Страница:
От размышлений меня оторвал телефонный звонок.
– Пати?
– Да, кто это? – я не узнала голос и гадала, кто же так фамильярничает.
– Седрик.
Я чуть не ляпнула: «Какой Седрик?» – да вовремя вспомнила о своей неблагоприобретенной собственности.
– Что ты хочешь? – осторожно спросила я.
– Надо встретиться. Можно я приеду?
Все равно ночь пропадала, так почему бы и нет, раз Седрик чего-то хочет, значит, не оставит меня в покое. Прошло лет пять или шесть после нашей последней встречи…
– Хорошо, приезжай.
Через час охрана завела Седрика ко мне в кабинет. Он немного изменился за эти годы, стал выглядеть старше, теперь ему можно было дать и сорок, благородная седина на висках, но фигура прежняя – невысокого роста, крепкий сгусток мышц без намека на обрюзглость или жир. Серо-зеленые глаза, темно-русые волосы, ямочка на подбородке и аура альфа-самца – самочки всех мастей сходили от него с ума. «А я не самочка, я filius numinis», грустно подумалось мне. Он замялся в дверях, по закону он должен меня поприветствовать, став хотя бы на одно колено, но гордость…
– Проходи, садись, – и я указала на кресло напротив стола. Не нужны мне его унижение и вымученные почести.
Он склонил голову и на доли секунды поклонился, коснувшись одним коленом пола, после прошел и сел. Наши маневры можно было считать подписанием «договора о дружбе и сотрудничестве». Я отказалась от роли господина, а он со своей стороны все же признал, что подчиняется мне. Он сел и поднял на меня расфокусированный взгляд. Я тут же закрылась щитами, такая реакция на vis-взгляд у меня уже автоматическая.
– У тебя появилось vis-зрение? – спросила я.
Он чуть замялся.
– Да… Метка что-то изменила в рацио-центре, и я начал видеть, еще тогда, когда мы с тобой маскировали… Ты не спрашивала, – на всякий случай добавил он.
– Что ж я рада, что у нас теперь такой вот… безупречный глава Совета, – хотела сказать «полноценный», да решила поберечь его чувства. – Зачем ты пришел? – перешла я к делу.
Он подобрался. «Видно, разговор будет не из легких», – мелькнула у меня мысль.
– Пати, ты знаешь, что я, Саббиа,[11] Отамнел[12] – черно-зеленые, Форесталь[13] и Ауэ[14] – лишь условно белые, если выражаться точно, то они зеленые. Пасьон[15] и Эдалтери[16] – черно-красные.
– Я знаю цвета самых сильных членов Совета, – сказала я.
– Да, самых сильных, остальные – шушера. Это я к тому, что ты единственная по-настоящему белая среди нас.
– И что?
Тут он все же не выдержал, встал и заходил от стенки к стенке. Меня подобная нервозность всегда спокойного и выдержанного Седрика слегка напугала.
– Понимаешь… Мы всегда мало интересовались мертвяками. Поскольку они не лезли в наши дела, не перебегали дорогу – мы не лезли в их. Они четко следили за молодыми и слабыми, кормили их по-тихому, не оставляли следов, не высовывались и не подставляли под удар ни себя, ни нас.
– И?
– И нам всегда было все равно, кто у них там главный.
Я попыталась припомнить, кто ж у вампов сейчас за старшего, и не смогла. Мертвяки любили грызться между собой за власть, при этом ухитрялись не убивать поверженного князя, а каким то образом превращать его в союзника, ну или раба, не знаю.
– И? – я не блистала разнообразием вопросов.
– И… С того времени, как я здесь, власть переходила от Генриха к Франсу и обратно раз пять… Все привыкли к ним двоим…
– И? – я уже начала терять терпение.
– А теперь Генрих убит, развеян пеплом на утренней заре.
– Франс? – с неверием спросила я.
– Нет, конечно. Его зовут Абшойлих.
Моих скудных познаний в немецком все же хватило, чтобы перевести это милое прозвище – гнусный и мерзкий. Та-а-ак… Что-то мне все это совсем не нравится.
– И? – настороженно спросила я.
– И этот Абшойлих за неполную луну не только избавился от Генриха, но и подчинил себе Руфуса и Серхио. Он поставил на них рабские метки! Сотворенный сделал своими рабами divinitas! Ладно Руфус, он неполноценен, но Серхио… Серхио не так уж слаб.
– Серхио, это тот почти инкуб?
Седрик кивнул. А я по какой-то прихоти моего рацио-центра, не желавшего думать о вампах, задумалась о Седрике и впервые глянула на него vis-зрением. Так и есть, красная сила хорошо проглядывалась, хоть раньше был лишь намек на нее.
– Какие у тебя отношения с Серхио? – в лоб спросила я. Метка не даст ему уклониться от ответа.
Седрик раздраженно поджал губы, но ответил.
– Он мой источник. Причем стал им по доброй воле. Я пообещал ему защиту, за это он делился со мной.
– Ты пообещал ему защиту и не защитил, – сама себе сказала я.
– Я не смог…
И тут заслон с метки прорвался. Рабская связь дает возможность в любой момент знать, что чувствует другой, но я не хотела ничего знать о нем, и уж точно мне не хотелось, чтобы Седрик знал мое настроение, поэтому и закрылась со своей стороны. И вот, то ли из-за близости Седрика, то ли из-за того, что он стал намного сильнее за эти несколько лет, но заслон прорвало, и я почувствовала его страх. Липкий, скручивающий желудок страх. Такой вот удар страхом был интуитивно воспринят как агрессия, мое тело отреагировало мгновенно, я не успела ничего обдумать и остановиться. Белая сила выхлестнулась из меня сферой, а потом, найдя открытый ход – рабскую связь – ринулась в Седрика. Тот закричал от боли и страха, так кричат, когда понимают, что их калечат или убивают. Этот крик отрезвил меня, я остановила выброс и глянула на Седрика vis-зрением, белые вихри кружились в нем, выедая запасы черного и зеленого, сам же Седрик был слишком дезориентирован и слаб, чтобы собраться и дать отпор, переварить чуждое. Я не придумала ничего лучше, как упорядочить влитую в него силу, и произнесла формулу подчинения, вплетая вихри в метку. Лишь усилив ее, я поняла, насколько Седрик стал сильнее – он почти разъел нашу связь, еще немного, и я лишилась бы раба, приобретя сильного врага.
– Все… Все… Уже все… – шептала я, баюкая, положив его голову себе на колени. – Я не специально… Просто твой страх… Не специально я…
– Ты не тренькаешь… – еле слышно произнес он.
– Ну да, я ж не вру… – удивленно отозвалась я.
– Пати…
Я вопросительно глянула на него.
– Завтра ночью Совет, а я…. Он убьет меня, – как-то спокойно и обреченно сказал Седрик.
– Зачем ты пришел?
– Ты единственная белая и единственная, кто сможет с ним справиться. Когда я обратился к Саббиа за помощью, тот сказал, что не сможет мне помочь, что если ввяжется, то умрет вместе со мной. Сказал: «Не могу разобрать, что у тебя с Росео,[17] но она единственная, кто сможет уничтожить этого вампа и, может быть, остаться в живых», – он говорил с большим трудом, задыхаясь, а сказав, закрыл глаза, проваливаясь в забытье.
Седрик стал сильнее, его vis-центры стали крупнее, артерии и вены шире, но в данный момент, сегодня вечером, он был слаб, очень слаб. Возможно, он потратился, пытаясь защитить Серхио, а страх, который поселился в нем после поражения, не давал восстановиться. Я тоже учудила, в этой дурацкой истерической вспышке я выбросила почти весь свой белый запас. Вздохнув, я поняла, что деваться мне некуда, и стала собирать внутри себя зеленую силу. Собрав все, что было, я влила ее поцелуем. Седрик безотчетно потянулся, желая еще, но я разомкнула связь и отстранилась, он в удивлении уставился на меня.
– Пати…
– Ну что Пати, что Пати… – вяло пробормотала я. Теперь уже я рисковала отключиться от бессилия. Седрик, которому зеленая сила моментально пошла впрок, поднялся сам и поднял меня.
– Пати… три силы… Три!
«А что толку-то? И чего ты так рад?» – мелькнули две мысли в отвратительно пустой голове, меня мутило от слабости. Он усадил меня на диванчик, а сам пристроился на полу, зарывшись лицом мне в колени и поглаживая икры. Что он задумал?
– Седрик…
– Чшшш, не мешай. Все будет хорошо.
Я понадеялась, что метка не даст ему причинить мне вред, и расслабилась.
– Ты почти не пахнешь и такая тихая, – расстроенно пробормотал он. Ну да, возможность различать силу на запах, а мощь на звук никуда от него не делась. Он чуть раздвинул мне ноги и впился в бедро жестким поцелуем, почти укусил, я вздрогнула, генерируя толику красного, еще укус-поцелуй, еще капля силы. Я потеряла им счет, по чуть-чуть наливаясь силой.
– Ну наконец-то, – довольно сказал он и поднялся с пола, нашаривая застежки на моем закрытом платье; не находя их, он рыкнул, как крупный хищник, и от этого звука сладкая дрожь прошла волной по телу.
– Хватит, Седрик… Поделись.
Он скривился, как от боли, но послушно склонился для поцелуя, не только я налилась красным от его действий, но и он жарко пылал. Я взяла меньше, чем он предложил, и какое-то время мы просто сидели рядышком, конвертируя красную силу в основную.
– Он бросил тебе вызов? – спросила я, когда почувствовала, что голова вполне готова к работе.
– Хуже. Этой ночью он и его войско ворвались в поместье, повязали всех волков и… – тут он замолчал, я глянула на него, он опять «потух».
– Да расскажи уже! – вырвалось у меня.
– Серхио как раз был у меня… Меня скрутили и держали все это время, растянув на четырех железных цепях. Дети этого Абшойлиха очень сильны и физически, и так… Мне ничего не сделали, а вот Серхио… Они играли с ним, царапая когтями, заставляя отползать и прятаться…
– Гасили его силу… – пробормотала я. – Он ведь белый?
– Условно белый, – горько отозвался Седрик. – Когда они довели его до дрожи и скулежа, Абшойлих поставил на него метку классическим способом – приложив палец ко лбу.
«Вот это плохо», – мелькнуло у меня.
– А уж после этого он отворил ему кровь и напился. И не только он, все вампы, что были в комнате, даже те, кто держал меня, все отпили от него.
«Хуже быть не может…»
– Седрик, а ты уверен, что он еще жив?
Тот молча отрицательно покачал головой.
– Они забрали Хелен… Абшойлих сказал, что Руфус и Хелен будут развлекать его. Руфус… и Хелен…
Мне нечего было сказать ему. Если Хелен волчица, то, может, и выживет, благодаря ускоренному восстановлению.
– Я теперь понимаю, почему такие, как ты и Саббиа, сидите себе тихо и не высовываетесь. За все надо платить…
– Да, нашел кого ровнять – двухтысячелетнего божка и меня, – буркнула я. – Не расклеивайся, Седрик! Не хорони всех, и себя в том числе, раньше времени!!!
Если бы я пережила подобное несколько часов назад, я не то что расклеилась, я бы, наверное, бежала куда глаза глядят. Или все же нет? Смогла бы я остаться и принять бой за свою жизнь и жизни тех, кто доверился мне?
Как ни странно, но мой окрик возымел действие. Из затравленного зверька Седрик опять стал хищником, только вот каким-то подраненным, что ли.
– У тебя есть план?
– Следующей ночью на Совете Абшойлих представит себя новым князем вампов и вызовет меня на бой…
«Да что ж ты все кота за хвост тянешь», – мелькнула раздраженная мысль.
– И я могу выставить кого-то вместо себя. ТЕБЯ, Пати.
– А? – я, ничего не понимая, смотрела на него.
– Пати, тебе достаточно подставиться, чтоб он тебя укусил и отпил крови, ты с кровью вольешь в него белое, и всё… – последнее он еле договорил, глядя в мои круглые от удивления глаза.
– Пати, я… Ну пойми, если я умру, если он станет главой, ведь вам всем, – всем! – будет плохо. Вы или разбежитесь или скооперируетесь, чтоб его свалить, но во втором случае ты все равно окажешься на острие атаки, ты будешь исполнителем. Никто кроме тебя не может ему ничего противопоставить, – обреченно закончил он. А я задумалась.
Дать вампу убить Седрика? А он его убьет, сомнений нет. И после того как во главе Совета станет этот мертвяк, что нас будет ждать?
Нас перебьют или сделают рабами.
Рассказывали как страшную сказку, что де некоторые вампы считают, что filii numinis выродились, и нет никакого смысла им подчиняться. Угу, а Абшойлих смог поставить метку классическим способом пусть и изначально слабому, да еще и истощенному filius numinis, но этого в принципе не должно было произойти. Если бы он сначала насосался его крови, а потом влил свою, я б не испугалась, это стандартная процедура обращения и подчинения, но вот так, как высший низшего…
Учитывая наш общий моральный дух, мы все предпочтем разбежаться, у нас у всех есть деньги, мы сможем осесть в каком-нибудь другом крупном городе. Но есть одно «но»: Абшойлих вряд ли один такой, если одна страшная сказка воплотилась в жизнь, то могут воплотиться и другие. Война и концлагеря вполне могли породить, а вернее, оживить таких вот чудовищ. Был еще один слух, будто старые и сильные вампы понемногу перебарывают власть солнца – не превращаются в хладные трупы с первыми утренними лучами, не оживают, лишь когда последний луч солнца угаснет на горизонте, а замирают только, когда солнце в полной силе. Жуткая сказочка… Надеюсь, сказочка. Если мы уступим без боя, если мы, бросив свои дома, разбежимся, нам придется опять жить в страхе. В принципе, все не-люди Нового Света – это изгнанники и беглецы, подобные мне, желавшие обрести покой и независимость. Осев здесь, мы получили то, что искали, теперь же у нас отбирают и спокойствие, и свободу.
Готова ли я рискнуть своей жизнью ради собственной свободы? Вот как нужно поставить вопрос. Я задумалась, прислушиваясь к себе.
Да.
У нас очень мало времени.
– Седрик, собери волков, делай что хочешь, но к завтрашнему вечеру ты должен быть полон под завязку и зеленой, и черной, – я не узнала собственного голоса.
– Ясно. Сделаю.
– Даже если он хлебнет белого, это не убьет его сразу, лишь ослабит. Тебе все равно придется драться, и драться оружием. Умеешь?
– Да, – хищник довольно оскалился, предвкушая битву.
– Во сколько Совет?
– Через час после заката.
– Нет. Собери всех за два… нет, все же за час до захода. А мы с тобой встретимся за два. Там же…
– Хм… Хорошо.
Он пошел к двери, но вернулся и стремительно обнял меня, с силой прижав к себе, поцеловал в щеку и тут же ушел, пока я не успела ничего сказать. Что это было? Я выбросила все лишние мысли из головы. И принялась вызванивать своих мужчин.
Утро следующего дня я встретила в одной постели, полдень в другой и до вечера нежилась то в сильных руках массажиста, то просто подставив солнышку обнаженное тело, изгнав даже тень тревоги, превращая силу плотского желания в радость жизни и полное, безусловное довольство всем, что существует на этой земле. Я отдала излишек белой силы воде, над мисочкой переливая ее из ладошки в ладошку, она щекотала и разлеталась веселыми искрящимися брызгами, мы смеялись вместе, я и вода.
Совет собирали в неприметном административном здании, принадлежащем Седрику, днем там трудились люди, а охранниками и вахтерами были волки. Встретивший меня волк повел себя как-то странно, не глядел на меня, не приближался и все норовил как-то скукожиться.
– Что ты чуешь? – спросила я.
– Вы звените так, что…так, что больно, – закончил он.
Я забыла надеть щиты. Мда… Ну что тут скажешь…
Я села на первый попавшийся стул в коридоре и сосредоточилась, плетя зеленый шлем и кольчугу, представляя, будто меня плотно оплетают виноградные лозы, становясь моими доспехами.
– А теперь что ты чуешь? – спросила я у волка, который послушно ждал меня в нескольких шагах.
Он опасливо принюхался и покрутил головой, пытаясь уловить звук.
– Сейчас вы, как леди Ауэ, только намного тише.
– Отлично, – и я, счастливая, что, возможно, фатальное упущение было исправлено, пошла к Седрику.
Он ждал меня в зале Совета; по сути, это был зал для презентаций с маленькой сценой и трибуной. Перед Советом стулья зрителей раздвигали полукругом, по большой дуге, чтобы никому из пришедших не пришлось пускать кого-то себе за спину. Седрик стоял у окна, как полководец перед картой. Когда я вошла, он оглянулся и впился в меня vis-взглядом, я сделала то же самое. О! Он был полон, и не просто полон, он бурлил – силы были собраны внутри и на большой скорости бежали по венам и артериям. Отлично.
Он тоже разглядел, насколько я полна под щитами.
Мы рассмеялись. Он злым смехом воина, пьяного силой перед битвой, а я веселым довольным смехом ребенка. Мы шагнули друг к другу, обнялись и поцеловали друг друга в щеки.
– Этот вечер – наш, – произнес Седрик, как заклятье.
– Да, – скрепила я.
Мы какое-то время стояли в объятиях друг друга, это было восхитительно, наши силы соприкасались, но не враждовали, не пытались переварить друг друга, а ласкались и пробовали одна другую на вкус, пробовали слиться. Не знаю почему – может быть, потому что пришло некое понимание правильности происходящего, но я рискнула – открылась для его силы, впуская ее в себя. Седрик от удивления на мгновение притушился, но потом отпустил свою силу, позволив ей делать то, что она считала нужным. Мы оказались в коконе, чуждые силы пронизывали и меня и его, не причиняя вреда; наоборот, в голове у меня прояснилось, я опять стала взрослой, а не маленьким ребенком, но это не мешало мне оставаться все в том же расслабленно-радостном состоянии, а у Седрика исчезло легкое безумие из глаз. Мы попытались аккуратно разъединиться, медленно втягивая в себя свою силу, при этом размыкая объятия и отстраняясь, нам это удалось. Когда мы вновь стали сами собой, Седрик быстро и мимолетно чмокнул меня в щеку, похоже, это входит у него в привычку, пока что я ничего не имела против.
– Возьми, это тебе, – сказал он, протягивая мне рукояткой вперед кинжал длиной чуть меньше локтя. – Он простой, не серебряный, – как бы извиняясь, добавил он.
– Угу, – я приняла оружие, раздумывая, где бы его разместить. Жаль, что кинжал не серебряный, но и такой может пригодиться.
И тут мы услышали приглушенные крики… Вампы. Много вампов. Больше чем за час до заката. Я так и знала…
Седрик зло взрыкнул и метнулся к ножнам и кобуре, лежащим в паре шагов. Пистолет. Отлично.
Я открыла сумочку и достала свое оружие – глиняную немецкую кружку с крышкой.
– Что это? – удивленно спросил Седрик.
– Вода! – с улыбкой ответила я. Мой соратник зло оскалился, он все понял.
Вампы ворвались в зал, их было семеро. Абшойлиха легко было отличить по огромной давящей силе, остальные шестеро были его детьми. Связь между ним и остальными была такой, что, глядя на них vis-зрением, виделся черный со всполохами багрового монстр: большое пятно-центр – Абшойлих и щупальца – его дети.
– Ух, ты! – проскрежетал мерзкий голос. – У тебя и жена есть, как это ты умудрился ее спрятать? Такую зелененькую красотку? Дочь дриады, небось? – и раздался мерзкий скрежещущий звук – наверное, смех.
– Зелено-беленькая… Она не сможет развлекать меня так долго, как твоя волчица.
– Не слушай его, Седрик – тихо приказала я.
«Не слушаю», – получила я безмолвный ответ.
Вампы окружали нас, отшвыривая стулья. Я смотрела только vis-зрением, Седрик тоже. Я очень хорошо чувствовала его, почти читала мысли; думаю, он так же знал, что происходит со мной. Мы отступили к стене за сценой, вынуждая вампов взять нас в полукруг. Абшойлих что-то стрекотал, но его слова не доходили до сознания. Судя по тому, как двигалась чернота внутри него и других вампов, они изменяли свои тела, пытаясь нас напугать. Об этом я прочитала еще в своих фотокопиях – что, общаясь с вампом, лучше смотреть на него vis-зрением, чтобы он не мог обольстить красотой или напугать жутким уродством.
Наконец они выстроились полукругом, считая, что загнали нас, я все это время прятала кружку, выставляя руку с кинжалом.
Сейчас! Я крутнулась, разбрызгивая воду так, чтоб попало на всех.
– Люмене глорис! – радостно крикнула я, вкладывая силу в эти два слова. Я б могла крикнуть хоть: «Happy birthday», – но именно на «Люмене глорис» у меня была выработана генерация белой силы.
Вода, ставшая одним целым со мной, откликнулась на призыв и из брызг-искорок превратилась в яркое пламя, ослепляя вампов и прожигая в них сквозные дыры.
Раздался яростный вой, черные щупальца корчились, пытаясь затянуть чернотой полученные от света дыры, и не могли. Те, кто был с моей стороны, осели на пол и конвульсивно дергались, со стороны Седрика получили меньшую дозу и пытались все же ринуться в бой. Он выстрелил, а затем пустил в ход меч, дерясь сразу с тремя или уже двумя, и тут… Центр этого черного монстра – Абшойлих, стоявший поодаль и позволявший своим выкормышам делать грязную работу, ринулся на нас, вернее на меня.
Каким-то чудом я ухитрилась совместить vis-зрение и обычное, при ближнем бое все же нужно четко видеть противника, а не размытое очертание его ауры. Абшойлих был действительно омерзителен, он сочетал какую-то извращенную, уже саму по себе мерзкую красоту с уродством бешеного зверя. Маленький рост, как у пятнадцатилетнего юноши, узкое лицо с высокими скулами, тонкий прямой нос точеными ноздрями, огромные желтые глаза, тонкие губы и рот, полный острых зубов, как у акулы. Все это отпечаталось в моей памяти за доли секунды. Ни у кого, ни до, ни после, я не видела такого безумно-ненавидящего лица. К счастью, ему не удалось меня напугать – я хорошо поработала над собой в тот день и воспринимала все, как будто смотрела фильм в кинотеатре. На одних инстинктах я убралась с его дороги, заскочив за спину Седрику, который смог упокоить одного, и теперь наших врагов было четверо – двое из тех, с кем дрался Седрик, один все же оклемался после моего окропления, и Абшойлих…
Этот мелкий урод отдал мысленную команду своим выкормышам, и они синхронно набросились на Седрика.
Мы с Абшойлихом оказались один на один.
– Думаешь, Вайс,[18] что сможешь победить меня? Ну давай! Давай! – сказал он звонким мальчишеским голосом. На телесном уровне он превратился в подростка. Никогда не любила этаких «возвышенных лиц» с большими глазами и тонкими чертами лица…
– Ну же! Давай! – не унимался он. Vis-зрение подсказывало, что он наливается чернотой, да такой, что все вампы, виденные мной до этого дня, все равно, что летние сумерки против непроглядной тьмы склепа.
«Этот вечер – наш. Да». Сегодня случится то, что должно.
Я безотчетно шагнула навстречу вампу, и тот на запредельной скорости метнулся к моему горлу, чудом я успела закрыться рукой, фактически вставив ее в пасть этому монстру. Мы повалились наземь, он оказался удивительно тяжел и опять тошнотворно сочетал в себе звериное и человеческое. Глядя мне в глаза, он с удовольствием сомкнул челюсти, откусывая кусок моей руки, мне показалось, что он перекусил ее совсем, то есть отгрыз. Я в ужасе опустила глаза вниз, но увидела свою кисть на прежнем месте и даже чуть пошевелила пальцами. Пока я это делала, Абшойлих повернул голову и выплюнул кусок моей плоти, и опять демонстративно нацелился на шею. В последний момент я с беспомощным писком успела подставить уже раненую руку. Его зубы впились рядом с раной ближе к кисти, и если в первый раз он откусывал лишь мясо, то теперь дробил мне кость. Сжимая зубы, он смотрел мне в глаза и прислушивался к треску; я поняла, что третьей атаки не переживу.
– Мама!!! – безотчетно вырвалось у меня. – Ма-ма!!!
Мамочка…
Ласковые нежные руки, дающие безопасность и радость, нежный вечерний свет, запахи календулы и налитого спелого яблока, они рядом – мама и папа. Папа пахнет календулой, мама яблоком, я смеюсь, мне очень хорошо… Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет наш сын… скоро, очень скоро он появится на свет…
Я вынырнула из прекрасного видения, оно было очень-очень коротким, Абшойлих даже не успел перекусить мне руку до конца. Его лицо было в моей крови, и эта кровь теперь жгла его, разъедая гнилую плоть. Он прекратил откусывать мне руку и попытался отстраниться, а я постаралась его удержать и вспомнила, что во второй руке у меня кинжал. Я всадила его сзади в шею и притянула вампа к себе, заливая ему в рот собственную кровь, а чтобы он не мог ее сплюнуть, завалила набок, потом и вовсе оказалась сверху.
Он был очень силен, если бы я просто атаковала его силой, он бы легко переварил ее, но кровь – сплав материи и силы, с ней так легко не справиться. Моя кровь, попадая в него, напоминала раскаленное железо среди ветоши, она выжигала его. В какой-то момент я догадалась использовать кинжал и нанесла удар в сердце, кромсая его, а потом в рацио-центр – я не пробила череп, кинжал согнулся, чуть не сломавшись, и соскользнул; нанесла второй удар через глазницу и оставила оружие внутри. «Почему он не сопротивлялся?» – мелькнула и погасла мысль.
Наконец-то он сдох! Сила прекратила клубиться в нем и принялась пожирать телесную оболочку. Я поспешила свалиться со стремительно гниющего трупа и глянула в сторону своего соратника, тот на полу еле живой удерживал клинок в дюйме от своей шеи, сразу два вампа давили на Седрика – один клинком, второй рвал ему живот когтями. Но в момент, когда я на них смотрела, вампы уже тревожно застыли – их отец-создатель умирал, а значит, они умрут вместе с ним. Осознав это, тот, который держал меч, с ревом надавил, но Седрик на долю секунды опередил его, изменив угол клинка и увернувшись. Вамп вонзил меч в доски и повалился мешком; а того, кто грыз, Седрик из последних сил отшвырнул пинком.
– Пати?
– Да, кто это? – я не узнала голос и гадала, кто же так фамильярничает.
– Седрик.
Я чуть не ляпнула: «Какой Седрик?» – да вовремя вспомнила о своей неблагоприобретенной собственности.
– Что ты хочешь? – осторожно спросила я.
– Надо встретиться. Можно я приеду?
Все равно ночь пропадала, так почему бы и нет, раз Седрик чего-то хочет, значит, не оставит меня в покое. Прошло лет пять или шесть после нашей последней встречи…
– Хорошо, приезжай.
Через час охрана завела Седрика ко мне в кабинет. Он немного изменился за эти годы, стал выглядеть старше, теперь ему можно было дать и сорок, благородная седина на висках, но фигура прежняя – невысокого роста, крепкий сгусток мышц без намека на обрюзглость или жир. Серо-зеленые глаза, темно-русые волосы, ямочка на подбородке и аура альфа-самца – самочки всех мастей сходили от него с ума. «А я не самочка, я filius numinis», грустно подумалось мне. Он замялся в дверях, по закону он должен меня поприветствовать, став хотя бы на одно колено, но гордость…
– Проходи, садись, – и я указала на кресло напротив стола. Не нужны мне его унижение и вымученные почести.
Он склонил голову и на доли секунды поклонился, коснувшись одним коленом пола, после прошел и сел. Наши маневры можно было считать подписанием «договора о дружбе и сотрудничестве». Я отказалась от роли господина, а он со своей стороны все же признал, что подчиняется мне. Он сел и поднял на меня расфокусированный взгляд. Я тут же закрылась щитами, такая реакция на vis-взгляд у меня уже автоматическая.
– У тебя появилось vis-зрение? – спросила я.
Он чуть замялся.
– Да… Метка что-то изменила в рацио-центре, и я начал видеть, еще тогда, когда мы с тобой маскировали… Ты не спрашивала, – на всякий случай добавил он.
– Что ж я рада, что у нас теперь такой вот… безупречный глава Совета, – хотела сказать «полноценный», да решила поберечь его чувства. – Зачем ты пришел? – перешла я к делу.
Он подобрался. «Видно, разговор будет не из легких», – мелькнула у меня мысль.
– Пати, ты знаешь, что я, Саббиа,[11] Отамнел[12] – черно-зеленые, Форесталь[13] и Ауэ[14] – лишь условно белые, если выражаться точно, то они зеленые. Пасьон[15] и Эдалтери[16] – черно-красные.
– Я знаю цвета самых сильных членов Совета, – сказала я.
– Да, самых сильных, остальные – шушера. Это я к тому, что ты единственная по-настоящему белая среди нас.
– И что?
Тут он все же не выдержал, встал и заходил от стенки к стенке. Меня подобная нервозность всегда спокойного и выдержанного Седрика слегка напугала.
– Понимаешь… Мы всегда мало интересовались мертвяками. Поскольку они не лезли в наши дела, не перебегали дорогу – мы не лезли в их. Они четко следили за молодыми и слабыми, кормили их по-тихому, не оставляли следов, не высовывались и не подставляли под удар ни себя, ни нас.
– И?
– И нам всегда было все равно, кто у них там главный.
Я попыталась припомнить, кто ж у вампов сейчас за старшего, и не смогла. Мертвяки любили грызться между собой за власть, при этом ухитрялись не убивать поверженного князя, а каким то образом превращать его в союзника, ну или раба, не знаю.
– И? – я не блистала разнообразием вопросов.
– И… С того времени, как я здесь, власть переходила от Генриха к Франсу и обратно раз пять… Все привыкли к ним двоим…
– И? – я уже начала терять терпение.
– А теперь Генрих убит, развеян пеплом на утренней заре.
– Франс? – с неверием спросила я.
– Нет, конечно. Его зовут Абшойлих.
Моих скудных познаний в немецком все же хватило, чтобы перевести это милое прозвище – гнусный и мерзкий. Та-а-ак… Что-то мне все это совсем не нравится.
– И? – настороженно спросила я.
– И этот Абшойлих за неполную луну не только избавился от Генриха, но и подчинил себе Руфуса и Серхио. Он поставил на них рабские метки! Сотворенный сделал своими рабами divinitas! Ладно Руфус, он неполноценен, но Серхио… Серхио не так уж слаб.
– Серхио, это тот почти инкуб?
Седрик кивнул. А я по какой-то прихоти моего рацио-центра, не желавшего думать о вампах, задумалась о Седрике и впервые глянула на него vis-зрением. Так и есть, красная сила хорошо проглядывалась, хоть раньше был лишь намек на нее.
– Какие у тебя отношения с Серхио? – в лоб спросила я. Метка не даст ему уклониться от ответа.
Седрик раздраженно поджал губы, но ответил.
– Он мой источник. Причем стал им по доброй воле. Я пообещал ему защиту, за это он делился со мной.
– Ты пообещал ему защиту и не защитил, – сама себе сказала я.
– Я не смог…
И тут заслон с метки прорвался. Рабская связь дает возможность в любой момент знать, что чувствует другой, но я не хотела ничего знать о нем, и уж точно мне не хотелось, чтобы Седрик знал мое настроение, поэтому и закрылась со своей стороны. И вот, то ли из-за близости Седрика, то ли из-за того, что он стал намного сильнее за эти несколько лет, но заслон прорвало, и я почувствовала его страх. Липкий, скручивающий желудок страх. Такой вот удар страхом был интуитивно воспринят как агрессия, мое тело отреагировало мгновенно, я не успела ничего обдумать и остановиться. Белая сила выхлестнулась из меня сферой, а потом, найдя открытый ход – рабскую связь – ринулась в Седрика. Тот закричал от боли и страха, так кричат, когда понимают, что их калечат или убивают. Этот крик отрезвил меня, я остановила выброс и глянула на Седрика vis-зрением, белые вихри кружились в нем, выедая запасы черного и зеленого, сам же Седрик был слишком дезориентирован и слаб, чтобы собраться и дать отпор, переварить чуждое. Я не придумала ничего лучше, как упорядочить влитую в него силу, и произнесла формулу подчинения, вплетая вихри в метку. Лишь усилив ее, я поняла, насколько Седрик стал сильнее – он почти разъел нашу связь, еще немного, и я лишилась бы раба, приобретя сильного врага.
– Все… Все… Уже все… – шептала я, баюкая, положив его голову себе на колени. – Я не специально… Просто твой страх… Не специально я…
– Ты не тренькаешь… – еле слышно произнес он.
– Ну да, я ж не вру… – удивленно отозвалась я.
– Пати…
Я вопросительно глянула на него.
– Завтра ночью Совет, а я…. Он убьет меня, – как-то спокойно и обреченно сказал Седрик.
– Зачем ты пришел?
– Ты единственная белая и единственная, кто сможет с ним справиться. Когда я обратился к Саббиа за помощью, тот сказал, что не сможет мне помочь, что если ввяжется, то умрет вместе со мной. Сказал: «Не могу разобрать, что у тебя с Росео,[17] но она единственная, кто сможет уничтожить этого вампа и, может быть, остаться в живых», – он говорил с большим трудом, задыхаясь, а сказав, закрыл глаза, проваливаясь в забытье.
Седрик стал сильнее, его vis-центры стали крупнее, артерии и вены шире, но в данный момент, сегодня вечером, он был слаб, очень слаб. Возможно, он потратился, пытаясь защитить Серхио, а страх, который поселился в нем после поражения, не давал восстановиться. Я тоже учудила, в этой дурацкой истерической вспышке я выбросила почти весь свой белый запас. Вздохнув, я поняла, что деваться мне некуда, и стала собирать внутри себя зеленую силу. Собрав все, что было, я влила ее поцелуем. Седрик безотчетно потянулся, желая еще, но я разомкнула связь и отстранилась, он в удивлении уставился на меня.
– Пати…
– Ну что Пати, что Пати… – вяло пробормотала я. Теперь уже я рисковала отключиться от бессилия. Седрик, которому зеленая сила моментально пошла впрок, поднялся сам и поднял меня.
– Пати… три силы… Три!
«А что толку-то? И чего ты так рад?» – мелькнули две мысли в отвратительно пустой голове, меня мутило от слабости. Он усадил меня на диванчик, а сам пристроился на полу, зарывшись лицом мне в колени и поглаживая икры. Что он задумал?
– Седрик…
– Чшшш, не мешай. Все будет хорошо.
Я понадеялась, что метка не даст ему причинить мне вред, и расслабилась.
– Ты почти не пахнешь и такая тихая, – расстроенно пробормотал он. Ну да, возможность различать силу на запах, а мощь на звук никуда от него не делась. Он чуть раздвинул мне ноги и впился в бедро жестким поцелуем, почти укусил, я вздрогнула, генерируя толику красного, еще укус-поцелуй, еще капля силы. Я потеряла им счет, по чуть-чуть наливаясь силой.
– Ну наконец-то, – довольно сказал он и поднялся с пола, нашаривая застежки на моем закрытом платье; не находя их, он рыкнул, как крупный хищник, и от этого звука сладкая дрожь прошла волной по телу.
– Хватит, Седрик… Поделись.
Он скривился, как от боли, но послушно склонился для поцелуя, не только я налилась красным от его действий, но и он жарко пылал. Я взяла меньше, чем он предложил, и какое-то время мы просто сидели рядышком, конвертируя красную силу в основную.
– Он бросил тебе вызов? – спросила я, когда почувствовала, что голова вполне готова к работе.
– Хуже. Этой ночью он и его войско ворвались в поместье, повязали всех волков и… – тут он замолчал, я глянула на него, он опять «потух».
– Да расскажи уже! – вырвалось у меня.
– Серхио как раз был у меня… Меня скрутили и держали все это время, растянув на четырех железных цепях. Дети этого Абшойлиха очень сильны и физически, и так… Мне ничего не сделали, а вот Серхио… Они играли с ним, царапая когтями, заставляя отползать и прятаться…
– Гасили его силу… – пробормотала я. – Он ведь белый?
– Условно белый, – горько отозвался Седрик. – Когда они довели его до дрожи и скулежа, Абшойлих поставил на него метку классическим способом – приложив палец ко лбу.
«Вот это плохо», – мелькнуло у меня.
– А уж после этого он отворил ему кровь и напился. И не только он, все вампы, что были в комнате, даже те, кто держал меня, все отпили от него.
«Хуже быть не может…»
– Седрик, а ты уверен, что он еще жив?
Тот молча отрицательно покачал головой.
– Они забрали Хелен… Абшойлих сказал, что Руфус и Хелен будут развлекать его. Руфус… и Хелен…
Мне нечего было сказать ему. Если Хелен волчица, то, может, и выживет, благодаря ускоренному восстановлению.
– Я теперь понимаю, почему такие, как ты и Саббиа, сидите себе тихо и не высовываетесь. За все надо платить…
– Да, нашел кого ровнять – двухтысячелетнего божка и меня, – буркнула я. – Не расклеивайся, Седрик! Не хорони всех, и себя в том числе, раньше времени!!!
Если бы я пережила подобное несколько часов назад, я не то что расклеилась, я бы, наверное, бежала куда глаза глядят. Или все же нет? Смогла бы я остаться и принять бой за свою жизнь и жизни тех, кто доверился мне?
Как ни странно, но мой окрик возымел действие. Из затравленного зверька Седрик опять стал хищником, только вот каким-то подраненным, что ли.
– У тебя есть план?
– Следующей ночью на Совете Абшойлих представит себя новым князем вампов и вызовет меня на бой…
«Да что ж ты все кота за хвост тянешь», – мелькнула раздраженная мысль.
– И я могу выставить кого-то вместо себя. ТЕБЯ, Пати.
– А? – я, ничего не понимая, смотрела на него.
– Пати, тебе достаточно подставиться, чтоб он тебя укусил и отпил крови, ты с кровью вольешь в него белое, и всё… – последнее он еле договорил, глядя в мои круглые от удивления глаза.
– Пати, я… Ну пойми, если я умру, если он станет главой, ведь вам всем, – всем! – будет плохо. Вы или разбежитесь или скооперируетесь, чтоб его свалить, но во втором случае ты все равно окажешься на острие атаки, ты будешь исполнителем. Никто кроме тебя не может ему ничего противопоставить, – обреченно закончил он. А я задумалась.
Дать вампу убить Седрика? А он его убьет, сомнений нет. И после того как во главе Совета станет этот мертвяк, что нас будет ждать?
Нас перебьют или сделают рабами.
Рассказывали как страшную сказку, что де некоторые вампы считают, что filii numinis выродились, и нет никакого смысла им подчиняться. Угу, а Абшойлих смог поставить метку классическим способом пусть и изначально слабому, да еще и истощенному filius numinis, но этого в принципе не должно было произойти. Если бы он сначала насосался его крови, а потом влил свою, я б не испугалась, это стандартная процедура обращения и подчинения, но вот так, как высший низшего…
Учитывая наш общий моральный дух, мы все предпочтем разбежаться, у нас у всех есть деньги, мы сможем осесть в каком-нибудь другом крупном городе. Но есть одно «но»: Абшойлих вряд ли один такой, если одна страшная сказка воплотилась в жизнь, то могут воплотиться и другие. Война и концлагеря вполне могли породить, а вернее, оживить таких вот чудовищ. Был еще один слух, будто старые и сильные вампы понемногу перебарывают власть солнца – не превращаются в хладные трупы с первыми утренними лучами, не оживают, лишь когда последний луч солнца угаснет на горизонте, а замирают только, когда солнце в полной силе. Жуткая сказочка… Надеюсь, сказочка. Если мы уступим без боя, если мы, бросив свои дома, разбежимся, нам придется опять жить в страхе. В принципе, все не-люди Нового Света – это изгнанники и беглецы, подобные мне, желавшие обрести покой и независимость. Осев здесь, мы получили то, что искали, теперь же у нас отбирают и спокойствие, и свободу.
Готова ли я рискнуть своей жизнью ради собственной свободы? Вот как нужно поставить вопрос. Я задумалась, прислушиваясь к себе.
Да.
У нас очень мало времени.
– Седрик, собери волков, делай что хочешь, но к завтрашнему вечеру ты должен быть полон под завязку и зеленой, и черной, – я не узнала собственного голоса.
– Ясно. Сделаю.
– Даже если он хлебнет белого, это не убьет его сразу, лишь ослабит. Тебе все равно придется драться, и драться оружием. Умеешь?
– Да, – хищник довольно оскалился, предвкушая битву.
– Во сколько Совет?
– Через час после заката.
– Нет. Собери всех за два… нет, все же за час до захода. А мы с тобой встретимся за два. Там же…
– Хм… Хорошо.
Он пошел к двери, но вернулся и стремительно обнял меня, с силой прижав к себе, поцеловал в щеку и тут же ушел, пока я не успела ничего сказать. Что это было? Я выбросила все лишние мысли из головы. И принялась вызванивать своих мужчин.
Утро следующего дня я встретила в одной постели, полдень в другой и до вечера нежилась то в сильных руках массажиста, то просто подставив солнышку обнаженное тело, изгнав даже тень тревоги, превращая силу плотского желания в радость жизни и полное, безусловное довольство всем, что существует на этой земле. Я отдала излишек белой силы воде, над мисочкой переливая ее из ладошки в ладошку, она щекотала и разлеталась веселыми искрящимися брызгами, мы смеялись вместе, я и вода.
***
Совет собирали в неприметном административном здании, принадлежащем Седрику, днем там трудились люди, а охранниками и вахтерами были волки. Встретивший меня волк повел себя как-то странно, не глядел на меня, не приближался и все норовил как-то скукожиться.
– Что ты чуешь? – спросила я.
– Вы звените так, что…так, что больно, – закончил он.
Я забыла надеть щиты. Мда… Ну что тут скажешь…
Я села на первый попавшийся стул в коридоре и сосредоточилась, плетя зеленый шлем и кольчугу, представляя, будто меня плотно оплетают виноградные лозы, становясь моими доспехами.
– А теперь что ты чуешь? – спросила я у волка, который послушно ждал меня в нескольких шагах.
Он опасливо принюхался и покрутил головой, пытаясь уловить звук.
– Сейчас вы, как леди Ауэ, только намного тише.
– Отлично, – и я, счастливая, что, возможно, фатальное упущение было исправлено, пошла к Седрику.
Он ждал меня в зале Совета; по сути, это был зал для презентаций с маленькой сценой и трибуной. Перед Советом стулья зрителей раздвигали полукругом, по большой дуге, чтобы никому из пришедших не пришлось пускать кого-то себе за спину. Седрик стоял у окна, как полководец перед картой. Когда я вошла, он оглянулся и впился в меня vis-взглядом, я сделала то же самое. О! Он был полон, и не просто полон, он бурлил – силы были собраны внутри и на большой скорости бежали по венам и артериям. Отлично.
Он тоже разглядел, насколько я полна под щитами.
Мы рассмеялись. Он злым смехом воина, пьяного силой перед битвой, а я веселым довольным смехом ребенка. Мы шагнули друг к другу, обнялись и поцеловали друг друга в щеки.
– Этот вечер – наш, – произнес Седрик, как заклятье.
– Да, – скрепила я.
Мы какое-то время стояли в объятиях друг друга, это было восхитительно, наши силы соприкасались, но не враждовали, не пытались переварить друг друга, а ласкались и пробовали одна другую на вкус, пробовали слиться. Не знаю почему – может быть, потому что пришло некое понимание правильности происходящего, но я рискнула – открылась для его силы, впуская ее в себя. Седрик от удивления на мгновение притушился, но потом отпустил свою силу, позволив ей делать то, что она считала нужным. Мы оказались в коконе, чуждые силы пронизывали и меня и его, не причиняя вреда; наоборот, в голове у меня прояснилось, я опять стала взрослой, а не маленьким ребенком, но это не мешало мне оставаться все в том же расслабленно-радостном состоянии, а у Седрика исчезло легкое безумие из глаз. Мы попытались аккуратно разъединиться, медленно втягивая в себя свою силу, при этом размыкая объятия и отстраняясь, нам это удалось. Когда мы вновь стали сами собой, Седрик быстро и мимолетно чмокнул меня в щеку, похоже, это входит у него в привычку, пока что я ничего не имела против.
– Возьми, это тебе, – сказал он, протягивая мне рукояткой вперед кинжал длиной чуть меньше локтя. – Он простой, не серебряный, – как бы извиняясь, добавил он.
– Угу, – я приняла оружие, раздумывая, где бы его разместить. Жаль, что кинжал не серебряный, но и такой может пригодиться.
И тут мы услышали приглушенные крики… Вампы. Много вампов. Больше чем за час до заката. Я так и знала…
Седрик зло взрыкнул и метнулся к ножнам и кобуре, лежащим в паре шагов. Пистолет. Отлично.
Я открыла сумочку и достала свое оружие – глиняную немецкую кружку с крышкой.
– Что это? – удивленно спросил Седрик.
– Вода! – с улыбкой ответила я. Мой соратник зло оскалился, он все понял.
Вампы ворвались в зал, их было семеро. Абшойлиха легко было отличить по огромной давящей силе, остальные шестеро были его детьми. Связь между ним и остальными была такой, что, глядя на них vis-зрением, виделся черный со всполохами багрового монстр: большое пятно-центр – Абшойлих и щупальца – его дети.
– Ух, ты! – проскрежетал мерзкий голос. – У тебя и жена есть, как это ты умудрился ее спрятать? Такую зелененькую красотку? Дочь дриады, небось? – и раздался мерзкий скрежещущий звук – наверное, смех.
– Зелено-беленькая… Она не сможет развлекать меня так долго, как твоя волчица.
– Не слушай его, Седрик – тихо приказала я.
«Не слушаю», – получила я безмолвный ответ.
Вампы окружали нас, отшвыривая стулья. Я смотрела только vis-зрением, Седрик тоже. Я очень хорошо чувствовала его, почти читала мысли; думаю, он так же знал, что происходит со мной. Мы отступили к стене за сценой, вынуждая вампов взять нас в полукруг. Абшойлих что-то стрекотал, но его слова не доходили до сознания. Судя по тому, как двигалась чернота внутри него и других вампов, они изменяли свои тела, пытаясь нас напугать. Об этом я прочитала еще в своих фотокопиях – что, общаясь с вампом, лучше смотреть на него vis-зрением, чтобы он не мог обольстить красотой или напугать жутким уродством.
Наконец они выстроились полукругом, считая, что загнали нас, я все это время прятала кружку, выставляя руку с кинжалом.
Сейчас! Я крутнулась, разбрызгивая воду так, чтоб попало на всех.
– Люмене глорис! – радостно крикнула я, вкладывая силу в эти два слова. Я б могла крикнуть хоть: «Happy birthday», – но именно на «Люмене глорис» у меня была выработана генерация белой силы.
Вода, ставшая одним целым со мной, откликнулась на призыв и из брызг-искорок превратилась в яркое пламя, ослепляя вампов и прожигая в них сквозные дыры.
Раздался яростный вой, черные щупальца корчились, пытаясь затянуть чернотой полученные от света дыры, и не могли. Те, кто был с моей стороны, осели на пол и конвульсивно дергались, со стороны Седрика получили меньшую дозу и пытались все же ринуться в бой. Он выстрелил, а затем пустил в ход меч, дерясь сразу с тремя или уже двумя, и тут… Центр этого черного монстра – Абшойлих, стоявший поодаль и позволявший своим выкормышам делать грязную работу, ринулся на нас, вернее на меня.
Каким-то чудом я ухитрилась совместить vis-зрение и обычное, при ближнем бое все же нужно четко видеть противника, а не размытое очертание его ауры. Абшойлих был действительно омерзителен, он сочетал какую-то извращенную, уже саму по себе мерзкую красоту с уродством бешеного зверя. Маленький рост, как у пятнадцатилетнего юноши, узкое лицо с высокими скулами, тонкий прямой нос точеными ноздрями, огромные желтые глаза, тонкие губы и рот, полный острых зубов, как у акулы. Все это отпечаталось в моей памяти за доли секунды. Ни у кого, ни до, ни после, я не видела такого безумно-ненавидящего лица. К счастью, ему не удалось меня напугать – я хорошо поработала над собой в тот день и воспринимала все, как будто смотрела фильм в кинотеатре. На одних инстинктах я убралась с его дороги, заскочив за спину Седрику, который смог упокоить одного, и теперь наших врагов было четверо – двое из тех, с кем дрался Седрик, один все же оклемался после моего окропления, и Абшойлих…
Этот мелкий урод отдал мысленную команду своим выкормышам, и они синхронно набросились на Седрика.
Мы с Абшойлихом оказались один на один.
– Думаешь, Вайс,[18] что сможешь победить меня? Ну давай! Давай! – сказал он звонким мальчишеским голосом. На телесном уровне он превратился в подростка. Никогда не любила этаких «возвышенных лиц» с большими глазами и тонкими чертами лица…
– Ну же! Давай! – не унимался он. Vis-зрение подсказывало, что он наливается чернотой, да такой, что все вампы, виденные мной до этого дня, все равно, что летние сумерки против непроглядной тьмы склепа.
«Этот вечер – наш. Да». Сегодня случится то, что должно.
Я безотчетно шагнула навстречу вампу, и тот на запредельной скорости метнулся к моему горлу, чудом я успела закрыться рукой, фактически вставив ее в пасть этому монстру. Мы повалились наземь, он оказался удивительно тяжел и опять тошнотворно сочетал в себе звериное и человеческое. Глядя мне в глаза, он с удовольствием сомкнул челюсти, откусывая кусок моей руки, мне показалось, что он перекусил ее совсем, то есть отгрыз. Я в ужасе опустила глаза вниз, но увидела свою кисть на прежнем месте и даже чуть пошевелила пальцами. Пока я это делала, Абшойлих повернул голову и выплюнул кусок моей плоти, и опять демонстративно нацелился на шею. В последний момент я с беспомощным писком успела подставить уже раненую руку. Его зубы впились рядом с раной ближе к кисти, и если в первый раз он откусывал лишь мясо, то теперь дробил мне кость. Сжимая зубы, он смотрел мне в глаза и прислушивался к треску; я поняла, что третьей атаки не переживу.
– Мама!!! – безотчетно вырвалось у меня. – Ма-ма!!!
Мамочка…
Ласковые нежные руки, дающие безопасность и радость, нежный вечерний свет, запахи календулы и налитого спелого яблока, они рядом – мама и папа. Папа пахнет календулой, мама яблоком, я смеюсь, мне очень хорошо… Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет наш сын… скоро, очень скоро он появится на свет…
Я вынырнула из прекрасного видения, оно было очень-очень коротким, Абшойлих даже не успел перекусить мне руку до конца. Его лицо было в моей крови, и эта кровь теперь жгла его, разъедая гнилую плоть. Он прекратил откусывать мне руку и попытался отстраниться, а я постаралась его удержать и вспомнила, что во второй руке у меня кинжал. Я всадила его сзади в шею и притянула вампа к себе, заливая ему в рот собственную кровь, а чтобы он не мог ее сплюнуть, завалила набок, потом и вовсе оказалась сверху.
Он был очень силен, если бы я просто атаковала его силой, он бы легко переварил ее, но кровь – сплав материи и силы, с ней так легко не справиться. Моя кровь, попадая в него, напоминала раскаленное железо среди ветоши, она выжигала его. В какой-то момент я догадалась использовать кинжал и нанесла удар в сердце, кромсая его, а потом в рацио-центр – я не пробила череп, кинжал согнулся, чуть не сломавшись, и соскользнул; нанесла второй удар через глазницу и оставила оружие внутри. «Почему он не сопротивлялся?» – мелькнула и погасла мысль.
Наконец-то он сдох! Сила прекратила клубиться в нем и принялась пожирать телесную оболочку. Я поспешила свалиться со стремительно гниющего трупа и глянула в сторону своего соратника, тот на полу еле живой удерживал клинок в дюйме от своей шеи, сразу два вампа давили на Седрика – один клинком, второй рвал ему живот когтями. Но в момент, когда я на них смотрела, вампы уже тревожно застыли – их отец-создатель умирал, а значит, они умрут вместе с ним. Осознав это, тот, который держал меч, с ревом надавил, но Седрик на долю секунды опередил его, изменив угол клинка и увернувшись. Вамп вонзил меч в доски и повалился мешком; а того, кто грыз, Седрик из последних сил отшвырнул пинком.