Лоуренс Стефани. Единственная

   Судя по тону, он действительно что-то знал.
   – Я находился, как тебе известно, в другом месте. Но именно там развернулось самое кровавое сражение. Французы под командованием Рея посчитали фермерские усадьбы легкой добычей. Они ошиблись. Защитники Угумона изменили весь ход битвы. Их сопротивление задело гордость французских командиров. Они бросали туда целые полки: атака следовала за атакой, что совершенно не соответствовало стратегической важности позиции. И если Гренвилл пропал именно там, можешь быть уверена, что он погиб героем.
   Она хотела, о, как она хотела бы верить этому!
   Пенни ни о чем больше не спрашивала; Чарлз больше ничего не объяснял. Они оставались на крыше, слушая стук дождевых капель и веселый рокот выбегающей из труб воды, всматриваясь в льющиеся из облаков струи. Далеко в море еще трижды мелькнул огонек.
   Наконец Пенни встала и расправила юбки.
   – Доброй ночи. Увидимся утром.
   Лицо его было по-прежнему непроницаемым. Она так и не поняла, о чем он думал в этот момент. И тут он с истинно мужской грацией отвесил ей низкий поклон.
   – Утром. Желаю крепкого сна.
   Пенни повернулась и прошла через арочный вход в левое крыло.
   В восемь утра она появилась в маленькой столовой, устроилась на стуле, который придержал для нее Филчетт, благодарно улыбнулась и только потом подняла глаза на Чарлза. Тот молча наблюдал за ней.
   – Гренвилл был соучастником.
   Чарлз перевел взгляд на Филчетта. Тот шагнул вперед и взялся за кофейник.
   – Сейчас принесу свежего кофе, милорд.
   – Спасибо.
   Не успел Филчетт выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, Чарлз вопросительно уставился на нее.
   – Ты это о чем?
   Пенни потянулась к блюду с тостами.
   – Я защищаю Гренвилла.
   – Вот уже почти год как он мертв.
   – Не столько его, сколько Элайну, Эмму и Холли. И даже Констанс, несмотря на то что она уже замужем. Да и себя тоже, хотя в этом случае связь не настолько очевидна.
   Элайна была матерью Гренвилла, Эмма и Холли – младшими, незамужними сестрами.
   – Если станет известно, что это Гренвилл был предателем… У Чарлза тоже были незамужние сестры; он, конечно, поймет, что движет Пенни.
   – Значит, это Гренвилл был тем самым передаточным звеном с контрабандистами, – понимающе кивнул Чарлз, хотя Пенни было ясно, что он еще ни в чем не убежден. – Но начни сначала. Почему ты считаешь, что Гренвилл был предателем?
   И она рассказала ему, одновременно жуя тосты с джемом и запивая чаем. Филчетт все еще не возвращался, что, возможно, было к лучшему. Но Чарлз продолжал хмуриться.
   – Значит, тебе не представилось возможности начистоту потолковать с Гренвиллом?
   – Я все время донимала его, требуя объяснить, какие у него дела с шайками контрабандистов: мне было известно, что он с пятнадцати лет с ними якшается. Но он постоянно отговаривался тем, что ему просто хочется позабавиться, – ответила она и, немного помолчав, добавила: – До прошлого ноября я и не подозревала, что тут что-то не так.
   – Скажи-ка: твоя экономка действительно знала об этом тайнике?
   – Да. Насколько я понимаю, Фиггс всегда было это известно, но папа, а позже Гренвилл требовали, чтобы все оставили как есть и что там лежат важные вещи, которые совсем не нужно видеть горничным. Поэтому Фиггс и молчала, но когда пришлось готовить хозяйские покои к первому визиту Эмберли, – он приехал в начале декабря, – Фиггс посчитала необходимым там прибраться и смахнуть пыль, поэтому и спросила у меня позволения.
   – Ты взяла кого-то с собой, когда пошла туда?
   – Нет. Фиггс объяснила, как он открывается: все достаточно легко, если знаешь, что повернуть.
   – И ты нашла много коробочек для пилюль? Пенни вздохнула.
   – «Много» – это не то слово. Поверь мне: папа был коллекционером, но я никогда не думала, что там такие сокровища. Они… великолепны. Роскошны. Некоторые усыпаны драгоценными камнями, на других – прекрасные миниатюры, гризайль^[4] и тому подобное. И раньше я никогда их не видела. Все аккуратно разложены в тайнике по полочкам.
   Она отставила чашку и взглянула на него.
   – И где же он их добыл?
   – Выменял или просто купил, – пожал плечами Чарлз.
   – Понимаешь, это я вела все счета хозяйства в то время, когда графом был Гренвилл, и заодно проверила счетные книги за прошлые годы. Да, папа время от времени покупал коробочки для пилюль, но не слишком часто и нерегулярно. И все его приобретения выставлены в библиотеке, в стеклянных витринах. Он ни от кого их не скрывал. Но почему прятать эти остальные… и в таком количестве… и куда более ценные и красивые? Я ничего о них не знала, и, клянусь, никто, кроме Гренвилла, их не видел.
   – Тайная коллекция коробочек для пилюль.
   – Именно! – возмущенно воскликнула Пенни. – Поэтому я и пришла к единственно возможному выводу: все эти коробочки для пилюль – плата за что-то такое, о чем знал Гренвилл. Но что? Сначала я никак не могла додуматься, какой товар, если так выразиться, «продавали» папа или Гренвилл.
   – Видишь ли, дело в том, что ни тот, ни другой не имели доступа к важной информации того рода, за которую заплатили бы французы. Следовательно…
   – Погоди! – перебила она, поднимая руку. – Я же сказала, это еще не все. Увидев коробочки для пилюль, я закрыла тайник и велела Фиггс не ходить туда. Появились Эмберли и Николас; визит прошел гладко. Но перед самым их отъездом я услышала от конюхов, что Николас расспрашивал о друзьях Гренвилла, шатался по всей округе, куда-то уезжал по вечерам, посещал кабачки контрабандистов.
   – Может, ему просто хотелось выпить?
   – Разыгрываешь адвоката дьявола или сознательно упрямишься?
   – Первое, – улыбнулся он, – так что продолжай.
   Она бросила на него уничтожающий взгляд, но все же продолжала:
   – Когда они уехали, я снова открыла тайник. Кто-то осматривал коробочки для пилюль. Многие стояли не на тех местах, были перевернуты, все в таком роде. Я спустилась к ужину, но упорно пыталась решить загадку. Элайна расписывала девушкам, как благородны и аристократичны Эмберли и эта ветвь семьи. Кстати, она упомянула, что Николас последовал по стопам отца и сейчас трудится в министерстве иностранных дел.
   – Вот как, – бросил Чарлз, лицо которого мгновенно окаменело.
   – Вот так, – уязвленно фыркнула Пенни. – Теперь ты видишь, почему я стала серьезно тревожиться. А когда попыталась разобраться, стало еще хуже.
   – Что же ты обнаружила?
   – Не столько обнаружила, сколько вспомнила. Папа и Эмберли выросли вместе, учились в одном классе, вместе поступили в Оксфорд, а потому отправились в большое путешествие^[5]. Родственниками они были дальними, зато друзьями – очень близкими и не теряли связи всю свою жизнь. Папа начал собирать коробочки для пилюль, когда жил в парижском доме Эмберли, который в то время занимал небольшую должность в нашем посольстве.
   Чарлз, ничего не ответив, кивнул.
   – Кроме того, не нужно забывать, что Эмберли был крестным отцом и опекуном Гренвилла после смерти папы. Николас и Гренвилл знали друг друга, правда, неизвестно, насколько хорошо. Но Гренвилл часто ездил к Эмберли, так что он и Николас бывали в одном обществе.
   И, как я уже говорила, когда Николас без предупреждения прибыл сюда в феврале, ровно через неделю после того, как Элайна и девочки перебрались в город, все пять дней он объезжал кабачки, где собираются шайки местных контрабандистов. Если верить матушке Гиббс, Николас уверял, что отныне займет место Гренвилла. И если им что-то понадобится, пусть пошлют за ним: передадут через конюхов Уоллингем-Холла, и он придет и потолкует с ними.
   – А что думают о нем местные парни? Все ли с ним согласны?
   – Нет, – слабо улыбнулась она. – Они считают Николаса чужаком, едва ли не иностранцем. Более того, не думаю, что они понимают, какую именно рыбку он пытается выловить в мутной воде.
   – Весьма вероятно, – сухо бросил Чарлз. Ей не стоило вмешиваться во все это! И что теперь делать?
   Он поймал ее взгляд и покачал головой:
   – Значит, ты уверена, что Гренвилл, возможно с помощью твоего отца, передавал секреты французам через контрабандистов. Эти секреты он получал то ли через Эмберли, то ли через Николаса. Во всяком случае, Николас в этом замешан.
   – Да. И…
   – Но ведь Гренвилл пошел в армию, чтобы сражаться с французами. Не думаешь, что одно это оспаривает твои предположения? А если он выступал в роли марионетки, не сознавая, на что его толкают?
   – Нет, – твердо заявила Пенни. – Гренвилл… ему было десять, когда ты уехал в Тулузу. Ты почти его не знаешь. Он был и остался безголовым, легкомысленным мальчишкой, и так и не стал взрослым. Да, он был испорчен, избалован, хотя злобным и подлым его никак не назовешь. Поэтому на каждую его выходку все улыбались, укоризненно качали головами, и на этом все заканчивалось. Передача информации французам? Он мог посчитать это веселой проделкой: опасность, волнение, должно быть, его манили. Он и не думал о бесчестии.
   Для него все это было не важно. Единственной его целью было пощекотать себе нервы. Поэтому и пошел сражаться. И никакие доводы не помогли.
   Чарлз смотрел в ее глаза и думал, что она ошибается. Что заставляет себя принять и смириться с неверным, ранящим душу истолкованием. И вряд ли какие-то аргументы способны ее поколебать.
   И кроме того, она почти уверена, что не только сводный брат, но и отец был замешан в государственной измене! И, что важнее всего, их дело продолжает Николас, причем куда более энергично, чем первые двое.
   Пенни пристально наблюдала за ним, и не успел он возразить, как она добавила:
   – Если Гренвилла объявят предателем, пусть даже посмертно, от Элайны все отвернутся, и ни Эмма, ни Холли не смогут сделать приличную партию. Ни один светский джентльмен не женится на сестре государственного преступника! Даже Констанс нелегко придется, хотя она теперь леди Уизеринг. Да… да и я предпочла бы не оказаться сводной сестрой такового, хотя в двадцать девять лет и с собственным состоянием можно не беспокоиться о мнении общества.
   Чарлз ждал, но Пенни не требовала ни обещаний, ни заверений, что он позаботится о ее семье, найдет способ их защитить от весьма тяжелых последствий, если все, что она предполагала, окажется правдой.
   Все это только укрепляло в нем решимость поступить именно так. Она доверилась ему, и его подмывало спросить, что в их последней беседе поколебало весы. Но, честно говоря, он не слишком хотел знать. Она видела его насквозь, видела, какой он есть, что не удавалось никому, кроме слишком проницательной матушки.
   – Мне следовало упомянуть, что мой командир, Далзил, провел расследование, но не смог найти свидетельств, что сведения из министерства иностранных дел действительно передавались французам, – признался он и, поморщившись, вздохнул. – Понимаешь, пока я не сообразил, что ты действительно наткнулась на что-то незаконное, был склонен считать, что все это дым без огня. Но даже если мы докажем, что твои подозрения верны, и уличим Николаса, подробности не выйдут на свет. Николаса не отдадут под суд, и почти никто не узнает о его преступлениях и о тех, кого он назовет сообщниками. Пенни нахмурилась.
   – Хочешь сказать, дело замнут? И… он за это не заплатит?
   – О нет, если окажется, что он изменник, непременно заплатит.
   Чарлз улыбнулся. Холодной, зловещей улыбкой.
   – Просто никто об этом не услышит.
   – Вот… как, – медленно произнесла Пенни.
   Пока она переваривала все это, он наскоро оценивал все, что она сказала ему, все, что ему пришлось узнать и заподозрить.
   – И прежде всего, – объявил он, – мы посмотрим на эту коллекцию коробочек для пилюль.

Глава 4

   – Мои извинения. Я думал, что ты преувеличиваешь.
   Взгляд, брошенный на него Пенни, было несложно истолковать. Ничего не ответив, она вновь принялась пересчитывать десятки коробочек для пилюль, выстроившихся на полках в старом тайнике, скрытом за стенной панелью в хозяйской спальне Уоллингем-Холла.
   Она была права: наличие такой коллекции трудно объяснить. Ряды великолепных образцов ювелирного и живописного искусства переливались, сверкали, манили. Интересно, понимает ли Пенни, что даже шпионам не платят так много, чтобы приобрести подобные сокровища. Работа Гренвилла столько не стоила.
   Он огляделся, мысленно располагая каморку площадью шесть футов на двенадцать в стенах старого дома. Они приехали в середине утра, готовые отвлечь Николаса обсуждением дел поместья, если он окажется дома и они не смогут от него отделаться. Он действительно был дома, но сидел в библиотеке. И поскольку Пенни пока еще оставалась здесь хозяйкой, можно было не объявлять о ее приезде, да и о Чарлзе тоже: слуги знали его так же хорошо, как слуги Эбби знали Пенни. Поэтому они беспрепятственно поднялись наверх, прямо в хозяйскую спальню и в эту скрытую комнату.
   Крошечное окно, прорезанное почти под потолком, пропускало немного света. Сами стены были сложены из камня. Как во многих подобных тайниках, имелась и вторая дверь, узкая, деревянная, в стене, напротив главного входа. В замке торчал старый ключ. Потайной ход. Путь к спасению для католических священников, когда-то скрывавшихся тут.
   Они закрыли дверь в хозяйскую спальню, но оставили панель на петлях широко открытой.
   Внезапно Чарлз услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Пенни, ничего не подозревая, продолжала считать. Чарлз, скорее ведомый инстинктом, чем истинной тревогой, подошел к порогу тайника. Николас пока еще не был здесь хозяином и поэтому не пользовался этой спальней. Однако шел прямо сюда.
   Чарлз тихо выругался, схватился за край панели и наглухо ее задвинул. Пенни оглянулась, выпрямилась, но, к счастью, не издала ни звука, услышав щелчок.
   Он смотрел на нее; она уставилась на него. За панелью раздавались шаги.
   Если Николас не живет в этой комнате, почему же пришел сюда?
   Чарлз схватил Пенни за руку, потянул к маленькой двери и поспешно повернул ключ, пытаясь не шуметь. Но пришлось применить силу: замок давно заржавел. Дверь взвизгнула и приотворилась как раз в тот момент, когда послышалось слабое жужжание механизма панели.
   Панель открылась. Ее замок скрывался в резной каминной доске, и очень немногие знали о его существовании.
   Чарлз ударил плечом в узкую дверь и, бесцеремонно вытолкав Пенни, последовал за ней. И еще успел быстро и бесшумно закрыть дверь, сунул ключ в скважину, повернул и услышал, как задвинулся засов.
   Как раз в тот момент, когда петли панели скрипнули.
   Они затаили дыхание. Николас ступил в тайник и остановился.
   Пенни зажмурилась. Приоткрыла глаза. Никакой разницы. Кромешная тьма.
   Коридор… или то, где они стояли, был узким, пыльным и пропах плесенью. От стены, к которой толкнул ее Чарлз, веяло ледяным холодом. Здесь мог свободно поместиться только один человек, и сейчас они были тесно прижаты друг к другу. Пенни слышала собственное дыхание: быстрое, неровное. Смятение одолевало ее, колкие иголки озноба прошли по спине. Близость Чарлза волновала ее, непроглядный мрак пугал. Но тут Чарлз нашел ее руку и ободряюще сжал. Пенни громко сглотнула, борясь с унизительным порывом вцепиться в него. Зарыться лицом в надежное тепло.
   Чарлз переступил с ноги на ногу и, выпустив ее руку, припал плечом к стене. Ноги Пенни ослабли. Мысленно выругавшись, она выпрямилась.
   По полу протянулся лучик света. Пенни моргнула раз, другой и облегченно вздохнула, поняв, что Чарлз просто вынул ключ из скважины.
   Он пошевелился. Свет исчез: снова воцарилась абсолютная тьма. Чарлз прижался глазом к скважине.
   Пенни прикусила губу, стараясь не думать о том, что их окружает. Паутина, камешки, гора пыли, насекомые и… а вдруг тут мыши? Брр…
   Чарлз осторожно поднялся. Снова сжал ее руку, погладил и провел вверх, до плеча. Подался к ней. Его дыхание пошевелило прядку ее волос. Пенни вздрогнула.
   – Он не видел нас. Изучает коробочки для пилюль. Не похоже, что он быстро уйдет, – прошептал Чарлз и едва слышно добавил: – Посмотрим, куда ведет этот коридор.
   Она едва успела поймать полу его сюртука. Чарлз, полуобернувшись, разжал ее пальцы, но не выпустил руки. Наоборот, прижал к груди. Поймал вторую руку и сделал то же самое. Теперь она стояла, хоть и позади, но очень близко к нему.
   – Теперь продвигаемся очень медленно, – выдохнул он, откинув голову. – Держись за меня. Думаю, чуть подальше есть лестница.
   Откуда ему знать? Неужели действительно что-то видит? Да ведь здесь темно, как в чистилище!
   Ну уж нет, она не выпустит его! Ни за что.
   Он оказался прав. Лестница действительно была. Они прошли всего несколько шагов, когда она ощутила, что Чарлз ступил вниз. Он спустился еще на одну ступеньку и выждал, пока она нащупает край лестницы и сделает первый шаг. Медленно, очень медленно они продолжали спускаться. Его прикосновения искушали ее… воспламеняли кровь. И хотя воздух становился все холоднее, Пенни изнемогала от жара.
   Лестница оказалась длинной, узкой и очень крутой. Шершавые необработанные камни задевали за локти, цеплялись за юбки. Чарлз поднял руки, развел в стороны, и через мгновение длинные призрачные пальцы ласково провели по щеке.
   Пенни подскочила, мужественно проглотив визг.
   – Всего лишь паутина, – шепнул он.
   – Всего лишь? Где паутина, там и пауки!
   – Они не тронут тебя, если ты их не тронешь.
   – Но…
   Они уничтожили кучу паутины. Судя по всему, пауки в ярости.
   Пенни вздрогнула и услышала слабый звук. Царапанье…
   – Ой! Крысы! Я слышу!
   – Вздор, – отмахнулся он, увлекая ее за собой. – Здесь нет еды.
   Она уставилась туда, где, по ее предположениям, должна быть его голова. Неужели крысы настолько разумны?
   – Мы почти пришли, – пробормотал он.
   – Куда именно?
   – Не уверен, но на всякий случай говори потише.
   Они добрались до подножия лестницы. Следующий его шаг был настолько широк, что она неохотно отняла руки. Правда, чем дальше от него, тем безопаснее. Но все же…
   Пенни перевела дыхание и попыталась ощупать стены. Все такой же камень. Они оказались в крохотной, чуть больше лестничной площадки каморке. Трудно сказать, что было за ней, но она почувствовала, что выход близко: здесь воздух был совсем другим: прохладный и влажный, пахнувший землей и гнилыми листьями.
   – Здесь еще одна дверь, – сообщил Чарлз, тоже пошарив по стенам.
   – Замок очень старый, но нам повезло: ключ от верхней двери подходит.
   Он вставил ключ в скважину и попытался открыть. Замок не поддавался, и Чарлз пробормотал:
   – Не так-то это легко.
   Прошло несколько долгих минут, прежде чем осыпаемый приглушенными проклятиями замок со стоном открылся.
   Чарлз поднял задвижку, налег плечом на дверь раз, другой. Дверь с трудом подалась. Чарлз высунул голову и осмотрелся, но, кажется, ничего не поняв, поспешил уступить место подошедшей Пенни.
   – Это не боковой двор?
   – Да-а, – пораженно протянула она и, высунув руку, сорвала листик, болтавшийся у двери.
   – Это плющ, покрывающий западную стену.
   Она попыталась открыть дверь шире, но ничего не вышло. Оказалось, что ее подпирает груда земли и листьев. Чарлз тяжело вздохнул.
   – Отойди.
   Пришлось немало потрудиться, прежде чем она выскользнула на солнечный свет.
   – Не отходи далеко, – прошептал он, когда она протискивалась мимо.
   Наконец ему удалось последовать за ней. Радостно вдыхая свежий воздух, он подошел к ней, и они вместе стали изучать стену и дверь. Даже теперь, приоткрытая и заваленная кучей листьев, она была почти незаметна. От посторонних глаз ее скрывала густая занавесь разросшегося плюша.
   – Она прорезана во внешней стене, верно? Я даже не подозревала о ее существовании.
   – Если мы приведем все в порядок, разровняем листья и землю и поправим плющ, никто ничего не увидит.
   Вернувшись к двери, он взял ключ, толкнул створку, повернул ключ в скважине, сунул его в карман, после чего носком сапога закидал дверь листьями и землей. Отступил, оглядел плюш, коснулся лозы раз, другой, расправил листья, и дверь исчезла.
   Чарлз довольно усмехнулся и направился к ошеломленной Пенни.
   – Поразительно! Интересно, знал ли об этом Гренвилл?
   – Вряд ли, – покачал головой Чарлз. – Замки не открывались много лет.
   Пенни подняла голову. В хозяйской спальне не было окон, выходивших во двор. И слава Богу.
   – Послушай, неужели Николас все еще там? Он проследил за направлением ее взгляда.
   – Как бы там ни было, думаю, нам следует нанести ему визит.
   – Хмм… я и сама об этом подумала.
   Вечно очертя голову несется навстречу опасности… Но вслух он ничего не сказал.
   – Ты изложил ему суть своей миссии. Николас явно не хотел, чтобы я оставалась в Эбби, где могу свободно встречаться и говорить с тобой, хотя до сих пор был просто счастлив, что я оставила его одного. Так что, может, стоит его немного подразнить?
   – Но каким образом?
   – Если ты собираешься побольше узнать о контрабандистах этого побережья, набор превосходных карт должен очень пригодиться, верно?
   – Как тебе известно, я знаю этот участок побережья лучше собственной ладони. К чему мне какие-то карты?
   – Но ведь Николас то этого не знает, – улыбнулась она.
   – Неплохая идея, – решил Чарлз, подумав. – Признайся, что у тебя на уме.
   – Ну… очевидно, во время завтрака мы с тобой разговорились, и я, стремясь помочь тебе, предложила набор весьма подробных карт, хранящихся в папиной библиотеке. Сегодня мы приехали за ними.
   – Превосходно.
   Он был вполне искренен и уже видел, как обыграть эту сцену, чтобы нагнать на Николаса страху. Пусть потрясется немного!
   Пенни кивнула.
   – Пойдем, – оживилась она, подбирая юбки.
   – Постой! – велел он и, когда она обернулась, коротко добавил: – Паутина.
   Пенни недоуменно подняла брови, но, приглядевшись к нему, охнула:
   – Ой, а я и не заметила!
   Подступив ближе, она стала обирать паутинное кружево с его волос и плеч, потом обошла кругом. Он ощущал легкие прикосновения то тут, то там и терпеливо ждал, пока она оказалась лицом к лицу с ним. Совсем близко и все же избегая взгляда. Собрала последние волокна паутины с его лба и наспех оглядела еще раз.
   – Ну вот, все!
   – Теперь твоя очередь.
   Ее глаза блеснули. Расширились.
   – Если отыщешь на мне паука, я в жизни никуда с тобой не пойду.
   Чарлз рассмеялся. Поднял длинную серую прядь с ее левого уха. На миг встретился с ней глазами.
   – Если и найду, все равно не скажу.
   Он стал медленно обходить ее, стряхивая тонкие волокна с бархата амазонки.
   – Почему женщины так боятся пауков? Подумаешь, какие-то мелкие насекомые. Гораздо меньше тебя.
   – У них восемь ног.
   Неоспоримый факт. И что тут такого?
   Но он решил не настаивать. Все равно ничего не докажет.
   Липучую паутину удалось снять не скоро. Все это время она стояла молча и неподвижно.
   Пенни старалась дышать ровно, игнорируя волны жара, накатывавшие при каждом его прикосновении. Все это чушь: она почти не чувствует его пальцы через слои бархата и батиста. Всего лишь мимолетное надавливание и… все же она ощущала его всем своим существом.
   Безмозглая, бесстыдная чепуха. Даже если он и желает ее… до сих пор… все равно, это единственная дорога, по которой она отказывается следовать за ним: слишком высока цена. Чересчур высока. Ее взбудораженные чувства должны просто угаснуть. Омертветь.
   Его пальцы тронули ее плечо. Раз, другой, третий. Руку и грудь пронзила огненная стрела. Обручем стиснула и без того сжатые легкие.
   Очевидно, ее чувства еще не омертвели.
   Она молча наблюдала, как он снимает очередную длинную нить с ее плеча… воротника… груди…
   Мысли о том, как он когда-то сжимал эту грудь, ярко вспыхнули в мозгу. Она вздрогнула, ощутила зов своей плоти, закрыла глаза и помолилась о том, чтобы он отнес эту дрожь за счет боязни пауков.
   Когда она снова подняла веки, он стоял перед ней. Она ничего не смогла прочесть на его лице, пока он снимал последние тонкие волокна с жакета, а потом, присев, стал осматривать юбку.
   Наконец, он поднялся. Пенни облегченно вздохнула, но тут же затаила дыхание, когда он поднял руку.
   – Стой смирно.
   Она застыла, пока он легко дотронулся кончиками пальцев до ее виска, где прилип остаток паутины. Другой рукой он осторожно выпутал последнюю тонкую прядь, застрявшую за ухом.
   Их взгляды встретились. Его – полуночно-синий, острый, уверенный. Ее – серо-голубой, встревоженный, нерешительный. Его руки все еще были подняты: еще чуть-чуть, и ладони сожмут ее лицо.
   – Ну… ну вот и все, – пробормотал он.
   Пенни глубоко вздохнула и поспешно отвернулась.
   – Если быстро добраться до садовой калитки, покажется, что мы только приехали, – смущенно пояснила она, стыдясь, что даже после стольких лет все еще не может скрыть свою реакцию на него.
   Он молча шагал рядом. Хорошо, что хотя бы не подсмеивается над ней!
   Оказалось, что она все правильно рассчитала: как только они подошли к парадному входу со стороны конюшен, Николас как раз спустился вниз.
   – Доброе утро, Николас, – поздоровалась она.
   – Пенелопа! – кивнул он, глядя, однако, на Чарлза. Тот приветливо улыбнулся:
   – Доброе утро, Арбри.
   – Лостуител. Напряженная пауза.