— Так вы еще и неопытная? — кинул на Катю недовольный взгляд старик.
   — Я восемь лет работаю врачом, так что опыт у меня есть, не волнуйтесь. Дело в том, что сотрудники фирмы все работают, а уход на дому для них как подработка, поэтому все это происходит по вечерам в основном. Если вы хотите, чтобы я приходила с утра, то я с удовольствием буду приходить к вам утром, когда я работаю в поликлинике во вторую смену. Или я смогу приходить к вам очень рано до работы.
   — Я для вас подработка? — надулся старик.
   — Нет, я буду помогать вам, как могу и как умею… — прошептала Катя вполне искренне, — я хорошо делаю уколы, у меня легкая рука.
   Выглядела Катя очень трогательно. Маленькая, худенькая, с большими голубыми глазами, опирающаяся на трость.
   — Не смотрите, что я инвалид, я очень исполнительная, и мне нужны деньги… я впервые взялась за такое дело, чтобы не зависеть от других людей… Дайте мне шанс, — попросила Катя, и старик сдался.
   — Хорошо, какая мне разница, кто ко мне будет ходить? Пусть будете вы… Катя.
   — Спасибо, — произнесла она.
   — Присаживайтесь, — более миролюбиво сказал Иван Федорович, — тяжело, наверное, стоять.
   — Я привыкла… открою еще один секрет. Все мне говорили, чтобы я нашла сидячую работу, чтобы не напрягать ноги. Но я специально пошла работать на участок, наматывать километры каждый день, чтобы не чувствовать себя инвалидом и все время разрабатывать ноги, не дать мышцам атрофироваться, — сказала Катя, присаживаясь в кресло и вытягивая одну ногу вперед.
   — А у вас есть характер, — подслеповато прищурился Иван Федорович. — У меня когда-то тоже была травма, и я поступал точно так же… Зато вот рука действует, — похвастался старик.
   — Давайте я вам померю давление? — предложила Катя, доставая электронный тонометр, которым ее снабдили в фирме «Ангелы с поднебесья».
   — Я хорошо себя чувствую, — ответил старик.
   — И все же я должна смерить вам давление, Иван Федорович, — сказала Катя настойчиво.
   — Ну хорошо… только не надо мне вашей адской машины, у меня свой тонометр есть, и я к нему уже привык. Тебе же, дочка, все равно, чем измерить давление?
   — Давайте ваш, — согласилась Катя, понимая, что пациент ей достался нелегкого характера.
   Старенькая модель электронного тонометра Ивана Федоровича показала, что давление у него было сто шестьдесят на сто.
   — Повышенное, — сосредоточенно произнесла Катя, записывая это значение себе в блокнот.
   — Дорогая, мне почти восемьдесят лет. Меня уже не возьмут в космонавты, — ответил старик.
   — Конечно, в вашем возрасте давление может быть повышенным, но мы не будем злоупотреблять и ждать, когда у вас случится гипертонический криз, и предпримем меры, чтобы этого не произошло. Говоря проще, я сделаю вам укол, который снижает давление.
   — Как скажешь, — вздохнул Иван Федорович.
   Катя, скользнув взглядом по лекарствам старика, осторожно сдвинула их в сторону и разложила на освободившемся месте свои медицинские препараты. В одноразовых резиновых перчатках Катя профессионально быстро и соблюдая все правила асептики и антисептики набрала два лекарства в шприцы. Один препарат предназначался для снижения давления, другой для укрепления сердечной мышцы.
   — Где вам будет удобно? — спросила Катя.
   — Ну… на кровати, наверное… — ответил старик и поковылял в другую комнату, где с трудом опустился на низкую широкую кровать, а затем лег, чуть-чуть обнажив для укола свою ягодицу.
   — Иван Федорович, я не попаду, приспустите еще брюки, — улыбнулась Катя, смачивая стерильную вату спиртом.
   — Эка, какая прыткая! Приспустите брюки! Это надо было говорить мне много лет назад! Сейчас уже поздно…
   — Вы не должны меня стесняться, я врач и, честное слово, не рассматриваю вас как мужчину, — сказала Катя.
   — А вот это уже оскорбление! Попрошу, если хочешь ходить ко мне, не говорить, что я не мужчина! Я еще ого-го… — сказал Иван Федорович и закашлялся. — И вообще, я — не нынешняя молодежь без стыда и совести, коли так!
   — Ну что с вами поделаешь? Придется колоть так, — вздохнула Катя, протерла кожу своего пациента ватой со спиртом и аккуратно воткнула шприц. В том же неудобном положении Катя сделала второй укол, так как старик не захотел менять ягодицу. — Она поняла, что профессионализм, действительно, не пропьешь. От ответственности у нее даже хмель прошел, и она все сделала хорошо, как хотела.
   — Ну как?
   — Колешь ты хорошо, — миролюбиво отметил Иван Федорович, — ну а теперь проваливай отсюда.
   — Что? — не поняла Катя.
   — Проваливай, чего непонятного?! Я хочу побыть один.
   Катя растерянно моргала глазами.
   — Я чем-то обидела вас?
   — Это входит в стоимость моего обслуживания? Лезть в душу? Если хочешь приходить сюда, слушайся меня. Я хочу побыть один, я ясно выражаюсь?
   — Да… конечно, — засобиралась Катя, — я зайду завтра.
   — Можешь оставить ампулы и шприцы, я сам выброшу, — сердито посмотрел на нее Иван Федорович из-под кустистых седых бровей.
   — Знаете, Иван Федорович, я уже пообещала вам слушаться вас, но все же полностью командовать мной я не позволю. Я — врач, вы — мой пациент, договорились? И никак иначе! Когда я устраивалась на работу в «Ангелы с поднебесья», я подписывала важные документы, в том числе и должностную инструкцию. В ней черным по белому было написано, что я подотчетно должна сдавать использованные ампулы и шприцы, которые мне выдает фирма. Так требует санэпидемстанция, а именно специальной утилизации шприцев и всего, что могло иметь контакт с кровью — особо опасной средой по нынешним понятиям.
   — Смотрю телевизор, про СПИД знаю, — проворчал старик, — та еще зараза.
   — То-то же! Зачем подводить людей? Я все это буду упаковывать в пакетик, вплоть до ватки, и сдавать в офис фирмы. Да и вам зачем возиться со стеклом и шприцами? Еще уколетесь!
   — Делай, что хочешь, и уходи, — повторил Иван Федорович.
   — Ладно… если вы больше ничего не хотите, я пошла. — Катя собрала все в пакет, положила его в сумку и пошла на выход.
   — Возьми ключ, мой запасной ключ, он висит у двери на гвоздике. Я не хочу все время вставать и открывать тебе дверь, сама будешь приходить, — сказал Иван Федорович.
   Катя взяла ключ и вышла, закрыв за собой дверь, думая, все ли она правильно сделала, раз ее подопечный так ее выставил?
   Спускаясь по лестнице, Катя столкнулась с каким-то высоким и худым парнем с лохматыми светлыми волосами.
   — Извините, — качнулся он, попытался присесть в каком-то подобии реверанса и поспешил наверх.
   «Пьяный», — поняла Катя и вышла из дома, обрадовавшись, что Иван Федорович не заметил, что и она была немного выпивши.
   Тина встретила ее недовольным голосом.
   — Слушай, ты там что? Я тут на скамейке уже задубела.
   — Я очень быстро, он меня сам выгнал, — ответила Катя.
   — И правильно сделал! Что тебе там делать? Уколы сделала, и все!
   — А поговорить со стариком по душам? Но мне, правда, старик попался угрюмый и неразговорчивый, — вздохнула Катя.
   — И очень хорошо, — поежилась Кристина и принюхалась. — А чем это от тебя так пахнет?
   — Чем? Пили мы с тобой, потом ели…
   — Да нет, специфический какой-то запах.
   — Лекарств? — с надеждой в голосе спросила Катя.
   — Да не лекарств… не могу вспомнить чего, но очень знакомый запах. Да бог с ним! Поехали домой! — предложила Кристина.
   — Поехали, — ответила Катя, думая о своей небольшой двухкомнатной квартире, в которой после смерти бабушки она жила с сыном, а сейчас осталась одна.
   К полному одиночеству Катя не могла привыкнуть просто категорически. Она ощущала, что по большому счету всю жизнь была одна. Кристина же периодически, когда у нее случались романы, уходила в свою однокомнатную, расположенную в престижном районе, квартиру, а когда личная жизнь была на мели, она жила с мамой.
   Подруги вместе дошли до метро и разъехались в разные стороны, каждая погруженная в свои мысли.

Глава 3

   Резкий щелчок кнопки в электрочайнике вывел Екатерину из задумчивости. Она встала сегодня очень рано, приняла душ и прихромала, как она сама выражалась, на кухню, выпить чашку утреннего зеленого чая, который очень любила и никогда на нем не экономила, покупая дорогие, элитные сорта. Катю поразила погода на улице: десятое апреля, а зима словно делала второй виток и ни в какую не собиралась сдавать своих позиций. Сначала пошел дождь, плавно перешедший в дождь со снегом, а затем начался настоящий снегопад. Земля покрылась ледяной коркой. Голые, мокрые ветви деревьев и кустарников сиротливо торчали в этом белом снежном великолепии. Хорошо еще, что не успели распуститься нежные зеленые листочки…
   «Ну надо же…» — удивилась Катя и заварила чай в чайнике.
   В этот день она облачилась в джинсы, в белую блузку и розовый плащ с теплой подстежкой. Работала Катя недалеко от дома, но все равно проезжала на троллейбусе три остановки, так как ей было тяжело ходить. По квартире Екатерина перемещалась без палки, прихрамывая и иногда опираясь о стены или мебель. Каждый вечер Кате приходилось заезжать в офис «Ангелов с поднебесья», чтобы представить отчет, то есть заключение о состоянии здоровья своего подопечного, сдать ампулы и шприцы в утиль. Общалась там Катя с директором «Ангелов с поднебесья», неприятной женщиной с фальшивой улыбкой.
   Катя налила себе чашку чая и села у окна, задумавшись. Она не любила такие сюрпризы природы. В такую ненастную погоду люди часто переохлаждались, простужались, и работы у нее на участке становилось невпроворот.
   «Наверное, и сегодня будет много вызовов», — подумала Катя и ощутила мурашки, пробежавшие у нее по спине. Катя чихнула и сразу же закрыла форточку.
   «Не хватало мне еще простудиться…» — поморщилась она.
   Она побросала все необходимые ей вещи в сумку, из которой потом было невозможно достать то, что требовалось, повесила ее через плечо и заспешила на выход. Удивительно, но Катя могла водить машину обычной комплектации, однако медкомиссией ей разрешалось ездить на автомобиле лишь с ручным управлением. Вот как раз этого Катя делать не умела, поэтому у нее никак не складывались хорошие отношения с ГАИ. Катя, раскатывая на старом «жигуленке»-«девятке», постоянно рисковала правами, в которых было ясно сказано, что этим автомобилем она управлять не может. Она делала ставку на аккуратнейшую езду и свою обаятельную улыбку. Палку Катя засовывала глубоко под сиденье, чтобы никто не увидел, и вообще ездила крайне редко. По такой погоде Кате ходить пешком не хотелось, и она решила ехать на машине. Автомобиль свой она очень любила, так как это был подарок сына, купленный им на деньги, полученные за первое место в каком-то турнире, и ее подруги Кристины, которая добавила недостающую сумму.
   — Вот будут тебе служить колеса! — торжественно вручили они ключ от машины Кате. Она была очень растрогана.
   Катя включила зажигание и подождала, пока мотор немного прогрелся, затем потихоньку тронулась в путь. Нет, этот день явно был не Катин… На первом же повороте Катю остановил милиционер с красными оттопыренными ушами и подошел к ней. Сердце Кати готово было выскочить из груди, предчувствуя беду.
   — Сержант Стрельников! — представился он, небрежно козырнув.
   — Здравствуйте, — опустила она стекло. — А я Катя.
   Ее большие голубые глаза наивно и преданно смотрели на блюстителя порядка на дорогах.
   — И что? — спросил инспектор.
   — Что? — оглянулась Катя. — А… фамилия? Моя фамилия Лаврентьева, а отчество Григорьевна. А у вас хорошая фамилия для милиционера, Стрельников, вам бы оперуполномоченным быть, хотя и инспектором дорожного движения тоже очень хорошо… — Катя осеклась под его недоуменным взглядом и отбила нервную дробь по обтянутому искусственной кожей рулю.
   Взгляд сержанта Стрельникова «красноречиво говорил», что женщина за рулем — это беда… но не до такой же степени!..
   — Ваши права, — сказал он, снова козырнув, словно у него выработался за годы службы такой профессиональный нервный тик.
   — Очень холодно на улице, — Катя улыбнулась, — а вы здесь, наверное, еще с ночи стоите? Замерзли, да? Вид у вас по крайней мере замерзший, особенно уши. Я имею в виду, они очень красные, отмороженные такие…
   — Вы пьяная? — решил все же уточнить сержант.
   — Я? Ну что вы! С утра ни-ни! Я везу на работу целый термос теплого чая и с удовольствием дам вам выпить, чтобы согреться.
   Стрельников задумался о сложностях в своей работе и обрадовался, вспомнив что-то.
   — Зачем вы мне все это говорите? Сбить с толку? Я прошу ваши права! Что? Вы забыли их?
   — Нет, они со мной, — вздохнула Катя.
   — Ну так в чем дело? Давайте их мне! Или они не ваши?
   — Мои, — снова вздохнула Катя и протянула ему документ.
   — Так… Екатерина Григорьевна Лаврентьева… так… машина… так… Постой-ка! — воскликнул сержант, выпучив глаза.
   «Началось», — пронеслось в голове у Кати.
   — Здесь же сказано, что вы можете управлять машиной только с ручным управлением?
   Сержант усиленно хлопал глазами. Катя нервно включила и выключила дворники, словно проходила техосмотр.
   — Я знаю, что там написано.
   — Почему же у вас на машине нет опознавательных знаков, что она на ручном управлении? — спросил Стрельников, заглядывая к ней в кабину, и сам же ответил: — Потому что она у вас не на ручном управлении. Так, гражданочка, выйдите-ка из машины.
   — Зачем?
   — Выйдите-ка, выйдите, если вообще ходить умеете.
   — Обижаешь, начальник! — Катя распахнула дверцу и вылезла наружу, прихрамывая и пытаясь принять непринужденную позу, прислонившись к капоту машины.
   — А что хромаем? — спросил инспектор дорожного движения.
   — Кто хромает, я? Абсурд! Я хожу, как вы, просто долго за рулем! Отсидела ногу.
   — Вы опасный человек, вы это понимаете? — спросил сержант.
   Катя испуганно сжалась.
   — Я не опасная, честное слово! Отпустите меня, пожалуйста.
   — Вы опасный человек на дороге, — повторил сержант, — очень опасный! Я не имею права отпустить вас, это наигрубейшее нарушение.
   Катя поняла, что пропала, ей стало по-настоящему страшно.
   — Товарищ милиционер, отпустите меня, пожалуйста. Давайте я заплачу штраф.
   — Какой штраф?! Вы в своем уме? Вы не можете ездить на этой машине категорически! Вы не просто совершили легкое правонарушение, вы — потенциальная убийца! — бесновался милиционер.
   — А может, мне это… ну это… — Катя начала делать какие-то странные движения головой, — дать вам пятьсот рублей, у меня больше нет… Я больше не буду…
   — Единственное, что я для вас могу сделать, так это забыть о том, что вы мне сейчас сказали, — сухо ответил милиционер. — Я арестовываю вашу машину и забираю права. Пусть с вами разбирается мое начальство! Совсем бабы с ума посходили. Ноги еле ходят, а она в машине едет!
   — Так поэтому и еду, раз ходить тяжело, а ходить по работе много приходится, — пожаловалась Катя, но пробить ей эту броню было не под силу.
   — Сидите дома или ездите в инвалидной коляске! — рявкнул сержант и, включив рацию, потребовал прислать эвакуатор.
   Затем он перевел взгляд на сжавшуюся Катю.
   — Я даже не допущу, чтобы вы ехали на этой машине до штрафстоянки.
   — Так я не нужна? — спросила она.
   — Нет! Явитесь в ГАИ для разбирательства, когда вызовут!
   — Я могу идти?
   — Идите, вот адрес ГАИ и адрес, где будет стоять эта машина. Составите на кого-нибудь ходячего доверенность и чтобы права были и увезете ее, только заплатите за каждые сутки простоя много больше, чем пятьсот рублей!
   «Что же он такой злой? — подумала Катя. — Работа тяжелая, но не я же в этом виновата?»
   Она забрала из машины свою сумку, медицинский чемоданчик и трость, так как теперь терять ей уже было нечего, и пошла, тяжело опираясь о палку, по обледенелой дороге.
   — Сумасшедшая, — прошептал ей вслед сержант, — дай только волю, так скоро слепые начнут садиться за руль!
   «Купи себе медаль! Бдительный ты наш! — мысленно огрызнулась Катя и попыталась взять себя в руки. — Катя, успокойся! По сути он прав! Как ему объяснить, что я не хочу ездить с инвалидным значком?»
   До поликлиники Катя добралась благополучно, даже не опоздав, только сильно замерзла и ужаснулась очереди в коридоре перед ее кабинетом.
   Ее медсестра, женщина немолодая, наотрез отказываясь ходить по участку делать инъекции, уже сидела в кабинете с заготовкой бесплатных рецептов. Она работала на полставки, только на приеме в поликлинике. Катя и так на нее молилась, потому что Нина Степановна здорово ей помогала, заполняя статистические талоны, вызывая больных и выписывая рецепты.
   — Ну и погодка! — поприветствовала она Катю. — Вы хоть на машине?
   — Ой, не сыпь мне соль на рану, — махнула рукой Катя и, сняв плащ, надела белый халат и сменную обувь. — Столько народу… за три часа не уложимся.
   — С вами-то точно не уложимся, — согласилась Нина Степановна, — все слушаете каждого, давление меряете, по душам разговариваете, а им только этого надо. Вон Инесса Филипповна со второго участка — молодец! С ней не забалуешь! Давление? У всех давление! Кашель? Очень хорошо! Пейте отхаркивающее, и все! Следующий! — смешно передразнила Инессу Филипповну Нина. — Ой, не знаю, за что таким врачам, как Инесса, такую зарплату сделали! Вот вам, Екатерина Григорьевна, при жизни памятник нужно ставить.
   — Так уж и памятник? — улыбнулась Катя.
   — А то вы не знаете, что вы у нас лучший доктор, мы вас все любим. Наши-то сотрудники только к вам бегают, безотказная вы, да и бабки все эти к вам на прием, как на праздник.
   — Не перехвали, — ответила Катя и посмотрела на свои худые руки со светлыми волосками, которые поднялись дыбом.
   — Нина, дай мне градусник, что-то меня знобит, — попросила Катя.
   — Ну, вот еще что удумали! Не хватало только, чтобы вы заболели! Кто работать-то будет? — Нина засуетилась и принесла градусник для своего любимого врача.
   Катя своей подмышкой ощутила его холод. Выждав пять минут, она достала градусник, чувствуя заложенность в носу и неприятное жжение в горле.
   — 37 и 8, — сказала она вслух, — вот черт! Все-таки заболела. С утра мне как-то нехорошо, не надо было приходить.
   — Что же делать-то? — растерялась Нина.
   — Куда же я народ дену? Дай мне маску и вызывай первого…
   Дальше для Кати начался долгий и утомительный прием. Череда лиц сливалась в один общий фон. Все шли со своими болячками, недугами и проблемами.
   — Куда вы все к врачу-то лезете? — возмущалась Нина Степановна. — Вам же просто таблетки выписать, так? Вот и садитесь ко мне, я выпишу.
   — А мне все равно надо к Екатерине Григорьевне, — оскорбилась полная бабулька, — она мне и давление смерит и, может, еще что посоветует. Последнее лекарство, Екатериночка Григорьевна, мне очень хорошо помогает.
   — Давление держится в установленных границах? — спросила Катя.
   — Вообще не поднимается, — заверила ее полная старушка.
   — Давайте снизим дозу, я убираю полтаблетки с вечернего приема, посмотрим… — сказала Катя.
   — Как скажете, Екатерина Григорьевна.
   — И приходите на контроль давления, если дома аппарата нет, — сказала Катя.
   — Можно без талончика? А то уж больно тяжело их достать.
   — Ну и хитрая же вы, Петрова, — не выдержала Нина, — к Екатерине Григорьевне и так всегда самая большая запись, вот таких, как вы, принимает, никому отказать не может!
   — Приходите, — улыбнулась сквозь маску Катя, — зови следующего.
   Нина продефилировала к двери, покачивая необъятными бедрами и постукивая высоченными каблуками, подчеркивающими ее значимость.
   — Следующий!
   Кате даже иногда казалось, что Нина специально не дает починить в их кабинете кнопку вызова больного, совмещенную в коридоре с лампой над дверью, чтобы самой проплывать величественным кораблем и покрикивать на пациентов. Специально для этого предназначались и эти «лакированные» туфли из клеенки, купленные на вьетнамском рынке за 300 рублей, но об этом знала только Катя.
   — Можно к вам, Екатерина Григорьевна? — просунулся щуплый старикашка.
   — Опять вы, Лосев? — всплеснула руками Нина. — Ну сколько можно над нами издеваться? Вы же со второго участка! У Екатерины Григорьевны своих пациентов полно, и вы еще ходите!
   — Дочка, да моя врач даже не смотрит на меня никогда, только кричит! Такая невнимательная, я только к вам могу, Екатерина Григорьевна. — Старик умоляюще смотрел на нее.
   Нина рассерженно поправила прическу, зная, что Катя не сможет отказать старику.
   — Проходите, — глухо сказала Катя, чувствуя, что у нее от жара пересохло во рту, — что, все живот болит?
   — Болит, дочка, болит.
   — Ложитесь на кушетку. Знаете, Петр Федорович, вам бы все-таки в больницу лечь на обследование. Гастроскопия язву не показала, а боли у вас уже второй месяц и не проходят.
   — Ой, не проходят, — согласился старик.
   — Надо бы в больницу, смотрю, похудели вы.
   — Да, портки с меня сваливаются. Не могу я в больницу, дочка, участок у меня же с курями. Кому я их оставлю? — поднялся с кушетки Петр Федорович.
   — Если с вами что-то случится, кто будет с вашими курами? Здоровье дороже, ляжете на обследование, и точка, — ответила Катя и кивнула Нине: — Пиши направление в гастроэнтерологию, подозрение на кишечную непроходимость, частичную, не-выясненной этиологии. А за курами вашими попросите соседей по даче присмотреть.
   — Ну хорошо, раз уж вы, наш свет в окошке, так решили, так тому и быть. — Петр Федорович вздохнул и продолжил: — Даже не знаю, как вам и сказать, Екатерина Григорьевна, — старик оглянулся, — я ведь это… с жалобой.
   — Вот дает! — гаркнула Нина. — Занимает чужое время, врач сама еле на ногах держится, а он еще и с жалобой.
   — Да не на вас! Упаси бог! К вам я как на праздник. Очень вы чуткий и хороший человек, Екатерина Григорьевна, хотя вы для меня еще совсем девочка. Я, как вы верно подметили, не с вашего участка, и в моем подъезде двумя этажами выше живет одинокая женщина Камила Георгиевна Ксенофонтова. Мы с ней иногда общались, она — сердечница, у меня — желудок и суставы, и я тоже одинок. В общем, мы жаловались друг другу, иногда помогали по хозяйству. Тут я не видел ее несколько дней, заволновался и зашел к Камиле домой. Она долго не открывала мне, а потом открыла и сказала, что очень плохо себя чувствует, что вызвала врача на дом. Через два дня я ее, бледную и растерянную, встретил у подъезда и спросил, как у нее дела.
   — Лосев, нам еще прием вести! — прервала его Нина.
   — Да-да, конечно! Я быстро! Так вот, Камила мне ответила, что ей все так же плохо, что она каждый день вызывает участкового терапевта на дом, а та еще ни разу не пришла.
   — Не может быть, здесь какая-то ошибка, — ответила Катя.
   — Я не знаю, уважаемая Екатерина Григорьевна, правда это или нет, но не доверять Камиле у меня нет причин. Она действительно выглядела из ряда вон плохо. А потом, было два раза такое и со мной. Я дважды вызывал Инессу Филипповну на дом, будучи с высокой температурой и не в состоянии дойти до поликлиники, но оба раза ее не дождался в течение всего дня, — сказал старик.
   — И что? — угрожающе спросила Нина. — Вы хотите, чтобы Екатерина Григорьевна еще и по вашему участку ходила, к вашей Камиле?! Ну нет у людей совести! Лосев, хоть не хотела я этого говорить, но скажу. Вы разве не видите, что у Екатерины Григорьевны больные ноги и она, сдерживая слезы, ходит по своему участку, а вы предлагаете ей еще и к вам наведываться за спасибо? А «спасибо» на хлеб не положишь!
   — Нина! — одернула ее Катя.
   — Да я все понимаю, просто не знаю, кому пожаловаться? Мы, старики, получается, самые незащищенные слои населения. Я бы и рад заплатить вам, Екатерина Григорьевна, но, к сожалению, у меня нет денег. Пенсии еле на еду хватает, без излишеств. Я также понимаю, что врачам незаслуженно мало платят, но нельзя же совсем из-за этого на вызов не приходить?
   — Успокойтесь, Петр Федорович, я разберусь, обещаю вам, — сказала Катя, которая чувствовала себя с каждой минутой все хуже и хуже.
   — Следующий! — вызвала Нина, давая понять старику, что пора и честь знать.
   За этот прием Екатерина приняла сорок шесть человек. Кате становилось все хуже и хуже, появилась острая боль в горле и окончательно заложило нос. Она мерила больным давление, хотя кроме пульсации собственных сосудов ничего не слышала, голова гудела так, что она не могла даже качественно прослушать легкие своих пациентов. Ее то трясло, то бросало в жар. Прием задержался на 45 минут, но Катя приняла всех желающих. Одна бабулька принесла две банки соленых огурцов в дар врачу и две сетки с яйцами с собственного подворья.
   — Натуральный продукт, — заверила бабушка, — не возьму назад, специально для вас собирала, хоть чем-то отблагодарить.
   Катя в конце приема подошла к раковине, находящейся у них в кабинете, чтобы умыть лицо и привести себя в чувство. Вместо этого ее вырвало, почти вывернуло наизнанку.
   — Совсем плохо? — участливо поинтересовалась Нина, собиравшаяся пойти в регистратуру и отменить прием врача Лаврентьевой хоть на несколько дней, на бледную Катю даже смотреть было больно.
   — Это от температуры и усталости, — ответила Катя, — все хорошо… сейчас будет легче.
   Она намочила белое вафельное полотенце и протерла им лицо. Потом сняла халат и надела свои уличные туфли на низком каблуке.