Страница:
Поглядели с тревогой друг на друга. Ромка высвободил из кармана исковерканную трубку и движением, каким обычно подбрасывают хворост в костер, кинул ее в центр овала. Обрывок телефонного провода больно хлестнул по лодыжкам – трубка исчезла, даже не долетев до покрытия. Оба отпрянули.
– Так… – сипло проговорил Василий. – Будем знать…
Внимательно глядя под ноги, они добрались до угла и вышли за дом. Ни в одной из квартир, обращенных окнами в эту сторону, света не было. Зато по серому покрытию здесь и там беспорядочно разбросаны были все те же овальные светлые пятна, как будто штук пятнадцать невидимых карманных фонариков освещали пористый, похожий на пемзу пол.
– Капканы… – еле выговорил Ромка. Василий мрачно кивнул.
С прежними предосторожностями они вернулись к подъезду.
– Одно из двух, – угрюмо подытожил Василий. – Или он, зараза такая, сейчас за нами следит, или я не знаю что… Ну не спать же он лег, в конце-то концов!
Они огляделись еще раз. До мерцающего леса колонн было очень далеко. Пятиэтажка была рядом.
– Может, до утра подождать? – жалобно сказал Ромка.
– Мы ж под крышей, – напомнил Василий. – Какое тут может быть утро?
Он помолчал, явно на что-то решаясь.
– Значит, так… – заговорил он наконец. – Возвращаемся на угол, будто идем обратно, потом резко влево – и вдоль стены к парадному…
– Это не мы строили, – глухо проговорил Василий.
– Ага… – сдавленным эхом отозвался из-за плеча Ромка.
Дверей в парадном не было и, судя по отсутствию петель, не предполагалось. Но главное, конечно, не в этом… Вблизи здание поражало небывалой чистотой отделки и какой-то… наготой, что ли… Нигде ни карниза, ни выступа, порожка вот даже нет… Вдобавок возникало ощущение, что пятиэтажка эта вся выточена из единой глыбы. Да, наверное, Василий был прав: здание строили не люди.
– За улицей последи, – негромко приказал он, видимо, подразумевая другие подъезды, и осторожно перенес ногу через несуществующий порог. Стоило ему это сделать, как в глаза ударил свет и что-то с нечеловеческой силой ухватило левую руку Василия повыше локтя.
Он шарахнулся назад и вправо. Подъезд вновь провалился во тьму.
– Вот как звездану промеж фар! – прошипел Василий, в самом деле занося рукоять пистолета. – Чуть не застрелил тебя, дурак!
Ромка отпустил локоть и, кажется, хихикнул. Василий, не поверив, посветил спутнику в лицо и увидел, что оно и впрямь перекошено диковатой улыбкой.
– Так страшно ведь… – с нервным смешком объяснил Ромка.
Василий двинулся на него, выпятив челюсть.
– А трубку? – севшим от бешенства голосом проговорил он. – Трубку из автомата выдирать – не страшно было?
Ромка убито молчал, и Василий снова повернулся к подъезду. Шагнул – и помещение исправно озарилось ровным и довольно ярким светом.
– Ну ясно… – проворчал Василий. – Хоть с этим разобрались.
Он внимательно изучил голые стены, потолок и остался в недоумении: лампочки нигде видно не было, и откуда изливался свет – непонятно. Посмотрел, куда падает тень, и убедился, что не падает никуда, а расплывается из-под ног смутным пятном сразу во все стороны.
– Все спокойно? – спросил он оставшегося снаружи Ромку.
Тот, спохватившись, огляделся и ответил, что все спокойно. Василий продолжал осмотр помещения. Лестница ему, судя по выражению лица, решительно не понравилась: во-первых, без перил, во-вторых, ступеньки… Они были строго прямоугольные, без скруглений – тоже, короче, подделка.
– Слушай, – сказал Василий, и голос его гулко прозвучал в пустом подъезде, – а ведь, похоже, до нас здесь людей вообще не было…
– Почему?
Вместо ответа он обернулся и указал глазами на девственно чистые стены: нигде ни рисунка, ни надписи, ни даже копоти от прилепленной к потолку, спички…
– А из окна тогда кто пугал?
– А хрен его знает… – Василий поставил ногу на первую ступеньку – и тут же осветился следующий пролет, но зато погас свет в коридорчике. Погас и вспыхнул снова – это в подъезд вошел Ромка.
– Я там один не останусь! – решительно предупредил он.
– А я тебя одного и не оставлю! – буркнул Василий. – Тебя только одного оставь!
На площадку смотрели три дверных проема. Свет вымывал из них черноту где-то на метр, не больше. Те же идеально прямые углы, то же отсутствие петель, равно как и деревянных косяков с притолокой…
– Может, по первому этажу сначала? – затосковав, предложил Ромка. Василий подумал.
– Нет, – решил он наконец. – Свет был на втором – значит и пойдем на второй.
Они поднялись на второй этаж, где их ждали точно такие же проемы в точно таком же количестве.
– Это налево, – определил Василий и посветил фонариком в левую дверь. – А ты пока за остальными приглядывай…
В квартирах шевелился мрак, и Ромка безрадостно взглянул на свой жалкий томагавк.
– Вва! Вва! – замогильным голосом пугнули из левого проема, и Василий, не раздумывая, бросился на звук. Оцепеневший Ромка видел, как в озарившейся комнате его спутник чуть присел и сделал круговое движение, беря на прицел что ни попадя, после чего выпрямился в растерянности и опустил руку с пистолетом.
Брать на прицел и впрямь было нечего. В совершенно голом квадратном помещении (прихожая почему-то отсутствовала) одиноко раскинулось огромное двух-, чтобы не сказать трехспальное ложе. Пустое. Предмет роскоши вызывающе сиял полировкой и выложен был нежно-упругими на вид квадратами, обитыми чем-то дорогим и ласкающим глаз.
– Справа, – отрывисто предупредил Василий, не оборачиваясь. – Смотри не вляпайся…
Но Ромка уже и сам увидел: в метре от входа на полу лежало овальное пятно черт ее знает откуда падающей тени. Точно такое же, один к одному, только масть другая.
Василий тем временем приблизился к ложу и, убедившись, что спрятаться под ним невозможно, потыкал стволом в одну из квадратных подушек. Звук получился как от соприкосновения двух булыжников.
Подошел Ромка. В недоумении тронул кончиками пальцев другую подушку, потом, изумившись, провел по ней ладонью.
– Во идиоты! – выговорил он, уставив на Василия совершенно круглые глаза. Подушка была холодная и твердая, как мраморная плита.
– Ладно, – сердито сказал Василии. – Бог с ней, с кроватью. Давай логически… Деться он отсюда никуда не мог… – Василий не договорил и прислушался.
– Ля-ля-ля-ля! – завопил в отдалении истошный альт и оборвался, словно певцу заткнули рот. Пистолет в руке Василия качнулся от проема к проему.
– В голову… – шепотом подсказал Ромка.
– Чего?
– Если стрелять, то в голову… – пояснил Ромка.
– Придурок! – Василий смерил лопоухого спутника уничтожающим взглядом. – Видиков, что ли, насмотрелся?
Прислушались. На этаже было пусто и тихо.
– Ну что, пойдем дальше… – вздохнул Василий. – Не возвращаться же…
Следующая комната, наполнившаяся при первом их шаге холодным голубоватым свечением, оказалась совершенно пустой, если, конечно, не брать во внимание груды желтоватой трухи в углу да рассыпанных по полу разноцветных, похожих на выкройки лоскутов. То же окно, те же три черных дверных проема.
Кажется, этаж и впрямь был сквозным и состоял из одних только комнат: ни коридоров, ни кухонь, ни даже санузлов…
– Ну, понятно… – тихонько сказал Ромка.
– Что понятно? – машинально переспросил Василий, пробуя на ощупь ярко-алый лоскут. Лоскут был холодный и скользкий, как лягушачья кожа.
– Понятно, как это он сквозь стены ходил… Эта невинная фраза привела Василия в бешенство.
– Да? – побагровев, гаркнул он. – Понятно? Ас этажа на этаж ты прыгать умеешь? Без лестницы, а?
Отшвырнул с отвращением скользкий лоскут и, сопя, направился в угол. Ухватил щепотку желтоватой трухи, растер в пальцах, понюхал… Труха как труха. Похоже, древесная.
Ромка растерянно поскреб стриженый затылок. С этажа на этаж без лестницы… Так, может, тут и лестницы в комнатах есть?.. Осененный такой мыслью, он немедленно сунулся в один из проемов. Далее последовал приглушенный вскрик, и отшатнувшийся Ромка повернул к Василию смятое страхом лицо.
– Там… – выдохнул он, тыча во что-то стержнем. – Там…
Во мгновение ока Василий очутился рядом и чугунным плечом отпихнул Ромку назад, за спину.
Посреди залитой рубиновым светом комнаты, уткнувшись лицом в пол, лежало белое раздутое тело.
Глава 4
Ни к чему не прикасаться! – отрывисто предупредил Василий. – Встань в дверях.
Ромка испуганно шевельнулся и замер. Большего он все равно сделать бы не смог, поскольку и так стоял в дверях.
Василий потянул воздух круглыми ноздрями. Запаха вроде нет… А раздуло прилично… Или это у него бедра такие? А труп-то, получается, женский…
Василий стоял неподвижно, работали одни глаза: оценивали, прикидывали, измеряли. Значит, так… Сначала место происшествия… Справа от двери на расстоянии двух метров от левой ноги трупа обнаружено… Василий нахмурился, но так и не понял, что же, собственно, обнаружено справа от двери. Поколебавшись, он определил находку как «предмет не правильной формы» и двинулся дальше. Глаза его довольно быстро обежали комнату против часовой стрелки и, кроме теневого «капкана» под окном, ни за что больше не зацепились. Что ж, тем проще…
Итак… Женский труп, совершенно голый, лежит приблизительно в центре комнаты по диагонали. Голова трупа направлена в ближний правый от окна угол.
Зафиксировав таким образом положение объектов, Василий двинулся к телу. Чудовищный бледный зад покойницы вздымался чуть ли не на полметра над уровнем пола. Ниже колен ноги вдруг истончались самым неожиданным образом, а заканчивались и вовсе условно: на левой ноге было четыре пальца, на правой – три. Кроме того, Василий сразу обратил внимание на другую странность: несоразмерно маленькая голова трупа не имела волосяного покрова и лоснилась, как бильярдный шар.
Все эти несообразности он поначалу хотел списать на далеко зашедшее разложение, но теперь уже было ясно, что никакого разложения тут нет и в помине, что труп свеженький. Если это вообще труп.
Василий присел на корточки и принялся осматривать тонкую вывернутую ладошкой вверх руку. Весьма любопытная была рука. То, что на ней насчитывалось всего четыре пальца, как и на левой ноге, – полбеды, а вот то, что ни один из них не являлся большим… Такое ощущение, что потерпевшая сплошь состояла из особых примет.
– Может, тут радиоактивный фон повышенный? – негромко спросил Василий и сам затосковал от такого
Предположения. В свое время чудом избежав отправки в Чернобыль, он с тех пор панически боялся радиации. – Ну чего стал столбом! – прикрикнул он на оцепеневшего в дверях Ромку. – Иди – поможешь…
С отвращением на лице Ромка сделал шаг, и темнота немедленно оккупировала дверной проем.
– Давай перевернем, – сказал Василий. – Чего косоротишься? Зимой вон один мужик дома помер, полмесяца у теплой батареи пролежал – и то ничего: по частям выносили… в противогазах… – Он протянул руку к чудовищному бедру и тут же отдернул пальцы. Гладкая, без единой поры и без единого волоска кожа оказалась прохладной, но не более того. Мертвому телу полагалось быть куда холоднее.
Где-то вдали по темным комнатам явственно прошлепали босые ноги.
– Так, – сказал Василий. – Значит, между делом… Ты приглядываешь за дверью слева, я – за дверью справа. Давай-ка…
Он убрал пистолет в кобуру, оставив ее, однако, расстегнутой. Ромка, преодолев приступ дурноты, нагнулся, и вдвоем они потянули бледную тушу на себя, взявшись за плечо и за бедро. Тело перевернулось неожиданно легко, махнув гибкой, как шланг, четырехпалой рукой.
Оба поспешно встали и отступили на шаг. Перед ними лежало нечто невообразимое. Единственное, что можно было с уверенностью о нем сказать, – так это то, что оно женского пола.
Еще когда перевертывали, у Ромки екнуло сердце – он заметил, что у существа отсутствуют уши. Теперь выявилось отсутствие и всех прочих черт, как-то: носа, рта, глаз… Лицо и затылок лежащей, по сути, не отличались друг от друга ничем.
Пережив первую оторопь, они пригляделись повнимательней, в результате чего пережили поочередно вторую, третью и четвертую. Плечи у чудовищной дамы были слегка кривоваты, руки – разной длины, но зато бюст… Такого бюста Василий отродясь не видывал. Ромка – тем более.
Талия довольно тонкая, бедра… Ну, о бедрах речь уже велась… А в целом фигура производила такое впечатление, будто какой-то скульптор-дилетант довольно тщательно, хотя и препохабно, изваял бедра и бюст, а руки-ноги-голову заканчивал уже наспех и как попало.
– Слушай, да это кукла! – ошарашенно проговорил Василий.
Они посмотрели друг на друга и страдальчески наморщили лбы, явно припоминая, где они уже могли видеть эту нестерпимо знакомую композицию. Хотя чего там было вспоминать: обычная заборная живопись – все пропорции оттуда…
Создание лежало, бесстыдно раскинув ноги. Василий взглянул и содрогнулся: выставленные напоказ тайные прелести были выполнены с анатомической точностью. Чувствовалось глубокое знание предмета.
Он нагнулся и с сосредоточенным видом прощупал истончающуюся конечность, пытаясь определить, есть ли там внутри кости. Что-то вроде прощупывалось, но как-то уж больно неопределенно…
– А вдруг это она?.. – замирающим шепотом произнес над ухом Ромка, и милицейская фуражка Василия шевельнулась вместе с волосами.
– Что «она»? – ощерившись, повернулся он к Ромке. – Ходила? Пугала? Совсем уже пробки перегорели?! – Василий схватил и подбросил четырехпалую бледную руку. Рука безжизненно шлепнулась на пол. – Это же кукла, понимаешь, кукла!
Ромка зачарованно смотрел на громоздящееся у ног тело, и все время казалось, что вот сейчас оно пошевелит бледными пальцами и медленно-медленно начнет поднимать голое слепое лицо.
Василий встал и огляделся со злобой и отчаянием. Уж лучше бы это был труп…
– Надо же! – ядовито выговорил он. – Морды нет, зато… – Тут он, спохватившись, оглянулся на Ромку, но, сообразив, что все слова тому давно уже известны, назвал орган по имени. – Как нарисованная!…
Ромка смотрел на него с тоской и завистью: судя по всему, железный человек Василий был напрочь лишен воображения.
– Ладно, – словно сжалившись над впечатлительным спутником, сказал тот. – Бог с ней. В конце концов, не наше это дело… Пошли дальше.
Уже в дверях он бросил через плечо недовольный взгляд в сторону так и неосмотренного «предмета не правильной формы», даже поколебался, не вернуться ли. Не вернулся. Что-то подсказывало Василию, что впереди их ждет еще чертова уйма подобных, а точнее – ничему не подобных предметов…
И предчувствие не обмануло. Беззвучно вспыхивал свет, расплывались под ногами смутные тени, лезли в глаза какие-то уродливые то ли заготовки, то ли обломки: нечто вроде двуногой табуретки с шишковатым сиденьем, потом пригорок дурно пахнущего (если надавить) желтоватого ветхого поролона. И, наконец, койка.
Вернее, это была даже не койка, а грядушка от нее с огрызком рамы. Вся какая-то вывихнутая, словно металл долго и тщательно выгибали, уродуя с любовью каждую деталь по очереди… Однако внимательный осмотр, произведенный Василием, показал, что все не так. Во-первых, грядушка и часть рамы представляли собой как бы единую отливку. Во-вторых, никто ничего не уродовал – все говорило о том, что кровать была именно такой с момента изготовления. Прутья, например, при всем желании не могли бы идти параллельно, потому что расстояние между ними вверху и внизу было разное, как, впрочем, и длина самих прутьев.
Кроме того, создавалось впечатление, что недостающая часть койки была не отпилена и не отломана, а как бы отъедена, ну, скажем, личинкой насекомого – на эту мысль Василия натолкнули желобки и ямки, какие остаются обычно в бревнах после жучка-древоточца. Точно такая же резьба по металлу обнаружилась и на одной из уцелевших ножек. Иными словами, койку пробовали глодать и с этой стороны…
– Ни фига себе! – сказал Ромка в соседней комнате, и Василий встревоженно поднял голову. Судя по тону высказывания, ничего страшного за стеной найдено не было, но лучше бы, конечно, по комнатам не разбредаться…
– Ну что там еще? – недовольно спросил Василий.
Ромка появился в проеме, и в руках у него была… Василий моргнул и поднялся. Книга. Серый увесистый томик с золотым тиснением.
– Вот… – растерянно пояснил Ромка, – Валялась…
Василий взял книгу и тупо уставился на обложку. Лев Толстой. «Анна Каренина». Осмотрев и ощупав переплет, невольно покосился на вывихнутую койку. Та же история… Такое ощущение, что томик выпустили с чудовищным браком: крышка – пропеллером, корешок – вогнутый, даже толщина вверху и внизу – разная.
– Внутри… – почему-то шепотом подсказал Ромка.
Василий раскрыл томик на середине и вновь моргнул. Сначала показалось: что-то со зрением. Внезапная близорукость или что-нибудь еще в этом роде… Ни одной строчки прочесть было невозможно – буквы расплывались, как на промокашке, крохотными серыми пятнышками. В состоянии, близком к панике, Василий полез в начало книги. На первой странице значилось: «Глава 1. Все счастливые семьи счастливы одинаково. Все несчастные семьи несчастны по-разному. Все смешалось в доме Облонских. Стива проснулся…» Далее буквы теряли очертания, и строки шли бессмысленными полосками до конца страницы.
Василий принялся лихорадочно листать. Бумага была рыхлая и толстая, как блин, – увесистый томик состоял из каких-нибудь полусотни страниц. И на каждой – одно и то же… Лишь однажды серые пятнышки обрели очертания и сложились в ясную, вполне определенную фразу: «У Вронского была красная шея…»
– Ты что-нибудь понимаешь? – в недоумении спросил Василий – и вдруг умолк.
«Туп… туп… туп…» – негромко, но явственно отдавалось по гулким темным комнатам. Кто-то опять шел босиком – только походка на этот раз была другая: нетвердая, вроде бы даже пьяная…
Василий без стука положил книгу на пол и взялся за кобуру. Плохо, что этаж был сквозным, – шаги доносились как бы из трех проемов сразу.
Оба замерли, вслушиваясь, хотя, честно говоря, пора было уже не вслушиваться, а всматриваться.
Первым увидел Ромка. Зрачки его расплылись во весь раек, и он закричал, как подстреленный заяц.
Василий крутнулся волчком – и чуть не выронил пистолет. На его глазах из мрака, заполнявшего проем, вылепились вздутые переваливающиеся бедра, колышущиеся ядра грудей и бледный слепой отросточек головы.
Качаясь с боку на бок, в раскорячку, она с невероятными усилиями ковыляла к нему, призывно раскинув четырехпалые руки, одна из которых была явно короче другой. Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под тяжестью чудовищного тела.
Заячий Ромкин визг пронзал перепонки. Чувствуя, что всего секунда отделяет его от безумия, Василий судорожно нажимал и нажимал на спуск, но выстрела (как и полагается в бреду) не было.
Наконец, дико заорав, он прыгнул навстречу надвигающемуся на него безликому ужасу и что было силы впечатал рукоять пистолета в крохотный голый лоб. Хилые ножки подломились, белесая туша откинулась назад и затем повалилась на спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
Василий перепрыгнул через упавшую, почувствовал, как слабые пальцы пытаются ухватить его за штанину, не глядя ударил по ним рукояткой и кинулся в проем. Следом метнулся Ромка. Стремглав проскочив несколько комнат и чудом не сверзившись с лестницы без перил, они вылетели из подъезда, но не остановились, а продолжали бежать, пока не кончилось дыхание.
Первым упал Ромка, за ним – чуть поотставший Василий, Последним страшным усилием он еще заставил себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лег щекой на пористое стекловидное покрытие.
Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.
– Я же говорил, что это она… – всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.
Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!
– Отец-мать живы? – угрюмо спросил он. Ромка молчал – видимо, собирался с силами.
– Живы… – глухо отозвался он наконец, – Шмотки делят..
– Это как?
– Ну… разводятся…
Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивье на Ромкином затылке.
– Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…
Несмотря на то что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвертого.
– Слушай, а ведь и впрямь светает… Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под корень, то срез пня скорее всего имел бы форму амебы.
– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножию и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты
– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут все-таки не первые…
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью; а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись осталась, а сам?
Глава 5
Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса, в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.
– Ах ты кобель-кобель! – скривив рот, говорит она и выходит из угла, явно не понимая, насколько это опасно.
– Куда? Назад. – в страхе кричит Василий, но жена вдруг начинает пугающе меняться, и вот уже две слепые белесые твари, раскинув руки, идут на него с двух сторон. Теперь не выкрутиться… С этой отчаянной мыслью он и проснулся.
Резко приподнявшись на локте, открыл глаза, но радость, озарившая покрытое испариной лицо, быстро сменилась растерянностью, и, испустив болезненное «о-ох…», Василий зажмурился и уронил тяжелую взъерошенную голову на грудь.
Заставив себя снова разъять веки, он увидел свою мощную пятерню, упирающуюся в светло-дымчатое слегка искрящееся покрытие На ощупь оно было упругим и прохладным, как чисто вымытый линолеум. А с виду – и не подумаешь даже – хрупкое, твердое: щелкни – зазвенит..
Василий поднял глаза, и взгляд его уткнулся в бледно-золотистую стену, как бы склеенную из вертикально набранных коротких соломинок. Стена уходила ввысь и кончаться никак не желала. Он полулежал, опираясь на локоть, в глубокой, как комната, вдавли не, являющейся началом канавы, бегущей чуть ли не до самого верха титанической колонны. Здесь же, в нише, у противоположной стены, скорчившись, спал лопоухий стриженый Ромка, причем, судя по тому, что глаза его так и катались под веками, во сне ему тоже приходилось несладко.
А вокруг… Василий изумленно сложил губы колечком, словно собираясь присвистнуть. Вокруг был день! В каких-нибудь ста метрах от их логова соломенно посверкивал такой же резной небоскреб, а покрытие напоминало гладь пруда в безветренное пасмурное утро.
Василий тяжело поднялся на ноги и вдруг почувствовал, что кобура соскальзывает с бедра. Он прихлопнул ее ладонью, но поздно – табельное оружие глухо ударилось об пол. Поспешно нагнулся и, уже подбирая, в смятении ощутил, что левая ягодица у него, кажется, голая. Схватился со шлепком… Ну точно, голая! Извернувшись, оглядел левый бок.
– Так… – сипло проговорил Василий. – Будем знать…
Внимательно глядя под ноги, они добрались до угла и вышли за дом. Ни в одной из квартир, обращенных окнами в эту сторону, света не было. Зато по серому покрытию здесь и там беспорядочно разбросаны были все те же овальные светлые пятна, как будто штук пятнадцать невидимых карманных фонариков освещали пористый, похожий на пемзу пол.
– Капканы… – еле выговорил Ромка. Василий мрачно кивнул.
С прежними предосторожностями они вернулись к подъезду.
– Одно из двух, – угрюмо подытожил Василий. – Или он, зараза такая, сейчас за нами следит, или я не знаю что… Ну не спать же он лег, в конце-то концов!
Они огляделись еще раз. До мерцающего леса колонн было очень далеко. Пятиэтажка была рядом.
– Может, до утра подождать? – жалобно сказал Ромка.
– Мы ж под крышей, – напомнил Василий. – Какое тут может быть утро?
Он помолчал, явно на что-то решаясь.
– Значит, так… – заговорил он наконец. – Возвращаемся на угол, будто идем обратно, потом резко влево – и вдоль стены к парадному…
* * *
Оказавшись под бетонным козырьком, который, впрочем, кажется, бетонным не был, Василий включил фонарик. Неровное волокнистое кольцо света медленно скользнуло по стенам короткого коридорчика, выхватило в глубине его пяток ступеней, площадку, затем вернулось и, облизав косяки, снова провалилось в глубину подъезда.– Это не мы строили, – глухо проговорил Василий.
– Ага… – сдавленным эхом отозвался из-за плеча Ромка.
Дверей в парадном не было и, судя по отсутствию петель, не предполагалось. Но главное, конечно, не в этом… Вблизи здание поражало небывалой чистотой отделки и какой-то… наготой, что ли… Нигде ни карниза, ни выступа, порожка вот даже нет… Вдобавок возникало ощущение, что пятиэтажка эта вся выточена из единой глыбы. Да, наверное, Василий был прав: здание строили не люди.
– За улицей последи, – негромко приказал он, видимо, подразумевая другие подъезды, и осторожно перенес ногу через несуществующий порог. Стоило ему это сделать, как в глаза ударил свет и что-то с нечеловеческой силой ухватило левую руку Василия повыше локтя.
Он шарахнулся назад и вправо. Подъезд вновь провалился во тьму.
– Вот как звездану промеж фар! – прошипел Василий, в самом деле занося рукоять пистолета. – Чуть не застрелил тебя, дурак!
Ромка отпустил локоть и, кажется, хихикнул. Василий, не поверив, посветил спутнику в лицо и увидел, что оно и впрямь перекошено диковатой улыбкой.
– Так страшно ведь… – с нервным смешком объяснил Ромка.
Василий двинулся на него, выпятив челюсть.
– А трубку? – севшим от бешенства голосом проговорил он. – Трубку из автомата выдирать – не страшно было?
Ромка убито молчал, и Василий снова повернулся к подъезду. Шагнул – и помещение исправно озарилось ровным и довольно ярким светом.
– Ну ясно… – проворчал Василий. – Хоть с этим разобрались.
Он внимательно изучил голые стены, потолок и остался в недоумении: лампочки нигде видно не было, и откуда изливался свет – непонятно. Посмотрел, куда падает тень, и убедился, что не падает никуда, а расплывается из-под ног смутным пятном сразу во все стороны.
– Все спокойно? – спросил он оставшегося снаружи Ромку.
Тот, спохватившись, огляделся и ответил, что все спокойно. Василий продолжал осмотр помещения. Лестница ему, судя по выражению лица, решительно не понравилась: во-первых, без перил, во-вторых, ступеньки… Они были строго прямоугольные, без скруглений – тоже, короче, подделка.
– Слушай, – сказал Василий, и голос его гулко прозвучал в пустом подъезде, – а ведь, похоже, до нас здесь людей вообще не было…
– Почему?
Вместо ответа он обернулся и указал глазами на девственно чистые стены: нигде ни рисунка, ни надписи, ни даже копоти от прилепленной к потолку, спички…
– А из окна тогда кто пугал?
– А хрен его знает… – Василий поставил ногу на первую ступеньку – и тут же осветился следующий пролет, но зато погас свет в коридорчике. Погас и вспыхнул снова – это в подъезд вошел Ромка.
– Я там один не останусь! – решительно предупредил он.
– А я тебя одного и не оставлю! – буркнул Василий. – Тебя только одного оставь!
На площадку смотрели три дверных проема. Свет вымывал из них черноту где-то на метр, не больше. Те же идеально прямые углы, то же отсутствие петель, равно как и деревянных косяков с притолокой…
– Может, по первому этажу сначала? – затосковав, предложил Ромка. Василий подумал.
– Нет, – решил он наконец. – Свет был на втором – значит и пойдем на второй.
Они поднялись на второй этаж, где их ждали точно такие же проемы в точно таком же количестве.
– Это налево, – определил Василий и посветил фонариком в левую дверь. – А ты пока за остальными приглядывай…
В квартирах шевелился мрак, и Ромка безрадостно взглянул на свой жалкий томагавк.
– Вва! Вва! – замогильным голосом пугнули из левого проема, и Василий, не раздумывая, бросился на звук. Оцепеневший Ромка видел, как в озарившейся комнате его спутник чуть присел и сделал круговое движение, беря на прицел что ни попадя, после чего выпрямился в растерянности и опустил руку с пистолетом.
Брать на прицел и впрямь было нечего. В совершенно голом квадратном помещении (прихожая почему-то отсутствовала) одиноко раскинулось огромное двух-, чтобы не сказать трехспальное ложе. Пустое. Предмет роскоши вызывающе сиял полировкой и выложен был нежно-упругими на вид квадратами, обитыми чем-то дорогим и ласкающим глаз.
– Справа, – отрывисто предупредил Василий, не оборачиваясь. – Смотри не вляпайся…
Но Ромка уже и сам увидел: в метре от входа на полу лежало овальное пятно черт ее знает откуда падающей тени. Точно такое же, один к одному, только масть другая.
Василий тем временем приблизился к ложу и, убедившись, что спрятаться под ним невозможно, потыкал стволом в одну из квадратных подушек. Звук получился как от соприкосновения двух булыжников.
Подошел Ромка. В недоумении тронул кончиками пальцев другую подушку, потом, изумившись, провел по ней ладонью.
– Во идиоты! – выговорил он, уставив на Василия совершенно круглые глаза. Подушка была холодная и твердая, как мраморная плита.
– Ладно, – сердито сказал Василии. – Бог с ней, с кроватью. Давай логически… Деться он отсюда никуда не мог… – Василий не договорил и прислушался.
– Ля-ля-ля-ля! – завопил в отдалении истошный альт и оборвался, словно певцу заткнули рот. Пистолет в руке Василия качнулся от проема к проему.
– В голову… – шепотом подсказал Ромка.
– Чего?
– Если стрелять, то в голову… – пояснил Ромка.
– Придурок! – Василий смерил лопоухого спутника уничтожающим взглядом. – Видиков, что ли, насмотрелся?
Прислушались. На этаже было пусто и тихо.
– Ну что, пойдем дальше… – вздохнул Василий. – Не возвращаться же…
Следующая комната, наполнившаяся при первом их шаге холодным голубоватым свечением, оказалась совершенно пустой, если, конечно, не брать во внимание груды желтоватой трухи в углу да рассыпанных по полу разноцветных, похожих на выкройки лоскутов. То же окно, те же три черных дверных проема.
Кажется, этаж и впрямь был сквозным и состоял из одних только комнат: ни коридоров, ни кухонь, ни даже санузлов…
– Ну, понятно… – тихонько сказал Ромка.
– Что понятно? – машинально переспросил Василий, пробуя на ощупь ярко-алый лоскут. Лоскут был холодный и скользкий, как лягушачья кожа.
– Понятно, как это он сквозь стены ходил… Эта невинная фраза привела Василия в бешенство.
– Да? – побагровев, гаркнул он. – Понятно? Ас этажа на этаж ты прыгать умеешь? Без лестницы, а?
Отшвырнул с отвращением скользкий лоскут и, сопя, направился в угол. Ухватил щепотку желтоватой трухи, растер в пальцах, понюхал… Труха как труха. Похоже, древесная.
Ромка растерянно поскреб стриженый затылок. С этажа на этаж без лестницы… Так, может, тут и лестницы в комнатах есть?.. Осененный такой мыслью, он немедленно сунулся в один из проемов. Далее последовал приглушенный вскрик, и отшатнувшийся Ромка повернул к Василию смятое страхом лицо.
– Там… – выдохнул он, тыча во что-то стержнем. – Там…
Во мгновение ока Василий очутился рядом и чугунным плечом отпихнул Ромку назад, за спину.
Посреди залитой рубиновым светом комнаты, уткнувшись лицом в пол, лежало белое раздутое тело.
Глава 4
Хороша была Танюша, краше не было в селе…
Сергей Есенин
Ни к чему не прикасаться! – отрывисто предупредил Василий. – Встань в дверях.
Ромка испуганно шевельнулся и замер. Большего он все равно сделать бы не смог, поскольку и так стоял в дверях.
Василий потянул воздух круглыми ноздрями. Запаха вроде нет… А раздуло прилично… Или это у него бедра такие? А труп-то, получается, женский…
Василий стоял неподвижно, работали одни глаза: оценивали, прикидывали, измеряли. Значит, так… Сначала место происшествия… Справа от двери на расстоянии двух метров от левой ноги трупа обнаружено… Василий нахмурился, но так и не понял, что же, собственно, обнаружено справа от двери. Поколебавшись, он определил находку как «предмет не правильной формы» и двинулся дальше. Глаза его довольно быстро обежали комнату против часовой стрелки и, кроме теневого «капкана» под окном, ни за что больше не зацепились. Что ж, тем проще…
Итак… Женский труп, совершенно голый, лежит приблизительно в центре комнаты по диагонали. Голова трупа направлена в ближний правый от окна угол.
Зафиксировав таким образом положение объектов, Василий двинулся к телу. Чудовищный бледный зад покойницы вздымался чуть ли не на полметра над уровнем пола. Ниже колен ноги вдруг истончались самым неожиданным образом, а заканчивались и вовсе условно: на левой ноге было четыре пальца, на правой – три. Кроме того, Василий сразу обратил внимание на другую странность: несоразмерно маленькая голова трупа не имела волосяного покрова и лоснилась, как бильярдный шар.
Все эти несообразности он поначалу хотел списать на далеко зашедшее разложение, но теперь уже было ясно, что никакого разложения тут нет и в помине, что труп свеженький. Если это вообще труп.
Василий присел на корточки и принялся осматривать тонкую вывернутую ладошкой вверх руку. Весьма любопытная была рука. То, что на ней насчитывалось всего четыре пальца, как и на левой ноге, – полбеды, а вот то, что ни один из них не являлся большим… Такое ощущение, что потерпевшая сплошь состояла из особых примет.
– Может, тут радиоактивный фон повышенный? – негромко спросил Василий и сам затосковал от такого
Предположения. В свое время чудом избежав отправки в Чернобыль, он с тех пор панически боялся радиации. – Ну чего стал столбом! – прикрикнул он на оцепеневшего в дверях Ромку. – Иди – поможешь…
С отвращением на лице Ромка сделал шаг, и темнота немедленно оккупировала дверной проем.
– Давай перевернем, – сказал Василий. – Чего косоротишься? Зимой вон один мужик дома помер, полмесяца у теплой батареи пролежал – и то ничего: по частям выносили… в противогазах… – Он протянул руку к чудовищному бедру и тут же отдернул пальцы. Гладкая, без единой поры и без единого волоска кожа оказалась прохладной, но не более того. Мертвому телу полагалось быть куда холоднее.
Где-то вдали по темным комнатам явственно прошлепали босые ноги.
– Так, – сказал Василий. – Значит, между делом… Ты приглядываешь за дверью слева, я – за дверью справа. Давай-ка…
Он убрал пистолет в кобуру, оставив ее, однако, расстегнутой. Ромка, преодолев приступ дурноты, нагнулся, и вдвоем они потянули бледную тушу на себя, взявшись за плечо и за бедро. Тело перевернулось неожиданно легко, махнув гибкой, как шланг, четырехпалой рукой.
Оба поспешно встали и отступили на шаг. Перед ними лежало нечто невообразимое. Единственное, что можно было с уверенностью о нем сказать, – так это то, что оно женского пола.
Еще когда перевертывали, у Ромки екнуло сердце – он заметил, что у существа отсутствуют уши. Теперь выявилось отсутствие и всех прочих черт, как-то: носа, рта, глаз… Лицо и затылок лежащей, по сути, не отличались друг от друга ничем.
Пережив первую оторопь, они пригляделись повнимательней, в результате чего пережили поочередно вторую, третью и четвертую. Плечи у чудовищной дамы были слегка кривоваты, руки – разной длины, но зато бюст… Такого бюста Василий отродясь не видывал. Ромка – тем более.
Талия довольно тонкая, бедра… Ну, о бедрах речь уже велась… А в целом фигура производила такое впечатление, будто какой-то скульптор-дилетант довольно тщательно, хотя и препохабно, изваял бедра и бюст, а руки-ноги-голову заканчивал уже наспех и как попало.
– Слушай, да это кукла! – ошарашенно проговорил Василий.
Они посмотрели друг на друга и страдальчески наморщили лбы, явно припоминая, где они уже могли видеть эту нестерпимо знакомую композицию. Хотя чего там было вспоминать: обычная заборная живопись – все пропорции оттуда…
Создание лежало, бесстыдно раскинув ноги. Василий взглянул и содрогнулся: выставленные напоказ тайные прелести были выполнены с анатомической точностью. Чувствовалось глубокое знание предмета.
Он нагнулся и с сосредоточенным видом прощупал истончающуюся конечность, пытаясь определить, есть ли там внутри кости. Что-то вроде прощупывалось, но как-то уж больно неопределенно…
– А вдруг это она?.. – замирающим шепотом произнес над ухом Ромка, и милицейская фуражка Василия шевельнулась вместе с волосами.
– Что «она»? – ощерившись, повернулся он к Ромке. – Ходила? Пугала? Совсем уже пробки перегорели?! – Василий схватил и подбросил четырехпалую бледную руку. Рука безжизненно шлепнулась на пол. – Это же кукла, понимаешь, кукла!
Ромка зачарованно смотрел на громоздящееся у ног тело, и все время казалось, что вот сейчас оно пошевелит бледными пальцами и медленно-медленно начнет поднимать голое слепое лицо.
Василий встал и огляделся со злобой и отчаянием. Уж лучше бы это был труп…
– Надо же! – ядовито выговорил он. – Морды нет, зато… – Тут он, спохватившись, оглянулся на Ромку, но, сообразив, что все слова тому давно уже известны, назвал орган по имени. – Как нарисованная!…
Ромка смотрел на него с тоской и завистью: судя по всему, железный человек Василий был напрочь лишен воображения.
– Ладно, – словно сжалившись над впечатлительным спутником, сказал тот. – Бог с ней. В конце концов, не наше это дело… Пошли дальше.
Уже в дверях он бросил через плечо недовольный взгляд в сторону так и неосмотренного «предмета не правильной формы», даже поколебался, не вернуться ли. Не вернулся. Что-то подсказывало Василию, что впереди их ждет еще чертова уйма подобных, а точнее – ничему не подобных предметов…
И предчувствие не обмануло. Беззвучно вспыхивал свет, расплывались под ногами смутные тени, лезли в глаза какие-то уродливые то ли заготовки, то ли обломки: нечто вроде двуногой табуретки с шишковатым сиденьем, потом пригорок дурно пахнущего (если надавить) желтоватого ветхого поролона. И, наконец, койка.
Вернее, это была даже не койка, а грядушка от нее с огрызком рамы. Вся какая-то вывихнутая, словно металл долго и тщательно выгибали, уродуя с любовью каждую деталь по очереди… Однако внимательный осмотр, произведенный Василием, показал, что все не так. Во-первых, грядушка и часть рамы представляли собой как бы единую отливку. Во-вторых, никто ничего не уродовал – все говорило о том, что кровать была именно такой с момента изготовления. Прутья, например, при всем желании не могли бы идти параллельно, потому что расстояние между ними вверху и внизу было разное, как, впрочем, и длина самих прутьев.
Кроме того, создавалось впечатление, что недостающая часть койки была не отпилена и не отломана, а как бы отъедена, ну, скажем, личинкой насекомого – на эту мысль Василия натолкнули желобки и ямки, какие остаются обычно в бревнах после жучка-древоточца. Точно такая же резьба по металлу обнаружилась и на одной из уцелевших ножек. Иными словами, койку пробовали глодать и с этой стороны…
– Ни фига себе! – сказал Ромка в соседней комнате, и Василий встревоженно поднял голову. Судя по тону высказывания, ничего страшного за стеной найдено не было, но лучше бы, конечно, по комнатам не разбредаться…
– Ну что там еще? – недовольно спросил Василий.
Ромка появился в проеме, и в руках у него была… Василий моргнул и поднялся. Книга. Серый увесистый томик с золотым тиснением.
– Вот… – растерянно пояснил Ромка, – Валялась…
Василий взял книгу и тупо уставился на обложку. Лев Толстой. «Анна Каренина». Осмотрев и ощупав переплет, невольно покосился на вывихнутую койку. Та же история… Такое ощущение, что томик выпустили с чудовищным браком: крышка – пропеллером, корешок – вогнутый, даже толщина вверху и внизу – разная.
– Внутри… – почему-то шепотом подсказал Ромка.
Василий раскрыл томик на середине и вновь моргнул. Сначала показалось: что-то со зрением. Внезапная близорукость или что-нибудь еще в этом роде… Ни одной строчки прочесть было невозможно – буквы расплывались, как на промокашке, крохотными серыми пятнышками. В состоянии, близком к панике, Василий полез в начало книги. На первой странице значилось: «Глава 1. Все счастливые семьи счастливы одинаково. Все несчастные семьи несчастны по-разному. Все смешалось в доме Облонских. Стива проснулся…» Далее буквы теряли очертания, и строки шли бессмысленными полосками до конца страницы.
Василий принялся лихорадочно листать. Бумага была рыхлая и толстая, как блин, – увесистый томик состоял из каких-нибудь полусотни страниц. И на каждой – одно и то же… Лишь однажды серые пятнышки обрели очертания и сложились в ясную, вполне определенную фразу: «У Вронского была красная шея…»
– Ты что-нибудь понимаешь? – в недоумении спросил Василий – и вдруг умолк.
«Туп… туп… туп…» – негромко, но явственно отдавалось по гулким темным комнатам. Кто-то опять шел босиком – только походка на этот раз была другая: нетвердая, вроде бы даже пьяная…
Василий без стука положил книгу на пол и взялся за кобуру. Плохо, что этаж был сквозным, – шаги доносились как бы из трех проемов сразу.
Оба замерли, вслушиваясь, хотя, честно говоря, пора было уже не вслушиваться, а всматриваться.
Первым увидел Ромка. Зрачки его расплылись во весь раек, и он закричал, как подстреленный заяц.
Василий крутнулся волчком – и чуть не выронил пистолет. На его глазах из мрака, заполнявшего проем, вылепились вздутые переваливающиеся бедра, колышущиеся ядра грудей и бледный слепой отросточек головы.
Качаясь с боку на бок, в раскорячку, она с невероятными усилиями ковыляла к нему, призывно раскинув четырехпалые руки, одна из которых была явно короче другой. Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под тяжестью чудовищного тела.
Заячий Ромкин визг пронзал перепонки. Чувствуя, что всего секунда отделяет его от безумия, Василий судорожно нажимал и нажимал на спуск, но выстрела (как и полагается в бреду) не было.
Наконец, дико заорав, он прыгнул навстречу надвигающемуся на него безликому ужасу и что было силы впечатал рукоять пистолета в крохотный голый лоб. Хилые ножки подломились, белесая туша откинулась назад и затем повалилась на спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
Василий перепрыгнул через упавшую, почувствовал, как слабые пальцы пытаются ухватить его за штанину, не глядя ударил по ним рукояткой и кинулся в проем. Следом метнулся Ромка. Стремглав проскочив несколько комнат и чудом не сверзившись с лестницы без перил, они вылетели из подъезда, но не остановились, а продолжали бежать, пока не кончилось дыхание.
Первым упал Ромка, за ним – чуть поотставший Василий, Последним страшным усилием он еще заставил себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лег щекой на пористое стекловидное покрытие.
Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.
– Я же говорил, что это она… – всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.
Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!
– Отец-мать живы? – угрюмо спросил он. Ромка молчал – видимо, собирался с силами.
– Живы… – глухо отозвался он наконец, – Шмотки делят..
– Это как?
– Ну… разводятся…
Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивье на Ромкином затылке.
– Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…
Несмотря на то что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвертого.
– Слушай, а ведь и впрямь светает… Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под корень, то срез пня скорее всего имел бы форму амебы.
– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножию и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты
– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут все-таки не первые…
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью; а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись осталась, а сам?
Глава 5
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Николай Некрасов
Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса, в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.
– Ах ты кобель-кобель! – скривив рот, говорит она и выходит из угла, явно не понимая, насколько это опасно.
– Куда? Назад. – в страхе кричит Василий, но жена вдруг начинает пугающе меняться, и вот уже две слепые белесые твари, раскинув руки, идут на него с двух сторон. Теперь не выкрутиться… С этой отчаянной мыслью он и проснулся.
Резко приподнявшись на локте, открыл глаза, но радость, озарившая покрытое испариной лицо, быстро сменилась растерянностью, и, испустив болезненное «о-ох…», Василий зажмурился и уронил тяжелую взъерошенную голову на грудь.
Заставив себя снова разъять веки, он увидел свою мощную пятерню, упирающуюся в светло-дымчатое слегка искрящееся покрытие На ощупь оно было упругим и прохладным, как чисто вымытый линолеум. А с виду – и не подумаешь даже – хрупкое, твердое: щелкни – зазвенит..
Василий поднял глаза, и взгляд его уткнулся в бледно-золотистую стену, как бы склеенную из вертикально набранных коротких соломинок. Стена уходила ввысь и кончаться никак не желала. Он полулежал, опираясь на локоть, в глубокой, как комната, вдавли не, являющейся началом канавы, бегущей чуть ли не до самого верха титанической колонны. Здесь же, в нише, у противоположной стены, скорчившись, спал лопоухий стриженый Ромка, причем, судя по тому, что глаза его так и катались под веками, во сне ему тоже приходилось несладко.
А вокруг… Василий изумленно сложил губы колечком, словно собираясь присвистнуть. Вокруг был день! В каких-нибудь ста метрах от их логова соломенно посверкивал такой же резной небоскреб, а покрытие напоминало гладь пруда в безветренное пасмурное утро.
Василий тяжело поднялся на ноги и вдруг почувствовал, что кобура соскальзывает с бедра. Он прихлопнул ее ладонью, но поздно – табельное оружие глухо ударилось об пол. Поспешно нагнулся и, уже подбирая, в смятении ощутил, что левая ягодица у него, кажется, голая. Схватился со шлепком… Ну точно, голая! Извернувшись, оглядел левый бок.