Пес осторожно спустился по лестнице, которая страдальчески постанывала при каждом его шаге, и оказался в низеньком трюме.
   В нем, вероятно, царила бы кромешная тьма - иллюминаторов не было вовсе, - если бы не обширный пролом по левому борту, через который проникали солнечные лучи.
   «Сирхи определенно с кем-то воевали!» - заключил Пес, исследуя разбитые в щепу края пролома.
   В том, что корабль построили именно сирхи, уже не было сомнений. Два мумифицировавшихся трупика на трюмной палубе принадлежали, несомненно, коренным обитателям Фелиции. Один был вооружен куцей алебардой, другой мушкетом.
   - Вояки… - промолвил Пес. - Железная гвардия…
   Сундуков с сокровищами и бочонков рома, которым, если верить старинным романистам, полагалось в живописном беспорядке наполнять трюм всякого покинутого корабля, Песу отыскать не посчастливилось. Впрочем, рому нашлись аналоги - во множестве лубяных баклажек томилась загустевшая белесая жидкость, в точности похожая на ту, что пан Станислав обнаружил в миске посреди кают-компании. А в амплуа сундуков с сокровищами выступали тяжеленные, армированные обрезиненными железными прутьями армейские ящики.
   Пес сразу открыл один из них.
   Цинковые коробки с магазинами к стрелковому оружию. Баллоны жидкого пороха. Пеналы с мелким инструментом.
   «Богато!» - осклабился Пес.
   Соседний ящик хранил боеприпасы к автоматическому гранатомету - похоже, тому самому, который грозно горбатился над ютом. Туда же были небрежно заброшены неведомой рукой гранаты россыпью, сигнальная ракетница, старенький ноктовизор.
   Войдя во вкус, инженер вскрыл все ящики до единого. Не столько из любви к стрелковому оружию, сколько в надежде, что в одном из них - ведь бывают же чудеса! - сыщется бутылка водки. Ну или хотя бы виски. В крайнем случае вина - на Церере Пес не жаловал его по причине внезапно диагностированного воспаления поджелудочной, но теперь ему было плевать на этот медицинский вздор!
   Увы. Алкоголя на борту не оказалось.
   - Сирхи всё вылакали… к-котяры… - проворчал Пес с нервным смешком.
   В качестве маленького утешения инженер выбрал себе в одном из ящиков кургузый автомат с клеймом Директории Азия - усатый змеевидный дракон сонно обворачивается всем своим щуплым телом вокруг дородной пятиконечной звезды.
   Кстати сказать, больше азиатского оружия в арсенале не было. Преобладали немцы, шведы и южноамериканцы.
   «Но где сирхи всего этого набрали в своем богоспасаемом захолустье? - размышлял Пес, осматривая находки. - Хотя, в сущности, легко вообразить… Те же трапперы. Прилетели охотиться на капюшонов… или что здесь еще?… А капюшоны хвать их флуггер за хвост, как позавчера вертолет. Или проще. Банальное крушение. Оружие у них почти столетней давности. Флуггеры, небось, немногим моложе… В итоге отказ реактора, машина - вдребезги, экипаж - всмятку, а оружие целехонько…»
   Обследовав трюм до самого носа, Пес вернулся к лестнице.
   Дальше в корму, по его представлениям, должно было располагаться котельное отделение.
   И действительно, неприметная дверца-люк привела инженера в освещенный через зарешеченные узкие оконца отсек с примитивной сирхской машинерией.
   Сквозь слезящийся от умиления прищур Пес глядел на коленчатые трубы, шатуны, кривошипы, на закопченные топки.
   Чем это отличается от земных паровых машин семисотлетней давности, он понять не мог. Более того, чем дольше он рассматривал чудо-технику, тем сильнее крепла в нем уверенность, что слухи о получении сирхами некоторых земных ретротехнологий из рук давно запрещенной североамериканской секты просперитов не лишены оснований…
   «А чем они, интересно, всё это дело кормят? - спросил себя Пес. - Неужто угольком?»
   Ответ - в виде высоких поленниц с дровами - отыскался довольно быстро.
   Правда, дрова оказались совсем сырыми - створки бункеровочного люка были распахнуты настежь, а в козырьке надстройки над ним зияли изрядные дыры. Стало быть, ливни постарались.
   Конечно, Песу хотелось знать, работает ли паровая машина. Но выяснить это доподлинно можно было лишь располагая сухим топливом и, между прочим, пресной водой в баках питания котлов.
   Пресную воду можно было на худой конец заменить и морской. Пусть и с катастрофическими в итоге последствиями, но - можно. А вот сухие дрова заменить было нечем.
   «Придется сушить».
   Следует заметить, у инженера не было никаких особенных планов на этот курьезный пароход. Даже если машины работают, куда и как на нем плыть? Ведь судно крепко сидит на рифе…
   Песа влекла деятельность как таковая. Деятельность как противоположность безделью, которым он успел смертельно пресытиться за проведенные в открытом море дни.
   Инженер набрал дров, не слишком много для первого раза, чтобы не рухнул хлипкого вида трап, и полез наверх. С облегчением свалил дрова на полуюте. Бросил рассеянный взгляд в сторону моря. Что там капюшоны?
   Капюшоны были на месте.
   Пес помахал им рукой. Те ответили.
   - Чего вы ждете, друзья мои? - недоумевал Пес.
   Итак, пан Станислав принялся таскать охапки дров и раскладывать их на корме. А когда весь ют оказался заполнен, задействовал крышу надстройки.
   Затем он от души отобедал, устроившись на тюфячках кают-компании. Потом сгустились сумерки, и Пес заснул счастливым сном ребенка, обнаружившего под нарядной новогодней елкой действующую модель старинного парохода.
 

* * *

 
   Пес проснулся необычайно рано, на рассвете.
   Солнце еще не успело выбраться из-за горизонта. Было свежо и тихо.
   Пес энергично растер припухшие со сна щеки ладонями и вышел из кают-компании. Спать на сирхских тюфячках оказалось довольно удобно, по крайней мере, во много крат удобнее, чем на колючем мху острова-гнезда. Потянулся. Сладко зевнул.
   Опершись о борт броненосца, он глянул вниз.
   Был отлив. Вода обнажила верхи рифа, образовав своего рода Финляндию в миниатюре. Роль суши выполняли макушки коралловых образований, складывающиеся в причудливые узоры. А в роли пресловутых десяти тысяч финляндских озер выступали лужицы и крошечные лагуны в лунках и углублениях между кораллами. В них копошилась всевозможная вредная мелюзга.
   Проследовав вялым взглядом вдоль этой Суоми, Пес обнаружил, что ее край почти вплотную примыкает к берегу.
   Стоит перейти вброд или в крайнем случае переплыть неширокую протоку, отделяющую риф от земли, и окажешься на континенте.
   Вдруг Песу стало обидно - он давным-давно на Фелиции, а еще не сделал по суше ни одного шага.
   «Нужно срочно исправить это досадное упущение!»
   Позабыв про завтрак, он обулся и, прихватив для уверенности китайский автомат, спустился в трюм. Подобрался к длинной пробоине по левому борту, выглянул из нее и удостоверился, что при должной физической сноровке (а она у Песа была) можно покинуть пароход, не прибегая даже к помощи веревки.
   Что он и сделал.
   И вот уже захрустели под рифленой подошвой инженерского ботинка пустые крабьи панцири и бесчисленные раковины.
   Он вышел из тени корабельного корпуса. Лучи восходящего солнца позолотили далекий пляж, усыпанный пегими валунами. Он показался инженеру таким желанным!
   Но не тут-то было.
   Пан Станислав не сделал и трех шагов - желтое щупальце капюшона, вынырнувшее из-за броненосца, загородило ему дорогу.
   Его поставленный вертикально кончик предупредительно покачивался.
   - А я думал, вы спите… - пробормотал Пес. - А вы не спите…
   Он попробовал обойти щупальце.
   Без толку - щупальце с мягкой непреклонностью сдвинулось вместе с ним.
   - Ладно… Вашу мысль я понял. Больше с броненосца ни ногой.
   И, вздохнув, Пес принялся карабкаться назад, в пробоину.
 

* * *

 
   «Раз на берег не получается, буду развлекаться здесь…» - постановил Пес, молодцевато расхаживая по палубе.
   А что может быть лучшим развлечением для мужчины, нежели возня с оружием?
   Первым делом Пес взлетел на крышу надстройки и осмотрел флуггерную лазерпушку, которая, по замыслу сирхов, олицетворяла главный калибр корабля.
   Ирония судьбы заключалась в том, что величавая, старательно водруженная сирхами на капитальный самодельный станок пушка не могла поджарить даже воробья.
   Она вообще не работала.
   И то сказать, на борту флуггера такие пушки обслуживаются сложнейшей энергосистемой, запитываемой от бортового термоядерного реактора. От чего запитывать ее на пароходе? От огней святого Эльма?
   Вспомнив об огнях святого Эльма, которые, как известно, загораются на клотике топ-мачты, Пес задрал голову и поглядел на родную мачту броненосца, увенчанную хлипкой наблюдательной площадкой. Такую площадку любой заправский морской волк, конечно же, величает марсом.
   Туда инженер прежде не забирался. Почему бы не забраться сейчас?
   Опасливо прислушиваясь - выдержит ли деревянный скоб-трап, ведь сирхи значительно легче людей, да вдобавок, как и земные коты, не слишком чувствительны к падениям с высоты, - Пес вскарабкался на марс.
   Оттуда открывался захватывающий вид.
   Фрезерованное округлыми лагунами побережье.
   Прямо по курсу коричневые покатые горы сошлись на водопой и тянут, тянут к воде свои мощные выи…
   И не менее полусотни капюшонов при трех десятках плотов-грассбергов по правому борту корабля.
   Опираясь о перильца марса, Пес закричал:
   - Э-ге-гей, хвостатые! Много же вас, оказывается…
   Капюшоны сосредоточенно возились вблизи рифа. У Песа сложилось ощущение, что они чего-то ждут. Может быть, от него. Может быть, вообще… Какой-то особой погоды?… Или, допустим, редкого небесного явления?…
   Любование пейзажами быстро наскучило прагматику-Песу и он спустился. Отправился на бак, разбираться с теми штуковинами, которые он давеча обозначил для себя как фальконеты.
   Это были весьма примитивные орудия калибром в пару дюймов, из которых явно предполагалось стрелять ядрами либо мелкой картечью.
   Пес поискал глазами что-нибудь похожее на кранцы и обнаружил несколько плетеных корзин с крышками, прилепившихся к фальшборту. Там его дожидались каменные ядра, каждое размером с небольшое яблоко, картузы с порохом, начисто, впрочем, отсыревшим, и сопутствующая канонирская принадлежность: пыжи, шуфлы, запалы.
   Конечно, Пес не отказался бы пальнуть из музейного вида фальконета. Увы, без пороха это было невозможно, а экспериментировать с «жидким порохом» земного производства Пес не рискнул - можно ведь и без головы остаться… Однако желание выстрелить хоть из чего уже овладело праздной душой пана Станислава.
   Он почти бегом переместился на корму, к автоматическому гранатомету.
   В отличие от флуггерной лазерпушки это было обычное пехотное оружие.
   Пес не имел практики обращения с подобными. Полных два часа, благо время у него было, он потратил на изучение, разборку и чистку убийственно запущенного агрегата.
   Судя по всему, сирхи стреляли из него, и немало, но заботой о железяке себя не утруждали. (Да и вообще, земные представления о врожденной чистоплотности кошачьего племени к сирхам были явно неприменимы - об этом свидетельствовала, в частности, и густо устланная линялой шерстью кают-компания.)
   Гранатомет достался Песу с переклиненным механизмом автоматики и невыстреленным унитаром.
   «Не исключено даже, - меланхолично подумал инженер, - патрон заклинило в том бою, который стал для броненосца роковым. А может, и сам бой стал роковым именно оттого, что оружие заклинило в самый ответственный момент и неведомый враг ворвался на борт…»
   Труды инженера принесли плоды.
   Перебранный до последней пружинки и прилежно вычищенный гранатомет был торжественно оснащен свежей двадцатизарядной лентой, принесенной из трюма.
 
   Исходя из градуировки прицела, эффективная дальность стрельбы составляла три с половиной километра.
   Чтобы не нервировать капюшонов стрельбой в воду, Пес прицелился в скалу, которая одиноким зубом возвышалась над расплывшейся песчаной дюной в полукилометре от берега.
   Переключатель режимов стрельбы он благоразумно выставил в положение «очередь по три».
   Поэтому, когда он дернул за спусковой рычаг, скорострельный монстр сожрал только три гранаты, а не сразу пол-ленты.
   Поскольку Пес не принял поправку на ветер, а расстояние было всё-таки заметным, очередь легла метров на тридцать левее цели.
   На месте взрывов взметнулись песчаные султаны.
   Спустя несколько секунд долетело барабанное «бум-бум-бум». С характерным звоном мелкие осколки рикошетировали от скалы.
   «Машинка что надо… Из такой можно… да что угодно. Хоть бы и стадо капюшонов в мясной полуфабрикат переработать… А что? Развернуть орудие… Конечно, практического смысла в этом мало. Сбежать они мне всё равно не дадут. Расстреляю пятерых, ну пусть десяток, а сколько их там, в океанских далях еще? И ведь наверняка мстительные, как дэвы!» - лениво размышлял Пес.
   Но дело было даже не в рациональных аргументах вроде «есть смысл», «нет смысла». И не в этических соображениях. Пес не испытывал жалости к негуманоидам (да и к гуманоидам испытывал ее отнюдь не всегда). А в том, что Песу было любопытно. Страстно желал он узнать сокровенный смысл происходящего. Зачем умные морские капюшоны затеяли всё это? Ведомые какими планами спасали его, кормили, транспортировали?
   Пес учился быстро. Он нашел на прицеле верньер ввода поправок, подкрутил его сообразно своей интуиции, прицелился вновь.
   Вторая очередь легла в основание скалы, вырвав из нее несколько порядочных отломков.
   - Э-ге! - обрадовался Пес.
   Оставшихся в ленте зарядов ему как раз хватило на то, чтобы целиком удалить скалу из рыхлой десны прибрежной дюны.
   Пес настолько увлекся стрельбой, настолько был упоен новой ребяческой забавой, что не замечал ничего вокруг.
   Он поглядел в сторону моря, лишь когда расслышал в наступившей тишине негромкий ритмичный плеск.
   - Это, надо полагать, аплодисменты? - Пес скользил взглядом по штрихованным всхолмьям желтых капюшоньих тел. Те, выбравшись из воды «по грудь», восторженно колотили щупальцами по налитой солнцем волне.
 

* * *

 
   Прошло два дня.
   Пес отменно освоился на броненосце. Теперь он знал все его закоулки и мог по памяти перечислить содержимое многочисленных ящичков, корзин-кранцев, лубяных тубусов и шкафчиков.
   Ему даже начало казаться, что он сам спроектировал этот корабль. И более того - построил…
   Жизнь его, как рассеченный лихим пехлеванским палашом арбуз, развалилась строго напополам - «до броненосца» и «на броненосце». И первая ее часть, та самая, которая «до», с каждой секундой казалась всё более ирреальной, всё дальше уплывала куда-то в туман небытного.
   Не теряя времени даром, Пес заделал прорехи, через которые дожди подтапливали котельное отделение корабля.
   Дрова быстро высохли на крепком морском ветру, и Пес перенес их вниз, сложив аккуратными поленницами вокруг топок.
   Пану Станиславу удалось разжечь топки, развести пары и, спустя полтора часа, он недрожащей рукой повернул главный вентиль.
   Весь корабль - от транца до ростральной фигуры сирха - отозвался разнобоем новых звуков. Он скрипел, потрескивал, кудахтал, ныл и, кажется, даже смеялся тихим кашляющим смехом (это клокотала вода в трубах).
   Пес опрометью выбежал на палубу, где его ждало отрадное зрелище: колеса, чьи шлицы даже в самом нижнем положении еле-еле касались воды, начали свое медленное вращение, оглашая окрестные бухты хриплым визгом.
   «Надо бы смазать!» - по-хозяйски подумал Пес.
   Остаток дня он провел в беличьих метаниях по судну. Тут заделать, там замазать, здесь трап этот дряхлый подновить…
   Зачем чинить трап, Пес не мог толком объяснить даже самому себе.
   К ночи он так умаялся, что заснул прямо в машинном отделении, положив голову на плоский ящик из-под треноги гранатомета.
   Сон его был тревожным. Видения лавинами сменяли друг дружку: из детского сада имени Сахаджа Барбази он, как был в школьном комбинезончике и красной шапочке отличника, перемещался прямо в сияющий перламутром огней бар станции «Боливар» на Церере, прямехонько за столик к конструктору Эстерсону, чтобы вставить какую-нибудь глубокомысленную фразу в бесконечный разговор, а оттуда, непонятно где сменив платье, перелетал в эпицентр экзаменационной кутерьмы, под своды Краковского политехнического, в руке - фломастер, под локтем шуршат тестовые задачи, над плечом нависает сердитый пан экзаменатор…
   Его разбудил грохот обрушившейся поленницы.
   Броненосец заскрипел всем корпусом. Где-то совсем рядом теперь слышался певучий плеск волн.
   «Прилив», - сообразил Пес.
   Затем последовал еще один толчок, мощнее прежнего, и размаянный сном инженер едва удержался на ногах.
   «Да что тут вообще творится?!»
   Он выбрался наверх, в глухую предутреннюю ночь.
   Далеко на западе закатывалось за горизонт яркое звездное скопление Тремезианский Лев. Почти точно в зените светился спутник Фелиции со смешным именем Ухо-1.
   Солнце еще только собиралось всходить, почти ничем, за исключением тонкой белесой нити на востоке, не обнаруживая своих намерений.
   Пес оперся о планширь и заглянул под правый борт.
   Воды заметно прибыло. Теперь волны цепляли ватерлинию.
   Капюшоны, и это Пес заметил сразу, тоже интересовались ватерлинией. По крайней мере в окрестностях броненосца их было не менее десятка.
   Их великанские щупальца, при виде которых у Песа, невзирая на все новорожденные дружеские чувства, всякий раз мороз пробегал по коже, шарили по днищу и бортам парохода, как бы обнимая его.
   Рывок…
   Теперь Пес понимал - это капюшоны перемещают корабль.
   «Пытаются, что ли, снять с рифа? Хотят, чтобы я проявил себя как полноценный мореход? Очередное развлечение изобрели?»
   Прибывающая вода помогала капюшонам. Спустя полминуты массивная, казавшаяся неподъемной туша корабля вдруг качнулась на нос и ловко заскользила вперед. Хрустело коралловое крошево, скрежетала медь.
   Пес видел, как целая чащоба щупалец, обвив железные шипы на баке, энергично помогает кораблю.
   Наконец корма грузно плюхнула в воду, громыхнул сорвавшийся со станка фальконет, и инженер понял: корабль свободен.
   «Ни минуты покоя… Прямо „Остров сокровищ“ какой-то…» - подумал Пес, припоминая книгу из своего далекого и странного двуязыкого детства.
 

* * *

 
   Солнце стояло высоко.
   Пес развел пары, и теперь броненосец, проворно шлепая шлицами колес, шел за стадом капюшонов на север.
   Зачем шел? Пес не знал. Он просто включился в эту игру с неясным (да и существующим ли в принципе?) выигрышем, по правилам которой нужно было делать то, чего хотят капюшоны.
   Штурвал корабля находился на юте, на возвышающемся мостике. С точки зрения мореходства это было не очень-то удобно. Пес предпочел бы стоять за штурвалом на главной надстройке, в том самом месте, где сирхи водрузили свою культовую лазерпушку. Обзор оттуда по курсу корабля был значительно лучше.
   Однако Пес понимал, чем обосновано решение сирхских архимедов. Дело в том, что устроить надежную передачу усилия от штурвального колеса на перо руля не так-то просто. Чем ближе к корме стоит штурвал, тем надежнее сцепка.
   В этом архитектурном неудобстве, однако, был для Песа и приятный момент. Штурвал находился в нескольких метрах от лаза в котельное отделение. А поскольку должности штатного кочегара и капитана на этом судне были вынужденно совмещены, такое расположение значительно сокращало маршрут Песа между рабочими местами.
   К счастью, топки у броненосца были достаточно приемистыми, а автоматический клапан перепуска избыточного давления - исправен.
   Характер побережья тем временем изменился.
   Скалистые горы, которые давеча Пес разглядывал, подступили к самой воде. Они дерзко вдавались в океан, образуя эпической красоты мыс.
   Капюшоны явно держали курс на траверз этого мыса.
   Что там, за ним? Может, столица сирхов с небоскребами из бамбука и глинобитными автострадами для паровых экипажей? А может, секретная база чоругов, которые, чем черт не шутит, давным-давно наладили контакт с капюшонами как собратьями по исходной среде обитания? Хотя, если сравнивать анатомию, со стороны чоругов было бы логичней дружить с дварвами. «Так сказать, клешня в клешне…»
   В одну из немногих свободных от насущных мореходных хлопот минуту Пес обратил внимание на то, что колер морской воды также разительно изменился.
   Если раньше океан казался черно-синим, с редкими промоинами голубого и лилового, то теперь вода приобрела цвет старой, с прозеленью, бирюзы. Стало мельче, кое-где даже можно было разглядеть дно, над которым ходили упитанные косяки серебристых рыбин.
   Из-за мыса дул сильный ветер, неожиданно теплый, даже какой-то пахучий. Причем пахнул он вовсе не дохлой рыбой и йодом, а… нектаром? тяжелой сладостью цветущих деревьев?
   Пан Станислав с наслаждением раздул ноздри, вбирая в легкие этот благоуханный ветер.
   Он с опаской косил влево, на каменные банки в белопенной вате, которые, как поросята свиноматку, окружали зазубристый мыс.
   Не имея ни малейшего представления о местной лоции, Пес старался держаться строго за флотилией капюшонов. Уж эти-то фарватер знают.
   Вот все они начали забирать вправо и Пес сразу же отрепетовал их маневр. Как ни странно, броненосец сирхов показывал завидные мореходные качества. Он хорошо лежал на курсе, держал удар боковой волны и отлично слушался руля.
   Покачиваясь, мыс пополз, или, как говорят на флоте, «покатился», влево.
   Открывшаяся в зыбком мареве панорама Песа впечатлила.
   За мысом лежала обширная лагуна. Дальний берег ее сплошь зарос деревьями - эту породу Пес видел на Фелиции впервые. Высокие, гладкие, как будто пластмассовые стволы, змеящиеся синусоидами ветви, мясистые глянцевитые листья-сердца. «Опушка» леса уверенно наплывала на лагуну - первые ряды деревьев стояли прямо в воде, а их корни, зеркальные отражения ветвей, врастопырку торчали над приплеском.
   Всё это буйно цвело и благоухало.
   Вокруг соцветий - пышными эдемскими гроздьями они свисали с изгибающихся ветвей - вились мириады пестрых бабочек и тучи насекомых поскромнее.
   «Сволочи! Ну кто просил их закрывать Фелицию для колонизации? Подумаешь, сирхи! Какой курорт мог получиться! Да Чахра померкла бы! Понастроили бы отелей… Бассейнов нарыли… Бары на пляжах… Танцплощадки… Морелечебницы… И сирхи бы не пропали… Работали бы барменами… уборщиками… да хоть бы и аниматорами! Так и вижу рекламный буклет: „Навруз на планете говорящих котов!“ Эх…»
   С райским благообразием лагуны резко контрастировала грязно-черная дамба непонятного происхождения. Она тянулась от южного мыса к вылизанному волнами каменному лбу на противолежащем северном мысу.
   Неровный верхний край дамбы выходил из воды метра на два-три. Его поверхность была покрыта крючковатыми наростами, каждый толщиной в руку, и наросты эти топорщились в разные стороны, подобно беспорядочному частоколу первобытных поселений. Кое-где в дамбе имелись черные отворы, сквозь которые с тихим журчанием ходила вода - с их помощью лагуна сообщалась с океаном.
   Примерно на один кабельтов мористее дамбы, от южного мыса в море выдавалась массивная, изогнутая дугой каменистая банка. Волны с неожиданным остервенением избивали хаос серо-красных обломков, словно бы стремясь смести, уничтожить эту инородную деталь пейзажа.
   Затон между банкой и дамбой, перегораживающей вход в лагуну, был сплошь затянут неопрятными клочьями ржавой пены и завален мусором - плавником, палой листвой.
   Пес вдруг обнаружил, что капюшоны, которые подвели его почти вплотную к этой неприглядной банке, куда-то исчезли.
   Бросив взгляд в сторону моря, Пес обнаружил, что плавучие гнезда оказались вдруг значительно дальше, чем он ожидал.
   Привыкший повторять все маневры капюшонов инженер отдал сам себе приказ «право руля».
   Корабль начал входить в циркуляцию, когда банка по левому борту ожила.
   В первую секунду Песу показалось, что сами камни вдруг обрели способность двигаться.
   А в следующий миг его сознание захлестнула обжигающая волна ужаса: через банку ползла шеренга дварвов, да каких крупных!
   Пес оторопел.
   Доски кормы зловеще хрустнули. Движение судна замедлилось.
   Толчок. Еще толчок.
   Инженер оглянулся.
   Над кормой возвышался дварв. Одна пара его клешней пробила насквозь толстенную транцевую доску и намертво застряла в ней. Вероятно, подтянувшись на клешнях, дварв сумел выбраться из воды и, навалившись всей тушей на медные крючья, которыми трусливо оброс броненосец, сдуру сам себя ранил. Должно быть, не смертельно.
   Вторую пару клешней тварь выбросила далеко вперед и теперь они, словно две исполинских алебарды, рубили палубу вокруг площадки с гранатометом.
   В один великолепный прыжок Пес распрощался с ходовым мостиком.
   Бросился к левому борту. Обеими руками вцепился в тяжелый пулемет «Ансальдо-47», с ощутимым усилием развернул его железное тулово на корму.
   Первый цинк патронов он выпустил почти не целясь, не думая о перегреве ствола, вообще ни о чем не думая.
   Грохотало так, что Пес с непривычки оглох.
   Но зато и от дварва осталось немногое.
   Двухсотграммовые разрывные пули буквально измололи в крошево хитиновые брони страховидного морского жителя. Разрезали его надвое, начетверо.