Эстерсону, конечно, подсовывают новый контракт, жирнее прежнего, сулят еще какие-нибудь небывалые льготы и возможности… Но тут Эстерсон берет - и отказывается. И еще раз отказывается. Проявляет ту самую твердость, которая у него, конечно, в характере есть. И идет гулять на все четыре стороны! Хоть в родную Швецию, хоть в дальние дали, да хоть к чоругам, никто ему и слова не скажет!
   Но Эстерсон, деморализованный неудачами с «Дюрандалем», сомневался в самом важном - в том, что всё будет хорошо. А Пес ему сомневаться помогал.
   Эстерсон был превосходным инженером. Да что там инженером! Он был великолепным генеральным конструктором! Но в людях разбирался скверно, бессознательно полагая их чем-то вроде некондиционных роботов. Песу не составляло труда выведывать у Эстерсона его планы, быть в курсе всех его тайных чаяний. Даже следить за ним было элементарно - ведь погруженный в свои думы Роланд никогда не оглядывался… Когда Эстерсон, подобно послушной марионетке, продумал и спланировал операцию «бегство с Цереры», Песу оставалось лишь прикинуться простачком и присоединиться к нему.
   Когда они брали на абордаж «Фрэнсис Бекон», Пес ликовал. Всё шло лучше некуда! Еще чуток, и Эстерсон - светлая голова и, без сомнения, один из лучших авиакосмических спецов Объединенных Наций - окажется в его чистых, холодных руках… Жаль только, Эстерсон не справился с «Дюрандалем» в самом конце их отчаянного полета…
   Путешествуя по лабиринтам воспоминаний, Пес тем временем неспешно, с расстановкой перебрал кольт. Почистил нарезы при помощи маленького подствольного шомпола, отщелкнул вбок барабан, вытряхнул гильзы из гнезд (ох уж эта добрая старая оружейная школа!) и зарядил каждое лоснящимся маслянистой смазкой патроном из коробки.
   Отчего-то вспомнилось, что лихие ребята в русских боевиках про старину называют патроны «маслятами». Теперь Пес наконец понял истоки этого жаргонизма.
   Барабан кольта шестисотой модели был восьмизарядным. Коробка - полупустой. Соответственно, в запасе у него осталось четыре «маслёнка».
   Затем для защиты от палящего солнца Пес соорудил себе панаму из рубашки (она лопнула на спине, ее было не жаль) и вдруг осознал, что насущные хлопоты… окончились.
   Инженер уселся на передний край плота, свесил ноги вниз и принялся всматриваться в зыбкую кардиограмму берега, в надежде разглядеть там… Ну хоть что-то занимательное: один-два действующих вулкана, желательно в стадии извержения, черную воронку смерча (его, конечно, пронесет мимо!), взлет могучего инопланетного звездолета или хотя бы падение загульного метеорита, сопровождаемое взрывом в мегатонну в силумитовом эквиваленте и вывалом девственных джунглей Фелиции на половине материка…
   Ни-че-го.
   Пес принялся насвистывать «Plynie Wisla, plynie».
   Плоты, влекомые капюшонами, с безмятежной гладкостью скользили вперед. Чавкала внизу водица. Ветер трепал края самодельной инженерской панамы…
   Эта идиллия сгинула за считанные секунды, когда ближайший плот-грассберг вдруг встал вертикально.
   Будто бы гигантская рыба заглотила наживку и теперь что было дури дергала поплавок - плот несколько раз исчезал под водой, но затем всё же появлялся вновь.
   Встревоженный Пес вскочил на ноги.
   Сквозь толщу воды угадывалось движение нескольких огромных существ.
   В двух из них худо-бедно распознавались сложившиеся пополам капюшоны. А вот другие…
   Эти другие всплывали из неведомых пучин, которых не достигают даже самые отважные солнечные лучи.
   Рассмотреть их толком Пес пока не мог, но резкие, порывистые броски серых теней, контрастирующие с элегантной плавностью движений капюшонов, ничего хорошего не обещали.
   Исчадия бездны атаковали внезапно.
   Инженер увидел, как один из капюшонов был распорот почти пополам одновременным молниеносным взмахом двух суставчатых лап. Капюшон попытался обвить врага своими недюжинными щупальцами. На мгновение Песу даже показалось, что смертельно раненому капюшону всё-таки удастся послать врагу поцелуй из могилы… Но тщетно. К бурым членистым конечностям присоединились еще две, и вот уже зеленые, на спутанную кудель похожие внутренности капюшона уносит течением в сторону далекого берега…
   Одновременно с этим под водой исчезли сразу три плота.
   Их явно влекла вниз чья-то злая воля.
   Капюшоны, ответственные за похищенные плоты, лихорадочно метались у поверхности, словно наседки, потерявшие своих цыплят. Аналогия с наседками навела Песа на объяснение происходящего. Точнее, он вдруг осознал это объяснение, оно как бы вошло в его сознание уже готовым.
   «Это только мой плот внутри пустой. А другие плоты - они полные… Но чем они могут полниться? Не рыбой же? Стали бы разумные капюшоны волочь в такую даль, не зная отдыха, какую-то рыбу, которую они, вдобавок, и не едят… Что же там такое в этих плотах?! Что интересует хищников из глубин? Скорее всего - детеныши. Ничего другого там и быть-то не может… Человеческие мамы катают по паркам оборчатые коляски. Капюшоны волокут за собой плоты из водорослей…»
   Вдруг он увидел маленькое по капюшоньим масштабам существо размером с сенбернара. Оно выглядело как… как увеличенный мяч для регби, покрытый множеством вертких нежных отростков, каждый длиной с человеческую руку. Отростки эти энергично, но крайне беспорядочно баламутили воду. Чувствовалось, что самостоятельно малыш не проплывет и километра. До стремительной, концентрированной мощи взрослого капюшона ему было далеко.
   Рядом с первым капюшончиком появился второй, еще более плюгавый. Оба счастливца, как видно, спаслись с похищенного монстрами плота. Влекомые инстинктом, они гребли к ближайшему грассбергу - на нем как раз сидел Пес. Детеныши привычно юркнули под водорослевый матрас и больше Пес их не видел…
 
   Вода вскипала то там, то здесь. На поверхность выбросило несколько оторванных, омертвелых щупалец. Но и враг нес потери - трое дюжих капюшонов на глазах у Песа вцепились в хищника с двух сторон и, приподняв его над волной, ловко оторвали ему все четыре монструозных клешни, схожих с паучьими лапами.
   Трудно было судить о балансе сил в этой схватке. Но даже Песу было очевидно, что капюшоны не обладают особыми преимуществами перед нападающими. А хищники, в свою очередь, не ставят перед собой целью одолеть всех капюшонов до единого и раздербанить все плоты. Им бы раздобыть себе мясца и поскорее убраться восвояси…
   Также, насколько понял Пес, капюшоны по каким-то причинам не были готовы преследовать агрессоров на глубине. Они предпочитали разбираться с ними в сносно освещаемом солнцем приповерхностном слое вод.
   «Надеются дезориентировать придонных хищников, привыкших к более высокому давлению и глухой сумеречной мгле, которая царит на шельфе?» - гадал Пес.
   «Я не я буду, если это не дварвы - самые опасные морские твари Фелиции!» - заключил он.
   В тот же миг пана Станислава обдало фонтаном соленых брызг - он бурно взметнулся позади плота.
   Пес резко обернулся, машинально вскидывая кольт.
   Его взору предстала фантастическая картина: невдалеке матерый, особенно крупный капюшон сцепился в смертельной схватке с хищником - сравнительно небольшим, возможно, молодым.
   Они нарезали круги и яростно, с буханьем и шумливым плеском, кувыркались, но, судя по всему, ни один не мог одержать верх - капюшон намертво зафиксировал клешни дварва и, хотя тот пробовал одолеть капюшона, впиваясь в него мягкими приротовыми педипальпами, покрытыми розовыми треугольными присосками, их силы было явно недостаточно, чтобы смертельно изувечить врага.
   Бог весть, сколько бы это продолжалось (другие капюшоны отчего-то в противоборство встревать не торопились), но тут загрохотал кольт.
   Стрелял Пес хорошо, никогда не жаловался. Все пули кучно легли в бугристую массу над мягкими педипальпами, которую инженер верно интерпретировал как голову дварва.
   Его стрельба возымела неожиданно быстрый эффект.
   Пес не взялся бы утверждать, что он убил хищника. Но именно его вмешательство положило конец затянувшемуся единоборству. Капюшон отшвырнул дварва, тот нелепо ударился о воду, сразу же потеряв одну клешню. Затем хищник кое-как собрался и, суетливо работая уплощенными хвостовыми щупальцами, пустился в бегство, на глубину.
   Трое доселе безучастно наблюдавших за поединком капюшонов тотчас бросились за ним.
   «Вряд ли беглец уйдет живым…» - подумал Пес, заряжая кольт последними четырьмя патронами.
   С рациональной точки зрения, и в этом Пес отдавал себе отчет, его вмешательство смысла не имело.
   Одним хищником меньше, одним больше… Патронов у него теперь почти совсем не осталось… А ведь их стоило бы придержать на случай угрозы непосредственно его, Песа, драгоценной шкуре! Но с точки зрения… ну, что ли, боевого товарищества (Пес улыбнулся этой внезапно посетившей его сознание словесной формуле) он всё сделал правильно. Вступился за своего. Помог ему победить… Не этому ли учит зороастризм, Первая Вера, ради которой его родители, восторженные неофиты Юстина и Томаш Чопики, покинули всё то милое и привычное, что звали домом и Родиной?
   «Смешно до ужаса… Раньше я считал „своими“ коллег по секретной лаборатории АСАФ на Церере. Теперь „своими“ для меня стали эти взбалмошные морские гады… Судьба человека, пся крев!»
   Спустя десять минут после нападения морское путешествие капюшонов продолжилось как ни в чем ни бывало.
   Пес, тоже понемногу успокоившийся, встал на краю плота, чтобы справить малую нужду.
   Тоненькая золотистая струйка, чертя баллистическую параболу, безмятежно соединялась с дрожащим аквамарином морской ряби.
   Вдруг журчание как бы удвоилось, упятерилось, удесятерилось.
   Пес поднял глаза.
   Ближайший к нему капюшон - возможно, тот самый, которого он спас, а может, и не тот, - приподнявшись над поверхностью, исторгал, при помощи одной из многочисленных складок своего тела, длинную тонкую струйку, узнаваемую копию струйки инженерской.
   То же делали и другие капюшоны.
   «Солидарность?!»
   Пес в голос загоготал.
 

* * *

 
   Настало утро - второе утро пана Станислава на Фелиции.
   Первым делом он бросил взгляд на запад - не подошла ли флотилия капюшонов вплотную к берегу? (Пес по-прежнему не оставлял надежд сбежать от своих спасителей - теперь он предпочитал называть их так - при первой же возможности.)
   Ничего подобного. Берег виднелся едва различимой серо-желтой фата-морганой, до него было километров восемь.
   «Ну что же, - подумал Пес, - позабочусь-ка о дне сегодняшнем, а завтрашний - пусть огнем горит!»
   Он открыл ящик с продуктами и обстоятельно наметил меню грядущего завтрака. Минеральная вода «Белозеро». Саморазогревающийся печеный картофель с салом по-деревенски. Салат из маринованной репы с изюмом. Рулеты «Вальдшнеп», как уверяла этикетка, из мяса болотной дичи.
   Пес никогда не жаловал русскую еду. И ставил вездесущие русские рестораны где-то наравне с китайскими - набившая оскомину экзотика, да еще и для пищеварения нелегкая. Но аппетит у него разыгрался зверский. Стоило ли перебирать харчами?
   В общем, он съел всё. И не отказался бы от добавки… если бы не вполне естественные соображения экономии. Сколько им еще плыть? Неделю? Две?
   Пес сыто поглаживал покрытый густой порослью живот, по-курортному развалившись в геометрическом центре плавучего острова, когда его слух уловил зарождение какого-то неясного, тревожащего звука.
   Повертев головой, Пес определил, что звук доносится с северо-запада.
   Там, в накаленном солнцем полуденном мареве, что вуалью висело над далеким берегом, чернела теперь маленькая оспина.
   «Вертолет!» - обрадовался Пес.
   Но сразу же одернул себя.
   Чему было радоваться, если любой бороздящий воздушные просторы Фелиции летательный аппарат был потенциально опасен? В лучшем случае он мог бы принадлежать ученым, в среднем - дипломатам Объединенных Наций. Ну а в худшем - корпоративной охране концерна «Дитерхази и Родригес», брошенной на поиски «Дюрандаля» и двух ценных беглецов.
   Но даже ученым и дипломатам попадаться на глаза было крайне нежелательно. Стоит ему, Песу, позволить спасти себя от капюшонов, и всё, пиши пропало, он станет частью их сложного учено-дипломатического сюжета. Его куда-то повезут, начнут расспрашивать, лечить, устраивать, конечно, придется им что-то объяснять, а значит, юлить и врать. Он справится, ведь он опытный, тренированный старый лис. Неисправимо лишь одно: так или иначе, это будет ихсюжет, сюжет ученых или дипломатов. А у него, пана Станислава, был свой.
   Вертолет шел прямо на них. Пес забеспокоился.
   Хорошо бы спрятаться. Но куда?
   Единственным решением было схорониться под островом-гнездом и переждать.
   Пес поморщился - как же не хотелось ему, обгорелому, измученному, лезть в прохладную воду! Опять вся одежда будет мокрой, суши ее потом! А если воспаление легких?
   Но вертолет приближался.
   Пес решился на компромисс. Он споро скинул брюки, стянул свитер и ботинки. Уложил всё это в ящик с едой и замаскировал его под особенно густой кочкой. И в одних трусах - на случай, если его всё-таки обнаружат (вот она - старомодная польская стыдливость!), - спустился в воду, держась за край плота.
   Остров-гнездо оказался многослойным.
   Восседая на нем сверху, заметить это было нельзя. Но от уровня воды при дневном свете открывался вид на несколько полостей-пещерок, укрытых под свесами из хвощевидных гирлянд.
   В одну из таких пещерок он и забрался, не без труда подтянувшись на руках. Едва успели его пятки скрыться, как вертолет с грохотом промчался прямо над гнездом.
   Пересилив детское желание съежиться и зажмуриться, Пес осторожно выглянул в просвет между плетением стеблей.
   Это был новехонький вертолет H-112 южноамериканского производства. Его винты, выполненные по соосной схеме, казалось, работают нехотя, с ленцой. На самом же деле они гнали воздух с такой силой, что плот ощутимо раскачало на поднятой ими волне.
   Пес хорошо знал эту машину. Одно из конструкторских бюро, принадлежащих «Дитерхази и Родригес», проектировало для него электронную начинку. На основании договоренности между родным концерном Песа и фирмой-производителем вертолета, «Дитерхази и Родригес» покупал его почти по себестоимости…
   Вертолет, что было свойственно его винтокрылому племени, развернул фюзеляж на девяносто градусов и продолжил лететь левым бортом вперед. В его правом борту, повернутом теперь к Песу, чернел проем раскрытой грузовой двери - там вертел головой летный наблюдатель. Поблескивали рачьими глазами нашлемные очки всережимного видения.
   «HERMANDAD», - кричала огромная белая надпись на хвостовой балке вертолета.
   «Эрмандадой» называлась корпоративная охрана нескольких крупнейших южноамериканских концернов.
   Пес когда-то слышал, что слово это древнее. В испанских городах времен Реконкисты так звали стражу, отличавшуюся бескомпромиссностью и особенной жестокостью…
   Теперь уже сомнений не было - это посланцы «Дитерхази и Родригес». Оперативность их появления на Фелиции можно было понять - за один день лишиться двух ведущих инженеров! Пес знал себе цену. И она была достаточно высока. Но цену гению Эстерсона он знал и подавно… Нет, так просто концерн «Дитерхази и Родригес» с создателем «Дюрандаля» не расстанется…
   «Ну давай, метла поганая. Покрутилась - и лети отсюда. Ничего интересного тут нет. Только дикие твари-капюшоны. Мигрируют со своими гнездами, набитыми безмозглыми личинками. Что с капюшонов взять? Они „Дюрандалей“ не строят…» - бормотал Пес.
   Но вертолет заклинаний шаманствующего инженера не слушался.
   Он продолжал кружить над флотилией, опустив остекленный нос. Словно бы принюхивался.
   Вдруг вертолет снизился так решительно, будто собрался сесть на одно из плавучих гнезд. В какой-то момент Песу показалось, и впрямь собирается.
   «Но это же идиотизм!» - недоумевал инженер.
   Вскоре экипаж вертолета продемонстрировал-таки настоящий идиотизм.
   Нет, они не сели на плот. Но…
   В дверном проеме недобро блеснуло оружие. Наблюдатель передернул затвор, опустил ствол автомата вниз и выпустил в воду длинную очередь.
   Зачем он это сделал? Насмотрелся запрещенных фильмов про морское сафари? Или просто от скуки?
   Последствия были самые катастрофические.
   Вода забурлила. В воздух взмыли десятки желтых щупалец.
   Некоторые из них промахнулись. Но тех четырех, что сумели вцепиться в правое шасси и костыль на хвостовой балке вертолета, было более чем достаточно.
   Спустя секунду накренившийся вертолет уже рубил лопастями воду. Еще мгновение - и он провалился вниз, почти не задержавшись на поверхности.
   Негромко ухнула смыкающаяся воронка. И всё. Никаких больше звуков - вертолет сгинул как-то совершенно буднично, без громких эффектов.
   Пес живо представил себе дальнейшую судьбу вертолета. К первому капюшону-охотнику присоединяются его друзья, они волокут несчастных эрмандадских дуроломов всё глубже и глубже… И в самом деле, если они с такой скоростью тащили упавший «Дюрандаль», то уж с вертолетом H-112, который легче истребителя раз в двадцать, они расправятся играючи…
   Вдруг Пес осознал, насколько же сильно он продрог.
   «Сейчас бы на солнышко…» - с тоской подумал он.
   Однако выбираться из укрытия ему было боязно.
   А вдруг вертолетчики что-то заметили?
   Вдруг успели передать товарищам координаты подозрительной с их точки зрения флотилии? И - Вэртрагна, охрани! - с минуты на минуту сюда нагрянут еще два, три, четыре вертолета, которые расстреляют весь этот плавучий цирк, а вместе с ним и Песа, из гранатометов?
   Однако капюшоны соображали не хуже Песа. Возможно, по-другому соображали. Но - не хуже.
   Покончив в вертолетом, они с утроенным усердием поволокли гнезда прочь. Причем, курс их движения изменился - теперь флотилия двигалась на северо-восток, уходя всё дальше от берега.
   Спустя час озябший и даже как будто похудевший на пару кило пан Станислав всё-таки отважился выбраться наверх.
   Он энергично растер свое мосластое тело колючим свитером, нахлобучил панаму и уселся на самую высокую кочку, подставив грудь и живот солнцу.
   Похрустывая печеньем в шоколаде, Пес поймал себя на странной мысли: после инцидента с вертолетом он стал относиться к капюшонам ну… почти как к друзьям.
   «Моя многоногая, многоглазая дружина…»
 

* * *

 
   Утром третьего дня Пес увидел его - броненосец.
   Нескладный корабль стоял вмертвую, будто вмороженный в штилевую водную гладь.
   Вскоре инженер разглядел раскидистое бурое пятно кораллового рифа. Но в первую секунду он не поверил своим глазам. Не может корабль стоять на воде вот так, монументом самому себе…
   Песу очень хотелось рассмотреть диковину вблизи, но он был уверен: у капюшонов другие планы. В самом деле, флотилия перемещалась параллельно побережью и даже, как показалось Песу, начала забирать мористее.
   Однако капюшоны всего лишь огибали прибрежную отмель, вдающуюся далеко в море широким рыжеватым клином. А обойдя ее, резко свернули на запад, к рифу.
   Да, они приближались к кораблю! Сердце инженера учащенно забилось.
   Вскоре у него уже не оставалось сомнений - корабль построен кем угодно, но не людьми.
   Начать с того, что корабль имел ядовито-зеленый цвет…
   Далее. Его нос украшала ростральная фигура, раскрашенная ярко-красными и лиловыми полосами. Кое-где краска облупилась, но общего воинственного пафоса это не портило. Фигура изображала местного аборигена-сирха с агрессивно встопорщенным спинным гребнем, сжимающего в лапах продолговатый предмет, в котором Пес с изумлением признал легкую дульнозарядную пушку. На Земле такие тысячу лет назад назывались фальконетами и отливались они из бронзы. Местные мастера пушечных дел тоже были знакомы с этим благородным сплавом.
   Самое удивительное, что корабль не был парусником. Не был он и гребной галерой.
   Над рифом возвышался самый настоящий пароход!
   Об этом однозначно свидетельствовали две черных конических трубы и огромные гребные колеса по бортам.
   «Пир духа», - взволнованно прошептал Пес, припоминая свои прогулки по Хосровскому политехническому музею. Он и другие школьники спотыкливо перебираются от экспоната к экспонату, вытаращив изумленные глазенки… Уютный щебет тетеньки-экскурсовода… Дивные истории о дромонах и каравеллах, корейских кобуксонах и русских колесных лодьях…
   О том, что пароход задуман как ужасающая машина смерти и разрушения, можно было судить отнюдь не только по фальконету в лапах ростральной фигуры.
   На возвышенном юте, помимо непропорционально высокого ходового мостика со штурвалом, виднелся коренастый автоматический гранатомет с мощным то ли пламегасителем, то ли дульным тормозом.
   На центральной надстройке перед дымовыми трубами торчал здоровенный черный ствол в помятом, а местами и напрочь сорванном теплоизоляционном кожухе. Пес в очередной раз не поверил своим глазам, но был вынужден признать, что видит перед собой одну из серийных моделей флуггерной лазерпушки середины прошлого века.
   Картину дополняли несколько бронзовых фальконетов, щедро разбросанных по полубаку и носовому помосту подле ростральной фигуры.
   Ну и главное: это был не просто пароход, а броненосный пароход, канонерская лодка, монитор, черт возьми!
   Борта корабля - метра на два с половиной над ватерлинией - покрывали щедро разлинованные зелеными потоками патины медные листы. На уровне верхней палубы корабль ощетинился частоколом кованых прутьев, чьи хищно загнутые вниз острия сулили большие неприятности гипотетической абордажной партии. Впрочем, по правому борту на полубаке и в корме частокол имел изрядные прорехи. Там же были грубо выломаны некоторые доски обшивки. Как видно, какой-то особенно упорной абордажной партии всё же повезло.
   Когда плот, на котором путешествовал Пес, оказался у самого края рифа, из воды высунулся крупный капюшон.
   Он посмотрел на инженера со значением.
   - Ты хочешь, наверное, спросить, нравится ли мне эта штука? Нравится, отличная! Спасибо, что показали! - В тот момент инженер еще был уверен, что капюшоны попросту развлекают его, своего найденыша и пленника, редким зрелищем.
   Вместо ответа капюшон выпростал два щупальца и, аккуратно подхватив инженера под мышки, перенес его… прямиком на палубу броненосца!
   Ах, как приятно было стоять на твердых, надежных досках! Пусть и выструганных инопланетными руками или, точнее, лапами…
   Пес несколько раз подпрыгнул на месте, по-мальчишечьи, озорно улыбаясь.
   Щупальца кротко убрались восвояси.
   Пес решил, что капюшоны вот-вот уплывут.
   «А почему бы и нет? Спасли чужого, ну то есть меня. Доставили его в „естественную“, то есть техногенную, среду обитания… И айда по своим капюшоньим делам!»
   Не тут-то было.
   - Спасибо! - Пес растроганно помахал капюшонам рукой.
   Из воды высунулось под два десятка щупалец. Они помахали ему в ответ.
   - Вы оказались славными ребятами! - не унимался пан Станислав.
   Как бы в подтверждение справедливости последних слов, на палубу броненосца шлепнулся давешний ящик с надписью «Лазурный Берег», а в придачу к нему еще один, такой же.
   - И кормите вкусно! - добавил Пес, усаживаясь на новый, запечатанный ящик.
   Сцена дружеского прощания, однако, затягивалась. Капюшоны не двигались с места. И Пес решил, что беды не будет, если он прогуляется по вверенному ему судну.
   Найти вход в трюм оказалось сложнее, чем он думал. Органичные для человеческой корабельной архитектуры палубные люки на полубаке здесь отсутствовали напрочь. Зато нашлась дверь в центральную надстройку.
   Пес отворил ее и сразу оказался в просторном помещении, отделанном по дикарским понятиям шикарно. Его стены были обиты тканью - частью выцветшей, частью съеденной грибком, но даже в таком виде несшей следы узоров и вышивки.
   Пол помещения был застлан циновками, по углам томились пухлые колбасы тюфяков. Один из них был разорван - соломенные внутренности бесстыдно лезли наружу.
   В центре, на ноге-тумбе, покоилась массивная резная чаша из розовой древесины. На ее краях висели черпачки. Пес ковырнул ногтем растрескавшуюся белую субстанцию, которой была на треть наполнена чаша.
   «Наверное, еда», - догадался он.
   На одной из стен висела табличка.
   С виду простецкие, а на деле очень непростые часы инженера, в которых переводчик был, пожалуй, самой безобидной потаенной подсистемой, услужливо сообщили, транслировав с языка аборигенов: «Это место угодно доброму сирху Качак Чо».
   Пес наморщил лоб.
   «Кто таков этот добряк Чо? Святой? А может, царек? Или генерал?»
   В задумчивости Пес повернул табличку на гвоздике. А вдруг там, за ней, тайник?
   Но нет. Табличка всего лишь скрывала срам незалатанной дыры в красивой обивке…
   Обследовав кают-компанию - так инженер окрестил помещение с чашей, он прошел через дверцу в соседнее, кормовое помещение надстройки. Эта небольшая каморка с четырьмя лежаками - парами один над другим - служила заодно тамбуром, из которого одна лестница вела наверх, на крышу надстройки, а другая - вниз.
   Это и был искомый вход в трюм.