Лубенец Светлана. Поцелуй под дождем

   Вообще-то Нитребина – обалденная красавица! Особенно хороша она была, когда разозлилась. Андрей вспомнил, как его обнимали ее тонкие, но сильные руки, вспомнил вкус ее поцелуев… Внутри что-то напряглось, оборвалось, и он, Андрей, будто съехал на лыжах с крутой горы. Фу! Что за чертовщина! Неужели она его все-таки зацепила? Нет! Некогда ему заниматься такой ерундой! Стоп, расслабимся… Завтра ехать на курсы. Что у нас там? История. Надо срочно дописать реферат про Столыпина. И пусть всякие там Ларисы горят синим огнем!
   Андрей как раз дописывал последнее предложение, когда вернулись с работы родители.
   – В магазине встретились, – улыбнулась мама. – Папа боялся, что я опять забуду купить ему чайные пакетики на работу.
   – Конечно, – прокричал из ванной отец, – который уж день приходиться у сослуживцев клянчить! – Он вошел в комнату и обратился к Андрею: – Знаешь, у нас к тебе разговор.
   – Какой? – беспечно отозвался Андрей.
   – Помнишь Наташу Лазареву?
   – Нет. А кто это?
   – Ну как же! Это же дочка моего школьного приятеля – дяди Саши Лазарева. Мы к ним ездили в Медвежьегорск. Вспоминаешь?
   – Это где-то чуть ли не под Мурманском, что ли? – уточнил Андрей, откусывая от батона колбасы.
   Мама выхватила у него колбасу, отвесила легкий подзатыльник, а отец закивал головой:
   – Ну конечно! Вспомнил Наташу?
   – Ну… была там какая-то девчонка плаксивая… Так это ж мы сто лет назад туда ездили! Мне тогда было лет десять, кажется.
   – Да-а, давненько мы с Сашкой не встречались, – согласился отец. – Так вот! Эта, как ты говоришь, плаксивая девчонка выросла и тоже учится в девятом классе.
   – И что? – Андрей слушал вполуха, потому что гораздо интереснее было следить за тем, что мама вынимает из своей бездонной сумки. – А-а-а! Бананчики! Это как раз то, о чем я мечтал! – Он схватил банан и, плотоядно улыбаясь, одним махом содрал с него шкурку.
   – Андрей! Имей совесть! – Мама выхватила у него вожделенный десерт. – Не получишь, пока не выслушаешь отца.
   – Ну-у-у! – Андрей крутанулся на пятках, сел на банкетку к столу, подпер рукой подбородок и глазами, полными неподдельного страдания, уставился на отца. – Так что ты говоришь про северную плаксу?
   – Она хочет поступать в наш Педагогический университет имени Герцена.
   – И что?
   – А то, что со следующего месяца она будет учиться в вашем классе.
   – То есть? – Андрей сбросил с себя дурашливость. – Это уже становится интересным. Ну-ка, ну-ка, поподробнее, пожалуйста!
   – Пожалуйста! У вашей школы, кажется, договор с этим вузом?
   – Да.
   – Поэтому я и предложил дяде Саше прислать сюда Наташу. Ну… чтобы ей легче было потом поступить. С директором школы я уже договорился, что, конечно, было непросто.
   – А почему ты ее пригласил именно сейчас? До одиннадцатого класса, до выпуска еще далеко.
   – Потому что в Герценовском в этом году начали эксперимент: организовали трехгодичные подготовительные курсы, после которых экзаменов надо будет сдавать меньше.
   – Так учебный год давно уж начался!
   – Ничего. Я уже был в университете – они проведут с Наташей собеседование и примут.
   – А почему ты думаешь, что она пройдет собеседование? Училась-то на периферии. Там совсем другая подготовка.
   – Не волнуйся, у Наташи очень хорошая подготовка!
   – А у них в Питере родственники?
   – Нет у них здесь ни родственников, ни знакомых.
   – Не хочешь же ты сказать… – Андрей даже привстал.
   – Хочу, сынок, хочу, – отец усадил Андрея на место. – Наташа поживет это время у нас. Поступит в университет – уйдет в общежитие, не поступит – уедет домой.
   – Это что же получается? До общежития она целых три года у нас жить намеревается?
   – Во-первых, не она намеревается, а я ее пригласил. Во-вторых, для вуза это очень серьезный и продуманный эксперимент. Они хотят специально подготовить себе кадры, поэтому уже в следующем году предоставят общежитие тем ребятам, в которых будут серьезно заинтересованы.
   – И ты, конечно, считаешь, что для Герценовского универа именно на этой Наташе свет клином сойдется?
   – Я повторяю, – уже сердито сказал отец, – у нее очень хорошая подготовка. Она круглая отличница.
   – Это она в своем Медвежьегорске отличница, а здесь из нее спесь быстренько повытрясут. Одна наша Татьяна Николаевна чего стоит!
   Отец не посчитал нужным ответить и налил себе чаю. Андрей развернулся к матери:
   – Ма! Ну скажи, пожалуйста, где в нашей двухкомнатной малогабаритке может поселиться еще один человек? Не в моей же комнате?
   – Устроимся как-нибудь, – отозвалась мама, возвращая сыну банан, который его уже вовсе не интересовал.
   – Ну конечно! В мою комнату! Не в ту же, где вы спите! – Андрей опять вскочил со своего места. – А я? А как же я? В кухне или в ванной жить буду? Мне, между прочим, тоже поступать надо!
   – Андрюшка! – Мама ласково обняла его за плечи. – Мы постараемся сделать так, чтобы всем было хорошо. Не злись! Надо же людям помочь! И потом… Вспомни, кто в прошлом году прислал отцу деньги на те дорогущие лекарства? Дядя Саша Лазарев! Кто посылает нам каждую осень морошку, чернику и бруснику? Саша Лазарев!
   Андрей раздраженно освободился из маминых объятий и пошел в свою комнату. Та-а-ак… Сюрпризик… Наташа Лазарева! Здрасте-пожалуйста!
   Она действительно запомнилась Андрею своими бесконечными слезами и занудством. И еще она постоянно ябедничала на Андрея своему дяде Саше. Он, правда, к его чести надо сказать, не только никак на эти ябеды не реагировал, но и постоянно ругал за них свою дочку. В те времена Наташа была белобрысой блеклой пигалицей с синеватой прозрачной кожей и бесцветными невыразительными глазами. Эдакая альбиноска. Гор-р-рячая северная девушка.
   Однако это уже становится законом: как только появляется в его жизни какая-нибудь девчонка, сразу с ней вместе на него обрушивается куча проблем. Что за невезуха такая! Андрей с досады чуть не плюнул на пол.

Глава 5 Лариса

   Лариса злилась. У нее ничего не получалось. Разумовский ее не замечал. Сколько бы она ни жгла его взглядом, он больше не краснел. И вообще обходил ее стороной. Вчера, когда они всем классом скучились возле стола математички, обсуждая результаты самостоятельной работы, Лариса оказалась притиснутой к Андрею вплотную. Он, заметив это, тут же выскользнул из толпы и оказался в гуще одноклассников с другой стороны стола Татьяны Николаевны. От Ольги Лариса без конца слышала только одно: «Ну я же говорила!» Так что победа над Разумовским стала для нее уже не просто условием пари, а делом чести.
   После звонка на урок, когда все расселись по местам, Татьяна Николаевна сказала:
   – В следующую пятницу городской тур олимпиады по математике. От вашего класса идут Карпова и Разумовский, от 9-го «В» Рудакова и Черных, от «А»-класса Наздратенко и Подкапаев. Андрей и Оля, запишите себе где-нибудь, что встречаемся в 9.00 у нашей станции метро.
   – Я не пойду, – возразил Татьяне Николаевне Разумовский. – Что мне там делать?
   – Как это не пойдешь? – От возмущения Татьяна Николаевна резко вскочила со стула. – Почему?
   – Мне не нужна математика. Я собираюсь поступать на гуманитарный факультет и не хочу зря тратить время, которого у меня и так немного.
   – Нет, вы только посмотрите на него! – Татьяна Николаевна жестом несправедливо обиженного человека показала на Андрея. – Он не хочет тратить время… Ему, видите ли, не нужна математика… А школе, между прочим, нужна победа на олимпиаде, Разумовский! А у тебя все шансы взять диплом!
   – Ольга возьмет.
   – Одного мало!
   – А Рудакова с Наздратенко? Они ж математические гении!
   – Эти гении, Андрей, могут накрутить такого, что ни одна комиссия не разберет. – Татьяна Николаевна подошла к столу Андрея, сменила выражение лица с благородного негодования на просящее и ласково произнесла: – Андрюшенька! Ну, для меня! Напоследок! Ты ведь собираешься уходить из школы, так что в следующем году я тебя уже не смогу послать на олимпиаду! Будь так добр, Андрюшенька, сходи, пожалуйста, на эту. Так сказать, на память!
   И Андрей сдался. Он досадливо сморщился, но сказал:
   – Ладно… Так и быть.
   Татьяна Николаевна погладила Андрея по волосам, как какого-нибудь первоклассника, а Лариса сказала Ольге:
   – Это шанс!
   – Чего-чего? – не поняла Ольга.
   – Ты же идешь с Разумовским на олимпиаду!
   – И что?
   – Будь к нему поближе, поворкуй поласковей и, между прочим, пригласи на день рождения.
   – На чей?
   – Ну, ты даешь? У кого день рождения через неделю?
   – У кого?
   – Ольга, хватит придуриваться! У тебя через неделю день рождения.
   – Точно… Совсем из головы вон… Ларик! С чего это я вдруг его приглашу?
   – Карпова! Нитребина! Что за балаган? У нас серьезная работа! – вмешалась в интересный разговор подруг Татьяна Николаевна. – Вы уже решили уравнение?
   – Сейчас решим, – успокоила учительницу Ольга, а Лариса, вырвав из тетради листок, написала: «Придумай что-нибудь».
   «Я не смогу, – коряво вывела Ольга и добавила: – Придумай ты».
   «Скажи, что хочешь пригласить Колесникова, но стесняешься, а потому приглашаешь Андрея, чтобы он взял с собой Игорька».
   «Больно сложно…»
   «В самый раз».
   «А если он откажется?»
   «Ты уж постарайся, чтобы не отказался!»
   «Тогда тебе придется наш разговор с ним разработать в деталях, а то я собьюсь».
   Лариса кивнула, смяла бумажку и сунула ее в сумку.
   Следующим уроком был ненавистный всем предмет под названием ОБЖ. Вел его полковник в отставке Марк Аронович Берлин, прозванный Макаронычем. Так вот Макароныч совершенно не умел общаться с детьми, а тем более с подростками. Старшеклассников он называл «эти юнцы» или «эти девицы» и считал всех наглецами, негодяями, проститутками и наркоманами. Свой предмет он вел скучно и бесцветно. Во рту его слова вязли, теряли окончания, и на последних столах вообще было не разобрать, о чем вещает у доски педагог, тыча указкой в серые плакаты. Но и сидящие за первыми столами не слушали Макароныча. ОБЖ обычно использовали для того, чтобы списать несделанную «домашку», выучить параграф по следующему предмету, поиграть в морской бой, почитать детектив или любовный роман. Все столы в кабинете были изрисованы и исчерчены. На многих велась душераздирающая переписка представителей разных возрастных категорий. Лариса, например, с большим удовольствием переписывалась с каким-то младшеклассником, который последнее время настойчиво умолял о свидании, поскольку они, по его мнению, уже давно стали почти родными людьми. Недавно Макароныч даже выставил Нитребину за дверь кабинета, потому что она не смогла сдержать смеха, когда прочитала вот такое признание в любви: «Ты мне очень ндравися. Приглашаю тибя к мине дамой».    Все это делало бы ОБЖ любимым предметом, если бы не злость и не мстительность Макароныча. Во всех классных журналах страницы ОБЖ пестрели «двойками» и «единицами». К концу триместров больше всего неуспевающих было именно по ОБЖ.
   – Садитесь, Осипенко, «единица»! – Макароныч вывел в журнале очередной стройный, поджарый и очень прямой, как солдат в строю, «кол».
   – За что? – Макс Осипенко, приняв независимую позу, совершенно не спешил садиться на место.
   – Вы не знаете этого материала, поэтому даже не можете толком понять, что именно я вас спрашиваю!
   – А вы нам того, что спрашиваете, и не объясняли! – Макс сказал это так громко, что класс перестал заниматься своими делами и с интересом прислушался к диалогу.
   – И объяснял и задавал! – не согласился Макароныч. – Вот у меня и в журнале записано.
   – Мало ли что вы там запишете! – не сдавался Осипенко. – У меня вот в тетради ничего про это нет!
   – Я не виноват, что вы на моем предмете ничего не записываете.
   – Кто не записывает? – Макс, войдя в роль, повернулся к классу. – Это я-то не записываю? Вот! Пожалуйста! Полюбуйтесь! – он схватил со своего стола тетрадь. – Вот мой конспект. Все темы с первого сентября есть, а того, что вы спрашиваете, нет!
   – Перестаньте устраивать цирк! – Макароныч, как всегда, от злости сорвался на фальцет. – Вы заслужили свою «единицу», Осипенко, и разговор окончен!
   – Ошибаетесь! – с ледяным спокойствием проговорил Максим. – Он продолжится и очень скоро. В кабинете директора. Мы все представим свои конспекты.
   В классе повисла тишина. Макароныч, красный от негодования, ловил ртом воздух, не зная, как отреагировать на выпад Осипенко. 9-й «Б» перелистывал свои тетради.
   Ларисина тетрадь по ОБЖ представляла собой три двойных листа, болтающихся на одной скрепке, в мятой обложке, разрисованной цветами и бабочками. На первом листе аккуратным почерком было выведено: «Порядок эвакуации при…», потом шло решение алгебраического примера. Под ним улыбалась рожица, подписанная: «Это Оля», а дальше шел столбик английских слов с переводом. На нынешнем уроке, под жалкий лепет у доски Макса Осипенко, в этой своей жалкой тетради Лариса только что начала писать черновик сочинения по литературе, по «Недорослю». Ни одной темы по ОБЖ в ее тетради не было, как, впрочем, почти ни у кого в классе. Лариса с нескрываемым раздражением посмотрела на Осипенко. Тот с независимым видом смотрел в окно. Спасительный звонок с урока прервал всеобщее замешательство. Макароныч неловко закрыл журнал, смяв при этом несколько страниц, и, провожаемый взглядами девятиклассников, почти выбежал из кабинета.
   – Макс! У тебя крыша совсем съехала или как? – нарушил молчание Стас Белявский. – Чего ты завелся с этим конспектом?
   – А то! Пора кончать с Макаронычем! – зло выкрикнул Осипенко. Он нам всем своей ОБЖой аттестаты перепортит. Ни у кого ведь даже «четверки» нет! Вот ты, Андрюха! – обратился он к Разумовскому. – Неужели тебе нужен «трояк» в аттестате?
   – Не очень, – согласился Андрей.
   – Вот! – Макс поднял вверх указательный палец.