Лукьянов Алексей. Спаситель Петрограда

   - Я - ответственный? - широко распахнул глаза Иван.
   - Вот именно! - торжественно объявил папенька. - А теперь идем ужинать.
   Двенадцатое января
   - Запомни: ниже пояса тебя видеть не должны, - уже битый час долдонил шеф. - Вышел на террасу, принял парад, помахал рукой - и назад.
   - Понял, не дурак. - Возницкий разглядывал себя в зеркалах, тщетно выискивая хотя бы одну общую черту с портретом государя императора. - Дурак бы понял, - добавил он шепотом.
   - Разговорчики! - незлобиво прикрикнул Михал-Юрич.
   Сегодня - день рождения императора. Большой парад состоится на Дворцовой, Преображенский и Семеновский гвардейские императорские полки строем пройдут вкруг Александровской колонны, а как стемнеет - начнется фейерверк.
   Зимний уже стал для Юрана чем-то привычным. Он не жил, конечно, по расписанию Его Величества, трапезничал в своей комнате, по дворцу лишний раз не шлялся, дабы не портить паркет. Для этой надобности на копыта ему надевали толстые войлочные чехлы, однако подковы рвали плотную шерсть чуть ли не через час ходьбы, так что Возницкий сам ограничил передвижения по коридорам.
   - Так, повтори, если такой понятливый: что делать в чрезвычайной ситуации?
   Юран отчеканил по-солдатски, но с издевательской интонацией:
   - В случае возникновения нештатной ситуации продолжать изображать из себя государя императора, в случае прямой угрозы для жизни - укрыться в безопасном месте. В случае ядреного, то есть ядерного взрыва замотаться в белую простынь...
   Шеф раздавил ухмыляющегося кентавра взглядом и сказал:
   - Ты, думаешь, шибко умный? Попал в тепличные условия, теперь еще и права качаешь?
   - Виноват, господин полковник.
   - Был бы ты у меня виноват! - Михал-Юрич сердито потер ладони, будто замерз. - Уволю к чертовой матери, без выходного пособия. Вот только закончится все...
   - Что закончится?
   - Не твоего ума дело!
   - Нет, моего. Солдат должен понимать свой маневр, - ответил Возницкий. - Да не вращайте так глазами, выпадут. Что вы мне сейчас сделаете? Да ничего. Я хочу знать: что с императором?
   Шеф не то чтобы опешил, но слегка растерялся. И, пока он не пришел в себя, Возницкий решил его дожать:
   - Или мы решим эту проблему сейчас, или мы не решим ее никогда. Я отказываюсь с вами сотрудничать.
   - Ты мне угрожаешь? - Михал-Юрич взял себя в руки. - Да я тебя сейчас прямо голыми руками уделаю.
   Юран понял, что надерзил сверх всякой меры. И поэтому продолжил дерзить:
   - Слабо тебе, старикашка.
   Жандарм ударил, без замаха, отработанным движением, и, будь Юран человеком, ему бы несдобровать. Однако кентавр устроен немного иначе: Возницкий только ухнул и слегка коснулся плеча обидчика кулаком. Михал-Юрич с тяжелым вздохом опустился на пол.
   - Без рукоприкладства! -Юран навис над своим куратором. - Я вам не быдло какое-то, я государь.
   - Да какой ты... государь... ты на себя по... смотри. - Шеф с трудом дышал. - Я тебя под три... бунал...
   - Спокойно, дяденька, спокойно, у нас еще спектакль сегодня. - Поджилки у Юрана от собственной наглости все-таки тряслись, но он понимал, что все уже слишком далеко зашло и теперь его со счетов скидывать поздно. - Что с императором?
   - Пошел ты! - Михал-Юрич потер левую грудь... закрыл глаза...
   Юран склонился над шефом. Тот не дышал.
   Народу прибывало. Несмотря на жуткий мороз, люди шли к Зимнему, дабы засвидетельствовать почтение монарху. Крокодил никогда не понимал, как можно почитать то, что не приносит никакой пользы, поэтому с интересом вглядывался в лица, пытаясь отыскать в них хозяйское тавро. Лица попадались разные, было любопытство, ожидание праздника, но рабская покорность не встречалась. Люди искренне верили в то, что пришли на праздник.
   Постояв на тротуаре Невского еще немного, Крокодил растворился в толпе.
   Чердак, который он оборудовал под "пешку", отличался ухоженностью и даже некоторым шиком - какой-то чудак из жителей дома установил здесь телескоп, подле которого поставил кресло-качалку, столик со стаканами и фарфоровым чайничком. Видавшая виды настольная лампа исправно работала, стены были увешаны всевозможными таблицами, графиками, картами звездного неба и прочей астрономической дребеденью. Оптику, правда, хозяин унес с собой, да и не бывал здесь как минимум с лета, но это даже к лучшему видимо, зимой у него перерыв. А терраса, на которую выйдет император, чтобы принять парад в свою честь, прекрасно просматривалась и невооруженным глазом. С самого утра ее несколько раз чистили от снега, мелкой пылью сыплющегося в морозном воздухе.
   Шум стих. Грянули первые такты гимна, на террасу вышел царь.
   Сергей Мироныч Киров любил смотреть на звезды. В сороковом году, после полета Чкалова в космос, токарь Мироныч уже выработал вредность на Путиловском, вышел на на пенсию и стал посматривать вверх. Там ему открылась бездна, звезд полна.
   Нынче ему исполнилось уже... дай Бог памяти... сто двадцать в две тыщи шестом стукнет, три века прожил, так, значит, сто семнадцать. Большую часть времени он проводил у телескопа, в переоборудованном под обсерваторию чердаке. Соседи поначалу косо поглядывали, но потом некоторые наблюдения пожилого астронома-любителя стали публиковаться в журнале "Наука и жизнь", о нем сняли документальный фильм, и вскоре чердак перешел в полное ведение Мироныча.
   Последнее время ноги стали плохо слушаться хозяина, летом Киров вообще загремел в госпиталь, но ничего, оклемался. Сегодня вот почувствовал себя сносно, думал до площади сползать, парад посмотреть, но вовремя одумался: какой, перхоть старая, тебе парад, дома сиди.
   Однако посмотреть его можно, и очень даже легко.
   Мироныч оделся, прихватил с собой бинокль - телескоп настраивать долго, не стоит возиться, да и кто с гаубицей на куропатку ходит? Восьмидесятикратной цейсовской оптики будет вполне достаточно.
   Минут десять он поднимался по лестнице. Торопиться смысла не было: парад - дело не быстрое, ноги и сердце доктор велел поберечь, однако и не оставлять без нагрузки, так что медленно, но верно старик поднялся до шестого этажа.
   Некоторое время Мироныч разглядывал дверь обсерватории, не решаясь войти. На чердаке были посторонние. Добро б парад пришли посмотреть, а вдруг парочка?.. Конфузно будет. Тем более что изнутри доносились негромкие ритмичные хлопки. Что же делать?
   Сергей Мироныч вздохнул и постучал.
   Вот, блин, маскарад, только и успел подумать Юран, когда на плечи ему нацепили горностаевую мантию, а на голову водрузили корону. Чувствовал себя Возницкий последним дураком: что будет носить такое, не мог даже и помыслить, а тут раз - и царь!
   - Возницкий, вам пора.
   Шефа уже полчаса как увезли, разбирательство оставили на потом, за него остался жандарм в чине штабс-ротмистра. (Из кавалеристов особист, подумал Юран.) Держался он подчеркнуто официально, панибратства не допускал и понравился кузнецу гораздо меньше, чем покойный куратор. Он и сопровождал Юрана, когда тому пора было предстать перед народом.
   Перед самой террасой штабс остановился и спросил:
   - Металлические предметы в карманах есть: ключи, монеты, булавки, оружие?
   - Откуда? - пожал плечами кентавр. - Гол как сокол. Еще императора изображаю... А, нет, вру - подковы.
   Жандарм побледнел.
   - Что такое? - смутился Юран.
   - На террасе будет включен мощный электромагнит, любая железная вещь в радиусе трех метров прилипает к полу намертво, вместе с обладателем.
   Кузнец вздохнул с облегчением:
   - Фу, напугал! У меня нержавейки, легированная сталь, присадок столько, что никакой магнит не возьмет.
   - Точно?
   - Не будь я кузнец.
   Офицер достал из кармана мобильник, набрал несколько цифр и, едва ему ответили, приказал:
   - Готовность номер один! Объект пошел. По моей команде включаем поле.
   Оторвавшись, он легонько подтолкнул кузнеца к дверям:
   - Ну, с Богом.
   На первых тактах гимна Возницкий со всей возможной в его положении грацией подошел к перилам, стараясь не наступить на мантию и не уронить корону, и только тогда вспомнил, что подковы держатся на обычных черных гвоздях. Но было поздно - ноги намертво приросли к ковровой дорожке.
   Кузнец вздохнул и посмотрел вокруг. Такого количества народу он не видел даже на вокзале.
   Народ тоже узрел царя, и по площади пронеслось троекратное "ура".
   И Юран понял, что все рады его видеть. Несколько тысяч человек стоят на морозе и приветствуют его, простого кузнеца Возницкого... Ну, они, конечно, не знают, что он простой кузнец, но ведь радуются. Не чужой он, значит, свой. Даже слезы на глаза наворачиваются.
   Возницкий сверкнул зубами и помахал рукой в ответ. Начался парад.
   Едва Преображенский полк развернулся для торжественного марша с равнением на августейшую персону, Юран получил первую пулю. Он чувствовал, что целились ему прямо в лоб, чуть выше переносицы, точка, куда должна была вонзиться пуля, горела, будто ее вьетнамским бальзамом натерли. Однако электромагнитное поле изменило траекторию, поэтому пуля попала в круп.
   Боли он почти не ощутил, разве что задние ноги вдруг резко начали слабеть. Юран крепко ухватился за перила и перенес тяжесть тела на передние, пытаясь высмотреть огневую точку.
   Позади приоткрылась дверь.
   - Живой? - услышал Возницкий взвинченный голос своего ротмистра.
   - Пока да, - полуобернувшись, прошептал Юран. - Отключайте свое поле гребаное, вытаскивайте меня, а то я прилип.
   Круп вспыхнул еще двумя кровавыми фонтанчиками. Жандарм витиевато выругался, но быстро взял себя в руки:
   - Потерпи, кузнец, потерпи. Локализуем пешку - и выдернем тебя.
   Юран повернулся обратно, лицом к народу, и, широко улыбнувшись, покивал подданным. Лоб зудел со страшной силой.
   Как бы в ответ на его благосклонные улыбки и кивки невидимый снайпер начал лупить без остановок, и через несколько секунд вся спина превратилась в конский фарш. Продолжая улыбаться, ничего уже не видя перед собой, Возницкий процедил:
   - Ах ты, гребаная тетя, как вы постарели.
   - Юра, держись, - донеслись сквозь вату, Бог весть как заложившую уши, слова нового шефа, - нашли чердак, сейчас снимут стрелка.
   - С тебя бутылка, начальник, - просипел расстреливаемый "император".
   Про себя же Возницкий подумал: "Если этот гад успеет откорректировать огонь, мне калямба..."
   Парад продолжался, но Юран его уже не видел.
   После первого выстрела Крокодил не понял, что произошло: император на террасе лишь слегка поморщился, да и только. Выстрелив еще два раза, чешуйчатый решил, что или ствол с дефектом, или охрана императора успешно ему противодействует. Как - вопрос отдельный.
   Для проверки этой мысли Крокодил задрал ствол выше и застрелил сидящего на Александровской колонне голубя. Птица взорвалась кровью и перьями. Похоже, что все-таки охрана знает свое дело.
   Тем не менее он методично разрядил обойму в императора, целясь то выше, то ниже головы, то в сердце, то в живот, то в глаза. И вдруг понял, что монарх ранен, причем серьезно. Оставался один патрон, наверняка жандармы уже засекли пешку, в распоряжении Крокодила было не более минуты.
   С последним выстрелом совпал деликатный стук в дверь. Крокодил развернулся к опасности вытянутой мордой, но услышал лишь старческий голос:
   - Простите, я не помешаю?
   В два прыжка гад преодолел расстояние от чердачного окна до двери и оказался нос к носу со стариком, белым, как соль.
   - Отнюдь, - галантно раскланялся Крокодил и ткнул человека в солнечное сплетение.
   Старик разом обмяк и начал заваливаться вбок. Чешуйчатый подхватил тело и легко отнес к окну. Усадил в кресло, положил на колени старцу винтовку и покинул чердак.
   Крокодил вышел через черный ход и быстрым шагом направился прочь. Дойдя до первого канализационного люка, он не долго думая нырнул туда.
   Опергруппе достался лишь звяк чугунной крышки.
   Шестнадцатое января
   - Так в чем же смысл конституционной монархии, у кого какие предположения? - Генрих Геннадьевич лукаво осмотрел класс.
   Рука Ореха унеслась вверх так, словно ее заполнили гелием.
   - Ну, прошу, Эдуард, - разрешил Лопатин.
   - Я считаю, - пылко начал Эдя, - что конституционная монархия - одна из самых совершенных систем управления государством. Примером тому служат Англия, Испания, Португалия и ряд других европейских...
   - Извините, голубчик, что прерываю, - поднял руку наставник. - Я, наверное, не совсем удачно сформулировал вопрос. Исправляю свою ошибку. Как вы думаете, господа кадеты, почему после долгих дебатов Дума наша пришла к решению о сохранении монархии, а президентская республика так и осталась одним из многих прожектов? Эдуард, даю вам время для формулировки следующего ответа.
   Сел Орех с явным облегчением - сразу бы он на такой вопрос не ответил.
   В наступившей тишине отчетливо слышалось тиканье наручных часов Шустера, Вовка Лапин скреб затылок, точно хотел ускорить этим мыслительный процесс. Класс учился думать.
   Иван нерешительно поднял руку.
   - Иван, ваше предположение.
   На секунду задержав дыхание, Ваня встал из-за парты.
   - Я думаю, - сказал он, - монарх - это барометр государства.
   - Вот как? - Лопатин наморщил лоб. - Поясните, будьте добры.
   - Страна без монарха существовать может, а царь без государства - нет. Покуда у нас есть царь - у нас есть государство.
   Все засмеялись. Ваня густо покраснел, но сдаваться не собирался.
   - Можно? - спросил он наставника.
   Генрих Геннадьевич кивнул, и в классе вновь стало тихо.
   - Раньше цари воспитывались специально для того, чтобы управлять государством. Сейчас они ничего не решают, но они и помыслить не могут себя без своего отечества, потому что без него они не будут монархами. Если бы у нас отменили монархию и ввели народовластие, начался бы хаос, потому что большая часть россиян уповала на царя, его в любом случае пришлось бы вернуть. А конституционная монархия позволяла от имени государя и с его благословения проводить необходимые реформы.
   - Иными словами, - Лопатин выпрямился за кафедрой, - государь является гарантом законной власти таким же образом, как и президент - в президентской республике. Как бы вам это ни казалось смешным, господа кадеты, но Иван Васильчиков оказался совершенно прав в своем понимании конституционной монархии, за что и удостаивается высочайшей аудиенции. Все согласны?
   Согласны были все, а Шустер показал большой палец.
   - Ну-с, ваше величество, как мы себя чувствуем? - Галя улыбнулась самой ослепительной своей улыбкой.
   - Хватит меня величеством обзывать, - прошипел Возницкий. - Делайте уже, что там делать надо, и валите отсюда.
   - Не надо грубить! - Галя как будто и не обиделась, все так же щебетала канарейкой. - У меня для вас новость. Думаю, что хорошая.
   ...Галине прежде не приходилось иметь дела с кентаврами, хотя за свою восьмилетнюю практику она уже многое повидала. Будь он полностью лошадью тогда понятно: пристрелить, чтоб не мучился. Но ведь он наполовину мужик, здоровенный, с пивным брюхом, с бицепсами, как конская ляжка... Такого жалко.
   И она принялась лечить.
   Принялась-то принялась, да только больше ее интересовал не процесс лечения, а та странная комбинация генов, что позволила появиться на свет кентавру. У человека и животного потомства быть не может противоестественно это. И противно, если признаться. Этот вопрос необходимо было как следует изучить.
   Пока Галя обрабатывала Юрану раны, пока поила его бульонами и расспрашивала, а не женат ли, а кто родители, а сколько сестер, а племянники-то большие ли, а где живут, а кем сам работает, а много ли получает, а не тяжело ли, - в институте генетики имени Вавилова ее однокашник Муханов по прозвищу Цокотуха изучал генетический код кентавра Возницкого. Вообще-то дело это трудоемкое - изучение генотипа неизвестного науке существа, но оказалось, что гены у Юрана самые что ни на есть человеческие, ничего лошадиного, а отцовский гаплоидный набор хромосом даже что-то напоминает...
   Цокотуха залез в институтскую базу данных и покрылся холодным потом, когда узрел, что эта цепочка аминокислот звено к звену повторяет цепочки ДНК дома Романовых.
   Именно об этом Галя и поведала Юрану.
   Разумеется, шепотом.
   - Я - царь? - округлил глаза кентавр.
   Галя смутилась.
   - М-м... не совсем, - призналась она. - Вы являетесь потомком русских царей, хотя вас никто не короновал.
   - Но я тут совершенно законно?
   - Не знаю... - совсем уж растерялась Галина.
   Юран лихорадочно начал соображать.
   - Так... Я - потомок царей. Я похож на нынешнего царя, меня все за него принимают. Я, выходит, его брат-близнец?
   Тут Галя совершенно потеряла контроль над ситуацией.
   - Комарик! - заорал Возницкий. - Комарик, мать твою так-растак, где тебя носит?
   Штабс-ротмистр Комарик, руководивший операцией прикрытия и по совместительству курировавший теперь кузнеца вместо скоропостижно скончавшегося Михаила Юрьевича Волочкова, чувствовал себя не то чтобы совсем виноватым - на войне все-таки как на войне, - но немного в долгу у Юрана, поэтому прощал ему его плебейские замашки, списывая их на ранение. Не подвел-таки кентавр, на честном слове простоял и проулыбался на террасе весь парад и даже нашел в себе силы самому уйти.
   Снайпера, правда, не успели схватить, тот вместо себя какого-то дедушку оставил, инсценировав наспех, будто это старикан стрелял. Но ничего, найдут.
   Комарик вошел в лазарет, под который оборудовали бильярдную.
   - Ну что опять? - устало посмотрел он на опекаемого.
   - Я должен там оказаться. - Крокодил выпустил в воздух колечко дыма. Хоть штурмом берите Зимний - мне нужно быть на этом приеме.
   Гиви Зурабович пробормотал под нос что-то вроде "теща, вертись, как хочешь, но завтра похороны", потом вырвал из лап рептилии газету и вышел.
   Вскоре до Крокодила стали доноситься обрывки разговора. Гиви постоянно повторял слова "кацо", "отец родной", "брат родной", клялся в дружбе, но о деле не проронил ни слова.
   Устав вслушиваться, гад погрузился в свои мысли.
   Четыре дня назад, вынырнув в Фонтанке возле памятника Чижику-Пыжику, изобразив из себя алкоголика, решившего выпить с персонажем знаменитой песенки, Крокодил выполз на набережную и окольными путями добрался до антикварной лавки на Бармалеевой. Одежду Крокодила отправили в химчистку, и через три часа он уже вернулся в "Palace".
   Гад был вне себя от злости. Его перехитрили. Ждали покушения в жандармерии или нет, он не знал, да это и неважно. Вопрос был в том, что заказ необходимо выполнить: сто миллионов золотом - с такими суммами не шутят.
   Сегодня во всех столичных газетах сообщалось, что двадцать шестого января состоится ежегодная аудиенция в Царском Селе, которой удостаиваются видные деятели науки и культуры, а также общественные деятели, гости страны и учащиеся Пажеского и кадетских корпусов, чем-либо отличившиеся в ходе обучения.
   Крайне раздраженный, вернулся Гиви Зурабович.
   - Можете вы мне объяснить, что вам понадобилось на этой аудиенции?
   - А то вы не знаете? - усмехнулся гад.
   - Я-то знаю, - ядовито улыбнулся толстяк, - но не думаю, что мой ответ понравится распорядителю.
   Крокодил попыхтел трубкой, потом улыбнулся и сказал:
   - Автограф.
   - Вы идиот.
   - Съем.
   Гиви Зурабович закатил глаза и опять удалился.
   Вновь послышались "кацо" и "отец родной", и Крокодилу пришло в голову, что в Российской империи родственный признак настолько важен, что совершенно чужие друг другу члены общества будут присваивать какую угодно степень родства, лишь бы добиться желаемого результата.
   - Вы идиот! - Гиви Зурабович неожиданно возник перед самым носом Крокодила. - У вас мозги, очевидно, заледенели на русском морозе.
   - Что вы орете, как баба? У вас ничего не получилось?
   - Нет. И ни у кого не получится, потому что это объект, охраняемый лучше Государственной думы.
   - Ваша дума, - Крокодил зевнул, - волнует меня меньше всего. Так, насколько я понял, меня не пустят, как гостя страны?
   Гиви Зурабович мстительно улыбнулся:
   - Вы поняли правильно. Да даже если бы и пустили, как бы вы пронесли туда оружие? Там детекторов взрывчатки и металла больше, чем в Пулковском международном аэропорту. Вас в Царское Село даже с пилкой для ногтей никто не пустит.
   - А меня могут подарить?
   - Что?
   Крокодил выпустил столб дыма:
   - Я спрашиваю, могут ли меня царю-батюшке подарить?
   Шепчук просто сбился с ног, разыскивая отважного кентавра.
   Когда на драку возле "Сайгона" понаехало полиции, Шепчука не тронули все хорошо знали жизненную позицию рок-звезды. Но всех прочих участников побоища замели в кутузку, не обращая внимания на заступничество Ювенальевича. Георгий не угомонился и стал напрашиваться в участок в качестве свидетеля, но ему сказали, что сейчас все равно некому разбираться. А вот завтра утром - пожалуйста, милости просим...
   Наутро никаких милостей ждать уже не пришлось - всех выпустили, оштрафовав, а на вопрос Шепчука об исчезнувшем герое ответили, что никакого кентавра не было.
   Ювенальевич бросился в "Сайгон", надеясь отыскать кого-нибудь из ветеранов вчерашней битвы, но с утра кафе пустовало, вчерашний бармен сменился, и ни одного очевидца Шепчук не встретил.
   Тогда он нанял частного сыщика. Сыщик мгновенно развернул бурную деятельность, и уже к вечеру девятого числа предоставил первую информацию: кентавр действительно был, его действительно забрали в кутузку, но из участка вместе с прочими драчунами он не вышел. Еще сыщик сказал, что кентавра, судя по агентурным данным, довольно часто можно было встретить в районе Санкт-Петербурга-Главного, а также возле проходной Путиловского машиностроительного.
   Буквально на следующий день Шепчука разбудил телефонный звонок. Говорил сыщик. Он отказался вести дело, мотивируя отказ внезапно возникшими проблемами личного характера, и собирался вернуть задаток. Георгий спросил, не передаст ли сыщик дело какому-нибудь своему коллеге, на что тот ответил:
   - Думаю, никто не сможет вам помочь. И сдается мне, вам тоже вскоре придется забыть об этом деле.
   Интересно девки пляшут, подумал Ювенальевич, почему это - забыть?
   И направился на вокзал.
   Георгий убил целый день, но поговорил почти со всеми работниками вокзала и выяснил, что кентавр еженедельно по субботам отправлялся куда-то на тихвинской электричке. В кассах пригородных маршрутов ему сообщили, что кентавр брал билеты до Волхова.
   Потом у Шепчука было два концерта в Москве и один - в Семипалатинске, так что вернулся он в Питер только пятнадцатого.
   Чувствуя себя гением частного сыска, утром следующего дня едва отоспавшийся после дороги Ювенальевич посетил управление Путиловского машиностроительного завода, где ему любезно сообщили, что кентавр - это кузнец из ремонтно-механического цеха, но сейчас он в отпуске.
   Узнав адрес Возницкого в Волхове, Шепчук устремился туда и уже вечером стоял на пороге небольшого коттеджа в пригороде.
   Роза так разнервничалась, что принесла маме валерьянки, но выпила ее сама, потому что мама закусила удила и приготовилась действовать. Мама в действии, конечно, не цунами, но бюрократическая машина начинала содрогаться, когда Идея Петровна выходила на тропу войны. Ирина, младшая сестра, была ей под стать, а вот Роза как-то стеснялась обивать пороги и строчить жалобы.
   И все из-за Юрки. Запропастился в этой столице - и носа не кажет, хотя должен был вернуться еще позавчера. Вчера-то мама еще терпела. Но сегодня...
   - Роза, Ира! - Мама пристально посмотрела на дочерей. - Я отправляюсь в Петербург.
   - Мама, ну ты что?.. - психанула Ирина. - Маленький он, что ли?
   - Не маленький, конечно, - легко согласилась Идея Петровна. - Я и не говорила, что я нянчиться еду. У меня сын пропал в многомиллионном городе, всякое случиться могло: под трамвай попал, например, загремел в больницу без документов, память отшибло, имею я право побеспокоиться о собственном сыне?
   - А мы? - не унималась Ирина. - Розка послезавтра уезжает, я - через три дня, нам-то что делать? Юрка безалаберный, а ты вся дрожишь.
   Идея Петровна нахмурилась:
   - Ира, ты как с матерью разговариваешь?
   - Мам, ну где ты там жить будешь? - жалобно заскулила Роза. - Это же столица, там за один день человека не найдешь.
   - Человека - может быть, - мама гордо тряхнула слегка серебрящейся прической, - а вот Юру - легко.
   Чего уж тут спорить, сестры в школе любили прихвастнуть, что их младший братик - конек. Примета, действительно, та еще.
   - А жить, - добавила довольная Идея Петровна, - а жить я буду...
   Она тут же уткнулась в истрепанную записную книжку.
   - Квартира инженера Васильчикова, - ответили ей, когда через пару минут Идея Петровна набрала нужный телефон.
   - Здравствуйте, - сказала она. - Будьте добры, Филарет Ильич дома? Алло, Филарет Ильич...
   Едва закончив разговор, Идея Петровна начала собираться.
   В самый разгар сборов в дверь позвонили. Открывать пошла Роза.
   На пороге стоял приятный мужчина в очках, с аккуратной бородкой, удивительно похожий на какого-то артиста.
   - Добрый вечер, - поздоровался он слегка хрипловатым голосом. - Юра Возницкий здесь живет?
   Роза состроила скорбное лицо и сказала:
   - Проходите.
   - О господи, Дашенька, ну разве я могу ей отказать? - Инженер Васильчиков метался по спальне, как раненый тигр. - Она мне как-никак родственница.
   - Бывшая жена твоего двоюродного дяди, - напомнила Дарья Михайловна, дражайшая супруга инженера.