Сильнейшими из названных чешских племен были лучане, зличане и чехи, о которых сохранилось наибольшее количество известий относительно их междоусобной борьбы. Эта борьба шла по всей земле за власть над другими племенами. В конечном счете главенства над другими племенами добились в IX–X веках чехи. Чешский князь объединил и надолго подчинил себе всю чешскую землю, а позднее и Моравию, объединил воедино отдельные племена.
Так образовался чешский народ – разумеется, без венгерских словаков, которые с XI века входили в состав Венгрии. Только часть словаков, обитавших в Моравии (так называемые моравские словаки), уже тогда составила единое целое с чешским народом. Племя чехов передало всему чешскому народу и свое имя – чехи10, которое старые латинские источники уже в конце XIII века переводят как Bohemi, Boemi. Из этого видно, что соседи чехов считали славянские племена в Бойохеме (Богемия), осевшие там уже в VIII веке, единой родственной группой, хотя в тот период они еще не были объединены в единый народ.
Точно так же в тот же период распространяется наименование мораване (по-латински сначала Marahenses, Margi, Marahi, Maravi, Marvani, позднее, с XI века, Moravi) для обозначения союзов мелких моравских племен, объединившихся, видимо, раньше, чем в Чехии, на территории, по которой протекала река Морава, вокруг большого центрального укрепленного пункта, к которому относится сообщение Фульдских летописей 869 года «ineffabilis Rastizi muni-tio». Был ли это загадочный и до сих пор не установленный Велеград – вопрос спорный11. К мораванам, образовавшим в IX веке большую державу, первоначально были присоединены и словаки в Северной Венгрии (княжество в Нитре) и в Паннонии (княжество у Блатна). В том, что словаки в VIII и IX веках уже были в Венгрии, нет никаких сомнений; поэтому совершенно неверны утверждения венгерских историков, что словаки являлись элементом, пришедшим в страну уже после того, как она была занята мадьярами, – утверждения, повторяющиеся вплоть до последнего времени с целью обосновать фальсифицированными доводами историческое право венгров на эту территорию. Большой могильник IX–X веков у Пилины (Piliny) в Новограде является словацким.
Границы древней чехословацкой земли точно не известны. На западе чехи отдельными группами проникли через Шумаву в Баварию (см. выше, с. 138–139); на севере примерной границей были горы (с. 147) (вплоть до сербского округа Загозд в Чехии) и район Опавы в Силезии. Область у Немчи (Niemcze) уже была польской. До какого пункта первоначально доходили словаки на востоке, мы не знаем, вероятно, до больших девственных Гемерскоспишских лесов или по крайней мере до низовьев Грона12, где они уже смешивались с южными славянами, а позднее и с мадьярами. Пешт на Муране свидетельствует о присутствии болгар. На юге словацкий элемент проник до Паннонии, вплоть до озера Блатна (Балатон), чешский же местами доходил до Дуная, о чем нам известно по Пассауской грамоте 987 года, приводимой Эйнхардом, и другим свидетельствам, например по древней топонимике этой области13. Помимо этого, именно по топографической номенклатуре видно, что и южнее, между Литавой и Энсом, далеко в Альпах обитал народ, язык которого являлся переходным от чешского к собственно словинскому14. На западе, в Баварии, река Мюгль была примерной границей, до которой доходил чешский элемент. Однако уже с IX века новый поток немецких колонистов из Баварии начал германизировать Подунавье, причем с такой силой, что славяне удержались здесь лишь местами и только до XII века15.
Глава XVI Поляки
Часть IV Восточные славяне
Глава XVII Восточные славяне и этнический состав древнего населения Восточной Европы
Территория. Первые соседи: Фракийцы и иранцы
Тюрко-татары
Так образовался чешский народ – разумеется, без венгерских словаков, которые с XI века входили в состав Венгрии. Только часть словаков, обитавших в Моравии (так называемые моравские словаки), уже тогда составила единое целое с чешским народом. Племя чехов передало всему чешскому народу и свое имя – чехи10, которое старые латинские источники уже в конце XIII века переводят как Bohemi, Boemi. Из этого видно, что соседи чехов считали славянские племена в Бойохеме (Богемия), осевшие там уже в VIII веке, единой родственной группой, хотя в тот период они еще не были объединены в единый народ.
Точно так же в тот же период распространяется наименование мораване (по-латински сначала Marahenses, Margi, Marahi, Maravi, Marvani, позднее, с XI века, Moravi) для обозначения союзов мелких моравских племен, объединившихся, видимо, раньше, чем в Чехии, на территории, по которой протекала река Морава, вокруг большого центрального укрепленного пункта, к которому относится сообщение Фульдских летописей 869 года «ineffabilis Rastizi muni-tio». Был ли это загадочный и до сих пор не установленный Велеград – вопрос спорный11. К мораванам, образовавшим в IX веке большую державу, первоначально были присоединены и словаки в Северной Венгрии (княжество в Нитре) и в Паннонии (княжество у Блатна). В том, что словаки в VIII и IX веках уже были в Венгрии, нет никаких сомнений; поэтому совершенно неверны утверждения венгерских историков, что словаки являлись элементом, пришедшим в страну уже после того, как она была занята мадьярами, – утверждения, повторяющиеся вплоть до последнего времени с целью обосновать фальсифицированными доводами историческое право венгров на эту территорию. Большой могильник IX–X веков у Пилины (Piliny) в Новограде является словацким.
Границы древней чехословацкой земли точно не известны. На западе чехи отдельными группами проникли через Шумаву в Баварию (см. выше, с. 138–139); на севере примерной границей были горы (с. 147) (вплоть до сербского округа Загозд в Чехии) и район Опавы в Силезии. Область у Немчи (Niemcze) уже была польской. До какого пункта первоначально доходили словаки на востоке, мы не знаем, вероятно, до больших девственных Гемерскоспишских лесов или по крайней мере до низовьев Грона12, где они уже смешивались с южными славянами, а позднее и с мадьярами. Пешт на Муране свидетельствует о присутствии болгар. На юге словацкий элемент проник до Паннонии, вплоть до озера Блатна (Балатон), чешский же местами доходил до Дуная, о чем нам известно по Пассауской грамоте 987 года, приводимой Эйнхардом, и другим свидетельствам, например по древней топонимике этой области13. Помимо этого, именно по топографической номенклатуре видно, что и южнее, между Литавой и Энсом, далеко в Альпах обитал народ, язык которого являлся переходным от чешского к собственно словинскому14. На западе, в Баварии, река Мюгль была примерной границей, до которой доходил чешский элемент. Однако уже с IX века новый поток немецких колонистов из Баварии начал германизировать Подунавье, причем с такой силой, что славяне удержались здесь лишь местами и только до XII века15.
Глава XVI Поляки
О первоначальном развитии и судьбах польского народа нам известно значительно меньше, так как источники начинают подробно говорить о поляках только с IX века. Отношение польского языка к другим славянским языкам ясно свидетельствует о том, что поляки принадлежали к западной ветви славянства и издавна являлись соседями поморян, велетов, сербов и чехов, а все это, равно как и их исторические места поселения, неопровержимо доказывает, что они издавна обитали там же, где и позднее, и что они в меньшей степени, чем другие вышеупомянутые народы, продвинулись со своей прародины между Вартой и Западным Бугом. Но и поляки с самого начала не были единым и таким большим народом, каким они позднее выступили в истории. И здесь первоначально обитала лишь группа небольших родов и родственных племен, о которых история оставила нам несколько неясных известий и следы которых проявляются еще в существующем и поныне разнообразии диалектов польского языка и в различном характере культур отдельных польских областей. Так же, как и в соседней Чехии, здесь усилилось одно из древних племен, которое подчинило себе другие, объединило их и дало свое имя всему вновь созданному объединению.
Однако о подробностях этого исторического процесса нам известно немного.
Что касается древней племенной дифференциации, то уже Киевская летопись различает у поляков, которых она называет ляхами, две большие ветви: полян и мазовшан. Эти сведения дополняют и другие современные источники, в частности, учредительная грамота Пражского епископства под 973 годом (см. выше, с. 162), затем «Житие св. Мефодия», описание путешествия короля Альфреда и сообщения географа Баварского, а также другие данные, свидетельствующие, что в области, первоначально занимавшейся этой группой славян, обитали следующие племена.
Висляне (Uislane – географа Баварского) – в верховьях Вислы, в позднейшей так называемой Малополыпе, с центрами Краков и Сандомир. Не ясно, однако, являлось ли это наименование названием действительно существовавшего племени или же оно было собирательным для обозначения географического положения полян, обитавших на Висле – этом большом торговом пути, благодаря которому Польша вообще приобрела известность1.
Поляне (Polani, Poloni, Pulani), называвшиеся так по полю (равнине), на котором они обитали по обоим берегам Варты; область полян помещалась между лютичами, поморянами, слензанами и мазурами, то есть между рекой Нотец, низовьями Варты, средним течением Одры, доходя на востоке до окрестностей Ленчицы и Серадза, обитателями которых были уже другие племена (ленчицане, серадзане), вскоре объединившиеся с полянами. Древнюю область между верховьями реки Нотец и Вислой населяли куявяне, однако упоминаются они лишь позднее, в хронике Кадлубека и Богухвала. Уже при князе Мечиславе поляне подчинили себе другие соседние племена, и вообще можно предполагать, что в конце X века при Болеславе (992-1025) объединение полянами польских племен было завершено. Главным толчком к этому, по моему мнению, было наступление немцев на полабских славян. В организации этой сильной славянской державы, которая, к сожалению, просуществовала недолго, Болеслав видел средство сдержать немецкое наступление. В области расселения полян следует искать колыбель и центр древней Польши уже и потому, что старая традиция локализовала первые народные политические и религиозные центры в Гнездно, Крушвице и Познани. В Познани в 968 году было учреждено и первое польское епископство.
О другом большом племени – мазовшан (Mazomenses), позднее называвшихся мазурами, нам также почти ничего не известно. Территорией их расселения являлась область на среднем течении Вислы, к востоку от полян и к северу от Свентокшиских гор.
Зато о племени слензян (Silensi) в верхнем течении Одры, между реками Бобра и Висла2, нам известно, что еще в X веке в состав его входил и ряд других более мелких племен, среди которых учредительная грамота Пражского епископства и географ Баварский называют бобрян (бобжан) на реках Бобре и Гвизде, дедошан (дзядошан) на нижнем течении Бобры, ополян – у Полья и требовян (тшебовян); последние уже жили, пожалуй, на территории сербов (см. выше, с. 150). О загадочных хорватах, часть которых по некоторым известиям можно локализовать у верхней Одры и которые у различных польских историков фигурируют под названием польских хорватов3, я упоминал уже выше, на с. 98 и в прим. 8 на с. 624–625, куда и отсылаю читателя. Одновременно обращаю внимание читателя и на соответствующие страницы в разделе, посвященном русским славянам, где истолковывается сообщение Киевской летописи о двух племенах, вышедших из ляхов, то есть из Польши, и осевших на Руси: о радимичах на Соже и вятичах на Оке (см. с. 224–226). Я не считаю их польскими племенами.
В связи с историей Польши следует упомянуть о так называемом ляшском вопросе: проблеме происхождения и значения наименования ляхи (польское Lach, чешское Lech, русское лях; первоначально, с носовым звуком, ленх).
Киевский летописец на первых страницах своей хроники обозначает названием ляхи целую ветвь славян, к которой относит полян, мазовшан, лютичеи, поморян, вятичеи и радимичей. Помимо Киевского летописца, о ляхах упоминает современный ему византийский летописец Киннамос (11.18), который при этом добавляет: «Λέχοι, ot Σκυθικόν είσι γένος»4. Зато польские исторические источники ляхов поначалу вообще не знают, и лишь в хронике Кадлубека с главы X неожиданно появляются Lechitae. Отсюда их и взяли позднейшие польские и чешские летописцы, создавшие, помимо этого, и мифических праотцев – Чеха, Леха, Руса и Мега.
Очевидно, что наименование лях (чешское Lech) было дано полякам их соседями; это подтверждается также тем, что как литовцы, так и венгры сохранили это старое название (Lenkas, lengyel), а в турецком и иранском языках сохранялось название Лехистан для обозначения Польши. Таким образом, историческое значение наименования ляхи ясно: так называли поляков их соседи, причем скорее всего восточные. Западные соседи поляков – лютичи, ободриты и сербы – этого названия не знали; в противном случае следы его сохранились бы в многочисленных известиях западных источников. Однако такое толкование исторического термина лях еще не объясняет его первоначального значения и связи с наименованием поляк, которое, как мы видели, обозначало жителя полей. Такие крупные лингвисты, как, например, В. Ягич, А. Соболевский, В. Негринг, Е. Бернекер, выводят наименование лях5 от слова lęda, русского ляда, чешского lada, и если такое объяснение, что весьма правдоподобно, является верным, то в названиях полян и ляхов мы можем видеть обозначения двух групп населения, живущих в различных экономических условиях: жители полей – это хлебопашцы, а жители нераспаханной земли – ляды – это люди, которые занимались не земледелием, а охотились и пасли скот. Таким образом, ляхи первоначально были охотниками и пастухами, а поляне – хлебопашцами. Областью же ляхов была та часть Польши, которая не являлась землей полян, то есть Повисленье, Мазовщина и Малополыпа, где наименование ляхи удержалось до сих пор. Отсюда понятно, почему русские славяне и славяне, обитавшие в Венгрии, звали поляков ляхами, в то время как сербы, лютичи и ободриты, знавшие в качестве соседей только полян, называли и весь народ этим вторым именем.
Изложенные выше экономические различия между ляхами и поляками сами по себе не означают предшествовавших им этнических различий между обеими группами населения. Однако ряд польских историков шел значительно дальше, сделав вывод, что ляхи были иного происхождения, чем остальной польский народ, и что пришли они в польские земли откуда-то со стороны, подчинили эти земли и удержались здесь в виде шляхты, со временем ополячившейся, но по происхождению бывшей все же чужой. Впервые эта известная теория о чужеземном происхождении польской шляхты появилась в польской историографии еще в 1730 году, проповедуемая сначала робко, а позднее, с 1837 года, все более настойчиво. Эта точка зрения защищалась И. Лелевелем, К. Шайнохой, В. Мацийовским, А. Куником, А. Беловским, а позднее главным образом Фр. Пекосинским. Лелевель и Беловский видели в польской шляхте касту, пришедшую с Балкан; Шайноха и Куник видели в ней германскую дружину; Мацийовский – племя полабских славян; Пекосинский считал, что лехиты – обитатели здешних мест, а шляхта – захватчики, пришедшие примерно в VIII или IX веках из земли ободритов6.
Однако историческими свидетельствами эти теории не подтверждаются. Такого известия, которое подтверждало бы приход особого племени завоевателей и образование из него шляхты, нет. Польское дворянство, как и всякое другое, образовалось в результате эволюции старых социальных отношений, и если в этом процессе и приняли участие чужеродные элементы, это все же не дает оснований отождествлять всю шляхту с каким-то особым, чуждым полякам племенем.
Что касается общих границ доисторической Польши, то они ясны уже из того, что говорилось о границах соседних с Польшей народов. На западе польская граница шла по рекам Гвизда и Бобра, затем по Одеру, до впадения в него Варты; на севере граница шла по Варте и реке Нотец, вплоть до Вислы у Торуня, откуда поляки вскоре стали проникать дальше на север, затем по нижнему течению Осы и Дрвенца; на востоке старая польская граница, судя по всему, проходила недалеко от нынешней, придерживаясь левого берега Буга и Стыра. В Галиции эту старую границу пока установить трудно (скорее всего она проходила между Саном и Висло кою). Естественную границу на юге составляли Карпатский горный хребет, а с Моравией и Чехией – Есеницкие и Орлицкие горы. Здесь чешский элемент издавна проникал только до района Опавы и вдоль Вислы7 к реке Олыпе, подвергаясь здесь значительному влиянию польского языка8. Окрестности укрепленного пункта Немчи (Niemcze) были уже польскими.
Однако о подробностях этого исторического процесса нам известно немного.
Что касается древней племенной дифференциации, то уже Киевская летопись различает у поляков, которых она называет ляхами, две большие ветви: полян и мазовшан. Эти сведения дополняют и другие современные источники, в частности, учредительная грамота Пражского епископства под 973 годом (см. выше, с. 162), затем «Житие св. Мефодия», описание путешествия короля Альфреда и сообщения географа Баварского, а также другие данные, свидетельствующие, что в области, первоначально занимавшейся этой группой славян, обитали следующие племена.
Висляне (Uislane – географа Баварского) – в верховьях Вислы, в позднейшей так называемой Малополыпе, с центрами Краков и Сандомир. Не ясно, однако, являлось ли это наименование названием действительно существовавшего племени или же оно было собирательным для обозначения географического положения полян, обитавших на Висле – этом большом торговом пути, благодаря которому Польша вообще приобрела известность1.
Поляне (Polani, Poloni, Pulani), называвшиеся так по полю (равнине), на котором они обитали по обоим берегам Варты; область полян помещалась между лютичами, поморянами, слензанами и мазурами, то есть между рекой Нотец, низовьями Варты, средним течением Одры, доходя на востоке до окрестностей Ленчицы и Серадза, обитателями которых были уже другие племена (ленчицане, серадзане), вскоре объединившиеся с полянами. Древнюю область между верховьями реки Нотец и Вислой населяли куявяне, однако упоминаются они лишь позднее, в хронике Кадлубека и Богухвала. Уже при князе Мечиславе поляне подчинили себе другие соседние племена, и вообще можно предполагать, что в конце X века при Болеславе (992-1025) объединение полянами польских племен было завершено. Главным толчком к этому, по моему мнению, было наступление немцев на полабских славян. В организации этой сильной славянской державы, которая, к сожалению, просуществовала недолго, Болеслав видел средство сдержать немецкое наступление. В области расселения полян следует искать колыбель и центр древней Польши уже и потому, что старая традиция локализовала первые народные политические и религиозные центры в Гнездно, Крушвице и Познани. В Познани в 968 году было учреждено и первое польское епископство.
О другом большом племени – мазовшан (Mazomenses), позднее называвшихся мазурами, нам также почти ничего не известно. Территорией их расселения являлась область на среднем течении Вислы, к востоку от полян и к северу от Свентокшиских гор.
Зато о племени слензян (Silensi) в верхнем течении Одры, между реками Бобра и Висла2, нам известно, что еще в X веке в состав его входил и ряд других более мелких племен, среди которых учредительная грамота Пражского епископства и географ Баварский называют бобрян (бобжан) на реках Бобре и Гвизде, дедошан (дзядошан) на нижнем течении Бобры, ополян – у Полья и требовян (тшебовян); последние уже жили, пожалуй, на территории сербов (см. выше, с. 150). О загадочных хорватах, часть которых по некоторым известиям можно локализовать у верхней Одры и которые у различных польских историков фигурируют под названием польских хорватов3, я упоминал уже выше, на с. 98 и в прим. 8 на с. 624–625, куда и отсылаю читателя. Одновременно обращаю внимание читателя и на соответствующие страницы в разделе, посвященном русским славянам, где истолковывается сообщение Киевской летописи о двух племенах, вышедших из ляхов, то есть из Польши, и осевших на Руси: о радимичах на Соже и вятичах на Оке (см. с. 224–226). Я не считаю их польскими племенами.
В связи с историей Польши следует упомянуть о так называемом ляшском вопросе: проблеме происхождения и значения наименования ляхи (польское Lach, чешское Lech, русское лях; первоначально, с носовым звуком, ленх).
Киевский летописец на первых страницах своей хроники обозначает названием ляхи целую ветвь славян, к которой относит полян, мазовшан, лютичеи, поморян, вятичеи и радимичей. Помимо Киевского летописца, о ляхах упоминает современный ему византийский летописец Киннамос (11.18), который при этом добавляет: «Λέχοι, ot Σκυθικόν είσι γένος»4. Зато польские исторические источники ляхов поначалу вообще не знают, и лишь в хронике Кадлубека с главы X неожиданно появляются Lechitae. Отсюда их и взяли позднейшие польские и чешские летописцы, создавшие, помимо этого, и мифических праотцев – Чеха, Леха, Руса и Мега.
Очевидно, что наименование лях (чешское Lech) было дано полякам их соседями; это подтверждается также тем, что как литовцы, так и венгры сохранили это старое название (Lenkas, lengyel), а в турецком и иранском языках сохранялось название Лехистан для обозначения Польши. Таким образом, историческое значение наименования ляхи ясно: так называли поляков их соседи, причем скорее всего восточные. Западные соседи поляков – лютичи, ободриты и сербы – этого названия не знали; в противном случае следы его сохранились бы в многочисленных известиях западных источников. Однако такое толкование исторического термина лях еще не объясняет его первоначального значения и связи с наименованием поляк, которое, как мы видели, обозначало жителя полей. Такие крупные лингвисты, как, например, В. Ягич, А. Соболевский, В. Негринг, Е. Бернекер, выводят наименование лях5 от слова lęda, русского ляда, чешского lada, и если такое объяснение, что весьма правдоподобно, является верным, то в названиях полян и ляхов мы можем видеть обозначения двух групп населения, живущих в различных экономических условиях: жители полей – это хлебопашцы, а жители нераспаханной земли – ляды – это люди, которые занимались не земледелием, а охотились и пасли скот. Таким образом, ляхи первоначально были охотниками и пастухами, а поляне – хлебопашцами. Областью же ляхов была та часть Польши, которая не являлась землей полян, то есть Повисленье, Мазовщина и Малополыпа, где наименование ляхи удержалось до сих пор. Отсюда понятно, почему русские славяне и славяне, обитавшие в Венгрии, звали поляков ляхами, в то время как сербы, лютичи и ободриты, знавшие в качестве соседей только полян, называли и весь народ этим вторым именем.
Изложенные выше экономические различия между ляхами и поляками сами по себе не означают предшествовавших им этнических различий между обеими группами населения. Однако ряд польских историков шел значительно дальше, сделав вывод, что ляхи были иного происхождения, чем остальной польский народ, и что пришли они в польские земли откуда-то со стороны, подчинили эти земли и удержались здесь в виде шляхты, со временем ополячившейся, но по происхождению бывшей все же чужой. Впервые эта известная теория о чужеземном происхождении польской шляхты появилась в польской историографии еще в 1730 году, проповедуемая сначала робко, а позднее, с 1837 года, все более настойчиво. Эта точка зрения защищалась И. Лелевелем, К. Шайнохой, В. Мацийовским, А. Куником, А. Беловским, а позднее главным образом Фр. Пекосинским. Лелевель и Беловский видели в польской шляхте касту, пришедшую с Балкан; Шайноха и Куник видели в ней германскую дружину; Мацийовский – племя полабских славян; Пекосинский считал, что лехиты – обитатели здешних мест, а шляхта – захватчики, пришедшие примерно в VIII или IX веках из земли ободритов6.
Однако историческими свидетельствами эти теории не подтверждаются. Такого известия, которое подтверждало бы приход особого племени завоевателей и образование из него шляхты, нет. Польское дворянство, как и всякое другое, образовалось в результате эволюции старых социальных отношений, и если в этом процессе и приняли участие чужеродные элементы, это все же не дает оснований отождествлять всю шляхту с каким-то особым, чуждым полякам племенем.
Что касается общих границ доисторической Польши, то они ясны уже из того, что говорилось о границах соседних с Польшей народов. На западе польская граница шла по рекам Гвизда и Бобра, затем по Одеру, до впадения в него Варты; на севере граница шла по Варте и реке Нотец, вплоть до Вислы у Торуня, откуда поляки вскоре стали проникать дальше на север, затем по нижнему течению Осы и Дрвенца; на востоке старая польская граница, судя по всему, проходила недалеко от нынешней, придерживаясь левого берега Буга и Стыра. В Галиции эту старую границу пока установить трудно (скорее всего она проходила между Саном и Висло кою). Естественную границу на юге составляли Карпатский горный хребет, а с Моравией и Чехией – Есеницкие и Орлицкие горы. Здесь чешский элемент издавна проникал только до района Опавы и вдоль Вислы7 к реке Олыпе, подвергаясь здесь значительному влиянию польского языка8. Окрестности укрепленного пункта Немчи (Niemcze) были уже польскими.
Часть IV Восточные славяне
Глава XVII Восточные славяне и этнический состав древнего населения Восточной Европы
Территория. Первые соседи: Фракийцы и иранцы
О том, как на славянской прародине произошла дифференциация, разделившая славян, прежде в языковом отношении почти единых, на три большие группы – западную, южную и восточную, как дальнейшее их развитие и разделение на отдельные народы завершились уходом части славян на запад и юг, говорилось более подробно на с. 44–45. На древней славянской прародине из западных славян прочно обосновались лишь поляки, затем – остатки южных хорватов и сербов, а на востоке – часть восточных славян, отличавшихся в языковом отношении от других славян рядом фонетических, грамматических и, разумеется, также и лексических признаков. Наиболее характерным среди них является переход праславянских tj и dj в ч и ж, возникновение полногласных групп ого, olo, ere, ele из праславянских or, ol, er, el (так, например, такой группе, как tort, которая в южнославянских языках представлена trat, в чешском trat, в польском trot, в русском языке соответствует группа torot; группе tert равным образом соответствует teret и т. д.) и изменение старых гласных ь и ъ (еры) вей о. Эти три факта мы можем дополнить и многими другими, менее важными и менее очевидными1.
Прародиной восточных славян, следовательно, была восточная часть протославянской колыбели: весь бассейн Припяти (Полесье), далее территория на нижней Березине, на Десне и Тетереве, Киевщина, а также, несомненно, и вся нынешняя Волынь, где имелись наиболее благоприятные условия для существования. С начала нашей эры родина восточных славян была, очевидно, довольно обширной, так как в VI и VII веках мы видим уже большое количество славян на севере, на озере Ильмень, и на востоке, на Дону, у Азовского моря, «'Άμετρα εθνη», – говорит о них Прокопий (IV.4). «Natio populosa per immensa spatia conse-dit», – отмечает одновременно Иордан (Get., V.34), когда пишет о завоеваниях Германариха до 375 года. О том, что прародина русских славян находилась когда-либо в Карпатах, не может быть и речи. Это пытались когда-то доказать И. Надеждин, а позднее с еще большим старанием профессор Иван Филевич, но безрезультатно2.
Славян в Карпатах первоначально вообще не было (см. далее, с. 175), а на славянской прародине, в наибольшей близости к горам, находились предки южнославянских хорватов, сербов и болгар. Восточные славяне пришли туда уже позднее, после ухода последних, а именно, как я далее покажу, в X веке. Из соображений, о которых выше уже говорилось, я исключаю также возможность прихода восточных славян на свою родину, на Днепр, лишь в III веке нашей эры, после ухода готов, как это пытался доказать А. Шахматов, или же в V–VI веках, как полагал на основании археологических данных И.Л. Пич3. Подобное передвижение, о котором в истории нет ни малейшего упоминания, для той эпохи полностью исключается. Более удобного места для колыбели народа, чем то, которое судьба предоставила восточным славянам на Среднем Днепре, не было. Это, пожалуй, наиболее удобное место на всей русской равнине. Здесь, правда, нет континентальных гор, но зато здесь простираются бесконечные леса и имеется густая сеть судоходных рек. Эта водная сеть связывает между собой как отдаленные территории обширной Восточноевропейской равнины, так и моря, ее окружающие: Балтийское, Черное и Каспийское. Даже и теперь, после уничтожения многих лесных массивов и проведенных мелиоративных работ, воды повсюду достаточно, а тысячу лет назад ее было намного больше. Повсюду во время весеннего половодья непосредственно, а в другое время волоком4 лодки проходили из одной реки в другую, из одного большого водного бассейна в другой и таким путем из одного моря в другое. Таких водных путей, связанных волоками (и шедших во всех направлениях), в древней Руси было много. Но самым известным из них был днепровский путь, связывавший Черное море и Царьград с Балтийским морем и Скандинавией, то есть два древних культурных мира: греческий и скандинавско-германский.
Войдя в устье Днепра, лодки с товарами или людьми направлялись по этому пути вверх к порогам между Александровском (Запорожьем) и Екатеринославом (Днепропетровском). Затем лодки переплывали через пороги или же перетаскивались в обход по берегу, после чего перед ними открывался свободный путь вплоть до Смоленска. Не доезжая Смоленска, они сворачивали по небольшим притокам Усвяту и Каспле на Двину и далее волоком перетаскивались на Ловать, по которой уже свободно выходили к озеру Ильмень и далее по реке Волхов, мимо Великого Новгорода, в Ладогу, а затем по Неве в Финский залив. Наряду с этим прямым путем лодки могли иногда направляться и другими путями; так, на западе они могли свернуть на Припять и по ее притокам выйти к Неману или на Западную Двину, а по ней в Рижский залив или на востоке выйти к Десне и Сейму и далее на Дон5. С Десны можно было по рекам Болве, Снежет, Жиздре, Угре, Оке дойти до Волги, являвшейся крупнейшей культурной артерией; по последней шли, наконец, и другие пути, связывавшие Днепр у Смоленска с севером (волоком) и волжскими притоками Вазузой, Осьмой, Угрой и Окой6.
Значение восточнославянской родины на среднем Днепре очевидно. Она была расположена на великих культурных и колонизационных путях, точнее, на самом важном узле перекрещивающихся здесь дорог. Если в таком месте обитал сильный народ, который мог сохранить и использовать преимущества, предоставленные ему землей, то перед таким народом открывались в будущем большие перспективы как с точки зрения культурной, так и особенно с точки зрения колонизационной и политической. А таким народом здесь были славяне. Восточная ветвь их, обитавшая здесь издавна, была настолько сильна, что могла начать отсюда дальнейшую экспансию, не ослабляя родного края, что она и сделала.
Однако успешное развитие восточных славян определялось не только исключительно выгодным расположением местности, на которой они развивались, но также и тем, что по соседству с ними на очень большой территории не было народа, который оказал бы сколько-нибудь заметное сопротивление их распространению или же мог прочно и надолго покорить их. Таким образом, относительная пассивность соседей являлась вторым условием, способствовавшим развитию восточных славян. Лишь на западе находились сильные и неподатливые соседи. Это были поляки, которые не только оказывали сопротивление, но и успешно, правда уже позднее, в XVI веке, полонизировали литовские и русские земли. Здесь русская граница почти не изменялась и в настоящее время проходит почти там же, где и была 1000 лет назад, возле Западного Буга и Сана7.
В других же местах соседи восточных славян отступали перед их натиском, поэтому нам необходимо с ними познакомиться и, в частности, установить их первоначальные места поселения. Речь идет о фракийцах и иранцах.
Фракийцы, так же как и иранцы, поддерживали тесные отношения еще с праславянами, о чем свидетельствует принадлежность праславянского, иранского и фракийского языков к группе языков сатем, отличающейся от группы языков кентум. Наряду с этим и другие данные свидетельствуют, что прародина фракийцев находилась первоначально значительно севернее их исторических мест обитания и помещалась на север от Дуная, в котловине Карпатских гор, и далее в самых горах, где топонимика главных горных хребтов явно не славянская (Карпаты, Бескиды, Татра, Матра, Фатра, Магура) и где еще в римские времена обитали племена, известные под собирательным именем даков. По всей вероятности, именно эти фракийские даки были исконными соседями славян, о чем свидетельствует наличие в их языках некоторого количества бросающихся в глаза фонетических и лексических сходств8. В качестве примера укажу лишь на общий для обеих языковых областей суффикс ста в наименованиях рек.
Все свидетельствует о том, что южными соседями славянской прародины первоначально были фракийцы, обитавшие в Карпатах и на их северных склонах. Лишь позднее с запада появились некоторые галльские племена, а вместе с ними бастарны и певкины (между V и III веками до н. э.), первыми возвестившие о движении германской волны, если только они действительно были германскими племенами. И уже последними проникли в Карпаты отдельные славянские племена, на присутствие которых здесь указывает, по-видимому, уже карта Птолемея (Суланы, Заботы, Пенгиты), а также наименование Карпат «Οόενεδικά όρη».
Помимо Карпат, фракийцы были соседями славян и в местностях, простиравшихся далее на восток между Карпатами и Днепром. Я полагаю, что, по крайней мере, киммерийцы (Κιμμέριοι), обитавшие на этой территории до прихода скифов и вытесненные ими частью в Крым (Тавры?), а частью в Карпатские горы, где Геродот в свое время знал фракийское племя агафирсов (в нынешней Трансильвании), являются фракийцами, так как одновременно с вторжением скифов в конце VIII и начале VII века в Малой Азии появляется народ, называемый в ассирийских источниках Gimirrai (гимирры), а по-гречески также и другим именем – «Τρήρες», следовательно, именем известного фракийского племени9. Весьма вероятно, что гимирры представляли собою часть понтийских киммерийцев, оттесненных скифами в Малую Азию.
Иранцы. Другими соседями восточных славян на юге древнерусской прародины были иранцы. О том, что именно иранский элемент издавна поддерживал связи с праславянами, свидетельствуют упомянутые языковые совпадения в группе языков сатем10. Однако исторических свидетельств, подтверждающих это, до VIII века не имеется. К этому и последовавшему за ним периоду мы можем на основании исторических источников отнести появление иранцев в южнорусских степях, господствовавших здесь вплоть до прихода гуннов. Это были скифы, а после них сарматы.
Первой иранской волной, хлынувшей на эти земли в VIII–VII веках до н. э. (и, вероятно, еще раньше), были скифы; подробное описание их поселений и образа жизни в V веке до н. э. оставил нам в четвертой книге своей истории Геродот (жил в 484–425 годах до н. э.), который уже в зрелом возрасте посетил северный понтийский берег. По представлению Геродота, Скифия занимала пространство, ограниченное на западе Истром-Дунаем, на востоке – Доном, за которым еще далее на восток обитали сарматы, а на севере – линией, тянувшейся от истоков Днестра и Буга через днепровские пороги к Дону (Herod., IV. 100, 101). На Дону обитали, кочуя, собственно царские скифы (Σκύθαι βασίληιοι), далее между Днепром и Самарой – скифы-кочевники (Σκύθαι οί νομάδες), а на западе от Днепра – скифы-земледельцы (Σκύθαι γεωργοί, άροτήρες) и несколько других более мелких племен, из которых наиболее значительными, видимо, были алазоны (Αλαζόνες), обитавшие между средним Бугом и Днестром. Иранская принадлежность этих алазонов и особенно скифов-земледельцев, которые по образу жизни так сильно отличались от настоящих скифов-кочевников, весьма сомнительна, и не исключено, что под этими именами скрываются уже авангарды славян, продвинувшиеся по Днепру и Бугу на юг. В частности, это можно предположить в отношении скифов-земледельцев, образ жизни которых столь отличался от образа жизни остальных скифов-кочевников (Herod., IV.2, 19, 46, 59, 120). Очевидно, что уже Геродот (IV.81) пользовался наименованием скифов в двояком смысле: как для обозначения собственно скифов, так и вообще для обозначения племен, обитавших в пределах Скифии. Но уже и в его описании не все скифы являются собственно скифами, то есть иранцами.
Однако более важной для славян являлась полоса, заселенная соседями скифов, которых Геродот перечисляет за пределами Скифии. К ним принадлежали на западе агафирсы, обитавшие в нынешней трансильванской котловине, племя, бесспорно, фракийское, и далее за истоками Днестра и Буга большое племя невров (Νευροί), которое впервые упоминается в истории в связи с походом Дария в 512 году (см. о них Herod., IV.17, 51, 100, 102, 105, 112). Обитали они, бесспорно, на славянской прародине, а именно в ее восточной части, и поэтому мы можем с наибольшей вероятностью рассматривать их как славян. Следы наименования невров встречаются в славянской топонимике этой области (реки Нура, Нурец, Нурча, деревни Нуры, Нур, а также историческое название «земля нурская»). Поэтому следует думать, что невры являлись частью восточных славян на нынешней Волыни, Киевщине и в бассейне реки Припяти. Наряду с этим неясно, к какому историческому народу следует отнести другие племена, которые Геродот называет на севере Скифии к востоку от Днепра. Речь идет об андрофагах (Άνδροφάγοι – мордва?) и меланхленах (Μελάνχλαινοι), неясна также область расселения и принадлежность большого племени будинов (Βουδΐνοι). Однако на основании тщательного рассмотрения всех сведений, которыми мы располагаем, я поместил бы это племя у Десны и считаю, что оно скорее славянское, чем финское. Название племени можно вывести из славянского языка – корень бъд, а окончание инъ является типично славянским племенным окончанием (ср. немчин, србин, турчин, русин и т. д.).
В течение IV и III веков до н. э. скифов сменили сарматы, которые еще во времена Геродота обитали за Доном, но при Митридате Евпаторе уже занимали всю Понтийскую область. Остатки скифов появились в окрестностях Ольвии, в Крыму и у Дуная, где они перешли на другую сторону – в Добруджу. Там с ними познакомился Овидий. Как показывает ряд находок, часть скифов в IV–III веках до н. э., а может быть и еще ранее, была оттеснена вплоть до внутренней Венгрии.
Среди сарматских племен наряду с тисаматами и язаматами (Jaxamates) наиболее выделялись языги и роксоланы. Языги обитали на западе Сарматии и в 20-50-х годах н. э. переместились в Венгрию, куда вместе с ними передвинулись и роксоланы, первоначально обитавшие между Днепром и Доном. Третьим большим племенем были аланы. Первоначально они обитали у Дона, откуда часть их передвинулась в Венгрию, а затем на Рейн, в Испанию и Африку, где эта часть аланов прекратила свое существование. Другая часть аланов осталась между Доном и Кавказом, где русские летописи (XII–XIV веков) знают их под именем ясы. Отсюда в XIII веке они частично были вытеснены половцами в Молдавию и Венгрию, где остались под названием jósz, множественное число jószok (в округе Iasz-Nagy– Kun– Szolnok).
Как и сарматов, принадлежность которых к иранской ветви является бесспорной, собственно скифов также следует считать иранским племенем. В последнее время высказывалось утверждение, правда, не совсем новое, что скифы были иранизированными монголами, а Я. Пейскер11, который оперирует этим названием главным образом излагая свои взгляды на древних славян, ссылается при этом на известное описание Гиппократа (περίάέρων, 26), причем описание, сделанное последним, с успехом можно отнести к некоторым нынешним киргизам или калмыкам. Но это единственный довод, который можно привести в пользу монгольского происхождения скифов. Все остальное, что нам известно из данных истории, лингвистики и антропологии, свидетельствует против этого. Изображения древних скифов, обнаруженные в понтийских находках, также дают немонгольские фигуры и лица. Таким образом, собственно скифы не были и монголами, но они, разумеется, не были и славянами, хотя такое мнение было когда-то весьма распространено в русской историографии и не исчезло и до сих пор12. Можно лишь допустить, как уже указывалось выше, что некоторые другие племена, называвшиеся «скифскими» лишь потому, что они обитали в Скифии, как, например, скифы-земледельцы – между Бугом и Днепром либо алазоны – между Днестром и Бугом, могли быть славянскими, но и это не более чем гипотеза.
Прародиной восточных славян, следовательно, была восточная часть протославянской колыбели: весь бассейн Припяти (Полесье), далее территория на нижней Березине, на Десне и Тетереве, Киевщина, а также, несомненно, и вся нынешняя Волынь, где имелись наиболее благоприятные условия для существования. С начала нашей эры родина восточных славян была, очевидно, довольно обширной, так как в VI и VII веках мы видим уже большое количество славян на севере, на озере Ильмень, и на востоке, на Дону, у Азовского моря, «'Άμετρα εθνη», – говорит о них Прокопий (IV.4). «Natio populosa per immensa spatia conse-dit», – отмечает одновременно Иордан (Get., V.34), когда пишет о завоеваниях Германариха до 375 года. О том, что прародина русских славян находилась когда-либо в Карпатах, не может быть и речи. Это пытались когда-то доказать И. Надеждин, а позднее с еще большим старанием профессор Иван Филевич, но безрезультатно2.
Славян в Карпатах первоначально вообще не было (см. далее, с. 175), а на славянской прародине, в наибольшей близости к горам, находились предки южнославянских хорватов, сербов и болгар. Восточные славяне пришли туда уже позднее, после ухода последних, а именно, как я далее покажу, в X веке. Из соображений, о которых выше уже говорилось, я исключаю также возможность прихода восточных славян на свою родину, на Днепр, лишь в III веке нашей эры, после ухода готов, как это пытался доказать А. Шахматов, или же в V–VI веках, как полагал на основании археологических данных И.Л. Пич3. Подобное передвижение, о котором в истории нет ни малейшего упоминания, для той эпохи полностью исключается. Более удобного места для колыбели народа, чем то, которое судьба предоставила восточным славянам на Среднем Днепре, не было. Это, пожалуй, наиболее удобное место на всей русской равнине. Здесь, правда, нет континентальных гор, но зато здесь простираются бесконечные леса и имеется густая сеть судоходных рек. Эта водная сеть связывает между собой как отдаленные территории обширной Восточноевропейской равнины, так и моря, ее окружающие: Балтийское, Черное и Каспийское. Даже и теперь, после уничтожения многих лесных массивов и проведенных мелиоративных работ, воды повсюду достаточно, а тысячу лет назад ее было намного больше. Повсюду во время весеннего половодья непосредственно, а в другое время волоком4 лодки проходили из одной реки в другую, из одного большого водного бассейна в другой и таким путем из одного моря в другое. Таких водных путей, связанных волоками (и шедших во всех направлениях), в древней Руси было много. Но самым известным из них был днепровский путь, связывавший Черное море и Царьград с Балтийским морем и Скандинавией, то есть два древних культурных мира: греческий и скандинавско-германский.
Войдя в устье Днепра, лодки с товарами или людьми направлялись по этому пути вверх к порогам между Александровском (Запорожьем) и Екатеринославом (Днепропетровском). Затем лодки переплывали через пороги или же перетаскивались в обход по берегу, после чего перед ними открывался свободный путь вплоть до Смоленска. Не доезжая Смоленска, они сворачивали по небольшим притокам Усвяту и Каспле на Двину и далее волоком перетаскивались на Ловать, по которой уже свободно выходили к озеру Ильмень и далее по реке Волхов, мимо Великого Новгорода, в Ладогу, а затем по Неве в Финский залив. Наряду с этим прямым путем лодки могли иногда направляться и другими путями; так, на западе они могли свернуть на Припять и по ее притокам выйти к Неману или на Западную Двину, а по ней в Рижский залив или на востоке выйти к Десне и Сейму и далее на Дон5. С Десны можно было по рекам Болве, Снежет, Жиздре, Угре, Оке дойти до Волги, являвшейся крупнейшей культурной артерией; по последней шли, наконец, и другие пути, связывавшие Днепр у Смоленска с севером (волоком) и волжскими притоками Вазузой, Осьмой, Угрой и Окой6.
Значение восточнославянской родины на среднем Днепре очевидно. Она была расположена на великих культурных и колонизационных путях, точнее, на самом важном узле перекрещивающихся здесь дорог. Если в таком месте обитал сильный народ, который мог сохранить и использовать преимущества, предоставленные ему землей, то перед таким народом открывались в будущем большие перспективы как с точки зрения культурной, так и особенно с точки зрения колонизационной и политической. А таким народом здесь были славяне. Восточная ветвь их, обитавшая здесь издавна, была настолько сильна, что могла начать отсюда дальнейшую экспансию, не ослабляя родного края, что она и сделала.
Однако успешное развитие восточных славян определялось не только исключительно выгодным расположением местности, на которой они развивались, но также и тем, что по соседству с ними на очень большой территории не было народа, который оказал бы сколько-нибудь заметное сопротивление их распространению или же мог прочно и надолго покорить их. Таким образом, относительная пассивность соседей являлась вторым условием, способствовавшим развитию восточных славян. Лишь на западе находились сильные и неподатливые соседи. Это были поляки, которые не только оказывали сопротивление, но и успешно, правда уже позднее, в XVI веке, полонизировали литовские и русские земли. Здесь русская граница почти не изменялась и в настоящее время проходит почти там же, где и была 1000 лет назад, возле Западного Буга и Сана7.
В других же местах соседи восточных славян отступали перед их натиском, поэтому нам необходимо с ними познакомиться и, в частности, установить их первоначальные места поселения. Речь идет о фракийцах и иранцах.
Фракийцы, так же как и иранцы, поддерживали тесные отношения еще с праславянами, о чем свидетельствует принадлежность праславянского, иранского и фракийского языков к группе языков сатем, отличающейся от группы языков кентум. Наряду с этим и другие данные свидетельствуют, что прародина фракийцев находилась первоначально значительно севернее их исторических мест обитания и помещалась на север от Дуная, в котловине Карпатских гор, и далее в самых горах, где топонимика главных горных хребтов явно не славянская (Карпаты, Бескиды, Татра, Матра, Фатра, Магура) и где еще в римские времена обитали племена, известные под собирательным именем даков. По всей вероятности, именно эти фракийские даки были исконными соседями славян, о чем свидетельствует наличие в их языках некоторого количества бросающихся в глаза фонетических и лексических сходств8. В качестве примера укажу лишь на общий для обеих языковых областей суффикс ста в наименованиях рек.
Все свидетельствует о том, что южными соседями славянской прародины первоначально были фракийцы, обитавшие в Карпатах и на их северных склонах. Лишь позднее с запада появились некоторые галльские племена, а вместе с ними бастарны и певкины (между V и III веками до н. э.), первыми возвестившие о движении германской волны, если только они действительно были германскими племенами. И уже последними проникли в Карпаты отдельные славянские племена, на присутствие которых здесь указывает, по-видимому, уже карта Птолемея (Суланы, Заботы, Пенгиты), а также наименование Карпат «Οόενεδικά όρη».
Помимо Карпат, фракийцы были соседями славян и в местностях, простиравшихся далее на восток между Карпатами и Днепром. Я полагаю, что, по крайней мере, киммерийцы (Κιμμέριοι), обитавшие на этой территории до прихода скифов и вытесненные ими частью в Крым (Тавры?), а частью в Карпатские горы, где Геродот в свое время знал фракийское племя агафирсов (в нынешней Трансильвании), являются фракийцами, так как одновременно с вторжением скифов в конце VIII и начале VII века в Малой Азии появляется народ, называемый в ассирийских источниках Gimirrai (гимирры), а по-гречески также и другим именем – «Τρήρες», следовательно, именем известного фракийского племени9. Весьма вероятно, что гимирры представляли собою часть понтийских киммерийцев, оттесненных скифами в Малую Азию.
Иранцы. Другими соседями восточных славян на юге древнерусской прародины были иранцы. О том, что именно иранский элемент издавна поддерживал связи с праславянами, свидетельствуют упомянутые языковые совпадения в группе языков сатем10. Однако исторических свидетельств, подтверждающих это, до VIII века не имеется. К этому и последовавшему за ним периоду мы можем на основании исторических источников отнести появление иранцев в южнорусских степях, господствовавших здесь вплоть до прихода гуннов. Это были скифы, а после них сарматы.
Первой иранской волной, хлынувшей на эти земли в VIII–VII веках до н. э. (и, вероятно, еще раньше), были скифы; подробное описание их поселений и образа жизни в V веке до н. э. оставил нам в четвертой книге своей истории Геродот (жил в 484–425 годах до н. э.), который уже в зрелом возрасте посетил северный понтийский берег. По представлению Геродота, Скифия занимала пространство, ограниченное на западе Истром-Дунаем, на востоке – Доном, за которым еще далее на восток обитали сарматы, а на севере – линией, тянувшейся от истоков Днестра и Буга через днепровские пороги к Дону (Herod., IV. 100, 101). На Дону обитали, кочуя, собственно царские скифы (Σκύθαι βασίληιοι), далее между Днепром и Самарой – скифы-кочевники (Σκύθαι οί νομάδες), а на западе от Днепра – скифы-земледельцы (Σκύθαι γεωργοί, άροτήρες) и несколько других более мелких племен, из которых наиболее значительными, видимо, были алазоны (Αλαζόνες), обитавшие между средним Бугом и Днестром. Иранская принадлежность этих алазонов и особенно скифов-земледельцев, которые по образу жизни так сильно отличались от настоящих скифов-кочевников, весьма сомнительна, и не исключено, что под этими именами скрываются уже авангарды славян, продвинувшиеся по Днепру и Бугу на юг. В частности, это можно предположить в отношении скифов-земледельцев, образ жизни которых столь отличался от образа жизни остальных скифов-кочевников (Herod., IV.2, 19, 46, 59, 120). Очевидно, что уже Геродот (IV.81) пользовался наименованием скифов в двояком смысле: как для обозначения собственно скифов, так и вообще для обозначения племен, обитавших в пределах Скифии. Но уже и в его описании не все скифы являются собственно скифами, то есть иранцами.
Однако более важной для славян являлась полоса, заселенная соседями скифов, которых Геродот перечисляет за пределами Скифии. К ним принадлежали на западе агафирсы, обитавшие в нынешней трансильванской котловине, племя, бесспорно, фракийское, и далее за истоками Днестра и Буга большое племя невров (Νευροί), которое впервые упоминается в истории в связи с походом Дария в 512 году (см. о них Herod., IV.17, 51, 100, 102, 105, 112). Обитали они, бесспорно, на славянской прародине, а именно в ее восточной части, и поэтому мы можем с наибольшей вероятностью рассматривать их как славян. Следы наименования невров встречаются в славянской топонимике этой области (реки Нура, Нурец, Нурча, деревни Нуры, Нур, а также историческое название «земля нурская»). Поэтому следует думать, что невры являлись частью восточных славян на нынешней Волыни, Киевщине и в бассейне реки Припяти. Наряду с этим неясно, к какому историческому народу следует отнести другие племена, которые Геродот называет на севере Скифии к востоку от Днепра. Речь идет об андрофагах (Άνδροφάγοι – мордва?) и меланхленах (Μελάνχλαινοι), неясна также область расселения и принадлежность большого племени будинов (Βουδΐνοι). Однако на основании тщательного рассмотрения всех сведений, которыми мы располагаем, я поместил бы это племя у Десны и считаю, что оно скорее славянское, чем финское. Название племени можно вывести из славянского языка – корень бъд, а окончание инъ является типично славянским племенным окончанием (ср. немчин, србин, турчин, русин и т. д.).
В течение IV и III веков до н. э. скифов сменили сарматы, которые еще во времена Геродота обитали за Доном, но при Митридате Евпаторе уже занимали всю Понтийскую область. Остатки скифов появились в окрестностях Ольвии, в Крыму и у Дуная, где они перешли на другую сторону – в Добруджу. Там с ними познакомился Овидий. Как показывает ряд находок, часть скифов в IV–III веках до н. э., а может быть и еще ранее, была оттеснена вплоть до внутренней Венгрии.
Среди сарматских племен наряду с тисаматами и язаматами (Jaxamates) наиболее выделялись языги и роксоланы. Языги обитали на западе Сарматии и в 20-50-х годах н. э. переместились в Венгрию, куда вместе с ними передвинулись и роксоланы, первоначально обитавшие между Днепром и Доном. Третьим большим племенем были аланы. Первоначально они обитали у Дона, откуда часть их передвинулась в Венгрию, а затем на Рейн, в Испанию и Африку, где эта часть аланов прекратила свое существование. Другая часть аланов осталась между Доном и Кавказом, где русские летописи (XII–XIV веков) знают их под именем ясы. Отсюда в XIII веке они частично были вытеснены половцами в Молдавию и Венгрию, где остались под названием jósz, множественное число jószok (в округе Iasz-Nagy– Kun– Szolnok).
Как и сарматов, принадлежность которых к иранской ветви является бесспорной, собственно скифов также следует считать иранским племенем. В последнее время высказывалось утверждение, правда, не совсем новое, что скифы были иранизированными монголами, а Я. Пейскер11, который оперирует этим названием главным образом излагая свои взгляды на древних славян, ссылается при этом на известное описание Гиппократа (περίάέρων, 26), причем описание, сделанное последним, с успехом можно отнести к некоторым нынешним киргизам или калмыкам. Но это единственный довод, который можно привести в пользу монгольского происхождения скифов. Все остальное, что нам известно из данных истории, лингвистики и антропологии, свидетельствует против этого. Изображения древних скифов, обнаруженные в понтийских находках, также дают немонгольские фигуры и лица. Таким образом, собственно скифы не были и монголами, но они, разумеется, не были и славянами, хотя такое мнение было когда-то весьма распространено в русской историографии и не исчезло и до сих пор12. Можно лишь допустить, как уже указывалось выше, что некоторые другие племена, называвшиеся «скифскими» лишь потому, что они обитали в Скифии, как, например, скифы-земледельцы – между Бугом и Днепром либо алазоны – между Днестром и Бугом, могли быть славянскими, но и это не более чем гипотеза.
Тюрко-татары
Исторических свидетельств о том, что наряду со скифами, сарматами и финнами соседями славян в древние времена стали и тюрко-татарские племена, не имеется. Однако Я. Пейскер и проф. Корш на основании лишь нескольких сходных в обоих языках слов, общих для всех славянских племен, – быкъ, воль, коза, тварогъ и др. – предполагают о существовании этих древних связей, причем по теории Пейскера посредниками между тюрко-татарами и славянами были скифы-монголы. Отвергая построенные на основании этой теории выводы, о которых выше, на с. 33–36, уже упоминалось, мы должны, исходя из указанных выше лингвистических данных (если верны филологические толкования Корша), допустить, что уже до нашей эры некоторые племена тюрко-татарского происхождения, в частности кочевники, имевшие большие стада, вошли на востоке в общение со славянами; но это не были собственно скифы – другого же исторического наименования этих племен мы не знаем. Из народов тюрко-татарского происхождения в общение со славянами в исторический период (в 375 году н. э.) вступили лишь гунны.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента