктора.
ГЛАВА VIII. Семейное предание
Подняв занавес вьющихся растений, перенесемся теперь, читатель, в грот, где Гуша-Нишин принимал Морица и его сестру, и, миновав его, во вторую пещеру, служащую гебру рабочим кабинетом…
Дед и его внучка работают за длинным каменным столом, загроможденным различными странными предметами: кабалистическими амулетами, символическими перстнями, манускриптами из пожелтевшей бумаги, покрытой клинообразными надписями. На полках, приделанных к гранитным стенам пещеры, расставлены кубы, тигли, компасы, угломеры — целый научный арсенал. Там же виднеются: человеческий череп, чучела крокодила, обезьяны и змеи; разное оружие: кинжалы, ятаганы, стрелы, палаши и множество других предметов самых различных эпох и стран.
Уже несколько минут, как Гуша-Нишин, отбросив книгу, которую читал, погрузился в глубокое раздумье.
Его внучка, согнувшись над рукописью из пергамента, занята перепиской каких-то ученых отрывков. Всецело поглощенная своим занятием, она не замечает, что дед остановил на ней свой глубокий взгляд.
— Леила! — сказал он наконец торжественным тоном.
Молодая девушка подняла голову.
— Что, отец?
— Оставь эти письмена, дочь моя. Я хочу с тобой говорить.
Леила встала со своего места и, пересев к ногам старика, приготовилась слушать его речь.
— Леила, — сказал Гуша-Нишин, — ты чувствуешь большое расположение к этим иностранцам, фарангам?
— О, — отвечала девушка, внезапно покрываясь румянцем, — я люблю от всего сердца молодую фаранги Катрин!.. И знаешь ли, отец, она также меня любит!.. Мы с ней друзья…
— К чему это? — строго перебил девушку старый гебр. — Пойми, дитя мое, что ты оказываешь честь этой иностранке своею дружбой.
— Ах, отец мой, ты известен своими познаниями и мудростью, кроме того, твой почтенный возраст, твои добродетели… Но я, бедная девушка, разве я смею думать о себе столь же высоко?.. Вспомни то униженное положение, в каком находится у нас женщина… Я нахожу, что, напротив, молодая фаранги оказывает мне честь, обращаясь со мной, как с равной…
— Дочь моя, — отвечал гебр голосом более торжественным, чем обыкновенно, — приблизилось время, когда я должен передать тебе великие тайны. Ты достигла возраста благоразумия. Заботливым воспитанием я старался укрепить в тебе здравый смысл и ум, которыми природа так скупо наделяет ваш несовершенный пол. Так как слабость сердца составляет непременное свойство женской натуры, то я и не буду упрекать тебя за это…
— Отец, — печально проговорила Леила, — разве я не старалась всеми моими силами заменить тебе сына, которого ты так оплакивал?
— «Старалась»… — с горечью повторил старый гебр. — Напрасные старания! Ты не могла мне его заменить и не заменила!.. Может ли слабая голова девушки вместить в себя великие тайны священных знаний, которые едва может объять человеческий ум?.. Нет, вы созданы лишь для того, чтобы смотреть за домашним очагом и укачивать на своих коленях детей. Вам не по силам, хрупкие создания, высокая судьба!..
— Мое единственное желание — быть тебе угодной, отец, и я всегда старалась повиноваться тебе, — с покорностью сказала Леила.
— Я и не жалуюсь на тебя, Леила, — более мягким тоном проговорил старик. — Ты девушка неглупая, достаточно образованная и не ветреная. Не ты виновата, но неумолимый рок… В нашем роду уже много веков сменялось, не прерываясь, мужское поколение, но Владыка жизни прекратил этот порядок!.. Таинственны и непостижимы веления твои, могучий Митра!..
Старый гебр замолчал и с подавленным видом, опустив голову, погрузился в глубокие размышления. Молодая девушка, уважая его печаль, также замолчала.
— Покоримся же неизбежности, — вдруг снова заговорил старик, поднимая голову, — и исполним наш долг до конца. Леила, пришло время, когда ты должна знать, какая страшная ответственность лежит на твоих слабых плечах. Узнай, что ты — последняя представительница рода, знаменитейшего из всех существующих под солнцем. Наш род был первым из тысячи других жреческих родов. Столетия служили наши предки у алтаря божественного Митры, храня, вместе с тем, тайные знания, открытые только избранным. Астрономия, философия, магия, сокровенная политика, история, литература, великая наука о природе — всем этим владели наши предки, постепенно накопляя сокровища знания и свято передавая их потомкам.
— Долгое время члены нашего рода были в чести, славясь могуществом и святостью. Потом настали тяжелые времена упадка и гонений, а далее еще более тяжелое время полного распада. Наконец, ты сама видишь, дочь моя, какую судьбу влачат теперь последние представители некогда славного рода. Невидимые, презираемые всеми, вынужденные скрываться в глубине пещер, мы кажемся побежденными, и наши враги думают, что некогда славные маги теперь совершенно обессилены… Они не знают, невежды, что мы еще твердо держим в руках свои главные сокровища — сокровища науки, передаваемые неизменно от отца к сыну, и наши огромные богатства…
— Как, отец!.. Ты живешь в такой бедности, отказываешь себе в самом необходимом, а на самом деле ты богат? — сказала удивленная Леила.
— Да, в моих руках находятся огромные богатства. Но не прерывай меня; я открою тебе все по порядку… В те времена, когда великий бич Востока, Александр, сын Юпитера, появился на земле и подчинил мир своему мечу, Экбатана, царица Азии, славилась еще во всем свете своими богатствами, своими науками, своими искусствами и роскошью. Между всеми памятниками, свидетельствовавшими о ее великолепии, главным был храм Горящего Солнца, где мы, то есть мои и твои предки, были служителями. Но вот явился победитель и нагло потребовал дань. Пожары и грабежи сопровождали его шествие. Надо было покориться. Со смирением вручили наши предки гордым победителям ключи от сокровищниц, где хранились богатства храма Митры. Драгоценные каменья, дорогая утварь, богатые одежды из пурпура и шелка, художественные вазы, благоухающие смолы, редкие коренья, золото и серебро в монетах и слитках, — все это досталось пьяным македонским солдатам. Прекрасный Гефестион, любимец своего господина, получил львиную часть сокровищ, которые и стал разбрасывать направо и налево.
— Печально, печально!.. — со вздохом произнесла Леила.
— Но они не все взяли, — продолжал гебр торжествующим тоном. — То, что захватил победитель, не составляло и сотой доли того, что удалось сохранить от его ненасытной жадности.
— Слава Митре!.. Но как же спасли наши предки от грабежа и жадного взора победителя свои сокровища?
— Под основанием храма, открытого похитителю, был, он существует и теперь, обширный дворец, еще более роскошный, чем даже сам храм. Его подземелья изобиловали сокровищами, добровольно пожертвованными верными в течение столетий. Зная в совершенстве прошедшее, мудрые маги умели предугадать и будущее: они заранее предвидели, какое искушение могут представить для людской жадности собранные сокровища, и предусмотрительно придумали средство обмануть эту жадность — менее ценное они оставили в храме, а главнейшие богатства поместили под ним, в отдельном подземном помещении. Рабочие, которые строили этот второй дворец, самыми страшными клятвами обязались свято хранить в тайне его существование…
— Удивительная предусмотрительность!.. — заметила Леила.
— Да, хотя в делах человеческих часто бывает и так, что излишние предосторожности только вредят. Но продолжаю… Тайна эта передавалась из рода в род и сохранялась во всей строгости много столетий. Ключ к ней хранил старейший из всех магов и передавал его своему старшему сыну. Когда последний, после тщательного изучения наук, достигал совершеннолетия, его облекали в звание жреца Митры, а перед смертью отец открывал ему то место, где находятся сокровища, и указывал средства, как туда проникнуть… Таким образом из поколения в поколение нерушимо хранилась великая тайна. Тем временем политическая жизнь Азии шла своим чередом. Династии возникали и исчезали. Древнее наследство Кира, обширная империя Александра, разделенная и раздробленная на части, переходила из рук в руки. За Селевкидами следовали парфяне, арабы, монголы, турки… Передняя Азия, место избранное, колыбель человечества, где находился рай, где человек в первый раз возвел глаза к небу, чтобы поклониться божественному Митре, — эта земля, видевшая цветущие города Илион и Тир, Гомера и Фалеса, все богатства и все силы древнего мира, — была опустошена и разграблена ордами варваров, покрылась развалинами и в конце концов сделалась добычею турок. Даже в Фарсистане не сохранилось первоначальных имен некогда цветущих городов, которые падали один за другим, и там, где раздавался радостный шум человеческой жизни, теперь слышны только жалобные крики совы, да вой шакалов… Под действием воды, ветра, огня рушились стены, распадались храмы. Песок пустыни засыпал все скважины, сравнял и покрыл однообразным покрывалом еще недавно горделивые памятники цивилизации. Такова была судьба нашей славной Экбатаны. Лишь несколько холмов и посейчас обозначают местоположение царицы городов…
— Едва верится в возможность таких переворотов! — вставила Леила.
— … Ислам заменил в Иране культ солнца, рушился прежний порядок, гебры удалились в изгнание, откуда и следили за падением царств. Сильные верою в свое возвышенное призвание, они терпеливо ожидали времени, когда Митре будет угодно возвратить своим верным их древнюю славу…
— Ну, а тайна? — перебила Леила.
— Сейчас скажу… В начале царствования Фет-Али-Шаха, — это было много лет тому назад, — я был в дороге, когда получил важное известие, внезапно призывавшее меня к одру смерти моего отца. Прежде чем умереть, старец, по стародавнему обычаю, пожелал доверить мне путеводную нить, которая должна была провести меня в чудный подземный дворец Митры. Из глубины Халдеи, где я тогда был по поручению своих родных, отыскивая себе невесту, я поспешил домой, но увы! — бесполезно. Было слишком поздно!.. Мой отец умер, унеся с собою в царство мертвых тайну, которая так долго хранилась в нашем роде.
— Великий Боже!.. И ничего нельзя сделать, чтобы найти какой-либо след к ее открытию?
— Всю мою жизнь я ищу, но напрасно. К этому несчастью присоединились еще и другие. «Несчастье, — говорит мудрая народная поговорка, — никогда не приходит одно»… На моих глазах один за другим умерли в раннем возрасте мои сыновья. Последний, твой отец, достиг зрелого возраста, но он умер, дав жизнь лишь тебе, его единственному дитяти. С какой надеждой ожидали мы твоего рождения!.. И какова была горечь разочарования!.. Какие упреки пришлось выслушать твоей матери! Но вскоре и она унесла свою печаль в страну теней…
— Отец мой, прости меня…
— Воля Митры священна! — не дал девушке договорить старик. — Надо без ропота преклониться перед его велениями. Прямая линия окончилась, но мы привьем хрупкую ветвь, которая нам осталась, к ветке другой фамилии. Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев. А в минуту моей смерти ты узнаешь от меня те тайны, которыми я владею, и в свою очередь передашь их своему старшему сыну.
— Но эти тайны, отец мой, не будут ли бесполезны, раз путеводная нить ускользнула из твоих рук?
— Я не теряю надежды ее найти и не откажусь от надежды, пока жив. У меня есть довольно точные указания о месте, где находится обширный подземный храм. Одно затруднение — Я не знаю, как найти вход. Теперь пришли фаранги. Знания молодого ученого, его способности, средства, проницательность, его неукротимая энергия родили в моей усталой душе цветок новой надежды.
— Ты хочешь открыть свою тайну иностранцу? — спросила удивленная Леила.
— Да сохранит меня от этого Митра!.. Он будет только рукою, а я — головою. Я укажу ему след, но лишь сам войду в святая святых!..
— Но это будет обман! — оживленно сказала девушка.
— Нисколько. Разве имеет право этот иностранец знать наши тайны? Я скажу более: не есть ли дерзость, достойная наказания, само желание молодого фаранги наложить свою руку на развалины нашей священной столицы? Но я не буду ему препятствовать в этом. Пусть он откроет семь стен, окрашенных семью цветами радуги, пусть камень за камнем унесет дворцы, где жили Дейок, Астиаг, Киаксар, Камбиз, Кир. Что касается меня, то для себя я сохраню лишь вход в подземелье, а с моей смертью ты укажешь этот вход твоему сыну… Но даже твой супруг не должен никогда знать этой тайны… Теперь ты видишь, дочь моя, как высок наш жребий и какие важные обязанности возлагаются на тебя!
ГЛАВА IX. Неожиданные затруднения
Раскопки шли превосходно. Старый Гуша-Нишин каждый день приходил наблюдать за их результатами и казался очень довольным успехом работ. Со стариком часто приходила и его внучка.
Последней оказывалось со стороны хозяев самое любезное внимание. Под руководством сестры Морица молодая девушка делала быстрые успехи в изучении французского языка и мало-помалу привыкла к обществу. Беседуя со своей новой подругой, мадемуазель Кардик вскоре заметила, что в душе Леилы кроется какая-то тайна, которая ее мучает. Однако сестра Морица, со свойственной ей деликатностью, не старалась проникнуть в секрет девушки и только удвоила свою доброту и внимательность по отношению к ней. Тронутая этим выражением симпатии, Леила в свою очередь с удвоенным чувством доверия стала относиться к молодой француженке.
Подобно всем женщинам Востока, внучка старого гебра была воспитана в духе подчинения и покорности; но она выгодно отличалась от прочих женщин своей страны солидным образованием. Это превосходство предохранило ее от узости взглядов и позволило ей более критически отнестись к предстоявшей ей судьбе. Надо заметить, что объяснения деда и его намерения пали, как свинец, на сердце Леилы. Тяготили ее и эти предстоявшие ей обязанности, которые сам Гуша-Нишин назвал ужасными; но особенно тревожили девушку слова старика: «Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев». Ах, зачем родилась она в этой стране, зачем принадлежит к этой касте, где девушка не может сама выбрать любимого человека!.. Как жесток Митра, вручая в слабые женские руки тайну стольких поколений!.. И насколько лучше ее судьбы та спокойная, свободная жизнь, которую вела Катрин!
Чтобы рассеять свою грусть, Леила обращалась к своей подруге с бесконечными вопросами о Европе и европейцах. И Катрин не уставала описывать ей чудеса европейского искусства, величественные сооружения европейских городов, широкие улицы, освещенные магазины, театры Парижа и так далее.
Иногда лейтенант Гюйон оставлял на время траншеи и принимал участие в беседе молодых девушек. Даже Мориц, отчасти сердившийся на дружбу сестры с Леилой, отнимавшую у него лучшего работника, часто не в состоянии был отказаться от соблазна поболтать с подругами, освежаясь стаканом шербета и лакомясь сочными фруктами. Только старый гебр предпочитал по-прежнему одиноко бродить по траншеям, да не было веселого доктора Арди, отправившегося в Тегеран к своим больным.
Тем временем работы шли не прерываясь. Старый гебр объявил, что скоро можно будет приняться за раскопку цитадели, а затем и храма Митры. К сожалению, отпуск Луи Гюйона приближался к концу, и молодому офицеру вскоре предстояло возвратиться к месту своей службы.
Накануне своего отъезда, чтобы воспользоваться последними минутами пребывания с друзьями, лейтенант с удвоенным усердием работал рука об руку с Морицем. Пришедшая к ним Катрин радостно рассказывала офицеру и брату, каким образом, благодаря счастливому удару кирки, она сейчас открыла превосходную погребальную урну. Леила, не отлучавшаяся от своей подруги, также явилась в траншею. В разговоре, против обыкновения, принял участие даже старый маг… Вдруг вдали показался бежавший со всех ног и крайне взволнованный Гаргариди.
— Господа, господа!.. идите… идите скорей! — кричал грек задыхающимся голосом.
— Что там такое? — хладнокровно спросил, не прерывая работы, Мориц, слишком привыкший к бурным выходкам своего слуги, чтобы придавать им значение.
— Будьте так добры, господин, положите кирку и зайдите на минуту в свою палатку, чтобы переодеться…
— Переодеться? Да вы с ума сошли, Гаргариди?! Я нахожу, что мой костюм вполне хорош для работ.
— Для работ — да, совершенно верно. Но для приема представителей власти!..
— Каких там представителей? Если приехали гости, скажи им, пусть идут сюда, я не могу бросить работу.
— Но, господин, — с безнадежной миной проговорил Гаргариди, — я вам повторяю, что это очень важно…
— Что важно? Да объяснитесь же наконец!..
— Увы!.. Я сильно опасаюсь, что дело идет о прекращении раскопок.
— О прекращении раскопок? Ничего не понимаю!
— А работы в таком прекрасном положении! — жалобно произнес Аристомен. — Такое хорошее место! И все это, все пропадет! Боже мой!..
Аристомен прослезился и принялся усердно тереть глаза платком сомнительной чистоты. Как ни привык Мориц к выходкам своего слуги, но тут его терпение лопнуло.
— Да какой там черт хочет явиться? — нетерпеливо вскричал он. — Мне некогда с тобой болтать. Говори прямо или оставь меня в покое!
— Господин, — с обиженным видом возразил Гаргариди, положив платок в карман. — Я желал приготовить вас к неприятной новости, — и смею уверить, никто более меня не способен к столь деликатной обязанности; так, по крайней мере, думал мой бедный папа. Но если вам угодно, я прямо скажу вам, что два полицейских сыщика пришли из Хамадана и требуют вас к ответу.
— Полицейские! — воскликнула Катрин. — Что им здесь надо?
— Не могу вам этого сказать, мадемуазель, но думаю, что это не предвещает хорошего! И фигуры их… брр!.. Я еще ел тогда курицу! — сказал Гаргариди с трагическим содроганием.
— Как!.. потомок мессенского героя испугался простых полицейских? и еще персидских?.. — смеясь заметил лейтенант.
— Что поделаешь, господин лейтенант! Это выше моих сил.
— Ну, ладно, постарайтесь теперь хоть на минуту вдохновиться героизмом предков и подите, приведите сюда персидских стражей порядка! — приказал Мориц.
Гаргариди медленно удалился.
— Что бы это могло значить? — с беспокойством спросила брата Катрин.
— О, совершенно ничего, уверяю тебя. Какой-нибудь придира просто хочет сорвать с меня несколько туманов. Я привык к этому еще в Сузе.
Через несколько минут к траншей снова приблизился благородный Аристомен. За ним шли два субъекта с отталкивающими физиономиями, одетые в персидскую полицейскую форму.
Мориц сделал несколько шагов им навстречу, но, взглянув на подозрительные лица гостей, заменил приготовленные слова приветствия холодным вопросом:
— Что вам от меня нужно, господа?
Вместо всякого ответа один из полицейских вытащил из кармана бумагу и гнусавым голосом начал читать длинный фирман, в котором объявлялось, что данное Морицу Кардику разрешение производить раскопки в окрестностях Хамадана теряет свою силу, все работы его должны быть немедленно прекращены, и местность очищена.
— Прекратить работы! — запальчиво вскричал Мориц, с такой силой ударяя киркой, что комья земли полетели во все стороны. — Кто вы такие, что смеете говорить со мной подобным образом? Разве вы не знаете, что плохие шутки не всегда оканчиваются удачно?
— Мы и не думаем шутить, — возразил один из полицейских, человек мрачной, угрожающей наружности. — Знайте, что если вы откажетесь подчиниться фирману, мы вынуждены будем силой заставить вас повиноваться.
— Что такое? — вскричал Мориц. — Разве вы не знаете, что миссия моя официальная: я послан своим правительством, и повелитель Ирана дал мне свое разрешение!
— Он дал свое разрешение, — с усмешкой сказал полицейский, — но в его власти и взять его обратно. Не может же «Убежище Вселенной» спрашивать вашего позволения, чтобы переменить свое мнение!
— Так что же, вы посланы сюда его величеством? — спросил Мориц.
— Нет, но мы посланы его превосходительством принцем Абдул-Азисом, светлейшим губернатором Хамадана, — надменно отвечал перс.
— Вот как! Но скажите мне, бывает ли слуга могущественнее своего господина? Что мне ваш губернатор, когда я имею в кармане фирман самого шаха!
— Повторяю вам, — угрожающе сказал посланец, — что если вы осмелитесь не повиноваться приказанию его светлости, то берегитесь!
— Смеюсь я над его светлостью и его угрозами! Французский посланник сумеет заставить его уважать права французов.
— Ну, а те, что работают у вас, — со злостью заметил перс, — они тоже будут смеяться, когда их за ослушание будут сажать на кол, вешать, бить палками? Подчинитесь, повторяю вам!
Угрозы полицейского, действенность которых Мориц хорошо знал, сильно поколебали его решимость. Но, с другой стороны, возможно ли было без сопротивления выполнить это наглое требование, разбивавшее все его надежды? Не зная, что делать, Мориц раздумывал, когда к нему подошел старый гебр.
— Нечего колебаться, — сказал он вполголоса, — нужно подчиниться и прекратить работы.
— Как! — вскричал Мориц, не веря своим ушам, — ты ли говоришь мне это, Гуша-Нишин?
— Подчиниться на время, — сказал гебр на ухо молодому человеку. — Верь мне, это единственный выход. Прошу тебя, не теряй времени.
Но так как Мориц продолжал еще раздумывать, то Гуша-Нишин добавил строгим голосом:
— Обманывал ли я тебя когда-нибудь, молодой человек? Ведь ты достаточно проницателен, чтобы догадаться, что главная ответственность падет на меня… Я тебе повторяю, подчинись для вида…
Чувствуя, что по совести он не имеет права подвергать гебров гневу губернатора, Мориц наконец согласился на предложение мага.
— Я оставляю работы, — сказал он посланным, — но знайте, что прекращаю их лишь на время. Я протестую против насилия и немедленно явлюсь объясниться с вашим губернатором; если же он не удовлетворит мою жалобу, я еду в Тегеран.
— Дело! — сказал полицейский. — Но знайте еще, что мне приказано оставаться здесь до тех пор, пока рабочие не очистят траншей и не возвратятся в свои дома. Я жду!
— Дети! — вскричал тогда Гуша-Нишин, обращаясь к рабочим. — Владыка всех живущих желает, чтобы вы немедленно оставили работы. Возвратитесь в свои жилища и поклонитесь Ему, Оку мира, не вопрошая Его судьбы!
Услышав эту речь, гебры тотчас приостановили работу, сложили инструменты, собрали все пожитки, и выстроившись в ряд, направились мимо своего пастыря в горы.
— Хорошо! — сказал посланец губернатора. — Теперь данное мне поручение исполнено.
— Больше вам нечего здесь делать, — сказал Мориц. — Гаргариди, проводи их!
Когда полицейские скрылись, Катрин с плачем бросилась на шею брата.
— Какое насилие, какая чудовищная несправедливость! — говорила она. — Но ты протестуй, Мориц! Господин Гюйон, нет ли у вас влиятельных знакомых в Тегеране?
— Дорогая мадемуазель Катрин, — сказал лейтенант, — будьте уверены, что я сделаю все от меня зависящее для того, чтобы эта проблема была решена. И думаю, что мои хлопоты не останутся без успеха.
— Да здравствуют Мориц и Катрин Кардик! — с энтузиазмом вскричал лейтенант.
— Да здравствует лейтенант Гюйон и хаким-баши! — смеясь и в то же время плача от радости, сказал Мориц.
— Честь и слава этому бедному, нами оклеветанному, Гуша-Нишин! — прибавила молодая девушка. — Но возобновим, господа, работу… Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу всю стену… Что, если это не одна из семи стен Экбатаны, а просто какой-нибудь водоем, какая-нибудь другая постройка?!..
— О, я дрожу от этой мысли!..
Работа закипела. С величайшими предосторожностями, чтобы не повредить эмали, труженики начали разбирать кирпичи, соединенные между собой твердым, как алмаз, цементом. Таким образом, мало-помалу, в течение пяти дней упорного труда было добыто, вытащено из земли, снабжено надписями, пронумеровано и упаковано в большие корзины около трех квадратных метров стены.
Особенно драгоценную находку представлял один фриз, изображавший охоту на львов. Жесты охотников, яростные прыжки преследуемых животных были воспроизведены на нем превосходно. Легкость рисунка, яркий колорит красок, художественная отделка, — все это показывало, что открытый фриз принадлежит к наиболее блестящей эпохе персидского искусства. Вокруг фриза был изображен роскошный венок из пальмовых листьев и маргариток, заключенный в изящные арабески.
Еще в самый день открытия стен мадемуазель Кардик выразила желание послать гонца к Гуша-Нишину, чтобы известить его об успехе раскопок. Получив известие, старый гебр не замедлил лично явиться, чтобы осмотреть работы своих новых друзей. За первым посещением последовало второе, третье, — и вскоре все привыкли видеть старого гебра медленно ходящим вдоль траншеи, с загадочным взглядом, устремленным в землю. Доктор Арди, хаким-баши, как его все называли, тщетно пытался изучать эту загадочную личность. Почти абсолютная молчаливость старого гебра и бесстрастное выражение его лица сводили на нет все остроумные наблюдения доктора.
ГЛАВА VIII. Семейное предание
Подняв занавес вьющихся растений, перенесемся теперь, читатель, в грот, где Гуша-Нишин принимал Морица и его сестру, и, миновав его, во вторую пещеру, служащую гебру рабочим кабинетом…
Дед и его внучка работают за длинным каменным столом, загроможденным различными странными предметами: кабалистическими амулетами, символическими перстнями, манускриптами из пожелтевшей бумаги, покрытой клинообразными надписями. На полках, приделанных к гранитным стенам пещеры, расставлены кубы, тигли, компасы, угломеры — целый научный арсенал. Там же виднеются: человеческий череп, чучела крокодила, обезьяны и змеи; разное оружие: кинжалы, ятаганы, стрелы, палаши и множество других предметов самых различных эпох и стран.
Уже несколько минут, как Гуша-Нишин, отбросив книгу, которую читал, погрузился в глубокое раздумье.
Его внучка, согнувшись над рукописью из пергамента, занята перепиской каких-то ученых отрывков. Всецело поглощенная своим занятием, она не замечает, что дед остановил на ней свой глубокий взгляд.
— Леила! — сказал он наконец торжественным тоном.
Молодая девушка подняла голову.
— Что, отец?
— Оставь эти письмена, дочь моя. Я хочу с тобой говорить.
Леила встала со своего места и, пересев к ногам старика, приготовилась слушать его речь.
— Леила, — сказал Гуша-Нишин, — ты чувствуешь большое расположение к этим иностранцам, фарангам?
— О, — отвечала девушка, внезапно покрываясь румянцем, — я люблю от всего сердца молодую фаранги Катрин!.. И знаешь ли, отец, она также меня любит!.. Мы с ней друзья…
— К чему это? — строго перебил девушку старый гебр. — Пойми, дитя мое, что ты оказываешь честь этой иностранке своею дружбой.
— Ах, отец мой, ты известен своими познаниями и мудростью, кроме того, твой почтенный возраст, твои добродетели… Но я, бедная девушка, разве я смею думать о себе столь же высоко?.. Вспомни то униженное положение, в каком находится у нас женщина… Я нахожу, что, напротив, молодая фаранги оказывает мне честь, обращаясь со мной, как с равной…
— Дочь моя, — отвечал гебр голосом более торжественным, чем обыкновенно, — приблизилось время, когда я должен передать тебе великие тайны. Ты достигла возраста благоразумия. Заботливым воспитанием я старался укрепить в тебе здравый смысл и ум, которыми природа так скупо наделяет ваш несовершенный пол. Так как слабость сердца составляет непременное свойство женской натуры, то я и не буду упрекать тебя за это…
— Отец, — печально проговорила Леила, — разве я не старалась всеми моими силами заменить тебе сына, которого ты так оплакивал?
— «Старалась»… — с горечью повторил старый гебр. — Напрасные старания! Ты не могла мне его заменить и не заменила!.. Может ли слабая голова девушки вместить в себя великие тайны священных знаний, которые едва может объять человеческий ум?.. Нет, вы созданы лишь для того, чтобы смотреть за домашним очагом и укачивать на своих коленях детей. Вам не по силам, хрупкие создания, высокая судьба!..
— Мое единственное желание — быть тебе угодной, отец, и я всегда старалась повиноваться тебе, — с покорностью сказала Леила.
— Я и не жалуюсь на тебя, Леила, — более мягким тоном проговорил старик. — Ты девушка неглупая, достаточно образованная и не ветреная. Не ты виновата, но неумолимый рок… В нашем роду уже много веков сменялось, не прерываясь, мужское поколение, но Владыка жизни прекратил этот порядок!.. Таинственны и непостижимы веления твои, могучий Митра!..
Старый гебр замолчал и с подавленным видом, опустив голову, погрузился в глубокие размышления. Молодая девушка, уважая его печаль, также замолчала.
— Покоримся же неизбежности, — вдруг снова заговорил старик, поднимая голову, — и исполним наш долг до конца. Леила, пришло время, когда ты должна знать, какая страшная ответственность лежит на твоих слабых плечах. Узнай, что ты — последняя представительница рода, знаменитейшего из всех существующих под солнцем. Наш род был первым из тысячи других жреческих родов. Столетия служили наши предки у алтаря божественного Митры, храня, вместе с тем, тайные знания, открытые только избранным. Астрономия, философия, магия, сокровенная политика, история, литература, великая наука о природе — всем этим владели наши предки, постепенно накопляя сокровища знания и свято передавая их потомкам.
— Долгое время члены нашего рода были в чести, славясь могуществом и святостью. Потом настали тяжелые времена упадка и гонений, а далее еще более тяжелое время полного распада. Наконец, ты сама видишь, дочь моя, какую судьбу влачат теперь последние представители некогда славного рода. Невидимые, презираемые всеми, вынужденные скрываться в глубине пещер, мы кажемся побежденными, и наши враги думают, что некогда славные маги теперь совершенно обессилены… Они не знают, невежды, что мы еще твердо держим в руках свои главные сокровища — сокровища науки, передаваемые неизменно от отца к сыну, и наши огромные богатства…
— Как, отец!.. Ты живешь в такой бедности, отказываешь себе в самом необходимом, а на самом деле ты богат? — сказала удивленная Леила.
— Да, в моих руках находятся огромные богатства. Но не прерывай меня; я открою тебе все по порядку… В те времена, когда великий бич Востока, Александр, сын Юпитера, появился на земле и подчинил мир своему мечу, Экбатана, царица Азии, славилась еще во всем свете своими богатствами, своими науками, своими искусствами и роскошью. Между всеми памятниками, свидетельствовавшими о ее великолепии, главным был храм Горящего Солнца, где мы, то есть мои и твои предки, были служителями. Но вот явился победитель и нагло потребовал дань. Пожары и грабежи сопровождали его шествие. Надо было покориться. Со смирением вручили наши предки гордым победителям ключи от сокровищниц, где хранились богатства храма Митры. Драгоценные каменья, дорогая утварь, богатые одежды из пурпура и шелка, художественные вазы, благоухающие смолы, редкие коренья, золото и серебро в монетах и слитках, — все это досталось пьяным македонским солдатам. Прекрасный Гефестион, любимец своего господина, получил львиную часть сокровищ, которые и стал разбрасывать направо и налево.
— Но они не все взяли, — продолжал гебр торжествующим тоном. — То, что захватил победитель, не составляло и сотой доли того, что удалось сохранить от его ненасытной жадности.
— Слава Митре!.. Но как же спасли наши предки от грабежа и жадного взора победителя свои сокровища?
— Под основанием храма, открытого похитителю, был, он существует и теперь, обширный дворец, еще более роскошный, чем даже сам храм. Его подземелья изобиловали сокровищами, добровольно пожертвованными верными в течение столетий. Зная в совершенстве прошедшее, мудрые маги умели предугадать и будущее: они заранее предвидели, какое искушение могут представить для людской жадности собранные сокровища, и предусмотрительно придумали средство обмануть эту жадность — менее ценное они оставили в храме, а главнейшие богатства поместили под ним, в отдельном подземном помещении. Рабочие, которые строили этот второй дворец, самыми страшными клятвами обязались свято хранить в тайне его существование…
— Удивительная предусмотрительность!.. — заметила Леила.
— Да, хотя в делах человеческих часто бывает и так, что излишние предосторожности только вредят. Но продолжаю… Тайна эта передавалась из рода в род и сохранялась во всей строгости много столетий. Ключ к ней хранил старейший из всех магов и передавал его своему старшему сыну. Когда последний, после тщательного изучения наук, достигал совершеннолетия, его облекали в звание жреца Митры, а перед смертью отец открывал ему то место, где находятся сокровища, и указывал средства, как туда проникнуть… Таким образом из поколения в поколение нерушимо хранилась великая тайна. Тем временем политическая жизнь Азии шла своим чередом. Династии возникали и исчезали. Древнее наследство Кира, обширная империя Александра, разделенная и раздробленная на части, переходила из рук в руки. За Селевкидами следовали парфяне, арабы, монголы, турки… Передняя Азия, место избранное, колыбель человечества, где находился рай, где человек в первый раз возвел глаза к небу, чтобы поклониться божественному Митре, — эта земля, видевшая цветущие города Илион и Тир, Гомера и Фалеса, все богатства и все силы древнего мира, — была опустошена и разграблена ордами варваров, покрылась развалинами и в конце концов сделалась добычею турок. Даже в Фарсистане не сохранилось первоначальных имен некогда цветущих городов, которые падали один за другим, и там, где раздавался радостный шум человеческой жизни, теперь слышны только жалобные крики совы, да вой шакалов… Под действием воды, ветра, огня рушились стены, распадались храмы. Песок пустыни засыпал все скважины, сравнял и покрыл однообразным покрывалом еще недавно горделивые памятники цивилизации. Такова была судьба нашей славной Экбатаны. Лишь несколько холмов и посейчас обозначают местоположение царицы городов…
— Едва верится в возможность таких переворотов! — вставила Леила.
— … Ислам заменил в Иране культ солнца, рушился прежний порядок, гебры удалились в изгнание, откуда и следили за падением царств. Сильные верою в свое возвышенное призвание, они терпеливо ожидали времени, когда Митре будет угодно возвратить своим верным их древнюю славу…
— Ну, а тайна? — перебила Леила.
— Сейчас скажу… В начале царствования Фет-Али-Шаха, — это было много лет тому назад, — я был в дороге, когда получил важное известие, внезапно призывавшее меня к одру смерти моего отца. Прежде чем умереть, старец, по стародавнему обычаю, пожелал доверить мне путеводную нить, которая должна была провести меня в чудный подземный дворец Митры. Из глубины Халдеи, где я тогда был по поручению своих родных, отыскивая себе невесту, я поспешил домой, но увы! — бесполезно. Было слишком поздно!.. Мой отец умер, унеся с собою в царство мертвых тайну, которая так долго хранилась в нашем роде.
— Великий Боже!.. И ничего нельзя сделать, чтобы найти какой-либо след к ее открытию?
— Всю мою жизнь я ищу, но напрасно. К этому несчастью присоединились еще и другие. «Несчастье, — говорит мудрая народная поговорка, — никогда не приходит одно»… На моих глазах один за другим умерли в раннем возрасте мои сыновья. Последний, твой отец, достиг зрелого возраста, но он умер, дав жизнь лишь тебе, его единственному дитяти. С какой надеждой ожидали мы твоего рождения!.. И какова была горечь разочарования!.. Какие упреки пришлось выслушать твоей матери! Но вскоре и она унесла свою печаль в страну теней…
— Отец мой, прости меня…
— Воля Митры священна! — не дал девушке договорить старик. — Надо без ропота преклониться перед его велениями. Прямая линия окончилась, но мы привьем хрупкую ветвь, которая нам осталась, к ветке другой фамилии. Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев. А в минуту моей смерти ты узнаешь от меня те тайны, которыми я владею, и в свою очередь передашь их своему старшему сыну.
— Но эти тайны, отец мой, не будут ли бесполезны, раз путеводная нить ускользнула из твоих рук?
— Я не теряю надежды ее найти и не откажусь от надежды, пока жив. У меня есть довольно точные указания о месте, где находится обширный подземный храм. Одно затруднение — Я не знаю, как найти вход. Теперь пришли фаранги. Знания молодого ученого, его способности, средства, проницательность, его неукротимая энергия родили в моей усталой душе цветок новой надежды.
— Ты хочешь открыть свою тайну иностранцу? — спросила удивленная Леила.
— Да сохранит меня от этого Митра!.. Он будет только рукою, а я — головою. Я укажу ему след, но лишь сам войду в святая святых!..
— Но это будет обман! — оживленно сказала девушка.
— Нисколько. Разве имеет право этот иностранец знать наши тайны? Я скажу более: не есть ли дерзость, достойная наказания, само желание молодого фаранги наложить свою руку на развалины нашей священной столицы? Но я не буду ему препятствовать в этом. Пусть он откроет семь стен, окрашенных семью цветами радуги, пусть камень за камнем унесет дворцы, где жили Дейок, Астиаг, Киаксар, Камбиз, Кир. Что касается меня, то для себя я сохраню лишь вход в подземелье, а с моей смертью ты укажешь этот вход твоему сыну… Но даже твой супруг не должен никогда знать этой тайны… Теперь ты видишь, дочь моя, как высок наш жребий и какие важные обязанности возлагаются на тебя!
ГЛАВА IX. Неожиданные затруднения
Раскопки шли превосходно. Старый Гуша-Нишин каждый день приходил наблюдать за их результатами и казался очень довольным успехом работ. Со стариком часто приходила и его внучка.
Последней оказывалось со стороны хозяев самое любезное внимание. Под руководством сестры Морица молодая девушка делала быстрые успехи в изучении французского языка и мало-помалу привыкла к обществу. Беседуя со своей новой подругой, мадемуазель Кардик вскоре заметила, что в душе Леилы кроется какая-то тайна, которая ее мучает. Однако сестра Морица, со свойственной ей деликатностью, не старалась проникнуть в секрет девушки и только удвоила свою доброту и внимательность по отношению к ней. Тронутая этим выражением симпатии, Леила в свою очередь с удвоенным чувством доверия стала относиться к молодой француженке.
Подобно всем женщинам Востока, внучка старого гебра была воспитана в духе подчинения и покорности; но она выгодно отличалась от прочих женщин своей страны солидным образованием. Это превосходство предохранило ее от узости взглядов и позволило ей более критически отнестись к предстоявшей ей судьбе. Надо заметить, что объяснения деда и его намерения пали, как свинец, на сердце Леилы. Тяготили ее и эти предстоявшие ей обязанности, которые сам Гуша-Нишин назвал ужасными; но особенно тревожили девушку слова старика: «Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев». Ах, зачем родилась она в этой стране, зачем принадлежит к этой касте, где девушка не может сама выбрать любимого человека!.. Как жесток Митра, вручая в слабые женские руки тайну стольких поколений!.. И насколько лучше ее судьбы та спокойная, свободная жизнь, которую вела Катрин!
Чтобы рассеять свою грусть, Леила обращалась к своей подруге с бесконечными вопросами о Европе и европейцах. И Катрин не уставала описывать ей чудеса европейского искусства, величественные сооружения европейских городов, широкие улицы, освещенные магазины, театры Парижа и так далее.
Иногда лейтенант Гюйон оставлял на время траншеи и принимал участие в беседе молодых девушек. Даже Мориц, отчасти сердившийся на дружбу сестры с Леилой, отнимавшую у него лучшего работника, часто не в состоянии был отказаться от соблазна поболтать с подругами, освежаясь стаканом шербета и лакомясь сочными фруктами. Только старый гебр предпочитал по-прежнему одиноко бродить по траншеям, да не было веселого доктора Арди, отправившегося в Тегеран к своим больным.
Тем временем работы шли не прерываясь. Старый гебр объявил, что скоро можно будет приняться за раскопку цитадели, а затем и храма Митры. К сожалению, отпуск Луи Гюйона приближался к концу, и молодому офицеру вскоре предстояло возвратиться к месту своей службы.
Накануне своего отъезда, чтобы воспользоваться последними минутами пребывания с друзьями, лейтенант с удвоенным усердием работал рука об руку с Морицем. Пришедшая к ним Катрин радостно рассказывала офицеру и брату, каким образом, благодаря счастливому удару кирки, она сейчас открыла превосходную погребальную урну. Леила, не отлучавшаяся от своей подруги, также явилась в траншею. В разговоре, против обыкновения, принял участие даже старый маг… Вдруг вдали показался бежавший со всех ног и крайне взволнованный Гаргариди.
— Господа, господа!.. идите… идите скорей! — кричал грек задыхающимся голосом.
— Что там такое? — хладнокровно спросил, не прерывая работы, Мориц, слишком привыкший к бурным выходкам своего слуги, чтобы придавать им значение.
— Будьте так добры, господин, положите кирку и зайдите на минуту в свою палатку, чтобы переодеться…
— Переодеться? Да вы с ума сошли, Гаргариди?! Я нахожу, что мой костюм вполне хорош для работ.
— Для работ — да, совершенно верно. Но для приема представителей власти!..
— Каких там представителей? Если приехали гости, скажи им, пусть идут сюда, я не могу бросить работу.
— Но, господин, — с безнадежной миной проговорил Гаргариди, — я вам повторяю, что это очень важно…
— Что важно? Да объяснитесь же наконец!..
— Увы!.. Я сильно опасаюсь, что дело идет о прекращении раскопок.
— О прекращении раскопок? Ничего не понимаю!
— А работы в таком прекрасном положении! — жалобно произнес Аристомен. — Такое хорошее место! И все это, все пропадет! Боже мой!..
Аристомен прослезился и принялся усердно тереть глаза платком сомнительной чистоты. Как ни привык Мориц к выходкам своего слуги, но тут его терпение лопнуло.
— Да какой там черт хочет явиться? — нетерпеливо вскричал он. — Мне некогда с тобой болтать. Говори прямо или оставь меня в покое!
— Господин, — с обиженным видом возразил Гаргариди, положив платок в карман. — Я желал приготовить вас к неприятной новости, — и смею уверить, никто более меня не способен к столь деликатной обязанности; так, по крайней мере, думал мой бедный папа. Но если вам угодно, я прямо скажу вам, что два полицейских сыщика пришли из Хамадана и требуют вас к ответу.
— Полицейские! — воскликнула Катрин. — Что им здесь надо?
— Не могу вам этого сказать, мадемуазель, но думаю, что это не предвещает хорошего! И фигуры их… брр!.. Я еще ел тогда курицу! — сказал Гаргариди с трагическим содроганием.
— Как!.. потомок мессенского героя испугался простых полицейских? и еще персидских?.. — смеясь заметил лейтенант.
— Что поделаешь, господин лейтенант! Это выше моих сил.
— Ну, ладно, постарайтесь теперь хоть на минуту вдохновиться героизмом предков и подите, приведите сюда персидских стражей порядка! — приказал Мориц.
Гаргариди медленно удалился.
— Что бы это могло значить? — с беспокойством спросила брата Катрин.
— О, совершенно ничего, уверяю тебя. Какой-нибудь придира просто хочет сорвать с меня несколько туманов. Я привык к этому еще в Сузе.
Через несколько минут к траншей снова приблизился благородный Аристомен. За ним шли два субъекта с отталкивающими физиономиями, одетые в персидскую полицейскую форму.
Мориц сделал несколько шагов им навстречу, но, взглянув на подозрительные лица гостей, заменил приготовленные слова приветствия холодным вопросом:
— Что вам от меня нужно, господа?
Вместо всякого ответа один из полицейских вытащил из кармана бумагу и гнусавым голосом начал читать длинный фирман, в котором объявлялось, что данное Морицу Кардику разрешение производить раскопки в окрестностях Хамадана теряет свою силу, все работы его должны быть немедленно прекращены, и местность очищена.
— Прекратить работы! — запальчиво вскричал Мориц, с такой силой ударяя киркой, что комья земли полетели во все стороны. — Кто вы такие, что смеете говорить со мной подобным образом? Разве вы не знаете, что плохие шутки не всегда оканчиваются удачно?
— Мы и не думаем шутить, — возразил один из полицейских, человек мрачной, угрожающей наружности. — Знайте, что если вы откажетесь подчиниться фирману, мы вынуждены будем силой заставить вас повиноваться.
— Что такое? — вскричал Мориц. — Разве вы не знаете, что миссия моя официальная: я послан своим правительством, и повелитель Ирана дал мне свое разрешение!
— Он дал свое разрешение, — с усмешкой сказал полицейский, — но в его власти и взять его обратно. Не может же «Убежище Вселенной» спрашивать вашего позволения, чтобы переменить свое мнение!
— Так что же, вы посланы сюда его величеством? — спросил Мориц.
— Нет, но мы посланы его превосходительством принцем Абдул-Азисом, светлейшим губернатором Хамадана, — надменно отвечал перс.
— Вот как! Но скажите мне, бывает ли слуга могущественнее своего господина? Что мне ваш губернатор, когда я имею в кармане фирман самого шаха!
— Повторяю вам, — угрожающе сказал посланец, — что если вы осмелитесь не повиноваться приказанию его светлости, то берегитесь!
— Смеюсь я над его светлостью и его угрозами! Французский посланник сумеет заставить его уважать права французов.
— Ну, а те, что работают у вас, — со злостью заметил перс, — они тоже будут смеяться, когда их за ослушание будут сажать на кол, вешать, бить палками? Подчинитесь, повторяю вам!
Угрозы полицейского, действенность которых Мориц хорошо знал, сильно поколебали его решимость. Но, с другой стороны, возможно ли было без сопротивления выполнить это наглое требование, разбивавшее все его надежды? Не зная, что делать, Мориц раздумывал, когда к нему подошел старый гебр.
— Нечего колебаться, — сказал он вполголоса, — нужно подчиниться и прекратить работы.
— Как! — вскричал Мориц, не веря своим ушам, — ты ли говоришь мне это, Гуша-Нишин?
— Подчиниться на время, — сказал гебр на ухо молодому человеку. — Верь мне, это единственный выход. Прошу тебя, не теряй времени.
Но так как Мориц продолжал еще раздумывать, то Гуша-Нишин добавил строгим голосом:
— Обманывал ли я тебя когда-нибудь, молодой человек? Ведь ты достаточно проницателен, чтобы догадаться, что главная ответственность падет на меня… Я тебе повторяю, подчинись для вида…
Чувствуя, что по совести он не имеет права подвергать гебров гневу губернатора, Мориц наконец согласился на предложение мага.
— Я оставляю работы, — сказал он посланным, — но знайте, что прекращаю их лишь на время. Я протестую против насилия и немедленно явлюсь объясниться с вашим губернатором; если же он не удовлетворит мою жалобу, я еду в Тегеран.
— Дело! — сказал полицейский. — Но знайте еще, что мне приказано оставаться здесь до тех пор, пока рабочие не очистят траншей и не возвратятся в свои дома. Я жду!
— Дети! — вскричал тогда Гуша-Нишин, обращаясь к рабочим. — Владыка всех живущих желает, чтобы вы немедленно оставили работы. Возвратитесь в свои жилища и поклонитесь Ему, Оку мира, не вопрошая Его судьбы!
Услышав эту речь, гебры тотчас приостановили работу, сложили инструменты, собрали все пожитки, и выстроившись в ряд, направились мимо своего пастыря в горы.
— Хорошо! — сказал посланец губернатора. — Теперь данное мне поручение исполнено.
— Больше вам нечего здесь делать, — сказал Мориц. — Гаргариди, проводи их!
Когда полицейские скрылись, Катрин с плачем бросилась на шею брата.
— Какое насилие, какая чудовищная несправедливость! — говорила она. — Но ты протестуй, Мориц! Господин Гюйон, нет ли у вас влиятельных знакомых в Тегеране?
— Дорогая мадемуазель Катрин, — сказал лейтенант, — будьте уверены, что я сделаю все от меня зависящее для того, чтобы эта проблема была решена. И думаю, что мои хлопоты не останутся без успеха.