Их омывал свет луны; его мерцающее серебристое сияние казалось средоточием волшебства Ивановой ночи. Глубокая тишина окутывала их, тишина, наполненная биением сердец и предчувствием, затаившим дыхание.
Роуз не могла сказать, сколько времени они кружились в вальсе; Дункан остановился перед высоким окном.
Подняв голову, она увидела темный блеск в его глазах и обвела пальцем его высокую скулу. Потом привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
Они поцеловались просто, искренне; исчезли все преграды, все ограничения, ничто их уже не сдерживало, они просто погрузились друг в друга. Теперь это было одно чувство, один стук сердца, одно желание.
Наконец Роуз отодвинулась – она не могла дышать. Закрыв глаза, она прижалась лбом к плечу Дункана.
– Нам нужно идти в постель.
– Именно об этом я и подумал.
Так они и пошли вверх по лестнице – медленно. Он обнимал Роуз, ее голова лежала у него на плече. Они дошли до галереи, Роуз хотела повернуть в ту сторону, где была ее комната. Дункан крепче сжал ее и неумолимо повел ее в сторону своей комнаты.
Роуз вдруг очнулась и заморгала. Сердце бешено забилось. Она вспомнила их обмен репликами, смысл его ответа…
– Ах… Я хотела сказать, что каждому нужно идти в свою постель.
– Я знаю. А я хотел сказать, что нам нужно идти в мою.
Заглянув ему в глаза, Роуз без труда прочла его намерения; на этот раз он ее не отпустит. Рука, обнимающая ее, была точно стальная; человек, шедший рядом с ней, был очень сильный. Она заставила себя остановиться.
– Дункан, я не знаю…
– А я знаю – так почему бы вам не поступить так же, как вы всегда поступали? – Он остановился и повернулся к ней лицом. – Просто следуйте за мной – и позвольте мне научить вас.
Он нашел губами ее губы – на этот раз поцелуй не был нежным; то было жгучее, пронизанное страстью приглашение к безумствам, потрясающий душу вызов. Когда он провел губами по ее шее вниз, Роуз поняла, что происходит.
– Господи! – воскликнула она. – Да ведь вы решили меня совратить!
Он усмехнулся, и это прозвучало насмешливо и вызывающе.
– Ну и как, у меня получается?
Да… о да! Роуз ничего не сказала и ни в чем не призналась, но не удержалась и тихо застонала, когда его губы скользнули ниже, в ложбинку между ее грудями, а потом прошлись по открытым глубоким вырезом платья холмикам, одним пальцем он теребил – умело и мучительно – кончик груди, обтянутый шелком.
– Роуз. – Он выдохнул ее имя. – Проведите со мной Иванову ночь – пойдемте, узнаем, что такое волшебство. Я устрою вам скачку более бешеную, чем наша недавняя езда. Существуют пейзажи, которых вы никогда не видели, вершины, на которые вы никогда не поднимались, – пойдемте, я покажу вам все это.
Как она могла устоять? Роуз поняла, что это невозможно, поняла – действительно существует влечение настолько сильное, что можно отбросить всякую осторожность, всякий здравый смысл, настолько сильное, что все это не только кажется правильным, но не может не быть таковым. И еще она поняла, что они каким-то образом перешли через порог спальни Дункана и теперь стоят перед его кроватью с пологом на четырех столбиках.
– Это безумие, – пробормотала она.
Потом, покорившись его жесту, опустила руки, чтобы он смог стянуть вниз рукава ее платья. Обнажив при этом ее груди. Она тут же вспыхнула.
– Ах! Я так торопилась, что забыла надеть сорочку.
Схватив за запястья, он заставил ее опустить руки. Она хотела сопротивляться, но он не дал ей выбора; сплетя ее пальцы со своими, он смотрел как зачарованный на представшее перед ним зрелище.
Роуз смущенно откашлялась.
– Я знаю, грудь у меня слишком большая.
Дункан поднял на нее глаза.
– Милая Роуз, вы просто красавица.
Он осторожно и нежно обхватил ладонями эти крепкие холмики; потом медленно стал подталкивать ее к кровати. Роуз с радостью почувствовала за собой кровать; если ноги у нее подкосятся, чего она ожидала с минуты на минуту, она хотя бы не рухнет на пол.
– Вы красивая и роскошная женщина. И вы моя. – С этими словами он наклонил голову и обхватил губами ее сосок.
Роуз задохнулась и покачнулась, и если бы Дункан не подхватил ее, не привлек к себе, она упала бы. Она впилась пальцами в его волосы, а он покрывал влажными поцелуями ее тело. Губы его были так горячи, что она не сомневалась – от них у нее на теле останутся ожоги; он теребил сосок языком, и она чувствовала, что сейчас умрет.
Может быть, она даже закричала – она не знала в точности. Она слышала только стук своего сердца, но все заглушал рев дикого желания. Он наслаждался ею, как изголодавшийся человек наслаждается едой; она тяжело дышала, извиваясь в его руках.
Его рука, лежавшая у нее на спине, передвинулась ниже, подняла юбку ее платья и стала слишком умело изучать и ласкать ее бедра. Роуз выгнулась, еще сильнее прижимаясь к нему.
В жилах у нее горел огонь, и разжег этот огонь он, Дункан.
И вот он уже укладывал ее в постель, на простыни, которые показались прохладными ее разгоряченному телу. Он стянул с нее платье, снял туфли. Потом сел рядом и стал ее рассматривать – совершенно нагую, в одних лишь чулках, которые держались подвязками, охватывающими ногу чуть выше колен. Его внимательный взгляд начал с пальцев ног, медленно поднялся вверх, на мгновение задержался на подвязках, потом поднялся еще выше. Ей следовало устыдиться, как положено девице, но под его жарким взглядом она сбросила с себя все оковы приличий, она ощутила себя свободной, охваченной страстью, необузданной – и блаженно взбудораженной. Она пылала под его взглядом, а он рассматривал ее бедра, рыжеватый треугольник внизу живота. Потом его взгляд, горячий и пылкий, переместился вверх, на ее груди, вспухшие от его ласк, к губам, тоже вспухшим и раскрытым навстречу.
От улыбки, изогнувшей его губы, от темного блеска его глаз она задрожала.
– Я еще кое-что не снял с вас.
Голос у него был низкий, тяжелый от желания. Думая, что Дункан сейчас протянет руку к ее подвязкам, Роуз удивленно заморгала, когда он коснулся ее волос, уложенных кольцами, и стал вытаскивать из них шпильки, разбрасывая их налево и направо. Потом принялся расплетать ее косы. Она смотрела на его лицо, которому желание придало еще большую резкость. Напряжение, которое исходило от всего его существа, которое словно обхватило ее, нагую и дрожащую, ждущую и желающую, содержало в себе что-то такое, чего она никогда не знала раньше, и испытать это что-то ей хотелось больше, чем дышать.
Распустив наконец волосы, он раскинул их вокруг ее головы и плеч, и теперь они как бы обрамляли ее лицо. Охваченная порывом, который был непонятен ей самой, она опустила руку к подвязке.
– Нет. – Дункан поймал ее руку и поднес к своим губам. – Оставьте их. – Он едва не застонал, увидев ее удивленный взгляд. – Доверьтесь мне. – И, отпустив ее руку, он сел и начал расстегивать на себе рубашку.
Ее движение было таким быстрым, что он не успел сообразить. Она села, прижимаясь к его спине, и обхватила руками, чтобы помочь управиться с рубашкой.
– Почему вы не хотите, чтобы я сняла чулки?
– Это тайна.
– Тайна?
Этими словами он словно предложил ей подразнить его; ее пальцы пробрались под рубашку и прошлись по его груди, а потом ниже… Потом еще ниже…
Высвободив наконец руки из манжет, он встал и движением плеч сбросил с себя рубашку. Наклонившись над Роуз, схватил ее за руки и уложил обратно на кровать.
– Я полагаю, – сказал он, подмяв ее под себя, – что нам пора приступить к вашему обучению.
– Да? – Она корчилась под ним, касаясь грудью его груди. Дункан скрипнул зубами и навалился на нее всей тяжестью своего тела, чтобы она перестала двигаться.
– У меня свои способы, – выдавил он. – Первый урок будет долгим.
Во всяком случае, он попытается, чтобы это было так.
Он поцеловал ее длинным крепким поцелуем, пока не ощутил, что она расслабилась. Потом занялся ее грудями, пока она, разгоряченная и истомившаяся, не начала корчиться у него в руках. Оставив груди, он покрыл поцелуями ее стан и живот, она застонала и впилась пальцами ему в волосы.
Потом он переместился ниже.
Когда он провел языком по каждой подвязке, то решил, что она вот-вот закричит. Когда он развел ей ноги, она задохнулась. А когда он поцеловал нежные лепестки, которые расцвели для него, она всхлипнула и назвала его по имени, в этом высказалось неподдельное желание.
Он давал то, чего ей хотелось, – опыт и нечто гораздо большее. С каждой лаской, более интимной, чем предыдущая, он открывал двери, о существовании которых она и не подозревала, учил ее восторгам, понимать которые она только начинала.
Потом он отодвинулся, сел на край кровати и расстегнул панталоны.
Он увидел, как блестят ее глаза из-под длинных полуопущенных ресниц – она хотела видеть, что он будет делать дальше.
– Так зачем нужны подвязки?
– Сейчас поймете.
Он снял с себя панталоны, отбросил их ногой и повернулся к ней; она широко открыла глаза. Она хотела было сесть; он встал на колени между ее ног, схватил ее за руки и снова заставил лечь. И впился в нее губами; ему ни к чему было слышать, что она собирается сказать.
Роуз извивалась под ним, но не для того, чтобы вырваться, а для того, чтобы вжаться в него еще сильнее. Дункан слегка отодвинулся от нее и сказал:
– Обхватите меня ногами.
Она тут же сделала это – и он снова принялся терзать ее рот, войдя в нее и здесь, и там, внизу. Жаркая и сладкая, она с радостью встретила его. Он наполнил ее; она задохнулась, выгнулась. Дункан преодолел легкое сопротивление; она напряглась, потом расслабилась. Они лежали без движения, наслаждаясь мгновением необыкновенной близости, и сердца их бились в такт.
Первой пошевелилась Роуз, подчиняясь какому-то импульсу, не понятному ей самой. Дункан отозвался сразу же, давая ей то, чего она хотела. Ощущение, пронзившее ее, было поразительным, захватывающим, ей хотелось испытывать это ощущение снова и снова. Дункан подчинился, и вдруг она поняла, что он имел в виду, говоря о неведомых пейзажах – пейзажи эти были наполнены волнами жаркого наслаждения, окружены вершинами необычайного восторга. Они въехали в этот пейзаж ровной рысью, перешедшей в настойчивый галоп, как волны вздымались выше и выше, а вершины взметнулись к солнцу.
Но то было не солнце, то было настоящее самозабвение. Он заставил ее въехать в водоворот ощущений, чувств, в долину невыразимого блаженства.
Дункан наблюдал за ее лицом, на котором ослабевало и таяло напряжение, пока таяла она сама, лежа под ним. Он закрыл глаза и наполнил ее в последний раз, слившись с ней в сладком забвении.
Широко распахнув глаза, Роуз воззрилась на свою подушку – голую грудь Дункана. Медленно приходя в себя, Роуз увидела и все остальное – длинное тело, прижимающееся к ней; оба они под одеялом были совершенно нагими. Она не помнила даже, чтобы они укрылись одеялом.
Но она помнила забвение, в которое погрузилась, и к чему оно привело.
Роуз поняла, что сердце бьется у нее в ушах, что его волосатые ноги сплелись с ее ногами и что она не в состоянии сформулировать ни одной четкой мысли.
Нужно было бежать.
Она очень осторожно отодвинулась от него, потом медленно и плавно подняла руку, лежавшую у нее на талии, и отодвинулась. И легла на его другую руку. Он глубоко дышал. Она застыла, но поскольку ничего не произошло, она переместила ноги – о Господи, они так и остались в шелковых чулках! – на край кровати, потом подняла плечи с его руки и начала скользить туда, где ей ничто не грозило…
Но не успела – его руки обхватили ее за пояс.
– Дункан! Пустите меня!
Она села и попыталась высвободиться; он усмехнулся совершенно злодейской усмешкой и снова уложил ее рядом с собой.
Этого Роуз не могла стерпеть. Она для виду покорилась, а потом перевернулась на живот, пытаясь вырваться из его рук и ускользнуть. Он понял ее намерение, лег сверху и обхватил ее своими крепкими, как камень, ногами.
– Ага… я не отпущу вас, не преподав вам второй урок.
Роуз подняла над подушкой голову:
– Какой второй урок?
Она почувствовала, как он наклонился; его грудь елозила по ее спине, губы обжигали затылок, он просунул одну руку ей под живот, а другую – между ног. И прошептал нежно:
– Второй урок посвящен тому, что значит быть моей.
Ее мгновенно обдало жаром, дыхание перехватило. А он откинулся назад и поставил ее на колени. И вошел в нее медленно, осторожно, глубоко.
– Дун… оооох! – Его имя растаяло в долгом вздохе – вздохе восторга.
И он научил ее, как снова пережить все, научил восторгу, наслаждению, блаженству.
Эта скачка была медленной и долгой; к концу Роуз уже начала всхлипывать. И, всхлипывая, произносила его имя; всхлипывала она от радости. Он вознес ее над последней вершиной и сразу же последовал за ней. И рухнул на кровать рядом с ней, издав беспомощный стон.
Дункан проснулся двумя часами позже и не удивился, увидев, что в постели рядом с ним никого нет. По обыкновению, женщина, которая провела с ним ночь и раннее утро, не могла даже ползать, тем более ходить, но Роуз как-то удалось убежать.
Жаль, что, проснувшись, он не может ее видеть.
Изогнув губы в улыбке – так мог бы улыбаться сытый волк, – Дункан потянулся, потом скрестил руки за головой и задался вопросом – что она делает сейчас?
Через две минуты он уже встал и начал одеваться. Если годы и научили его чему-нибудь, так это тому, что не следует недооценивать Роуз.
Внизу стояла тишина, все еще спали, как бывает всегда после главного бала года. Дункан сомневался, что его мать или кто-то еще из гостей уже встал, поэтому сосредоточился на поисках Роуз.
Пройдя по длинному коридору, ведущему из главного коридора, он услышал голоса. Остановился, прислушался и понял – разговаривают Роуз и Пинквик.
Дункан задержал дыхание; заглянув в полуоткрытую дверь комнаты, он заметил Роуз и ее поклонника на террасе. Роуз стояла спиной к комнате и говорила, помогая себе жестами. Пинквик хмурился, вслушиваясь в ее слова.
Дункан напомнил себе, что они имеют право на уединение, что Роуз официально еще не принадлежит ему. Что он должен дать ей возможность самостоятельно покончить с Пинквиком. Но собственные аргументы не убедили его; молча и тихо он вошел в соседнюю утреннюю гостиную.
– Джереми, вы не слышали, что я сказала? – Роуз посмотрела своему бывшему поклоннику в глаза и еще раз попыталась объяснить ему положение. – Я не собираюсь выходить за вас замуж. Я поняла, что не хочу этого, вот и все.
Джереми смотрел на нее упрямо, немного напоминая осла. Потом начал в который раз перечислять все причины, почему она не может отказать.
Роуз едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза, она старалась слушать его вежливо. Он перехватил ее до того, как она успела позавтракать, чтобы восстановить силы – которых Дункану с таким успехом удалось ее лишить, – и вот теперь Джереми оказался невероятно трудным, тупым и непонятливым. Он не желал принять ее отказ, и все тут.
Но это ничего не значило, потому что ему все равно придется это сделать. Она наконец поняла, чего искала всю свою взрослую жизнь – силу, более властную, чем ее воля, силу, которая могла бы унести ее в мужские объятия; найдя эту силу, она не собиралась поворачиваться к ней спиной. И эта сила унесла ее в объятия Дункана.
У нее не было в первую очередь из-за Дункана, а теперь и из-за Джереми возможности обдумать эту сторону дела, да и вообще что-либо обдумать. Настал Иванов день, и она обещала Джереми дать ответ. Вот она и дала ответ, и Джереми оставалось только принять его, соблюдая приличия.
Подавив желание сказать ему это прямо, она ждала, пока он доберется до конца своей речи, хотя и без того было ясно все, что он хочет сказать; потом проговорила со всей серьезностью:
– Джереми, дело не в том, что вы за человек, чем вы владеете и какие блага может приобрести ваша жена. Дело во мне. – Она прямо посмотрела на него. Неужели непонятно? – Я не могу принадлежать вам.
Она принадлежит Дункану.
Джереми вздохнул, словно спорил с ребенком.
– Роуз, я действительно полагаю, что вы не обдумали ваше решение так, как следовало бы. Ваше чувство ко мне лично не должно перевешивать чашу весов. Мы с вами вполне ладим, больше ничего и не требуется. Но вот все остальное – герцогство, имение…
– Мое состояние.
Он кивнул:
– И это тоже. Все это главные причины, стоящие за моим предложением, и я думаю, что вам следует обдумать его, исходя из той же перспективы.
Сжав зубы, чтобы не закричать, Роуз сложила руки и сердито посмотрела на него.
И услышала глубокий вздох, раздавшийся в соседней комнате слева. Оба они увидели, что в открытую дверь не торопясь входит Дункан. Он кивнул Джереми.
– Извините меня, Пинквик, но мне нужно обсудить одно срочное дело с моей будущей женой.
Джереми нахмурился:
– С вашей будущей женой?
– Ах да, впрочем, я уверен, что вы в конце концов вытянули из нее эту новость. – И Дункан обнял Роуз за талию, привлек к себе и с улыбкой посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что Роуз решила не становиться герцогиней когда-то в будущем, а стать графиней прямо сейчас.
Раскрыв рот, Роуз молча смотрела на него, совершенно ошарашенная и ничуть не раздосадованная. Дункан решил навсегда сохранить это зрелище в памяти и сказал, обращаясь к незадачливому жениху:
– Вы извините, Пинквик… у нас срочное дело… – И, не договорив, он привлек Роуз в свои объятия, опустил голову и поцеловал ее для пущей убедительности.
И она растаяла в его объятиях – это уже почти стало ее привычкой. Дункан заметил, что Джереми озадаченно смотрит на них, потом он бросил на них сердитый взгляд и с достоинством удалился.
Роуз не слышала, как он ушел, – ее умственная деятельность прекратилась на словах «моя будущая жена». Когда Дункан наконец соблаговолил поднять голову и дать Роуз перевести дух, она взглянула на него.
– Знаете, у меня всегда была мечта – увидеть вас, стоящим передо мной на коленях.
Дункан усмехнулся.
– Поскольку я уже видел вас, стоящей на коленях, это представляется мне несколько излишним.
Роуз справилась с восхитительной дрожью, пробежавшей по телу, и твердо посмотрела ему в глаза. Он вопросительно поднял брови; она в ответ тоже подняла брови.
– А вам известно, что я далека от совершенства?
Дункан с твердостью выдержал ее взгляд.
– Каждый видит то, что хочет видеть.
Никто из них и не считал Роуз, эту необузданную разбойницу, таящуюся под личиной благовоспитанной барышни, совершенной. Дункан знал о ней все, знал необузданную разбойницу так же хорошо, как и светскую барышню. Жарко мерцающая холодная синева его глаз убедила Роуз в его искренности, в его убежденности, в его целеустремленности и решимости. Он находит ее совершенной для роли своей жены.
Роуз улыбнулась медленно, маняще; в ее глазах появился вызывающий блеск – блеск, которому Дункан никогда не доверял.
– Вы уверены, – прошептала она, вставая на цыпочки и обвивая руками его шею, – что достаточно знаете меня?
Дункан нахмурился, соглашаясь, что нужно освежить воспоминания, и повел ее прямо в постель.
А когда они возились на его простынях, далеко в полях зазвонили церковные колокола, приветствуя Иванов день.
Через четыре недели колокола звонили снова, и даже еще веселее – это шип в теле Дункана Макинтайра стал… его полной совершенств розой, его Роуз.
Роуз не могла сказать, сколько времени они кружились в вальсе; Дункан остановился перед высоким окном.
Подняв голову, она увидела темный блеск в его глазах и обвела пальцем его высокую скулу. Потом привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
Они поцеловались просто, искренне; исчезли все преграды, все ограничения, ничто их уже не сдерживало, они просто погрузились друг в друга. Теперь это было одно чувство, один стук сердца, одно желание.
Наконец Роуз отодвинулась – она не могла дышать. Закрыв глаза, она прижалась лбом к плечу Дункана.
– Нам нужно идти в постель.
– Именно об этом я и подумал.
Так они и пошли вверх по лестнице – медленно. Он обнимал Роуз, ее голова лежала у него на плече. Они дошли до галереи, Роуз хотела повернуть в ту сторону, где была ее комната. Дункан крепче сжал ее и неумолимо повел ее в сторону своей комнаты.
Роуз вдруг очнулась и заморгала. Сердце бешено забилось. Она вспомнила их обмен репликами, смысл его ответа…
– Ах… Я хотела сказать, что каждому нужно идти в свою постель.
– Я знаю. А я хотел сказать, что нам нужно идти в мою.
Заглянув ему в глаза, Роуз без труда прочла его намерения; на этот раз он ее не отпустит. Рука, обнимающая ее, была точно стальная; человек, шедший рядом с ней, был очень сильный. Она заставила себя остановиться.
– Дункан, я не знаю…
– А я знаю – так почему бы вам не поступить так же, как вы всегда поступали? – Он остановился и повернулся к ней лицом. – Просто следуйте за мной – и позвольте мне научить вас.
Он нашел губами ее губы – на этот раз поцелуй не был нежным; то было жгучее, пронизанное страстью приглашение к безумствам, потрясающий душу вызов. Когда он провел губами по ее шее вниз, Роуз поняла, что происходит.
– Господи! – воскликнула она. – Да ведь вы решили меня совратить!
Он усмехнулся, и это прозвучало насмешливо и вызывающе.
– Ну и как, у меня получается?
Да… о да! Роуз ничего не сказала и ни в чем не призналась, но не удержалась и тихо застонала, когда его губы скользнули ниже, в ложбинку между ее грудями, а потом прошлись по открытым глубоким вырезом платья холмикам, одним пальцем он теребил – умело и мучительно – кончик груди, обтянутый шелком.
– Роуз. – Он выдохнул ее имя. – Проведите со мной Иванову ночь – пойдемте, узнаем, что такое волшебство. Я устрою вам скачку более бешеную, чем наша недавняя езда. Существуют пейзажи, которых вы никогда не видели, вершины, на которые вы никогда не поднимались, – пойдемте, я покажу вам все это.
Как она могла устоять? Роуз поняла, что это невозможно, поняла – действительно существует влечение настолько сильное, что можно отбросить всякую осторожность, всякий здравый смысл, настолько сильное, что все это не только кажется правильным, но не может не быть таковым. И еще она поняла, что они каким-то образом перешли через порог спальни Дункана и теперь стоят перед его кроватью с пологом на четырех столбиках.
– Это безумие, – пробормотала она.
Потом, покорившись его жесту, опустила руки, чтобы он смог стянуть вниз рукава ее платья. Обнажив при этом ее груди. Она тут же вспыхнула.
– Ах! Я так торопилась, что забыла надеть сорочку.
Схватив за запястья, он заставил ее опустить руки. Она хотела сопротивляться, но он не дал ей выбора; сплетя ее пальцы со своими, он смотрел как зачарованный на представшее перед ним зрелище.
Роуз смущенно откашлялась.
– Я знаю, грудь у меня слишком большая.
Дункан поднял на нее глаза.
– Милая Роуз, вы просто красавица.
Он осторожно и нежно обхватил ладонями эти крепкие холмики; потом медленно стал подталкивать ее к кровати. Роуз с радостью почувствовала за собой кровать; если ноги у нее подкосятся, чего она ожидала с минуты на минуту, она хотя бы не рухнет на пол.
– Вы красивая и роскошная женщина. И вы моя. – С этими словами он наклонил голову и обхватил губами ее сосок.
Роуз задохнулась и покачнулась, и если бы Дункан не подхватил ее, не привлек к себе, она упала бы. Она впилась пальцами в его волосы, а он покрывал влажными поцелуями ее тело. Губы его были так горячи, что она не сомневалась – от них у нее на теле останутся ожоги; он теребил сосок языком, и она чувствовала, что сейчас умрет.
Может быть, она даже закричала – она не знала в точности. Она слышала только стук своего сердца, но все заглушал рев дикого желания. Он наслаждался ею, как изголодавшийся человек наслаждается едой; она тяжело дышала, извиваясь в его руках.
Его рука, лежавшая у нее на спине, передвинулась ниже, подняла юбку ее платья и стала слишком умело изучать и ласкать ее бедра. Роуз выгнулась, еще сильнее прижимаясь к нему.
В жилах у нее горел огонь, и разжег этот огонь он, Дункан.
И вот он уже укладывал ее в постель, на простыни, которые показались прохладными ее разгоряченному телу. Он стянул с нее платье, снял туфли. Потом сел рядом и стал ее рассматривать – совершенно нагую, в одних лишь чулках, которые держались подвязками, охватывающими ногу чуть выше колен. Его внимательный взгляд начал с пальцев ног, медленно поднялся вверх, на мгновение задержался на подвязках, потом поднялся еще выше. Ей следовало устыдиться, как положено девице, но под его жарким взглядом она сбросила с себя все оковы приличий, она ощутила себя свободной, охваченной страстью, необузданной – и блаженно взбудораженной. Она пылала под его взглядом, а он рассматривал ее бедра, рыжеватый треугольник внизу живота. Потом его взгляд, горячий и пылкий, переместился вверх, на ее груди, вспухшие от его ласк, к губам, тоже вспухшим и раскрытым навстречу.
От улыбки, изогнувшей его губы, от темного блеска его глаз она задрожала.
– Я еще кое-что не снял с вас.
Голос у него был низкий, тяжелый от желания. Думая, что Дункан сейчас протянет руку к ее подвязкам, Роуз удивленно заморгала, когда он коснулся ее волос, уложенных кольцами, и стал вытаскивать из них шпильки, разбрасывая их налево и направо. Потом принялся расплетать ее косы. Она смотрела на его лицо, которому желание придало еще большую резкость. Напряжение, которое исходило от всего его существа, которое словно обхватило ее, нагую и дрожащую, ждущую и желающую, содержало в себе что-то такое, чего она никогда не знала раньше, и испытать это что-то ей хотелось больше, чем дышать.
Распустив наконец волосы, он раскинул их вокруг ее головы и плеч, и теперь они как бы обрамляли ее лицо. Охваченная порывом, который был непонятен ей самой, она опустила руку к подвязке.
– Нет. – Дункан поймал ее руку и поднес к своим губам. – Оставьте их. – Он едва не застонал, увидев ее удивленный взгляд. – Доверьтесь мне. – И, отпустив ее руку, он сел и начал расстегивать на себе рубашку.
Ее движение было таким быстрым, что он не успел сообразить. Она села, прижимаясь к его спине, и обхватила руками, чтобы помочь управиться с рубашкой.
– Почему вы не хотите, чтобы я сняла чулки?
– Это тайна.
– Тайна?
Этими словами он словно предложил ей подразнить его; ее пальцы пробрались под рубашку и прошлись по его груди, а потом ниже… Потом еще ниже…
Высвободив наконец руки из манжет, он встал и движением плеч сбросил с себя рубашку. Наклонившись над Роуз, схватил ее за руки и уложил обратно на кровать.
– Я полагаю, – сказал он, подмяв ее под себя, – что нам пора приступить к вашему обучению.
– Да? – Она корчилась под ним, касаясь грудью его груди. Дункан скрипнул зубами и навалился на нее всей тяжестью своего тела, чтобы она перестала двигаться.
– У меня свои способы, – выдавил он. – Первый урок будет долгим.
Во всяком случае, он попытается, чтобы это было так.
Он поцеловал ее длинным крепким поцелуем, пока не ощутил, что она расслабилась. Потом занялся ее грудями, пока она, разгоряченная и истомившаяся, не начала корчиться у него в руках. Оставив груди, он покрыл поцелуями ее стан и живот, она застонала и впилась пальцами ему в волосы.
Потом он переместился ниже.
Когда он провел языком по каждой подвязке, то решил, что она вот-вот закричит. Когда он развел ей ноги, она задохнулась. А когда он поцеловал нежные лепестки, которые расцвели для него, она всхлипнула и назвала его по имени, в этом высказалось неподдельное желание.
Он давал то, чего ей хотелось, – опыт и нечто гораздо большее. С каждой лаской, более интимной, чем предыдущая, он открывал двери, о существовании которых она и не подозревала, учил ее восторгам, понимать которые она только начинала.
Потом он отодвинулся, сел на край кровати и расстегнул панталоны.
Он увидел, как блестят ее глаза из-под длинных полуопущенных ресниц – она хотела видеть, что он будет делать дальше.
– Так зачем нужны подвязки?
– Сейчас поймете.
Он снял с себя панталоны, отбросил их ногой и повернулся к ней; она широко открыла глаза. Она хотела было сесть; он встал на колени между ее ног, схватил ее за руки и снова заставил лечь. И впился в нее губами; ему ни к чему было слышать, что она собирается сказать.
Роуз извивалась под ним, но не для того, чтобы вырваться, а для того, чтобы вжаться в него еще сильнее. Дункан слегка отодвинулся от нее и сказал:
– Обхватите меня ногами.
Она тут же сделала это – и он снова принялся терзать ее рот, войдя в нее и здесь, и там, внизу. Жаркая и сладкая, она с радостью встретила его. Он наполнил ее; она задохнулась, выгнулась. Дункан преодолел легкое сопротивление; она напряглась, потом расслабилась. Они лежали без движения, наслаждаясь мгновением необыкновенной близости, и сердца их бились в такт.
Первой пошевелилась Роуз, подчиняясь какому-то импульсу, не понятному ей самой. Дункан отозвался сразу же, давая ей то, чего она хотела. Ощущение, пронзившее ее, было поразительным, захватывающим, ей хотелось испытывать это ощущение снова и снова. Дункан подчинился, и вдруг она поняла, что он имел в виду, говоря о неведомых пейзажах – пейзажи эти были наполнены волнами жаркого наслаждения, окружены вершинами необычайного восторга. Они въехали в этот пейзаж ровной рысью, перешедшей в настойчивый галоп, как волны вздымались выше и выше, а вершины взметнулись к солнцу.
Но то было не солнце, то было настоящее самозабвение. Он заставил ее въехать в водоворот ощущений, чувств, в долину невыразимого блаженства.
Дункан наблюдал за ее лицом, на котором ослабевало и таяло напряжение, пока таяла она сама, лежа под ним. Он закрыл глаза и наполнил ее в последний раз, слившись с ней в сладком забвении.
* * *
Роуз проснулась рано, солнце еще не встало. Она поняла это по глубокой тишине, в которой пребывал дом; не слышно было даже кухонной прислуги. Закрыв глаза, она устроилась поудобнее, удивляясь спросонок, почему это подушка у нее такая твердая. Волосинка пощекотала ей нос; она приоткрыла глаза, чтобы смахнуть эту волосинку, – и разом проснулась.Широко распахнув глаза, Роуз воззрилась на свою подушку – голую грудь Дункана. Медленно приходя в себя, Роуз увидела и все остальное – длинное тело, прижимающееся к ней; оба они под одеялом были совершенно нагими. Она не помнила даже, чтобы они укрылись одеялом.
Но она помнила забвение, в которое погрузилась, и к чему оно привело.
Роуз поняла, что сердце бьется у нее в ушах, что его волосатые ноги сплелись с ее ногами и что она не в состоянии сформулировать ни одной четкой мысли.
Нужно было бежать.
Она очень осторожно отодвинулась от него, потом медленно и плавно подняла руку, лежавшую у нее на талии, и отодвинулась. И легла на его другую руку. Он глубоко дышал. Она застыла, но поскольку ничего не произошло, она переместила ноги – о Господи, они так и остались в шелковых чулках! – на край кровати, потом подняла плечи с его руки и начала скользить туда, где ей ничто не грозило…
Но не успела – его руки обхватили ее за пояс.
– Дункан! Пустите меня!
Она села и попыталась высвободиться; он усмехнулся совершенно злодейской усмешкой и снова уложил ее рядом с собой.
Этого Роуз не могла стерпеть. Она для виду покорилась, а потом перевернулась на живот, пытаясь вырваться из его рук и ускользнуть. Он понял ее намерение, лег сверху и обхватил ее своими крепкими, как камень, ногами.
– Ага… я не отпущу вас, не преподав вам второй урок.
Роуз подняла над подушкой голову:
– Какой второй урок?
Она почувствовала, как он наклонился; его грудь елозила по ее спине, губы обжигали затылок, он просунул одну руку ей под живот, а другую – между ног. И прошептал нежно:
– Второй урок посвящен тому, что значит быть моей.
Ее мгновенно обдало жаром, дыхание перехватило. А он откинулся назад и поставил ее на колени. И вошел в нее медленно, осторожно, глубоко.
– Дун… оооох! – Его имя растаяло в долгом вздохе – вздохе восторга.
И он научил ее, как снова пережить все, научил восторгу, наслаждению, блаженству.
Эта скачка была медленной и долгой; к концу Роуз уже начала всхлипывать. И, всхлипывая, произносила его имя; всхлипывала она от радости. Он вознес ее над последней вершиной и сразу же последовал за ней. И рухнул на кровать рядом с ней, издав беспомощный стон.
Дункан проснулся двумя часами позже и не удивился, увидев, что в постели рядом с ним никого нет. По обыкновению, женщина, которая провела с ним ночь и раннее утро, не могла даже ползать, тем более ходить, но Роуз как-то удалось убежать.
Жаль, что, проснувшись, он не может ее видеть.
Изогнув губы в улыбке – так мог бы улыбаться сытый волк, – Дункан потянулся, потом скрестил руки за головой и задался вопросом – что она делает сейчас?
Через две минуты он уже встал и начал одеваться. Если годы и научили его чему-нибудь, так это тому, что не следует недооценивать Роуз.
Внизу стояла тишина, все еще спали, как бывает всегда после главного бала года. Дункан сомневался, что его мать или кто-то еще из гостей уже встал, поэтому сосредоточился на поисках Роуз.
Пройдя по длинному коридору, ведущему из главного коридора, он услышал голоса. Остановился, прислушался и понял – разговаривают Роуз и Пинквик.
Дункан задержал дыхание; заглянув в полуоткрытую дверь комнаты, он заметил Роуз и ее поклонника на террасе. Роуз стояла спиной к комнате и говорила, помогая себе жестами. Пинквик хмурился, вслушиваясь в ее слова.
Дункан напомнил себе, что они имеют право на уединение, что Роуз официально еще не принадлежит ему. Что он должен дать ей возможность самостоятельно покончить с Пинквиком. Но собственные аргументы не убедили его; молча и тихо он вошел в соседнюю утреннюю гостиную.
– Джереми, вы не слышали, что я сказала? – Роуз посмотрела своему бывшему поклоннику в глаза и еще раз попыталась объяснить ему положение. – Я не собираюсь выходить за вас замуж. Я поняла, что не хочу этого, вот и все.
Джереми смотрел на нее упрямо, немного напоминая осла. Потом начал в который раз перечислять все причины, почему она не может отказать.
Роуз едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза, она старалась слушать его вежливо. Он перехватил ее до того, как она успела позавтракать, чтобы восстановить силы – которых Дункану с таким успехом удалось ее лишить, – и вот теперь Джереми оказался невероятно трудным, тупым и непонятливым. Он не желал принять ее отказ, и все тут.
Но это ничего не значило, потому что ему все равно придется это сделать. Она наконец поняла, чего искала всю свою взрослую жизнь – силу, более властную, чем ее воля, силу, которая могла бы унести ее в мужские объятия; найдя эту силу, она не собиралась поворачиваться к ней спиной. И эта сила унесла ее в объятия Дункана.
У нее не было в первую очередь из-за Дункана, а теперь и из-за Джереми возможности обдумать эту сторону дела, да и вообще что-либо обдумать. Настал Иванов день, и она обещала Джереми дать ответ. Вот она и дала ответ, и Джереми оставалось только принять его, соблюдая приличия.
Подавив желание сказать ему это прямо, она ждала, пока он доберется до конца своей речи, хотя и без того было ясно все, что он хочет сказать; потом проговорила со всей серьезностью:
– Джереми, дело не в том, что вы за человек, чем вы владеете и какие блага может приобрести ваша жена. Дело во мне. – Она прямо посмотрела на него. Неужели непонятно? – Я не могу принадлежать вам.
Она принадлежит Дункану.
Джереми вздохнул, словно спорил с ребенком.
– Роуз, я действительно полагаю, что вы не обдумали ваше решение так, как следовало бы. Ваше чувство ко мне лично не должно перевешивать чашу весов. Мы с вами вполне ладим, больше ничего и не требуется. Но вот все остальное – герцогство, имение…
– Мое состояние.
Он кивнул:
– И это тоже. Все это главные причины, стоящие за моим предложением, и я думаю, что вам следует обдумать его, исходя из той же перспективы.
Сжав зубы, чтобы не закричать, Роуз сложила руки и сердито посмотрела на него.
И услышала глубокий вздох, раздавшийся в соседней комнате слева. Оба они увидели, что в открытую дверь не торопясь входит Дункан. Он кивнул Джереми.
– Извините меня, Пинквик, но мне нужно обсудить одно срочное дело с моей будущей женой.
Джереми нахмурился:
– С вашей будущей женой?
– Ах да, впрочем, я уверен, что вы в конце концов вытянули из нее эту новость. – И Дункан обнял Роуз за талию, привлек к себе и с улыбкой посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что Роуз решила не становиться герцогиней когда-то в будущем, а стать графиней прямо сейчас.
Раскрыв рот, Роуз молча смотрела на него, совершенно ошарашенная и ничуть не раздосадованная. Дункан решил навсегда сохранить это зрелище в памяти и сказал, обращаясь к незадачливому жениху:
– Вы извините, Пинквик… у нас срочное дело… – И, не договорив, он привлек Роуз в свои объятия, опустил голову и поцеловал ее для пущей убедительности.
И она растаяла в его объятиях – это уже почти стало ее привычкой. Дункан заметил, что Джереми озадаченно смотрит на них, потом он бросил на них сердитый взгляд и с достоинством удалился.
Роуз не слышала, как он ушел, – ее умственная деятельность прекратилась на словах «моя будущая жена». Когда Дункан наконец соблаговолил поднять голову и дать Роуз перевести дух, она взглянула на него.
– Знаете, у меня всегда была мечта – увидеть вас, стоящим передо мной на коленях.
Дункан усмехнулся.
– Поскольку я уже видел вас, стоящей на коленях, это представляется мне несколько излишним.
Роуз справилась с восхитительной дрожью, пробежавшей по телу, и твердо посмотрела ему в глаза. Он вопросительно поднял брови; она в ответ тоже подняла брови.
– А вам известно, что я далека от совершенства?
Дункан с твердостью выдержал ее взгляд.
– Каждый видит то, что хочет видеть.
Никто из них и не считал Роуз, эту необузданную разбойницу, таящуюся под личиной благовоспитанной барышни, совершенной. Дункан знал о ней все, знал необузданную разбойницу так же хорошо, как и светскую барышню. Жарко мерцающая холодная синева его глаз убедила Роуз в его искренности, в его убежденности, в его целеустремленности и решимости. Он находит ее совершенной для роли своей жены.
Роуз улыбнулась медленно, маняще; в ее глазах появился вызывающий блеск – блеск, которому Дункан никогда не доверял.
– Вы уверены, – прошептала она, вставая на цыпочки и обвивая руками его шею, – что достаточно знаете меня?
Дункан нахмурился, соглашаясь, что нужно освежить воспоминания, и повел ее прямо в постель.
А когда они возились на его простынях, далеко в полях зазвонили церковные колокола, приветствуя Иванов день.
Через четыре недели колокола звонили снова, и даже еще веселее – это шип в теле Дункана Макинтайра стал… его полной совершенств розой, его Роуз.