Лукьяненко Сергей Васильевич. Черновик

   — Нет, — донесся ответ старшего менеджера розницы. — Валентин Романович, я вам все время говорю — у нас не хватает одного человека! Ну трудно втроем с нашими объемами, просто совсем невозможно!
   — Э… Кирилл Максимович… — сказал шеф.
   — Кирилл Максимов!
   — Кирилл Максимов. Я не совсем понял смысл вашей шутки, но если вы хотите работать в нашей фирме и имеете опыт…
   — Имею. Три года работы.
   — Где?
   — В «Бите и Байте!» — крикнул я и прервал связь.
   Меня колотило мелкой дрожью. Это уже не бумажки. Меня не узнал Валентин Романович? Пускай. Не так уж часто я с ним вижусь. Но вот Андрюшка Ливанов, с которым вместе было и выпито технического спирта, и пролито трудового пота…
   Бумаги можно подменить. Если уж решили отнять квартиру.
   Людей можно подкупить… или запугать. Если уж задались целью затравить меня.
   Но откуда у шефа и Андрюшки подобные актерские способности? Андрей у нас хоть и Ливанов, да не тот. И выдать импровизированную горестную речь о нехватке менеджера он никак не мог!
   Руки тряслись, и виной тому была не вчерашняя пьянка. Я огляделся. Мой двор. Мой, понимаете? Мой! Эти скамейки и карусели на детской площадке, свежевыкрашенные ко дню города, — они мои! Этот дворник, сгребающий мокрые осенние листья, — мой! Этот магазинчик на углу, где я покупаю хлеб, колбасу и пельмени, — тоже мой! Все вокруг привычное и уютное, даже лужа в узком проходе между нашим и соседним домом — моя, обжитая, сто раз в ней промокали ноги, а однажды я поскользнулся и шлепнулся в нее — совершенно по-клоунски размахивая руками, пытаясь удержаться от падения, но все-таки приземлившись на мягкое место. Анька тогда хохотала будто ненормальная, я, глядя на нее, тоже принялся смеяться — сидя в луже, и проходившая мимо бабулька высказала все, что думает о пропившей стыд и совесть молодежи…
   Я набрал номер Ани.
   — Кирилл, не звони мне, хорошо? — раздалось в трубке. — Я не хочу больше с тобой общаться. Правда не хочу.
   Отбой.
   Наверное, наши отношения и впрямь иссякли. Я не огорчился. Я обрадовался! Анька узнала мой номер, она помнила меня!
   Что же происходит?
   Я уселся поудобнее, с улыбкой кивнул дворнику — тот меня не узнал и на кивок не ответил. И принялся обзванивать друзей, знакомых и деловых партнеров — всех подряд по записной книжке телефона, начиная с менеджера Ашимова, у которого иногда закупал железяки для фирмы, и кончая папиным знакомым, стоматологом Яблонским, полгода назад ставившим мне очередную пломбу.
   Через полчаса, почти посадив телефон, я закончил обзвон.
   Картина вырисовывалась странная… впрочем, нет, странная — это если бы в ней начисто отсутствовали закономерности. А здесь они имелись.
   Случайные знакомые вроде Яблонского или менеджеров крупных оптовых фирм меня забыли начисто. Приятели, с которыми связывали более-менее личные воспоминания, вспоминали не сразу, но после какого-нибудь «Лешка, ты что, опух? Мы на прошлой неделе вместе пиво пивали в „Граблях“!» вспоминали и начинали смущенно извиняться, ссылаясь на выбившую всю память работу или последствия вчерашнего пьянства. Пятеро вспомнили меня сразу — Котя, хотя тут, вероятно, сказывалось недавнее общение, три девчонки, отношения с которыми были более чем теплыми, и, совершенно неожиданно, один паренек из конкурирующей фирмы. С пареньком этим я общался не слишком уж часто… было в нем что-то такое… голубоватое, что ли…
   Я крякнул. Вот те на! История почти как в Котиных рассказах. Парень-то, похоже, и впрямь гей! А я, видимо, ему симпатичен. Вот потому и помнит…
   Почему-то мысль о том, что я являюсь объектом сексуальных фантазий голубого, меня потрясла больше, чем охвативший моих знакомых склероз. Я встал, дошел до магазинчика и купил пива. Продавщицы меня не узнали. Вернувшись на скамейку, я попытался сосредоточиться. Фиг с ним, с парнем, положившим на меня глаз. К вечеру и он меня забудет начисто, пра-а-ативный.
   Потом, наверное, забудут те девчонки, с которыми у меня были романы.
   Что дальше?
   Без работы. Без квартиры. Без друзей.
   Паспорт? Ну и что с того? Фальшивый. На рынке купил.
   А родители?
   Не вызовут ли они милицию, обнаружив меня в своей квартире?
   Я набрал папин номер. Вслушался в щелканье и потрескивание мирового эфира.
   — Да? — весело откликнулся папа.
   — Привет, это Кирилл, — сказал я.
   — Кто-кто? — не понял отец.
   — Кирилл! Ты что, родного сына не узнаешь?
   — Да слышно тебя плохо, Кириллка, — добродушно отозвался отец. — Не мобильная связь, а полевая почта… Как дела? Трудишься?
   — Тружусь, — ответил я, отхлебывая пиво.
   — Мать спрашивает — не болеешь?
   — Здоров как бык…
   — Все в порядке? Ничего не случилось?
   Так и подмывало ответить — «выгнали с работы, отобрали квартиру, а друзья меня забыли».
   — Все зашибись! Как отдыхаете?
   — Хорошо отдыхаем. Турки облизывают со всех сторон, но так и норовят лизнуть в бумажник, — весело ответил отец. — Зря не поехал.
   — Зря, — согласился я.
   — Ты просто так звонишь, что ли? Соскучился?
   — Ага.
   — Ну, через три… через четыре дня приедем. Мать тебе уже сувениров накупила.
   Я кивнул. Пара футболок с надписями вроде «Турция — страна веселых девочек», ритуально привозимая с морей ракушка, бутылка какой-нибудь анисовой турецкой настойки.
   — Пока, Кирилл, — продолжил отец. — У меня там денег на счету немного, а роуминг прожорливый.
   — Положить тебе? — спросил я.
   — Да ладно, не надо. Пока!
   — Пока, папа, — сказал я.
   Почему-то на душе было нехорошо. Вроде и узнали меня, и подарки везут…
   Не было уверенности, вот оно что. Если хватило суток, чтобы меня забыли все приятели, то родителям на это понадобится больше времени. Куда больше. Может быть, целая неделя. Но рано или поздно — я был почти уверен — забудут и они. Будут с удивлением натыкаться на мои фотографии… впрочем, кто поручится, что фотографии не исчезнут? Или вместо них окажутся совсем другие снимки?
   Что делать?
   — Мне нужен специалист, — пробормотал я. И сам себе кивнул. Да, мне нужен специалист. Человек, понимающий хоть что-нибудь в происходящем. Мент? Вряд ли. Адвокат? Да ни в жизни. Экстрасенс? Может быть. Творится что-то совершенно невообразимое. Экстрасенс… или священник?
   Я смущенно потрогал крестик, висящий на груди. Формально я — человек православный. И крещенный не в детстве, а во вполне сознательном возрасте. То есть как бы осознанно. В церковь захожу… порой… Раз в год даже к исповеди прихожу. Может, и впрямь — настала пора за помощью бежать к Богу?
   Ой беда какая… С Богом все сложно, на личную аудиенцию рассчитывать не стоит. Придется идти к его земным представителям. И что подумает любой здравомыслящий священник, а ведь они по большей части очень даже здравомыслящие, когда я расскажу ему свою историю?
   Правильно. Больной человек. В крайнем случае — одержимый. Меня, конечно, будут утешать. Посоветуют молиться. Возможно, даже вместе со мной помолятся.
   Но всерьез, конечно же, никто не поверит. Разве что совсем уж не-здравомыслящий батюшка. Но такой помощи мне не надо.
   На всякий случай я помолился. Стало чуть легче, как всегда, когда пытаешься переложить свою проблему на чужие плечи — и вроде как перекладываешь.
   Однако совет мне требуется реальный — и в этой жизни.
   Я снова набрал номер Коти.
   — Да? — отозвался герой литературного фронта.
   — Привет. Это Кирилл.
   — Э… Какой Кирилл?
   Процесс прогрессировал… и прогрессия явно была геометрическая.
   — Котя, я тебе звонил полчаса назад. Помнишь?
   — Ну… — неуверенно начал Котя.
   — Кирилл. Менеджер из фирмы «Бит и Байт». Мы же лет пять знакомы! Вчера вечером я к тебе приходил, мы две бутылки коньяка выхлестали!
   Долгая пауза.
   — Кирилл, ты можешь сейчас приехать? — спросил Котя.
   — Да, — с облегчением ответил я.
   — Приезжай. Только быстро. Что-то странное творится.
   — Правда? Я тоже заметил, — ядовито сказал я, вставая со скамейки.

4

   С транспортом мне сегодня везло. Я добрался до Коти минут через сорок. Позвонил в дверь.
   Котя открыл не сразу. И уставился на меня с нескрываемым любопытством.
   — Котя, это я, Кирилл, — сказал я. — Помнишь? Мы вчера…
   — Квасили… — пробормотал Котя. — Пока помню. Входи.
   И все-таки таращился он на меня нехорошо. Не как на чужого, но как на очень, очень странного знакомого.
   — Так ты помнишь? — уточнил я. — Происходит какая-то чертовщина. Стал звонить знакомым…
   — Пошли к компу, — сказал Котя. — Прочитай, что там написано.
   Я послушно прошел к компьютеру. На экране был открыт какой-то текст. Я вопросительно посмотрел на Котю.
   — Читай с самого начала, — велел он, плюхаясь на диван.
   Пролистав текст к началу, я послушно начал читать.
   «Индивидуальная тренировка.
   Семен Макарович, сорокалетний учитель физкультуры, внимательно смотрел на не по годам развитых восьмиклассниц, занимающихся в школьном спортзале. К нему подошла Юля и сказала:
   — Никак у меня не получается сесть в шпагат.
   — Значит, будет у тебя «тройка» в четверти, — ответил Семен Макарович. — Гибкости у тебя не хватает.
   Юля, признанная школьная отличница, побледнела.
   — Только не «тройка», Семен Макарович! Неужели ничего нельзя сделать?
   — Почему же? Можно. Зайди ко мне после занятий. Проведем с тобой индивидуальную тренировку по развитию гибкости…»
   Я посмотрел на Котю. Тот поморщился:
   — Это я халтурку одну делал, когда ты позвонил… дальше читай.
   Занимательная история сорокалетнего учителя и негибкой отличницы и в самом деле оборвалась. Так мне и не удалось узнать, какими методами старый нимфоман собирался развивать и без того не по годам развитую школьницу. Зато дальнейший текст касался уже напрямую меня.
   «Только что мне позвонил старый приятель Кирилл Максимов. Странное дело — я его не узнал. А ведь накануне мы с ним просидели весь вечер за бутылочкой коньяка…»
   — За двумя, — уточнил я.
   «Только когда он начал это напоминать, я его вспомнил. И вспомнил как-то странно. Вроде бы вчерашний день весь помню. И как работал, помню. И как выпивал с кем-то вечером — тоже. А вот с кем — совершенно из головы вылетело, пока Кирилл не позвонил. И лицо его с трудом вспомнил. И вообще — все, что с ним связано, в голове путается. Тут помню, а тут не помню».
   — Слишком много «помню», — сказал я. — За стилем не следишь, литератор.
   — Мне не до стиля было, — огрызнулся Котя. — Читай…
   Далее Котя довольно подробно описал нашу вчерашнюю беседу и мои злоключения. Прерывался текст на фразе: «И у меня сильное подозрение, что если бы Кирилл позвонил на полчаса позже и я не успел записать этот текст, то я бы его уже не узнал».
   Я вздохнул и повернулся вместе с креслом к Коте.
   — Пока о тебе думаю, — уныло сказал Котя, — вроде бы все нормально. Помню и тебя, и все, что с тобой связано. А вот стоит отвлечься… Я отошел, кофе себе сделал. Вернулся, собирался продолжать про учителя физкультуры. Смотрю — на экране какой-то левый текст! Стал читать. Снова вспомнил. Но… как в тумане все.
   — Котя, что происходит? — спросил я.
   — Ты сам все помнишь? — с надеждой спросил он.
   — Все. Это меня забывают. Родители вроде бы помнят, Анька… еще несколько девчонок…
   — Те, с кем у тебя наиболее крепкий эмоциональный контакт, — заключил Котя.
   — В смысле?
   — Те, кто тебя постоянно вспоминает. Это не дает им тебя забыть… ну, быстро, во всяком случае. Мы ведь все постоянно всё забываем. Это нормально. Если информация лишняя, если не используется, то мозг ее стирает… ну или откладывает куда-то в долгий ящик. У меня на компьютере такая же система стоит, периодически спрашивает: «Вы этой программой не пользовались уже полгода, она вам нужна или ее можно стереть?» Так что все нормально… только слишком быстро происходит. Будто у тебя склероз.
   — При чем тут я? Я все помню. Склероз у моих друзей.
   — Такого не бывает… — мрачно сказал Котя. — Слушай, Кирилл, ты хороший человек, очень мне симпатичен, но только я не собираюсь о тебе постоянно вспоминать. Ты это учти! А если вспоминать не буду — то забуду начисто. И никакие записки не помогут.
   — Я от тебя подвигов не требую, — пробормотал я. — Хочешь — сотру твои писульки и уйду?
   Котя некоторое время размышлял. Скорее всего чтобы потрепать мне нервы.
   — Нет, погоди. Мне интересно. Ты сегодня чем занимался?
   — Обошел толпу бюрократов… — начал перечислять я. Котя внимательно слушал, кивал. Потом спросил:
   — В церковь не пробовал сходить?
   Я вытаращил глаза. Котя воинствующим атеистом не был, но и в Бога не верил.
   — Ты чего?
   — А чего? Я не атеист, я агностик. А любой агностик теоретически допускает существование высших сил. Раз уж пошла такая мистика…
   — Нет, не ходил. Так… сам помолился… — с легкой стыдливостью признался я.
   — Надо сходить, — решил Котя.
   — Точно?
   — Точно. Потому что больше я никаких выходов для тебя не вижу.
   Мы помолчали.
   — Котя, мне нужна помощь, — сказал я наконец. — Может, и впрямь — мистика? У тебя нет знакомых экстрасенсов?
   — Откуда?
   — Ну… ты же сам, когда «не о», пишешь о всякой чертовщине… Общаешься…
   — Чего? Да я с такими же охламонами и общаюсь! Ты думаешь, я хожу по шарлатанам-экстрасенсам, а потом о них пишу? Ты еще предположи, что я с овчарками трахаюсь, а потом это описываю… Все из головы, Кирилл! Все это гонево на потребу публики! Нет никаких настоящих экстрасенсов… ну или я их не знаю…
   — Тогда мне и впрямь только в церковь осталось пойти, — сказал я.
   — Подожди. Знаю я, к кому пойдем.
   Я вопросительно посмотрел на Котю.
   — К Дмитрию Мельникову. А? Хорошо я придумал?
   — А ты что, с ним знаком? — удивился я.
   — О! И тебя склероз коснулся, — захихикал Котя. — Знаком. Не то чтобы очень, но Мельников — мужик внятный, компанейский. Только надо будет с коньяком прийти.
 
   Дмитрий Мельников был человеком редкой профессии. Вот уже лет двадцать он работал писателем-фантастом и, видимо, на этом поприще преуспевал. Во всяком случае, жил знаток инопланетных чудовищ и отечественных вампиров в новом высотном доме на Кутузовском, с чистым подъездом и бравым дедком-вахтером, судя по выправке и въедливому взгляду, служившим раньше охранником в лагерях.
   Квартиру Мельников имел огромную и богато обставленную, да и сам выглядел вполне благостным. Я всегда подозревал, что человек, герои которого зубами гнут арматуру, а пинком ноги прошибают бетонные стены, должен иметь не слишком-то геройское телосложение. Мельников и впрямь оказался человеком средних лет, среднего роста и средней плечистости — зато с изрядным брюшком.
   Котю, однако, он принял вполне благосклонно. Я тоже был удостоен рукопожатия с властителем дум наивных подростков и романтичных девиц.
   — Проходите в кабинет, ребята, — демократично предложил Мельников. — Хотите — тапки надевайте.
   Где-то в недрах квартиры звякала посуда, канючил что-то детский голос, тявкала собака. Но за массивными дверями кабинета сразу стало тихо. Что-то мурлыкал пижонский проигрыватель — весь прозрачный, так что было видно, как крутится внутри диск и перемигиваются наверняка ненужные, только ради эстетики понапиханные светодиоды.
   — А внутре у ней неонка, — пробормотал я.
   Мельников обрадованно уставился на меня:
   — О! Как приятно встретить образованного человека! А то до чего дошло — классику никто не помнит. Процитировал Стругацких без кавычек, сделал, так сказать, литературный комплимент — а читатели стали хвалить фразу как мою…
   Настроение у меня было и без того не очень.
   — По крайней мере у читателей хороший вкус.
   Мельников замолчал. Кажется, решал, не стоит ли обидеться и выставить меня вместе с Котей.
   Не выставил. Пробурчал:
   — К вкусу бы еще общую начитанность… Ну как можно упереться в одного автора и читать только его? Пусть даже меня!
   Котя хихикнул. Достал из пакета, на который Мельников уже успел покоситься, бутылку коньяка.
   — Понятно, — сказал Мельников. Открыл шкаф, в котором оказался бар — и не пустой. Извлек бокалы. Поставил на стеклянный журнальный столик возле дивана. Подумал и спросил: — Как я понимаю, вы не только пить пришли?
   — Очень нужна ваша помощь, — сказал Котя. — У Кирилла такая странная ситуация…
   — Я не издатель, — быстро ответил Мельников. — Могу подсказать, куда обратиться с романом…
   — Нет, что вы, Кирилл не пишет, — замахал руками Котя.
   На лице Мельникова отразилось явное облегчение. Он спросил:
   — А чем я тогда могу помочь? Единственное, в чем я профессионально разбираюсь, — это литература. Конкретизирую — фантастика.
   — История у Кирилла приключилась фантастическая… — начал Котя. — Да что я… Кирилл сам расскажет.
   Писатель-фантаст без всякого энтузиазма посмотрел на меня. Я вздохнул, сел на диван, взял в руки бокал с коньяком и начал рассказывать:
   — Вчера я пришел домой с работы. Живу один… ну, почти один, у меня собака есть…
   Минут пять писатель откровенно скучал. Потом на его лице появилось легкое любопытство.
   Странно — для того, чтобы пересказать самые наполненные событиями сутки из своей жизни, мне потребовалось всего четверть часа.
   — Хорошая история. — Мельников плеснул себе еще коньяка. — Э… так это замысел вашего…
   — Это случилось со мной на самом деле, — мрачно сказал я. Так и думал, что фантаст будет не лучшим советчиком. Фантасты в чудеса верят еще меньше, чем проститутки в любовь.
   — Дмитрий Сергеевич, так и есть, — подтвердил Котя.
   — Покажите мне ваш паспорт, — попросил Мельников.
   Я пожал плечами — ну чем ему помогут мои документы, — но все-таки достал и протянул паспорт.
   — Скажите, Кирилл Данилович… — изучая паспорт, сказал Мельников. — А как вы довели документ до такого состояния? В вашей ситуации…
   Выхватив паспорт, я уставился на страницу с фотографией. Паспорт как паспорт… Вот только… только очень бледный шрифт. И фотография — будто выцветшая. И страницы — хрупкие, пожелтевшие.
   — Еще вчера он был нормальный, — сказал я. — Глянь…
   Протянул паспорт Коте — тот с ужасом уставился на блеклые строчки.
   — Любопытно, — сказал Мельников с нескрываемым удовольствием. — Дайте-ка сюда…
   Он еще раз внимательно изучил паспорт. Пролистал. Хмыкнул.
   — Чего еще? — спросил я.
   — А вы знаете, Кирилл, что вы нигде не прописаны? — спросил Мельников.
   Страница с пропиской и впрямь оказалась пустой. Как я ни смотрел на нее — под ярким светом лампы, у окна, под углом и на просвет, — никаких следов штампа не было.
   — Тяжело в Москве без прописки, — вздохнул Котя. — Может, тебе временную регистрацию получить? Да шучу, шучу, успокойся!
   Мне было не до шуток. Я спрятал паспорт в карман. Посмотрел на Мельникова.
   — Итак, надо исходить из того, что ваш рассказ — правда? — спросил Мельников.
   Я кивнул.
   — И вы хотите моего совета… э… как человека, выдумывающего всякие неправдоподобные истории?
   Я снова кивнул.
   Мельников откинулся на спинку дивана, опер локоть на кожаную подушку. Задумчиво покрутил в руке бокал с коньяком.
   — Если бы я был Стругацкий А и Бэ, — начал он, — то я бы придумал так… Я бы придумал, что вы — человек совершенно ненужный в жизни, никчемушный… вы уж только извините, это все для примера…
   — Ничего, продолжайте, — попросил я.
   — И вот сама жизнь, сама реальность принялась вас исторгать из мироздания. Постепенно стираются все ваши следы — вначале бюрократические бумажки, потом воспоминания случайных знакомых, потом воспоминания друзей и родных… И кончилось бы это… — Он на миг задумался. Потом кивнул: — Кончилось бы это тем, что вы истаяли бы, превратились в неощутимого и забытого всеми призрака. Примерно так.
   — Спасибо, — сказал я, чувствуя странную сухость во рту. — А можно иные варианты?
   — Конечно! — радостно откликнулся Мельников. — Будь я Глобачёв, я бы предположил, что на Землю вторгаются инопланетяне. Таким хитрым образом они очищают себе плацдарм — вытесняют человека из жизни, стирают память о нем, подменяют бумаги… и ваше место занимает агент враждебной цивилизации. Кончилось бы все тем, что вы вступили бы с ними в борьбу, проникли бы на их планеты — и надавали всем по полной программе.
   Эта версия показалась мне более оптимистичной. Но в свои способности устрашать инопланетных захватчиков я не верил.
   — Будь я Заров, — продолжал Мельников, — то вы бы были маленьким мальчиком или наивным юношей. И вас бы испытывала на стойкость инопланетная цивилизация — не такая злая, как у Глобачёва, но тоже недобрая. Вы бы повзрослели и закалились в борьбе, надавали бы всем по полной программе, по случаю обрели всемогущество — но отказались бы от него по невнятным причинам.
   — Тут я уже пролетел, — сказал я. — По возрасту. Дальше?
   — Будь я Велесов, — задумчиво произнес Мельников, — то подобным образом вас готовили бы к переходу в иной мир — откуда вы и прибыли в младенчестве. А в мире том много разных богов, монстров и волшебников. Вы, пожалуй, были бы сам из рода богов или героев. И…
   — Всем бы надавал, — догадался я. — И занял подобающее мне место.
   — Ага. Но потом бы обнаружили, что существуют еще более крутые боги. И принялись бы воевать с ними…
   — Еще версии? — спросил Котя. Похоже, он любил фантастику — потому что сейчас довольно лыбился, глядя на Мельникова.
   — Будь я Охотников — то я бы ничего объяснять не стал. — Мельников злорадно улыбнулся. — Вам бы наваляли все кому не лень. Вы бы просто очень долго страдали, а потом поняли, что жизнь придется начинать с чистого листа. И заново добились бы всего в жизни и завоевали любовь забывшей вас женщины…
   — Что-то мне это не нравится, — признался я.
   Котя захохотал.
   — Будь я Чудов, — Мельников прищурился, — то были бы вы мачо. Интеллигент с тонким знанием психологии окружающих, но с манерами армейского сержанта. И злая девица облила бы вас дерьмом из ночного горшка, а менты бы долго били дубинками. До кровавых соплей. Но ваша сила духа все превозмогла бы.
   Котя прыснул.
   — Будь я супругами Иноченко, — Мельников на миг задумался, — то подобные гадости творились бы со многими людьми, регулярно, все бы их ждали и к ним готовились. Но вы, пожалуй, изначально были бы девочкой или юной девушкой. Кончилось бы все грустно, но оптимистично.
   Котя ржал в полный голос. Я невольно улыбнулся.
   — Будь я молодой и честолюбивый автор Вася Пупкин, то я бы поиграл с религией, — продолжил Мельников. — К примеру — сделал бы вас современным Иовом, которого Господь испытывает и осыпает бедами. Я бы еще ждал у вас проблем со здоровьем, милицией и преступным миром.
   — Совсем не нравится, — сказал я.
   — Будь я Дромов, то эпидемия стирания людей из реальности началась бы внезапно и во всем мире. Вы бы работали в спецслужбе и расследовали это дело — пока с вами самим не началось подобное. Объяснения я бы все-таки предложил, но не слишком убедительные — не в них дело.
   — Скажите, а если бы вы были Мельниковым? — не удержался я.
   Мельников вздохнул.
   — Будь я Мельников… а я и есть Мельников… то я смело написал бы роман с любым подобным сюжетом. Вы поймите, я ведь и сейчас фантазирую, предлагаю различные варианты… а для смеха провожу параллели…
   — Но все-таки? Что, по вашему мнению, более реально?
   — Да ничего! — Мельников залпом выпил коньяк. — Да не верю я в этих дурацких пришельцев, в этих богов и героев, в таинственные законы мироздания, страдания и прочую ерунду! И Велесов, и Дромов, и Иноченко — никто не верит. Все писатели-фантасты — очень здравомыслящие люди. Они просто развлекают людей. Ну… еще немного экстраполируют реальные житейские проблемы на фантастическую ситуацию — чтобы читать было интереснее. Так что все варианты возможны — и все нереальны.
   — Но со мной же что-то происходит, — сказал я. — Понимаю, вы не хотите мне поверить. Не можете. Думаете, что это розыгрыш… бред больного… Но допустите хоть на миг! Что мне делать?
   Мельников задумался.
   — Ну, для начала… В милицию вам идти поздно. Вас арестуют на всякий случай, и все… Держитесь тех, кто вас помнит. Близких друзей. — Он посмотрел на Котю. — Родителей. Подруг. Не давайте им забывать. Тяните время — все может измениться… Что еще? Постарайтесь найти какие-то документы. Свидетельство о рождении, а? Какие-нибудь справки в совсем уж случайных конторах… В кино не снимались? На телевидении не выступали? Домашние видеозаписи, фотографии… Сходите к врачу, заведите на себя медицинскую карту. Платные поликлиники паспорт требовать не станут… В церковь сходите! Помолитесь!
   — Пожалуй, мне только последнее и осталось, — сказал я. — Молиться.
   — Кирилл, — начал Мельников. — Я готов вам поверить. И скажу честно — мне страшновато при мысли о том, что вы не шутите. Ведь если такое случилось с вами, то может случиться и со мной. Но я не знаю ответа. Я не оракул. Я всего лишь писатель-фантаст. Могу посочувствовать, выпить с вами, дать пару дурацких советов. И все!
   — Вы извините, что мы так вторглись, — сказал Котя. Похоже, нутром почувствовал, что аудиенция окончена.
   Мельников встал, разлил остатки коньяка. Сказал:
   — На посошок?
   Я выпил без всякого удовольствия. Странное дело — вроде и не ждал никаких чудес, а все равно расстроился.