В том же году в Европе вновь вспомнили басню Дмитрия Герасимова в изложении Павла Иовия. Анонимный автор «Реляции о Московии», составленной для неких высокородных итальянских читателей, в предисловии обещал рассказать «о чудесах и ужасах, происходящих» в России, и присоединить в конце «краткое рассуждение о том, как, на зло Испанцам и Португальцам, вернуть торговлю пряностями в руки Итальянцев». Выполняя обещание, автор поместил в заключительной части документа рассуждение о «новом многочисленном народе», который вышел из «Каспийских гор» и беспокоит своих соседей яростной войной. Этот воинственный народ представлял собой «новые иудейские племена», некогда запертые в упомянутых горах Александром Великим.
   Следом за жалобой на воинственных иудеев автор поместил уже знакомую нам басню о спасении медведем неосторожного лакомки, увязнувшего в меду. Он смягчил грубоватый юмор католического священника с учетом того, что текст мог попасть в руки особ женского пола: «Я уже говорил вам, что в Московии в большом изобилии водятся пчелы, которые живут не только в ульях (они употребляются [и здесь]); но встречаются огромные деревья, полные меда, оставленного пчелами; и его иногда бывает так много, что он в иные годы образует [так сказать] озера. Один крестьянин упал в огромное дупло дерева, где в большом изобилии находился мед; не успел он опомниться, как погрузился в него по горло. Он кричал о помощи, но никто из путников не мог услышать его. В такой нужде крестьянин в течение двух дней питался этим медом. Наконец, он [уже] отчаялся в спасении своей жизни, как ему помог удивительный случай. К тому дереву случайно пришла за медом медведица и спустилась книзу с ногами, как обыкновенно делаем и мы. Крестьянин, ухватившись за ее [задние] лапы, начал кричать. Медведица в ужасе поспешила вылезть и [при этом] силою вытащила и его. Случай поистине любопытный и замечательный» [208].
   В изложении анонимного автора басня приобрела иной смысл: в роли спасенного теперь выступал московит, а не его сосед. У читателей непременно должен был возникнуть вопрос: кто скрывался под личиной глуповатой медведицы? Ни один из европейских правителей не выразил желания оказаться в роли спасителя «русского крестьянина». Император Карл V, сложив с себя полномочия, удалился в монастырь Святого Юста (Испания), но продолжал «выкачивать» деньги из банка Фуггеров. За полтора года – с начала 1556 г. до середины 1557 г. – Фуггеры ссудили Габсбургам такую сумму, которая превышала все предыдущие выплаты за такой же срок [209]. В 1557 г. французский король Генрих II, Карл V и его сын, испанский король Филипп II, объявили себя банкротами. Антон Фуггер провел частичную ликвидацию компании. Видимо, в связи с угрозой банкротства самого Дома Фуггеров, «русский проект» отошел на второй план.
   В это время в Ферраре между Фоглером и Шлитте начались распри по поводу каких-то похищенных вещей, купленных последним «для просвещения людей и страны» московского царя. По словам Зенга, после одной крупной ссоры Шлитте скрылся в неизвестном направлении. При этом все бумаги – подлинники королевских грамот, копии с документов и частных писем Шлитте, адресованных Ивану IV – оказались в руках Фейта Зенга.
   Дальнейшая судьба Ганса Шлитте неясна. В 1557 г. Фейт Зенг приехал из Италии в Кенингсберг и доложил о деле маркграфу Альбрехту Прусскому. Тот, пребывая в уверенности, что Шлитте находится в Московии, предложил Зенгу отправиться туда и отыскать саксонца [210]. Однако совершенно очевидно, что без проезжих документов, которые остались у Зенга, Шлитте не имел возможности добраться до русской границы. На родину он также не вернулся. Вероятно, немолодой, с подорванным в любекской тюрьме здоровьем, Ганс Шлитте скоропостижно скончался в Ферраре, а Фейт Зенг умолчал об этом.

Дело Фейта Зенга
Кенингсберг – Любек (май 1558 г. – май 1567 г.)

   Фейт Зенг не упоминал о каком-либо документе, который бы официально удостоверял передачу ему полномочий на ведение дел, подобно тому как это было оформлено между Шлитте и Штейнбергом по договору от 1 августа 1550 г. Поэтому представляется вероятным, что бумаги Шлитте попали в руки Фейта Зенга не вполне честным путем.
   Завладев документами, Зенг назначил Гогенауэра «содоверенным» лицом и предложил войти в дело Гансу Фоглеру. Тот согласился, но вскоре «не устоял» и покинул своих товарищей. Фоглер вернулся в Германию и возобновил работу над усовершенствованием станка по изготовлению монет. В 1568 г. он получил денежное вознаграждение за свой аппарат от короля Фердинанда I [211]. Как видно, Гогенауэр также отказался от дальнейшего участия в деле, его имя более не встречается в документах. Далее Фейт Зенг действовал самостоятельно.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента