В следующую минуту он переступил порог. Прыжок, вскрик, короткая борьба, и, прежде чем полковник Джеральдин успел подскочить на помощь, принц уже держал своего противника за плечи. Враг был обезоружен и не в состоянии пошевелиться.
–– Доктор Ноэль, -– сказал принц. -– Будьте добры, зажгите лампу.
Поручив пленника Джеральдину и Брекенбери, принц отошел и прислонился к камину. Когда лампа разгорелась, все увидели на лице принца выражение необычайной суровости. Перед ними стоял не Флоризель, беспечный и светский молодой человек, а разгневанный, полный непоколебимой решимости принц Богемский. Закинув назад голову, он обратился к пленному председателю Клуба самоубийц со следующей речью.
–– Господин председатель, -– сказал он. -– Вы сами попались в ловушку, которую поставили мне. Скоро наступит утро -– последнее утро вашей жизни. Вы только что переплыли Риджентс-канал; это ваше последнее плавание. Ваш старый соучастник, доктор Ноэль, вместо того чтобы предать меня вам, доставил вас в мои руки, чтобы я сотворил над вами суд. Могила, которую вы вчера выкопали для меня, волею божьего промысла поможет скрыть от любопытного человечества заслуженную вами кару. Итак, сударь, на колени, и молитесь, если у вас есть склонность к молитве! Время не ждет, и верховный судья наскучил вашими прегрешениями.
Председатель стоял, опустив голову и угрюмо глядя в пол, словно чувствуя на себе долгий и беспощадный взгляд принца, и не отвечал на его речь ни словом, ни жестом.
–– Джентльмены, -– продолжал Флоризель, перейдя на свой обычный разговорный тон. -– Перед вами человек, который долгое время от меня ускользал. И вот, наконец, спасибо доктору Ноэлю, он у меня в руках. Повесть о всех бесчинствах, которые он творил, заняла бы слишком много времени, а нам сейчас недосуг. Достаточно сказать, что канал, который этот негодяй только что переплыл, обмелел бы ненамного, если бы вместо воды был наполнен кровью его несчастных жертв. Однако даже и в подобных обстоятельствах мне хотелось бы соблюсти все законы, предписываемые честью. Но судите сами, джентльмены, речь идет, собственно, не о дуэли, а о казни, и предоставить этому преступнику выбор оружия было бы неуместной церемонией. Я не имею права рисковать своей жизнью в таком деле, -– продолжал он, раскрывая футляр со шпагами. -– Пуля летит на крыльях случайности, и подчас самый скверный стрелок может победить искусного и отважного противника. Поэтому я решил остановиться на шпагах. Надеюсь, что вы одобрите мое решение.
Как только Брекенбери и майор О'Рук, к которым преимущественно и обращался принц, выразили свое одобрение, он крикнул председателю:
–– Скорее, сударь, не мешкайте! Выбирайте шпагу и не заставляйте меня ждать. Мне не терпится покончить с вами раз и навсегда.
Впервые после своего пленения председатель поднял голову: было ясно, что к нему вернулась надежда.
–– Так это будет поединок? -– воскликнул он, одушевившись. -– Поединок между вами и мной?
–– Да, я намерен оказать вам эту честь, -– ответил принц.
–– Ну что ж! -– воскликнул председатель. -– Чего только не случается в честном поединке! Позвольте сказать, что я считаю этот поступок вашего высочества весьма благородным. На худой конец, если я и погибну, то от руки самого храброго джентльмена в Европе.
С этими словами председатель, которого больше уже не держали, подошел к столу и принялся тщательно выбирать себе шпагу. Он был в прекрасном настроении и, казалось, не сомневался, что победителем из поединка выйдет он. Его уверенность вызвала тревогу у присутствующих, и они принялись уговаривать принца Флоризеля еще раз обдумать свое решение.
–– Это всего лишь фарс, господа, -– отвечал тот, -– и я постараюсь его не затянуть.
–– Умоляю вас, ваше высочество, будьте осмотрительны! -– сказал полковник Джеральдин.
–– Джеральдин, -– ответил принц, -– вы слышали чтобы я когда-нибудь отказывался от долга чести? Я должен вам жизнь этого человека и заплачу мой долг сполна.
Председатель остановил свой выбор на одной из шпаг и жестом, не лишенным своеобразного сурового достоинства, дал понять, что готов.
Принц схватил первую попавшуюся шпагу.
–– Полковник Джеральдин и доктор Ноэль будут любезны подождать меня здесь, -– сказал он. -– Я не желаю, чтобы в этом деле участвовали мои личные друзья. Майор О'Рук, вы человек почтенного возраста и прочной репутации, позвольте рекомендовать вашему вниманию председателя. Я же попрошу услуг лейтенанта Рича: молодому человеку полезно набираться опыта.
–– Ваше высочество, -– ответил Брекенбери, -– я буду лелеять память об этой чести до конца моих дней.
–– Отлично, -– сказал принц Флоризель. -– Надеюсь со временем оказать вам более важную услугу.
Он вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице в кухню.
Оставшиеся распахнули окно и, высунувшись наружу, напрягли все чувства, готовясь ловить малейшие признаки предстоящей трагедии. Дождь перестал; уже почти рассвело, в кустах и ветвях деревьев пели птицы. На мгновение на дорожке сада, окаймленной цветущим кустарником, показались принц и его спутники и тотчас скрылись за поворотом аллеи. Больше ничего полковнику с доктором не было дано увидеть, а место, избранное принцем для поединка, было, по-видимому, где-то в дальнем углу парка, откуда не мог долететь даже звон скрещенного оружия.
–– Он повел его туда, к могиле, -– сказал доктор Ноэль с содроганием.
–– Господи, -– воскликнул полковник, -– даруй победу достойному!
И оба стали молча ожидать исхода поединка. Доктор дрожал, как в лихорадке. Полковник был весь в испарине. Прошло, должно быть, немало времени: небо заметно посветлело, звонче раздавались птичьи голоса. Наконец звук шагов заставил ожидавших устремить взоры на дверь. Вошли принц и оба офицера индийской армии. Победа досталась достойному.
–– Мне совестно, что я позволил себе так взволноваться, -– сказал принц Флоризель. -– Это слабость, я знаю. Слабость, недостойная человека моего положения, но покуда это исчадие ада бродило по земле, я был сам не свой. Его смерть освежила меня больше, чем долгий ночной сон. Вот, Джеральдин, смотрите, -– продолжал он, бросив на пол шпагу, -– вот кровь человека, убившего вашего брата. Радостное зрелище. А вместе с тем, -– прибавил он, -– как странно устроен человек! Прошло всего лишь пять минут с тех пор, как я утолил свою месть, а я уже задаюсь вопросом, можно ли в нашей неверной жизни утолить даже такое чувство, как месть. Все зло, что причинил этот человек, -– кто его исправит? Его жизнь, в течение которой он сколотил огромное состояние (ведь и этот роскошный особняк с парком принадлежал ему), -– эта жизнь прочно и навсегда вошла в судьбу человечества; и сколько бы я ни упражнялся в квартах, секундах и прочих фехтовальных приемах -– пусть хоть до судного дня, -– вашего брата, Джеральдин, мне не воскресить, как не вернуть к жизни тысячи невинных душ, обесчещенных и развращенных председателем. Лишить человека жизни -– пустяк, а сколько человек может натворить за свою жизнь! Увы, что может быть печальнее достигнутой цели!
–– Я знаю только одно, -– сказал доктор. -– Свершился высший суд. Ваше высочество, я получил жестокий урок и теперь с трепетом ожидаю решения своей участи.
Принц встрепенулся.
–– Однако что я говорю! -– воскликнул он. -– Мало того, что мне удалось покарать злодея, мне еще и посчастливилось найти человека, который поможет исправить причиненное им зло. Ах, доктор Ноэль! Нам предстоит еще много дней потрудиться вместе над этой нелегкой и почетной задачей. И как знать -– к тому времени, как мы ее выполним, вы, быть может, с лихвой искупите ваши прежние грехи.
–– А покуда, -– сказал доктор, -– позвольте мне удалиться, дабы предать земле моего старинного друга.
Таков, по словам ученого араба, счастливый исход этой истории. О том, что принц не забыл никого, кто помог ему в этом его подвиге, можно и не говорить. Его влияние и могущество по сей день способствуют их продвижению по общественной лестнице, а благосклонная дружба, которою он их дарит, вносит особую прелесть в их частную жизнь. Передать все удивительные истории, в которых этот принц играл роль провидения, продолжает мой рассказчик, означало бы затопить книгами все обитаемые уголки земли. Однако приключения, связанные с Алмазом Раджи, так занимательны, говорит он, что их нельзя предать забвению. Итак, последуем осторожно, шаг за шагом, за нашим восточным собратом и поведаем упомянутую им серию повестей, начиная с рассказа, который ему угодно назвать повестью о шляпной картонке.
–– Доктор Ноэль, -– сказал принц. -– Будьте добры, зажгите лампу.
Поручив пленника Джеральдину и Брекенбери, принц отошел и прислонился к камину. Когда лампа разгорелась, все увидели на лице принца выражение необычайной суровости. Перед ними стоял не Флоризель, беспечный и светский молодой человек, а разгневанный, полный непоколебимой решимости принц Богемский. Закинув назад голову, он обратился к пленному председателю Клуба самоубийц со следующей речью.
–– Господин председатель, -– сказал он. -– Вы сами попались в ловушку, которую поставили мне. Скоро наступит утро -– последнее утро вашей жизни. Вы только что переплыли Риджентс-канал; это ваше последнее плавание. Ваш старый соучастник, доктор Ноэль, вместо того чтобы предать меня вам, доставил вас в мои руки, чтобы я сотворил над вами суд. Могила, которую вы вчера выкопали для меня, волею божьего промысла поможет скрыть от любопытного человечества заслуженную вами кару. Итак, сударь, на колени, и молитесь, если у вас есть склонность к молитве! Время не ждет, и верховный судья наскучил вашими прегрешениями.
Председатель стоял, опустив голову и угрюмо глядя в пол, словно чувствуя на себе долгий и беспощадный взгляд принца, и не отвечал на его речь ни словом, ни жестом.
–– Джентльмены, -– продолжал Флоризель, перейдя на свой обычный разговорный тон. -– Перед вами человек, который долгое время от меня ускользал. И вот, наконец, спасибо доктору Ноэлю, он у меня в руках. Повесть о всех бесчинствах, которые он творил, заняла бы слишком много времени, а нам сейчас недосуг. Достаточно сказать, что канал, который этот негодяй только что переплыл, обмелел бы ненамного, если бы вместо воды был наполнен кровью его несчастных жертв. Однако даже и в подобных обстоятельствах мне хотелось бы соблюсти все законы, предписываемые честью. Но судите сами, джентльмены, речь идет, собственно, не о дуэли, а о казни, и предоставить этому преступнику выбор оружия было бы неуместной церемонией. Я не имею права рисковать своей жизнью в таком деле, -– продолжал он, раскрывая футляр со шпагами. -– Пуля летит на крыльях случайности, и подчас самый скверный стрелок может победить искусного и отважного противника. Поэтому я решил остановиться на шпагах. Надеюсь, что вы одобрите мое решение.
Как только Брекенбери и майор О'Рук, к которым преимущественно и обращался принц, выразили свое одобрение, он крикнул председателю:
–– Скорее, сударь, не мешкайте! Выбирайте шпагу и не заставляйте меня ждать. Мне не терпится покончить с вами раз и навсегда.
Впервые после своего пленения председатель поднял голову: было ясно, что к нему вернулась надежда.
–– Так это будет поединок? -– воскликнул он, одушевившись. -– Поединок между вами и мной?
–– Да, я намерен оказать вам эту честь, -– ответил принц.
–– Ну что ж! -– воскликнул председатель. -– Чего только не случается в честном поединке! Позвольте сказать, что я считаю этот поступок вашего высочества весьма благородным. На худой конец, если я и погибну, то от руки самого храброго джентльмена в Европе.
С этими словами председатель, которого больше уже не держали, подошел к столу и принялся тщательно выбирать себе шпагу. Он был в прекрасном настроении и, казалось, не сомневался, что победителем из поединка выйдет он. Его уверенность вызвала тревогу у присутствующих, и они принялись уговаривать принца Флоризеля еще раз обдумать свое решение.
–– Это всего лишь фарс, господа, -– отвечал тот, -– и я постараюсь его не затянуть.
–– Умоляю вас, ваше высочество, будьте осмотрительны! -– сказал полковник Джеральдин.
–– Джеральдин, -– ответил принц, -– вы слышали чтобы я когда-нибудь отказывался от долга чести? Я должен вам жизнь этого человека и заплачу мой долг сполна.
Председатель остановил свой выбор на одной из шпаг и жестом, не лишенным своеобразного сурового достоинства, дал понять, что готов.
Принц схватил первую попавшуюся шпагу.
–– Полковник Джеральдин и доктор Ноэль будут любезны подождать меня здесь, -– сказал он. -– Я не желаю, чтобы в этом деле участвовали мои личные друзья. Майор О'Рук, вы человек почтенного возраста и прочной репутации, позвольте рекомендовать вашему вниманию председателя. Я же попрошу услуг лейтенанта Рича: молодому человеку полезно набираться опыта.
–– Ваше высочество, -– ответил Брекенбери, -– я буду лелеять память об этой чести до конца моих дней.
–– Отлично, -– сказал принц Флоризель. -– Надеюсь со временем оказать вам более важную услугу.
Он вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице в кухню.
Оставшиеся распахнули окно и, высунувшись наружу, напрягли все чувства, готовясь ловить малейшие признаки предстоящей трагедии. Дождь перестал; уже почти рассвело, в кустах и ветвях деревьев пели птицы. На мгновение на дорожке сада, окаймленной цветущим кустарником, показались принц и его спутники и тотчас скрылись за поворотом аллеи. Больше ничего полковнику с доктором не было дано увидеть, а место, избранное принцем для поединка, было, по-видимому, где-то в дальнем углу парка, откуда не мог долететь даже звон скрещенного оружия.
–– Он повел его туда, к могиле, -– сказал доктор Ноэль с содроганием.
–– Господи, -– воскликнул полковник, -– даруй победу достойному!
И оба стали молча ожидать исхода поединка. Доктор дрожал, как в лихорадке. Полковник был весь в испарине. Прошло, должно быть, немало времени: небо заметно посветлело, звонче раздавались птичьи голоса. Наконец звук шагов заставил ожидавших устремить взоры на дверь. Вошли принц и оба офицера индийской армии. Победа досталась достойному.
–– Мне совестно, что я позволил себе так взволноваться, -– сказал принц Флоризель. -– Это слабость, я знаю. Слабость, недостойная человека моего положения, но покуда это исчадие ада бродило по земле, я был сам не свой. Его смерть освежила меня больше, чем долгий ночной сон. Вот, Джеральдин, смотрите, -– продолжал он, бросив на пол шпагу, -– вот кровь человека, убившего вашего брата. Радостное зрелище. А вместе с тем, -– прибавил он, -– как странно устроен человек! Прошло всего лишь пять минут с тех пор, как я утолил свою месть, а я уже задаюсь вопросом, можно ли в нашей неверной жизни утолить даже такое чувство, как месть. Все зло, что причинил этот человек, -– кто его исправит? Его жизнь, в течение которой он сколотил огромное состояние (ведь и этот роскошный особняк с парком принадлежал ему), -– эта жизнь прочно и навсегда вошла в судьбу человечества; и сколько бы я ни упражнялся в квартах, секундах и прочих фехтовальных приемах -– пусть хоть до судного дня, -– вашего брата, Джеральдин, мне не воскресить, как не вернуть к жизни тысячи невинных душ, обесчещенных и развращенных председателем. Лишить человека жизни -– пустяк, а сколько человек может натворить за свою жизнь! Увы, что может быть печальнее достигнутой цели!
–– Я знаю только одно, -– сказал доктор. -– Свершился высший суд. Ваше высочество, я получил жестокий урок и теперь с трепетом ожидаю решения своей участи.
Принц встрепенулся.
–– Однако что я говорю! -– воскликнул он. -– Мало того, что мне удалось покарать злодея, мне еще и посчастливилось найти человека, который поможет исправить причиненное им зло. Ах, доктор Ноэль! Нам предстоит еще много дней потрудиться вместе над этой нелегкой и почетной задачей. И как знать -– к тому времени, как мы ее выполним, вы, быть может, с лихвой искупите ваши прежние грехи.
–– А покуда, -– сказал доктор, -– позвольте мне удалиться, дабы предать земле моего старинного друга.
Таков, по словам ученого араба, счастливый исход этой истории. О том, что принц не забыл никого, кто помог ему в этом его подвиге, можно и не говорить. Его влияние и могущество по сей день способствуют их продвижению по общественной лестнице, а благосклонная дружба, которою он их дарит, вносит особую прелесть в их частную жизнь. Передать все удивительные истории, в которых этот принц играл роль провидения, продолжает мой рассказчик, означало бы затопить книгами все обитаемые уголки земли. Однако приключения, связанные с Алмазом Раджи, так занимательны, говорит он, что их нельзя предать забвению. Итак, последуем осторожно, шаг за шагом, за нашим восточным собратом и поведаем упомянутую им серию повестей, начиная с рассказа, который ему угодно назвать повестью о шляпной картонке.
АЛМАЗ РАДЖИ
ПОВЕСТЬ О ШЛЯПНОЙ КАРТОНКЕ
До шестнадцатилетнего возраста мистер Гарри Хартли, как и подобает джентльмену, сначала обучался в частной школе, а потом в одном из тех знаменитых заведений, которыми справедливо гордится Англия. Тут он обнаружил удивительную нелюбовь к учению, и так как родительница его была сама и слабовольна и невежественна, то сыну было разрешено отныне тратить свое время, совершенствуясь в пустячных и чисто светских навыках. Еще через два года он стал круглым сиротой и почти нищим. Ни для какой полезной деятельности Гарри по своей натуре и по своему образованию не годился. Он умел петь чувствительные романсы и кое-как подыгрывать себе на рояле, был изящным, хотя и робким наездником и выказывал явную склонность к шахматам. К тому же природа наделила его самой привлекательной наружностью, какую только можно себе представить. Белокурый, розовый, с невинным взором и кроткой улыбкой, он имел вид приятно-меланхолический и нежный, а манеры самые смиренные -– и ласковые. Но при всем том он все-таки был не из тех, кто способен вести войска в бой или вершить дела государства.
Счастливый случай и некое влиятельное содействие помогли Гарри получить после постигшей его тяжкой утраты место личного секретаря у сэра Томаса Венделера -– генерал-майора и кавалера ордена Бани. Сэр Томас был человек лет шестидесяти, шумный, самоуверенный и властный. По какой-то причине, за какую-то услугу, о которой нередко ходили сплетни, тут же, впрочем, опровергавшиеся, кашгарский раджа подарил этому офицеру шестой по величине алмаз на свете. Такой дар превратил генерала Венделера из бедняка в богача и сделал скромного и никому не известного служаку одним из львов лондонского света. Владельца индийского алмаза радушно принимали в самых избранных кругах, и нашлась некая молодая, красивая особа хорошего рода, у которой возникло желание завладеть этим алмазом даже ценою брака с сэром Томасом Венделером. Люди судачили, что "масть к масти подбирается" и что одна драгоценность притянула, к себе другую. И правда, леди Венделер не только сама была брильянтом чистейшей воды, но и выступала в свете в очень дорогой оправе: многие достойные знатоки называли ее среди первых щеголих Англии.
Секретарские обязанности Гарри были не очень обременительны, но он не любил никакой затяжной работы; пачкать пальцы чернилами было для него мукой, а очарование леди Венделер и ее туалетов часто переманивало его из библиотеки в будуар. Он отлично умел обходиться с дамами, оживленно болтал о модах и с превеликим удовольствием толковал об оттенке какой-нибудь ленточки или мчался с поручением к модистке. И вот переписка сэра Томаса оказалась в самом плачевном виде, зато миледи обзавелась еще одной горничной.
Но однажды генерал, который был отнюдь не из терпеливых военачальников, поднялся со своего кресла в порыве яростного гнева и дал понять своему секретарю, что не нуждается более в его услугах, применив объяснительный жест, чрезвычайно редко употребляемый в разговоре между джентльменами. Дверь, к несчастью, была открыта, и мистер Хартли вниз головой съехал по лестнице.
Он поднялся весь в ссадинах и глубоко обиженный. Жизнь в доме генерала приходилась ему по вкусу: он все-таки -– хотя и не вполне на дружеской ноге, -– общался с благовоспитанными людьми, работал мало, ел как нельзя лучше, а в присутствии леди Венделер испытывал теплое и приятное чувство, которое втайне определял более пылким наименованием.
Оскорбленный грубым пинком военачальника, он поспешил в будуар и выложил там свои обиды.
–– Вы сами отлично знаете, дорогой Гарри, -– отвечала леди Венделер, называвшая его по имени, как ребенка или слугу, -– что вы никогда, решительно никогда не выполняете требований генерала. Вы, пожалуй, скажете, что я поступаю так же. Но я -– дело другое. Женщина будет своевольничать целый год, но, вовремя покорившись, сумеет заслужить прощение. И потом личный секретарь ведь не жена. Мне будет жаль расстаться с вами, однако нельзя же оставаться в доме, где вам нанесли оскорбление, а потому я желаю вам всего хорошего и обещаю, что генерал жестоко поплатится за свой поступок.
Лицо Гарри вытянулось. Слезы выступили у него на глазах, и он с выражением нежного упрека воззрился на леди Венделер.
–– Миледи, -– сказал он, -– зачем говорить об оскорблениях? Чего стоит человек, не умеющий прощать их? Но расстаться с друзьями, разорвать узы привязанности...
Он не мог продолжать от душившего его волнения и заплакал.
Леди Венделер посмотрела на него с каким-то странным выражением.
"Этот дурачок, -– подумала она, -– воображает, будто влюблен в меня. Почему бы ему от генерала не перейти ко мне? Он добродушен, услужлив, знает толк в платьях. По крайней мере здесь он не попадет в беду. Он положительно слишком смазлив, чтобы оставаться без присмотра".
В тот же вечер она поговорила с генералом, который уже несколько устыдился своей горячности. Гарри перешел в подчинение к хозяйке, и для него началась просто райская жизнь. Он одевался на редкость изящно, ходил с красивым цветком в петлице и умел занять любую гостью тактичной и приятной беседой. Он гордился тем, что прислуживает прекрасной женщине, любой приказ леди Венделер принимал как знак внимания и гордо охорашивался перед другими мужчинами, которые высмеивали и презирали его за эту роль то ли горничной, то ли модистки. Он не мог нахвалиться своей жизнью и с моральной точки зрения. Порочность представлялась ему чисто мужским свойством, и, проводя дни с хрупкой женщиной и занимаясь преимущественно тряпками, он словно спасался от жизненных бурь на очарованном острове.
В одно прекрасное утро он вошел в гостиную и стал прибирать ноты на крышке рояля. В дальнем углу комнаты леди Венделер оживленно беседовала со своим братом Чарли Пендрегоном, старообразным молодым человеком, изрядно потрепанным разгульной жизнью и сильно хромавшим на одну ногу. Личный секретарь, на приход которого они не обратили внимания, невольно слышал обрывки разговора.
–– Сегодня или никогда, -– сказала леди Венделер. -– Раздумывать нечего, надо покончить с этим сегодня.
–– Сегодня так сегодня, -– ответил брат вздыхая. -– Но, Клара, это ложный шаг, гибельный шаг. Как бы нам не пожалеть потом.
Леди Венделер твердо и чуть-чуть странно посмотрела на брата:
–– Ты забываешь, что он ведь умрет в конце концов.
–– Честное слово, Клара, -– сказал Пендрегон, -– такой бессердечной и бессовестной женщины, как ты, не найти во всей Англии.
–– Вы, мужчины, -– возразила она, -– существа грубые, в оттенках значений не разбираетесь. Сами вы жадны, необузданны, бесстыдны и в средствах неразборчивы, а малейшая попытка женщины позаботиться о своем будущем вас возмущает. Меня весь этот вздор просто из себя выводит. Вы даже в простом поденщике не потерпели бы такой глупости, какой ожидаете от нас.
–– Может быть, ты и права, -– ответил ее брат. -– Ты всегда была умней меня. К тому же тебе известно мое правило: "Семья важней всего".
–– Да, Чарли" -– сказала она, поглаживая его руку. -– Я знаю это правило лучше, чем ты сам. Но вторая половина твоего правила: "А Клара важней семьи!" Верно? Ты в самом деле отличный брат, и я тебя нежно люблю.
Мистер Пендрегон поднялся, несколько смущенный этим изъявлением родственных чувств.
–– Лучше, чтобы меня здесь не видели, -– сказал он. -– Я свою роль выучил на зубок, да и с твоего котеночка глаз не спущу.
–– Пожалуйста, -– ответила она. -– Это жалкое существо может нам все испортить.
Она послала брату кокетливый воздушный поцелуй, и тот через будуар удалился по задней лестнице.
–– Гарри, -– сказала леди Венделер, оборачиваясь к секретарю, как только они остались вдвоем. -– Мне надо сейчас послать вас кой-куда. Только возьмите кеб: я не хочу, чтобы мой секретарь покрылся веснушками.
Последние слова она произнесла очень выразительно и сопроводила их почти матерински горделивым взглядом. Бедный Гарри ужасно обрадовался и заявил, что всегда рад услужить ей.
–– Это будет еще одна наша тайна, -– продолжала она лукаво, -– очень важная тайна, и никто не должен знать о ней, только я да мой секретарь. Сэр Томас учинил бы великий переполох, а вы представить себе не можете, как мне надоели эти сцены! О Гарри, Гарри, объясните мне, отчего вы, мужчины, так грубы и несправедливы? Впрочем, нет, вам это тоже непонятно: вы единственный мужчина на свете, кому несвойственна эта постыдная несдержанность. Вы такой хороший, Гарри, такой добрый, вы можете быть другом женщине. И, знаете, от сравнения с вами остальные кажутся еще хуже.
–– Нет, это вы так добры, -– любезно сказал Гарри. -– Вы относитесь ко мне...
–– Как мать, -– перебила леди Венделер. -– Я стараюсь быть вам матерью. По крайней мере, -– поправилась она с улыбкой, -– почти. Я, пожалуй, слишком молода и в матери вам не гожусь. Лучше скажем: я стараюсь быть вам другом, близким другом.
Тут она сделала паузу, достаточно долгую, чтобы Гарри успел размякнуть, но не такую длинную, чтобы ему удалось вставить слово.
–– Впрочем, все это не относится к делу, -– продолжала она. -– В дубовом шкафу с левой стороны стоит шляпная картонка, она прикрыта розовым шелковым чехлом, который я надевала в среду под кружевное платье. Вы немедленно отвезете карточку по этому адресу. -– Тут она дала ему конверт. -– Ни в коем случае не выпускайте ее из рук, пока не получите расписку, написанную моей собственной рукой. Понимаете? Повторите, пожалуйста, -– повторите! Это крайне важно, я очень прошу вас быть повнимательней.
Гарри успокоил ее, точно повторив инструкции. Она хотела добавить еще что-то, но тут в гостиную ворвался генерал Венделер, весь багровый от злости. В руках у него был длиннейший и подробнейший счет от модистки.
–– Не угодно ли вам поглядеть, сударыня? -– закричал он. -– Не окажете ли вы мне любезность взглянуть на этот документ? Я прекрасно понимаю -– вы вышли за меня по расчету, но, по-моему, ни один человек у нас в армии не дает своей жене столько на расходы, сколько я даю вам. И, как бог свят, я положу конец вашей бессовестной расточительности!
–– Мистер Хартли, вам ясно, что надо сделать, -– сказала леди Венделер. -– Не задерживайтесь, прошу вас,
–– Постойте-ка, -– сказал генерал, обращаясь к Гарри, -– не уходите еще. -– И, снова поворачиваясь к леди Венделер, спросил: -– Что вы такое поручаете этому бездельнику? Я ему доверяю не больше, чем вам, так и знайте. Будь у него хоть на грош порядочности, он не захотел бы оставаться в этом доме, а за что он получает свое жалованье, тайна для всей вселенной. Какое поручение вы ему даете, сударыня? И почему вы так торопитесь отослать его?
–– Я думала, вы желали побеседовать со мной наедине, -– возразила леди Венделер.
–– Вы говорили о каком-то поручении, -– настаивал генерал. -– Не старайтесь меня обмануть, я и так вне себя. Вы говорили именно о каком-то поручении.
–– Раз вы непременно хотите делать слуг свидетелями наших унизительных разногласий, -– ответила леди Венделер, -– может быть, мы попросим мистера Хартли присесть?.. Нет? Тогда, -– закончила она, -– вы можете идти, мистер Хартли. Полагаю, вы запомнили все, что слышали в этой комнате. Это может вам пригодиться.
Гарри тотчас же улизнул из гостиной. Взбегая вверх по лестнице, он еще слышал громкий и негодующий голос генерала и нежный голосок леди Венделер, которая то и дело вставляла ледяным тоном свои колкие замечания. Он искренне восхищался своей хозяйкой. Как ловко она обошла неприятный вопрос! Как хладнокровно повторяла свои наставления прямо под наведенными орудиями противника! И как в то же время был ему ненавистен ее супруг!
В происшествиях этого утра не было ничего необычного: он привык к тайным поручениям леди Венделер, связанным главным образом с нарядами. Был в доме один секрет, отлично ему известный. Отчаянное мотовство и тайные долги жены давно съели ее собственное состояние и со дня на день угрожали поглотить и состояние мужа. Раза два в год разоблачение и банкротство казались неминуемыми. Гарри бегал по лавкам поставщиков, врал как мог и платил по мелочам в счет больших долгов, пока наконец не добивался отсрочки и леди Венделер со своим верным секретарем не получали передышку. Ибо Гарри стоял горой за свою хозяйку, и не только потому, что обожал леди Венделер, а ее мужа боялся и ненавидел, но и потому, что от всей души сочувствовал любви к нарядам: он и сам не знал удержу, когда дело доходило до портных.
Он нашел шляпную картонку в указанном месте, старательно приоделся и вышел из дому. Солнце ярко сияло, дорога предстояла неблизкая, и Гарри с огорчением вспомнил, что из-за неожиданного вторжения генерала леди Венделер не успела дать ему денег на кеб. В такой знойный день недолго было испортить себе цвет лица, да и шествовать чуть ли не через весь Лондон со шляпной картонкой в руках казалось чересчур унизительным для молодого человека его взглядов. Он немного постоял, раздумывая. Венделеры жили на Итон-плейс, а идти надо было к Нотингхиллу; значит, можно пройти парком, держась подальше от многолюдных аллей. "Просто счастье, что еще сравнительно рано", размышлял он.
Торопясь отделаться от своей обузы, он шел быстрей обычного и уже почти миновал Кенсингтонские сады, как вдруг в уединенном уголке среди деревьев столкнулся лицом к лицу с генералом.
–– Прошу прощения, сэр Томас, -– промолвил Гарри, учтиво сторонясь, ибо тот преградил ему дорогу.
–– Куда это вы идете, сэр? -– спросил генерал.
–– Хочу немножко прогуляться по парку, -– ответил юноша.
Генерал ударил тростью по картонке.
–– Вот с этой штукой? -– воскликнул он. -– Это ложь, сэр, отъявленная ложь!
–– Право же, сэр Томас, -– возразил Гарри, -– я не привык, чтобы меня допрашивали в таком тоне.
–– Вы забываетесь, -– сказал генерал. -– Вы состоите у меня на службе и к тому же внушаете мне самые серьезные подозрения. Почем знать, может быть, в этой картонке лежат серебряные ложки?
–– В ней лежит цилиндр моего приятеля, -– заявил Гарри.
–– Отлично, -– сказал генерал. -– Тогда я хочу поглядеть на цилиндр вашего приятеля. Я чрезвычайно интересуюсь цилиндрами, -– прибавил он зловеще. -– И вы, вероятно, знаете, что я не охотник до шуток.
–– Прошу прощения, сэр Томас, -– вежливо промолвил Гарри, -– мне очень жаль, но это, право, дело мое собственное.
Генерал грубо схватил его за плечо и угрожающе взмахнул тростью. Гарри решил, что погиб. Но в этот миг небо ниспослало ему неожиданного защитника в лице Чарли Пендрегона, который внезапно выступил из-за деревьев.
–– Постойте-ка, генерал, -– сказал он. -– Вы ведете себя невежливо да и недостойно мужчины.
–– А, мистер Пендрегон! -– воскликнул генерал, круто оборачиваясь к новому противнику. -– И вы полагаете, мистер Пендрегон, что если я имел несчастье жениться на вашей сестре, то позволю такому распутнику и моту, как вы, ходить за мною по пятам и вмешиваться в мои дела? Знакомство с леди Венделер, сэр, отбило у меня всякую охоту водиться с остальными членами семьи.
–– А вы воображаете, генерал Венделер, -– отпарировал Чарли, -– что раз моя сестра имела несчастье стать вашей женой, значит, она распростилась со всеми правами и привилегиями дамы из общества? Конечно, выйдя за вас, сэр, она сделала все, чтобы уронить свое достоинство, но для меня она по-прежнему член семьи Пендрегонов. Мой долг -– защитить ее от низкого надругательства, и, будь вы хоть десять раз ее муж, я не позволю вам ограничивать ее свободу и силой задерживать ее личного посланца.
–– Что же это, мистер Хартли? -– осведомился генерал. -– Мистер Пендрегон, по-видимому, согласен с моим мнением. Он тоже подозревает, что леди Венделер имеет какое-то отношение к цилиндру вашего приятеля!
Чарли понял, что совершил непростительный промах, и поторопился его исправить.
–– Что такое, сэр? -– закричал он. -– Вы говорите, что я "подозреваю"? Я ничего не подозреваю. Но когда я вижу, что при мне злоупотребляют силой и издеваются над подчиненными, я беру на себя смелость вмешаться.
Говоря это, он сделал знак Гарри, но тот по глупости или от волнения ничего не понял.
–– Как мне истолковать ваши слова, сэр? -– спросил Венделер.
–– Да как вам будет угодно, сэр, -– отрезал Пендрегон.
Генерал опять взмахнул тростью, намереваясь дать своему шурину по голове, но тот, хоть и был хром, отразил удар зонтиком и бросился на своего грозного противника.
Счастливый случай и некое влиятельное содействие помогли Гарри получить после постигшей его тяжкой утраты место личного секретаря у сэра Томаса Венделера -– генерал-майора и кавалера ордена Бани. Сэр Томас был человек лет шестидесяти, шумный, самоуверенный и властный. По какой-то причине, за какую-то услугу, о которой нередко ходили сплетни, тут же, впрочем, опровергавшиеся, кашгарский раджа подарил этому офицеру шестой по величине алмаз на свете. Такой дар превратил генерала Венделера из бедняка в богача и сделал скромного и никому не известного служаку одним из львов лондонского света. Владельца индийского алмаза радушно принимали в самых избранных кругах, и нашлась некая молодая, красивая особа хорошего рода, у которой возникло желание завладеть этим алмазом даже ценою брака с сэром Томасом Венделером. Люди судачили, что "масть к масти подбирается" и что одна драгоценность притянула, к себе другую. И правда, леди Венделер не только сама была брильянтом чистейшей воды, но и выступала в свете в очень дорогой оправе: многие достойные знатоки называли ее среди первых щеголих Англии.
Секретарские обязанности Гарри были не очень обременительны, но он не любил никакой затяжной работы; пачкать пальцы чернилами было для него мукой, а очарование леди Венделер и ее туалетов часто переманивало его из библиотеки в будуар. Он отлично умел обходиться с дамами, оживленно болтал о модах и с превеликим удовольствием толковал об оттенке какой-нибудь ленточки или мчался с поручением к модистке. И вот переписка сэра Томаса оказалась в самом плачевном виде, зато миледи обзавелась еще одной горничной.
Но однажды генерал, который был отнюдь не из терпеливых военачальников, поднялся со своего кресла в порыве яростного гнева и дал понять своему секретарю, что не нуждается более в его услугах, применив объяснительный жест, чрезвычайно редко употребляемый в разговоре между джентльменами. Дверь, к несчастью, была открыта, и мистер Хартли вниз головой съехал по лестнице.
Он поднялся весь в ссадинах и глубоко обиженный. Жизнь в доме генерала приходилась ему по вкусу: он все-таки -– хотя и не вполне на дружеской ноге, -– общался с благовоспитанными людьми, работал мало, ел как нельзя лучше, а в присутствии леди Венделер испытывал теплое и приятное чувство, которое втайне определял более пылким наименованием.
Оскорбленный грубым пинком военачальника, он поспешил в будуар и выложил там свои обиды.
–– Вы сами отлично знаете, дорогой Гарри, -– отвечала леди Венделер, называвшая его по имени, как ребенка или слугу, -– что вы никогда, решительно никогда не выполняете требований генерала. Вы, пожалуй, скажете, что я поступаю так же. Но я -– дело другое. Женщина будет своевольничать целый год, но, вовремя покорившись, сумеет заслужить прощение. И потом личный секретарь ведь не жена. Мне будет жаль расстаться с вами, однако нельзя же оставаться в доме, где вам нанесли оскорбление, а потому я желаю вам всего хорошего и обещаю, что генерал жестоко поплатится за свой поступок.
Лицо Гарри вытянулось. Слезы выступили у него на глазах, и он с выражением нежного упрека воззрился на леди Венделер.
–– Миледи, -– сказал он, -– зачем говорить об оскорблениях? Чего стоит человек, не умеющий прощать их? Но расстаться с друзьями, разорвать узы привязанности...
Он не мог продолжать от душившего его волнения и заплакал.
Леди Венделер посмотрела на него с каким-то странным выражением.
"Этот дурачок, -– подумала она, -– воображает, будто влюблен в меня. Почему бы ему от генерала не перейти ко мне? Он добродушен, услужлив, знает толк в платьях. По крайней мере здесь он не попадет в беду. Он положительно слишком смазлив, чтобы оставаться без присмотра".
В тот же вечер она поговорила с генералом, который уже несколько устыдился своей горячности. Гарри перешел в подчинение к хозяйке, и для него началась просто райская жизнь. Он одевался на редкость изящно, ходил с красивым цветком в петлице и умел занять любую гостью тактичной и приятной беседой. Он гордился тем, что прислуживает прекрасной женщине, любой приказ леди Венделер принимал как знак внимания и гордо охорашивался перед другими мужчинами, которые высмеивали и презирали его за эту роль то ли горничной, то ли модистки. Он не мог нахвалиться своей жизнью и с моральной точки зрения. Порочность представлялась ему чисто мужским свойством, и, проводя дни с хрупкой женщиной и занимаясь преимущественно тряпками, он словно спасался от жизненных бурь на очарованном острове.
В одно прекрасное утро он вошел в гостиную и стал прибирать ноты на крышке рояля. В дальнем углу комнаты леди Венделер оживленно беседовала со своим братом Чарли Пендрегоном, старообразным молодым человеком, изрядно потрепанным разгульной жизнью и сильно хромавшим на одну ногу. Личный секретарь, на приход которого они не обратили внимания, невольно слышал обрывки разговора.
–– Сегодня или никогда, -– сказала леди Венделер. -– Раздумывать нечего, надо покончить с этим сегодня.
–– Сегодня так сегодня, -– ответил брат вздыхая. -– Но, Клара, это ложный шаг, гибельный шаг. Как бы нам не пожалеть потом.
Леди Венделер твердо и чуть-чуть странно посмотрела на брата:
–– Ты забываешь, что он ведь умрет в конце концов.
–– Честное слово, Клара, -– сказал Пендрегон, -– такой бессердечной и бессовестной женщины, как ты, не найти во всей Англии.
–– Вы, мужчины, -– возразила она, -– существа грубые, в оттенках значений не разбираетесь. Сами вы жадны, необузданны, бесстыдны и в средствах неразборчивы, а малейшая попытка женщины позаботиться о своем будущем вас возмущает. Меня весь этот вздор просто из себя выводит. Вы даже в простом поденщике не потерпели бы такой глупости, какой ожидаете от нас.
–– Может быть, ты и права, -– ответил ее брат. -– Ты всегда была умней меня. К тому же тебе известно мое правило: "Семья важней всего".
–– Да, Чарли" -– сказала она, поглаживая его руку. -– Я знаю это правило лучше, чем ты сам. Но вторая половина твоего правила: "А Клара важней семьи!" Верно? Ты в самом деле отличный брат, и я тебя нежно люблю.
Мистер Пендрегон поднялся, несколько смущенный этим изъявлением родственных чувств.
–– Лучше, чтобы меня здесь не видели, -– сказал он. -– Я свою роль выучил на зубок, да и с твоего котеночка глаз не спущу.
–– Пожалуйста, -– ответила она. -– Это жалкое существо может нам все испортить.
Она послала брату кокетливый воздушный поцелуй, и тот через будуар удалился по задней лестнице.
–– Гарри, -– сказала леди Венделер, оборачиваясь к секретарю, как только они остались вдвоем. -– Мне надо сейчас послать вас кой-куда. Только возьмите кеб: я не хочу, чтобы мой секретарь покрылся веснушками.
Последние слова она произнесла очень выразительно и сопроводила их почти матерински горделивым взглядом. Бедный Гарри ужасно обрадовался и заявил, что всегда рад услужить ей.
–– Это будет еще одна наша тайна, -– продолжала она лукаво, -– очень важная тайна, и никто не должен знать о ней, только я да мой секретарь. Сэр Томас учинил бы великий переполох, а вы представить себе не можете, как мне надоели эти сцены! О Гарри, Гарри, объясните мне, отчего вы, мужчины, так грубы и несправедливы? Впрочем, нет, вам это тоже непонятно: вы единственный мужчина на свете, кому несвойственна эта постыдная несдержанность. Вы такой хороший, Гарри, такой добрый, вы можете быть другом женщине. И, знаете, от сравнения с вами остальные кажутся еще хуже.
–– Нет, это вы так добры, -– любезно сказал Гарри. -– Вы относитесь ко мне...
–– Как мать, -– перебила леди Венделер. -– Я стараюсь быть вам матерью. По крайней мере, -– поправилась она с улыбкой, -– почти. Я, пожалуй, слишком молода и в матери вам не гожусь. Лучше скажем: я стараюсь быть вам другом, близким другом.
Тут она сделала паузу, достаточно долгую, чтобы Гарри успел размякнуть, но не такую длинную, чтобы ему удалось вставить слово.
–– Впрочем, все это не относится к делу, -– продолжала она. -– В дубовом шкафу с левой стороны стоит шляпная картонка, она прикрыта розовым шелковым чехлом, который я надевала в среду под кружевное платье. Вы немедленно отвезете карточку по этому адресу. -– Тут она дала ему конверт. -– Ни в коем случае не выпускайте ее из рук, пока не получите расписку, написанную моей собственной рукой. Понимаете? Повторите, пожалуйста, -– повторите! Это крайне важно, я очень прошу вас быть повнимательней.
Гарри успокоил ее, точно повторив инструкции. Она хотела добавить еще что-то, но тут в гостиную ворвался генерал Венделер, весь багровый от злости. В руках у него был длиннейший и подробнейший счет от модистки.
–– Не угодно ли вам поглядеть, сударыня? -– закричал он. -– Не окажете ли вы мне любезность взглянуть на этот документ? Я прекрасно понимаю -– вы вышли за меня по расчету, но, по-моему, ни один человек у нас в армии не дает своей жене столько на расходы, сколько я даю вам. И, как бог свят, я положу конец вашей бессовестной расточительности!
–– Мистер Хартли, вам ясно, что надо сделать, -– сказала леди Венделер. -– Не задерживайтесь, прошу вас,
–– Постойте-ка, -– сказал генерал, обращаясь к Гарри, -– не уходите еще. -– И, снова поворачиваясь к леди Венделер, спросил: -– Что вы такое поручаете этому бездельнику? Я ему доверяю не больше, чем вам, так и знайте. Будь у него хоть на грош порядочности, он не захотел бы оставаться в этом доме, а за что он получает свое жалованье, тайна для всей вселенной. Какое поручение вы ему даете, сударыня? И почему вы так торопитесь отослать его?
–– Я думала, вы желали побеседовать со мной наедине, -– возразила леди Венделер.
–– Вы говорили о каком-то поручении, -– настаивал генерал. -– Не старайтесь меня обмануть, я и так вне себя. Вы говорили именно о каком-то поручении.
–– Раз вы непременно хотите делать слуг свидетелями наших унизительных разногласий, -– ответила леди Венделер, -– может быть, мы попросим мистера Хартли присесть?.. Нет? Тогда, -– закончила она, -– вы можете идти, мистер Хартли. Полагаю, вы запомнили все, что слышали в этой комнате. Это может вам пригодиться.
Гарри тотчас же улизнул из гостиной. Взбегая вверх по лестнице, он еще слышал громкий и негодующий голос генерала и нежный голосок леди Венделер, которая то и дело вставляла ледяным тоном свои колкие замечания. Он искренне восхищался своей хозяйкой. Как ловко она обошла неприятный вопрос! Как хладнокровно повторяла свои наставления прямо под наведенными орудиями противника! И как в то же время был ему ненавистен ее супруг!
В происшествиях этого утра не было ничего необычного: он привык к тайным поручениям леди Венделер, связанным главным образом с нарядами. Был в доме один секрет, отлично ему известный. Отчаянное мотовство и тайные долги жены давно съели ее собственное состояние и со дня на день угрожали поглотить и состояние мужа. Раза два в год разоблачение и банкротство казались неминуемыми. Гарри бегал по лавкам поставщиков, врал как мог и платил по мелочам в счет больших долгов, пока наконец не добивался отсрочки и леди Венделер со своим верным секретарем не получали передышку. Ибо Гарри стоял горой за свою хозяйку, и не только потому, что обожал леди Венделер, а ее мужа боялся и ненавидел, но и потому, что от всей души сочувствовал любви к нарядам: он и сам не знал удержу, когда дело доходило до портных.
Он нашел шляпную картонку в указанном месте, старательно приоделся и вышел из дому. Солнце ярко сияло, дорога предстояла неблизкая, и Гарри с огорчением вспомнил, что из-за неожиданного вторжения генерала леди Венделер не успела дать ему денег на кеб. В такой знойный день недолго было испортить себе цвет лица, да и шествовать чуть ли не через весь Лондон со шляпной картонкой в руках казалось чересчур унизительным для молодого человека его взглядов. Он немного постоял, раздумывая. Венделеры жили на Итон-плейс, а идти надо было к Нотингхиллу; значит, можно пройти парком, держась подальше от многолюдных аллей. "Просто счастье, что еще сравнительно рано", размышлял он.
Торопясь отделаться от своей обузы, он шел быстрей обычного и уже почти миновал Кенсингтонские сады, как вдруг в уединенном уголке среди деревьев столкнулся лицом к лицу с генералом.
–– Прошу прощения, сэр Томас, -– промолвил Гарри, учтиво сторонясь, ибо тот преградил ему дорогу.
–– Куда это вы идете, сэр? -– спросил генерал.
–– Хочу немножко прогуляться по парку, -– ответил юноша.
Генерал ударил тростью по картонке.
–– Вот с этой штукой? -– воскликнул он. -– Это ложь, сэр, отъявленная ложь!
–– Право же, сэр Томас, -– возразил Гарри, -– я не привык, чтобы меня допрашивали в таком тоне.
–– Вы забываетесь, -– сказал генерал. -– Вы состоите у меня на службе и к тому же внушаете мне самые серьезные подозрения. Почем знать, может быть, в этой картонке лежат серебряные ложки?
–– В ней лежит цилиндр моего приятеля, -– заявил Гарри.
–– Отлично, -– сказал генерал. -– Тогда я хочу поглядеть на цилиндр вашего приятеля. Я чрезвычайно интересуюсь цилиндрами, -– прибавил он зловеще. -– И вы, вероятно, знаете, что я не охотник до шуток.
–– Прошу прощения, сэр Томас, -– вежливо промолвил Гарри, -– мне очень жаль, но это, право, дело мое собственное.
Генерал грубо схватил его за плечо и угрожающе взмахнул тростью. Гарри решил, что погиб. Но в этот миг небо ниспослало ему неожиданного защитника в лице Чарли Пендрегона, который внезапно выступил из-за деревьев.
–– Постойте-ка, генерал, -– сказал он. -– Вы ведете себя невежливо да и недостойно мужчины.
–– А, мистер Пендрегон! -– воскликнул генерал, круто оборачиваясь к новому противнику. -– И вы полагаете, мистер Пендрегон, что если я имел несчастье жениться на вашей сестре, то позволю такому распутнику и моту, как вы, ходить за мною по пятам и вмешиваться в мои дела? Знакомство с леди Венделер, сэр, отбило у меня всякую охоту водиться с остальными членами семьи.
–– А вы воображаете, генерал Венделер, -– отпарировал Чарли, -– что раз моя сестра имела несчастье стать вашей женой, значит, она распростилась со всеми правами и привилегиями дамы из общества? Конечно, выйдя за вас, сэр, она сделала все, чтобы уронить свое достоинство, но для меня она по-прежнему член семьи Пендрегонов. Мой долг -– защитить ее от низкого надругательства, и, будь вы хоть десять раз ее муж, я не позволю вам ограничивать ее свободу и силой задерживать ее личного посланца.
–– Что же это, мистер Хартли? -– осведомился генерал. -– Мистер Пендрегон, по-видимому, согласен с моим мнением. Он тоже подозревает, что леди Венделер имеет какое-то отношение к цилиндру вашего приятеля!
Чарли понял, что совершил непростительный промах, и поторопился его исправить.
–– Что такое, сэр? -– закричал он. -– Вы говорите, что я "подозреваю"? Я ничего не подозреваю. Но когда я вижу, что при мне злоупотребляют силой и издеваются над подчиненными, я беру на себя смелость вмешаться.
Говоря это, он сделал знак Гарри, но тот по глупости или от волнения ничего не понял.
–– Как мне истолковать ваши слова, сэр? -– спросил Венделер.
–– Да как вам будет угодно, сэр, -– отрезал Пендрегон.
Генерал опять взмахнул тростью, намереваясь дать своему шурину по голове, но тот, хоть и был хром, отразил удар зонтиком и бросился на своего грозного противника.