СОЛДАТЫ АРМИИ ТРЭШ
18.04.03, переулок Каховского, пятница, 8:47
Неплохо мы сегодня оттянулись. А вышло так все из-за того распиздяя с шавкой! Сам во всем виноват! Надо было субординацию соблюдать. Славно мы повеселились!
Началось это дерьмо – проще не придумаешь. Мы вывалились с хаты Тесака, вышли из-под арки, а только затем двинулись не направо, как в тот памятный день, а свернули в противоположную сторону. Тесак с Прыщом чуть ушли вперед, а я зырился по сторонам – хорошая привычка, никогда не помешает. При надвигающейся опасности важно знать, откуда она придет – с фланга или с тыла. «Кто предупрежден, тот защищен», – так, кажется, эти ебыри римляне говорили. Особенно, наверное, это помогло Гаю Юлию Цезарю. Двадцать три ножевых ранения – не та опасность, от которой можно скрыться за первым попавшимся кипарисом!
Но сегодня с утра вокруг царило только умиротворяющее блаженство: начали проклевываться сквозь набухшие почки молодые зеленые листочки; по небу быстро-быстро летели обрывки облаков; соловьи заливались кто во что горазд. Говорят, мужским особям требуется обязательное присутствие неподалеку соперника, дабы друг у друга перенимать навыки верещания. И только в таком случае возникает знаменитая соловьиная трель. В противном случае певун застывает на месте и никуда не двигается в развитии многоступенчатой системы призыва самки.
Точно таким же видится мне самосовершенствование солдата армии ТРЭШ – я не хочу быть похожим на застывший в своей опалубке кусок бетона. Только постоянное стремление вперед позволяет превзойти соперника, который, в конце концов, выбьется из последних сил. Данное обстоятельство является нашей козырной картой при борьбе с ожиревшей Системой. Она неповоротлива, мы для нее слишком малы и юрки. Она уничтожит одного из нас, но всех перебить не сможет, и место погибшего займут десятки более хитрых и изворотливых от ленивых ударов Системы солдат. Это мы и называем «движением ТРЭШ». «Я ненавижу тебя настолько, что хочу уничтожить!» – вот наш боевой клич. Мы идем! Мы уже рядом.
Я глубоко вобрал в легкие чистого весеннего воздуха, испытав прилив жизненной силы после краткого размышления. И только тогда заметил посторонний шум. На меня с неистовой яростью бойца бросался плюгавенький песик. Я перевел взгляд чуть выше и увидел того самого распиздяя. Он открывал свой сарай. Это был седой полулысый старикан с желтой от дыма сигарет морщинистой кожей лица. Мне сразу стало ясно, что лавка помогает ему со старухой прокормиться, да еще детям чуток помогать. В общем, он создавал жалкое впечатление у наблюдателя. Таких мы, солдаты армии ТРЭШ, обычно не рассматриваем как серьезную силу противодействия. Они в течение жизни оказались полностью поглощенными и порабощенными механизмами Системы, этой жирной сучкой.
Но в данный момент меня больше занимало отрабатывающее свою жратву тявкающее существо. Я вообще-то не люблю, когда на меня поднимают голос, а особенно подобные твари. Мужик, заметив мой бешеный взгляд, направленный на собаку, скороговоркой бросил:
– Иди своей дорогой, она не укусит!
Адреналин выбросился в кровь. С какого хуя долбоебаные стариканы начали указывать, что мне делать?! И я со злой усмешкой спросил:
– Твоя собака, мужик?
Чувствую поверхностью кожи, как он застремался. Помялся-помямлил и опять за свое:
– Давай иди своей дорогой, не укусит она.
А шавка только заводиться начала, ну и я тоже, значит, не отстаю. Получилось так, что тявкает шавка ровно посередине между мною и старым пиздоболом. Что-то около двух метров. А ровно за спиною мужичка его лавчонка. Я так медленно, словно плохой парень из дешевого голливудского фильма, поднимаю взгляд с исходящей на сип собаки и смотрю поверх плеча мудозвона. Он должен был понять, куда я вылупился. И тут я ставлю точку в мелодраматической части этой истории. Я говорю:
– Хорошенький у тебя магазинчик!
Не глядя на осунувшееся выражение лица пиздюка, поворачиваюсь через левое плечо и спустя несколько секунд догоняю своих друга-нов. Думаю, у него есть возможность подумать над моими словами. Но только до вечера. Все равно ничего уже не изменить!
Шавка так и лаяла, когда я догонял ждущих меня Тесака с Прыщом.
18.04.04, «Копеечка» на станции метро «Приморская», 18:21
Мы решили заглянуть в «Копейку» – ведь надо что-то жрать! Схема, которой мы придерживаемся при краже в продуктовом супермаркете, очень проста. Мы заходим втроем одновременно. Каждый обособленно, но все заодно. Стараемся накладывать в корзины понемногу, только то, что не сможем украсть. Но и пиздить мы много не собираемся, только самое необходимое. Жадность не одного фраера сгубила!
Наша группа придерживается двух стратегий при магазинных кражах:
I. Вор-скромник.
Стандартная стратегия, при которой вор незаметно пытается спиздить то, что ему надо. Кражу пытается прикрыть другими покупками.
II. Вор-франт.
Одновременно и самая опасная, и самая пон-товая стратегия. Вор старается действовать как можно более открыто и нагло, полагаясь, что наглость отпугнет тех, кто попытается его задержать.
Для продуктового вора главное – это иметь большие карманы куртки. Большие – это не значит огромные. Они должны быть широкими и высокими, чтобы положенный в них товар не сильно оттопыривал их. Желательно в тот же карман положить шапку (если зимой) или связку ключей (если пиздишь товар летом).
Точно не помню, что украли два моих кореша, но сам я поживился маленькой банкой Pringles на 50 г, парочкой коктейлей «Мажитель» по 200 мл каждая, а напоследок, перед кассой, спиздил две микроупаковки кофе «Чибо» (запамятовал объем). Я никогда не пробовал украсть что-нибудь действительно объемистое, что-нибудь вроде упаковки из шести банок пива или сраную двухлитровку коки. Тесак говорит, что это даже проще, чем красть мелочевку. Он использует вторую стратегию. И поэтому я горжусь моим другом. Мы с Прыщом чуток поскромнее.
Украсть – это одно дело. Не попасться – вот другое! Надо ненавязчиво следить за другими покупателями и персоналом. Первостепенная опасность исходит, прежде всего, от других покупателей: какому же мудаку не доставит удовольствие задержать на месте вора! Если по жизни ты неудачник, то очень важно хоть на секунду почувствовать себя «дядей Степой». Персонал, особенно в «Копейке», довольно пассивен. К примеру, если мы воруем у Тесака, т.е. возле «Примы», то следим за теткой или вышибалой на верхнем балкончике. В хлебобулочном отделе – за камерой в левом углу. Ну и, конечно, за контролерами, снующими между кассами, как крысы.
Самое главное в нашем деле, чтобы внутренняя нервозность не проистекала вовне. Стратегия №2 рассчитана немного на другое. Там изначально принимается воинственная позиция. Поэтому ей могут пользоваться исключительно профессионалы актерской игры вроде Тесака. Я – нет.
В принципе дрожь в руках быстро унимается, если подумать о чем-нибудь действительно отвлеченном. К примеру, о строении и составе газового облака G-168R неподалеку от созвездия Андромеды.
Наверное, последний момент, который я выделю особо, относится к пропорциональности купленное/украденное. В крупном супермаркете желательно, чтобы соотношение было таким – 1/1,5, т.е. по сумме украденного оказалось бы в полтора раза больше купленного. Если пропорция соблюдена или даже превышена, то считайте себя настоящим профи!
18.04.03, переулок Каховского, 20:57 Окна в магазинчике еще не погасли, но вывеска уже была сменена (19:45) на «Закрыто». По идее, хозяин должен был свалить около часу назад, но, видать, сука сильно перепугался. Надеюсь, что шавка при нем.
– Надо идти, – говорит Тесак. – Иначе можем прождать до рассвета.
У-у-у, молодчинка Тесак, будто мысли читает!
– Вперед! – командую я (20:57).
Уже достаточно стемнело, и мы напяливаем маски прямо на улице. Мы идем (20:58) вдоль фасада дома Тесака, стараясь максимально вжаться в стену. В руках у каждого из нас по бите. Хорошей деревянной бите. Я бесшумно перелезаю (20:59) оградку и сразу нагибаюсь к дверному замку. Можно попробовать ворваться без шума. Мои приятели расселись на карачках подле меня. С улицы от посторонних глаз нас защищает загородка из засохшего прошлогоднего плюща. Я ковыряюсь (21:03) ножичком Wenger в косяке, и пружина замочка поддается. Все очень красиво и профессионально!
Перед тем как настежь распахнуть дверь, я просовываю сверху дверного косяка пятерню и придерживаю язычок колокольчика…
Мудила стоит ко мне спиной и копается в прилавке. Я оглядываю (21:06) магазин: собаки не видно, выключатель расположен возле входа во второе, подсобное, помещение. Нарастающим воем пролетает в голове у меня знакомая мелодия. Не могу понять, какая.
Я бью (21:07) пиздюка под зад. Он падает, как сноп сена, на колени – гулко и безмолвно. Пару ударов наотмашь в голову, и он уже не сможет подняться. Лежит, кряхтит, сука! Блядь, мудак какой! Кровь быстро проступает на раскроенном мною лбу. В памяти всплывает образ того бомжа с его говенными словами: «Будь ты проклят!..» От злости я еще пару раз мудохую (21:09) его битой. Мышцы в шее хуетеса расслабляются, и голова бессильно валится на пол – верный признак отрубки.
– Прыщ, проверь подсобку! Тесак, займись прилавками!
Пока Тесак довольно беззвучно крушит прилавки один за другим, я обчищаю (21:10) карманы и незапертую кассу ублюдка. Деньжат немного, но ради принципа их стоит забрать.
Вдруг до нас с Тесаком долетает (21:11) лай и протяжный вой. Я бросаюсь в подсобку. Среди пустой тары лежит Прыщ и воет, а псина вцепилась ему в руку и, оскалив зубы, рычит на меня. Ах, ты ебаная блядь! Меня не сдерживает даже то обстоятельство, что зубы твари все еще сжимают плоть Прыща.
Первый удар падает прямо на свежую рану – псина успевает отскочить. Прыщ воет (21:12) еще сильнее. Сучка отошла в глубь подсобки, и я вижу только ее звериный оскал. Сейчас получит свое!
Делаю ложное движение вперед. Псина взметается в прыжке, но я тут же отскакиваю в сторону. Сучка приземляется брюхом на бетонный пол. Я с плечевого замаха луплю (21:13) ее сзади по сраной башке битой.
То ли мозги, то ли кровь струйками бьют из ушей твари. Ярость внутри слегка улеглась, но как только я вижу и слышу, что эта тварь еще рычит в оскале, на выручку подоспевает Тесак. Он ловким движением ковбоя накидывает (21:13) лассо на шавку и затягивает петлей на ее ебаной шее. Другой конец он перекидывает через потолочную балясину и виснет на веревке. Псина, с минуту подергав в агонии конечностями, замирает с распростертыми в разные стороны лапами. В глазах – смертельный испуг. Я смачно отхаркиваю (21:15) на нее и поднимаю скулящего Прыща, пока Тесак закрепляет веревку на стенном крюке. Краем глаза я подмечаю, что большая часть полуподвала отдана под емкости со спиртом.
– Тесак! Закончишь с этой блядью, разлей здесь всю спиртягу.
Хуетес немного оклемался и пытается встать на четвереньки. Я выбиваю (21:17) одну из рук-опор, и он прямо башкой бьется об пол. «Уф-ф-ф», – доносится из его легких.
Вытащив (21:21) Прыща на свежий воздух, я возвращаюсь (21:22) к мудаку и говорю:
– Сука! Правильнее было бы сжечь тебя вместе со спиртом. Но я не хочу на себя макрухи, поэтому мы сожжем только твой гребаный магазин! – и бью его еще раз головой об пол. («Я тебя узнал!» – говорит хуетес.)
– Все готово! – Тесак, пропахший технарем, стоит в проеме в нерешительности.
– Отлично! Вытащи этот кусок говна и брось его в канаву. Потом бери Прыща и тащи его в поликлинику. Встретимся у тебя.
Он швыряет мне связку ключей, и я спускаюсь (21:25) в подсобку. Долго находиться здесь нельзя. Зажимаю одной рукой дыхательные пути, а другой пытаюсь найти в наведенном Тесаком хаосе коробок спичек. Спичек нет, зато нашел пару газовых ключей. Спирт занимается моментально, может, чуток медленнее, чем бензин. Прощай, псина! Та, покачиваясь, висит ровно посередке подвала. 21:28.
Неплохо мы сегодня оттянулись. А вышло так все из-за того распиздяя с шавкой! Сам во всем виноват! Надо было субординацию соблюдать. Славно мы повеселились!
Началось это дерьмо – проще не придумаешь. Мы вывалились с хаты Тесака, вышли из-под арки, а только затем двинулись не направо, как в тот памятный день, а свернули в противоположную сторону. Тесак с Прыщом чуть ушли вперед, а я зырился по сторонам – хорошая привычка, никогда не помешает. При надвигающейся опасности важно знать, откуда она придет – с фланга или с тыла. «Кто предупрежден, тот защищен», – так, кажется, эти ебыри римляне говорили. Особенно, наверное, это помогло Гаю Юлию Цезарю. Двадцать три ножевых ранения – не та опасность, от которой можно скрыться за первым попавшимся кипарисом!
Но сегодня с утра вокруг царило только умиротворяющее блаженство: начали проклевываться сквозь набухшие почки молодые зеленые листочки; по небу быстро-быстро летели обрывки облаков; соловьи заливались кто во что горазд. Говорят, мужским особям требуется обязательное присутствие неподалеку соперника, дабы друг у друга перенимать навыки верещания. И только в таком случае возникает знаменитая соловьиная трель. В противном случае певун застывает на месте и никуда не двигается в развитии многоступенчатой системы призыва самки.
Точно таким же видится мне самосовершенствование солдата армии ТРЭШ – я не хочу быть похожим на застывший в своей опалубке кусок бетона. Только постоянное стремление вперед позволяет превзойти соперника, который, в конце концов, выбьется из последних сил. Данное обстоятельство является нашей козырной картой при борьбе с ожиревшей Системой. Она неповоротлива, мы для нее слишком малы и юрки. Она уничтожит одного из нас, но всех перебить не сможет, и место погибшего займут десятки более хитрых и изворотливых от ленивых ударов Системы солдат. Это мы и называем «движением ТРЭШ». «Я ненавижу тебя настолько, что хочу уничтожить!» – вот наш боевой клич. Мы идем! Мы уже рядом.
Я глубоко вобрал в легкие чистого весеннего воздуха, испытав прилив жизненной силы после краткого размышления. И только тогда заметил посторонний шум. На меня с неистовой яростью бойца бросался плюгавенький песик. Я перевел взгляд чуть выше и увидел того самого распиздяя. Он открывал свой сарай. Это был седой полулысый старикан с желтой от дыма сигарет морщинистой кожей лица. Мне сразу стало ясно, что лавка помогает ему со старухой прокормиться, да еще детям чуток помогать. В общем, он создавал жалкое впечатление у наблюдателя. Таких мы, солдаты армии ТРЭШ, обычно не рассматриваем как серьезную силу противодействия. Они в течение жизни оказались полностью поглощенными и порабощенными механизмами Системы, этой жирной сучкой.
Но в данный момент меня больше занимало отрабатывающее свою жратву тявкающее существо. Я вообще-то не люблю, когда на меня поднимают голос, а особенно подобные твари. Мужик, заметив мой бешеный взгляд, направленный на собаку, скороговоркой бросил:
– Иди своей дорогой, она не укусит!
Адреналин выбросился в кровь. С какого хуя долбоебаные стариканы начали указывать, что мне делать?! И я со злой усмешкой спросил:
– Твоя собака, мужик?
Чувствую поверхностью кожи, как он застремался. Помялся-помямлил и опять за свое:
– Давай иди своей дорогой, не укусит она.
А шавка только заводиться начала, ну и я тоже, значит, не отстаю. Получилось так, что тявкает шавка ровно посередине между мною и старым пиздоболом. Что-то около двух метров. А ровно за спиною мужичка его лавчонка. Я так медленно, словно плохой парень из дешевого голливудского фильма, поднимаю взгляд с исходящей на сип собаки и смотрю поверх плеча мудозвона. Он должен был понять, куда я вылупился. И тут я ставлю точку в мелодраматической части этой истории. Я говорю:
– Хорошенький у тебя магазинчик!
Не глядя на осунувшееся выражение лица пиздюка, поворачиваюсь через левое плечо и спустя несколько секунд догоняю своих друга-нов. Думаю, у него есть возможность подумать над моими словами. Но только до вечера. Все равно ничего уже не изменить!
Шавка так и лаяла, когда я догонял ждущих меня Тесака с Прыщом.
18.04.04, «Копеечка» на станции метро «Приморская», 18:21
Мы решили заглянуть в «Копейку» – ведь надо что-то жрать! Схема, которой мы придерживаемся при краже в продуктовом супермаркете, очень проста. Мы заходим втроем одновременно. Каждый обособленно, но все заодно. Стараемся накладывать в корзины понемногу, только то, что не сможем украсть. Но и пиздить мы много не собираемся, только самое необходимое. Жадность не одного фраера сгубила!
Наша группа придерживается двух стратегий при магазинных кражах:
I. Вор-скромник.
Стандартная стратегия, при которой вор незаметно пытается спиздить то, что ему надо. Кражу пытается прикрыть другими покупками.
II. Вор-франт.
Одновременно и самая опасная, и самая пон-товая стратегия. Вор старается действовать как можно более открыто и нагло, полагаясь, что наглость отпугнет тех, кто попытается его задержать.
Для продуктового вора главное – это иметь большие карманы куртки. Большие – это не значит огромные. Они должны быть широкими и высокими, чтобы положенный в них товар не сильно оттопыривал их. Желательно в тот же карман положить шапку (если зимой) или связку ключей (если пиздишь товар летом).
Точно не помню, что украли два моих кореша, но сам я поживился маленькой банкой Pringles на 50 г, парочкой коктейлей «Мажитель» по 200 мл каждая, а напоследок, перед кассой, спиздил две микроупаковки кофе «Чибо» (запамятовал объем). Я никогда не пробовал украсть что-нибудь действительно объемистое, что-нибудь вроде упаковки из шести банок пива или сраную двухлитровку коки. Тесак говорит, что это даже проще, чем красть мелочевку. Он использует вторую стратегию. И поэтому я горжусь моим другом. Мы с Прыщом чуток поскромнее.
Украсть – это одно дело. Не попасться – вот другое! Надо ненавязчиво следить за другими покупателями и персоналом. Первостепенная опасность исходит, прежде всего, от других покупателей: какому же мудаку не доставит удовольствие задержать на месте вора! Если по жизни ты неудачник, то очень важно хоть на секунду почувствовать себя «дядей Степой». Персонал, особенно в «Копейке», довольно пассивен. К примеру, если мы воруем у Тесака, т.е. возле «Примы», то следим за теткой или вышибалой на верхнем балкончике. В хлебобулочном отделе – за камерой в левом углу. Ну и, конечно, за контролерами, снующими между кассами, как крысы.
Самое главное в нашем деле, чтобы внутренняя нервозность не проистекала вовне. Стратегия №2 рассчитана немного на другое. Там изначально принимается воинственная позиция. Поэтому ей могут пользоваться исключительно профессионалы актерской игры вроде Тесака. Я – нет.
В принципе дрожь в руках быстро унимается, если подумать о чем-нибудь действительно отвлеченном. К примеру, о строении и составе газового облака G-168R неподалеку от созвездия Андромеды.
Наверное, последний момент, который я выделю особо, относится к пропорциональности купленное/украденное. В крупном супермаркете желательно, чтобы соотношение было таким – 1/1,5, т.е. по сумме украденного оказалось бы в полтора раза больше купленного. Если пропорция соблюдена или даже превышена, то считайте себя настоящим профи!
18.04.03, переулок Каховского, 20:57 Окна в магазинчике еще не погасли, но вывеска уже была сменена (19:45) на «Закрыто». По идее, хозяин должен был свалить около часу назад, но, видать, сука сильно перепугался. Надеюсь, что шавка при нем.
– Надо идти, – говорит Тесак. – Иначе можем прождать до рассвета.
У-у-у, молодчинка Тесак, будто мысли читает!
– Вперед! – командую я (20:57).
Уже достаточно стемнело, и мы напяливаем маски прямо на улице. Мы идем (20:58) вдоль фасада дома Тесака, стараясь максимально вжаться в стену. В руках у каждого из нас по бите. Хорошей деревянной бите. Я бесшумно перелезаю (20:59) оградку и сразу нагибаюсь к дверному замку. Можно попробовать ворваться без шума. Мои приятели расселись на карачках подле меня. С улицы от посторонних глаз нас защищает загородка из засохшего прошлогоднего плюща. Я ковыряюсь (21:03) ножичком Wenger в косяке, и пружина замочка поддается. Все очень красиво и профессионально!
Перед тем как настежь распахнуть дверь, я просовываю сверху дверного косяка пятерню и придерживаю язычок колокольчика…
Мудила стоит ко мне спиной и копается в прилавке. Я оглядываю (21:06) магазин: собаки не видно, выключатель расположен возле входа во второе, подсобное, помещение. Нарастающим воем пролетает в голове у меня знакомая мелодия. Не могу понять, какая.
Я бью (21:07) пиздюка под зад. Он падает, как сноп сена, на колени – гулко и безмолвно. Пару ударов наотмашь в голову, и он уже не сможет подняться. Лежит, кряхтит, сука! Блядь, мудак какой! Кровь быстро проступает на раскроенном мною лбу. В памяти всплывает образ того бомжа с его говенными словами: «Будь ты проклят!..» От злости я еще пару раз мудохую (21:09) его битой. Мышцы в шее хуетеса расслабляются, и голова бессильно валится на пол – верный признак отрубки.
– Прыщ, проверь подсобку! Тесак, займись прилавками!
Пока Тесак довольно беззвучно крушит прилавки один за другим, я обчищаю (21:10) карманы и незапертую кассу ублюдка. Деньжат немного, но ради принципа их стоит забрать.
Вдруг до нас с Тесаком долетает (21:11) лай и протяжный вой. Я бросаюсь в подсобку. Среди пустой тары лежит Прыщ и воет, а псина вцепилась ему в руку и, оскалив зубы, рычит на меня. Ах, ты ебаная блядь! Меня не сдерживает даже то обстоятельство, что зубы твари все еще сжимают плоть Прыща.
Первый удар падает прямо на свежую рану – псина успевает отскочить. Прыщ воет (21:12) еще сильнее. Сучка отошла в глубь подсобки, и я вижу только ее звериный оскал. Сейчас получит свое!
Делаю ложное движение вперед. Псина взметается в прыжке, но я тут же отскакиваю в сторону. Сучка приземляется брюхом на бетонный пол. Я с плечевого замаха луплю (21:13) ее сзади по сраной башке битой.
То ли мозги, то ли кровь струйками бьют из ушей твари. Ярость внутри слегка улеглась, но как только я вижу и слышу, что эта тварь еще рычит в оскале, на выручку подоспевает Тесак. Он ловким движением ковбоя накидывает (21:13) лассо на шавку и затягивает петлей на ее ебаной шее. Другой конец он перекидывает через потолочную балясину и виснет на веревке. Псина, с минуту подергав в агонии конечностями, замирает с распростертыми в разные стороны лапами. В глазах – смертельный испуг. Я смачно отхаркиваю (21:15) на нее и поднимаю скулящего Прыща, пока Тесак закрепляет веревку на стенном крюке. Краем глаза я подмечаю, что большая часть полуподвала отдана под емкости со спиртом.
– Тесак! Закончишь с этой блядью, разлей здесь всю спиртягу.
Хуетес немного оклемался и пытается встать на четвереньки. Я выбиваю (21:17) одну из рук-опор, и он прямо башкой бьется об пол. «Уф-ф-ф», – доносится из его легких.
Вытащив (21:21) Прыща на свежий воздух, я возвращаюсь (21:22) к мудаку и говорю:
– Сука! Правильнее было бы сжечь тебя вместе со спиртом. Но я не хочу на себя макрухи, поэтому мы сожжем только твой гребаный магазин! – и бью его еще раз головой об пол. («Я тебя узнал!» – говорит хуетес.)
– Все готово! – Тесак, пропахший технарем, стоит в проеме в нерешительности.
– Отлично! Вытащи этот кусок говна и брось его в канаву. Потом бери Прыща и тащи его в поликлинику. Встретимся у тебя.
Он швыряет мне связку ключей, и я спускаюсь (21:25) в подсобку. Долго находиться здесь нельзя. Зажимаю одной рукой дыхательные пути, а другой пытаюсь найти в наведенном Тесаком хаосе коробок спичек. Спичек нет, зато нашел пару газовых ключей. Спирт занимается моментально, может, чуток медленнее, чем бензин. Прощай, псина! Та, покачиваясь, висит ровно посередке подвала. 21:28.
СОШЕСТВИЕ В АД №4: ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ
19.04.03, назад в Ад
Мы в очередной раз спускались в Ад. На сей раз с нами была Катя. В руках она держала пакет с тяжелым грузом. Но лично мне западло расспрашивать о нем. Я злюсь: прежде всего на себя – не могу отказать другу; во-вторых, на Тесака – он слишком сильно любит Катю; в-третьих, на Катю – за ее гребаную семейку; наконец, на так называемого Вождя – за его греба-ную бездеятельность. Вот так вот думал я под стук колес, лицезря через окно поднимающуюся из земли жизнь.
19.04.03, в деревне, утро
Странно, как тихо. Ни птички, ни человеческого голоса. Тревожные предчувствия появились у меня, когда я заметил огромное число следов дорогой низкопрофильной резины в весенней слякоти. Судя по ширине протектора, здесь катались и на джипарях. Т. е. либо Вождь прикупил себе парочку навороченных тачек, либо…
Я вижу сраженное мужское тело, а за ним – по деревянному забору следы от автоматной очереди. Похоже, стреляли издалека. Калитка была выворочена, и по огромному числу человеческих следов я понял, почему. Не было необходимости заглядывать во двор дома. Но я все-таки заглянул… Трое человек – одна женщина и двое ребятишек – лежали с простреленными головами рядком.
– О, боже! – раздался рядом женский крик. Это всего лишь Катя.
Я быстро шагаю в сторону дома Вождя. Мне наплевать, идут ли мои друзья рядом. На меня нашло что-то вроде ступора, но не бездействия, а желания избавиться от всего говна в одночасье. Как будто я ничего другого и не ожидал увидеть. Меня не ужаснули бездыханные тела малышей. Я понимаю лишь одно – я опять провалился по уши в дерьмо.
С виду дом Вождя остался таким же, как и был. Но определенно что-то изменилось. Тот факт, что я не могу уяснить перемену, пугал меня больше смерти детей. И только подойдя поближе, я понял – у дома вырваны глаза! Оконных рам не было на месте. Дом казался заброшенным и усталым. Фрамуги валялись во дворе в жиже, мешанной десятками ног. Сотни стреляных гильз АК-47. Я приготовился, когда взялся за дверную ручку.
19.04.03, ситуация с Вождем
На коврике, пропитанном кровью, посреди комнаты лежал младенец и пускал пузыри. То ручка, то ножка рефлективно дергались. Движения малыша походили на строго заданную, но неизвестную мне программу: левая ножка р-р-раз, правая ручка два-с… Катя подскочила к ребенку и начала причитать, я безмолвно смотрел на ее тихий безумный плач.
– Оставь его! – я сам испугался своего голоса. – Видать, пуля задела мозжечок. И осталась там.
Катя запричитала чуть громче. Я сосредоточиваюсь: кровь только-только начала свертываться. Значит, они были здесь сегодня ночью. Я сразу понял, кто.
Пока Катя причитала над ребеночком, я осматривал комнату. Свет неудержимо рвался в окна. Закопченые стены сверху донизу испещрены иероглифами. Некоторые – относительно свежие, а потому написаны кровью. «Hell is here», «Господь, защити нас всех!», «Уповаем на волю Божью»… Я разглядел, как из-за печки зловеще расползается бурое пятно. Я зашел туда.
Тело Вождя напоминало намокшую тряпку: столько крови я еще ни разу в жизни не видел. Глаза они вложили ему в правую руку, а ту сжали в кулак и насквозь проткнули металлическим прутом («чтобы не укатились»). Я сглатываю приступ рвоты. Ноги, словно из пластилина, были согнуты в нескольких местах под неестественным углом. Из надломов сочилась густая жидкость.
Я наклонился. Грудная клетка или то, что от нее осталось, тяжело поднималось и так же тяжело, с содроганием опускалось. Рот или то место, где он должен был быть, зашевелилось. Будто огненная бездна (лицо) отверзлась, и из черноты (беззубого рта) донесся сдавленный голос Вельзевула:
– Жалко, вы не успели! Они не так давно ушли!
Злорадство! В этом гадком голосе столько злорадства, что я захотел раздавить его пустую башку одним прыжком.
– Кто это был? – спросил я и заметил, что в другой руке они сжали ему зубы («чтобы не упрыгали»).
– Извини, кореш! Они не представились!
И он заржал всем телом или тем, что от него осталось. Я сжал (костяшки побелели) и разжал кулаки. Я оглянулся: Тесак и Прыщ по-прежнему стояли над убивающейся Катей. Тушь стекала прямо на круглую дыру в башке младенца. Я к чему-то вспомнил, что кости в младенчестве, особенно черепные, достаточно пластичные, т.е. под небольшим усилием могут деформироваться. Вот откуда люди с плоскими, сдавленными или вытянутыми, как яйцо, головами.
– Они ни о чем не спрашивали, – сдавленно хрипит Вождь. – Просто ворвались и начали…
Я чувствовал, насколько трудно ему говорить. После каждого слова он отдувался, будто пробежал не одну гребаную морскую милю.
– Они действовали очень профессионально, стараясь причинить как можно больше боли. И самое главное, они почти ничего не спросили… Хотя я им все, что мог, рассказал. И о вас тоже…
Он замолчал. Я понял, что надолго. Я встал и пошел бродить по комнатам. Практически везде валялись стреляные гильзы. В стенах – дыры, кое-где пули раздробили древесину настолько, что расщепляли брус на множество мелких кусочков. Я дошел до той комнаты, где лежала старуха. Вобрал как можно больше воздуха в легкие и толкнул дверь…
Трупы были свалены в кучу. Почти у всех дырка в районе виска или затылка. Профессионально. В дальнем углу, возле кровати, видны следы недавнего пиршества: несколько пустых бутылок из-под водки, кое-какой закусон. И тут я встретился с ее глазами… Эти замутненные желтые глазки с издевкой смотрели на меня.
Стоп! Она же мертва! Одумайся.
Как было ни противно, я все-таки прошел, переступая через тела, к кровати. Тело грузно лежало на зассаной постели, ноги свешивались на засраный пол. Я думал, что она и ходить-то не могла, – наверное, операция помогла.
Эбонитовая палка торчала из одного уха, а конец ее высовывался из другого. Забавно, но я отметил, что к палке пристали клочки бумажки и прочей хуйни. «Наверное, наэлектризовали, перед тем как запихнуть ей эту штуку в ухо. Статическое электричество, бля!» Кровь пропитала то место, где палка и бабка нашли свой конец. Надо иметь недюжинную силу, чтобы насквозь пробить башку. Скорее всего, они положили ее на пол и прыгали сверху на палку, пока бабка покрякивала и поохивала от боли. И как только я собрался уходить, так вдруг заметил вырезанный знак на лбу старухи – какой-то символ или кельтский узел. Что за хрень?
19.04.03, зло как оно есть
Зло, как тьма во время первого нашего сошествия в Ад, сгущается вокруг старухи. Я отчетливо понимаю, что нахожусь в одной комнате с абсолютным воплощением сатанинской задумки. Ведя других своей невидимой рукой, она решала судьбы тысяч людей. Но и она была ведома. Ее вел сам дьявол, решивший в очередной раз поглумиться над падкостью человечества. Решивший показать Господу, как легко свернуть создание Его рук с пути спасения и ввергнуть в геенну огненную. Сейчас Сатана, наверное, покатывается со смеху в своем пристанище. А этот знак на морщинистом лбу – воплощение печати Сатаны; он призван навсегда закрыть глаза старухи и низвергнуть зло туда, откуда оно пришло – в Ад.
19.04.03, друг?!
– Что ты делаешь? – спрашиваю у Кати, которая, скинув бабку на пол, не переставая рыдать, рвет на части матрас.
Она сошла с ума. Рехнулась. Я пытаюсь ее остановить – она вырывается.
– Что ты делаешь?! – более настойчиво.
Она в изнеможении усаживается на кровать. Под глазами ясно проступают черные круги. Она начинает нервно расплетать косу.
– Здесь должен быть товар… Ты не знаешь ничего… и лучше тебе ничего так и не узнать…
Бред! Что за бред? Какой товар?!
Я плетусь, покачиваясь от плохих предчувствий, к Тесаку.
– Про что она говорит? Товар какой-то? А, Тесак! Чего потупил свой сраный взгляд?!
Я чувствую, как пол все сильнее качается у меня под ногами, мир суживается до бесконечно черной бездны, в которую я падаю с огромных высот, а та принимает мое обмякшее тело.
– Понимаешь…
– Блядь, говори живее!
Я чувствую, что еще секунда – и упаду в обморок.
– Послушай…
– Блядь, я же прошу только суть!
Не выдюжу я больше, бездна заволакивает меня полностью.
– Если коротко, то Катя – наркокурьер, а мы – ее прикрытие, – он показал мне пакеты с коричневатым порошком, я теряю землю из-под ног, падаю назад. – Друг, ты слуууушшшшаааа-ееешшшшь?..
Падая, я подумал: «Никакой ты мне не друг, сволочь последняя – вот кто ты!» Бездна смыкается надо мною.
19.04.03, правда открывает глаза на мир вокруг тебя, обратный путь
Более или менее очухался я в поезде. Обратно ехали втроем. Кажется, все знали эту историю, кроме меня. Бездна не отступала, она лишь притаилась в уголочке сознания. Она, как и само зло, терпеливо выжидает момента для заключительного прыжка. Суть вещей начинала проступать через серую пелену. Мои предчувствия сбывались.
Да. Катя действительно была наркокурьером. Да, и это не подлежит сомнению, мы были лишь прикрытием. Нас использовали. Тесак клялся, что сам недавно узнал всю правду и хотел рассказать ее мне, да не решался. Но я ему не верил вовсе, и с каждым его словом удалялся в свой комфортабельный мирок, в свое приятное до боли под ложечкой оцепенение. А правда была такова…
Не так давно Катина семья сгорела вместе с новеньким особнячком. Катя успела выпрыгнуть с веранды в снег. Дело было темное, менты так ничего и не раскопали. Катя осталась одна. Есть всем хочется. Вот она и сдружилась с одной компанией, как оказалось, промышлявшей чернухой. Забеременела, родила. А ребеночек тоже есть хочет. Я с трудом вспоминаю того мудилу, которого Тесак уделал в кафе. Это отец ее ребенка. Нарком со стажем. Когда она попросила помощи у него (как раз в тот день), он порекомендовал сначала поцеловать его задницу, а затем обратиться к Вождю. Она, пока еще без нас, съездила, куда велено. Вождь дал ей слово, что позаботится о ней с ребеночком… Только за одну небольшую услугу – она должна была сделать четыре ходки с герой. Простые полиэтиленовые пакеты, в которых героин обернут в тряпку, пропитанную скипидаром. Ребеночка же он у себя пока оставит – в качестве страховочки. Не правда ли, милый молодой человек – всегда подаст руку помощи! И тут на помост приезжего цирка-шапито выступаем мы. Трое клоунов-уродов. «Только сегодня! Эксклюзивное представление». Мы подвернулись весьма кстати – объяснять нам ничего не надо, спрашивать мы ничего не будем… Лепота, а не житуха! Только героинчик слишком тяготит душу. Сбывала Катя его в указанном месте уже одна. По заранее обговоренной цене. Поэтому Вождь был сильно удивлен всего семью тысячами грин. Он привык работать с куда большими объемами. Но зато он вдвойне обрадовался, когда мы «предложили» свое прямое, в обход Кати, сотрудничество. Товаром был героин. И никакая Вождь со старухой ей не семья. Все это лажа! Вождь – просто передаточное звено. Старуха же… Теперь я ясно стал понимать, почему те мясники таким образом расправились с бабкой. Ее постель целиком состояла из вновь приходящего товара и портретов американских президентов. Это была своего рода перевалочная база. Конвертируемая во всех отношениях валюта. БЛЯДЬ! Кто же станет обыскивать проссаную старушечью постель? Она, ебаная бабуля, один из крупнейших наркодельцов Северо-Запада. Цыганка по рождению, экзистенциальное зло по крови. Я был слишком наивен со всеми своими мыслями. А Вождь… Я вспомнил его рожу в луже крови, его набухшие и размокшие дрэды… У меня чуть отлегло от сердца. Но если хорошенько подумать, то окажется, что мы поставляли героин всему Питеру, убивая ребят! Боже, я молю тебя о прощении!
Я посмотрел за окно. Поля почернели. Весна…
Тесак все говорил и говорил, пытаясь оправдаться, но я постепенно удалялся от него. «Больше ты мне не друг!» – не последний раз за тот день подумал я про себя.
«А, вот значит, отчего так убивалась Катя! Это же ее собственный ребенок!» Меня передернуло, будто в вагоне стало на десять градусов ниже. Ужас подступил со всех сторон. «Ужас, ужас…»[9] – только и смог повторить я вслед за полковником Куртцем, пока сознание вновь не затмила серая пелена.
Мы в очередной раз спускались в Ад. На сей раз с нами была Катя. В руках она держала пакет с тяжелым грузом. Но лично мне западло расспрашивать о нем. Я злюсь: прежде всего на себя – не могу отказать другу; во-вторых, на Тесака – он слишком сильно любит Катю; в-третьих, на Катю – за ее гребаную семейку; наконец, на так называемого Вождя – за его греба-ную бездеятельность. Вот так вот думал я под стук колес, лицезря через окно поднимающуюся из земли жизнь.
19.04.03, в деревне, утро
Странно, как тихо. Ни птички, ни человеческого голоса. Тревожные предчувствия появились у меня, когда я заметил огромное число следов дорогой низкопрофильной резины в весенней слякоти. Судя по ширине протектора, здесь катались и на джипарях. Т. е. либо Вождь прикупил себе парочку навороченных тачек, либо…
Я вижу сраженное мужское тело, а за ним – по деревянному забору следы от автоматной очереди. Похоже, стреляли издалека. Калитка была выворочена, и по огромному числу человеческих следов я понял, почему. Не было необходимости заглядывать во двор дома. Но я все-таки заглянул… Трое человек – одна женщина и двое ребятишек – лежали с простреленными головами рядком.
– О, боже! – раздался рядом женский крик. Это всего лишь Катя.
Я быстро шагаю в сторону дома Вождя. Мне наплевать, идут ли мои друзья рядом. На меня нашло что-то вроде ступора, но не бездействия, а желания избавиться от всего говна в одночасье. Как будто я ничего другого и не ожидал увидеть. Меня не ужаснули бездыханные тела малышей. Я понимаю лишь одно – я опять провалился по уши в дерьмо.
С виду дом Вождя остался таким же, как и был. Но определенно что-то изменилось. Тот факт, что я не могу уяснить перемену, пугал меня больше смерти детей. И только подойдя поближе, я понял – у дома вырваны глаза! Оконных рам не было на месте. Дом казался заброшенным и усталым. Фрамуги валялись во дворе в жиже, мешанной десятками ног. Сотни стреляных гильз АК-47. Я приготовился, когда взялся за дверную ручку.
19.04.03, ситуация с Вождем
На коврике, пропитанном кровью, посреди комнаты лежал младенец и пускал пузыри. То ручка, то ножка рефлективно дергались. Движения малыша походили на строго заданную, но неизвестную мне программу: левая ножка р-р-раз, правая ручка два-с… Катя подскочила к ребенку и начала причитать, я безмолвно смотрел на ее тихий безумный плач.
– Оставь его! – я сам испугался своего голоса. – Видать, пуля задела мозжечок. И осталась там.
Катя запричитала чуть громче. Я сосредоточиваюсь: кровь только-только начала свертываться. Значит, они были здесь сегодня ночью. Я сразу понял, кто.
Пока Катя причитала над ребеночком, я осматривал комнату. Свет неудержимо рвался в окна. Закопченые стены сверху донизу испещрены иероглифами. Некоторые – относительно свежие, а потому написаны кровью. «Hell is here», «Господь, защити нас всех!», «Уповаем на волю Божью»… Я разглядел, как из-за печки зловеще расползается бурое пятно. Я зашел туда.
Тело Вождя напоминало намокшую тряпку: столько крови я еще ни разу в жизни не видел. Глаза они вложили ему в правую руку, а ту сжали в кулак и насквозь проткнули металлическим прутом («чтобы не укатились»). Я сглатываю приступ рвоты. Ноги, словно из пластилина, были согнуты в нескольких местах под неестественным углом. Из надломов сочилась густая жидкость.
Я наклонился. Грудная клетка или то, что от нее осталось, тяжело поднималось и так же тяжело, с содроганием опускалось. Рот или то место, где он должен был быть, зашевелилось. Будто огненная бездна (лицо) отверзлась, и из черноты (беззубого рта) донесся сдавленный голос Вельзевула:
– Жалко, вы не успели! Они не так давно ушли!
Злорадство! В этом гадком голосе столько злорадства, что я захотел раздавить его пустую башку одним прыжком.
– Кто это был? – спросил я и заметил, что в другой руке они сжали ему зубы («чтобы не упрыгали»).
– Извини, кореш! Они не представились!
И он заржал всем телом или тем, что от него осталось. Я сжал (костяшки побелели) и разжал кулаки. Я оглянулся: Тесак и Прыщ по-прежнему стояли над убивающейся Катей. Тушь стекала прямо на круглую дыру в башке младенца. Я к чему-то вспомнил, что кости в младенчестве, особенно черепные, достаточно пластичные, т.е. под небольшим усилием могут деформироваться. Вот откуда люди с плоскими, сдавленными или вытянутыми, как яйцо, головами.
– Они ни о чем не спрашивали, – сдавленно хрипит Вождь. – Просто ворвались и начали…
Я чувствовал, насколько трудно ему говорить. После каждого слова он отдувался, будто пробежал не одну гребаную морскую милю.
– Они действовали очень профессионально, стараясь причинить как можно больше боли. И самое главное, они почти ничего не спросили… Хотя я им все, что мог, рассказал. И о вас тоже…
Он замолчал. Я понял, что надолго. Я встал и пошел бродить по комнатам. Практически везде валялись стреляные гильзы. В стенах – дыры, кое-где пули раздробили древесину настолько, что расщепляли брус на множество мелких кусочков. Я дошел до той комнаты, где лежала старуха. Вобрал как можно больше воздуха в легкие и толкнул дверь…
Трупы были свалены в кучу. Почти у всех дырка в районе виска или затылка. Профессионально. В дальнем углу, возле кровати, видны следы недавнего пиршества: несколько пустых бутылок из-под водки, кое-какой закусон. И тут я встретился с ее глазами… Эти замутненные желтые глазки с издевкой смотрели на меня.
Стоп! Она же мертва! Одумайся.
Как было ни противно, я все-таки прошел, переступая через тела, к кровати. Тело грузно лежало на зассаной постели, ноги свешивались на засраный пол. Я думал, что она и ходить-то не могла, – наверное, операция помогла.
Эбонитовая палка торчала из одного уха, а конец ее высовывался из другого. Забавно, но я отметил, что к палке пристали клочки бумажки и прочей хуйни. «Наверное, наэлектризовали, перед тем как запихнуть ей эту штуку в ухо. Статическое электричество, бля!» Кровь пропитала то место, где палка и бабка нашли свой конец. Надо иметь недюжинную силу, чтобы насквозь пробить башку. Скорее всего, они положили ее на пол и прыгали сверху на палку, пока бабка покрякивала и поохивала от боли. И как только я собрался уходить, так вдруг заметил вырезанный знак на лбу старухи – какой-то символ или кельтский узел. Что за хрень?
19.04.03, зло как оно есть
Зло, как тьма во время первого нашего сошествия в Ад, сгущается вокруг старухи. Я отчетливо понимаю, что нахожусь в одной комнате с абсолютным воплощением сатанинской задумки. Ведя других своей невидимой рукой, она решала судьбы тысяч людей. Но и она была ведома. Ее вел сам дьявол, решивший в очередной раз поглумиться над падкостью человечества. Решивший показать Господу, как легко свернуть создание Его рук с пути спасения и ввергнуть в геенну огненную. Сейчас Сатана, наверное, покатывается со смеху в своем пристанище. А этот знак на морщинистом лбу – воплощение печати Сатаны; он призван навсегда закрыть глаза старухи и низвергнуть зло туда, откуда оно пришло – в Ад.
19.04.03, друг?!
– Что ты делаешь? – спрашиваю у Кати, которая, скинув бабку на пол, не переставая рыдать, рвет на части матрас.
Она сошла с ума. Рехнулась. Я пытаюсь ее остановить – она вырывается.
– Что ты делаешь?! – более настойчиво.
Она в изнеможении усаживается на кровать. Под глазами ясно проступают черные круги. Она начинает нервно расплетать косу.
– Здесь должен быть товар… Ты не знаешь ничего… и лучше тебе ничего так и не узнать…
Бред! Что за бред? Какой товар?!
Я плетусь, покачиваясь от плохих предчувствий, к Тесаку.
– Про что она говорит? Товар какой-то? А, Тесак! Чего потупил свой сраный взгляд?!
Я чувствую, как пол все сильнее качается у меня под ногами, мир суживается до бесконечно черной бездны, в которую я падаю с огромных высот, а та принимает мое обмякшее тело.
– Понимаешь…
– Блядь, говори живее!
Я чувствую, что еще секунда – и упаду в обморок.
– Послушай…
– Блядь, я же прошу только суть!
Не выдюжу я больше, бездна заволакивает меня полностью.
– Если коротко, то Катя – наркокурьер, а мы – ее прикрытие, – он показал мне пакеты с коричневатым порошком, я теряю землю из-под ног, падаю назад. – Друг, ты слуууушшшшаааа-ееешшшшь?..
Падая, я подумал: «Никакой ты мне не друг, сволочь последняя – вот кто ты!» Бездна смыкается надо мною.
19.04.03, правда открывает глаза на мир вокруг тебя, обратный путь
Более или менее очухался я в поезде. Обратно ехали втроем. Кажется, все знали эту историю, кроме меня. Бездна не отступала, она лишь притаилась в уголочке сознания. Она, как и само зло, терпеливо выжидает момента для заключительного прыжка. Суть вещей начинала проступать через серую пелену. Мои предчувствия сбывались.
Да. Катя действительно была наркокурьером. Да, и это не подлежит сомнению, мы были лишь прикрытием. Нас использовали. Тесак клялся, что сам недавно узнал всю правду и хотел рассказать ее мне, да не решался. Но я ему не верил вовсе, и с каждым его словом удалялся в свой комфортабельный мирок, в свое приятное до боли под ложечкой оцепенение. А правда была такова…
Не так давно Катина семья сгорела вместе с новеньким особнячком. Катя успела выпрыгнуть с веранды в снег. Дело было темное, менты так ничего и не раскопали. Катя осталась одна. Есть всем хочется. Вот она и сдружилась с одной компанией, как оказалось, промышлявшей чернухой. Забеременела, родила. А ребеночек тоже есть хочет. Я с трудом вспоминаю того мудилу, которого Тесак уделал в кафе. Это отец ее ребенка. Нарком со стажем. Когда она попросила помощи у него (как раз в тот день), он порекомендовал сначала поцеловать его задницу, а затем обратиться к Вождю. Она, пока еще без нас, съездила, куда велено. Вождь дал ей слово, что позаботится о ней с ребеночком… Только за одну небольшую услугу – она должна была сделать четыре ходки с герой. Простые полиэтиленовые пакеты, в которых героин обернут в тряпку, пропитанную скипидаром. Ребеночка же он у себя пока оставит – в качестве страховочки. Не правда ли, милый молодой человек – всегда подаст руку помощи! И тут на помост приезжего цирка-шапито выступаем мы. Трое клоунов-уродов. «Только сегодня! Эксклюзивное представление». Мы подвернулись весьма кстати – объяснять нам ничего не надо, спрашивать мы ничего не будем… Лепота, а не житуха! Только героинчик слишком тяготит душу. Сбывала Катя его в указанном месте уже одна. По заранее обговоренной цене. Поэтому Вождь был сильно удивлен всего семью тысячами грин. Он привык работать с куда большими объемами. Но зато он вдвойне обрадовался, когда мы «предложили» свое прямое, в обход Кати, сотрудничество. Товаром был героин. И никакая Вождь со старухой ей не семья. Все это лажа! Вождь – просто передаточное звено. Старуха же… Теперь я ясно стал понимать, почему те мясники таким образом расправились с бабкой. Ее постель целиком состояла из вновь приходящего товара и портретов американских президентов. Это была своего рода перевалочная база. Конвертируемая во всех отношениях валюта. БЛЯДЬ! Кто же станет обыскивать проссаную старушечью постель? Она, ебаная бабуля, один из крупнейших наркодельцов Северо-Запада. Цыганка по рождению, экзистенциальное зло по крови. Я был слишком наивен со всеми своими мыслями. А Вождь… Я вспомнил его рожу в луже крови, его набухшие и размокшие дрэды… У меня чуть отлегло от сердца. Но если хорошенько подумать, то окажется, что мы поставляли героин всему Питеру, убивая ребят! Боже, я молю тебя о прощении!
Я посмотрел за окно. Поля почернели. Весна…
Тесак все говорил и говорил, пытаясь оправдаться, но я постепенно удалялся от него. «Больше ты мне не друг!» – не последний раз за тот день подумал я про себя.
«А, вот значит, отчего так убивалась Катя! Это же ее собственный ребенок!» Меня передернуло, будто в вагоне стало на десять градусов ниже. Ужас подступил со всех сторон. «Ужас, ужас…»[9] – только и смог повторить я вслед за полковником Куртцем, пока сознание вновь не затмила серая пелена.
ПРОСТО ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ…
2.05.03, старик
Я увидел старика. Он сидел на гранитных ступеньках салона красоты. От него несло застарелой мочой и потом. Обветшалая одежда и кирзовые сапоги. Оспенное лицо в складку.
Желтые зрачки. Он посмотрел на меня и тяжело вздохнул. Я прочел в его глазах больше, чем необходимо. Они говорили: «Никто не сможет уже изменить положение сложившихся вещей: ни ты, ни я, ни сам Господь Бог». Глаза говорили со мной. Они рассказали за долю секунды больше, чем мне требовалось узнать. Они заглянули в самые отдаленные уголки Вселенной, раскрыв тайну мироздания. Посмотрели на мою грязную душу и слегка усмехнулись. В них читалось Великое знание, знание о настоящем положении вещей в мире. Ведь если каждая вещь находится на своем, заранее определенном Всевышним месте, то большего и желать не надо. Я понял, насколько был глуп, желая творить добро из зла. И я раскаялся в грехах.
Когда я удалялся на встречу к Ольге, за спиной я услышал голос охранника, сгонявшего старика с холодных гранитных ступенек матюгами.
2.05.03, Ольга
– Ну ладно, иди давай! – Ольга в последний раз поцеловала и выпустила мою руку.
Ее губы по-прежнему были горячи, а пальцы слегка дрожали от волнения.
Я увидел старика. Он сидел на гранитных ступеньках салона красоты. От него несло застарелой мочой и потом. Обветшалая одежда и кирзовые сапоги. Оспенное лицо в складку.
Желтые зрачки. Он посмотрел на меня и тяжело вздохнул. Я прочел в его глазах больше, чем необходимо. Они говорили: «Никто не сможет уже изменить положение сложившихся вещей: ни ты, ни я, ни сам Господь Бог». Глаза говорили со мной. Они рассказали за долю секунды больше, чем мне требовалось узнать. Они заглянули в самые отдаленные уголки Вселенной, раскрыв тайну мироздания. Посмотрели на мою грязную душу и слегка усмехнулись. В них читалось Великое знание, знание о настоящем положении вещей в мире. Ведь если каждая вещь находится на своем, заранее определенном Всевышним месте, то большего и желать не надо. Я понял, насколько был глуп, желая творить добро из зла. И я раскаялся в грехах.
Когда я удалялся на встречу к Ольге, за спиной я услышал голос охранника, сгонявшего старика с холодных гранитных ступенек матюгами.
2.05.03, Ольга
– Ну ладно, иди давай! – Ольга в последний раз поцеловала и выпустила мою руку.
Ее губы по-прежнему были горячи, а пальцы слегка дрожали от волнения.