Страница:
1
Это не могло быть правдой. Только сном — непонятно лишь еще, страшным или нет. Кирилл молча смотрел на своего двойника, не делая даже попытки подняться с кровати. Визитер…
— Я оденусь, — сказал тот, открывая шкаф. Кирилл отвел глаза. — Мама когда придет?
Кирилла обдало холодом.
Так оно и происходит? Ты сидишь дома, и появляется кто-то, неотличимый от тебя как две капли воды. Появляется, чтобы занять твое место.
Не умненький робот-двойник из детской книжки. Не монстр-оборотень из американского ужастика. Просто двойник — такой же мальчишка, ежащийся от холода и торопливо натягивающий твой старый свитер. Визитер…
Мальчишка шагнул к нему, присел на корточки возле кровати. Заглянул в глаза.
— Кирилл, мне не нужна твоя жизнь… и твоя мама.
— Кто ты? — прошептал Кирилл.
— Больше чем ты. Я — Визитер.
Он не улыбался. Не пытался говорить понятнее. Кирилл вдруг понял, что Визитер добивается лишь одного — чтобы ему поверили. Перестали путать со сном.
И он уже добился своего.
— Что тебе надо?
Мальчишка поднялся. Посмотрел в окно — в дождливую ночь. Сквозь нее… выше ночи…
— Мне нужна Земля, — сказал Визитер.
Они вновь смотрели друг на друга. Кирилл понял.
— Ты… оттуда?
Визитер кивнул. Протянул руку, касаясь плеча Кирилла, легонько притягивая к себе.
— Миллионы миров. Мы ищем их. Мы выбираем Путь.
— Кто — «мы»?
— Визитеры.
— Ты не один?
Визитер словно вслушался во что-то, безмерно далекое.
— Не один. Нас… — он замолчал, мучительно морщась, словно пытаясь найти слова — которых не было. — Нет, не так… Я объясню по другому. Ты умеешь уводить словами?
Кирилл не ответил, но этого и не требовалось.
— Сквозь темноту небытия, — сказал Визитер. — Сквозь столетия. Мы осознали свою цель, и мы ищем других — чтобы помочь.
…Огонек звезды. Ослепительный шарик, окруженный черной роящейся мошкарой. Космические корабли? Или… живые?
Иглы-кристаллы, скользящие во тьму, прочь от тепла. Неторопливые и неудержимые. Ни размеров, ни скорости, они могли быть больше планеты или меньше песчинки, мчаться или ползти, этого не понять. Нет ориентиров.
Жизнь осознает себя и ищет цель. Тысячелетия ложных идеалов, напрасных усилий. Миры, рожденные чтобы умереть, живут. Миры, рожденные чтобы жить, погибают.
Так просто помочь им — для тех, кто осознал свою цель.
…Над планетой, раскрашенной белым и голубым, летела черная игла.
Не так уж и много целей было у этого мира. Простейшие варианты. Ему легко помочь.
Он сам выберет свое будущее.
Осознавшие Цель ничего не навязывали силой.
Взгляд, или что-то большее чем взгляд, скользнул по планете, отыскивая тех, кто сделает выбор. Вобрал их в себя — на короткий миг, показавшийся людям бесконечным днем. Преломил в черных плоскостях кристалла.
И отбросил отражения обратно.
Выбор Пути начался…
…Кирилл выдохнул, оседая на кровать. Визитер стоял рядом, все еще держа его за плечо.
— Я пришел помочь вам, — сказал он. — Дать цель существованию. Твой смысл жизни — для всех людей. Ты ведь рад?
Смысл? Кирилл вздрогнул.
А какой смысл в его жизни, в тринадцати прожитых годах? Каждый ведь считает себя центром мира. Каждый верит в свою исключительность. Его приятель Максим, учительница литературы, прочитавшая меньше книжек, чем Кирилл, вечно пьяный сосед с седьмого этажа, режиссер с телевидения, решивший заткнуть пустую графу «детские программы» юным поэтом… Они задумываются над тем, для чего живут?
Может быть и к ним пришли Визитеры?
— Остальные? — спросил он, путанно, но Виз понял.
— Они тоже хотят дать смысл, — терпеливо объяснил тот. — Но они ошибаются. Я знаю, ведь я — это ты, и даже больше.
— И чего я хочу?
Визитер молчал. Когда Кирилл поднял взгляд, он отвел глаза.
— Многого. Ты можешь стать кем угодно, ты еще не решил. Поэтому победим мы.
Кирилл осторожно снял его руку со своего плеча. Инопланетянин… Тощий пацан, его собственное отражение.
— Я человек, — сказал Визитер. — У меня зуб болит, потому что ты боялся идти к врачу.
— Я не боялся!
Виз только улыбнулся.
— Еще я хочу есть. Как и ты.
Кирилл быстро взглянул на часы. Надо поесть, прежде чем придут с работы родители. Не показывать же им Кирилла-два…
— Ты сумеешь спрятаться? — на всякий случай спросил он. — Чтобы тебя никто не увидел.
— Я могу только то, что можешь ты.
Ужас. Пришелец со звезд, у которого даже штанов собственных не было. Которого придется прятать (где? под кроватью?), украдкой кормить, поражая маму удвоившимся аппетитом… и как долго все это?
— Как ты… мы… должны победить?
— Последний оставшийся из Визитеров является наиболее соответствующим данному миру, — скучным голосом сказал Виз. — Соответственно, его жизненные цели должны доминировать. Просто, правда?
Соответствующий миру? Чем соответствует он, мальчик, когда-то умевший писать стихи? Не умеющий драться, не имеющий родителей-миллионеров?
— Они не смогут меня уничтожить, — продолжил Виз. — Человеческая мораль осуждает убийство ребенка, значит…
Кирилл засмеялся, глядя в собственное отражение. Виз не только не умел ничего, что должен уметь любой пришелец со звезд.
Он еще и ничего не понимал.
— Я оденусь, — сказал тот, открывая шкаф. Кирилл отвел глаза. — Мама когда придет?
Кирилла обдало холодом.
Так оно и происходит? Ты сидишь дома, и появляется кто-то, неотличимый от тебя как две капли воды. Появляется, чтобы занять твое место.
Не умненький робот-двойник из детской книжки. Не монстр-оборотень из американского ужастика. Просто двойник — такой же мальчишка, ежащийся от холода и торопливо натягивающий твой старый свитер. Визитер…
Мальчишка шагнул к нему, присел на корточки возле кровати. Заглянул в глаза.
— Кирилл, мне не нужна твоя жизнь… и твоя мама.
— Кто ты? — прошептал Кирилл.
— Больше чем ты. Я — Визитер.
Он не улыбался. Не пытался говорить понятнее. Кирилл вдруг понял, что Визитер добивается лишь одного — чтобы ему поверили. Перестали путать со сном.
И он уже добился своего.
— Что тебе надо?
Мальчишка поднялся. Посмотрел в окно — в дождливую ночь. Сквозь нее… выше ночи…
— Мне нужна Земля, — сказал Визитер.
Они вновь смотрели друг на друга. Кирилл понял.
— Ты… оттуда?
Визитер кивнул. Протянул руку, касаясь плеча Кирилла, легонько притягивая к себе.
— Миллионы миров. Мы ищем их. Мы выбираем Путь.
— Кто — «мы»?
— Визитеры.
— Ты не один?
Визитер словно вслушался во что-то, безмерно далекое.
— Не один. Нас… — он замолчал, мучительно морщась, словно пытаясь найти слова — которых не было. — Нет, не так… Я объясню по другому. Ты умеешь уводить словами?
Кирилл не ответил, но этого и не требовалось.
— Сквозь темноту небытия, — сказал Визитер. — Сквозь столетия. Мы осознали свою цель, и мы ищем других — чтобы помочь.
…Огонек звезды. Ослепительный шарик, окруженный черной роящейся мошкарой. Космические корабли? Или… живые?
Иглы-кристаллы, скользящие во тьму, прочь от тепла. Неторопливые и неудержимые. Ни размеров, ни скорости, они могли быть больше планеты или меньше песчинки, мчаться или ползти, этого не понять. Нет ориентиров.
Жизнь осознает себя и ищет цель. Тысячелетия ложных идеалов, напрасных усилий. Миры, рожденные чтобы умереть, живут. Миры, рожденные чтобы жить, погибают.
Так просто помочь им — для тех, кто осознал свою цель.
…Над планетой, раскрашенной белым и голубым, летела черная игла.
Не так уж и много целей было у этого мира. Простейшие варианты. Ему легко помочь.
Он сам выберет свое будущее.
Осознавшие Цель ничего не навязывали силой.
Взгляд, или что-то большее чем взгляд, скользнул по планете, отыскивая тех, кто сделает выбор. Вобрал их в себя — на короткий миг, показавшийся людям бесконечным днем. Преломил в черных плоскостях кристалла.
И отбросил отражения обратно.
Выбор Пути начался…
…Кирилл выдохнул, оседая на кровать. Визитер стоял рядом, все еще держа его за плечо.
— Я пришел помочь вам, — сказал он. — Дать цель существованию. Твой смысл жизни — для всех людей. Ты ведь рад?
Смысл? Кирилл вздрогнул.
А какой смысл в его жизни, в тринадцати прожитых годах? Каждый ведь считает себя центром мира. Каждый верит в свою исключительность. Его приятель Максим, учительница литературы, прочитавшая меньше книжек, чем Кирилл, вечно пьяный сосед с седьмого этажа, режиссер с телевидения, решивший заткнуть пустую графу «детские программы» юным поэтом… Они задумываются над тем, для чего живут?
Может быть и к ним пришли Визитеры?
— Остальные? — спросил он, путанно, но Виз понял.
— Они тоже хотят дать смысл, — терпеливо объяснил тот. — Но они ошибаются. Я знаю, ведь я — это ты, и даже больше.
— И чего я хочу?
Визитер молчал. Когда Кирилл поднял взгляд, он отвел глаза.
— Многого. Ты можешь стать кем угодно, ты еще не решил. Поэтому победим мы.
Кирилл осторожно снял его руку со своего плеча. Инопланетянин… Тощий пацан, его собственное отражение.
— Я человек, — сказал Визитер. — У меня зуб болит, потому что ты боялся идти к врачу.
— Я не боялся!
Виз только улыбнулся.
— Еще я хочу есть. Как и ты.
Кирилл быстро взглянул на часы. Надо поесть, прежде чем придут с работы родители. Не показывать же им Кирилла-два…
— Ты сумеешь спрятаться? — на всякий случай спросил он. — Чтобы тебя никто не увидел.
— Я могу только то, что можешь ты.
Ужас. Пришелец со звезд, у которого даже штанов собственных не было. Которого придется прятать (где? под кроватью?), украдкой кормить, поражая маму удвоившимся аппетитом… и как долго все это?
— Как ты… мы… должны победить?
— Последний оставшийся из Визитеров является наиболее соответствующим данному миру, — скучным голосом сказал Виз. — Соответственно, его жизненные цели должны доминировать. Просто, правда?
Соответствующий миру? Чем соответствует он, мальчик, когда-то умевший писать стихи? Не умеющий драться, не имеющий родителей-миллионеров?
— Они не смогут меня уничтожить, — продолжил Виз. — Человеческая мораль осуждает убийство ребенка, значит…
Кирилл засмеялся, глядя в собственное отражение. Виз не только не умел ничего, что должен уметь любой пришелец со звезд.
Он еще и ничего не понимал.
2
Ирония судьбы — чудо случилось с человеком, не верящим в чудеса. Ярослав смотрел, как его двойник разливает кофе, безошибочно выбрав из четырех пачек самое лучшее — «Маэстро Лоренце». Да, наверное и он также морщится, подхватывая джезву с огня…
— Приходите вы на пляж, а там станки, станки… — задумчиво сказал Слава. — Человеку, который всю жизнь придумывает невозможное, трудно в него поверить.
— Допустим, я верю. Кто ты?
Его двойник вздохнул.
— Ты хочешь правды? Или этикетки?
— Правды. А этикетку прилепи себе на задницу, — Ярослав посмотрел на оттянутый карман халата. — Пистолет ты у меня забрал, теперь можешь спокойно говорить.
— Я вот и думаю, — двойник сел напротив. — Ты же ни во что не веришь, Ярик. Что я могу сказать?
— Правду.
— Ладно. Начнем, — он сделал маленький глоточек. — Во-первых — не ты один сейчас сидишь перед двойником. Пришло несколько человек. Старичок-ученый, депутат, мальчик, врач… тенденцию замечаешь?
Ярослав кивнул.
— Разные социальные группы.
— Молодец. Не совсем социальные, но в общем ты прав. Были отобраны самые разные люди.
— Кем отобраны? — с нажимом спросил Ярослав.
— А вот здесь правда кончится. Ты веришь в инопланетный разум? Или в потусторонний мир?
Ярослав улыбнулся.
— Во-во, — Слава развел руками. — И я о том же. Каждый из твоих «коллег» получил свое объяснение. Мальчик…
— Про инопланетян.
— Конечно. Дедок-профессор — о новом законе природы. Девочка…
— Какая девочка?
— Врач… она считает, что начинается апокалипсис, — Слава засмеялся, сморщив лицо. — Поверхностная религиозность, знаешь ли, до добра не доводит.
— Интересно, что сказали депутату…
— Ничего. Его уже нет, Ярик.
Они переглянулись через стол: двое мужчин, один из которых был не совсемчеловеком.
— Визитеру не обязательно сохранять жизнь оригиналу, — мягко сказал Слава.
— Выходит, мне повезло? — Ярослав надеялся, что слова прозвучат убедительнее, чем он сумел их сказать.
— Скорее, не повезло вашему политику. Удивительно, насколько моральны оказались все отобранные.
— При чем здесь мы?
— Этика Визитеров отражает этику прототипов.
— Кто вы?
— Я же говорю — для тебя нет приемлемого ответа. Ты привык оперировать самыми разными вариантами. Убеждать других в их реальности — не веря сам. Теперь расплачивайся.
— Но ты — не человек.
— Не совсем человек. Мне нужно есть и пить, Ярик. Меня можно убить… так же просто, как и тебя. Но я появился на свет полчаса назад. Считай меня просто ходячим символом, этикеткой, на которой написана «творчество».
— Знаешь, меня не покидает ощущение сна.
— Тогда считай его кошмаром, от которого не проснуться.
— Почему же кошмаром? Беседа за кофе — не самое страшное происшествие.
— Ярик…
— Прекрати меня так звать.
— Ярослав, у нас, пришедших, есть маленькие разногласия. Каждый из нас считает, что люди живут неправильно.
— А кто на Земле считает иначе?
— Да, но только у нас есть возможность доказать свое мнение. Очень простым образом — тот, кто продержится дольше, считается правым.
Он понял сразу. Жизнь переломилась надвое с этим непрошеным чудом, с этим скрипом двери в пустой квартире. А чудеса добрыми не бывают.
Ярослав поймал взгляд Визитера. Сочувственный? Как бы не так. Он сам никогда не умел сочувствовать. Это редкость — человек, понимающий чужую боль.
— Вы собираетесь убивать друг друга?
Тот лишь пожал плечами.
— Очевидно. Я против такого метода, но остальные выберут его. Понимаешь, ведь все, все допускают убийство — хотя бы во имя высоких целей. Защитить себя, Родину, друзей — это искупает вину. Так ведь? А здесь цель выше… дать счастье миру.
— Сделай еще кофе, — попросил Ярослав. На мгновение он удивился своему тону — так говорят старым друзьям.
Впрочем, Визитер был им самим.
— Ты начинаешь верить, — добродушно сказал тот.
— Кем ты себя воспринимаешь?
— Хороший вопрос, — вытрясая молотые зерна в джезву, отозвался Визитер. — Писателем Ярославом Заровым. Популярным поставщиком читабельной массы.
— А еще?
Визитер косо глянул на него.
— А еще я знаю, что являюсь лишь его копией. Порождением непонятной силы, решившей… э… упорядочить человеческую жизнь.
— Ты и вправду не знаешь, как возник?
Визитер молчал так долго, что он перестал ждать ответа.
— Хотел бы я ответить, Ярик, — во взгляде Визитера вдруг пробилась тоска. — Хочешь знать, как это было? Я засыпал. Проехала машина, я приоткрыл глаза. Посмотрел в потолок. Понял, что не усну. Решил встать, и сесть за компьютер.
Он резко выдохнул, словно отсекая воспоминания.
— И оказался в коридоре. Голый и босой. И знающий, что теперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную, одел халат, прошел на кухню и включил свет.
— Значит я поступил бы так?
— Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватывая закипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудились объяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объяснения произошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.
На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, в накинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словно схватившись за раскаленный металл.
— Извини, — прошептал он.
— Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой нас разводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы, долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.
— Что ты знаешь про остальных?
Визитер пожал плечами.
— Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это не телепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.
Это был словно удар поддых.
— Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.
— Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке в микрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.
— Чушь.
Визитер удивленно смотрел на него.
— Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, о чем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?
— Нет.
Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул на Ярослава — не то с иронией, не то с жалостью.
— Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?
— Я вру.
— Приходите вы на пляж, а там станки, станки… — задумчиво сказал Слава. — Человеку, который всю жизнь придумывает невозможное, трудно в него поверить.
— Допустим, я верю. Кто ты?
Его двойник вздохнул.
— Ты хочешь правды? Или этикетки?
— Правды. А этикетку прилепи себе на задницу, — Ярослав посмотрел на оттянутый карман халата. — Пистолет ты у меня забрал, теперь можешь спокойно говорить.
— Я вот и думаю, — двойник сел напротив. — Ты же ни во что не веришь, Ярик. Что я могу сказать?
— Правду.
— Ладно. Начнем, — он сделал маленький глоточек. — Во-первых — не ты один сейчас сидишь перед двойником. Пришло несколько человек. Старичок-ученый, депутат, мальчик, врач… тенденцию замечаешь?
Ярослав кивнул.
— Разные социальные группы.
— Молодец. Не совсем социальные, но в общем ты прав. Были отобраны самые разные люди.
— Кем отобраны? — с нажимом спросил Ярослав.
— А вот здесь правда кончится. Ты веришь в инопланетный разум? Или в потусторонний мир?
Ярослав улыбнулся.
— Во-во, — Слава развел руками. — И я о том же. Каждый из твоих «коллег» получил свое объяснение. Мальчик…
— Про инопланетян.
— Конечно. Дедок-профессор — о новом законе природы. Девочка…
— Какая девочка?
— Врач… она считает, что начинается апокалипсис, — Слава засмеялся, сморщив лицо. — Поверхностная религиозность, знаешь ли, до добра не доводит.
— Интересно, что сказали депутату…
— Ничего. Его уже нет, Ярик.
Они переглянулись через стол: двое мужчин, один из которых был не совсемчеловеком.
— Визитеру не обязательно сохранять жизнь оригиналу, — мягко сказал Слава.
— Выходит, мне повезло? — Ярослав надеялся, что слова прозвучат убедительнее, чем он сумел их сказать.
— Скорее, не повезло вашему политику. Удивительно, насколько моральны оказались все отобранные.
— При чем здесь мы?
— Этика Визитеров отражает этику прототипов.
— Кто вы?
— Я же говорю — для тебя нет приемлемого ответа. Ты привык оперировать самыми разными вариантами. Убеждать других в их реальности — не веря сам. Теперь расплачивайся.
— Но ты — не человек.
— Не совсем человек. Мне нужно есть и пить, Ярик. Меня можно убить… так же просто, как и тебя. Но я появился на свет полчаса назад. Считай меня просто ходячим символом, этикеткой, на которой написана «творчество».
— Знаешь, меня не покидает ощущение сна.
— Тогда считай его кошмаром, от которого не проснуться.
— Почему же кошмаром? Беседа за кофе — не самое страшное происшествие.
— Ярик…
— Прекрати меня так звать.
— Ярослав, у нас, пришедших, есть маленькие разногласия. Каждый из нас считает, что люди живут неправильно.
— А кто на Земле считает иначе?
— Да, но только у нас есть возможность доказать свое мнение. Очень простым образом — тот, кто продержится дольше, считается правым.
Он понял сразу. Жизнь переломилась надвое с этим непрошеным чудом, с этим скрипом двери в пустой квартире. А чудеса добрыми не бывают.
Ярослав поймал взгляд Визитера. Сочувственный? Как бы не так. Он сам никогда не умел сочувствовать. Это редкость — человек, понимающий чужую боль.
— Вы собираетесь убивать друг друга?
Тот лишь пожал плечами.
— Очевидно. Я против такого метода, но остальные выберут его. Понимаешь, ведь все, все допускают убийство — хотя бы во имя высоких целей. Защитить себя, Родину, друзей — это искупает вину. Так ведь? А здесь цель выше… дать счастье миру.
— Сделай еще кофе, — попросил Ярослав. На мгновение он удивился своему тону — так говорят старым друзьям.
Впрочем, Визитер был им самим.
— Ты начинаешь верить, — добродушно сказал тот.
— Кем ты себя воспринимаешь?
— Хороший вопрос, — вытрясая молотые зерна в джезву, отозвался Визитер. — Писателем Ярославом Заровым. Популярным поставщиком читабельной массы.
— А еще?
Визитер косо глянул на него.
— А еще я знаю, что являюсь лишь его копией. Порождением непонятной силы, решившей… э… упорядочить человеческую жизнь.
— Ты и вправду не знаешь, как возник?
Визитер молчал так долго, что он перестал ждать ответа.
— Хотел бы я ответить, Ярик, — во взгляде Визитера вдруг пробилась тоска. — Хочешь знать, как это было? Я засыпал. Проехала машина, я приоткрыл глаза. Посмотрел в потолок. Понял, что не усну. Решил встать, и сесть за компьютер.
Он резко выдохнул, словно отсекая воспоминания.
— И оказался в коридоре. Голый и босой. И знающий, что теперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную, одел халат, прошел на кухню и включил свет.
— Значит я поступил бы так?
— Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватывая закипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудились объяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объяснения произошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.
На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, в накинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словно схватившись за раскаленный металл.
— Извини, — прошептал он.
— Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой нас разводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы, долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.
— Что ты знаешь про остальных?
Визитер пожал плечами.
— Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это не телепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.
Это был словно удар поддых.
— Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.
— Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке в микрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.
— Чушь.
Визитер удивленно смотрел на него.
— Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, о чем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?
— Нет.
Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул на Ярослава — не то с иронией, не то с жалостью.
— Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?
— Я вру.
3
Неужели именно так он выглядит? Аркадий Львович со смешанным чувством жалости и брезгливости смотрел на старика в кресле. Не то, чтобы дряхлый, и без малейшего намека на лысину. Зато одутловатый, с нездоровым серым лицом и перевитыми синими шнурами вен запястьями. Слегка полуоткрытый рот, сточенные серые зубы. Профессор. Академик. До сих пор известный и уважаемый в узких кругах.
— Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось и зеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко в большинстве случаев.
— Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.
— Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал от семидесятилетнего онкологического больного?
Слово прозвучало, убийственно-равнодушное, и сердце болезненно сжалось.
— Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм, — продолжал старик. — В конце-концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?
— Кто ты?
— Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел к нему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишь галлюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.
Аркадий Львович кивнул.
— Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старости лет сумасшедшим братом-близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?
Он снова послушно кивнул.
— Ты помнишь, как перестал верить в Бога?
— Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, — кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальными фактами, показатель ее отсутствия.
— А в законы природы ты веришь?
Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.
— Не в таком проявлении.
— Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о нем поведать.
— Хорошо. Говори.
— Человеческое общество не является простой суммой индивидуумов. Оно обладает некоторой… э… силой. И определенной свободой воли.
— Достаточной, чтобы создать копию старого грустного еврея?
— Например. И не только его.
Аркадий Львович картинно обернулся.
— Не здесь. К счастью — остальные не здесь.
— А какова цель такого божественного акта?
— Выбор. Человечество несет в себе самые различные тенденции развития. Назовем их векторами. Вектор силы, вектор творчества, вектор власти, вектор гуманизма, вектор развития, вектор знания…
— Последнее, очевидно, ко мне.
— Да.
— А развитие?
— Все тенденции, но в подавленном, латентном состоянии. Джокер в колоде.
Зальцман кивнул.
— Ребенок?
— Да. Он нас не волнует. Эту карту побьют первой.
— Объясни.
— Мы — Посланцы. Мы не обладаем… почти… возможностями, выходящими за рамки обычных человеческих сил. Мы вынуждены подстраиваться под общество, жить по его законам — неписаным законам. Тот, кто наиболее приспособлен к обществу, наиболее важен и адаптирован, проживет дольше других. Он победит — и тот вектор, который воплощен в нем, станет доминировать на долгое, очень долгое время.
— Ты же знаешь — я умираю.
— Знание умирает. Ты думаешь — выбраны лучшие? Нет, типичные. Автор массового чтива — на роль творца, разочаровавшийся в профессии военный — на роль посланца силы, продажный политик — на роль посланца власти…
— Я не доживу до весны! — почти срываясь на крик, сказал Аркадий Львович. Закашлялся — и острая боль услужливо подтвердила его слова.
— Нам помогут не дожить и до зимы.
— Даже так?
— Конечно. Насколько терпимо общество к убийствам?
Аркадий Львович не ответил.
— Полагаю, почти все Посланцы придут к этому выводу. Кроме девушки и мальчика, вероятно.
— Это безумие…
— Да, но оно рождено существующим миром. Ты хочешь, чтобы все вокруг стало твоим? Не принадлежащим тебе, а просто отвечающим твоим представлениям о правильном обществе?
— Дурацкий вопрос.
— Так вот, и все остальные Посланцы хотят того же. Остается решить маленькую проблему — заслуживают ли физического уничтожения представители иной точки зрения?
— Нет, — резко сказал Аркадий Львович.
— Ты действительно считаешь так? Ладно, оставим в стороне мальчишку, который не является никем и ничем. Забудем про девушку, с ее сумбурной религиозностью и тягой к всепрощению. Возьмем для примера писателя. Добрый человек. Сторонник великих империй, создающихся любой ценой. Хоть на крови и костях, хоть на ядерных бомбах и напалме. Хороший человек. Четко решивший для себя — цель оправдывает средства. И если для светлого будущего надо уничтожить половину человечества — это оправдано.
— Ты называешь его добрым человеком?
— В жизни. Но если его копия, Посланец творчества, останется последним…
— Полагаю, Сила и Власть еще более неприятны?
— В общем — да. Эта троица, кто бы из нее не победил, утопит мир в крови. Во имя каких целей — не так уж и важно. Ответь — они не заслуживают уничтожения? Твое мнение решает многое.
— Апробативная этика.
— Да. Если ты против такого будущего — то вынужден признать этичность их уничтожения. Если признаешь необходимость этого, то мальчик и девушка станут просто неизбежным довеском.
— Они что, могут прийти к власти? В России, во всем мире?
— Зачем же. Просто та тенденция, которую они выражают, победит. Их мечты может осуществить и кто-то другой — уже не важно.
— Я не собираюсь никого убивать. И ты этого не сделаешь.
— Да? Может быть, — старик усмехнулся, — тыскажешь мне, что никогда и никого не убивал?
— Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось и зеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко в большинстве случаев.
— Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.
— Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал от семидесятилетнего онкологического больного?
Слово прозвучало, убийственно-равнодушное, и сердце болезненно сжалось.
— Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм, — продолжал старик. — В конце-концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?
— Кто ты?
— Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел к нему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишь галлюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.
Аркадий Львович кивнул.
— Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старости лет сумасшедшим братом-близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?
Он снова послушно кивнул.
— Ты помнишь, как перестал верить в Бога?
— Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, — кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальными фактами, показатель ее отсутствия.
— А в законы природы ты веришь?
Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.
— Не в таком проявлении.
— Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о нем поведать.
— Хорошо. Говори.
— Человеческое общество не является простой суммой индивидуумов. Оно обладает некоторой… э… силой. И определенной свободой воли.
— Достаточной, чтобы создать копию старого грустного еврея?
— Например. И не только его.
Аркадий Львович картинно обернулся.
— Не здесь. К счастью — остальные не здесь.
— А какова цель такого божественного акта?
— Выбор. Человечество несет в себе самые различные тенденции развития. Назовем их векторами. Вектор силы, вектор творчества, вектор власти, вектор гуманизма, вектор развития, вектор знания…
— Последнее, очевидно, ко мне.
— Да.
— А развитие?
— Все тенденции, но в подавленном, латентном состоянии. Джокер в колоде.
Зальцман кивнул.
— Ребенок?
— Да. Он нас не волнует. Эту карту побьют первой.
— Объясни.
— Мы — Посланцы. Мы не обладаем… почти… возможностями, выходящими за рамки обычных человеческих сил. Мы вынуждены подстраиваться под общество, жить по его законам — неписаным законам. Тот, кто наиболее приспособлен к обществу, наиболее важен и адаптирован, проживет дольше других. Он победит — и тот вектор, который воплощен в нем, станет доминировать на долгое, очень долгое время.
— Ты же знаешь — я умираю.
— Знание умирает. Ты думаешь — выбраны лучшие? Нет, типичные. Автор массового чтива — на роль творца, разочаровавшийся в профессии военный — на роль посланца силы, продажный политик — на роль посланца власти…
— Я не доживу до весны! — почти срываясь на крик, сказал Аркадий Львович. Закашлялся — и острая боль услужливо подтвердила его слова.
— Нам помогут не дожить и до зимы.
— Даже так?
— Конечно. Насколько терпимо общество к убийствам?
Аркадий Львович не ответил.
— Полагаю, почти все Посланцы придут к этому выводу. Кроме девушки и мальчика, вероятно.
— Это безумие…
— Да, но оно рождено существующим миром. Ты хочешь, чтобы все вокруг стало твоим? Не принадлежащим тебе, а просто отвечающим твоим представлениям о правильном обществе?
— Дурацкий вопрос.
— Так вот, и все остальные Посланцы хотят того же. Остается решить маленькую проблему — заслуживают ли физического уничтожения представители иной точки зрения?
— Нет, — резко сказал Аркадий Львович.
— Ты действительно считаешь так? Ладно, оставим в стороне мальчишку, который не является никем и ничем. Забудем про девушку, с ее сумбурной религиозностью и тягой к всепрощению. Возьмем для примера писателя. Добрый человек. Сторонник великих империй, создающихся любой ценой. Хоть на крови и костях, хоть на ядерных бомбах и напалме. Хороший человек. Четко решивший для себя — цель оправдывает средства. И если для светлого будущего надо уничтожить половину человечества — это оправдано.
— Ты называешь его добрым человеком?
— В жизни. Но если его копия, Посланец творчества, останется последним…
— Полагаю, Сила и Власть еще более неприятны?
— В общем — да. Эта троица, кто бы из нее не победил, утопит мир в крови. Во имя каких целей — не так уж и важно. Ответь — они не заслуживают уничтожения? Твое мнение решает многое.
— Апробативная этика.
— Да. Если ты против такого будущего — то вынужден признать этичность их уничтожения. Если признаешь необходимость этого, то мальчик и девушка станут просто неизбежным довеском.
— Они что, могут прийти к власти? В России, во всем мире?
— Зачем же. Просто та тенденция, которую они выражают, победит. Их мечты может осуществить и кто-то другой — уже не важно.
— Я не собираюсь никого убивать. И ты этого не сделаешь.
— Да? Может быть, — старик усмехнулся, — тыскажешь мне, что никогда и никого не убивал?
4
Илья не имел проблем с милицией. Возможно, это тоже было частью игры с Тьмой — как и нюх на клиента. Эти затянутые в форму тени, слоняющиеся по станциям метро и тем улицам, что поосвещеннее, словно не замечали его. Порой Карамазову казалось, что если он достанет на улице пистолет, то шарахнутся только прохожие. А стражи порядка будут все так же смотреть сквозь него — бдительно и неподкупно…
Он подумал об этом, когда втягивающаяся на эскалатор толпа на мгновение прижала его к молодому лейтенантику, прижала крайне неудачно, так, что пистолет во внутреннем кармане плаща уперся ему в спину.
Лейтенант не обернулся.
Карамазов выскользнул из толпы на выходе, остановился у заваленного газетами и журналами столика. Молча протянул деньги, указав на свежий номер «Скандалов». Без особой надежды — времена, когда эта газета устраивала фотовернисажи обнаженных девочек, давно прошли. Все же он продолжал покупать бульварную газетку — с легким чувством ностальгии. Интересно, какой процент читателей испытывал то же самое?
Илья полагал, что немалый.
Он опустил газету в карман, двинулся, не особо размышляя, куда несут его ноги. Тьма выведет его к цели, так бывало всегда. А дальше он сам вступит в игру.
Старик свое отжил…
К обеду слегка развиднелось. Кончился дождь, или, скорее, приутих на время. Илья дважды сворачивал, каждый раз ощущая, что приближается к клиенту. Не напрямую, скорее по спирали, но это неважно… Обнесенная крепким забором церквушка, реставрируемая уже с полгода. Гастроном, до перерыва — семь минут. Илья зашел, прогулялся вдоль прилавков и, ничего не купив, вышел с последними покупателями. Дальше… Крепкий кирпичный двенадцатиэтажник. А вот три старых пятиэтажки, невесть как уцелевшие в этом районе. Неотличимые с виду.
Илья замедлил шаг.
Быстрота и аккуратность. Никакого планирования — это просто не нужно. Звонок, щелканье замка, выстрел. Он похлопал себя по карману — тоненькая стопка предвыборных листовок какой-то партии была при нем. Нормальный повод для визита. А цепочки, наивно используемые для таких случаев, редко выдерживают удар плеча. Впрочем, старик может и не накинуть цепочку…
Он вошел в подъезд, помедлил секунду. Третий этаж. Направо.
Глубоко вздохнув, Илья начал подниматься по лестнице. Не крадучись, но достаточно тихо, чтобы самая бдительная пенсионерка не дернулась к глазку. В продуктовых магазинах рядом перерыв — тоже меньше шансов, что кто-то покинет квартиру. А в круглосуточные супермаркеты жильцы таких домов не ходят.
На последних шагах он переложил пистолет в правый карман плаща, сдвинул предохранитель. Достал стопку листовок, мельком глянув на текст.
«Партия работников электростанций и тепловых сетей. Мы — за Свет и Тепло!».
Бывает…
Он позвонил.
Тишина. Давай, просыпайся, дедушка. Отложи свои умные книжки или недочитанную «Правду». Всунь ноги в теплые шлепанцы. Илья принес тебе тепло и свет — последний свет в твоей жизни.
Тишина. Илья позвонил еще раз, чуть длиннее.
Ни звука, ни шороха в ответ. В глазке — тусклый свет, профильтрованный шторами.
Клиент ушел? Или сам откинул копыта?
Он растерялся. Такого не случалось… никогда. Он вышел к цели, вышел в нужный момент. Клиент должен быть здесь. Илья прикрыл глаза, вглядываясь в то, что было в нем. Но тьма молчала.
Карамазов легонько постучал по двери. Совсем тихо. И дверь, словно ожидая его прикосновения, качнулась, отворяясь. Это было так неожиданно и странно, что он отшатнулся на шаг. Ловушка? Случайность?
В мире не бывает случайностей…
Он толкнул дверь посильнее — и та послушно раскрылась. Хилая, ненадежная дверь, открывающаяся вовнутрь. Не способная защитить. Защелка «английского» замка втянута и зафиксирована. Случайностей не бывает.
Чистенький коридор. Голая вешалка, без всяких следов одежды. Слабый запах старой квартиры.
Илья вошел, аккуратно притворив дверь. Вынул пистолет, позвал:
— Хозяева дома? Ничего не случилось?
Тишина.
Он двинулся по квартире, коротко заглядывая в двери. Зал. Пусто. Спальня. Пусто. Это, похоже, кабинет. Тоже пусто. Кухня, ванная, туалет… он смачно плюнул в унитаз. Никого. Пустая и открытая квартира. Это походило на издевку.
Может заглянуть в шкафы и под кровать — для очистки совести? Или просто признать, что он прокололся?
Илья вошел в кабинет. Полки с книгами, стол, тахта… здесь, похоже, старик и спал, а вовсе не в спальне. Не спрятаться.
Его взгляд остановился на столе. Старый, советских еще времен кассетник «Электроника» лежал посередине. Шнур тянулся к розетке… клавиша воспроизведения была нажата. Так же, как и кнопка «пауза».
Словно загипнотизированный, Илья подошел к столу. Поколебался секунду… да нет, бред, откуда у старого гуманитария взрывчатка и навыки для сборки бомбы?
Он отжал кнопку. Магнитофон облегченно вздохнул, начиная протягивать ленту.
— Уважаемый Посланник…
Илья ни секунды не сомневался, что кассета была для него. Безумное обращение роли не играло, запись сделали для пришедшего убивать. А старческий голос продолжал:
— Прекрасно понимая всю слабость своей позиции, я все же не склонен покорно дожидаться вашего визита…
— Если он, конечно состоится… — почти без перерыва, словно старику не нужно было перевести дыхание.
— А он состоится… полагаю — около двух-трех часов дня. Дверь в квартиру не заперта, чтобы избавить вас от сомнений и трудов. Большая просьба обдумать еще раз ситуацию и подумать о переговорах. Я буду звонить каждые пятнадцать минут, потрудитесь поднять трубку. Пока располагайтесь поудобнее. В холодильнике есть неплохой коньяк… — смешок, — …если вы, конечно, совершеннолетний. А на кассете далее хорошая музыка, надеюсь, вам нравится Бах. До свидания.
Секунда тишины — и напор органа.
— Ты… старая дрянь… — прошептал Илья. — Ты… ты…
Орган ревел. Через этот дрянной магнитофон прекрасная музыка казалась бессмысленным шумом. Интеллигент, мать его…
Карамазов выдернул шнур из розетки, и магнитофон взвыл, затихая.
— Ты знал! — выкрикнул Илья. — Ты знал!
Откуда, почему?
Кто вмешался в игру, кто мог предупредить клиента? Мишень слетела со стены тира, ушла с прицела. Коньяк в холодильнике, мать его… он не самоубийца. Взрывчатка штука не слишком доступная для лохов, а вот отраву можно найти в любой квартире…
Карамазов метнулся в коридор, снова проверил комнаты. Никого.
Он набросил цепочку на дверь, зафиксировал язычок замка. Илья прекрасно представлял ситуацию, когда он поднимает трубку, начинает разговор… бог знает с кем, а вошедший в это мгновение старик палит ему в спину из какого-нибудь древнего «маузера», которым его деда-красногвардейца наградил лично Чапаев.
Как он узнал? Что происходит? Самая легкая мишень, не способная сопротивляться, скрылась. А что выкинут клиенты покрепче? Здоровые, сильные мужики?
На столе задребезжал телефон.
Илья взял трубку, осторожно как гремучую змею. Молча поднес к уху.
— Алло?
Сомнений нет — тот же старческий голос.
— Алло…
— Говори, — Илья с трудом заставил себя ответить. Не любил он общаться с будущими клиентами.
Неожиданная тишина. Только невнятный шум улицы — звонили из таксофона.
— Говори!
— Кто вы? — с явным удивлением в голосе.
— Тот, кому была оставлена кассета.
Пауза.
— Вы лжете.
— Нам надо встретиться и поговорить, — уже чувствуя, что клиент ускользает вновь, сказал Илья.
— Вас не было! — с каким-то упрямым непониманием. — Зачем вы вошли?
Пожалуй, здесь требовалась определенная доля правды.
— Чтобы убить вас. Но я уже передумал. Давайте встретимся и…
С неуместной виноватостью в голосе клиент произнес:
— Я, очевидно, чего-то не понимаю…
И частые гудки. Мишень ускользнула вновь.
Илья опустил трубку на рычаг, замычал, как от неожиданной боли. Они оба ничего не понимали. Кроме того простого факта, что один из них охотник, а другой — жертва.
Он подумал об этом, когда втягивающаяся на эскалатор толпа на мгновение прижала его к молодому лейтенантику, прижала крайне неудачно, так, что пистолет во внутреннем кармане плаща уперся ему в спину.
Лейтенант не обернулся.
Карамазов выскользнул из толпы на выходе, остановился у заваленного газетами и журналами столика. Молча протянул деньги, указав на свежий номер «Скандалов». Без особой надежды — времена, когда эта газета устраивала фотовернисажи обнаженных девочек, давно прошли. Все же он продолжал покупать бульварную газетку — с легким чувством ностальгии. Интересно, какой процент читателей испытывал то же самое?
Илья полагал, что немалый.
Он опустил газету в карман, двинулся, не особо размышляя, куда несут его ноги. Тьма выведет его к цели, так бывало всегда. А дальше он сам вступит в игру.
Старик свое отжил…
К обеду слегка развиднелось. Кончился дождь, или, скорее, приутих на время. Илья дважды сворачивал, каждый раз ощущая, что приближается к клиенту. Не напрямую, скорее по спирали, но это неважно… Обнесенная крепким забором церквушка, реставрируемая уже с полгода. Гастроном, до перерыва — семь минут. Илья зашел, прогулялся вдоль прилавков и, ничего не купив, вышел с последними покупателями. Дальше… Крепкий кирпичный двенадцатиэтажник. А вот три старых пятиэтажки, невесть как уцелевшие в этом районе. Неотличимые с виду.
Илья замедлил шаг.
Быстрота и аккуратность. Никакого планирования — это просто не нужно. Звонок, щелканье замка, выстрел. Он похлопал себя по карману — тоненькая стопка предвыборных листовок какой-то партии была при нем. Нормальный повод для визита. А цепочки, наивно используемые для таких случаев, редко выдерживают удар плеча. Впрочем, старик может и не накинуть цепочку…
Он вошел в подъезд, помедлил секунду. Третий этаж. Направо.
Глубоко вздохнув, Илья начал подниматься по лестнице. Не крадучись, но достаточно тихо, чтобы самая бдительная пенсионерка не дернулась к глазку. В продуктовых магазинах рядом перерыв — тоже меньше шансов, что кто-то покинет квартиру. А в круглосуточные супермаркеты жильцы таких домов не ходят.
На последних шагах он переложил пистолет в правый карман плаща, сдвинул предохранитель. Достал стопку листовок, мельком глянув на текст.
«Партия работников электростанций и тепловых сетей. Мы — за Свет и Тепло!».
Бывает…
Он позвонил.
Тишина. Давай, просыпайся, дедушка. Отложи свои умные книжки или недочитанную «Правду». Всунь ноги в теплые шлепанцы. Илья принес тебе тепло и свет — последний свет в твоей жизни.
Тишина. Илья позвонил еще раз, чуть длиннее.
Ни звука, ни шороха в ответ. В глазке — тусклый свет, профильтрованный шторами.
Клиент ушел? Или сам откинул копыта?
Он растерялся. Такого не случалось… никогда. Он вышел к цели, вышел в нужный момент. Клиент должен быть здесь. Илья прикрыл глаза, вглядываясь в то, что было в нем. Но тьма молчала.
Карамазов легонько постучал по двери. Совсем тихо. И дверь, словно ожидая его прикосновения, качнулась, отворяясь. Это было так неожиданно и странно, что он отшатнулся на шаг. Ловушка? Случайность?
В мире не бывает случайностей…
Он толкнул дверь посильнее — и та послушно раскрылась. Хилая, ненадежная дверь, открывающаяся вовнутрь. Не способная защитить. Защелка «английского» замка втянута и зафиксирована. Случайностей не бывает.
Чистенький коридор. Голая вешалка, без всяких следов одежды. Слабый запах старой квартиры.
Илья вошел, аккуратно притворив дверь. Вынул пистолет, позвал:
— Хозяева дома? Ничего не случилось?
Тишина.
Он двинулся по квартире, коротко заглядывая в двери. Зал. Пусто. Спальня. Пусто. Это, похоже, кабинет. Тоже пусто. Кухня, ванная, туалет… он смачно плюнул в унитаз. Никого. Пустая и открытая квартира. Это походило на издевку.
Может заглянуть в шкафы и под кровать — для очистки совести? Или просто признать, что он прокололся?
Илья вошел в кабинет. Полки с книгами, стол, тахта… здесь, похоже, старик и спал, а вовсе не в спальне. Не спрятаться.
Его взгляд остановился на столе. Старый, советских еще времен кассетник «Электроника» лежал посередине. Шнур тянулся к розетке… клавиша воспроизведения была нажата. Так же, как и кнопка «пауза».
Словно загипнотизированный, Илья подошел к столу. Поколебался секунду… да нет, бред, откуда у старого гуманитария взрывчатка и навыки для сборки бомбы?
Он отжал кнопку. Магнитофон облегченно вздохнул, начиная протягивать ленту.
— Уважаемый Посланник…
Илья ни секунды не сомневался, что кассета была для него. Безумное обращение роли не играло, запись сделали для пришедшего убивать. А старческий голос продолжал:
— Прекрасно понимая всю слабость своей позиции, я все же не склонен покорно дожидаться вашего визита…
— Если он, конечно состоится… — почти без перерыва, словно старику не нужно было перевести дыхание.
— А он состоится… полагаю — около двух-трех часов дня. Дверь в квартиру не заперта, чтобы избавить вас от сомнений и трудов. Большая просьба обдумать еще раз ситуацию и подумать о переговорах. Я буду звонить каждые пятнадцать минут, потрудитесь поднять трубку. Пока располагайтесь поудобнее. В холодильнике есть неплохой коньяк… — смешок, — …если вы, конечно, совершеннолетний. А на кассете далее хорошая музыка, надеюсь, вам нравится Бах. До свидания.
Секунда тишины — и напор органа.
— Ты… старая дрянь… — прошептал Илья. — Ты… ты…
Орган ревел. Через этот дрянной магнитофон прекрасная музыка казалась бессмысленным шумом. Интеллигент, мать его…
Карамазов выдернул шнур из розетки, и магнитофон взвыл, затихая.
— Ты знал! — выкрикнул Илья. — Ты знал!
Откуда, почему?
Кто вмешался в игру, кто мог предупредить клиента? Мишень слетела со стены тира, ушла с прицела. Коньяк в холодильнике, мать его… он не самоубийца. Взрывчатка штука не слишком доступная для лохов, а вот отраву можно найти в любой квартире…
Карамазов метнулся в коридор, снова проверил комнаты. Никого.
Он набросил цепочку на дверь, зафиксировал язычок замка. Илья прекрасно представлял ситуацию, когда он поднимает трубку, начинает разговор… бог знает с кем, а вошедший в это мгновение старик палит ему в спину из какого-нибудь древнего «маузера», которым его деда-красногвардейца наградил лично Чапаев.
Как он узнал? Что происходит? Самая легкая мишень, не способная сопротивляться, скрылась. А что выкинут клиенты покрепче? Здоровые, сильные мужики?
На столе задребезжал телефон.
Илья взял трубку, осторожно как гремучую змею. Молча поднес к уху.
— Алло?
Сомнений нет — тот же старческий голос.
— Алло…
— Говори, — Илья с трудом заставил себя ответить. Не любил он общаться с будущими клиентами.
Неожиданная тишина. Только невнятный шум улицы — звонили из таксофона.
— Говори!
— Кто вы? — с явным удивлением в голосе.
— Тот, кому была оставлена кассета.
Пауза.
— Вы лжете.
— Нам надо встретиться и поговорить, — уже чувствуя, что клиент ускользает вновь, сказал Илья.
— Вас не было! — с каким-то упрямым непониманием. — Зачем вы вошли?
Пожалуй, здесь требовалась определенная доля правды.
— Чтобы убить вас. Но я уже передумал. Давайте встретимся и…
С неуместной виноватостью в голосе клиент произнес:
— Я, очевидно, чего-то не понимаю…
И частые гудки. Мишень ускользнула вновь.
Илья опустил трубку на рычаг, замычал, как от неожиданной боли. Они оба ничего не понимали. Кроме того простого факта, что один из них охотник, а другой — жертва.