"И что из того, что я, русский человек Удушьев, не люблю евреев, да и какой русский человек может любить их после того, что они сделали с Россией. Но ведь я не только евреев не люблю, терпеть не могу разных там "голубых", не люблю проституток... А то, что жидам не нравится, как мы их называем, так ведь это мы их так называем на своем родном русском языке. Получается, что они ввели черту оседлости для нас, русских, в нашем же родном русском языке, запретили пользоваться словом жид, и мы согласились с этой чертой"... И все такое.
Куда деваться мне от них! И как тут не промолвить:
... из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
А вы спрашиваете: отчего сограждане предаются культу пищи. Во-первых, не все и не каждый день едят досыта (и как раз по той простой причине, что у нас удушьевы бывают министрами, а молчалины - те вообще блаженствуют на свете; о скалозубах даже не говорю). Во-вторых, это, как правило, не еда, а закуска. Пьем же мы потому, что на трезвую голову не о чем говорить, все слишком ясно.
И у нас, к сожалению, совершенно не в ходу шарады, живые картины и прочие пти-жё.
А в телеящике творится такое... сами знаете.
Философия - тут Вы, конечно, правы - рождается на пиру, из хмельной болтовни сытых. А религия, по-видимому, - из воя голодной стаи. В некоторых молитвах прямо так и говорится: выдавай нам пайку ежедневно.
Кстати, вот и Чацкий оттого так отчетливо мыслит и громогласно излагает, что триста крестьянских семейств ни при каких обстоятельствах не дадут ему помереть с голоду.
А нашему брату следовало бы вести себя скромней.
Хорошо еще, что книги о вкусной и здоровой пище дешевле, чем она сама. Это необыкновенно скрашивает жизнь, особенно - жизнь на пенсии. Вот передо мной как раз такая книга, называется: "За столом с Ниро Вульфом, или Секреты кухни великого сыщика" (авторы - И. Лазерсон, С. Синельников, Т. Соломоник). Какие реалистичные рецепты! И можно ни в чем себе не отказывать: ведь от чтения не толстеешь. Так что сегодняшнее мое меню включает и жареного фазана, и величайшее блюдо из утки - знаменитую утку Мондор. Правда, фаршированные ягнятиной баклажаны тоже должны быть недурны... И тушеные утята, фаршированные крабовым мясом... В любом случае на сладкое, кроме пудинга с грецкими орехами, выбираю миндальное парфэ. Или свежие фиги со сливками?
Полагаю, Грибоедову нашлось бы о чем поболтать с мистером Стаутом.
Только, умоляю Вас, имейте в виду: если фазан только что подстрелен, его необходимо, прежде чем ощипывать, потрошить и так далее, - подвесить в каком-нибудь прохладном месте. А то получится невкусно.
Это уже второй кулинарный секрет в моем обладании. Первый я вычитал когда-то из Библии: ни в коем случае не варить козленка в молоке его матери. А что, идея здравая.
Письмо XXXVII. Д. Ц. - С. Л.
12 марта 2003
Повышенная гибкость
Опять 25. На колу мочало - начинай сначала. Все это уж служило предметом нашей переписки, чего по новой-то талдычить?
Но, с другой стороны, взять, к примеру, "Горе от ума", которое Вы в прошлом письме разнообразно поминали, - когда написано, а все как новенькое, и всякий день нашей здешней жизни - к месту.
Писал я Вам в свое время про поэтов: они, мол, - особенные такие люди, специальные, наделенные какими-то способностями к художественному творчеству, благодаря которым умеют нечто, чего всякий - не сумеет. И что ж - а жизнь мне фигос под нос: когда страна быть прикажет поэтом, у нас поэтом становится любой. Не боги горшки обжигают. Пока вы едете на эскалаторе, вам в уши вольют не меньше пары-тройки продуктов самодеятельного стихотворства, где смело рифмуются разнообразные глаголы повелительного наклонения вроде "поспеши - приходи" или "приходи - купи". И вообще "Памперс знает, что Ваш малыш желает". Почему-то кажется, что вовсе не хитроумные криэйторы - авторы рекламы подгузников тонко стилизовали слоган (с его холуйским "желает" вместо "хочет") под всем знакомые поздравительные вирши типа "здоровья, счастья и любви в день юбилея ты прими". Нет, сдается, попросту какой-нибудь местный начальник над проницательными Памперсами, чтецами в младенческих сердцах, исторг из себя сей поэтический продукт. Так и вижу: сидит этот Иван Иваныч (или Сидор Сидорыч), занес "паркер" над девственной белизной листа, поднатужился... и произвел. А чо! И мы не лыком шиты!
И правильно - а то вообразили себе, будто какие-то там надобны способности, еще вот этот... талант, что ли. Да ни хрена не надо, стихийное творчество масс, как уже бывало, преотлично обойдется без ваших талантов. Если Иван Иванычу хватило способностей всем своим крепким задом водрузиться в это кресло - уж слова в рифму он как-нибудь приладит. И вообще - как граф Уваров на смерть некоего Пушкина отозвался с подобающей госмужу трезвостью, - сочинять стишки еще не значит проходить великое поприще. (А также, добавлю, и картинки рисовать. Тут мне рассказали в одном издании: рекламу принесли, графический файл, что-то такое налеплено на манер коврика с лебедьми. Художники оного СМИ аккуратненько и говорят: мол, давайте мы как-нибудь переделаем... А рекламодатель аж руками в ужасе всплеснул: вы что, Сидор Сидорыч сами рисовали. Легко вообразить этого Сидора, которому вчера установили программу PhotoShop, и он ею радостно овладевает в рабочее время...)
Какие, к черту, поэты - вот тут наши городские комитеты "300" и по печати, а также некая фирма "УНиК" учинили самонужнейшее, настоятельно необходимое мероприятие, без проведения которого буквально нельзя было жить ни дня, ни даже минуты: конкурс на лучшее поздравление Петербурга с его юбилеем. И этот конкурс, доложу Вам, в отличие от, например, не менее насущного и животрепещуще-актуального конкурса на текст гимна СПб, таки дал результаты! (Что же до гимна - городские парламентарии во главе с председателем гимнической комиссии г. Тюльпановым, на наше счастье, заново созвавшись, нашли себе дела поинтереснее.) И победитель средь поздравителей сыскался - Букин Евгений Александрович, г. Москва; ему от означенных комитетов и фирмы вышло поощрение. Е.-Букин в самом деле превзошел прочих участников этого графоманского чемпионата (насколько можно судить хотя бы по плодам текстопроизводства двух других призеров) - вот что он измыслил: "Острошпильный, хладноволный, сексапильный, любвиполный, белоночный, вштормприливный, будь ты мощным, будь счастливым, будь веками награжденным, будь всегда новорожденным". А, каково?! - это вам не худосочное творчество скажем, Бочкова А. В., г. Подольск (2 место), к которому, судя по всему, в порядке шефской помощи слетела муза Розенбаума А. Я.: "Я влюблен, как безумец, в творенья Растрелли и Росси, В "камероновский" Павловск и Адмиралтейства иглу. Я люблю его зимы, и весны, и лето, и осень... Его стилей волшебных и строгих канонов игру"... et cetera. Зато бронзовой лауреатке Стрекаловой О. Я., г. Выборг, явно одолжилась муза Исаковского-Прокофьева-Суркова: "Твоя земля дала мне силу, я горд, что ты в моей судьбе. Сегодня, как и вся Россия, я низко кланяюсь тебе" (опять же и род почему-то мужской).
Но как это логично: если у нас кем угодно становится любой, почему любому не стать поэтом? Могут же пульмонологи возглавлять телевидение, а милицию - вообще неведомо кто. Не говоря уж о политических партиях и движениях. Подумаешь, телевидение: "Я князь-Григорию и вам Фельдфебеля в Вольтеры дам, Он в три шеренги вас построит, А пикните, так мигом успокоит". В свое время другой Григорий, Распутин, задумал протолкнуть какого-то своего собутыльника, невразумительного забулдыгу, на архиерейское место, но Синод дважды кандидатуру проваливал. Назначили третье голосование, перед которым специально прибывший эмиссар Двора многозначительно заявил: "Этого хочет Царское Село". В ответ какой-то синодальный острослов съехидничал: "Что ж вы сразу не сказали - тогда б мы и черного борова посвятили в епископы". Эка невидаль - руководить; тут действует номенклатурный закон воспроизводства епископов: коли меня так назначили, и ничего, мир не перевернулся, очень даже неплохо вышло, всё функционирует, - и я кого-нибудь таким же манером назначу - "А впрочем, он дойдет до степеней известных. Ведь нынче любят бессловесных" (выделено Грибоедовым). Да, кстати, ведь и "Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, Ну как не порадеть родному человечку!..".
Вертикаль власти можно и так понимать: если первое лицо - ее макушка, то второе ему чем-то уступает, в противном случае им логично поменяться местами. Значит, третье лицо должно быть еще глупее и бездарнее второго (кажется, так оно и есть), двенадцатое - одиннадцатого, 137-е - 136-го, и т. д. Зато всякому нижеследующему в отношении вышестоящего надлежит обладание двумя известными талантами Молчалина А. С., которые, как известно, "чудеснейшие два! и стоят наших всех", - умеренностью и аккуратностью: "Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья - Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить <...> Собаке дворника, чтоб ласкова была".
Однако еще позапрошлого века карикатуристы острили: "начальству кланяйся ниже карманов - подчиненного гни в дугу" - всякий черный боров, чуть посвятят его в общественно-политические или народно-хозяйственные руководители, сразу принимается самодурствовать. Как, знаете ли, в известном анекдоте про капризного Вовочку: "Хочу говна! - Не хочу говна!" (ввиду новейших лингвистических строгостей спешу напомнить: сие слово институционализировал в русском языке еще Ленин В. И., заявивший, что интеллигенция есть вовсе не мозг нации, а означенная субстанция). Скажем, возьму да и проведу конкурс поздравлений Петербургу, и победителей назначу, и их награжу - и силлабо-тоническая система стихосложения мне не указ. Ну и что, что вштормприливная игра канонов, - а компании "УНиК" нравится.
Или вот какие-то дьячки, которых игрой фортуны (или благорасположением очередного управляющего в казенном доме) занесло в столичные депутаты, под водительством загадочного Каадыр-оола Бичелдея вздумали нас с Вами законодательно учить чистописанию. Кого? - нас, владетельных князей русского языка (кажется, не ошибусь, полагая, что Вы, как и я, ничем другим и не владеете). А все потому же: никто не лучше никого, когда страна прикажет, специалистом становится любой. Вертикаль целиком, может, и жесткая, но в каждом отдельном сочленении звеньев гибка необычайно. Это, береги Бог, покамест еще не шигалевщина ("Высшие способности... изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями... Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство"), это... ну вот как Александр Володин описывал т. наз. "застой":
Красим по черному серым,
Красим по белому серым,
Красим по красному серым,
Серое - лучший цвет.
Письмо XXXVIII. С. Л. - Д. Ц.
19 марта 2003
Чтец-декламатор
Это если в заветную тетрадку списать стихи - откуда попало и все равно чьи, но только такие, чтобы голосу было просторно, когда вы, в меру волнуясь, произнесете их вслух и наизусть - в гостиной ли при свечах, с эстрады ли на благотворительном концерте, а то и, скажем, в лодке, замершей посредине, допустим, пруда, - и чтобы у слушателей ваших (к чему лукавить? у слушательниц, конечно же), чтобы у них заблестели глаза от какого-нибудь высокого чувства, разделяемого с вами, отчасти даже и обращенного на вас.
Тут будет, само собой, венгерский граф, позорной казни обреченный за любовь к отчизне угнетенной (по-нашему сказать - приговоренный к повешению за участие в сепаратистской вылазке). Как бесстрашно, с какой радостной улыбкой встретил он свою смерть - а почему? потому что до самого последнего мгновения не сомневался: объявят помиловку; почему не сомневался? потому, что его мать сидела на балконе под белым покрывалом! а условились, что будет в черном, если не разжалобит короля! "Зачем же в белом мать была?" Пауза, глубокий вдох - и forte (только, ради Бога, не fortissimo): "О, ложь святая!.. (Опять пауза.) Так могла Солгать лишь мать, полна боязнью, Чтоб сын не дрогнул перед казнью!" Аплодисменты, восклицания, чей-то благодарный взгляд...
В высшей степени уместен умирающий гладиатор: "... А он, пронзенный в грудь, безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена", - и тут наплыв - невинность и счастье где-то на северо-востоке, - судьба так несправедлива - что ж, ликуй, кровожадный Рим! но история отомстит!
Не обойдется и без Апухтина - свидание в психушке: "Садитесь, я вам рад..." - и так далее, все высокомерней, пока сквозь поприщинский бред величия не прорвется пронзительной Офелией (только бы не подвела гортань) ария про васильки, про живые цветы из прежней жизни - в каком-то поле, с какой-то Лёлей...
Коронный же номер, без сомнения, - "Перчатка", рыцарь Делорж восхитительней всех на свете персонажей: ах, вам желательно, чтобы я ценою жизни удостоверил мою к вам страсть? нате вам мою жизнь! довольны? а страсти моей вы, выходит, не стоите! ищите другого дурака! Вот он поднимается на балкон (опять балкон! в балладах всё балконы!), отняв у свирепого хищника искомый предмет роскоши. Его приветствуют красавицыны взгляды, - "но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: "Не требую награды!"...
Лет сто назад "чтецы-декламаторы" издавались и были в большом ходу. Один такой - тогдашний - согревал мою собственную бедную юность. Пухлая книжица в самодельном истертом переплете.
И было там стихотворение, которое теперь я вспоминаю чуть ли не каждый день. А прежде не ценил - хотя бы потому, что читать его знакомым барышням не имело ни малейшего смысла, даже и подвывая:
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
Зачин, согласитесь, эффектный. Однако уже во второй строфе наружу выпирает классовая рознь, и раздается мерзкий запах политики:
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат богатый.
Незачем вам воровать.
Это, значит, с тротуара задает вопросы чувствительный в летнем пальто из Парижа и в шляпе-канотье (зовут - Валерий Брюсов: надоело торговать индийским чаем, вышел освежиться, нюхнуть кокаинчику и революционной атмосферы), - а на лесах откликается непонятно кто; судя по состоянию фартука - дворник; но зачем лопата? Вся эта строфа вообще не нужна, поскольку в следующей, в третьей - чувствительный лезет без мыла в душу тем же путем:
- Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без сна?
Который в фартуке - нет чтобы позвать городового - еще раз поддается на провокацию; с похмелья, что ли:
- Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
Декадент, естественно, не унимается, пока его не посылают.
- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи!
- Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем всё сами, молчи!
Восторжествовав, социализм включил это стихотворение (тысяча девятисотого года) в школьную программу: конечно, ради последней строчки, в которой полагалось усматривать - нет, вовсе не синдром загадочной русской души, а, наоборот, симптом зрелости пролетариата; полюбуйтесь, дескать, какие гроздья гнева! - эвон когда еще налились! мог ли не разразиться ровнехонько через семнадцать лет Великий Октябрь?
При этом никто, разумеется, не заметил, что строчка-то краденая! Модернист бессознательно стибрил ее из самой антисоветской басни Крылова "Совет мышей" - про юбилейные гимны и мафиозные кланы: "Молчи! всё знаю я сама; Да эта крыса мне кума".
И вот этот брюсокрыловский звук, представьте, преследует меня повсюду. Стоит врубить радио или ТВ - только и слышно: не мешать! молчать! не балуй под лесами, кому говорят! посмейте только тронуть эту крысу! а что строим не то - знаем без вас!
И стопятидесятимиллионный краснознаменный глухо так подпевает: строим мы, строим, знаем все сами...
Печальная догадка прокрадывается в сердце: а и в самом-то деле - не её ли, голубушку, мы опять возводим-созидаем? Что, если наше верховное божество - пресловутая Государственность - не знает иных воплощений на земле? Была ведь, например, огромная цивилизация, не хуже здешней - в Древнем Египте - вся представлявшая собою просто-напросто похоронное бюро. За три с лишним тысячи лет сколько там сменилось фараонов - наверняка среди них попадались и либералы, и реформаторы; работали с законодательством и так, и эдак; пробовали, скажем, облегчить налоговое бремя, смягчить визовый режим; но за что ни принималась новая администрация - в итоге получалась очередная пирамида в песках. Ничего другого ихняя вертикаль власти не умела осуществить; так Изида захотела, тоже богиня не человеколюбивая. Вот и у нас, столетие за столетием: на чертеже - собор, или богадельня, или, там, диснейленд, а на местности все равно по периметру - вышки, а в оконных проемах монтируются крепления под намордники... виноват! под кронштейны для праздничных транспарантов.
Причем заметьте: редко кто мечтает отчетливо - здесь карцер будет заложен! Лишь самые отчаянные (впрочем, их немало) желают карцера по-настоящему. Большинство, даже и начальников, я думаю, хочет покоя, воли, валюты - одним словом, диснейленда. Но ведь сперва необходимо (а не то зачем и начальство?) навести порядок, не так ли? Вот наведем - и дышите, на здоровье, полной грудью. Но не прежде. А как его наведешь, пока ни о воздухе государственном нет закона, ни даже о языке, - и буквально каждый прохожий щелкопер норовит приникнуть к ограждению и через щель развязно так вопит: а что это вы тут делаете, друзья, вашими верными лопатами? кто, скажите, будет рыдать в данном строительном объекте? да откуда столько крыс? да нельзя ли взглянуть на смету? Нет уж, голубчик, атанде! В смысле - цыц!
Национальная идея порядка тем, собственно, и хороша, что рассудок от нее изнемогает. И говорит себе, как Тимур - своей команде (1940 г.): "Всем хорошо. Все довольны. Значит, и я доволен тоже".
Прошел слух, будто здешний бургомистр намекнул таиландскому консулу, что ежели его повелитель бесплатно пришлет на берег Кронверки пару слонов это будет как ложка к обеду, или даже как яичко ко Христову дню. Так что скоро кое-кому из млекопитающих отряда хоботных представится случай убедиться: браки заключаются не на небесах и невзирая на объем мозга. Вот бы еще и китов сколько-нито заказать (у Исландии, предположим); прямо вижу, как они плавают на цепях от моста к мосту и пускают фонтаны, рисуя в прозрачном воздухе белых ночей роковые символы: тройку, зеро, зеро!
Письмо XXXIX. Д. Ц. - С. Л.
30 апреля 2003
Балет
Толстой (Л. Н.) заявил "Не могу молчать!" - и не молчал... так то ж Толстой! Мне в данном случае как раз приличней помалкивать, я-то, чай, не граф, не пол-графа, не осьмушка даже. Но - уж очень охота поделиться с Вами охватившим меня недоумением (хоть понимаю: оно простодушно настолько, как взрослому человеку, давно живущему в нашей богоспасаемой России, и неприлично).
Богоспасаемость России принимает размеры прямо пугающие. Просто Третий Рим какой-то: на Пасху два главных государственных канала гонят одну и ту же трансляцию из ХХС, а два городских - ТРК "Петербург" и местное НТВ передают аналогичную службу в Казанском соборе; у них хоть закадровые слова и разнятся, картинка идентична - должно быть, камеры конкурирующих в другое время телекомпаний стоят так тесно, что операторы дышат одними и теми же клубами ладана (или умащаются одним елеем?). В общем, сбылось: возлег-таки лев с агнцем, хотя бы на ТВ.
Что ж - быть или не быть? Достойно ль смириться под ударами своей телезрительской судьбы и просто выключить злостный ящик - иль надо оказать сопротивленье: ну, хоть понять, в чем состоял видеомесседж лично мне?
Конечно, утверждение вышепроцитированного автора, будто весь мир театр, - футуристическое; по-настоящему оно осуществилось не во времена Шекспира, но лишь в медийную эпоху. Телекамера превращает всё, что ловит объектив, - в подмостки, и люди там - именно актеры. Вот митрополит СПб и Ладожский Владимир, постучав по стоящему рядышком микрофону, убеждается, что тот выключен, зовет какого-то отца Николая etc... в общем, технологический момент, не предназначенный городу и миру; но владыка, вероятно, несведущий в звукооператорских тонкостях, решил, что посторонние его не слышат, - а телевизионщики все словили (с "пушки", должно быть, писали) и выдали в эфир. Так Брежнев на излете своего правления, на открытии XXVI, что ли, сходняка ума и чести с совестью сказал кому-то из соратников: ну, давай, начинай, а потом уж и мне слово предоставь, - сия внутрипартийная шутка опять-таки благодаря неосмотрительному микрофону весьма развлекла участников обязательного просмотра прямой трансляции.
Что же до сценических эффектов - как раз Толстой подарил нас бессмертным их описанием: "В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что-то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем-то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что-то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась".
Конечно, во всякой области есть профаны (как я), а есть - знатоки. Про тот же балет его искушенные аматеры изъяснят вам, что у X подъем болтается, у Y туры недоверчены, a Z какое-нибудь grand jete en tournant невыворотно делает. Или церковная служба: завсегдатаи и ревнители непременно узрят кривизну в положенных геометрических фигурах, каковые надлежит выписывать участникам церемониала, и прослышат ненадлежащее исполнение полагающихся вокальных произведений. А, допустим, авгуры строевой подготовки наметанным глазом сразу определят, что нынешняя молодежь не умеет задирать ногу вперед на тот градус, какого требует торжественность момента.
Нынче закадровые комментаторы из ИА РПЦ растолковали, что крестный ход вокруг ХХС обозначает жен-мироносиц. (Подробнее других евангелистов этот эпизод описывает Марк, в других случаях как раз более лаконичный: "По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалил нам камень от двери гроба..." - и т. д.) Хорошо, я понимаю, что можно, например, читать Евангелие и преисполниться Христова учения, принять эту нравственную проповедь и пойти по пути самосовершенствования; что христианство, разумеется, способно дать жаждущему духовное насыщение столь же полное, как и многие другие религиозные и философские учения. Но - убей, не пойму: какие духоподъемные последствия произойдут из того, что костюмированное шествие лиц, получающих зарплату в тех или иных церковных учреждениях, а также главноначальствующих светских лиц во главе с мэром Лужковым обойдет кругом этой новой московской постройки? Праотцу Аврааму, скажем, чтобы вступить в коммуникацию с Богом, достаточно было этого захотеть. Почему же многим необходимо по всякому духовному поводу совершать какие-то ритуальные физические движения? Что, Ю. М. Лужков от того перестанет быть Ю. М. Лужковым и сделается, допустим, мироносицей Саломией? Президент предусмотрительно отбыл в Душанбе, но остальные VIP-участники пасхальной заутрени - право, любопытно, были там по протоколу или ведомые светом евангельской истины?
Как бы то ни было, (возможный) зов сердца не совпадает с исполненной ими символической ролью. Роль эта состоит в том, чтобы установить преемственность поколений, так сказать, восстановить порвавшуюся связь времен. Советская власть, как мы помним, поставила на место церковных ритуалов светские: гражданская панихида заменила отпевание, а первомайская демонстрация - крестный ход. Но если нет демонстрации, где же должно стоять начальство, прежде дарившее солидарных трудящихся возможностью лицезреть себя на трибуне зиккурата? Само собой, в VIP-зоне религиозно-зрелищного предприятия, на виду, со свечкой; даже цвет декора не пришлось менять: пасхальный - тоже красный. И все каналы, как положено в госпраздник госпраздник и показывают.
Куда деваться мне от них! И как тут не промолвить:
... из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
А вы спрашиваете: отчего сограждане предаются культу пищи. Во-первых, не все и не каждый день едят досыта (и как раз по той простой причине, что у нас удушьевы бывают министрами, а молчалины - те вообще блаженствуют на свете; о скалозубах даже не говорю). Во-вторых, это, как правило, не еда, а закуска. Пьем же мы потому, что на трезвую голову не о чем говорить, все слишком ясно.
И у нас, к сожалению, совершенно не в ходу шарады, живые картины и прочие пти-жё.
А в телеящике творится такое... сами знаете.
Философия - тут Вы, конечно, правы - рождается на пиру, из хмельной болтовни сытых. А религия, по-видимому, - из воя голодной стаи. В некоторых молитвах прямо так и говорится: выдавай нам пайку ежедневно.
Кстати, вот и Чацкий оттого так отчетливо мыслит и громогласно излагает, что триста крестьянских семейств ни при каких обстоятельствах не дадут ему помереть с голоду.
А нашему брату следовало бы вести себя скромней.
Хорошо еще, что книги о вкусной и здоровой пище дешевле, чем она сама. Это необыкновенно скрашивает жизнь, особенно - жизнь на пенсии. Вот передо мной как раз такая книга, называется: "За столом с Ниро Вульфом, или Секреты кухни великого сыщика" (авторы - И. Лазерсон, С. Синельников, Т. Соломоник). Какие реалистичные рецепты! И можно ни в чем себе не отказывать: ведь от чтения не толстеешь. Так что сегодняшнее мое меню включает и жареного фазана, и величайшее блюдо из утки - знаменитую утку Мондор. Правда, фаршированные ягнятиной баклажаны тоже должны быть недурны... И тушеные утята, фаршированные крабовым мясом... В любом случае на сладкое, кроме пудинга с грецкими орехами, выбираю миндальное парфэ. Или свежие фиги со сливками?
Полагаю, Грибоедову нашлось бы о чем поболтать с мистером Стаутом.
Только, умоляю Вас, имейте в виду: если фазан только что подстрелен, его необходимо, прежде чем ощипывать, потрошить и так далее, - подвесить в каком-нибудь прохладном месте. А то получится невкусно.
Это уже второй кулинарный секрет в моем обладании. Первый я вычитал когда-то из Библии: ни в коем случае не варить козленка в молоке его матери. А что, идея здравая.
Письмо XXXVII. Д. Ц. - С. Л.
12 марта 2003
Повышенная гибкость
Опять 25. На колу мочало - начинай сначала. Все это уж служило предметом нашей переписки, чего по новой-то талдычить?
Но, с другой стороны, взять, к примеру, "Горе от ума", которое Вы в прошлом письме разнообразно поминали, - когда написано, а все как новенькое, и всякий день нашей здешней жизни - к месту.
Писал я Вам в свое время про поэтов: они, мол, - особенные такие люди, специальные, наделенные какими-то способностями к художественному творчеству, благодаря которым умеют нечто, чего всякий - не сумеет. И что ж - а жизнь мне фигос под нос: когда страна быть прикажет поэтом, у нас поэтом становится любой. Не боги горшки обжигают. Пока вы едете на эскалаторе, вам в уши вольют не меньше пары-тройки продуктов самодеятельного стихотворства, где смело рифмуются разнообразные глаголы повелительного наклонения вроде "поспеши - приходи" или "приходи - купи". И вообще "Памперс знает, что Ваш малыш желает". Почему-то кажется, что вовсе не хитроумные криэйторы - авторы рекламы подгузников тонко стилизовали слоган (с его холуйским "желает" вместо "хочет") под всем знакомые поздравительные вирши типа "здоровья, счастья и любви в день юбилея ты прими". Нет, сдается, попросту какой-нибудь местный начальник над проницательными Памперсами, чтецами в младенческих сердцах, исторг из себя сей поэтический продукт. Так и вижу: сидит этот Иван Иваныч (или Сидор Сидорыч), занес "паркер" над девственной белизной листа, поднатужился... и произвел. А чо! И мы не лыком шиты!
И правильно - а то вообразили себе, будто какие-то там надобны способности, еще вот этот... талант, что ли. Да ни хрена не надо, стихийное творчество масс, как уже бывало, преотлично обойдется без ваших талантов. Если Иван Иванычу хватило способностей всем своим крепким задом водрузиться в это кресло - уж слова в рифму он как-нибудь приладит. И вообще - как граф Уваров на смерть некоего Пушкина отозвался с подобающей госмужу трезвостью, - сочинять стишки еще не значит проходить великое поприще. (А также, добавлю, и картинки рисовать. Тут мне рассказали в одном издании: рекламу принесли, графический файл, что-то такое налеплено на манер коврика с лебедьми. Художники оного СМИ аккуратненько и говорят: мол, давайте мы как-нибудь переделаем... А рекламодатель аж руками в ужасе всплеснул: вы что, Сидор Сидорыч сами рисовали. Легко вообразить этого Сидора, которому вчера установили программу PhotoShop, и он ею радостно овладевает в рабочее время...)
Какие, к черту, поэты - вот тут наши городские комитеты "300" и по печати, а также некая фирма "УНиК" учинили самонужнейшее, настоятельно необходимое мероприятие, без проведения которого буквально нельзя было жить ни дня, ни даже минуты: конкурс на лучшее поздравление Петербурга с его юбилеем. И этот конкурс, доложу Вам, в отличие от, например, не менее насущного и животрепещуще-актуального конкурса на текст гимна СПб, таки дал результаты! (Что же до гимна - городские парламентарии во главе с председателем гимнической комиссии г. Тюльпановым, на наше счастье, заново созвавшись, нашли себе дела поинтереснее.) И победитель средь поздравителей сыскался - Букин Евгений Александрович, г. Москва; ему от означенных комитетов и фирмы вышло поощрение. Е.-Букин в самом деле превзошел прочих участников этого графоманского чемпионата (насколько можно судить хотя бы по плодам текстопроизводства двух других призеров) - вот что он измыслил: "Острошпильный, хладноволный, сексапильный, любвиполный, белоночный, вштормприливный, будь ты мощным, будь счастливым, будь веками награжденным, будь всегда новорожденным". А, каково?! - это вам не худосочное творчество скажем, Бочкова А. В., г. Подольск (2 место), к которому, судя по всему, в порядке шефской помощи слетела муза Розенбаума А. Я.: "Я влюблен, как безумец, в творенья Растрелли и Росси, В "камероновский" Павловск и Адмиралтейства иглу. Я люблю его зимы, и весны, и лето, и осень... Его стилей волшебных и строгих канонов игру"... et cetera. Зато бронзовой лауреатке Стрекаловой О. Я., г. Выборг, явно одолжилась муза Исаковского-Прокофьева-Суркова: "Твоя земля дала мне силу, я горд, что ты в моей судьбе. Сегодня, как и вся Россия, я низко кланяюсь тебе" (опять же и род почему-то мужской).
Но как это логично: если у нас кем угодно становится любой, почему любому не стать поэтом? Могут же пульмонологи возглавлять телевидение, а милицию - вообще неведомо кто. Не говоря уж о политических партиях и движениях. Подумаешь, телевидение: "Я князь-Григорию и вам Фельдфебеля в Вольтеры дам, Он в три шеренги вас построит, А пикните, так мигом успокоит". В свое время другой Григорий, Распутин, задумал протолкнуть какого-то своего собутыльника, невразумительного забулдыгу, на архиерейское место, но Синод дважды кандидатуру проваливал. Назначили третье голосование, перед которым специально прибывший эмиссар Двора многозначительно заявил: "Этого хочет Царское Село". В ответ какой-то синодальный острослов съехидничал: "Что ж вы сразу не сказали - тогда б мы и черного борова посвятили в епископы". Эка невидаль - руководить; тут действует номенклатурный закон воспроизводства епископов: коли меня так назначили, и ничего, мир не перевернулся, очень даже неплохо вышло, всё функционирует, - и я кого-нибудь таким же манером назначу - "А впрочем, он дойдет до степеней известных. Ведь нынче любят бессловесных" (выделено Грибоедовым). Да, кстати, ведь и "Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, Ну как не порадеть родному человечку!..".
Вертикаль власти можно и так понимать: если первое лицо - ее макушка, то второе ему чем-то уступает, в противном случае им логично поменяться местами. Значит, третье лицо должно быть еще глупее и бездарнее второго (кажется, так оно и есть), двенадцатое - одиннадцатого, 137-е - 136-го, и т. д. Зато всякому нижеследующему в отношении вышестоящего надлежит обладание двумя известными талантами Молчалина А. С., которые, как известно, "чудеснейшие два! и стоят наших всех", - умеренностью и аккуратностью: "Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья - Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить <...> Собаке дворника, чтоб ласкова была".
Однако еще позапрошлого века карикатуристы острили: "начальству кланяйся ниже карманов - подчиненного гни в дугу" - всякий черный боров, чуть посвятят его в общественно-политические или народно-хозяйственные руководители, сразу принимается самодурствовать. Как, знаете ли, в известном анекдоте про капризного Вовочку: "Хочу говна! - Не хочу говна!" (ввиду новейших лингвистических строгостей спешу напомнить: сие слово институционализировал в русском языке еще Ленин В. И., заявивший, что интеллигенция есть вовсе не мозг нации, а означенная субстанция). Скажем, возьму да и проведу конкурс поздравлений Петербургу, и победителей назначу, и их награжу - и силлабо-тоническая система стихосложения мне не указ. Ну и что, что вштормприливная игра канонов, - а компании "УНиК" нравится.
Или вот какие-то дьячки, которых игрой фортуны (или благорасположением очередного управляющего в казенном доме) занесло в столичные депутаты, под водительством загадочного Каадыр-оола Бичелдея вздумали нас с Вами законодательно учить чистописанию. Кого? - нас, владетельных князей русского языка (кажется, не ошибусь, полагая, что Вы, как и я, ничем другим и не владеете). А все потому же: никто не лучше никого, когда страна прикажет, специалистом становится любой. Вертикаль целиком, может, и жесткая, но в каждом отдельном сочленении звеньев гибка необычайно. Это, береги Бог, покамест еще не шигалевщина ("Высшие способности... изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями... Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство"), это... ну вот как Александр Володин описывал т. наз. "застой":
Красим по черному серым,
Красим по белому серым,
Красим по красному серым,
Серое - лучший цвет.
Письмо XXXVIII. С. Л. - Д. Ц.
19 марта 2003
Чтец-декламатор
Это если в заветную тетрадку списать стихи - откуда попало и все равно чьи, но только такие, чтобы голосу было просторно, когда вы, в меру волнуясь, произнесете их вслух и наизусть - в гостиной ли при свечах, с эстрады ли на благотворительном концерте, а то и, скажем, в лодке, замершей посредине, допустим, пруда, - и чтобы у слушателей ваших (к чему лукавить? у слушательниц, конечно же), чтобы у них заблестели глаза от какого-нибудь высокого чувства, разделяемого с вами, отчасти даже и обращенного на вас.
Тут будет, само собой, венгерский граф, позорной казни обреченный за любовь к отчизне угнетенной (по-нашему сказать - приговоренный к повешению за участие в сепаратистской вылазке). Как бесстрашно, с какой радостной улыбкой встретил он свою смерть - а почему? потому что до самого последнего мгновения не сомневался: объявят помиловку; почему не сомневался? потому, что его мать сидела на балконе под белым покрывалом! а условились, что будет в черном, если не разжалобит короля! "Зачем же в белом мать была?" Пауза, глубокий вдох - и forte (только, ради Бога, не fortissimo): "О, ложь святая!.. (Опять пауза.) Так могла Солгать лишь мать, полна боязнью, Чтоб сын не дрогнул перед казнью!" Аплодисменты, восклицания, чей-то благодарный взгляд...
В высшей степени уместен умирающий гладиатор: "... А он, пронзенный в грудь, безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена", - и тут наплыв - невинность и счастье где-то на северо-востоке, - судьба так несправедлива - что ж, ликуй, кровожадный Рим! но история отомстит!
Не обойдется и без Апухтина - свидание в психушке: "Садитесь, я вам рад..." - и так далее, все высокомерней, пока сквозь поприщинский бред величия не прорвется пронзительной Офелией (только бы не подвела гортань) ария про васильки, про живые цветы из прежней жизни - в каком-то поле, с какой-то Лёлей...
Коронный же номер, без сомнения, - "Перчатка", рыцарь Делорж восхитительней всех на свете персонажей: ах, вам желательно, чтобы я ценою жизни удостоверил мою к вам страсть? нате вам мою жизнь! довольны? а страсти моей вы, выходит, не стоите! ищите другого дурака! Вот он поднимается на балкон (опять балкон! в балладах всё балконы!), отняв у свирепого хищника искомый предмет роскоши. Его приветствуют красавицыны взгляды, - "но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: "Не требую награды!"...
Лет сто назад "чтецы-декламаторы" издавались и были в большом ходу. Один такой - тогдашний - согревал мою собственную бедную юность. Пухлая книжица в самодельном истертом переплете.
И было там стихотворение, которое теперь я вспоминаю чуть ли не каждый день. А прежде не ценил - хотя бы потому, что читать его знакомым барышням не имело ни малейшего смысла, даже и подвывая:
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
Зачин, согласитесь, эффектный. Однако уже во второй строфе наружу выпирает классовая рознь, и раздается мерзкий запах политики:
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат богатый.
Незачем вам воровать.
Это, значит, с тротуара задает вопросы чувствительный в летнем пальто из Парижа и в шляпе-канотье (зовут - Валерий Брюсов: надоело торговать индийским чаем, вышел освежиться, нюхнуть кокаинчику и революционной атмосферы), - а на лесах откликается непонятно кто; судя по состоянию фартука - дворник; но зачем лопата? Вся эта строфа вообще не нужна, поскольку в следующей, в третьей - чувствительный лезет без мыла в душу тем же путем:
- Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без сна?
Который в фартуке - нет чтобы позвать городового - еще раз поддается на провокацию; с похмелья, что ли:
- Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
Декадент, естественно, не унимается, пока его не посылают.
- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи!
- Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем всё сами, молчи!
Восторжествовав, социализм включил это стихотворение (тысяча девятисотого года) в школьную программу: конечно, ради последней строчки, в которой полагалось усматривать - нет, вовсе не синдром загадочной русской души, а, наоборот, симптом зрелости пролетариата; полюбуйтесь, дескать, какие гроздья гнева! - эвон когда еще налились! мог ли не разразиться ровнехонько через семнадцать лет Великий Октябрь?
При этом никто, разумеется, не заметил, что строчка-то краденая! Модернист бессознательно стибрил ее из самой антисоветской басни Крылова "Совет мышей" - про юбилейные гимны и мафиозные кланы: "Молчи! всё знаю я сама; Да эта крыса мне кума".
И вот этот брюсокрыловский звук, представьте, преследует меня повсюду. Стоит врубить радио или ТВ - только и слышно: не мешать! молчать! не балуй под лесами, кому говорят! посмейте только тронуть эту крысу! а что строим не то - знаем без вас!
И стопятидесятимиллионный краснознаменный глухо так подпевает: строим мы, строим, знаем все сами...
Печальная догадка прокрадывается в сердце: а и в самом-то деле - не её ли, голубушку, мы опять возводим-созидаем? Что, если наше верховное божество - пресловутая Государственность - не знает иных воплощений на земле? Была ведь, например, огромная цивилизация, не хуже здешней - в Древнем Египте - вся представлявшая собою просто-напросто похоронное бюро. За три с лишним тысячи лет сколько там сменилось фараонов - наверняка среди них попадались и либералы, и реформаторы; работали с законодательством и так, и эдак; пробовали, скажем, облегчить налоговое бремя, смягчить визовый режим; но за что ни принималась новая администрация - в итоге получалась очередная пирамида в песках. Ничего другого ихняя вертикаль власти не умела осуществить; так Изида захотела, тоже богиня не человеколюбивая. Вот и у нас, столетие за столетием: на чертеже - собор, или богадельня, или, там, диснейленд, а на местности все равно по периметру - вышки, а в оконных проемах монтируются крепления под намордники... виноват! под кронштейны для праздничных транспарантов.
Причем заметьте: редко кто мечтает отчетливо - здесь карцер будет заложен! Лишь самые отчаянные (впрочем, их немало) желают карцера по-настоящему. Большинство, даже и начальников, я думаю, хочет покоя, воли, валюты - одним словом, диснейленда. Но ведь сперва необходимо (а не то зачем и начальство?) навести порядок, не так ли? Вот наведем - и дышите, на здоровье, полной грудью. Но не прежде. А как его наведешь, пока ни о воздухе государственном нет закона, ни даже о языке, - и буквально каждый прохожий щелкопер норовит приникнуть к ограждению и через щель развязно так вопит: а что это вы тут делаете, друзья, вашими верными лопатами? кто, скажите, будет рыдать в данном строительном объекте? да откуда столько крыс? да нельзя ли взглянуть на смету? Нет уж, голубчик, атанде! В смысле - цыц!
Национальная идея порядка тем, собственно, и хороша, что рассудок от нее изнемогает. И говорит себе, как Тимур - своей команде (1940 г.): "Всем хорошо. Все довольны. Значит, и я доволен тоже".
Прошел слух, будто здешний бургомистр намекнул таиландскому консулу, что ежели его повелитель бесплатно пришлет на берег Кронверки пару слонов это будет как ложка к обеду, или даже как яичко ко Христову дню. Так что скоро кое-кому из млекопитающих отряда хоботных представится случай убедиться: браки заключаются не на небесах и невзирая на объем мозга. Вот бы еще и китов сколько-нито заказать (у Исландии, предположим); прямо вижу, как они плавают на цепях от моста к мосту и пускают фонтаны, рисуя в прозрачном воздухе белых ночей роковые символы: тройку, зеро, зеро!
Письмо XXXIX. Д. Ц. - С. Л.
30 апреля 2003
Балет
Толстой (Л. Н.) заявил "Не могу молчать!" - и не молчал... так то ж Толстой! Мне в данном случае как раз приличней помалкивать, я-то, чай, не граф, не пол-графа, не осьмушка даже. Но - уж очень охота поделиться с Вами охватившим меня недоумением (хоть понимаю: оно простодушно настолько, как взрослому человеку, давно живущему в нашей богоспасаемой России, и неприлично).
Богоспасаемость России принимает размеры прямо пугающие. Просто Третий Рим какой-то: на Пасху два главных государственных канала гонят одну и ту же трансляцию из ХХС, а два городских - ТРК "Петербург" и местное НТВ передают аналогичную службу в Казанском соборе; у них хоть закадровые слова и разнятся, картинка идентична - должно быть, камеры конкурирующих в другое время телекомпаний стоят так тесно, что операторы дышат одними и теми же клубами ладана (или умащаются одним елеем?). В общем, сбылось: возлег-таки лев с агнцем, хотя бы на ТВ.
Что ж - быть или не быть? Достойно ль смириться под ударами своей телезрительской судьбы и просто выключить злостный ящик - иль надо оказать сопротивленье: ну, хоть понять, в чем состоял видеомесседж лично мне?
Конечно, утверждение вышепроцитированного автора, будто весь мир театр, - футуристическое; по-настоящему оно осуществилось не во времена Шекспира, но лишь в медийную эпоху. Телекамера превращает всё, что ловит объектив, - в подмостки, и люди там - именно актеры. Вот митрополит СПб и Ладожский Владимир, постучав по стоящему рядышком микрофону, убеждается, что тот выключен, зовет какого-то отца Николая etc... в общем, технологический момент, не предназначенный городу и миру; но владыка, вероятно, несведущий в звукооператорских тонкостях, решил, что посторонние его не слышат, - а телевизионщики все словили (с "пушки", должно быть, писали) и выдали в эфир. Так Брежнев на излете своего правления, на открытии XXVI, что ли, сходняка ума и чести с совестью сказал кому-то из соратников: ну, давай, начинай, а потом уж и мне слово предоставь, - сия внутрипартийная шутка опять-таки благодаря неосмотрительному микрофону весьма развлекла участников обязательного просмотра прямой трансляции.
Что же до сценических эффектов - как раз Толстой подарил нас бессмертным их описанием: "В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что-то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем-то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что-то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась".
Конечно, во всякой области есть профаны (как я), а есть - знатоки. Про тот же балет его искушенные аматеры изъяснят вам, что у X подъем болтается, у Y туры недоверчены, a Z какое-нибудь grand jete en tournant невыворотно делает. Или церковная служба: завсегдатаи и ревнители непременно узрят кривизну в положенных геометрических фигурах, каковые надлежит выписывать участникам церемониала, и прослышат ненадлежащее исполнение полагающихся вокальных произведений. А, допустим, авгуры строевой подготовки наметанным глазом сразу определят, что нынешняя молодежь не умеет задирать ногу вперед на тот градус, какого требует торжественность момента.
Нынче закадровые комментаторы из ИА РПЦ растолковали, что крестный ход вокруг ХХС обозначает жен-мироносиц. (Подробнее других евангелистов этот эпизод описывает Марк, в других случаях как раз более лаконичный: "По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалил нам камень от двери гроба..." - и т. д.) Хорошо, я понимаю, что можно, например, читать Евангелие и преисполниться Христова учения, принять эту нравственную проповедь и пойти по пути самосовершенствования; что христианство, разумеется, способно дать жаждущему духовное насыщение столь же полное, как и многие другие религиозные и философские учения. Но - убей, не пойму: какие духоподъемные последствия произойдут из того, что костюмированное шествие лиц, получающих зарплату в тех или иных церковных учреждениях, а также главноначальствующих светских лиц во главе с мэром Лужковым обойдет кругом этой новой московской постройки? Праотцу Аврааму, скажем, чтобы вступить в коммуникацию с Богом, достаточно было этого захотеть. Почему же многим необходимо по всякому духовному поводу совершать какие-то ритуальные физические движения? Что, Ю. М. Лужков от того перестанет быть Ю. М. Лужковым и сделается, допустим, мироносицей Саломией? Президент предусмотрительно отбыл в Душанбе, но остальные VIP-участники пасхальной заутрени - право, любопытно, были там по протоколу или ведомые светом евангельской истины?
Как бы то ни было, (возможный) зов сердца не совпадает с исполненной ими символической ролью. Роль эта состоит в том, чтобы установить преемственность поколений, так сказать, восстановить порвавшуюся связь времен. Советская власть, как мы помним, поставила на место церковных ритуалов светские: гражданская панихида заменила отпевание, а первомайская демонстрация - крестный ход. Но если нет демонстрации, где же должно стоять начальство, прежде дарившее солидарных трудящихся возможностью лицезреть себя на трибуне зиккурата? Само собой, в VIP-зоне религиозно-зрелищного предприятия, на виду, со свечкой; даже цвет декора не пришлось менять: пасхальный - тоже красный. И все каналы, как положено в госпраздник госпраздник и показывают.