Вестовой провел ее в оружейную и запер дверь снаружи, оставив, впрочем, фонарь. Грэйн осталась стоять в полумраке, размышляя. Может, все-таки… Конри? Чтоб сэкономить на оплате? Да нет, немыслимо! Тем более что лорд-секретарь уплатил вперед – и в присутствии самого Священного Князя. Но тогда… тогда получается, что Нимрэйд ведет свою игру. И второе насторожившее Грэйн обстоятельство это полностью подтверждает.
Карта. На столе у шурианского капитана бумаг навалена была целая гора, но в процессе… хм… общения ролфийка случайно сдвинула часть из них, и прямо перед ее глазами оказался кусок карты. И эрна Кэдвен тотчас запретила себе думать о позоре и унижении, которым она подверглась… во всяком случае, пока не думать. Потому что карта была важнее всего. Знающему взору она, разумеется, сказала бы гораздо больше, чем такому полному профану в навигации, как Грэйн, но… В детстве ей приходилось рассматривать навигационные карты отца, и, как выглядит проложенный курс, она запомнила. И уж точно могла отличить северо-восток от северо-запада! Конечно, все это нуждалось еще в проверке, но…
Если Нимрэйд и впрямь везет их на Ролэнси, то зачем же ему идти сейчас к проливу Арнлейг, в сторону, прямо противоположную от Архипелага? К чему делать такой крюк? Покатать он их решил, что ли?
А если не на Ролэнси… то куда же, поглоти его Морайг, этот шурианский капер их вообще везет?!
Люк стукнул, и в его проеме показалась Грэйн. Медленно, медленно она спустилась и затем точно так же неторопливо сползла по стенке. Коса разлохмачена, губы искусаны, ворот рубашки надорвал, вся шея синяя от кровоподтеков… И запах, который не перепутаешь ни с каким другим, – запах ненависти, боли и мужского семени. Джона видела уже такое. И не в глухих подворотнях, а прямо в императорском дворце, она видела десятки девушек и женщин, над которыми надругались. Самым паршивым, самым гадким, самым подлым образом. Ведь тело – всего лишь тело, оно может быть слабым и не способным отбить атаку сильного. Ты можешь кричать, рвать насильника когтями и зубами, сопротивляться любым способом и звать на помощь. Это схватка, это битва, пусть несправедливая к жертве. Но есть вещи и похуже. Это когда тебя заставляют сделать все по своей воле, насилуя не только тело, но и душу. Самое страшное преступление.
И не важно, где это происходит – в роскошных апартаментах, на задворках мясной лавки, в кладовке гостиницы или в капитанской каюте, результат один – растоптанный, сломанный дух.
Джона, не доверяя своим глазам, на четвереньках подползла к ролфийке и стала осторожно трогать ее за волосы, одежду, руки. Будто пыталась собрать заново. Из мелких осколочков, из кусочков, из ошметков, из того, что осталось от эрны Кэдвен.
«Нет, эрна! Не сдавайся! Еще не все потеряно», – мысленно выла графиня, а вслух глухо утробно рычала, забыв на время слова человеческого языка.
Этот… этот капитан не мог быть шуриа! Он, видящий незримое, зрящий мир духов, он мог сделать с ними все что пожелает, даже отдать команде, а потом сбросить тела за борт, но он не мог покушаться на живую душу.
– Он зас-с-ставил тебя? Он не ш-ш-шуриа! Он не шуриа! – свистящим шепотом выдавила из себя Джона. – Он – не шуриа!
Она была даже не страшная – жуткая, шипящая, словно и впрямь стала настоящей змеей… или еще кем похуже, бледно-зеленая, растрепанная. Грэйн бы испугаться, отшатнуться в отвращении к этим когтистым тощим рукам, огромным светящимся глазам, словно у диковинного ночного зверька, но… Еще вчера ролфи ужаснулась бы, но не теперь. Нет, не теперь… потому что в душе у эрны Кэдвен правила сейчас истинная жуть, по сравнению с которой страхолюдная шуриа была родной, близкой и совсем не страшной.
Она не чудовище, эта Джойн. Ролфи теперь знала – чудовища выглядят совсем по-другому. К примеру, сама Грэйн: похитила, связала, утащила неведомо куда из родного дома, обещала защиту… много чего обещала и не сдержала ни одного из своих обещаний. Чем не чудовище? И как теперь все исправить? Чем искупить?
Ролфи заставила себя встряхнуться.
Пора признаваться. Пора повиниться. Джойн оказалась права с самого начала – плохая из Грэйн получилась похитительница и диверсантка. Просто никудышная. И все, что случилось с нею, вполне заслужено.
– Неважно. Не сейчас. Джойн… – Грэйн вздохнула и решила, что лукавить уже поздно: – Я дура, Джойн. Я затащила нас обеих в ловушку.
Глаза у леди Янэмарэйн стали еще больше, так что казалось, вот-вот убегут с лица и пойдут гулять по палубам «Ускользающего», поджигая все на своем пути…
– Важжжжно! В ловушшшку?
– Да! Сожги меня Локка! Именно! – Ролфи захлебнулась словами, чувствуя, как захлестывает ее привычное бешенство, обращенное на себя самое. Она с размаху ударила по ноге кулаком и перевела дыхание, пытаясь говорить раздельно и четко: – Я видела карту, Джойн. Там, у него на столе, там карта, и курс проложен… Я не знаю, куда он нас везет, но точно не на Ролэнси. Проклятье… я не знаю, куда он нас везет!
Грэйн раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками за плечи. Она вгрызлась зубами в израненные губы и то ли стонала, то ли рычала.
«Стоп, стоп! – мысленно воскликнула леди Янамари, чувствуя, как тают без следа волны ужаса и ярости, бушевавшие в душе. – Если мы плывем не на Ролэнси и не обратно в Синтаф, то, значит, либо к конфедератам, либо еще куда-то… возможно, что и к тайным агентам Эсмонд-Круга. И вообще… Нимрэйд мог разыграть собственную карту».
То, что капитан «Ускользающего» оказался предателем, леди Янамари ничуть не удивило. Это… это вполне естественно, когда шуриа-наемник продает свои услуги тому, кто даст лучшую цену. Нашелся, стало быть, кто-то, заплативший больше, чем Конри, только-то и всего. Яльдан Нимрэйд хотел не только жить, но и жить, не считая денег, а леди Янамари нынче – ценный и дефицитный товарец. Тут его можно даже понять.
«Боги, боги, ну хоть какой-то выход должен же быть!» – думала ролфийка. Пусть не для Грэйн, пусть для спутницы хотя бы… В конце концов, выход для эрны Кэдвен есть всегда, пока под рукой заряженный пистолет или заточенный скейн. Вспомнив про оружие, ролфи ухватилась за эту мысль, словно тонущий в стремнине – за нависшую над бурным потоком ветку, и, сжав руку Джойн, торопливо заговорила:
– Мы должны бежать! Он идет в пролив Арнлейг… кратчайший путь к конфедератам или… Надо бежать. Я поклялась, что доставлю тебя Вилдайру Эмрису или умру, пытаясь это сделать. Я поклялась, что ты будешь невредима. Но, Джойн… лучше уж объятия Морайг, чем…
Она спешила объяснить, убедить… пока у них не отобрали саму возможность что-то обсуждать и вообще говорить. За этим ведь дело не станет. Как знать, вдруг уже сейчас, вот прямо сию минуту, в их конуру вломятся матросы, и тогда будет поздно, поздно совсем!
Но решиться, рискнуть или нет, должна сама графиня. Неспособная ее защитить, эрна Кэдвен потеряла право решать, что им делать.
– Решай теперь ты. Мне все равно не жить, Джойн, я не нужна им больше, я поняла, он почти прямо мне сказал… Либо мы бежим, либо… попытай удачу одна. Ты для них – ценная добыча, может, тебе удастся как-то выскользнуть? А я отдам себя Морайг. Это лучшее, что мне остается здесь.
«Нет, эрна Кэдвен. Она сама придет к тебе!» – успела подумать Джона прежде, чем стала превращаться в само Море, и Его дух проник в нее.
Грэйн осеклась, осознав, что подвела… предала!.. не только доверившуюся ей спутницу. А Князь? А Конри? И… отец там, в Чертогах Оддэйна… боги, что думает теперь он? Хотела вернуть ему имя, а вместо того обесчестила!
– Я подвела Князя, Джойн, я не оправдала доверия. Я подвела Конри, и отца… и тебя подвела тоже. Клялась привезти и защитить и не смогла. Мне нет оправданий. Боги наверняка не примут меня, но… Проклятье, лучше б меня и впрямь повесили! Ты вернулась бы домой, и все стало бы как прежде…
«Ничего не будет как прежде. Никогда, эрна Кэдвен. Теперь – никогда», – подумала Джона.
А Грэйн вдруг словно бы осенило.
Но этот, подлый, этот предатель – он ведь предатель! Он ведь служил Конри и брал деньги Ролэнси! Он был нужен Ролэнси – и предал.
То, что шуриа принудил ролфийскую женщину… это неважно, это меркнет по сравнению с предательством. Переметнулся к тому, кто больше платит, а может быть – всегда служил двум господам? Словно паршивый пес, кусающий руку, что кормила его…
Нимрэйд – предатель. И если Грэйн больше не нужна Нимрэйду, то ведь и Нимрэйд не нужен больше Грэйн. И Ролэнси тоже. А значит…
«Боги! – поняла она наконец-то и задохнулась от внезапного и острого чувства. Пожалуй, это было счастье. – Он больше не нужен. Больше не неприкосновенен. Я же могу забрать его жизнь – и буду в своем праве перед богами и людьми! Пусть Морайг возьмет его – и меня в придачу, если на то будет ее воля!»
Никогда прежде Грэйн не доводилось испытывать подобного, но и не узнать она не могла. Это чувство… это ощущение…
Это же она. Свобода! Не по приказу, не по воле пославших ее, но следуя собственному решению. Нимрэйд предал ролфи. А эрна Кэдвен – она же ролфи и вправе судить предателя и клятвопреступника. Теперь – вправе.
Теперь – можно!
Что чувствует гончая сука, вдруг спущенная со сворки?
И кровь Грэйн запела в предвкушении мести, той, за которую никто на Ролэнси не осудит ее: ни Конри, ни сам Священный Князь. Ни Сэйвард эрн-Кэдвен.
Вот только… как? Как сделать это – и при том не погубить Джойн окончательно?
– Джойн!.. – ролфи наконец-то взглянула на спутницу – и осеклась, и отшатнулась, застыв в немом благоговении.
Потому что не шуриа была сейчас перед Грэйн, не графиня Алэйя и даже не эрна Янэмарэйн. Да полно – смертная ли женщина впилась когтями в плечи эрны Кэдвен? У людей не бывает таких волос, шевелящихся, извивающихся, словно змеи или водоросли, в человеческих глазах не плещется само бессмертное, вечно изменчивое, бесконечно юное и невообразимо древнее море, и горькая морская вода не течет по людским щекам, прокладывая блестящие дорожки, и не вскипают отрывистые слова на губах светящейся пеной. Так смотрит в земные глаза сама Морайг. Грэйн взглянула уже однажды в огненные очи богини, услышала ее обжигающие речи, почувствовала, как тело рвут раскаленные когти. И пусть божество сейчас было другим, но все же… Посвященная Локки не могла ошибиться. Морайг-Неверная, Могучая Морайг-Море овладела телом и духом Джойн и говорила ее устами.
– Он заставил… он заставил ее покориться против воли, принудил пойти против естества, – через силу прошептала Джойана. – Мог взять тело, но поганил ее душу. И за это… За это я… отберу у него все…
Не к Грэйн обращалась полукровка-шуриа, а к самому Морю, к его свободному духу. Пусть знает, что среди народа Шиларджи нашелся выродок. Пусть покарает святотатца.
Джона царапнула когтями по переборке и злобно прошипела в собственных мыслях:
«Ты слышиш-ш-шь меня, «Ус-с-скользающ-щ-щий»? Приш-ш-шел твой час мес-с-сти! И мой тож-ж-же!»
И корабль тоже услышал, застонав каждой своей доской, каждой заклепкой.
Но Джоне было все равно. Жилы ее наполнились горькой морской водой, соль проступила на коже, а кости стали кораллами, и в чреве поселились гады морские. Запела шуриа на языке китов и косаток, закричала птичьим базаром. Покрылась женщина плотным тюленьим мехом, и вместо ног у нее вырос дельфиний мощный хвост, а вместо рук – крылья альбатроса. Морем стала Джойана Алэйя, могучим и беспощадным, бушующим и спокойным, ласковым и коварным.
«О чем ты просишь, дочь Шиларджи?»
Голос Морайг – он тише безмолвия над водной гладью в штиль и одновременно грохочет всеми прибоями мира.
А может быть, это на самом деле был раскат грома?
«О мести и ярости. Он пытался сломать душу, он пошел против Жизни, он – не шуриа, он – враг!»
Наплевать на предательство по отношению к Конри и Ролэнси – шуриа в своем праве. И по закону войны они с Грэйн всего лишь пленницы. Но глумиться над духом женщины… За это положена кара! Немедленная и беспощадная.
«Ты слышишь меня, Хела-Море?! Он – враг!»
«Слышу».
Корпус «Ускользающего» содрогнулся от ударов волн. Там, наверху, началась буря, которой еще не видывали люди по оба берега Опасного моря, моря Кэринси.
Человеческое тело слишком хрупко, чтобы выдерживать присутствие стихии долго. Поэтому, когда дух покинул Джону, она сразу же распласталась на полу, точно выброшенная на берег медуза, безвольным студнем. И с горечью поняла, что шаманить не умеет и не может. Но, с другой стороны, дух Моря вряд ли нуждался в помощи столь ничтожного существа, как шуриа-полукровка.
Нич-ч-чего! Мы тоже кое-что умеем. Ничего-ничего!
Джона щекой прижалась к дереву, погладила шершавую поверхность. Почти с нежностью.
«Это твой шанс, «Ускользающий», воспользуйся им и отомсти человеку, терзавшему тебя столько времени. Это твой шанс уйти с честью, освободиться и уничтожить своего мучителя», – вкрадчиво напомнила она корвету.
И чуть не потеряла сознание от дикой звериной радости «Ускользающего», пронесшейся сквозь ее сердце, будто ураган. Ничуть не менее слабый, чем тот, который бушевал за бортом. Право же, теперь капитану Нимрэйду и его команде было чем занять себя, кроме удовлетворения плотских радостей с беззащитными пассажирками. Судя по тому, как швыряло Джону и Грэйн по их «будке», на всех палубах корвета творилось нечто невообразимое. Неведомо, как справлялись моряки, но женщины только и успевали, что цепляться за переборки и выть в голос, стараясь перекричать свой страх. Какая там морская болезнь! Джона потеряла счет времени и, казалось, перестала что-либо соображать.
Взбесившийся корвет бросало из стороны в сторону, где-то рядом за стенкой натужно скрежетал штуртрос, но шуриа могла бы поклясться, что корабль практически не слушался руля. «Ускользающий» не желал больше подчиняться смертному, да и вообще кому бы то ни было.
– Наверх! – заорала Грэйн и потащила шуриа к люку. – Все равно, кто там… и дверь заперта, но нужно наверх!
Корабль содрогался и трещал, но ролфи чудился в какофонии бури вовсе не страх корвета, но… какое-то дикое, свирепое предвкушение. Корабли – дети Морайг, так может быть…
Карта. На столе у шурианского капитана бумаг навалена была целая гора, но в процессе… хм… общения ролфийка случайно сдвинула часть из них, и прямо перед ее глазами оказался кусок карты. И эрна Кэдвен тотчас запретила себе думать о позоре и унижении, которым она подверглась… во всяком случае, пока не думать. Потому что карта была важнее всего. Знающему взору она, разумеется, сказала бы гораздо больше, чем такому полному профану в навигации, как Грэйн, но… В детстве ей приходилось рассматривать навигационные карты отца, и, как выглядит проложенный курс, она запомнила. И уж точно могла отличить северо-восток от северо-запада! Конечно, все это нуждалось еще в проверке, но…
Если Нимрэйд и впрямь везет их на Ролэнси, то зачем же ему идти сейчас к проливу Арнлейг, в сторону, прямо противоположную от Архипелага? К чему делать такой крюк? Покатать он их решил, что ли?
А если не на Ролэнси… то куда же, поглоти его Морайг, этот шурианский капер их вообще везет?!
Люк стукнул, и в его проеме показалась Грэйн. Медленно, медленно она спустилась и затем точно так же неторопливо сползла по стенке. Коса разлохмачена, губы искусаны, ворот рубашки надорвал, вся шея синяя от кровоподтеков… И запах, который не перепутаешь ни с каким другим, – запах ненависти, боли и мужского семени. Джона видела уже такое. И не в глухих подворотнях, а прямо в императорском дворце, она видела десятки девушек и женщин, над которыми надругались. Самым паршивым, самым гадким, самым подлым образом. Ведь тело – всего лишь тело, оно может быть слабым и не способным отбить атаку сильного. Ты можешь кричать, рвать насильника когтями и зубами, сопротивляться любым способом и звать на помощь. Это схватка, это битва, пусть несправедливая к жертве. Но есть вещи и похуже. Это когда тебя заставляют сделать все по своей воле, насилуя не только тело, но и душу. Самое страшное преступление.
И не важно, где это происходит – в роскошных апартаментах, на задворках мясной лавки, в кладовке гостиницы или в капитанской каюте, результат один – растоптанный, сломанный дух.
Джона, не доверяя своим глазам, на четвереньках подползла к ролфийке и стала осторожно трогать ее за волосы, одежду, руки. Будто пыталась собрать заново. Из мелких осколочков, из кусочков, из ошметков, из того, что осталось от эрны Кэдвен.
«Нет, эрна! Не сдавайся! Еще не все потеряно», – мысленно выла графиня, а вслух глухо утробно рычала, забыв на время слова человеческого языка.
Этот… этот капитан не мог быть шуриа! Он, видящий незримое, зрящий мир духов, он мог сделать с ними все что пожелает, даже отдать команде, а потом сбросить тела за борт, но он не мог покушаться на живую душу.
– Он зас-с-ставил тебя? Он не ш-ш-шуриа! Он не шуриа! – свистящим шепотом выдавила из себя Джона. – Он – не шуриа!
Она была даже не страшная – жуткая, шипящая, словно и впрямь стала настоящей змеей… или еще кем похуже, бледно-зеленая, растрепанная. Грэйн бы испугаться, отшатнуться в отвращении к этим когтистым тощим рукам, огромным светящимся глазам, словно у диковинного ночного зверька, но… Еще вчера ролфи ужаснулась бы, но не теперь. Нет, не теперь… потому что в душе у эрны Кэдвен правила сейчас истинная жуть, по сравнению с которой страхолюдная шуриа была родной, близкой и совсем не страшной.
Она не чудовище, эта Джойн. Ролфи теперь знала – чудовища выглядят совсем по-другому. К примеру, сама Грэйн: похитила, связала, утащила неведомо куда из родного дома, обещала защиту… много чего обещала и не сдержала ни одного из своих обещаний. Чем не чудовище? И как теперь все исправить? Чем искупить?
Ролфи заставила себя встряхнуться.
Пора признаваться. Пора повиниться. Джойн оказалась права с самого начала – плохая из Грэйн получилась похитительница и диверсантка. Просто никудышная. И все, что случилось с нею, вполне заслужено.
– Неважно. Не сейчас. Джойн… – Грэйн вздохнула и решила, что лукавить уже поздно: – Я дура, Джойн. Я затащила нас обеих в ловушку.
Глаза у леди Янэмарэйн стали еще больше, так что казалось, вот-вот убегут с лица и пойдут гулять по палубам «Ускользающего», поджигая все на своем пути…
– Важжжжно! В ловушшшку?
– Да! Сожги меня Локка! Именно! – Ролфи захлебнулась словами, чувствуя, как захлестывает ее привычное бешенство, обращенное на себя самое. Она с размаху ударила по ноге кулаком и перевела дыхание, пытаясь говорить раздельно и четко: – Я видела карту, Джойн. Там, у него на столе, там карта, и курс проложен… Я не знаю, куда он нас везет, но точно не на Ролэнси. Проклятье… я не знаю, куда он нас везет!
Грэйн раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками за плечи. Она вгрызлась зубами в израненные губы и то ли стонала, то ли рычала.
«Стоп, стоп! – мысленно воскликнула леди Янамари, чувствуя, как тают без следа волны ужаса и ярости, бушевавшие в душе. – Если мы плывем не на Ролэнси и не обратно в Синтаф, то, значит, либо к конфедератам, либо еще куда-то… возможно, что и к тайным агентам Эсмонд-Круга. И вообще… Нимрэйд мог разыграть собственную карту».
То, что капитан «Ускользающего» оказался предателем, леди Янамари ничуть не удивило. Это… это вполне естественно, когда шуриа-наемник продает свои услуги тому, кто даст лучшую цену. Нашелся, стало быть, кто-то, заплативший больше, чем Конри, только-то и всего. Яльдан Нимрэйд хотел не только жить, но и жить, не считая денег, а леди Янамари нынче – ценный и дефицитный товарец. Тут его можно даже понять.
«Боги, боги, ну хоть какой-то выход должен же быть!» – думала ролфийка. Пусть не для Грэйн, пусть для спутницы хотя бы… В конце концов, выход для эрны Кэдвен есть всегда, пока под рукой заряженный пистолет или заточенный скейн. Вспомнив про оружие, ролфи ухватилась за эту мысль, словно тонущий в стремнине – за нависшую над бурным потоком ветку, и, сжав руку Джойн, торопливо заговорила:
– Мы должны бежать! Он идет в пролив Арнлейг… кратчайший путь к конфедератам или… Надо бежать. Я поклялась, что доставлю тебя Вилдайру Эмрису или умру, пытаясь это сделать. Я поклялась, что ты будешь невредима. Но, Джойн… лучше уж объятия Морайг, чем…
Она спешила объяснить, убедить… пока у них не отобрали саму возможность что-то обсуждать и вообще говорить. За этим ведь дело не станет. Как знать, вдруг уже сейчас, вот прямо сию минуту, в их конуру вломятся матросы, и тогда будет поздно, поздно совсем!
Но решиться, рискнуть или нет, должна сама графиня. Неспособная ее защитить, эрна Кэдвен потеряла право решать, что им делать.
– Решай теперь ты. Мне все равно не жить, Джойн, я не нужна им больше, я поняла, он почти прямо мне сказал… Либо мы бежим, либо… попытай удачу одна. Ты для них – ценная добыча, может, тебе удастся как-то выскользнуть? А я отдам себя Морайг. Это лучшее, что мне остается здесь.
«Нет, эрна Кэдвен. Она сама придет к тебе!» – успела подумать Джона прежде, чем стала превращаться в само Море, и Его дух проник в нее.
Грэйн осеклась, осознав, что подвела… предала!.. не только доверившуюся ей спутницу. А Князь? А Конри? И… отец там, в Чертогах Оддэйна… боги, что думает теперь он? Хотела вернуть ему имя, а вместо того обесчестила!
– Я подвела Князя, Джойн, я не оправдала доверия. Я подвела Конри, и отца… и тебя подвела тоже. Клялась привезти и защитить и не смогла. Мне нет оправданий. Боги наверняка не примут меня, но… Проклятье, лучше б меня и впрямь повесили! Ты вернулась бы домой, и все стало бы как прежде…
«Ничего не будет как прежде. Никогда, эрна Кэдвен. Теперь – никогда», – подумала Джона.
А Грэйн вдруг словно бы осенило.
Но этот, подлый, этот предатель – он ведь предатель! Он ведь служил Конри и брал деньги Ролэнси! Он был нужен Ролэнси – и предал.
То, что шуриа принудил ролфийскую женщину… это неважно, это меркнет по сравнению с предательством. Переметнулся к тому, кто больше платит, а может быть – всегда служил двум господам? Словно паршивый пес, кусающий руку, что кормила его…
Нимрэйд – предатель. И если Грэйн больше не нужна Нимрэйду, то ведь и Нимрэйд не нужен больше Грэйн. И Ролэнси тоже. А значит…
«Боги! – поняла она наконец-то и задохнулась от внезапного и острого чувства. Пожалуй, это было счастье. – Он больше не нужен. Больше не неприкосновенен. Я же могу забрать его жизнь – и буду в своем праве перед богами и людьми! Пусть Морайг возьмет его – и меня в придачу, если на то будет ее воля!»
Никогда прежде Грэйн не доводилось испытывать подобного, но и не узнать она не могла. Это чувство… это ощущение…
Это же она. Свобода! Не по приказу, не по воле пославших ее, но следуя собственному решению. Нимрэйд предал ролфи. А эрна Кэдвен – она же ролфи и вправе судить предателя и клятвопреступника. Теперь – вправе.
Теперь – можно!
Что чувствует гончая сука, вдруг спущенная со сворки?
И кровь Грэйн запела в предвкушении мести, той, за которую никто на Ролэнси не осудит ее: ни Конри, ни сам Священный Князь. Ни Сэйвард эрн-Кэдвен.
Вот только… как? Как сделать это – и при том не погубить Джойн окончательно?
– Джойн!.. – ролфи наконец-то взглянула на спутницу – и осеклась, и отшатнулась, застыв в немом благоговении.
Потому что не шуриа была сейчас перед Грэйн, не графиня Алэйя и даже не эрна Янэмарэйн. Да полно – смертная ли женщина впилась когтями в плечи эрны Кэдвен? У людей не бывает таких волос, шевелящихся, извивающихся, словно змеи или водоросли, в человеческих глазах не плещется само бессмертное, вечно изменчивое, бесконечно юное и невообразимо древнее море, и горькая морская вода не течет по людским щекам, прокладывая блестящие дорожки, и не вскипают отрывистые слова на губах светящейся пеной. Так смотрит в земные глаза сама Морайг. Грэйн взглянула уже однажды в огненные очи богини, услышала ее обжигающие речи, почувствовала, как тело рвут раскаленные когти. И пусть божество сейчас было другим, но все же… Посвященная Локки не могла ошибиться. Морайг-Неверная, Могучая Морайг-Море овладела телом и духом Джойн и говорила ее устами.
– Он заставил… он заставил ее покориться против воли, принудил пойти против естества, – через силу прошептала Джойана. – Мог взять тело, но поганил ее душу. И за это… За это я… отберу у него все…
Не к Грэйн обращалась полукровка-шуриа, а к самому Морю, к его свободному духу. Пусть знает, что среди народа Шиларджи нашелся выродок. Пусть покарает святотатца.
Джона царапнула когтями по переборке и злобно прошипела в собственных мыслях:
«Ты слышиш-ш-шь меня, «Ус-с-скользающ-щ-щий»? Приш-ш-шел твой час мес-с-сти! И мой тож-ж-же!»
И корабль тоже услышал, застонав каждой своей доской, каждой заклепкой.
Но Джоне было все равно. Жилы ее наполнились горькой морской водой, соль проступила на коже, а кости стали кораллами, и в чреве поселились гады морские. Запела шуриа на языке китов и косаток, закричала птичьим базаром. Покрылась женщина плотным тюленьим мехом, и вместо ног у нее вырос дельфиний мощный хвост, а вместо рук – крылья альбатроса. Морем стала Джойана Алэйя, могучим и беспощадным, бушующим и спокойным, ласковым и коварным.
«О чем ты просишь, дочь Шиларджи?»
Голос Морайг – он тише безмолвия над водной гладью в штиль и одновременно грохочет всеми прибоями мира.
А может быть, это на самом деле был раскат грома?
«О мести и ярости. Он пытался сломать душу, он пошел против Жизни, он – не шуриа, он – враг!»
Наплевать на предательство по отношению к Конри и Ролэнси – шуриа в своем праве. И по закону войны они с Грэйн всего лишь пленницы. Но глумиться над духом женщины… За это положена кара! Немедленная и беспощадная.
«Ты слышишь меня, Хела-Море?! Он – враг!»
«Слышу».
Корпус «Ускользающего» содрогнулся от ударов волн. Там, наверху, началась буря, которой еще не видывали люди по оба берега Опасного моря, моря Кэринси.
Человеческое тело слишком хрупко, чтобы выдерживать присутствие стихии долго. Поэтому, когда дух покинул Джону, она сразу же распласталась на полу, точно выброшенная на берег медуза, безвольным студнем. И с горечью поняла, что шаманить не умеет и не может. Но, с другой стороны, дух Моря вряд ли нуждался в помощи столь ничтожного существа, как шуриа-полукровка.
Нич-ч-чего! Мы тоже кое-что умеем. Ничего-ничего!
Джона щекой прижалась к дереву, погладила шершавую поверхность. Почти с нежностью.
«Это твой шанс, «Ускользающий», воспользуйся им и отомсти человеку, терзавшему тебя столько времени. Это твой шанс уйти с честью, освободиться и уничтожить своего мучителя», – вкрадчиво напомнила она корвету.
И чуть не потеряла сознание от дикой звериной радости «Ускользающего», пронесшейся сквозь ее сердце, будто ураган. Ничуть не менее слабый, чем тот, который бушевал за бортом. Право же, теперь капитану Нимрэйду и его команде было чем занять себя, кроме удовлетворения плотских радостей с беззащитными пассажирками. Судя по тому, как швыряло Джону и Грэйн по их «будке», на всех палубах корвета творилось нечто невообразимое. Неведомо, как справлялись моряки, но женщины только и успевали, что цепляться за переборки и выть в голос, стараясь перекричать свой страх. Какая там морская болезнь! Джона потеряла счет времени и, казалось, перестала что-либо соображать.
Взбесившийся корвет бросало из стороны в сторону, где-то рядом за стенкой натужно скрежетал штуртрос, но шуриа могла бы поклясться, что корабль практически не слушался руля. «Ускользающий» не желал больше подчиняться смертному, да и вообще кому бы то ни было.
– Наверх! – заорала Грэйн и потащила шуриа к люку. – Все равно, кто там… и дверь заперта, но нужно наверх!
Корабль содрогался и трещал, но ролфи чудился в какофонии бури вовсе не страх корвета, но… какое-то дикое, свирепое предвкушение. Корабли – дети Морайг, так может быть…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента