Страница:
Два дня Копейкина мужественно толкала в себя совершенно безвкусные овощи, глотала рис, больше походивший на вату, и запивала все это великолепие зеленым чаем без сахара. На подобной диете долго не просидишь, поэтому, прежде чем свернуть вправо, Катарина притормозила у палатки и купила себе шоколадный батончик и сдобную булку.
Ровно в восемь Ката вышла из «Фиата», бросила ключи в сумочку и потопала по темной дороге. Перед особняком она выудила из кармана сотовый. Машка ответила после двенадцатого гудка:
– Кат, извини, я сегодня вся в мыле.
– Надеюсь, не от гнома убегала?
– Иронизируй, иронизируй, посмотрю, как запоешь, когда его страшную морду увидишь.
– Ладно, не злись. Кто тебя там погоняет?
– Сегодня исполнилось бы тридцать семь лет старшему сыну Виолетты, с утра у плиты торчу. Хозяева только за стол сели, теперь и я немного передохну.
– Получается, в доме много народу? – Катарина была несколько разочарована.
– Да какой там народ, я тебя умоляю. Виолетта с невестками и Павел Евгеньевич Суриков приехал, вот тебе и вся тусовка.
– Кто такой Павел?
– Слушай, ты, может, и богатенькая у нас, а у меня, между прочим, деньги с сотового снимают, поэтому все вопросы задашь, когда нарисуешься в кухне.
Не став в тысячный раз напоминать Гуровой, что звонок исходил от Катарины, а значит, и платит исключительно она, Копейкина получила инструктаж, как добраться до нужного особняка.
Минут десять спустя она остановилась у высоких ворот, достала сотовый и нажала на кнопку автодозвона.
Мария открыла калитку, когда Катка начала коченеть от холода.
– Я смотрю, ты не торопишься, у меня зуб на зуб не попадает.
– А кто мешал потеплее одеться? Или ты теперь берешь пример с Розалии и руководствуешься принципом – главное не удобно, а модно?
Копейкина промолчала. Желая поскорее оказаться в теплом помещении и припасть к чашечке ароматного кофе, она засеменила к дому, вздрагивая от малейшего шороха.
– Катка, да это собака соседская надрывается, не обращай внимания. Она у них лает целыми днями. А иногда и ночью раcтявкается – ни заснуть, ни отдохнуть.
Обойдя дом, Маша остановилась у металлической двери и приложила палец к губам:
– Черный ход. Хозяева им практически не пользуются. Он для прислуги, то бишь для меня.
– Открывай уже, сил нет на морозе торчать.
Пропустив Копейкину в темный предбанник, Мария захихикала:
– Из тебя ловец привидений, как из меня дрессировщица тигров. Ты вся дрожишь.
– Во-первых, дрожу я не от страха, а от холода, а во-вторых, о каких привидениях идет речь?
– Ну гномы, какая разница. Одним словом – чертовщина.
Из предбанника они прошли по узенькому коридорчику, свернули направо и уперлись в дверь кухни.
– Проходь в мою обитель, – шептала Гурова.
– Маш, почему шепотом? Думаешь, в таких хоромах кто-нибудь услышит твой голос?
– На всякий пожарный нужно подстраховаться, вдруг...
Чуть выше выключателя загорелся красный огонек и раздался резкий гудок.
Копейкина вздрогнула. Машка сложилась пополам от хохота.
– Успокойся, это сигнал от Виолетты Сигизмундовны. Пора подавать жаркое. У них весь дом электроникой напичкан, прикинь, такая же фигулька есть в домике для прислуги. Иногда Виолетта часов в пять утра по ошибке нажимает не на ту кнопку, а я в ужасе несусь в дом. У нее пульт есть, там этих кнопок – видимо-невидимо. С его помощью она может открывать и закрывать окна, двери, включать свет, связаться со мной. Хотя... в основном она использует пульт для связи с моей персоной.
Подхватив поднос с едой, Гурова метнулась к выходу.
– Кат, похозяйничай тут. Чай, кофе, сахар во втором шкафчике, чайник горячий, я быстро.
Оставшись в одиночестве, Копейкина осмотрела кухню. Да, что ни говори, а ее скромный коттеджик в сравнении с особняком Горбачевой – маленький карточный домик. Одна кухня чего стоит. Помещение площадью не меньше сорока квадратных метров напоминало мини-стадион.
Бросив в чашку щепотку заварки, Катарина потянулась к чайнику, как вдруг глаз наткнулся на шикарный торт на столе. Желудок предательски сжался, в глазах потемнело. Борясь со жгучим желанием наброситься на кондитерское изделие, Катарина отвернулась. Лучше не видеть. Как говорится: чего глаза не видят, о том сердце не страдает.
Примостившись на стуле, она потягивала чаек, изредка бросая быстрые взгляды на тортик.
В кухне появилась Мария с пустым подносом. Лицо ее было бледным, словно полотно. Грохнувшись на диван, Гурова прогудела:
– Начинается.
– Что начинается?
– Мои глюки.
Катарина поднялась.
– Опять гном?
– Нет. У Верки волосы русые, – едва слышно проговорила Мария.
– Не понимаю.
– Она брюнетка! И полчаса назад, когда я была в столовой, волосы Веруни были темные, а сейчас... Кат, они русые, понимаешь? Все! Приехали, я точно сбрендила. Меня ожидает ужасная старость в специализированной клинике для душевнобольных.
– Не ерунди. Как можно взглянуть на родственничков Виолетты, оставаясь при этом незамеченными?
– Пройти в гостиную; если встать за кадку с монстерой, отлично просматривается столовая.
– Тогда в путь.
– Может, не надо?
– Кончай хандрить, клади поднос и дуем в бой.
На трясущихся ногах Маша топала впереди, то и дело оборачиваясь назад.
Шикарная гостиная Катку уже не удивила. Если кухня имела площадь средней двушки, то что уж говорить о стопятидесятиметровом главном помещении. Минуя кожаные кресла, Мария ткнула пальцем в дверной проем.
Из столовой доносились голоса. Катарина быстро спряталась за массивной кадкой с раскидистым растением. Гурова последовала ее примеру.
За столом сидели четыре человека. Во главе хозяйка – хрупкая ухоженная женщина, слева от нее пухленькая брюнетка с раскосыми глазами – Анастасия, справа русая худышка – Вера, а напротив Горбачевой восседал средних лет господин с добродушным лицом и шапкой каштановых волос, которые кое-где были тронуты сединой.
Определить, в каком году появилась на свет Виолетта Сигизмундовна, оказалось делом весьма затруднительным. Гладкое, слегка бледное лицо явно не единожды было подвергнуто косметическим процедурам. Пухлые губы, большие глаза, длинные, пепельного цвета локоны спадали на худенькие плечики. Определенно, Виолетта дама вне времени. Подобной особе могло быть как сорок, так и семьдесят, но если учитывать, что старшему сыну сегодня стукнуло бы тридцать семь, значит, Горбачевой за шестьдесят.
Пухленькая Анастасия, которая, как показалось Катке, вела себя излишне надменно, смотрела прямо перед собой, а вот вертлявая Вера не переставала тараторить и явно досаждала свекрови.
В какой-то момент Виолетта не выдержала:
– Вера, сколько можно болтать? Ты способна хотя бы на минуту замолчать? Не забывай, сегодня не праздник, будь любезна, следи за речью.
– Извините, Виолетта. – Вера опустила голову.
Павел Евгеньевич наполнил рюмки дам водкой. Настя встала. Встретившись глазами со свекровью, женщина хрипло произнесла:
– Виолетта, я верю, что мой муж... ваш сын сейчас в лучшем из миров. Земля ему пухом. – Она залпом осушила рюмку и, поморщившись, села на место.
– Маш, Павел друг семьи?
– Ага. Я только точно не знаю, с кем он больше дружил. То ли с покойным супругом Виолетты, то ли с ней.
Катарина намеревалась задать вопрос касательно Веры, но в этот момент произошло нечто из ряда вон выходящее.
В столовую с другого входа влетел... гном. Копейкина едва не завизжала. Это была не галлюцинация, не видение и даже не белая горячка – она действительно увидела гнома. Маленький человечек, чей рост едва дотягивал до метровой отметки, один в один напоминал Леприкона. Облаченный в темно-синие шорты и коричневую рубашку, он постоянно поправлял шляпу-колпак со звенящими колокольчиками. Бледно-зеленое лицо уродца вызывало отвращение. В какой-то момент Катарина решила, что это не настоящее лицо коротышки, а всего лишь пугающая маска.
Гном начал вытворять совершенно невообразимые вещи. Сначала он подбежал к Виолетте, покачал головой, а затем, схватив у нее из тарелки кусочек красного перца, принялся нарезать круги вокруг стола. Остановившись рядом с Верой, уродец стукнул кулачком по столешнице, а приблизившись к Насте, дернул ее за прядь волос.
Сумасшествие длилось не более двух минут. После чего гном, эльф или кем он там приходится, исчез так же внезапно, как и появился.
Но самое ужасное, что никто – никто! – из присутствующих в столовой даже бровью не повел во время хулиганства маленького человечка. Создавалось впечатление, что они его не видели. Иначе как объяснить их поведение? Например, Веруня начала рассказывать сплетни про звезд, вычитанные из Интернета, Настя тихо переговаривалась со свекровью, а Павел Евгеньевич в очередной раз разлил сорокоградусную.
Толкнув Катку в бок, Мария пролепетала:
– Ты видела?
– Да.
– И как?
– Сейчас грохнусь в обморок.
– Не вздумай, если нас засекут, мне несдобровать. Пошли в кухню.
– Не могу.
– Почему?
– Ноги к полу приросли.
– Катка, не прикалывайся.
– Но я правда не могу пошевелиться.
Взяв Копейкину под руку, Машка поспешила покинуть гостиную.
Расположившись в кухне, Гурова на всякий пожарный закрыла дверь на щеколду, плюс приперла ее стулом.
– От греха подальше.
Катарина взглянула на торт, но чувство голода испарилось, как с белых яблонь дым. Оно и понятно, кому захочется думать о еде, когда ты только что стал свидетелем абракадабры.
– Седьмой раз, – вещала Машка, – седьмой раз я вижу гнома. Слава богу, ты тоже его заметила, но они... Катка, почему они не реагировали?
– Интересный вопрос, кто бы дал ответ? Кстати, обратила внимание на родимое пятно на руке гнома?
– Смеешься? Меня его лицо загипнотизировало.
Раздался знакомый сигнал. Машка вскочила.
– Пора убирать со стола и нести чай.
Пока Мария следовала по маршруту кухня – столовая – кухня, Копейкина пребывала в глубокой задумчивости. Как же ей хотелось предстать пред Виолеттой и спросить: «Неужели вы не видели гнома?»
Ну не может такого быть. Не может!
Гурова поставила грязную посуду на стол, и в ту же секунду из глубины дома послышалось гудение.
– У-у-у-у-у... – выл неизвестный.
После пятого завывания уши заложило от пронзительного визга.
– Это что-то новенькое, – пищала Машка. – Раньше только гул был.
– У-у-у... – послышалось совсем близко.
Пораженные и испуганные, они не услышали быстрых шагов Виолетты Сигизмундовны.
Горбачева ворвалась на кухню подобно урагану. Мария ойкнула, а Катка вовремя спряталась за занавеску.
– Маша, к чаю принесите крекеры, торт не нужен.
– Кхм... гм... а...
– Девочки боятся испортить фигуры. Да и мне наедаться на ночь ни к чему.
Гул нарастал. Казалось, теперь он приближается к кухне.
Ни один мускул не дрогнул на лице Горбачевой. Женщина стояла в пятидесяти сантиметрах от спрятавшейся Копейкиной и продолжала говорить:
– Мы уже обсуждали с вами меню на предстоящую неделю?
– Д-да, Виолетта Сигизмундовна.
– У-у-у-у... – слышалось повсюду.
– Отлично. Теперь займитесь чаем.
Горбачева удалилась. Катка мотала головой.
– Кат, что здесь происходит?
– В особняк не мешало бы позвать священника.
– Уйду, честное слово, уйду с этой работы. Свое здоровье дороже всяких денег.
Неимоверным усилием воли Гурова заставила себя покинуть стены кухни.
Мистика продолжалась. Не успела Катарина перевести дух от заглохшего воя, как взъерошенная Машка с порога проорала:
– Катка, теперь Верка рыжая, Настька седая, а Павел Евгеньевич вообще лысый.
Копейкина покачнулась:
– Как лысый?
– Так. Иди посмотри.
Путь до кадки с монстерой Катарина запомнит на всю оставшуюся жизнь. Это было нечто. Атмосфера накалилась до предела.
Увидев рыжую Веруню, Копейкина закрыла рот рукой.
– Святые угодники, – причитала Машка. – Гном снова вернулся.
Мерзкий карлик сидел на стуле у окна. Он болтал своими полными ножками и ловко подергивал пальцами рук.
Мария не выдержала. Бросившись на кухню, она разрыдалась.
– Не могу! Не могу больше так. Мне страшно.
– Машут, мы обязательно выясним, что здесь происходит, но понадобится время.
– Не хочу ничего выяснять, завтра же переговорю с Виолеттой и скажу о своем уходе. Ноги моей не будет в этом чертовом доме.
– Так нельзя. На твое место нужно найти человека, а такие дела с кондачка не решаются.
– Предлагаешь мне и дальше потихоньку сходить с ума?
– Предлагаю рассуждать разумно. Давай разложим все по полочкам.
– Охотно бы разложила, если бы знала, как именно.
– Первое – карлик не плод нашей фантазии, он настоящий. Я пока не пойму, почему они отправляют его в полный игнор, но факт остается фактом – гном реальный. Идем дальше. Если он сидит в столовой, значит, ему каким-то образом удается беспрепятственно входить в особняк.
– А может, он отсюда не выходит?
– Маловероятно. Слушай, а кухню ты на ночь закрываешь?
– Здрасте, приехали, а если кому захочется соку или молочка выпить, как они, по-твоему, сюда попадут? Меня будить станут? Нет, кухня открыта. И если урод живет в доме, он запросто может ночью продукты тырить.
– Они разве пропадают?
– А я знаю, кто их хавает ночами? Может, Настька желудок набивает, а может, и он.
– Давай поступим следующим образом: завтра предупреждаешь Горбачеву, что отработаешь две недели и сматываешь удочки, только ни слова об увиденном. Скажи, что вынуждена от них уйти по состоянию здоровья. Наверное, ты права, легче забыть эту историю, чем копаться в чертовщине.
Через час, когда Мария принесла из столовой чашки, Катарина неожиданно спросила:
– Во сколько обычно домочадцы ложатся спать?
– Понятия не имею. Вроде Виолетта отправляется на боковую не позже одиннадцати, а Настя с Веркой могут полночи бодрствовать.
– Павел уехал?
– Только что. Кат, а давай ты сегодня останешься у меня с ночевкой, а? Ты не думай, у меня огромная кровать и туалет с ванной имеется. Домик для прислуги напоминает гостиничный номер люкс. Даже кухонька маленькая есть.
– Остаться не останусь, но до полуночи просижу точно.
– В смысле?
– Мне необходимо пробраться в столовую в полночь.
Гурову затрясло.
– Зачем?
– Узнаешь.
– Мне с тобой топать?
– Разумеется.
– Нет, не пойду.
– Значит, когда я бросаю все дела и мчусь к тебе на помощь – это нормально, а как сама прошу – ты в кусты?
– Объясни толком, для чего нам в столовую переться, да еще в полночь?
– Карлик сидел на стуле, и, по-моему, у него от колпака оторвался колокольчик. Он не заметил.
– Наверняка другие заметили, – лепетала Машка, которой ох как не улыбался ночной поход по темному особняку. – У Верки глаз как у орла, любую мелочь замечает. Уверена, колокольчик...
– Как у орла, говоришь? Неувязочка, подружка. Раз она в упор не видела самого гнома, то каким образом заметит крошечный колокольчик на полу?
Гурова сникла. Перемыв посуду, Мария кивнула в сторону коридорчика:
– Пошли ко мне, на сегодня я свои обязанности выполнила.
В комнатушке Марии подруги сканировали друг друга взглядом, не решаясь начать разговор. У каждой на душе остался неприятный осадок. В гнетущей тишине тиканье настенных часов казалось боем курантов. Наконец Машка промямлила:
– Без четверти. Ты еще не отказалась от идеи вернуться в особняк?
– Да будет тебе известно, Катарина Копейкина никогда не останавливается на полпути.
Подавив тяжелый вздох, Гурова умолкла.
В полночь они вышли на улицу. Снежок запорошил плиточные дорожки, и у Катки родилась новая идея.
– Машунь, остановись.
– Слава богу, передумала.
– Стой здесь, я сейчас.
– Ты куда?
– Не ори.
Копейкина понеслась к главному входу. Тусклый свет фонарей освещал дорогу от крыльца до ворот. Превратившись в один большой глаз, Катарина, опустив голову вниз, дотопала до калитки.
К Гуровой она приблизилась, не переставая цокать языком.
– Катка, я тебя убью!
– Все не так уж и мистично, Машутка. Следы нашего таинственного гнома-невидимки отчетливо проглядываются на заснеженной дорожке. Скажу больше – он покинул особняк Горбачевой.
– Да ну?
– Иди сама проверь. Маленькие ножки чапали к воротам совсем недавно – следы свежие.
– То есть...
– То есть дело пахнет керосином.
Бормоча под нос, Ката на цыпочках прошла по коридору, пересекла гостиную и впорхнула в столовую. Стараясь не создавать лишнего шума, она направилась к окну.
Серебристый колокольчик, размером чуть меньше металлического рубля, покоился возле ножки стула.
– Что и требовалось доказать.
Отправив находку в карман, Катка подмигнула Гуровой.
– Я не понимаю, зачем тебе колокольчик?
– Это улика, Машка, улика, неужели не просекла?
– Улика? Ой, сказывается твоя страсть к детективам. Улики собирают, когда происходит убийство или ограбление, а здесь...
– И тем не менее звенящую штуковину я сохраню.
– Мы можем вернуться ко мне?
– Сначала проводи меня до калитки, а потом выпей горячего какао и на боковую.
– Ага, ща-а-ас, прям легла, сказала раз-два-три и отключилась. Теперь всю ночь трястись буду.
– Прими успокоительное.
– А ты все-таки что-то замышляешь. Я тебя отлично знаю, Катка. Колись, какие мыслишки бродят в твоей голове?
– Никаких! Абсолютно никаких.
По дороге домой Катарина судорожно соображала, как поступить? Забыть историю с коварным гномом или же...
Внутренний голос склонялся к версии «или же».
– В конце концов, что здесь расследовать? Машка сменит место работы, со временем память сотрет все воспоминания о доме с причудами, и она заживет весело и счастливо.
Озвучив данную фразу, Копейкина коснулась правого кармана.
– А колокольчик я сохраню.
Знаменитая копейкинская интуиция подсказывала – серебристый аксессуар может пригодиться. Зачем и почему, она умолчала.
ГЛАВА 3
Ровно в восемь Ката вышла из «Фиата», бросила ключи в сумочку и потопала по темной дороге. Перед особняком она выудила из кармана сотовый. Машка ответила после двенадцатого гудка:
– Кат, извини, я сегодня вся в мыле.
– Надеюсь, не от гнома убегала?
– Иронизируй, иронизируй, посмотрю, как запоешь, когда его страшную морду увидишь.
– Ладно, не злись. Кто тебя там погоняет?
– Сегодня исполнилось бы тридцать семь лет старшему сыну Виолетты, с утра у плиты торчу. Хозяева только за стол сели, теперь и я немного передохну.
– Получается, в доме много народу? – Катарина была несколько разочарована.
– Да какой там народ, я тебя умоляю. Виолетта с невестками и Павел Евгеньевич Суриков приехал, вот тебе и вся тусовка.
– Кто такой Павел?
– Слушай, ты, может, и богатенькая у нас, а у меня, между прочим, деньги с сотового снимают, поэтому все вопросы задашь, когда нарисуешься в кухне.
Не став в тысячный раз напоминать Гуровой, что звонок исходил от Катарины, а значит, и платит исключительно она, Копейкина получила инструктаж, как добраться до нужного особняка.
Минут десять спустя она остановилась у высоких ворот, достала сотовый и нажала на кнопку автодозвона.
Мария открыла калитку, когда Катка начала коченеть от холода.
– Я смотрю, ты не торопишься, у меня зуб на зуб не попадает.
– А кто мешал потеплее одеться? Или ты теперь берешь пример с Розалии и руководствуешься принципом – главное не удобно, а модно?
Копейкина промолчала. Желая поскорее оказаться в теплом помещении и припасть к чашечке ароматного кофе, она засеменила к дому, вздрагивая от малейшего шороха.
– Катка, да это собака соседская надрывается, не обращай внимания. Она у них лает целыми днями. А иногда и ночью раcтявкается – ни заснуть, ни отдохнуть.
Обойдя дом, Маша остановилась у металлической двери и приложила палец к губам:
– Черный ход. Хозяева им практически не пользуются. Он для прислуги, то бишь для меня.
– Открывай уже, сил нет на морозе торчать.
Пропустив Копейкину в темный предбанник, Мария захихикала:
– Из тебя ловец привидений, как из меня дрессировщица тигров. Ты вся дрожишь.
– Во-первых, дрожу я не от страха, а от холода, а во-вторых, о каких привидениях идет речь?
– Ну гномы, какая разница. Одним словом – чертовщина.
Из предбанника они прошли по узенькому коридорчику, свернули направо и уперлись в дверь кухни.
– Проходь в мою обитель, – шептала Гурова.
– Маш, почему шепотом? Думаешь, в таких хоромах кто-нибудь услышит твой голос?
– На всякий пожарный нужно подстраховаться, вдруг...
Чуть выше выключателя загорелся красный огонек и раздался резкий гудок.
Копейкина вздрогнула. Машка сложилась пополам от хохота.
– Успокойся, это сигнал от Виолетты Сигизмундовны. Пора подавать жаркое. У них весь дом электроникой напичкан, прикинь, такая же фигулька есть в домике для прислуги. Иногда Виолетта часов в пять утра по ошибке нажимает не на ту кнопку, а я в ужасе несусь в дом. У нее пульт есть, там этих кнопок – видимо-невидимо. С его помощью она может открывать и закрывать окна, двери, включать свет, связаться со мной. Хотя... в основном она использует пульт для связи с моей персоной.
Подхватив поднос с едой, Гурова метнулась к выходу.
– Кат, похозяйничай тут. Чай, кофе, сахар во втором шкафчике, чайник горячий, я быстро.
Оставшись в одиночестве, Копейкина осмотрела кухню. Да, что ни говори, а ее скромный коттеджик в сравнении с особняком Горбачевой – маленький карточный домик. Одна кухня чего стоит. Помещение площадью не меньше сорока квадратных метров напоминало мини-стадион.
Бросив в чашку щепотку заварки, Катарина потянулась к чайнику, как вдруг глаз наткнулся на шикарный торт на столе. Желудок предательски сжался, в глазах потемнело. Борясь со жгучим желанием наброситься на кондитерское изделие, Катарина отвернулась. Лучше не видеть. Как говорится: чего глаза не видят, о том сердце не страдает.
Примостившись на стуле, она потягивала чаек, изредка бросая быстрые взгляды на тортик.
В кухне появилась Мария с пустым подносом. Лицо ее было бледным, словно полотно. Грохнувшись на диван, Гурова прогудела:
– Начинается.
– Что начинается?
– Мои глюки.
Катарина поднялась.
– Опять гном?
– Нет. У Верки волосы русые, – едва слышно проговорила Мария.
– Не понимаю.
– Она брюнетка! И полчаса назад, когда я была в столовой, волосы Веруни были темные, а сейчас... Кат, они русые, понимаешь? Все! Приехали, я точно сбрендила. Меня ожидает ужасная старость в специализированной клинике для душевнобольных.
– Не ерунди. Как можно взглянуть на родственничков Виолетты, оставаясь при этом незамеченными?
– Пройти в гостиную; если встать за кадку с монстерой, отлично просматривается столовая.
– Тогда в путь.
– Может, не надо?
– Кончай хандрить, клади поднос и дуем в бой.
На трясущихся ногах Маша топала впереди, то и дело оборачиваясь назад.
Шикарная гостиная Катку уже не удивила. Если кухня имела площадь средней двушки, то что уж говорить о стопятидесятиметровом главном помещении. Минуя кожаные кресла, Мария ткнула пальцем в дверной проем.
Из столовой доносились голоса. Катарина быстро спряталась за массивной кадкой с раскидистым растением. Гурова последовала ее примеру.
За столом сидели четыре человека. Во главе хозяйка – хрупкая ухоженная женщина, слева от нее пухленькая брюнетка с раскосыми глазами – Анастасия, справа русая худышка – Вера, а напротив Горбачевой восседал средних лет господин с добродушным лицом и шапкой каштановых волос, которые кое-где были тронуты сединой.
Определить, в каком году появилась на свет Виолетта Сигизмундовна, оказалось делом весьма затруднительным. Гладкое, слегка бледное лицо явно не единожды было подвергнуто косметическим процедурам. Пухлые губы, большие глаза, длинные, пепельного цвета локоны спадали на худенькие плечики. Определенно, Виолетта дама вне времени. Подобной особе могло быть как сорок, так и семьдесят, но если учитывать, что старшему сыну сегодня стукнуло бы тридцать семь, значит, Горбачевой за шестьдесят.
Пухленькая Анастасия, которая, как показалось Катке, вела себя излишне надменно, смотрела прямо перед собой, а вот вертлявая Вера не переставала тараторить и явно досаждала свекрови.
В какой-то момент Виолетта не выдержала:
– Вера, сколько можно болтать? Ты способна хотя бы на минуту замолчать? Не забывай, сегодня не праздник, будь любезна, следи за речью.
– Извините, Виолетта. – Вера опустила голову.
Павел Евгеньевич наполнил рюмки дам водкой. Настя встала. Встретившись глазами со свекровью, женщина хрипло произнесла:
– Виолетта, я верю, что мой муж... ваш сын сейчас в лучшем из миров. Земля ему пухом. – Она залпом осушила рюмку и, поморщившись, села на место.
– Маш, Павел друг семьи?
– Ага. Я только точно не знаю, с кем он больше дружил. То ли с покойным супругом Виолетты, то ли с ней.
Катарина намеревалась задать вопрос касательно Веры, но в этот момент произошло нечто из ряда вон выходящее.
В столовую с другого входа влетел... гном. Копейкина едва не завизжала. Это была не галлюцинация, не видение и даже не белая горячка – она действительно увидела гнома. Маленький человечек, чей рост едва дотягивал до метровой отметки, один в один напоминал Леприкона. Облаченный в темно-синие шорты и коричневую рубашку, он постоянно поправлял шляпу-колпак со звенящими колокольчиками. Бледно-зеленое лицо уродца вызывало отвращение. В какой-то момент Катарина решила, что это не настоящее лицо коротышки, а всего лишь пугающая маска.
Гном начал вытворять совершенно невообразимые вещи. Сначала он подбежал к Виолетте, покачал головой, а затем, схватив у нее из тарелки кусочек красного перца, принялся нарезать круги вокруг стола. Остановившись рядом с Верой, уродец стукнул кулачком по столешнице, а приблизившись к Насте, дернул ее за прядь волос.
Сумасшествие длилось не более двух минут. После чего гном, эльф или кем он там приходится, исчез так же внезапно, как и появился.
Но самое ужасное, что никто – никто! – из присутствующих в столовой даже бровью не повел во время хулиганства маленького человечка. Создавалось впечатление, что они его не видели. Иначе как объяснить их поведение? Например, Веруня начала рассказывать сплетни про звезд, вычитанные из Интернета, Настя тихо переговаривалась со свекровью, а Павел Евгеньевич в очередной раз разлил сорокоградусную.
Толкнув Катку в бок, Мария пролепетала:
– Ты видела?
– Да.
– И как?
– Сейчас грохнусь в обморок.
– Не вздумай, если нас засекут, мне несдобровать. Пошли в кухню.
– Не могу.
– Почему?
– Ноги к полу приросли.
– Катка, не прикалывайся.
– Но я правда не могу пошевелиться.
Взяв Копейкину под руку, Машка поспешила покинуть гостиную.
Расположившись в кухне, Гурова на всякий пожарный закрыла дверь на щеколду, плюс приперла ее стулом.
– От греха подальше.
Катарина взглянула на торт, но чувство голода испарилось, как с белых яблонь дым. Оно и понятно, кому захочется думать о еде, когда ты только что стал свидетелем абракадабры.
– Седьмой раз, – вещала Машка, – седьмой раз я вижу гнома. Слава богу, ты тоже его заметила, но они... Катка, почему они не реагировали?
– Интересный вопрос, кто бы дал ответ? Кстати, обратила внимание на родимое пятно на руке гнома?
– Смеешься? Меня его лицо загипнотизировало.
Раздался знакомый сигнал. Машка вскочила.
– Пора убирать со стола и нести чай.
Пока Мария следовала по маршруту кухня – столовая – кухня, Копейкина пребывала в глубокой задумчивости. Как же ей хотелось предстать пред Виолеттой и спросить: «Неужели вы не видели гнома?»
Ну не может такого быть. Не может!
Гурова поставила грязную посуду на стол, и в ту же секунду из глубины дома послышалось гудение.
– У-у-у-у-у... – выл неизвестный.
После пятого завывания уши заложило от пронзительного визга.
– Это что-то новенькое, – пищала Машка. – Раньше только гул был.
– У-у-у... – послышалось совсем близко.
Пораженные и испуганные, они не услышали быстрых шагов Виолетты Сигизмундовны.
Горбачева ворвалась на кухню подобно урагану. Мария ойкнула, а Катка вовремя спряталась за занавеску.
– Маша, к чаю принесите крекеры, торт не нужен.
– Кхм... гм... а...
– Девочки боятся испортить фигуры. Да и мне наедаться на ночь ни к чему.
Гул нарастал. Казалось, теперь он приближается к кухне.
Ни один мускул не дрогнул на лице Горбачевой. Женщина стояла в пятидесяти сантиметрах от спрятавшейся Копейкиной и продолжала говорить:
– Мы уже обсуждали с вами меню на предстоящую неделю?
– Д-да, Виолетта Сигизмундовна.
– У-у-у-у... – слышалось повсюду.
– Отлично. Теперь займитесь чаем.
Горбачева удалилась. Катка мотала головой.
– Кат, что здесь происходит?
– В особняк не мешало бы позвать священника.
– Уйду, честное слово, уйду с этой работы. Свое здоровье дороже всяких денег.
Неимоверным усилием воли Гурова заставила себя покинуть стены кухни.
Мистика продолжалась. Не успела Катарина перевести дух от заглохшего воя, как взъерошенная Машка с порога проорала:
– Катка, теперь Верка рыжая, Настька седая, а Павел Евгеньевич вообще лысый.
Копейкина покачнулась:
– Как лысый?
– Так. Иди посмотри.
Путь до кадки с монстерой Катарина запомнит на всю оставшуюся жизнь. Это было нечто. Атмосфера накалилась до предела.
Увидев рыжую Веруню, Копейкина закрыла рот рукой.
– Святые угодники, – причитала Машка. – Гном снова вернулся.
Мерзкий карлик сидел на стуле у окна. Он болтал своими полными ножками и ловко подергивал пальцами рук.
Мария не выдержала. Бросившись на кухню, она разрыдалась.
– Не могу! Не могу больше так. Мне страшно.
– Машут, мы обязательно выясним, что здесь происходит, но понадобится время.
– Не хочу ничего выяснять, завтра же переговорю с Виолеттой и скажу о своем уходе. Ноги моей не будет в этом чертовом доме.
– Так нельзя. На твое место нужно найти человека, а такие дела с кондачка не решаются.
– Предлагаешь мне и дальше потихоньку сходить с ума?
– Предлагаю рассуждать разумно. Давай разложим все по полочкам.
– Охотно бы разложила, если бы знала, как именно.
– Первое – карлик не плод нашей фантазии, он настоящий. Я пока не пойму, почему они отправляют его в полный игнор, но факт остается фактом – гном реальный. Идем дальше. Если он сидит в столовой, значит, ему каким-то образом удается беспрепятственно входить в особняк.
– А может, он отсюда не выходит?
– Маловероятно. Слушай, а кухню ты на ночь закрываешь?
– Здрасте, приехали, а если кому захочется соку или молочка выпить, как они, по-твоему, сюда попадут? Меня будить станут? Нет, кухня открыта. И если урод живет в доме, он запросто может ночью продукты тырить.
– Они разве пропадают?
– А я знаю, кто их хавает ночами? Может, Настька желудок набивает, а может, и он.
– Давай поступим следующим образом: завтра предупреждаешь Горбачеву, что отработаешь две недели и сматываешь удочки, только ни слова об увиденном. Скажи, что вынуждена от них уйти по состоянию здоровья. Наверное, ты права, легче забыть эту историю, чем копаться в чертовщине.
Через час, когда Мария принесла из столовой чашки, Катарина неожиданно спросила:
– Во сколько обычно домочадцы ложатся спать?
– Понятия не имею. Вроде Виолетта отправляется на боковую не позже одиннадцати, а Настя с Веркой могут полночи бодрствовать.
– Павел уехал?
– Только что. Кат, а давай ты сегодня останешься у меня с ночевкой, а? Ты не думай, у меня огромная кровать и туалет с ванной имеется. Домик для прислуги напоминает гостиничный номер люкс. Даже кухонька маленькая есть.
– Остаться не останусь, но до полуночи просижу точно.
– В смысле?
– Мне необходимо пробраться в столовую в полночь.
Гурову затрясло.
– Зачем?
– Узнаешь.
– Мне с тобой топать?
– Разумеется.
– Нет, не пойду.
– Значит, когда я бросаю все дела и мчусь к тебе на помощь – это нормально, а как сама прошу – ты в кусты?
– Объясни толком, для чего нам в столовую переться, да еще в полночь?
– Карлик сидел на стуле, и, по-моему, у него от колпака оторвался колокольчик. Он не заметил.
– Наверняка другие заметили, – лепетала Машка, которой ох как не улыбался ночной поход по темному особняку. – У Верки глаз как у орла, любую мелочь замечает. Уверена, колокольчик...
– Как у орла, говоришь? Неувязочка, подружка. Раз она в упор не видела самого гнома, то каким образом заметит крошечный колокольчик на полу?
Гурова сникла. Перемыв посуду, Мария кивнула в сторону коридорчика:
– Пошли ко мне, на сегодня я свои обязанности выполнила.
В комнатушке Марии подруги сканировали друг друга взглядом, не решаясь начать разговор. У каждой на душе остался неприятный осадок. В гнетущей тишине тиканье настенных часов казалось боем курантов. Наконец Машка промямлила:
– Без четверти. Ты еще не отказалась от идеи вернуться в особняк?
– Да будет тебе известно, Катарина Копейкина никогда не останавливается на полпути.
Подавив тяжелый вздох, Гурова умолкла.
В полночь они вышли на улицу. Снежок запорошил плиточные дорожки, и у Катки родилась новая идея.
– Машунь, остановись.
– Слава богу, передумала.
– Стой здесь, я сейчас.
– Ты куда?
– Не ори.
Копейкина понеслась к главному входу. Тусклый свет фонарей освещал дорогу от крыльца до ворот. Превратившись в один большой глаз, Катарина, опустив голову вниз, дотопала до калитки.
К Гуровой она приблизилась, не переставая цокать языком.
– Катка, я тебя убью!
– Все не так уж и мистично, Машутка. Следы нашего таинственного гнома-невидимки отчетливо проглядываются на заснеженной дорожке. Скажу больше – он покинул особняк Горбачевой.
– Да ну?
– Иди сама проверь. Маленькие ножки чапали к воротам совсем недавно – следы свежие.
– То есть...
– То есть дело пахнет керосином.
Бормоча под нос, Ката на цыпочках прошла по коридору, пересекла гостиную и впорхнула в столовую. Стараясь не создавать лишнего шума, она направилась к окну.
Серебристый колокольчик, размером чуть меньше металлического рубля, покоился возле ножки стула.
– Что и требовалось доказать.
Отправив находку в карман, Катка подмигнула Гуровой.
– Я не понимаю, зачем тебе колокольчик?
– Это улика, Машка, улика, неужели не просекла?
– Улика? Ой, сказывается твоя страсть к детективам. Улики собирают, когда происходит убийство или ограбление, а здесь...
– И тем не менее звенящую штуковину я сохраню.
– Мы можем вернуться ко мне?
– Сначала проводи меня до калитки, а потом выпей горячего какао и на боковую.
– Ага, ща-а-ас, прям легла, сказала раз-два-три и отключилась. Теперь всю ночь трястись буду.
– Прими успокоительное.
– А ты все-таки что-то замышляешь. Я тебя отлично знаю, Катка. Колись, какие мыслишки бродят в твоей голове?
– Никаких! Абсолютно никаких.
По дороге домой Катарина судорожно соображала, как поступить? Забыть историю с коварным гномом или же...
Внутренний голос склонялся к версии «или же».
– В конце концов, что здесь расследовать? Машка сменит место работы, со временем память сотрет все воспоминания о доме с причудами, и она заживет весело и счастливо.
Озвучив данную фразу, Копейкина коснулась правого кармана.
– А колокольчик я сохраню.
Знаменитая копейкинская интуиция подсказывала – серебристый аксессуар может пригодиться. Зачем и почему, она умолчала.
ГЛАВА 3
Весь последующий день Катка ходила как в воду опущенная. Голова кружилась, сонливость валила с ног. Сказывалось недоедание. На завтрак Розалия выделила ей вареное яйцо, кусочек яблока и бокал ставшего ненавистным зеленого чая. В обед над Каткой смилостивились и разрешили перекусить геркулесовой кашей, сваренной на воде, и мизерным тостом.
В какой-то момент Катарина с завистью начала поглядывать, как Парамаунт с Лизаветой трескают мясные кусочки в соусе. Эх, как же тяжко сидеть на диете, тем более на диете не добровольной, а вынужденной.
Отодвинув чай, Копейкина выдохнула:
– Не могу больше.
Свекрища среагировала мгновенно:
– Зеленый чай полезен для здоровья.
– Сами-то с кексом полдничаете, а я?
– Тебе надо худеть! – последовал ответ.
Бросив беглый взгляд на довольных котов, Катарина поднялась из-за стола.
– Я пойду лягу, иначе не выдержу и припаду к кошачьей миске.
Наталья заохала:
– Розалия Станиславовна, пусть Ката кусочек кексика съест, а то и правда отощает.
– Разговорчики в строю! Человек может прожить без еды сорок дней – факт доказанный, а Катка все восемьдесят протянет. У нее жировая прослойка будь здоров.
В каком именно месте свекрища разглядела жировую прослойку, Катка сказать затруднялась. Да и вряд ли нормальному человеку вообще пришло бы в голову назвать Катарину жирной, учитывая, что ее вес едва перевалил за пятьдесят килограммов.
Не желая спорить, Катарина поплелась к себе. Попутно она набирала номер Гуровой. Сотовый подруги молчал с самого утра. Сначала Машуня не торопилась отвечать на звонок, затем механический голос упрямо трендел о недоступности абонента. Довольно-таки странно. С каких пирогов Машка вдруг стала недоступной?
Молчал мобильник и вечером. Без четверти одиннадцать, набрав номер подруги в последний раз, Катка выслушала монотонную речь робота и рухнула на кровать. Сытый Парамаунт, развалившись рядом, громко урчал, а примостившаяся в ногах Лизавета, то ли от переедания, то ли просто сегодня находилась в ударе, ни с того ни с сего начала лизать пятку Копейкиной. Подобное проявление нежности персианки растрогало Катку до глубины души. Она уже намеревалась взять кошку на руки, прижать к груди и, возможно, чмокнуть в упитанную мордашку, как вдруг Лизка впилась острыми зубами в облизанное местечко. Вскрикнув от боли, Копейкина спихнула обнаглевшую кошку с кровати. Царственной походкой и с чувством выполненного долга любимица Розалии покинула спальню. Снизу слышался отборный мат Арчибальда – пернатый посылал Наташку по всем известным адресам. А из комнаты свекрови, невзирая на поздний час, лилась громкая музыка. Короче, обычный день в довольно необычной семейке.
Утром Катарину поднял на ноги возглас Розалии Станиславовны:
– Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало.
Катарина перевернулась на другой бок и, не открывая глаз, пробормотала:
– Привет оставьте, а сами идите.
– У-тю-тю тю-тю тю-тю. Остроумием блещем? Да мне по барабану, дрыхни хоть до обеда, только там внизу опять твоя крыса сидит.
Ката оторвала голову от подушки:
– Машка?
– А у тебя что, все подруги на крыс похожи?
Ответить Копейкина не успела, Гурова влетела в спальню и решительным тоном потребовала:
– Розалия Станиславовна, прошу вас выйти.
Свекровь разинула рот:
– Да будет тебе известно, дорогуша, я у себя дома, а вот ты...
И тут Машуня повела себя ну очень странно. Схватив Розалию за руку, она буквально вытолкала ее в коридор и быстро щелкнула замком.
Катка проснулась окончательно, а Розалия, тарабаня в дверь, вопила во всю ивановскую:
– Тебе это с рук не сойдет! Я сейчас вышибу дверь, вызову МЧС, сломаю ноготь... А если я сломаю ноготь, вам обеим не поздоровится. Гурова, теперь ты для меня персона нон-грата, с этой минуты я тебя ненавижу. Слышишь меня, нос кривоногий?
Не обращая внимания на поток брани в свой адрес, Машка выпалила:
– Виолетта Сигизмундовна умерла!
– Как!
– Она покончила жизнь самоубийством – застрелилась вчера ночью.
Копейкина потянулась за халатом.
– Садись.
– Катка, это было сродни самому кошмарному детективу. Я была свидетельницей, видела ее лежащей на полу в луже крови с дыркой в голове. Когда подобные картины видишь в кино, не ощущаешь такого страха, но стоит стать свидетельницей в реальной жизни...
– Не части и, ради бога, перестань метаться по комнате.
– Почему, почему она решила добровольно уйти из жизни?!
– Давай с самого начала.
– Когда в среду ночью ты уехала домой, я решила последовать твоему совету и проглотила таблетку снотворного. Заснула на удивление быстро, хотя ночью то и дело мучили кошмары.
– Ближе к сути.
– Будильник затрезвонил в семь – пора заниматься завтраком. В восемь Верка с Настей спустились вниз, Виолетта Сигизмундовна оставалась в комнате. Заморив червячка, они уехали, а чуть позже пришел Павел Евгеньевич. Ему нужно было срочно переговорить с Горбачевой, и он потребовал, чтобы я поднялась и разбудила заспавшуюся хозяйку. На стук никто не открывал. Мы забеспокоились, а двери-то сама видела какие, их плечом не вышибешь. Павел Евгеньевич попросил принести отвертку, молоток и долото. Минут пятнадцать он возился с замком, долбил, стучал, матерился. А когда дверь поддалась и мы забежали внутрь...
– Ну говори, не тяни.
– Виолетта Сигизмундовна лежала на полу. Рядом валялся пистолет и везде была кровь... Катка, много крови. Павел Евгеньевич позвонил в милицию, «Скорая» уже не требовалась. Целый день у нас царил переполох. Вызвали с работы девчонок, меня допрашивали, тело Виолетты увезли. Но самое страшное впереди. На прикроватной тумбочке Павел обнаружил предсмертную записку Горбачевой.
– Текст, ты читала текст?
Машка всхлипнула.
– Ага. Листок выпал из рук Сурикова, а я подняла. Не хотела читать, но глаза так и тянуло на ровные строчки. Дословно не передам, а суть такова: Виолетта Сигизмундовна просила прощенья у Бога за неблаговидный поступок, раскаялась в грехах и сообщила, что продолжать жить дальше вместе с сатаной и его прислужниками не может. Вот. Записку забрали менты. А зачем, спрашивается, она теперь им нужна? Горбачева мертва, ей ничем не поможешь, да и самоубийство расследования не требует.
Катарина выудила из ящика тонкий блокнот.
– Слушай мою команду. Постарайся успокоиться и расскажи мне вкратце о невестках Горбачевой и Сурикове.
– Что конкретно тебя интересует?
– Где и кем они работают?
Гурова напряглась.
– Вера в салоне красоты директором. Раньше она работала маникюршей, и Виолетта была ее частой клиенткой. Верка сама мне рассказывала. А однажды, подхватив простуду, Горбачева попросила Веруню приехать в особняк. Знаешь, хвори хворями, а красивой хочется быть всегда. Так вот именно тогда на Верку и обратил внимание младший сынок Сигизмундовны. Через полгода они уже и свадебку сыграли. Ну а потом Вера из маникюрши переквалифицировалась в хозяйку салона. Мне ль тебе рассказывать, что большие деньги делают. Сначала ею командовали, теперь она распоряжения отдает.
В какой-то момент Катарина с завистью начала поглядывать, как Парамаунт с Лизаветой трескают мясные кусочки в соусе. Эх, как же тяжко сидеть на диете, тем более на диете не добровольной, а вынужденной.
Отодвинув чай, Копейкина выдохнула:
– Не могу больше.
Свекрища среагировала мгновенно:
– Зеленый чай полезен для здоровья.
– Сами-то с кексом полдничаете, а я?
– Тебе надо худеть! – последовал ответ.
Бросив беглый взгляд на довольных котов, Катарина поднялась из-за стола.
– Я пойду лягу, иначе не выдержу и припаду к кошачьей миске.
Наталья заохала:
– Розалия Станиславовна, пусть Ката кусочек кексика съест, а то и правда отощает.
– Разговорчики в строю! Человек может прожить без еды сорок дней – факт доказанный, а Катка все восемьдесят протянет. У нее жировая прослойка будь здоров.
В каком именно месте свекрища разглядела жировую прослойку, Катка сказать затруднялась. Да и вряд ли нормальному человеку вообще пришло бы в голову назвать Катарину жирной, учитывая, что ее вес едва перевалил за пятьдесят килограммов.
Не желая спорить, Катарина поплелась к себе. Попутно она набирала номер Гуровой. Сотовый подруги молчал с самого утра. Сначала Машуня не торопилась отвечать на звонок, затем механический голос упрямо трендел о недоступности абонента. Довольно-таки странно. С каких пирогов Машка вдруг стала недоступной?
Молчал мобильник и вечером. Без четверти одиннадцать, набрав номер подруги в последний раз, Катка выслушала монотонную речь робота и рухнула на кровать. Сытый Парамаунт, развалившись рядом, громко урчал, а примостившаяся в ногах Лизавета, то ли от переедания, то ли просто сегодня находилась в ударе, ни с того ни с сего начала лизать пятку Копейкиной. Подобное проявление нежности персианки растрогало Катку до глубины души. Она уже намеревалась взять кошку на руки, прижать к груди и, возможно, чмокнуть в упитанную мордашку, как вдруг Лизка впилась острыми зубами в облизанное местечко. Вскрикнув от боли, Копейкина спихнула обнаглевшую кошку с кровати. Царственной походкой и с чувством выполненного долга любимица Розалии покинула спальню. Снизу слышался отборный мат Арчибальда – пернатый посылал Наташку по всем известным адресам. А из комнаты свекрови, невзирая на поздний час, лилась громкая музыка. Короче, обычный день в довольно необычной семейке.
Утром Катарину поднял на ноги возглас Розалии Станиславовны:
– Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало.
Катарина перевернулась на другой бок и, не открывая глаз, пробормотала:
– Привет оставьте, а сами идите.
– У-тю-тю тю-тю тю-тю. Остроумием блещем? Да мне по барабану, дрыхни хоть до обеда, только там внизу опять твоя крыса сидит.
Ката оторвала голову от подушки:
– Машка?
– А у тебя что, все подруги на крыс похожи?
Ответить Копейкина не успела, Гурова влетела в спальню и решительным тоном потребовала:
– Розалия Станиславовна, прошу вас выйти.
Свекровь разинула рот:
– Да будет тебе известно, дорогуша, я у себя дома, а вот ты...
И тут Машуня повела себя ну очень странно. Схватив Розалию за руку, она буквально вытолкала ее в коридор и быстро щелкнула замком.
Катка проснулась окончательно, а Розалия, тарабаня в дверь, вопила во всю ивановскую:
– Тебе это с рук не сойдет! Я сейчас вышибу дверь, вызову МЧС, сломаю ноготь... А если я сломаю ноготь, вам обеим не поздоровится. Гурова, теперь ты для меня персона нон-грата, с этой минуты я тебя ненавижу. Слышишь меня, нос кривоногий?
Не обращая внимания на поток брани в свой адрес, Машка выпалила:
– Виолетта Сигизмундовна умерла!
– Как!
– Она покончила жизнь самоубийством – застрелилась вчера ночью.
Копейкина потянулась за халатом.
– Садись.
– Катка, это было сродни самому кошмарному детективу. Я была свидетельницей, видела ее лежащей на полу в луже крови с дыркой в голове. Когда подобные картины видишь в кино, не ощущаешь такого страха, но стоит стать свидетельницей в реальной жизни...
– Не части и, ради бога, перестань метаться по комнате.
– Почему, почему она решила добровольно уйти из жизни?!
– Давай с самого начала.
– Когда в среду ночью ты уехала домой, я решила последовать твоему совету и проглотила таблетку снотворного. Заснула на удивление быстро, хотя ночью то и дело мучили кошмары.
– Ближе к сути.
– Будильник затрезвонил в семь – пора заниматься завтраком. В восемь Верка с Настей спустились вниз, Виолетта Сигизмундовна оставалась в комнате. Заморив червячка, они уехали, а чуть позже пришел Павел Евгеньевич. Ему нужно было срочно переговорить с Горбачевой, и он потребовал, чтобы я поднялась и разбудила заспавшуюся хозяйку. На стук никто не открывал. Мы забеспокоились, а двери-то сама видела какие, их плечом не вышибешь. Павел Евгеньевич попросил принести отвертку, молоток и долото. Минут пятнадцать он возился с замком, долбил, стучал, матерился. А когда дверь поддалась и мы забежали внутрь...
– Ну говори, не тяни.
– Виолетта Сигизмундовна лежала на полу. Рядом валялся пистолет и везде была кровь... Катка, много крови. Павел Евгеньевич позвонил в милицию, «Скорая» уже не требовалась. Целый день у нас царил переполох. Вызвали с работы девчонок, меня допрашивали, тело Виолетты увезли. Но самое страшное впереди. На прикроватной тумбочке Павел обнаружил предсмертную записку Горбачевой.
– Текст, ты читала текст?
Машка всхлипнула.
– Ага. Листок выпал из рук Сурикова, а я подняла. Не хотела читать, но глаза так и тянуло на ровные строчки. Дословно не передам, а суть такова: Виолетта Сигизмундовна просила прощенья у Бога за неблаговидный поступок, раскаялась в грехах и сообщила, что продолжать жить дальше вместе с сатаной и его прислужниками не может. Вот. Записку забрали менты. А зачем, спрашивается, она теперь им нужна? Горбачева мертва, ей ничем не поможешь, да и самоубийство расследования не требует.
Катарина выудила из ящика тонкий блокнот.
– Слушай мою команду. Постарайся успокоиться и расскажи мне вкратце о невестках Горбачевой и Сурикове.
– Что конкретно тебя интересует?
– Где и кем они работают?
Гурова напряглась.
– Вера в салоне красоты директором. Раньше она работала маникюршей, и Виолетта была ее частой клиенткой. Верка сама мне рассказывала. А однажды, подхватив простуду, Горбачева попросила Веруню приехать в особняк. Знаешь, хвори хворями, а красивой хочется быть всегда. Так вот именно тогда на Верку и обратил внимание младший сынок Сигизмундовны. Через полгода они уже и свадебку сыграли. Ну а потом Вера из маникюрши переквалифицировалась в хозяйку салона. Мне ль тебе рассказывать, что большие деньги делают. Сначала ею командовали, теперь она распоряжения отдает.