Страница:
Со дня тех самых памятных посиделок на пляже близ еще дымящегося форта Сигрейн, когда за бутылкой ликерного вина решилась судьба Шанты, Священный Князь, можно сказать, сошелся с бывшим рилиндаром накоротке. Нельзя же отрицать, что у кровожадного шурианского воителя и свирепого ролфийского князя не нашлось бы общих тем для дружеской беседы, верно же? К примеру, поспорить, чьи косы длиннее, или сравнить преимущества скейна перед ихинцей. И наоборот. До близкой дружбы дело, конечно, не дошло, но все-таки Джэйфф Элир нравился Вилдайру гораздо больше, чем Аластар Эск. Можно даже сказать, что Священный Князь шурианскому воину симпатизировал. Оттого и на «ты» перешли, и вообще...
– Как приятно, когда с корабля попадаешь прямиком на бал.
Элир с удовольствием пригубил хмельное и занюхал мяском. А чего ж отказываться, когда угощают?
– Хорошо, что я не с пустыми руками пожаловал, а то вышло бы неудобно, право слово, – сказал он и опустил мешок на пол, чтобы его содержимое глухо стукнуло об паркет.
– Есть чем порадовать, да? – Вилдайр заинтересованно повел ухом и принюхался. Пахло человеческой кровью и железом. Хорошо пахло. – Ну, валяй. А то Тэлдрин тут уже весь хвост извилял, чтобы своих любимых шурий прикрыть. Его доклад насчет покушения – просто дивная сага о том, как генерал-губернатор сам себя скальпировал.
И ведь не преувеличивал ничуть. Объяснения эрна Тэлдрина касательно недавнего инцидента воистину стали шедевром изворотливости. Но пенять генерал-губернатору за эти простоватые и отчасти глуповатые хитрости Вилдайр не собирался. В конце концов, маленькое приключение Тэлдрина меркло в сравнении с утренней стрельбой по окнам княжеской спальни, и что же? Вилдайр Эмрис повторил увертки своего наместника с такой точностью, что добряку Тэлдрину впору бы обвинить сюзерена в краже идей. Волк Архипелага не боится каких-то криворуких стрелков, которые винтовку от мотыги не отличат! Он даже охрану не усилил. Вот так-то!
Ролфи любят саги – это Элир затвердил навсегда.
– Эрн Тэлдрин – настоящий друг, и он в курсе шантийских традиций. А еще он знает, что если Джэйфф Элир пообещал найти убийц, то он это сделает.
Капитан шантийских егерей, не скрывая гордости, указал на мешок.
– Здесь головы покушавшихся, а здесь, – он постучал пальцем по собственному лбу, – прелюбопытнейшая сага про их бывших владельцев.
– Джэйфф, головы и саги – это прекрасно, даже в чем-то эпично, – молвил Вилдайр, мельком глянув на мешок. Хотя, признаться, мешок впечатлял, и Элир тоже. Он кого угодно впечатлит, этот бывший рилиндар. Вот любопытно, что бы сказал кто-нибудь из древних ролфийских воителей при виде этой идиллической сценки, а? Ну, их уже не спросишь, а вот современные шуриа, похоже, высказались ясно...
– Но мне сейчас интересно другое, – продолжил ролфи. – Видишь ли, друг мой, какие забавные вещи творятся на этом острове. Сперва режут поселенцев – это я понимаю, потом покушаются на беднягу Тэлдрина – и это я тоже могу понять, а теперь еще и в меня стреляют. И, представь себе, промахиваются! И что теперь прикажешь мне делать, а? Объявить военное положение и установить комендантский час?
А еще всякие умники говорят, будто диллайн никогда не удивляются. То-то у Аластара глаза стали круглее и желтее полнолунной Дилах. Удивился, потрясен, но не сказать, чтобы опечалился из-за чужого промаха. А у шутника Джэйффа Элира, говоря образно, весь зад покрылся инеем толщиной в палец. Стрельба по Вилдайру – это не просто пре-це-дент, это прямое приглашение к новой резне и другим «прелестям» междоусобицы. Надо ли говорить, что Джэйфф разгневался на неведомого стрелка? Еще как! Чуть в штаны не наделал от бешенства. Но вслух пошутил, скользко и по-шуриански ядовито:
– Вот ведь косорукое отродье! В одного хелаэная попасть не могут! – притворно всплеснул он руками и так же делано спохватился. – Ох, прости, князь! Я, конечно, рад, что не попали, просто зло берет. А еще смеют называться «Рилиндой». Выползки-недомерки!
– Не подлизывайся, в телохранители все равно не возьму! – Вилдайр хохотнул в тон, а потом мигом посерьезнел, обнажил крупные зубы: – Я хоть и не Удэйн-Завоеватель, а все равно стерпеть такое трудно. Обидно, понимаешь! Но шум я поднимать не стал. Об этой утренней стрельбе знаем мы трое и еще Джойн, потому как это случилось при ней. И для всех нас лучше будет, если за стены Лалджеты не выйдет ни единого словечка. А то знаю я ваш «шурианский телеграф». Тебе же не надо объяснять, что начнется, если про этот инцидент узнают посторонние. И что будет, если меня тут убьют.
– Ничего хорошего для шуриа – совершенно точно, – с чувством молвил Элир и поудобнее устроился в кресле. Два дня на кочмаре да по неспокойному морю, а он уже не мальчик. – Но я все-таки, как и собирался, расскажу тебе и нашему общему... другу историю с выводом и моралью. Вишь ли, князь, в те времена, когда я встал под черно-красное знамя, не сыскалось бы меж моими соратниками добряков и милосердцев, но и стаей бешеных зверей мы тоже не были. Это я тебе со всей ответственностью могу засвидетельствовать. Резали без счета ролфи, своим доставалось не меньше, но – за дело, как нам тогда казалось, если уж быть честным. И не думай, будто хелаэнаи нас щадили. Но мы проиграли не из-за свирепости детей Морайг, мы изначально были обречены на поражение. Из-за Проклятия. Та война кончилась, и я остался последним ее воином, последним, кто имел право мстить хелаэнаям за Джезим. Теперь Проклятие снято, но шуриа не изменились, они по-прежнему живут страстями. Ведаешь ли ты, как сладко жить одним днем? Как остро чувствуется каждый вздох, если может стать последним? Я знаю. Будешь смеяться, но шуриа еще надо научиться жить без Проклятия. Отсюда мораль – ни один народ не может жить без древних героев, которые образец добродетелей и пример для подражания. У ролфи, скажем, есть Удэйн-Завоеватель, Дева Сигрейн и княгиня Лэнсилэйн. Ну и ты, мой князь. А у шуриа есть Рилинда. И маленькие мальчики до сих пор играют в рилиндаров, бегая по кустам с палками вместо мечей и самодельными луками. Мальчики постарше ночами рассказывают друг другу страшные сказки про кровавые забавы повстанцев. И это нормально. Плохо другое – когда взрослые мальчики решают, что самое время взаправду сыграть в Рилинду.
– Хорошая сага. Но рассказать ее стоило бы не мне, а детям этого парня, Ригнайра. Впрочем, их теперь нет, и говорить не о чем, – Вилдайр Эмрис хмыкнул. – Вот веришь, Джэйфф, мне не страшно умирать. Я уже сделал больше, чем мог мечтать когда-то. Оддэйн и богини видят, мне нечего будет стыдиться, случись сейчас отправиться в Чертоги. Но я не хочу войти в эту сагу, как Вилдайр Мягкотелый Придурок, после смерти которого началась новая резня. Ты – капитан шантийских егерей, мой офицер, который отвечает за порядок на этом острове. И ты мне присягал. Вот и разберись теперь с этим делом, рилиндар. Сам. Я не хочу устраивать на Тэлэйт охоту на змей, но не позволю горстке мальчишек похерить все, что мы тут сообща построили. Выпьем.
Мужчины молча сдвинули стаканы. Черный эль как нельзя лучше подходит для выпивки по серьезному поводу.
– Я – очень жадный человек, – признался шуриа. – Я не отдам без боя то, что по праву мое. Рилинда – моя, и Шанта – тоже моя. Слишком дорогие игрушки, чтобы отдать их дуракам на поругание.
Ролфи кивнул, давая понять, что объяснения здесь, в общем-то, ни к чему. И, повеселев, перешел к делу:
– У меня есть пара мыслишек насчет этого стрелка... Дистанция – шагов триста, тут мудрено промазать вообще-то. Стреляли в окно спальни. Представь, стою утром, почесываю... хм... затылок, и тут такое! Но ведь он мог целиться и не в меня вовсе, а в Джойн. Дескать, ролфийская подстилка и все такое... Опять же, еще и диллайна привечает, – и отсалютовал стаканом в сторону окаменевшего, словно памятник напряженному вниманию, Эска. Мол, не думай, дорогой союзник, что я про тебя забыл. – Помнится, в давние времена твои соратники таких женщин не миловали. Или... или он вообще не промахнулся, а попал именно туда, куда хотел. А я не люблю, когда меня провоцируют. Я – не Кинэйд Злосчастный, чтобы, не глядя, слопать эту приманку. Сколько еще раз мне нужно это повторить?
И, ухмыльнувшись, проскулил с трагическим пафосом, будто цитируя заголовки конфедератских газет:
– И вот кровожадный ролфийский Волк спускает на многострадальную Шанту свою бешеную стаю! И тут уж и боги, и духи, и все сразу велят любому благородному человеку взяться за оружие! Так вот этого не будет. И мне очень интересно, кто же затеял этот спектакль и сидит теперь в первом ряду, чистенький и беленький.
– И я не откажусь удовлетворить любопытство. Но сдается мне, судари мои, что здесь попахивает торгашеством. Прятаться за спиной исполнителей – удел продажного люда с континента, – заявил Джэйфф.
– И я так думаю, – кивнул князь. – Но ставить свой скальп на это все-таки не буду. Умников хватает везде, не только в Конфедерации, – и неформально подмигнул по-прежнему безмолвному диллайну. – Глядишь, и дома найдется парочка шелудивых псов? – Вилдайр Эмрис отставил стакан и отбросил всякую шутливость. – А сделаем мы так... Береговая охрана получит еще два... нет, три новых корабля – это раз. Численность гарнизонов будет удвоена – это два. Шантийские егеря будут усилены отдельным полком ролэнтских стрелков, потому как очевидно, что в сложившихся условиях одни егеря не справляются. Тебе я верю, Джэйфф, но тебя здесь не будет. Леди Джойана поедет в Амалер, где за ней присмотрят Эск и эрна Кэдвен. А ты...
– А я отправлюсь в Индару. Именно туда собирались отплыть неудачливые добытчики скальпа эрн Тэлдрина. Чую, там у них гнездо!
– Идет! – Ролфи быстро кивнул, услышав именно то, чего и добивался. – Я выпишу тебе «открытый лист». Каждый мой подданный на любой территории будет оказывать тебе помощь и содействие. Деньги на расходы получишь сразу, если будет мало – наше посольство в Эббо добавит. Разберись со своими подражателями по-шуриански, Джэйфф, чтобы мне не пришлось разбираться по-ролфийски. Но особенно-то не шали там, на материке. И, как говорится, награда тебя не минует, – и подмигнул почти блудливо. Насчет потребной Элиру награды не догадался бы только полный болван. Кто бы другой рассказал князю байку о влюбленном в ролфийскую воительницу рилиндаре – и Вилдайр бы в жизни не поверил. Однако ж собственным глазам, ушам и носу Священный Князь привык доверять. Чудеса все-таки творятся на этом острове! Буквально на каждом шагу – по чуду.
Джойана Ияри
Джэйфф Элир
– Как приятно, когда с корабля попадаешь прямиком на бал.
Элир с удовольствием пригубил хмельное и занюхал мяском. А чего ж отказываться, когда угощают?
– Хорошо, что я не с пустыми руками пожаловал, а то вышло бы неудобно, право слово, – сказал он и опустил мешок на пол, чтобы его содержимое глухо стукнуло об паркет.
– Есть чем порадовать, да? – Вилдайр заинтересованно повел ухом и принюхался. Пахло человеческой кровью и железом. Хорошо пахло. – Ну, валяй. А то Тэлдрин тут уже весь хвост извилял, чтобы своих любимых шурий прикрыть. Его доклад насчет покушения – просто дивная сага о том, как генерал-губернатор сам себя скальпировал.
И ведь не преувеличивал ничуть. Объяснения эрна Тэлдрина касательно недавнего инцидента воистину стали шедевром изворотливости. Но пенять генерал-губернатору за эти простоватые и отчасти глуповатые хитрости Вилдайр не собирался. В конце концов, маленькое приключение Тэлдрина меркло в сравнении с утренней стрельбой по окнам княжеской спальни, и что же? Вилдайр Эмрис повторил увертки своего наместника с такой точностью, что добряку Тэлдрину впору бы обвинить сюзерена в краже идей. Волк Архипелага не боится каких-то криворуких стрелков, которые винтовку от мотыги не отличат! Он даже охрану не усилил. Вот так-то!
Ролфи любят саги – это Элир затвердил навсегда.
– Эрн Тэлдрин – настоящий друг, и он в курсе шантийских традиций. А еще он знает, что если Джэйфф Элир пообещал найти убийц, то он это сделает.
Капитан шантийских егерей, не скрывая гордости, указал на мешок.
– Здесь головы покушавшихся, а здесь, – он постучал пальцем по собственному лбу, – прелюбопытнейшая сага про их бывших владельцев.
– Джэйфф, головы и саги – это прекрасно, даже в чем-то эпично, – молвил Вилдайр, мельком глянув на мешок. Хотя, признаться, мешок впечатлял, и Элир тоже. Он кого угодно впечатлит, этот бывший рилиндар. Вот любопытно, что бы сказал кто-нибудь из древних ролфийских воителей при виде этой идиллической сценки, а? Ну, их уже не спросишь, а вот современные шуриа, похоже, высказались ясно...
– Но мне сейчас интересно другое, – продолжил ролфи. – Видишь ли, друг мой, какие забавные вещи творятся на этом острове. Сперва режут поселенцев – это я понимаю, потом покушаются на беднягу Тэлдрина – и это я тоже могу понять, а теперь еще и в меня стреляют. И, представь себе, промахиваются! И что теперь прикажешь мне делать, а? Объявить военное положение и установить комендантский час?
А еще всякие умники говорят, будто диллайн никогда не удивляются. То-то у Аластара глаза стали круглее и желтее полнолунной Дилах. Удивился, потрясен, но не сказать, чтобы опечалился из-за чужого промаха. А у шутника Джэйффа Элира, говоря образно, весь зад покрылся инеем толщиной в палец. Стрельба по Вилдайру – это не просто пре-це-дент, это прямое приглашение к новой резне и другим «прелестям» междоусобицы. Надо ли говорить, что Джэйфф разгневался на неведомого стрелка? Еще как! Чуть в штаны не наделал от бешенства. Но вслух пошутил, скользко и по-шуриански ядовито:
– Вот ведь косорукое отродье! В одного хелаэная попасть не могут! – притворно всплеснул он руками и так же делано спохватился. – Ох, прости, князь! Я, конечно, рад, что не попали, просто зло берет. А еще смеют называться «Рилиндой». Выползки-недомерки!
– Не подлизывайся, в телохранители все равно не возьму! – Вилдайр хохотнул в тон, а потом мигом посерьезнел, обнажил крупные зубы: – Я хоть и не Удэйн-Завоеватель, а все равно стерпеть такое трудно. Обидно, понимаешь! Но шум я поднимать не стал. Об этой утренней стрельбе знаем мы трое и еще Джойн, потому как это случилось при ней. И для всех нас лучше будет, если за стены Лалджеты не выйдет ни единого словечка. А то знаю я ваш «шурианский телеграф». Тебе же не надо объяснять, что начнется, если про этот инцидент узнают посторонние. И что будет, если меня тут убьют.
– Ничего хорошего для шуриа – совершенно точно, – с чувством молвил Элир и поудобнее устроился в кресле. Два дня на кочмаре да по неспокойному морю, а он уже не мальчик. – Но я все-таки, как и собирался, расскажу тебе и нашему общему... другу историю с выводом и моралью. Вишь ли, князь, в те времена, когда я встал под черно-красное знамя, не сыскалось бы меж моими соратниками добряков и милосердцев, но и стаей бешеных зверей мы тоже не были. Это я тебе со всей ответственностью могу засвидетельствовать. Резали без счета ролфи, своим доставалось не меньше, но – за дело, как нам тогда казалось, если уж быть честным. И не думай, будто хелаэнаи нас щадили. Но мы проиграли не из-за свирепости детей Морайг, мы изначально были обречены на поражение. Из-за Проклятия. Та война кончилась, и я остался последним ее воином, последним, кто имел право мстить хелаэнаям за Джезим. Теперь Проклятие снято, но шуриа не изменились, они по-прежнему живут страстями. Ведаешь ли ты, как сладко жить одним днем? Как остро чувствуется каждый вздох, если может стать последним? Я знаю. Будешь смеяться, но шуриа еще надо научиться жить без Проклятия. Отсюда мораль – ни один народ не может жить без древних героев, которые образец добродетелей и пример для подражания. У ролфи, скажем, есть Удэйн-Завоеватель, Дева Сигрейн и княгиня Лэнсилэйн. Ну и ты, мой князь. А у шуриа есть Рилинда. И маленькие мальчики до сих пор играют в рилиндаров, бегая по кустам с палками вместо мечей и самодельными луками. Мальчики постарше ночами рассказывают друг другу страшные сказки про кровавые забавы повстанцев. И это нормально. Плохо другое – когда взрослые мальчики решают, что самое время взаправду сыграть в Рилинду.
– Хорошая сага. Но рассказать ее стоило бы не мне, а детям этого парня, Ригнайра. Впрочем, их теперь нет, и говорить не о чем, – Вилдайр Эмрис хмыкнул. – Вот веришь, Джэйфф, мне не страшно умирать. Я уже сделал больше, чем мог мечтать когда-то. Оддэйн и богини видят, мне нечего будет стыдиться, случись сейчас отправиться в Чертоги. Но я не хочу войти в эту сагу, как Вилдайр Мягкотелый Придурок, после смерти которого началась новая резня. Ты – капитан шантийских егерей, мой офицер, который отвечает за порядок на этом острове. И ты мне присягал. Вот и разберись теперь с этим делом, рилиндар. Сам. Я не хочу устраивать на Тэлэйт охоту на змей, но не позволю горстке мальчишек похерить все, что мы тут сообща построили. Выпьем.
Мужчины молча сдвинули стаканы. Черный эль как нельзя лучше подходит для выпивки по серьезному поводу.
– Я – очень жадный человек, – признался шуриа. – Я не отдам без боя то, что по праву мое. Рилинда – моя, и Шанта – тоже моя. Слишком дорогие игрушки, чтобы отдать их дуракам на поругание.
Ролфи кивнул, давая понять, что объяснения здесь, в общем-то, ни к чему. И, повеселев, перешел к делу:
– У меня есть пара мыслишек насчет этого стрелка... Дистанция – шагов триста, тут мудрено промазать вообще-то. Стреляли в окно спальни. Представь, стою утром, почесываю... хм... затылок, и тут такое! Но ведь он мог целиться и не в меня вовсе, а в Джойн. Дескать, ролфийская подстилка и все такое... Опять же, еще и диллайна привечает, – и отсалютовал стаканом в сторону окаменевшего, словно памятник напряженному вниманию, Эска. Мол, не думай, дорогой союзник, что я про тебя забыл. – Помнится, в давние времена твои соратники таких женщин не миловали. Или... или он вообще не промахнулся, а попал именно туда, куда хотел. А я не люблю, когда меня провоцируют. Я – не Кинэйд Злосчастный, чтобы, не глядя, слопать эту приманку. Сколько еще раз мне нужно это повторить?
И, ухмыльнувшись, проскулил с трагическим пафосом, будто цитируя заголовки конфедератских газет:
– И вот кровожадный ролфийский Волк спускает на многострадальную Шанту свою бешеную стаю! И тут уж и боги, и духи, и все сразу велят любому благородному человеку взяться за оружие! Так вот этого не будет. И мне очень интересно, кто же затеял этот спектакль и сидит теперь в первом ряду, чистенький и беленький.
– И я не откажусь удовлетворить любопытство. Но сдается мне, судари мои, что здесь попахивает торгашеством. Прятаться за спиной исполнителей – удел продажного люда с континента, – заявил Джэйфф.
– И я так думаю, – кивнул князь. – Но ставить свой скальп на это все-таки не буду. Умников хватает везде, не только в Конфедерации, – и неформально подмигнул по-прежнему безмолвному диллайну. – Глядишь, и дома найдется парочка шелудивых псов? – Вилдайр Эмрис отставил стакан и отбросил всякую шутливость. – А сделаем мы так... Береговая охрана получит еще два... нет, три новых корабля – это раз. Численность гарнизонов будет удвоена – это два. Шантийские егеря будут усилены отдельным полком ролэнтских стрелков, потому как очевидно, что в сложившихся условиях одни егеря не справляются. Тебе я верю, Джэйфф, но тебя здесь не будет. Леди Джойана поедет в Амалер, где за ней присмотрят Эск и эрна Кэдвен. А ты...
– А я отправлюсь в Индару. Именно туда собирались отплыть неудачливые добытчики скальпа эрн Тэлдрина. Чую, там у них гнездо!
– Идет! – Ролфи быстро кивнул, услышав именно то, чего и добивался. – Я выпишу тебе «открытый лист». Каждый мой подданный на любой территории будет оказывать тебе помощь и содействие. Деньги на расходы получишь сразу, если будет мало – наше посольство в Эббо добавит. Разберись со своими подражателями по-шуриански, Джэйфф, чтобы мне не пришлось разбираться по-ролфийски. Но особенно-то не шали там, на материке. И, как говорится, награда тебя не минует, – и подмигнул почти блудливо. Насчет потребной Элиру награды не догадался бы только полный болван. Кто бы другой рассказал князю байку о влюбленном в ролфийскую воительницу рилиндаре – и Вилдайр бы в жизни не поверил. Однако ж собственным глазам, ушам и носу Священный Князь привык доверять. Чудеса все-таки творятся на этом острове! Буквально на каждом шагу – по чуду.
Джойана Ияри
Шуриа не всегда ускользают, гораздо чаще наоборот, они подползают ближе, чтобы подслушать или подсмотреть. А если не могут сделать ни того, ни другого, то у них и в самом деле начинает болеть голова. Кому же это понравится – лежать с холодным компрессом на лбу, пить настойку розмарина с таволгой и ничегошеньки не знать, о чем там внизу болтают Аластар и Вилдайр? Вот уж нет!
И Джона... да-да-да! Она скользнула на боковую лестницу, ведущую в одну из кладовок, и там прижалась ухом к деревянной перегородке.
Остров Шанта для шуриа – это не только родина и последняя гавань-пристанище для остатков народа Шиларджи, он еще и множество глаз, ушей и языков, всегда готовых поделиться новостями, подозрениями и соображениями по любому поводу. Паруса «Меллинтан» едва лишь показались на горизонте, а в Лалджету к госпоже Ияри уже мчались наперегонки с ветром юные синеглазые и черноволосые вестники. Так и докладывали – мальчишки выпалили новость хором, а юго-восточный ветер принес знакомый запах смолы и дегтя, табака и пороха. Три года его обладатель и носа не казал на Шанту, регулярно присылая письма, полные новостей и сдержанных слов любви. Письма, похожие на скальпы из коллекции Джэйффа. Но Джойана не роптала. Нельзя заставлять мужчину, владыку и князя постоянно унижаться перед другим мужчиной, владыкой и князем.
Вилдайр после покушения пребывал в задумчивости, и скорая встреча с Аластаром его настроения точно не улучшит. Эску она, само собой, тоже не в радость. Что же делать виновнице всех их бед и расстройств? Только прятаться в норку. И если изобретена женщинами в незапамятные времена уловка с внезапной головной болью, то сама Шиларджи велела своей дочери беречься от мужского гнева с ее помощью. А потом тихонечко подслушать.
Конечно, он не хотел приезжать. Так же как безногий солдат с обгоревшим лицом не стремится показаться на глаза любимой женщине изуродованным калекой. Власть выжгла тебе глаза, мой золотой князь, а жестокость вырезала кривые шрамы прямо по душе. Одержимость выстудила тебя до стеклянного звона.
Значит, Лайд умерла, и случилось это по воле Аластара. Нет больше женщины, из-за которой... Давным-давно Джойана убедила себя, что Лайд Эск поровну делит с Эсмонд-Кругом вину за то, что случилось с ними со всеми. И при всей ее недалекости на всяческие подлости жена Аластара оказалась горазда. Подослать убийцу или отравителя, оклеветать, опорочить или подстроить каверзу для Лайд всегда было так же естественно, как дышать. Но диллайн прав – она не могла по-другому, она создана таковой.
А какие у нее были глаза – медовые, сияющие, теплые. Идеальные черты, точеная фигура, серебристого оттенка локоны и дух, схожий с аккуратно подстриженным кустом в форме куба. Кстати, три века назад это было очень модно – улучшать природу.
Где теперь душа твоя, Лайд Эск? Нет ее, и не будет никогда. Пожрана Предвечным без остатка. В таких случаях принято говорить «мертвящим холодом повеяло», но Джону отчаяние обжигало. Точно так же, как и Аластара.
Не надо язвить, Вилдайр, не нужно прижигать эту рану раскаленным прутом. Пощади его, мой князь. Ради меня пощади...
Пришлось закусить собственную косу, чтобы не взвизгнуть и не выдать себя с головой. Их с Аластаром старший сын женится! Ее Рамман встретил достойную девушку и нашел любовь. Это же прекрасно! Это чудо из чудес! Так и должно быть. Дети – вырастать, взрослеть, мужать, любить и вить свои гнезда, чтобы не прерывалась тропа в вечность, начатая предками. В детях Раммана будет жить и Джона, и Аластар, и Элишва, и Безумный Эйккен Янэмарэйн. Разве это не замечательная новость?
А потом Джона сняла вечно мешающий чепец и терзала его в руках, превращая головной убор в рваные лохмотья. Батист все-таки не предназначен для утоления волнения, зато вполне подходит для утирания слез. А они лились соленым дождем, лились и лились без остановки. Когда тебя предают в третий раз, они – лучшее и единственное средство от сердечной боли.
«Два паровоза! Ты продал меня за два лишних паровоза!»
Это было... это было просто смешно, смешно до жгучих слез.
Наверное, только так и получается. В первый раз, тогда в Санниве, восемнадцатилетняя искусительница Джойана Алэйя думала, что умрет от горя, а коли не падет замертво, то непременно отомстит. Во второй раз, двадцать лет назад – рассудочно согласилась с политическими раскладами. А в третий – шуриа стало смешно.
Могущественные мужчины, любимые и любящие, поделили ее, точно драгоценную вазу. Надвое не распилишь, значит, достанется тому, кто сильнее и кому нужнее.
«Бедный Аластар, бедный Вилдайр!» – молча оплакивала их обоих Джойана. Делая то, что всегда делали женщины. Оправдывала, выгораживала, защищала неведомо перед кем тех, кто снова между женщиной и долгом выбрал долг.
Конечно, князь диллайн не виноват. Он ведь одержим. Нельзя людям создавать богов, нельзя касаться запредельного грязными руками, замахиваться на непостижимое человечьим умом. В этом мире столько загадок и тайн, он весь точно волшебная головоломка – на сотни тысячелетий хватит собирать. Каждая былинка – совершенное чудо, в любой капле заключен океан. Жизнь везде, жизнь во всем, и не нужны волшебства и чары, надо просто жить.
Диллайн сотворила Золотая Луна Дилах для познания, для того, чтобы дети ее докопались до сути сущего – как устроена травинка, почему птицы летают, а рыбы плавают, отчего гром гремит, откуда приходят сны и куда потом уходят. А они взяли и создали пожирающее души чудище – Предвечного и назвали его богом. Нет, шуриа не понять диллайн, никогда не понять. Шуриа видят незримое, для них все вокруг живо и одушевлено, для шуриа нет другой жизни, кроме той, что вокруг и везде и всегда. Даже в пароходных дорогах и устрашающих машинах, которые будут по ним ходить, рано или поздно вызреет свой особый дух – огненный, стремительный, неутомимый. И если люди придумают когда-нибудь летающие машины – в них станет жить крылатая душа, поднимающая к облакам и жаждущая полета...
Нет преступления хуже, чем погубить живую душу. Поэтому диллайн прокляты. Их одержимость – такое же проклятье, да они и сами это знают. Что бы там ни болтали досужие языки, как бы ни судили Джойану за двоемужество, но проклятье всегда тянется к проклятью, и узы эти порой крепче даже тех, которыми привязаны к тверди земной три луны вместе взятые.
Джона нашла слова защиты и оправдания, но... она же шуриа, значит, затаила обиду и на вечные времена запомнила эти два паровоза.
И Вилдайр тоже хорош! Выждал, высидел, добился своего – для себя и для своего народа. И он прав, тысячу раз прав. Он двадцать лет рисковал доверием и уважением своей Стаи. Ради «змеиной» женщины! Каково?! Кому-то, может, и польстила бы такая привязанность со стороны Священного Князя, но только не шурианке. Ему она тоже не забудет... и уговор, и цинизм, и, конечно, паровозы.
Теперь Джойану из рода Ияри от поездки в Файрист удержать могла лишь смерть. Но даже если недавний убийца вернется и не промахнется, то душа княгини Шанты запросто оседлает волну и домчится к другому берегу Опасного моря, чтобы благословить своего первенца. Это раз. И чтобы спасти его отца – это два. Не ради него, нет, но ради Идгарда. Каким образом – уже отдельный вопрос, но если Грэйн сумела откупить у Локки-Дилах Джэйффа, то почему бы Джойане не сделать что-то подобное для Аластара? Зачем тогда дана людям любовь, если не для спасения их души?
Ничего тут не поделать, Мать Шиларджи вложила в тщедушное тело янамарской графини непоседливый дух, которому нет и не будет покоя. Слишком много всего в жизни Джоны – мужчин, сыновей, друзей, врагов, домов, дорог, – чтобы иметь право на умиротворение. Кому дано, с того и спросится.
А еще шуриа попытается найти себе новый дом. Там, где когда-то было так хорошо и счастливо, где в холмах бродит дух Элишвы, благославляя виноградную лозу, где в реке Наме живет семейство шустрых выдр, где с одного бешеного ролфи, на беду свою полюбившего шурианку, начался род Янамари. Вдруг там Джона сумеет найти покой? Не факт, конечно, но вдруг?
Появление Джэйффа разрядило обстановку в гостиной.
«Уф! Ну, теперь точно не подерутся», – вздохнула Джона и осторожно, на цыпочках прокралась обратно в спальню – изображать болящую. Дверь, правда, закрыла на засов изнутри. От греха, так сказать, подальше. Потому что Элир, как и положено шуриа, внес в суровый разговор союзников-соперников толику бесшабашности, а следовательно, мужчин потянуло на питейные подвиги и разговоры «про баб». И в этом вопросе все они, и князья, и головорезы, единодушны: «Все зло от вертихвосток!» Застучали по несчастному столику серебряные кружки, задрожали стены от хохота, вызванного солеными шуточками. Сюртуки, бриджи, белоснежные галстуки, лощеные цилиндры и лайковые перчатки – это не настоящее, наносное, тончайшая паутинка цивилизации. В гостиной Джоны всю ночь кутили сыновья Трех Лун в их натуральном естестве: клыкастый варвар – волчий вожак, хладнокровный ночной хищник – капитан фрегата и жестокий убийца – последний воин Рилинды. Пили в три горла, горланили песни, играли в кости, ругались на всех языках, хвастались воинской удачей и женщинами.
А Джона-то считала, будто это у ролфи жуткие песни. Глупенькая маленькая змейка. От древних шурианских частушек кровь в жилах стынет, а уж про рулады диллайн и вспоминать не хочется, до того они дикие.
Но пела вместе с охмелевшими мужчинами древняя Шанта, аплодировал ей прибой, а корабли на рейде приплясывали в такт. Отчего ж не повеселиться, когда повод есть?
И Джона... да-да-да! Она скользнула на боковую лестницу, ведущую в одну из кладовок, и там прижалась ухом к деревянной перегородке.
Остров Шанта для шуриа – это не только родина и последняя гавань-пристанище для остатков народа Шиларджи, он еще и множество глаз, ушей и языков, всегда готовых поделиться новостями, подозрениями и соображениями по любому поводу. Паруса «Меллинтан» едва лишь показались на горизонте, а в Лалджету к госпоже Ияри уже мчались наперегонки с ветром юные синеглазые и черноволосые вестники. Так и докладывали – мальчишки выпалили новость хором, а юго-восточный ветер принес знакомый запах смолы и дегтя, табака и пороха. Три года его обладатель и носа не казал на Шанту, регулярно присылая письма, полные новостей и сдержанных слов любви. Письма, похожие на скальпы из коллекции Джэйффа. Но Джойана не роптала. Нельзя заставлять мужчину, владыку и князя постоянно унижаться перед другим мужчиной, владыкой и князем.
Вилдайр после покушения пребывал в задумчивости, и скорая встреча с Аластаром его настроения точно не улучшит. Эску она, само собой, тоже не в радость. Что же делать виновнице всех их бед и расстройств? Только прятаться в норку. И если изобретена женщинами в незапамятные времена уловка с внезапной головной болью, то сама Шиларджи велела своей дочери беречься от мужского гнева с ее помощью. А потом тихонечко подслушать.
Конечно, он не хотел приезжать. Так же как безногий солдат с обгоревшим лицом не стремится показаться на глаза любимой женщине изуродованным калекой. Власть выжгла тебе глаза, мой золотой князь, а жестокость вырезала кривые шрамы прямо по душе. Одержимость выстудила тебя до стеклянного звона.
Значит, Лайд умерла, и случилось это по воле Аластара. Нет больше женщины, из-за которой... Давным-давно Джойана убедила себя, что Лайд Эск поровну делит с Эсмонд-Кругом вину за то, что случилось с ними со всеми. И при всей ее недалекости на всяческие подлости жена Аластара оказалась горазда. Подослать убийцу или отравителя, оклеветать, опорочить или подстроить каверзу для Лайд всегда было так же естественно, как дышать. Но диллайн прав – она не могла по-другому, она создана таковой.
А какие у нее были глаза – медовые, сияющие, теплые. Идеальные черты, точеная фигура, серебристого оттенка локоны и дух, схожий с аккуратно подстриженным кустом в форме куба. Кстати, три века назад это было очень модно – улучшать природу.
Где теперь душа твоя, Лайд Эск? Нет ее, и не будет никогда. Пожрана Предвечным без остатка. В таких случаях принято говорить «мертвящим холодом повеяло», но Джону отчаяние обжигало. Точно так же, как и Аластара.
Не надо язвить, Вилдайр, не нужно прижигать эту рану раскаленным прутом. Пощади его, мой князь. Ради меня пощади...
Пришлось закусить собственную косу, чтобы не взвизгнуть и не выдать себя с головой. Их с Аластаром старший сын женится! Ее Рамман встретил достойную девушку и нашел любовь. Это же прекрасно! Это чудо из чудес! Так и должно быть. Дети – вырастать, взрослеть, мужать, любить и вить свои гнезда, чтобы не прерывалась тропа в вечность, начатая предками. В детях Раммана будет жить и Джона, и Аластар, и Элишва, и Безумный Эйккен Янэмарэйн. Разве это не замечательная новость?
А потом Джона сняла вечно мешающий чепец и терзала его в руках, превращая головной убор в рваные лохмотья. Батист все-таки не предназначен для утоления волнения, зато вполне подходит для утирания слез. А они лились соленым дождем, лились и лились без остановки. Когда тебя предают в третий раз, они – лучшее и единственное средство от сердечной боли.
«Два паровоза! Ты продал меня за два лишних паровоза!»
Это было... это было просто смешно, смешно до жгучих слез.
Наверное, только так и получается. В первый раз, тогда в Санниве, восемнадцатилетняя искусительница Джойана Алэйя думала, что умрет от горя, а коли не падет замертво, то непременно отомстит. Во второй раз, двадцать лет назад – рассудочно согласилась с политическими раскладами. А в третий – шуриа стало смешно.
Могущественные мужчины, любимые и любящие, поделили ее, точно драгоценную вазу. Надвое не распилишь, значит, достанется тому, кто сильнее и кому нужнее.
«Бедный Аластар, бедный Вилдайр!» – молча оплакивала их обоих Джойана. Делая то, что всегда делали женщины. Оправдывала, выгораживала, защищала неведомо перед кем тех, кто снова между женщиной и долгом выбрал долг.
Конечно, князь диллайн не виноват. Он ведь одержим. Нельзя людям создавать богов, нельзя касаться запредельного грязными руками, замахиваться на непостижимое человечьим умом. В этом мире столько загадок и тайн, он весь точно волшебная головоломка – на сотни тысячелетий хватит собирать. Каждая былинка – совершенное чудо, в любой капле заключен океан. Жизнь везде, жизнь во всем, и не нужны волшебства и чары, надо просто жить.
Диллайн сотворила Золотая Луна Дилах для познания, для того, чтобы дети ее докопались до сути сущего – как устроена травинка, почему птицы летают, а рыбы плавают, отчего гром гремит, откуда приходят сны и куда потом уходят. А они взяли и создали пожирающее души чудище – Предвечного и назвали его богом. Нет, шуриа не понять диллайн, никогда не понять. Шуриа видят незримое, для них все вокруг живо и одушевлено, для шуриа нет другой жизни, кроме той, что вокруг и везде и всегда. Даже в пароходных дорогах и устрашающих машинах, которые будут по ним ходить, рано или поздно вызреет свой особый дух – огненный, стремительный, неутомимый. И если люди придумают когда-нибудь летающие машины – в них станет жить крылатая душа, поднимающая к облакам и жаждущая полета...
Нет преступления хуже, чем погубить живую душу. Поэтому диллайн прокляты. Их одержимость – такое же проклятье, да они и сами это знают. Что бы там ни болтали досужие языки, как бы ни судили Джойану за двоемужество, но проклятье всегда тянется к проклятью, и узы эти порой крепче даже тех, которыми привязаны к тверди земной три луны вместе взятые.
Джона нашла слова защиты и оправдания, но... она же шуриа, значит, затаила обиду и на вечные времена запомнила эти два паровоза.
И Вилдайр тоже хорош! Выждал, высидел, добился своего – для себя и для своего народа. И он прав, тысячу раз прав. Он двадцать лет рисковал доверием и уважением своей Стаи. Ради «змеиной» женщины! Каково?! Кому-то, может, и польстила бы такая привязанность со стороны Священного Князя, но только не шурианке. Ему она тоже не забудет... и уговор, и цинизм, и, конечно, паровозы.
Теперь Джойану из рода Ияри от поездки в Файрист удержать могла лишь смерть. Но даже если недавний убийца вернется и не промахнется, то душа княгини Шанты запросто оседлает волну и домчится к другому берегу Опасного моря, чтобы благословить своего первенца. Это раз. И чтобы спасти его отца – это два. Не ради него, нет, но ради Идгарда. Каким образом – уже отдельный вопрос, но если Грэйн сумела откупить у Локки-Дилах Джэйффа, то почему бы Джойане не сделать что-то подобное для Аластара? Зачем тогда дана людям любовь, если не для спасения их души?
Ничего тут не поделать, Мать Шиларджи вложила в тщедушное тело янамарской графини непоседливый дух, которому нет и не будет покоя. Слишком много всего в жизни Джоны – мужчин, сыновей, друзей, врагов, домов, дорог, – чтобы иметь право на умиротворение. Кому дано, с того и спросится.
А еще шуриа попытается найти себе новый дом. Там, где когда-то было так хорошо и счастливо, где в холмах бродит дух Элишвы, благославляя виноградную лозу, где в реке Наме живет семейство шустрых выдр, где с одного бешеного ролфи, на беду свою полюбившего шурианку, начался род Янамари. Вдруг там Джона сумеет найти покой? Не факт, конечно, но вдруг?
Появление Джэйффа разрядило обстановку в гостиной.
«Уф! Ну, теперь точно не подерутся», – вздохнула Джона и осторожно, на цыпочках прокралась обратно в спальню – изображать болящую. Дверь, правда, закрыла на засов изнутри. От греха, так сказать, подальше. Потому что Элир, как и положено шуриа, внес в суровый разговор союзников-соперников толику бесшабашности, а следовательно, мужчин потянуло на питейные подвиги и разговоры «про баб». И в этом вопросе все они, и князья, и головорезы, единодушны: «Все зло от вертихвосток!» Застучали по несчастному столику серебряные кружки, задрожали стены от хохота, вызванного солеными шуточками. Сюртуки, бриджи, белоснежные галстуки, лощеные цилиндры и лайковые перчатки – это не настоящее, наносное, тончайшая паутинка цивилизации. В гостиной Джоны всю ночь кутили сыновья Трех Лун в их натуральном естестве: клыкастый варвар – волчий вожак, хладнокровный ночной хищник – капитан фрегата и жестокий убийца – последний воин Рилинды. Пили в три горла, горланили песни, играли в кости, ругались на всех языках, хвастались воинской удачей и женщинами.
А Джона-то считала, будто это у ролфи жуткие песни. Глупенькая маленькая змейка. От древних шурианских частушек кровь в жилах стынет, а уж про рулады диллайн и вспоминать не хочется, до того они дикие.
Но пела вместе с охмелевшими мужчинами древняя Шанта, аплодировал ей прибой, а корабли на рейде приплясывали в такт. Отчего ж не повеселиться, когда повод есть?
Джэйфф Элир
Шхуна с банальнейшим именем «Быстрая» тем не менее вполне соответствовала названию и отличалась, на дилетантский взгляд Джэйффа, прекрасными мореходными качествами. То бишь, мчалась на юг сквозь непогоду с огромной скоростью в тучах брызг. Капитан Смир попытался объяснить шурианскому стрелку что-то про способствующие этому предохранители бакштагов, брасов и вант, про бегучий такелаж и остальные сложные штуковины из веревок, палок и парусины, но лекция его успеха не имела. Джэйфф постарался сдержать зевок, но глаза у него стали мутно-синие, сонные-сонные.
Час от часу крепчавший осенний ветер нес с собой дождь, который время от времени превращался в мокрый снег, а так как дул он против волнения, то «Быструю» трясло и швыряло немилосердно. Шхуна врезалась в серо-коричневые волны, палуба ее тут же заливалась водой, а матросы могли передвигаться, лишь держась за спасательные леера. В сыром и темном уголке твиндека Джэйффу ничего не оставалось делать, только спать, завернувшись в одеяло с головой. И видеть во сне дух «Быстрой», говорить с ним и слушать бесконечные истории о морских походах, коих за полвека службы накопилось превеликое множество. По крайней мере, сказки шхуны оказались гораздо интереснее монотонных капитанских пояснений. Прямое или косое парусное вооружение – какая разница? Можно, конечно, сравнивать стати знакомых женщин – у какой коса длиннее или груди больше, но отчего-то же красота одной притягивает взгляд, а прелесть другой оставляет равнодушным.
Люди довольно редко дают вещам имена, но корабли – исключение. У каждого собственное и неповторимое имя, как у человека. И судьба тоже своя. Столько пота и крови льется на палубу, столько жизней связаны воедино тяготами плавания, что не стоит дивиться тому, как быстро корабль обретает душу – живую и настоящую.
Это как... заночевать в постели рядом с чужой возлюбленной. Есть такие вот щедрые во всех отношениях женщины – приветит, накормит, выслушает и спать положит, и ничего взамен не попросит. Видит же, что сердце отдано другой. А сердце Джэйффа Элира осталось у «Верности Морайг». Это если говорить о кораблях. А если о женщинах, то... все равно у нее же.
«Дурачок,– утробно проворковала «Быстрая». – Мне ли соперничать? Спи лучше. Спи уже».
Шторм бушевал два дня и три ночи, море пробовало шхуну на зубок, а на третий день, когда до идберранских берегов оставалось рукой подать, Джэйффа разбудил вой боцманской дудки и команда «Свистать всех наверх». А чтобы шуриа не задавал глупых вопросов, его, сделавшего попытку выбраться из подвесной койки, приложило об переборку. Раз и еще раз! Локтями, коленями, ребрами! Джэйффа швыряло, словно игральную кость в стакане. Трещала обшивка, откуда-то сверху лились потоки ледяной воды, орали обезумевшие от страха люди.
«Спасайся, хозяин Джэйфф! Спасайся!»– вопила винтовка.
Что-то оглушительно затрещало. «Быстрая» болезненно содрогнулась всем корпусом. Это рухнула мачта. Элир ослеп и оглох от вопля корабля: «Погибаю! Беги прочь, сын Шиларджи! Спасайся!»
Легко сказать! Кораблекрушение – это не самое спокойное мероприятие. Тут поди разберись, куда бежать и где искать выход. На шуриа места живого не осталось, пока он кое-как по скользким трапам сумел вскарабкаться на верхнюю палубу, через которую перекатывались волны. Комингсы вокруг люков уже не спасали, а сломанная грот-мачта утягивала корабль в пучину. Но пока матросы рубили ванты, печальная судьба постигла фок-мачту.
Не надо быть моряком, чтобы понимать – тонущий корабль утянет за собой всех, поэтому Джэйфф, недолго думая, схватил бочку и прыгнул за борт.
«Ну что, зятек, сдюжишь в холодной водице?» – ядовито поинтересовалась грозная Хела басовитым рокотом бури.
– Главное – яйца не отм-морозить, остальное – п-пустяки, – промычал Элир.
Шутки шутить у него не было ни сил, ни желания. Назвавшись однажды мужем дочери Морайг, он искушал суровую богиню и саму судьбу. Сказано же, держи язык за зубами, тогда и самое дорогое мужское целее будет. С другой стороны, пальцы, сомкнувшиеся на веревке, которой обвязана спасительная бочка, теперь и клещами не разжать – так свело от холода. Сквозь слипшиеся ресницы шуриа видел, как уходит под воду «Быстрая» и душа ее сливается с духом моря.
«Смотри, зятек, смотри. Не забывай!»– ухмыльнулась Хела невесело и всплеснула огромными волнами-руками, отпуская на волю души погибших моряков, совсем не похожих на птиц. Разве лишь издали, лишь потому, что летучи, да через соленую пелену.
«Куда они теперь?»
«Экий ты любопытный! Почем мне знать, зятек? Я даже не ведаю, удержишься ты на бочке аль потонешь».
Вот и Джэйфф не знал, но очень надеялся на свою странную жутковатую удачу, а еще ему очень хотелось жить. Шуриа, они все – большие жизнелюбы, знаете ли. И даже когда сознание покинуло Элира, руки его не разжались и спасительницу-бочку не выпустили.
Пробуждение на пустынном берегу тоже сложно было назвать приятным, зато мокрая заскорузлая одежда, разбитое в кровь лицо, опухшие руки и ноги быстро напомнили шуриа, что он уцелел. Если тебе больно, значит, ты жив – самый верный признак.
Он некоторое время лежал недвижимо, прислушиваясь к чаячьим воплям и шелесту прибоя. Сомнений никаких – это Джезим.
Час от часу крепчавший осенний ветер нес с собой дождь, который время от времени превращался в мокрый снег, а так как дул он против волнения, то «Быструю» трясло и швыряло немилосердно. Шхуна врезалась в серо-коричневые волны, палуба ее тут же заливалась водой, а матросы могли передвигаться, лишь держась за спасательные леера. В сыром и темном уголке твиндека Джэйффу ничего не оставалось делать, только спать, завернувшись в одеяло с головой. И видеть во сне дух «Быстрой», говорить с ним и слушать бесконечные истории о морских походах, коих за полвека службы накопилось превеликое множество. По крайней мере, сказки шхуны оказались гораздо интереснее монотонных капитанских пояснений. Прямое или косое парусное вооружение – какая разница? Можно, конечно, сравнивать стати знакомых женщин – у какой коса длиннее или груди больше, но отчего-то же красота одной притягивает взгляд, а прелесть другой оставляет равнодушным.
Люди довольно редко дают вещам имена, но корабли – исключение. У каждого собственное и неповторимое имя, как у человека. И судьба тоже своя. Столько пота и крови льется на палубу, столько жизней связаны воедино тяготами плавания, что не стоит дивиться тому, как быстро корабль обретает душу – живую и настоящую.
Это как... заночевать в постели рядом с чужой возлюбленной. Есть такие вот щедрые во всех отношениях женщины – приветит, накормит, выслушает и спать положит, и ничего взамен не попросит. Видит же, что сердце отдано другой. А сердце Джэйффа Элира осталось у «Верности Морайг». Это если говорить о кораблях. А если о женщинах, то... все равно у нее же.
«Дурачок,– утробно проворковала «Быстрая». – Мне ли соперничать? Спи лучше. Спи уже».
Шторм бушевал два дня и три ночи, море пробовало шхуну на зубок, а на третий день, когда до идберранских берегов оставалось рукой подать, Джэйффа разбудил вой боцманской дудки и команда «Свистать всех наверх». А чтобы шуриа не задавал глупых вопросов, его, сделавшего попытку выбраться из подвесной койки, приложило об переборку. Раз и еще раз! Локтями, коленями, ребрами! Джэйффа швыряло, словно игральную кость в стакане. Трещала обшивка, откуда-то сверху лились потоки ледяной воды, орали обезумевшие от страха люди.
«Спасайся, хозяин Джэйфф! Спасайся!»– вопила винтовка.
Что-то оглушительно затрещало. «Быстрая» болезненно содрогнулась всем корпусом. Это рухнула мачта. Элир ослеп и оглох от вопля корабля: «Погибаю! Беги прочь, сын Шиларджи! Спасайся!»
Легко сказать! Кораблекрушение – это не самое спокойное мероприятие. Тут поди разберись, куда бежать и где искать выход. На шуриа места живого не осталось, пока он кое-как по скользким трапам сумел вскарабкаться на верхнюю палубу, через которую перекатывались волны. Комингсы вокруг люков уже не спасали, а сломанная грот-мачта утягивала корабль в пучину. Но пока матросы рубили ванты, печальная судьба постигла фок-мачту.
Не надо быть моряком, чтобы понимать – тонущий корабль утянет за собой всех, поэтому Джэйфф, недолго думая, схватил бочку и прыгнул за борт.
«Ну что, зятек, сдюжишь в холодной водице?» – ядовито поинтересовалась грозная Хела басовитым рокотом бури.
– Главное – яйца не отм-морозить, остальное – п-пустяки, – промычал Элир.
Шутки шутить у него не было ни сил, ни желания. Назвавшись однажды мужем дочери Морайг, он искушал суровую богиню и саму судьбу. Сказано же, держи язык за зубами, тогда и самое дорогое мужское целее будет. С другой стороны, пальцы, сомкнувшиеся на веревке, которой обвязана спасительная бочка, теперь и клещами не разжать – так свело от холода. Сквозь слипшиеся ресницы шуриа видел, как уходит под воду «Быстрая» и душа ее сливается с духом моря.
«Смотри, зятек, смотри. Не забывай!»– ухмыльнулась Хела невесело и всплеснула огромными волнами-руками, отпуская на волю души погибших моряков, совсем не похожих на птиц. Разве лишь издали, лишь потому, что летучи, да через соленую пелену.
«Куда они теперь?»
«Экий ты любопытный! Почем мне знать, зятек? Я даже не ведаю, удержишься ты на бочке аль потонешь».
Вот и Джэйфф не знал, но очень надеялся на свою странную жутковатую удачу, а еще ему очень хотелось жить. Шуриа, они все – большие жизнелюбы, знаете ли. И даже когда сознание покинуло Элира, руки его не разжались и спасительницу-бочку не выпустили.
Пробуждение на пустынном берегу тоже сложно было назвать приятным, зато мокрая заскорузлая одежда, разбитое в кровь лицо, опухшие руки и ноги быстро напомнили шуриа, что он уцелел. Если тебе больно, значит, ты жив – самый верный признак.
Он некоторое время лежал недвижимо, прислушиваясь к чаячьим воплям и шелесту прибоя. Сомнений никаких – это Джезим.