Страница:
С Шенгели была в кафе против Дома искусств на Невском. Он простой, хороший.
Анкета из Кубу. "Кто на Вашем полном иждивении?"
О девушках. Лариса Рейснер. В 1917 году АА спрашивала и подтрунивала: "Я ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это Тумповская". - "Я решила, что это щит".
Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать об этом.
М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА.
В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не было. Единственная причина - страсть к путешествиям.
Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н. Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта.
Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года как будто).
Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По).
В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы".
Полетаев - к девочкам.
Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по математике).
Обеспокоена.
12.04.1926
Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и новейшими исследованиями.
АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала будет очень дорого стоить.
АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано, что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору).
Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и хрустят.
1911.
Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде. АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А. И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда приедет.
Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в таком положении около двух лет.)
12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне).
В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу... Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается "Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича.
1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же, что и прежде...".
1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...".
АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки".
Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во всяком случае, первое стихотворение напечатано).
22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА считает это выступление в Академии первым своим выступлением.
Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал... Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании.
Искренен ли был Вячеслав Иванов?
Вячеслав Иванов никогда искренним не был.
Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее человек.
Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910 по 1912-13.
Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского".
В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала сотрудницей "Аполлона".
АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была.
Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью.
АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская).
Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?).
Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской.
1893 - дата рождения в трудовой книжке.
12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября. Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой.
14.04.1926
Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н. Энгельгардт:
1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому, что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает продукты.
2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас".
5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и Эйхенбаума по делу".
6. На Пушкинском вечере в 1921 г.
7. В Доме ученых в марте, в очереди.
8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.).
9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня, на Сергиевск." (и Г. Иванов).
10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя встреча, незадолго до ареста".
8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к Ремизову, потому что там зас (?)).
16.04.1926
Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор.
Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова (оттого так и мне советовала пойти).
После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп, Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз, Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит: вот великосветские стихи...).
"Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку (первый раз было, что я с ним разговаривала)".
"Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и АА).
(А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января 1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто, скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа...
Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений.
Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем Степановичем.
Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то, что поссорила с лучшим другом.
Кузмина письмо в редакцию.
Алянский.
Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий, скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов.
Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров, воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано.
Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору (что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о восьми с половиной тысячах тиража - молчал.
АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий (на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому, чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"), сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и что он требует третейского суда.
Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и подтверждений, что я честен"... Грубое письмо.
АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на машинке.) Послала.
Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это единственный случай.
Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен.
"Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три недели.
"Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху), - т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть?
Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть.
Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском последнюю материальную опору.
Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев часто делает стихотворение "более славянским".
"Огненный столп" - 5000 экземпляров.
Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10 000 экземпляров.
Блок охотно читал стихи.
"Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский, Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего иного не было.
О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански - при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная экономия.
Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в розовых чулках и прочее...
О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа.
"Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие делает.
А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит. Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет. Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича.
Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913.
17.04.1926
АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны Эразмовны, и из-за денег, которых нет...
Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени 1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел жеманный и неприятный.
Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом). Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может быть интересно.
АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала мне о нем.
18.04.1926
Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на Сахалин.
19.04.1926
Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы, пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко. Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда. Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну (была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность, исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения "лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия.
Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом.
Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий, маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны - радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной.
АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары, о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте), обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным, Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье, но я не запомнил).
И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня: "Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым, сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени, конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор лет десять тому назад, например.
"А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого записываю я, она была бы очень недовольна.
Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери. Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть снисходительной доброты к более слабому существу.
Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки.
Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд идет дней восемнадцать, и пр.
Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение. АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то, касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА. Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно. Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих подробностях, я ушел домой.
Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется, сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что - "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск.
Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию.
26.04.1926
Пушкин.
Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны.
Шенье ввел enjambement.
Стихов не писала в эти дни.
Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел, но общий взгляд правилен.
Ясный, солнечный, теплый весенний день.
Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала.
АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии; 2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье.
В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье.
Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи.
Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24 г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки...
Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь строк.
С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...". Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец - "много точков...". Здесь-то и были, по-видимому, максимально схожие с Шенье моменты. Пушкин их заменил точками, рассчитывая в будущем заполнить их. Но напечатав это стихотворение (между прочим - вместе со стихотворением "Ночь"), увидел, что и так хорошо, и оставил эти точки. Дальше совпадение полное: "Ты плачешь...", и наконец поворот: "Но если..." - уже совершенно подтверждающий соответствие с Шенье.
В стихотворении "Простишь ли мне ревнивые мечты..." переводом из Шенье звучат строчки: "Заводит ли красавица другая / Двусмысленный со мною разговор: / Спокойна ты; веселый твой укор...".
Ода "Андрей Шенье" (1825) - амальгама из слов, образов, сравнения А. Шенье.
Стихотворение "Желанье славы" вполне соответствует "Элегии XXVI" (или XXVII?) Шенье. Только все положения у Пушкина противоположны. И мысль к такому противоположению Пушкину дала последняя строчка "Элегии" Шенье "Лира моя будет мстить..." - как-то так).
Анкета из Кубу. "Кто на Вашем полном иждивении?"
О девушках. Лариса Рейснер. В 1917 году АА спрашивала и подтрунивала: "Я ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это Тумповская". - "Я решила, что это щит".
Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать об этом.
М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА.
В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не было. Единственная причина - страсть к путешествиям.
Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н. Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта.
Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года как будто).
Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По).
В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы".
Полетаев - к девочкам.
Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по математике).
Обеспокоена.
12.04.1926
Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и новейшими исследованиями.
АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала будет очень дорого стоить.
АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано, что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору).
Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и хрустят.
1911.
Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде. АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А. И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда приедет.
Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в таком положении около двух лет.)
12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне).
В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу... Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается "Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича.
1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же, что и прежде...".
1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...".
АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки".
Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во всяком случае, первое стихотворение напечатано).
22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА считает это выступление в Академии первым своим выступлением.
Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал... Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании.
Искренен ли был Вячеслав Иванов?
Вячеслав Иванов никогда искренним не был.
Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее человек.
Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910 по 1912-13.
Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского".
В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала сотрудницей "Аполлона".
АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была.
Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью.
АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская).
Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?).
Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской.
1893 - дата рождения в трудовой книжке.
12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября. Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой.
14.04.1926
Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н. Энгельгардт:
1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому, что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает продукты.
2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас".
5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и Эйхенбаума по делу".
6. На Пушкинском вечере в 1921 г.
7. В Доме ученых в марте, в очереди.
8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.).
9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня, на Сергиевск." (и Г. Иванов).
10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя встреча, незадолго до ареста".
8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к Ремизову, потому что там зас (?)).
16.04.1926
Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор.
Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова (оттого так и мне советовала пойти).
После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп, Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз, Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит: вот великосветские стихи...).
"Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку (первый раз было, что я с ним разговаривала)".
"Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и АА).
(А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января 1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто, скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа...
Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений.
Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем Степановичем.
Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то, что поссорила с лучшим другом.
Кузмина письмо в редакцию.
Алянский.
Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий, скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов.
Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров, воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано.
Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору (что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о восьми с половиной тысячах тиража - молчал.
АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий (на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому, чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"), сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и что он требует третейского суда.
Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и подтверждений, что я честен"... Грубое письмо.
АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на машинке.) Послала.
Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это единственный случай.
Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен.
"Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три недели.
"Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху), - т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть?
Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть.
Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском последнюю материальную опору.
Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев часто делает стихотворение "более славянским".
"Огненный столп" - 5000 экземпляров.
Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10 000 экземпляров.
Блок охотно читал стихи.
"Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский, Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего иного не было.
О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански - при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная экономия.
Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в розовых чулках и прочее...
О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа.
"Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие делает.
А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит. Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет. Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича.
Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913.
17.04.1926
АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны Эразмовны, и из-за денег, которых нет...
Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени 1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел жеманный и неприятный.
Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом). Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может быть интересно.
АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала мне о нем.
18.04.1926
Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на Сахалин.
19.04.1926
Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы, пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко. Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда. Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну (была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность, исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения "лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия.
Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом.
Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий, маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны - радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной.
АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары, о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте), обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным, Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье, но я не запомнил).
И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня: "Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым, сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени, конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор лет десять тому назад, например.
"А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого записываю я, она была бы очень недовольна.
Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери. Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть снисходительной доброты к более слабому существу.
Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки.
Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд идет дней восемнадцать, и пр.
Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение. АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то, касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА. Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно. Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих подробностях, я ушел домой.
Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется, сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что - "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск.
Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию.
26.04.1926
Пушкин.
Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны.
Шенье ввел enjambement.
Стихов не писала в эти дни.
Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел, но общий взгляд правилен.
Ясный, солнечный, теплый весенний день.
Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала.
АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии; 2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье.
В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье.
Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи.
Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24 г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки...
Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь строк.
С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...". Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец - "много точков...". Здесь-то и были, по-видимому, максимально схожие с Шенье моменты. Пушкин их заменил точками, рассчитывая в будущем заполнить их. Но напечатав это стихотворение (между прочим - вместе со стихотворением "Ночь"), увидел, что и так хорошо, и оставил эти точки. Дальше совпадение полное: "Ты плачешь...", и наконец поворот: "Но если..." - уже совершенно подтверждающий соответствие с Шенье.
В стихотворении "Простишь ли мне ревнивые мечты..." переводом из Шенье звучат строчки: "Заводит ли красавица другая / Двусмысленный со мною разговор: / Спокойна ты; веселый твой укор...".
Ода "Андрей Шенье" (1825) - амальгама из слов, образов, сравнения А. Шенье.
Стихотворение "Желанье славы" вполне соответствует "Элегии XXVI" (или XXVII?) Шенье. Только все положения у Пушкина противоположны. И мысль к такому противоположению Пушкину дала последняя строчка "Элегии" Шенье "Лира моя будет мстить..." - как-то так).