Рэй, не перебивая, выслушал мой рассказ о таинственном незнакомце, так взбудоражившем Генри, и записал кое-что в блокнот.
   - Как вы думаете, кто это может быть?
   - Этот вопрос я хотел задать и вам! - Я улыбнулся в ответ белоснежной улыбкой.
   Он долго рассматривал пакет с адресом, все больше укрепляя во мне подозрение, что вся эта комбинация задумана американцами для проверки честности безупречного Алекса.
   - Я должен проконсультироваться с Вашингтоном. Мы можем встретиться завтра?
   - Только не в этой дыре, я не люблю Ист-энд. Чем вы тут занимаетесь? Вербуете троцкистов?
   - Все-таки вы сноб, Алекс. Как насчет района Баттерси?
   - О'кэй!
   Домой я поехал через Челси, где заскочил в любимый магазин деликатесов, забитый солеными пчелками, жареными кузнечиками, лягушками и осьминогами, купил там пару банок улиток, которые любила Кэти, а заодно прошелся по Слоун-сквер и взглянул на театральный репертуар "Ройал Корта" - Кэти уже начала донимать меня своими стенаниями о нашей пресной несветской жизни.
   На современную драму с ее рассерженными молодыми людьми на грязной кухне меня не тянуло, знал я все эти штуки, что нового могли поведать мне эти актеры? Ходил я только в Королевский Шекспировский из любви к покойному шекспироведу-папаше (пару раз проводил там моментальные передачи в туалете), что театр для несравненного лицедея Алекса? Семечки! Разве он сам не целый театр? Пожалуйста, на любую роль - от короля до шута! - весь Монастырь забросил бы подрывную деятельность и стоя аплодировал бы в партере!
   На другой день я спустился со своих хемстедских холмов в долины Баттерси и остановился прямо у парка, уставленного модернистской скульптурой.
   Как ни странно, на лоне природы эти искореженные обрубки отлично смотрелись и нравились даже мне, закаленному реалисту,- в свое время мы с Риммой частенько забегали в музей имени Внука Арапа Петра Великого, где в греческом портике давила своим могуществом гигантская статуя Давида, на которого вечно глазели бойскауты, потрясенные оголенным фаллосом, а их предводительницы, старые девы в красных галстуках, тщетно пытались оттащить племя молодое, незнакомое в зал не менее растленных импрессионистов.
   На этот раз Хилсмен не опоздал.
   - Я связался с директором,- начал он с ходу,- и он высказал интересную мысль. А что если вам поехать самому в Каир и попытаться установить этого человека?
   Совершенно не светила мне эта грандиозная идея директора, тем паче, что скорее всего американцы готовили мне проверочную комбинацию.
   - Неужели у вас нет другого человека для этого дельца?
   - Эти арабы недавно разгромили нашу каирскую резидентуру и арестовали несколько агентов. А вам все карты в руки, Алекс! Кто будет проявлять интерес к австралийскому подданному? Или возьмите другой паспорт!
   - Но вряд ли я справлюсь с этим делом один!
   - Помните, вы рассказывали о вашем агенте, бывшем египетском после? Кажется, он живет в Монтре. У него наверняка остались связи на родине. Полетите в Швейцарию, а оттуда в Каир. Связь будем держать по телефону, я вам дам незасвеченный номер.
   Славно работал директор, а точнее сам Рэй, не такой уж болван оказался волшебник Гудвин, все предусмотрел.
   - Если вы считаете необходимым, я, конечно, поеду,- скромно согласился я.
   - Пожалуйста, подготовьте приблизительный план ваших действий! завершил беседу волшебник Гудвин. О, эти планы, а я-то думал, что их обожают только в плановом Мекленбурге!
   Кэти не пришла в восторг от моей очередной командировки в поисках рынка сбыта для радиопродукции, но истерику не закатила и даже поцеловала в щеку (а заодно и обнюхала на предмет, как выразился бы Чижик, выявления запахов чужих дамских духов).
   Поздно ночью я разыграл перед Кэти приступы боли в животе, похожие на аппендицит и, несмотря на ее уговоры вызвать "Скорую", решил доехать до больницы сам, благо она была совсем рядом (Кэти бегала по квартире, заламывая руки), сел в автомобиль, посетил больницу (там, естественно, ничего не обнаружили, но посоветовали не есть ничего острого), затем покрутил по проверочному маршруту и нанес на столб у лавки Рэгги (Чижик сказал бы: на обусловленный столб) меловую черту.
   Уединившись в комнате, я составил и зашифровал сообщение в Центр.
   "Несколько дней назад ночью к "Эрику" явился незнакомый человек в маске, представился, как Рамон Гонзалес, говорил с ним по-английски с испанским акцентом. Беседа проходила в темноте, "Эрик" только заметил, что Гонзалес брюнет, хотя, по моему мнению, незнакомец пользовался париком. Гонзалес обнаружил отличное знание всего дела "Эрика", включая обстоятельства его вербовки и связь с "Бертой". Моего имени незнакомец не называл. Целью его прихода являлась вербовка "Эрика", которому был оставлен адрес в Каире для связи.
   Об этом визите я сообщил "Фреду", и тот, связавшись с "Пауками", предложил мне вылететь в Каир для установления незнакомца, предварительно заехав в Женеву для встречи с "Али", имеющего в Каире контакты. По моему мнению, "Пауки" начали мою проверку. Срочно прошу указаний по делу, а также условия связи на Каир. Том".
   Перед моменталкой я проверялся часа три и взмок от напряжения.
   На подходе к магазину "Экспресс" я взглянул на часы - такие операции проводятся секунда в секунду,- свернул за угол и прямо у входа столкнулся с мертвецки бледным парнем с букетом гвоздик (опознавательный признак), который дохнул перегаром и на ходу подставил ладонь. Туда я ловко и сунул спичечный мини-коробок с посланием,- моменталка прошла по высокому классу, паренек спокойно проследовал своим путем, а я, покрутившись в магазине, вышел на улицу, добрался до своей "газели" и возвратился домой.
   На следующий день в то же время я снова вошел в "Экспресс" (на этот раз операцию проводил рыжий вахлак в отечественном плаще, от него тоже несло, как из бочки - черт знает что! что они делают у себя в посольстве?) и принял тот же мини-коробок.
   Ответ был краток:
   "Вам следует выйти на явку в Монтре (Швейцария, рядом с Женевой) 11 января в 17.00. Место встречи: у здания ресторана на железнодорожной станции. Пароль: "Вы не знаете, где здесь кинотеатр "Блюз"? Отзыв: "Не знаю. Я приехал из Брайтона". Запасная встреча на следующий день по тем же условиям".
   Я легко зарегистрировал указания в своей феноменальной памяти и, зайдя в туалет, отправил клочки телеграммы в лондонскую канализацию. Неожиданное волнение охватило меня: слишком много иксов и игреков разбросано было во всей этой поездке, да и длинные перелеты в последнее время не вызывали у меня радости, особенно на линиях, где бесчинствовали террористы.
   "Газель" унесла меня в районы центра, и вскоре неизвестно почему я запарковался на Бейкер-стрит у паба "Шерлок Холмс", вечно забитого любопытными туристами. В углу зала за стеклом сидело в кресле чучело главного героя с трубкой в зубах, которое взирало на восхищенного доктора Уотсона, замершего с газетой в протянутой руке. ("Сегодня вы надели синие трусы, Уотсон!" - "Холмс, это конгениально, это невообразимо! Как вы догадались?" - "Уотсон, вы забыли надеть брюки!")
   Совесть Эпохи, периодически сходивший с рельсов и сотрясавший лучшие кабаки мекленбургской столицы, объяснял свои загулы так: "Знаешь, Алик, утром просыпаешься в дивном настроении, выдуваешь пакет молока, и даешь зарок ничего не брать в рот, по крайней мере месяц, и радуешься своей твердости и своей воле, и, напевая "Легко на сердце от песни веселой", блаженно идешь в булочную за диетическим хлебом. Идешь, идешь... и через два часа почему-то оказываешься на пляже, пьяный вдребадан с таким же надратым забулдыгой, над банкой вонючих килек и бутылягами с портвейном "Розовый", Что это, Алик? Почему? Как это произошло? Кто может на это ответить?"
   Этот вопрос, достойный Понтия Пилата, не мучил меня, когда я заказал двойную порцию "Кровавой Мэри" в надежде, что томатный сок заглушит воспоминания о милой кильке, которую и в чистейшем виде не сыщешь в бывшей "мастерской мира", избалованной устрицами и жареными кузнечиками. Коктейль оказался настолько хорош, что пришлось его два раза повторить, а затем приглушить томатный привкус хорошо отдистиллированным "димплом" (в этом проходном доме, естественно, отсутствовал "гленливет").
   Тут навалилась на меня усталость, хотелось сбросить с себя все маски, поплыть по волнам настроения, расслабиться, расклеиться, забыть о Хилсмене, Каире и "Бемоли", поговорить с кем-нибудь по душам, хотя бы с чучелом Шерлока Холмса, маячившим перед глазами.
   Пожалуй, только Витеньке я открывал свою душу, ему повезло больше других, ибо кличку он заслужил Совесть Эпохи, хотя при всех своих прогрессивных взглядах и душевности поражал своим баснословным распутством: влюблялся по уши почти каждый месяц, безумно боялся жены, что еще сильнее толкало его на самые рискованные приключения, страдал постоянно и томился духом и охватывал своим любвеобильным сердцем даже академические городки в восточной части Мекленбурга, где регулярно мотался в командировках.
   Особенно жаловал Витенька чужих жен, и они платили ему преданной взаимностью, ухитрялись даже проводить с ним счастливые ночи (перед своей вечно свирепой женой Витя прикрывался пьянством, валившим его с ног на раутах у приятелей, которых насчитывалось несметное количество), усыпив бдительность своих мужей легендами, которым позавидовали бы асы секретной службы.
   В нашем кухонном парламенте мы спорили с Витенькой о большой политике и мекленбургских нравах, спорили шумно и откровенно, называли вещи своими именами, но на всякий случай пускали на полную катушку песни бардов, воду и радио. Совесть Эпохи свято верил в просвещенный абсолютизм, а покорный слуга, отравленный зловонными ветрами западных демократий, жарко отстаивал принципы Французской революции с ее свободой, равенством и никому не нужным братством.
   Я завидовал вольной жизни Совести Эпохи, читал восторженные письма его поклонниц, покоренных силой его эрудиции и черной бородою с проседью,иногда я сам мечтал отрастить такую, уйти на покой, пристроиться сторожем в Идеологической Школе, сидеть себе в валенках у входа, попивать чаек с ванильными сухариками, а ночью, когда здание опустеет, заглотнуть свой стакан и закемарить сном праведника.
   - Что ты делаешь с собою, Алик? - говорил мне Совесть Эпохи, надравшись, как зюзя.- Брось свою муру, займись делом, хотя бы переводами они нужны малограмотному населению, а ты все-таки кумекаешь кое-как на своем английском! Или займись наукой, еще не поздно, хотя с твоею сытою мордою лучше не соваться в интеллектуальную среду... Но я тебя могу взять с собою на восток, в один научный городок, где светлые головы и неиспорченные девушки, которые наставят тебя на путь истинный. Уходи, мой друг, ведь просто неприлично потратить всю жизнь на шпионство!
   - Что ты понимаешь в разведке? - орал я в ответ.- Что ты о ней знаешь? Ни одна страна не может жить без разведки! Правительству нужна информация, и я добываю ее, словно шахтер, рубящий уголь, я рискую жизнью ради тебя, дурака, и всего народа! А твои светлые головы уже превратили Мекленбург в край законченных идиотов! Что понимают эти недоучки в науке? Какая вообще может быть наука в таком государстве, как Мекленбург? Нет, Витюша, поезжай на восток один, я не поеду с тобою, тем более что ты постоянно пьешь бормотуху и даже не в состоянии оценить "гленливет"!
   - Риск... информация... шахтеры... брехня все это! Ты просто любишь комфорт, Алик, ты - пижон и обыкновенный жандарм! Мекленбургский вариант Рачковского - царского заграничного резидента.
   - Ты молчал бы, чайник! - возмущался я.- Лучше на себя посмотри!
   - И посмотрю! - орал он.- Ты знаешь, что я великий микробиолог? Что мои труды печатают на Западе? Что иностранные академики считают для себя великой честью пожать мне руку? Это ведь не шпионская работа!
   - Плевать мне на твой вонючий Запад! А твоей наукой у нас в Мекленбурге только подтираются! Что простому человеку от какой-то микробиологии, если он стоит в очереди за свеклой? Народ проживет без твоих научных идей, а без меня его сожрут с потрохами враги и кости выплюнут в помойную яму!
   - Кто? Кто?! - бушевал он.- Какие враги? Кто на нас нападет? Кому мы нужны? Да я счастлив буду, если нас завоюют! Наконец-то в стране будет нормальная система!
   - Не зря вас, диссидентов, лупят по мордасам! Пятая колонна! Неужели ты бы смог жить под немцами? - Я играл на эмоциях, зная, что отец Виктора погиб на фронте.
   - Под немцами в тысячу раз лучше! Я недавно был во Франкфурте и пил шнапс с чудесным фрицем...
   - Он тебе, безвалютному командировочному, поставил рюмку шнапса - вот и вся цена твоей национальной гордости!
   - Какая тут, к такой-то матери, может быть гордость?! Беги, пока не поздно, из своей навозной ямы! - продолжал орать он.- Уходи хоть в говновозы!
   Ностальгия по дому проснулась во мне, хотелось продолжить спор с Совестью Эпохи, поставить его на место, все объяснить и все разжевать. Не нравились мне этот вояж в Каир, поиск Рамона и прочие испытания судьбы.
   В общем-то, работа по установке неизвестных граждан очень сходна с деятельностью ассенизатора, и эту печальную мысль пришлось омочить еще двумя порциями благословенного "димпла".
   После такого славного заряда Шерлок Холмс шевельнулся в кресле, лукаво мне подмигнул и пригласил посоветоваться по поводу возможных похитителей голубого карбункула. Я не стал с ходу принимать приглашение и сначала освежился бутылкой "шабли". Теперь уже отборный овес виски смешался с помидорами "Кровавой Мэри" и виноградниками Шабли, где пажи графиню... ублажали.
   Брат Шерлок продолжал подмигивать, дерзкие мысли бились в голове, как вытянутые на берег рыбы,- Совесть Эпохи уже давно бы помчался стаскивать с трафальгарской колонны статую адмирала Нельсона. Я тоже решил не отставать, допил "шабли", элегантно подошел к великому сыщику и вступил с ним в умный диалог - тут появился разгневанный хозяин, и мне пришлось выйти из паба твердым шагом королевского гвардейца.
   Душа рвалась немедленно в Каир, минуя филистерскую Швейцарию, на поиски коварного незнакомца, под пули арабов, и, самое главное, жизнь представлялась совершенно бессмысленной без бутылки "гленливета".
   Искать его пришлось долго: в самом светском "Монсиньоре", что на приюте гурманов Джермин-стрит, "гленливета" не оказалось, но пришелся по вкусу кондовый "тичерс", хотя шел он неважно и потребовал вмешательства хереса и кофе. Далее упрямый Алекс блуждал на машине в поисках ресторана "Шотландский клан", который по идее ломился от "гленливетов", там меня и остановил полисмен, величественный, как Саваоф: "Сэр, вы едете по правой стороне!" "Разве?" - Лицо Алекса ангельски спокойно, глаза чисты и лучезарны, речь отчетлива, как у диктора Би-би-си, такое наступало после жбана кофе."Извините, сэр, я не заметил знака!" - Разворот и лихая парковка около "Этуали". Счастье всегда неожиданно: именно там и подвалили "гленливет" и заодно юная негритянка из Камеруна, черная как смерть и лепечущая по-французски чуть лучше сеттера миссис Лейн,- бутылка "редерера" за дикую бардачную цену и плавный переход в номер почти рассыпавшейся гостиницы напротив.
   Сияла ночь, фунты стерлингов сыпались, как алмазные звезды с неба, луной был полон сад, Черная Смерть (остроумнейший Алекс еще не совсем растерял мозги) мылась в ванной, я обрел второе дыхание и позвонил Хилсмену прямо домой. К телефону подошел сам император ослов.
   - Это вы, Рэй? - начал я певучим лирическим тенором а-ля Карузо.
   - Да. А это кто?
   - Ваш старый друг,..- Я уже шептал и пыхтел, как чайник, переходя на дурной женский голос.- Я люблю вас, люблю безумно и безнадежно!
   - Кто это говорит?!
   - Это Аллен, Рэй! Не узнаете?
   - Что за шутки? Какой Аллен?
   - Аллен Даллес. Вы что? Забыли бывшего директора ЦРУ? Звоню из нашей базы в аду. Отсюда неплохо видно... что вы замышляете в районе Уайт-чейпла... среди троцкистов...
   - Ах, это вы, Алекс! - Довольно быстрая реакция для сноповязалки.- Что так поздно? Что случилось?
   - Рэй, мне очень вас не хватает, и я хочу с вами выпить.
   - Что-то у вас с голосом... Откуда вы звоните? - Он был явно обеспокоен.
   - Из бардака, ваше преосвященство!
   - Кто-нибудь есть рядом? Вам неудобно говорить?
   - Черная Смерть, сэр. Она отмывается от моих страстей!
   - Какая Черная Смерть?
   - Моя! Моя!
   - Вы что-нибудь пили? - Все-таки деликатны эти янки, позвони я в таком виде Мане, тут же увезли бы в вытрезвитель с последующим разбором на монастырском вече. (Впрочем, ходили слушки, что сам Маня однажды вернулся на бровях с какого-то приема и прямо на лестнице был излупцован разгневанной супругой, употребившей в этих благородных целях войлочный шлепанец.)
   - Ни капли! Но очень хочу выпить с вами... это очень важно, И срочно.
   - Может, перенесем на завтра?
   - Через час жду вас в пабе "Шерлок Холмс". Захватите на всякий случай оружие...
   Я повесил трубку. Две тонкие черные змейки обмотали мою шерстяную грудь1 - это Черная Смерть выпорхнула из ванной с чарующей улыбкой, переросшей в сияющее солнце после того, как звякнул о стол кошелек с пиастрами.
   "Газель" оседлать я не смог (полагаю, что совал ключ не в замок зажигания, а в прикуриватель) и добрался до паба на такси. Там я снова восстал из пепла, как птица Феникс, пил с Рэем на брудершафт, приглашал его вылететь вместе в Каир и, наконец, допился до ручки и довел до такой же кондиции Хилсмена (так по крайней мере мне казалось), который неожиданно решил уехать в загородную резиденцию. В машине Рэя я сначала пел романсы, а потом мирно заснул.
   Проснулся я в замке - голова разрывалась на части 2.
   - Доброе утро, Алекс! Ну вы и гуляка! Немного кофе? - В дверях стоял Рэй.
   1 Еще одна деталь очень мужской анатомии Алекса. А в голове играло: "Пятнадцать человек на грудь мертвеца, йо-хо-хо!- и бутылка рома!"
   2 Мое состояние точно передает анекдот: "Похмельный фермер пришел подоить утром корову, но никак не мог оттянуть соски дрожащими руками. Вдруг корова открыла рот: "Ты пил вчера?" - "Надрался, как зюзя!""Мне жаль тебя, дядя. Знаешь, что сделаем? Крепче держись за соски, а я буду подпрыгивать".
   - Не отказался бы от баночки холодного пильзнера.
   - Ни в коем случае, нам надо еще поработать. Одевайтесь, и приступим к завтраку,
   В голове еще сладко варились алкогольные смеси, я быстро вскочил, сделал серию мощных упражнений и принял холодный душ. Поработав на гладильной доске с утюгом (мой костюм с Сэвилл-стрит был словно изжеван и выплюнут той самой коровой после того, как она напрыгалась с фермером), я вышел к завтраку бодрый, оптимистичный и надушенный до одурения дешевым одеколоном, который оказался в ванной.
   Четыре бокала грейпфрут джуса, три кофе - и перед страдальческой физиономией Рэя сидел уже не опустившийся алкаш, нарушавший покой героев Конан Дойля (трогательный пиетет к автору я пронес с раннего детства, где на книжной полке рядом с важно испещренным "sic!" и "N.В.!" "Капиталом" и удивительно ясным и понятным "Кратким курсом" стоял толстый томик с любимым "Голубым карбункулом"), а элегантный джентльмен с чуть усталым, но приятным лицом и умными глазами.
   - Вот вам на всякий случай югославский паспорт, Алекс, пожалуй, в Каире он больше подойдет... Скажите, а вы не допускаете мысли, что это проверочная комбинация Центра?
   - В чем ее смысл? - удивился я.
   - Вам перестали верить и специально разыграли всю эту историю с Генри.
   - Совершенно это исключаю! Какие у них основания? Скорее это ваши проделки! - Я хохотнул и почувствовал, что меня чуть подташнивает - не пей херес, дурак Алекс, будто ты не знаешь, как вредны для печени крепленые вина!
   - Опять вы за свое, Алекс! Откуда у вас такие мысли? Выпейте еще кофе! Какой нам смысл направлять своего человека к вашему Генри? Неужели нет иных способов?
   - А почему бы и не направить? - усмехнулся я,- Напрасно вы мне не доверяете, У меня много недостатков, но есть одно достоинство: я никогда не вру! (Бедная моя душа, гореть ей в аду вместе с Алленом Даллесом!) Если я уж перешел Рубикон и пошел на риск, то иду со своими друзьями до конца с открытым забралом. Держу пари, что это ваш человек,
   - Клянусь, что нет! - Играл он так же искренне, как и я, нам бы обоим в Королевский Шекспировский.- Уверяю вас, что мы не знаем этого человека!
   - Откуда же он узнал об "Эрике" - не отставал я.
   - Все это нам вместе предстоит распутать...
   - О'кей! Не будем спорить! Допустим, я устанавливаю этого человека, но он отказывается от контактов со мной. Что делать?
   - Возвращайтесь в Лондон, Мы задействуем другие силы.
   - А если меня хватает полиция?
   - Это уже слишком. За что?
   - Не знаю. Но что мне делать в этом случае?
   - Строго придерживайтесь легенды, звоните в Лондон по телефону, который я вам дал. Скажете, что это телефон вашей фирмы. Вы чем-то недовольны?
   - Скажем прямо, что не очень вы беспокоитесь о моей безопасности.
   - Не стоит преувеличивать степень риска. Что вы еще хотите от нас?
   - Мне нужны деньги, и немалые...- Я нежно улыбнулся.- Сколько вы мне даете на всю командировку?
   - Мы оплатим все ваши расходы.- Он усмехнулся.- За вычетом трат на "гленливет" и негритянок.
   - Хорошая работа требует качественных напитков и таких же ласк.
   - Только не входите в штопор. Вчера я еле-еле уговорил хозяина не вызывать полицию. А насчет безопасности вы глубоко ошибаетесь: для нас это святое дело! - Повеяло знакомым ветерком из Центра.
   - Извините, Рэй, за вчерашнее. Я доставил вам массу неудобств. К тому же вы не ночевали дома...
   - Я предупредил жену,- быстро перебил он меня, чувствуя, что я выпущу из своего ядовитого рта какую-нибудь гадость.
   Мудрейший Рэй смотрел вперед, я же вчера совершенно забыл о Кэти, даже ни разу о ней не вспомнил, словно она и не существовала. И когда под вечер я явился домой, по квартире бродили свинцовые тучи.
   - Извини, Кэти, что не мог тебе позвонить. Я напился и провел ночь у приятелей... (О, Совесть Эпохи!)
   Только покаяние спасает грешника, кайся, мой друг, кайся, тут не придумаешь внезапный вылет в Шотландию для закупки радиоламп. Кэти пожала плечами, я подошел и обнял ее, но она мягко увернулась и вышла в другую комнату.
   О, знакомые сцены! У всех они разворачиваются по своему сценарию! Римма любила мажор, героическую симфонию, во время которой летели на лестничную площадку мои пиджаки и галстуки. Тут же пахло сдержанностью и уникальной английской недоговоренностью: угрюмое, словно чугунная сковородка, молчание, торжественно-спокойный ритуал собирания чемодана, прощальный взгляд сквозь горестно мигающие ресницы (кроме раздражения, ничто не шевельнулось у меня в груди), поворот, медленный стук каблучков по паркету в надежде, что я брошусь вслед с песней "Вернись, я все прощу тебе, вернись!" - тут я уже люто ненавидел Кэти, но последовал вниз до самого такси, лепеча нечто вроде "что за глупости? стоит ли ссориться из-за пустяков?".
   Такси отчалило от тротуара, мигнуло на повороте красным светом тормозных фонарей, и я остался в одиночестве, расстроенный и опечаленный, хотя лишь минуту назад только и мечтал о том, чтобы она ушла и попала под колеса.
   - Какая очаровательная у вас жена!
   За спиной стояла миссис Лейн с зонтиком в руках, ей и псу уже не гулялось, так и жгло любопытство - в кратер вулкана полезли бы, чтобы проникнуть в тайны моего семейного счастья.
   - Спасибо, миссис Лейн. Надеюсь, вы в полном порядке? - Я улыбнулся и, почти перескочив через препятствие, улизнул в дом.
   На следующее утро хорошо отдохнувшее тело Алекса уже колыхалось на мягких сиденьях авиалайнера Лондон - Женева, а чуть позже в экспрессе Женева - Монтре.
   Монтре, открывшийся передо мною из окна поезда, в эти дни межсезонья выглядел совершенно раздетым, словно обобранным до нитки. Там, где обычно лепились цветные, зазывающие кафе и магазины, где рябило в глазах от мелькающих флажков, чаек! парусов, рекламы и человеческих лиц, стояла угрюмая и бесцветная тоска - лишь одинокие фигуры прогуливались по набережной.
   Поезд с честным гражданином Австралии (и Югославии) остановился у вокзальчика и выпустил на перрон целый легион лыжников, переливающихся всеми цветами радуги. Гремя лыжами и галдя, они окунулись в слепящие лучи горного солнца и двинулись всем кагалом к лыжной станции.
   - Как я мечтаю побывать в Монтре! - говорила Римма.- Как прекрасно написал о нем старик Эрнест!
   Тогда в Мекленбурге нашей молодости вдруг издали Хемингуэя, и голодное студенчество, измученное духовной диетой, яростно набросилось на него и заодно на "Анизет де Рикар", столь же неожиданно (как и все в Мекленбурге) выброшенный на прилавки,- то самое перно, которое распивали все герои потерянного поколения в уютных кафешках на Монмартре.
   Римма читала мне вслух о похождениях мистера Уилера в Монтре и о том, как падал снег на перрон, и как Уилер зашел в ресторан и дурачил официантку, а она дурачила мистера Уилера ("Фрейлин, если вы пойдете со мной наверх, я дам вам триста франков!" - "Какой вы мерзкий!" - "Триста швейцарских франков!" - "Я позову носильщика!" - "Носильщики мне не нужны, мне нужны вы!"), причем американец знал, что наверху помещений нет, и фрейлин тоже знала и жалела об этом, и было грустно, и на платформу падал снег.