Страница:
Всего за три-четыре года этому стабильному коллективистскому обществу привили совершенно иной образ жизни, причем привой значительно перерос подвой. «Они действовали, как малые дети, – сказал представитель МВФ. – Одетые в черное, они появились в этом эгалитарном обществе и начали делать бизнес».
В 500 милях к северо-западу от Шотландии самолет авиакомпании Icelandair приземляется и выруливает к терминалу, на котором по-прежнему красуется логотип Landsbanki. Наряду с Kaupthing и Glitnir Landsbanki входит в тройку обанкротившихся исландских банков. Я пытаюсь придумать подходящую метафору для разрастающегося всемирного отстойника вымерших финансовых корпоративных спонсоров – вода, оставшаяся в садовом шланге после отключения? – но не успеваю: сидящий сзади пассажир снимает с верхней полки сумку и больно задевает меня. Скоро я узнаю, что исландские особи мужского пола, подобно лосям, баранам и другим рогатым млекопитающим, считают такие штучки необходимым элементом борьбы за существование. Я также узнаю, что этот самый исландец является руководящим работником Исландской фондовой биржи. В тот момент, однако, я знал только то, что один человек средних лет в дорогом костюме способен сильно толкнуть другого и при этом ни извиниться, ни объясниться. До самого паспортного контроля меня не отпускало возмущение этим явно беспричинным актом враждебности.
Можно многое рассказать о стране по тому, насколько лучше они относятся к своим гражданам по сравнению с иностранцами в пункте въезда в страну. Да будет вам известно, что исландцы не делают вообще никаких различий. Над будкой паспортного контроля они повесили замечательную надпись «ВСЕ ГРАЖДАНЕ» и под этим имеют в виду вовсе не «Все исландские граждане», а именно «Все граждане отовсюду». Мы, обретающиеся в разных уголках земного шара, выстроились в одну очередь к парню за стеклом. Вы не успеете сказать «страна противоречий», как он сделает вид, что изучает ваш паспорт и махнет рукой, чтобы проходили.
Далее мы видим темный ландшафт: присыпанную снегом черную вулканическую породу, которая, будь она лунной или нет, до такой степени напоминает нам лунную поверхность, что ученые из NASA использовали ее для акклиматизации астронавтов перед первым полетом на Луну. Спустя час мы прибываем в гостиницу 101 Hotel, которой владеет супруга одного из самых известных обанкротившихся банкиров Исландии. Она называется загадочно (101 – это почтовый код самого богатого района города), но сразу же узнается: понтовый манхэттенский отель. Персонал в черном, непонятная живопись на стенах, непрочитанные книги о моде на неиспользуемых кофейных столиках – все для того, чтобы усилить социальную фобию неотесанного деревенщины, не хватает разве что газеты New York Observer. В местах такого рода останавливаются банкиры, думающие, что именно здесь останавливаются художники. В январе 2008 г. банк Bear Stearns провел здесь совещание управляющих британских и американских хедж-фондов с целью выяснить, сколько денег можно заработать на кризисе в Исландии. (Много.) Отель, некогда забитый до отказа, сейчас пустует: заняты лишь шесть из 38 номеров. Ресторан тоже пуст, равно как и столики и укромные уголки, где в былые времена сидели посетители, на которых с благоговением взирали те, кто не мог себе этого позволить. Обанкротившаяся гостиница Holiday Inn являет собой печальное зрелище, а Ian Schrager – и вовсе трагичное.
Поскольку финансисты, некогда платившие большие деньги за пребывание здесь, исчезли навсегда, мне за полцены дали большой номер на верхнем этаже с видом на Старый город. Я сворачиваюсь калачиком в белых шелковистых простынях и протягиваю руку за книгой об исландской экономике, написанной в 1995 г., до банкомании, когда страна мало что продавала внешнему миру, кроме свежей рыбы, и читаю это замечательное предложение: «Исландцы относятся с заметным подозрением к рыночной системе как краеугольному камню экономической деятельности, а особенно к ее влиянию на распределение».
И тут я слышу странные звуки.
Во-первых, стук спинки кровати о стену в сопровождении стонов и визгов. Вернулась на ночь пара в соседнем номере. Их крики становятся все громче, но, странное дело, как бы громко они ни вопили и как бы ясно я их ни слышал, слова среди этих стонов остаются совершенно непонятными. Поняв, что мне трудно сосредоточиться на «Исландской рыбной промышленности», я пытаюсь имитировать услышанные сквозь стену звуки – но языку приходится поворачиваться как никогда в жизни. Звуки по другую сторону стены странно напоминают речь хоббита из рода Стурсов из «Властелина колец». Голлум… Голлум!.. Мордор… Мордор! Потом я понял: это же исландский язык.
Дальше я слышу громкое шипенье на другом конце номера. Встаю с кровати, чтобы проверить, что случилось. Это отопительная система клокочет подобно надолго оставленному на плите чайнику, пытаясь совладать с собой. В Исландии отопление не такое, к которому мы привыкли, – это тепло, поступающее непосредственно из земли. Здесь вода всегда обжигающе горяча. Каждый год рабочие, выполняющие уличные ремонтные работы, перекрывают холодную воду, которая регулирует температуру воды в системе, и какой-нибудь несчастный исландец чуть ли не сваривается заживо в своем душе. Жар земли, поступающий в мой номер, настолько силен, что нужен какой-нибудь мощный скрежещущий, хрипящий двигатель, чтобы помочь мне не свариться.
Под конец с улицы доносится взрыв.
Бах!
Потом другой.
Бах!
Поскольку дело происходит в середине декабря, солнце встает (лениво) в 10.50, а заходит (шустро) в 15.44. Это явно лучше, чем если бы его вообще не было, – плохо только то, что оно создает видимость нормальной жизни. А это место, каким бы ни было в других отношениях, ненормально. Впечатление подтверждает 26-летний исландец, которого я назову Магнусом Олафссоном. Еще несколько недель назад он был валютным трейдером в одном из банков и зарабатывал почти миллион долларов в год. Высокий привлекательный блондин, Олафссон являет собой типичный образ исландца, подсказанный нашим воображением, в то время как на самом деле большинство исландцев имеют волосы мышиного цвета и мешковатые фигуры. «У моей матери такие запасы еды, что она может открыть продовольственный магазин», – говорит он и добавляет, что с наступлением краха в Рейкьявике чувствуется напряжение и тревога.
Двумя месяцами раньше, в начале октября, когда рынок исландских крон умер, он сбежал из своего трейдингового отдела и стал простым банковским кассиром. На новом месте он изъял всю иностранную наличность, которая попала ему в руки, и набил ею мешок. «В тот день по всей деловой части города ходили люди с пакетами, – говорит он. – Хотя обычно в деловом районе никто никогда не ходит с пакетами». После работы он пришел домой со своим мешком денег и спрятал иены, доллары, евро и фунты стерлингов – общей суммой примерно на 30 штук баксов – в настольной игре.
До октября известные банкиры были героями, теперь же они либо уехали за границу, либо залегли на дно. До октября Магнус считал Исландию преимущественно безопасной страной; теперь же ему мерещатся полчища иностранных бандитов, устремившихся в Исландию с целью очистить его кубышку в виде настольной игры. По этой причине он и просит меня не указывать его настоящего имени. «Представьте себе, что Нью-Йорк узнает об этом и пришлет сюда целые самолеты грабителей, – теоретизирует он. – Здесь почти все хранят сбережения дома». Раз уж он все равно пребывает в тревоге, я рассказываю ему о тревожных взрывах неподалеку от моей гостиницы. «Да, – с улыбкой говорит он, – в последнее время у нас тут немало автомобилей сгорело». Затем объясняет.
В последние годы многие исландцы увлеклись одной опасной спекуляцией. Поскольку местные процентные ставки составляли 15,5 % и курс кроны повышался, они придумали хитрую вещь: желая сделать приобретение, которое им было не по карману, они занимали деньги не в кронах, а в иенах и швейцарских франках. Они брали кредит в иенах под 3 % годовых и срывали крупный куш на торговле валютой, поскольку крона продолжала расти. «Парни, которые занимались рыболовством, довольно скоро смекнули, что дело пахнет деньгами, и расширили торговлю до небывалых масштабов, – говорит Магнус. – Но они сделали на этом такую кучу денег, что в итоге финансовый бизнес стал для них важнее рыболовного». Рыболовы сделали на этом такую кучу денег, что их пример стал заразительным.
Должно быть, им казалось, что для такого дела много ума не надо: знай себе покупай эти растущие в цене дома и автомобили на удачно заимствованные деньги. Однако после обвала кроны в октябре иены и швейцарские франки, которые им предстояло возвратить, во много раз подорожали. Сейчас многие исландцы, в особенности молодые, сидят по уши в долгах: так, за дома стоимостью $500 000 им предстоит выплатить ипотеку на сумму $1,5 млн, за Range Rover стоимостью $35000 – кредит в размере $100 000. Что касается автомобилей, то здесь проблему можно решить двумя способами. Первый: погрузить на судно, отправить в Европу и попытаться продать за валюту, которая все еще в цене. Второй: поджечь и получить страховку – бах!
Хотя Рейкьявик расположен на горном массиве вулканического происхождения, в городе чувствуется некий налет «осадочности»: поверх нескольких толстых слоев архитектуры, которую следовало бы отнести к нордическому прагматическому стилю, лежит тонкий слой, который, по всей видимости, когда-нибудь назовут тупым капиталистическим. Небольшие, по размеру подходящие для хоббитов, здания исландского правительства очаровательны и прекрасно вписываются в городскую среду. А вот предназначенные для нуворишей-финансистов недостроенные стеклянные башни на берегу океана, которые к тому же закрывают для всех вид на белые отвесные скалы в бухте, явно нарушают гармонию.
Самый лучший способ познакомиться с городом – побродить по нему пешком, но куда бы я ни пошел, везде в меня врезаются исландцы мужеского полу, причем без всякого намека на извинения. Чисто из спортивного интереса я начинаю безрассудно фланировать по главной торговой улице, пытаясь проверить, не найдется ли хоть один исландец, который захочет обойти меня, дабы избежать столкновения. Напрасно. Проблема особенно обостряется во время массовых ночных попоек – в четверг, пятницу и субботу. Создается впечатление, что полстраны считает своим профессиональным долгом надраться до беспамятства и шляться по улицам до, условно говоря, восхода солнца. Бары открыты до пяти утра, и неистовая энергия, с которой народ тусуется в них, сродни самой настоящей работе. Уже через несколько минут после входа в ночной клуб Boston я огребаю по полной. Сначала получаю удар от бородатого тролля, который, как мне сказали, возглавлял исландский хедж-фонд. Не успеваю прийти в себя, как на меня налетает пьяный ответственный сотрудник Центрального банка. То ли потому, что он пьян, то ли потому, что мы познакомились несколько часов назад, он останавливает меня и говорит: «Ми хотим сказать им, что наша проблэма нэ в платожеспособности, а в ликфидности, но они нэ согласны», после чего ковыляет дальше. Именно так говорили Lehman Brothers и Citigroup: если бы вы дали нам денег, чтобы мы могли продержаться, мы бы справились с этим маленьким сбоем.
Нация, настолько крошечная и однородная, что все друг друга довольно хорошо знают, настолько отличается от привычного значения слова «нация», что буквально требует новое определение. Действительно, исландцы не столько нация, сколько одна большая семья. Например, подразумевается, что большинство исландцев исповедуют лютеранство. Если они не хотят принадлежать к лютеранской церкви, то должны подать заявление властям и выйти из нее. В то же время, заполнив соответствующий бланк, они могут начать исповедовать свою собственную религию и получить субсидию. Другой пример: в телефонной книге Рейкьявика абоненты указаны по именам, поскольку в Исландии всего около девяти фамилий, и они образуются присоединением «son» [сын] или «dóttir» [дочь] к имени отца. Трудно понять, как такая система упрощает дело, поскольку и имен-то в Исландии, кажется, тоже около девяти. Однако, если вы захотите продемонстрировать свое незнание Исландии, стоит лишь обратиться к мужчине по имени Сиггор Сигфуссон «г-н Сигфуссон» или к даме по имени Кристин Петурсдоттир «г-жа Петурсдоттир». Во всяком случае в любой беседе все понимают, о ком идет речь, поэтому вы никогда не услышите: «Какого Сиггора вы имеете в виду?»
Так как Исландия – это действительно одна большая семья, не стоит донимать исландцев вопросами о том, встречались ли они с Бьорк. Разумеется, они знакомы с Бьорк; кто же не знаком с Бьорк? И кто, если уж на то пошло, не знал Бьорк, когда ей было два года? «Да, я знаю Бьорк, – раздраженно отвечает на мой вопрос преподаватель финансов из Университета Исландии. – Она не умеет петь, и я знаю ее мать с детства, и они обе были сумасшедшими. От того, что Бьорк хорошо известна не только в Исландии, но и во всем мире, мое мнение о ней не изменится».
Преимущество жизни среди народа, который якобы представляет собой большую семью, заключается в том, что никому ничего не нужно объяснять – каждый знает все, что полагается знать. Я вскоре обнаруживаю, что, например, спрашивать дорогу здесь – абсолютно пустая трата времени (почти как у нас). Вам не только полагается знать, о каком-таком Бьорнйолфере идет речь в данный момент, но и то, в какой точке на карте вы находитесь. Два взрослых человека, один из которых банкир, работающий в трех кварталах отсюда, не могут объяснить мне, где находится кабинет премьер-министра. Трое других – в трех кварталах от Национальной галереи Исландии – понятия не имеют, как до нее добраться. Когда я замечаю сотруднице Национального музея, приятной женщине средних лет, что ни один исландец, похоже, не знает его местоположения, она говорит: «На самом деле никто ничего не знает о нашей стране. На прошлой неделе у нас были школьники, и учитель попросил их назвать исландского художника XIX в. Никто из них не знал. Ни один человек! Один сказал: “Халлдор Лакснесс?”» (Лакснесс получил Нобелевскую премию по литературе в 1955 г., что было большой честью для исландца. Следующими мировое признание получили в 1980-х гг. две исландки, которые одна за другой завоевали титул Мисс мира.)
Сейчас у жителей многих городов мира сложилось ощущение, что они живут на пороховой бочке, фитиль которой уже подожжен, и никто не способен погасить его. Прохожие, гулявшие по Манхэттену накануне краха Lehman Brothers, видели пустые магазины, пустые улицы и пустые – даже в дождливую погоду – такси: люди разбежались, пока бочка не взорвалась. Такое же ощущение приближающегося конца света было у меня в Рейкьявике, только фитиль горел как-то странно. По закону предусматривается выплата выходных пособий в размере трехмесячного оклада, поэтому многие уволенные банковские служащие успели получить деньги до начала февраля, когда правительство в полном составе ушло в отставку. Курс кроны к валютной корзине падает более чем в три раза по сравнению с пиковым значением. Поскольку Исландия импортирует все, кроме энергии и рыбы, практически все цены в середине декабря резко подскакивают. Одна новая знакомая, работающая на государственной службе, рассказывает мне о походе в магазин за светильником. По словам продавца, нужного светильника в продаже больше нет, но он может заказать его в Швеции – по тройной цене.
Тем не менее в одночасье разорившееся общество со стороны кажется почти не изменившимся со времен, когда оно считало себя богатым как никогда. Пример тому – Центральный банк Исландии. Почти наверняка евро станет валютой Исландии, а крона прекратит свое существование. Без нее же отпадет необходимость в центральном банке, призванном поддерживать стабильность местной валюты и регулировать процентные ставки. Здесь обретается Давид Оддссон, виновник взлета и падения Исландии. Еще в 1980-е гг. Оддссон попал под магическое влияние блестящего экономиста Милтона Фридмана, который был способен убедить в никчемности правительства кого угодно, даже самих правительственных чиновников. И Оддссон начал искать путь, который поможет исландскому народу обрести свободу, под которой он понимал свободу от любого контроля со стороны правительства. В бытность премьер-министром он снизил налоги, приватизировал промышленность, расширил свободу торговли и, наконец, в 2002 г. приватизировал банки. В конце концов, ему надоела должность премьер-министра, и он возглавил Центральный банк – не имея никакого опыта в банковском деле и будучи по образованию поэтом.
После краха этот ученик Милтона Фридмана нашел убежище в своем кабинете в банке и отклоняет все просьбы дать интервью. Высокопоставленные чиновники из правительства сообщили мне, причем без шуток, что предполагают, будто он большую часть времени сочиняет стихи. (В феврале 2009 г. новое правительство попросит его уйти в отставку.) Впрочем, снаружи Центральный банк Исландии по-прежнему выглядит элегантным черным храмом на фоне белых скал по другую сторону бухты. Туда по-прежнему ходят трезвые на вид люди. Мальчишки стрелой летят с горы по соседству с Центробанком, и им наплевать на то, что они играют в эпицентре глобальной катастрофы. Внешне все выглядит как до краха, хотя в действительности все в корне изменилось. Фитиль горит, и огонь приближается к пороховой бочке.
Когда Нил Армстронг сделал свой «маленький шаг» из корабля Apollo 11 и огляделся вокруг, ему, вероятно, подумалось: «Ух ты, прямо как в Исландии» – хотя поверхность Луны никак не походила на Исландию. Но ведь он был туристом, а у туриста неминуемо складывается искаженное мнение о месте посещения: он встречается с нетипичными людьми, получает нетипичные впечатления и осматривает многочисленные достопримечательности через призму фантастических мысленных образов, с которыми он сюда прибыл. Когда Исландия стала туристом в высоком мире финансов, она столкнулась с той же проблемой, что и Нил Армстронг. Исландцы являются одной из самых инбредных наций на земле – предмет активного изучения генетиками. Они прожили на этом отдаленном острове 1100 лет без выкупов с использованием заемных средств, враждебных поглощений, торговли деривативами и даже мелкого финансового мошенничества. Когда в 2003 г. они сели за один стол с Goldman Sachs и Morgan Stanley, у них было лишь примерное представление о деятельности и поведении инвестиционного банкира, почерпнутое по большей части из познаний молодых исландцев, которые учились в американских школах бизнеса. И то, как они поступили с деньгами, невольно вызывает ассоциацию с образцом американца году этак в 2003-м. Например, они сразу поняли, что финансы – это торговля бумажками, а не вложения в сферу производства. Они предоставляли кредиты не для стимулирования производственной деятельности, а для финансирования своих друзей и родственников, которые, как настоящие инвестиционные банкиры, приобретали дома на Беверли-Хиллз, британские футбольные команды и супермаркеты, датские авиалинии и медийные компании, норвежские банки, индийские электростанции.
Важно скупать как можно больше активов на заемные средства, ибо цена активов только растет – таков главный финансовый урок американцев, к которому исландцы отнеслись весьма по-деловому. К 2007 г. исландцам принадлежало примерно в 50 раз больше иностранных активов, чем в 2002 г. Они покупали частные самолеты и третьи дома в Лондоне и Копенгагене. Они платили огромные деньги за услуги, о которых прежде и помыслить не могли. «Один мужик за миллион долларов заказал на день рождения Элтона Джона. Тот прилетел на самолете и спел две песни, – с нескрываемой насмешкой говорит глава партии «Лево-зеленое движение» Стейнгримур Сигфуссон, – причем не слишком здорово». Они покупали доли в бизнесе, о котором не имели ни малейшего понятия, и указывали руководителям, как вести его, – совершенно в духе американских инвестиционных банкиров! Например, инвестиционная компания FL Group – мажоритарный акционер банка Glitnir – купила 8,25 % компании American Airlines. Никто в FL Group никогда не управлял авиакомпанией, более того, никто в FL Group не имел серьезного опыта работы в авиакомпании. Это не помешало FL Group давать указания American Airlines относительно управления компанией. Как выразился в пресс-релизе вскоре после покупки акций генеральный директор FL Group Ханнес Смарасон, выпускник Школы менеджмента Слоуна Массачусетского технологического института: «Проанализировав работу компании за длительный период, мы предлагаем ввести монетизацию активов … что будет способствовать снижению долгов или возврату капитала акционерам».
Не особо разборчивыми исландцы были и в отношении своих приобретений. Я разговаривал с сотрудниками одного хедж-фонда в Нью-Йорке, которые в конце 2006 г. обнаружили легкую добычу: слабеющий скандинавский банк. Они сделали ставку на его падение, и тут, откуда ни возьмись, появляется банк Kaupthing и покупает 10 %-ную долю в этом чахнущем предприятии. В результате цена акций взлетела до абсурдно высокого уровня. Я беседовал с управляющими другого хедж-фонда в Лондоне, которые были настолько ошеломлены множеством неудачных выкупов на заемные средства, финансируемых исландскими банками, что наняли аналитиков для исследования ситуации в исландской финансовой системе. Суть их выводов сводилась к следующему: горстка неопытных в финансовых делах парней из Исландии набирала за границей краткосрочные кредиты на миллиарды долларов. Затем они ссужали эти деньги себе и своим друзьям для приобретения активов – банков, футбольных команд и т. д. Поскольку активы во всем мире росли в цене (отчасти благодаря таким вот исландским безумцам, платившим за них бешеные цены), они, как тогда казалось, делали деньги. Управляющий третьего хедж-фонда объяснил мне банковский бизнес по-исландски следующим образом: у вас есть собака, а у меня – кошка. Мы договариваемся, что они стоят по миллиарду долларов. Вы продаете мне собаку за миллиард, а я вам – кота за миллиард. Отныне мы не владельцы домашних животных, а исландские банки, которые пополнились активами на миллиард долларов. «Они создавали фиктивный капитал, продавая друг другу активы по взвинченным ценам, – говорит управляющий лондонским хедж-фондом. – Именно так и росли банки и инвестиционные компании. Но на международном рынке они считались несолидными».
Третьего февраля бывший генеральный директор британского коммерческого банка Singer & Friedlander Тони Ширер, выступая в комитете палаты общин с докладом о нелепом поглощении его компании исландским банком, вкратце раскрыл подноготную этой истории.
Банк Singer & Friedlander функционировал с 1907 г. и был известен, помимо всего прочего, тем, что в нем начинал трудовую деятельность Джордж Сорос. В ноябре 2003 г. Ширер узнал, что банк Kaupthing, о существовании которого он даже не подозревал, приобрел 9,5 %-ную долю в его банке. Обычно банк-покупатель стремится что-то узнать о своем приобретении. Ширер предложил президенту Kaupthing Сигурдуру Эйнарссону встретиться, но Эйнарссон не проявил к этому интереса. Когда Kaupthing увеличил свою долю до 19,5 %, Ширер все-таки полетел в Рейкьявик, дабы воочию увидеть, кто такие эти исландцы. «Они совсем другие, – сказал он на заседании комитета палаты общин. – Они весьма странно ведут дела. Все они невероятно молоды. Все они принадлежат к одному кругу в Рейкьявике. И не имеют понятия о том, что творят».
Он изучил годовые отчеты Kaupthing и обнаружил удивительные факты: у этого гигантского международного банка был только один член совета директоров не исландец. У всех директоров были заключены с банком контракты на четыре года, и банк предоставил им кредит на £19 млн для покупки акций Kaupthing, а также опционы на обратную продажу этих акций банку с гарантированной прибылью. Практически вся объявленная прибыль была получена за счет повышения стоимости активов, купленных ранее по вздутым ценам. «Реальная доля прибыли, получаемой от настоящей – в моем понимании – банковской деятельности, составила менее 10 %», – сказал Ширер.
Будь этот мир вменяем, британские регулирующие органы не позволили бы новоявленным исландским финансистам проглотить почтенный британский коммерческий банк. На деле же они проигнорировали письмо, которое направил им Ширер. Через год, в январе 2005 г., ему позвонили из британского Комитета по слияниям и поглощениям. «Они хотели знать, – говорит Ширер, – почему так стремительно поднялись в цене наши акции за последние пару дней». Я рассмеялся и сказал: “Думаю, вы и сами поймете, где искать причину: два дня назад г-н Эйнарссон, президент Kaupthing, заявил, как последний идиот, что собирается купить Singer & Friedlander”». В августе 2005 г. банк Singer & Friedlander стал называться Kaupthing Singer & Friedlander, а Ширер уволился, поскольку, по его словам, не хотел, чтобы пострадала его репутация. И действительно, в октябре 2008 г. Kaupthing Singer & Friedlander прогорел.
Тем не менее даже под давлением палаты общин Тони Ширер отказался назвать исландцев обычными пройдохами с улицы. «Все они были высокообразованными людьми», – сказал он с ноткой удивления в голосе.
В 500 милях к северо-западу от Шотландии самолет авиакомпании Icelandair приземляется и выруливает к терминалу, на котором по-прежнему красуется логотип Landsbanki. Наряду с Kaupthing и Glitnir Landsbanki входит в тройку обанкротившихся исландских банков. Я пытаюсь придумать подходящую метафору для разрастающегося всемирного отстойника вымерших финансовых корпоративных спонсоров – вода, оставшаяся в садовом шланге после отключения? – но не успеваю: сидящий сзади пассажир снимает с верхней полки сумку и больно задевает меня. Скоро я узнаю, что исландские особи мужского пола, подобно лосям, баранам и другим рогатым млекопитающим, считают такие штучки необходимым элементом борьбы за существование. Я также узнаю, что этот самый исландец является руководящим работником Исландской фондовой биржи. В тот момент, однако, я знал только то, что один человек средних лет в дорогом костюме способен сильно толкнуть другого и при этом ни извиниться, ни объясниться. До самого паспортного контроля меня не отпускало возмущение этим явно беспричинным актом враждебности.
Можно многое рассказать о стране по тому, насколько лучше они относятся к своим гражданам по сравнению с иностранцами в пункте въезда в страну. Да будет вам известно, что исландцы не делают вообще никаких различий. Над будкой паспортного контроля они повесили замечательную надпись «ВСЕ ГРАЖДАНЕ» и под этим имеют в виду вовсе не «Все исландские граждане», а именно «Все граждане отовсюду». Мы, обретающиеся в разных уголках земного шара, выстроились в одну очередь к парню за стеклом. Вы не успеете сказать «страна противоречий», как он сделает вид, что изучает ваш паспорт и махнет рукой, чтобы проходили.
Далее мы видим темный ландшафт: присыпанную снегом черную вулканическую породу, которая, будь она лунной или нет, до такой степени напоминает нам лунную поверхность, что ученые из NASA использовали ее для акклиматизации астронавтов перед первым полетом на Луну. Спустя час мы прибываем в гостиницу 101 Hotel, которой владеет супруга одного из самых известных обанкротившихся банкиров Исландии. Она называется загадочно (101 – это почтовый код самого богатого района города), но сразу же узнается: понтовый манхэттенский отель. Персонал в черном, непонятная живопись на стенах, непрочитанные книги о моде на неиспользуемых кофейных столиках – все для того, чтобы усилить социальную фобию неотесанного деревенщины, не хватает разве что газеты New York Observer. В местах такого рода останавливаются банкиры, думающие, что именно здесь останавливаются художники. В январе 2008 г. банк Bear Stearns провел здесь совещание управляющих британских и американских хедж-фондов с целью выяснить, сколько денег можно заработать на кризисе в Исландии. (Много.) Отель, некогда забитый до отказа, сейчас пустует: заняты лишь шесть из 38 номеров. Ресторан тоже пуст, равно как и столики и укромные уголки, где в былые времена сидели посетители, на которых с благоговением взирали те, кто не мог себе этого позволить. Обанкротившаяся гостиница Holiday Inn являет собой печальное зрелище, а Ian Schrager – и вовсе трагичное.
Поскольку финансисты, некогда платившие большие деньги за пребывание здесь, исчезли навсегда, мне за полцены дали большой номер на верхнем этаже с видом на Старый город. Я сворачиваюсь калачиком в белых шелковистых простынях и протягиваю руку за книгой об исландской экономике, написанной в 1995 г., до банкомании, когда страна мало что продавала внешнему миру, кроме свежей рыбы, и читаю это замечательное предложение: «Исландцы относятся с заметным подозрением к рыночной системе как краеугольному камню экономической деятельности, а особенно к ее влиянию на распределение».
И тут я слышу странные звуки.
Во-первых, стук спинки кровати о стену в сопровождении стонов и визгов. Вернулась на ночь пара в соседнем номере. Их крики становятся все громче, но, странное дело, как бы громко они ни вопили и как бы ясно я их ни слышал, слова среди этих стонов остаются совершенно непонятными. Поняв, что мне трудно сосредоточиться на «Исландской рыбной промышленности», я пытаюсь имитировать услышанные сквозь стену звуки – но языку приходится поворачиваться как никогда в жизни. Звуки по другую сторону стены странно напоминают речь хоббита из рода Стурсов из «Властелина колец». Голлум… Голлум!.. Мордор… Мордор! Потом я понял: это же исландский язык.
Дальше я слышу громкое шипенье на другом конце номера. Встаю с кровати, чтобы проверить, что случилось. Это отопительная система клокочет подобно надолго оставленному на плите чайнику, пытаясь совладать с собой. В Исландии отопление не такое, к которому мы привыкли, – это тепло, поступающее непосредственно из земли. Здесь вода всегда обжигающе горяча. Каждый год рабочие, выполняющие уличные ремонтные работы, перекрывают холодную воду, которая регулирует температуру воды в системе, и какой-нибудь несчастный исландец чуть ли не сваривается заживо в своем душе. Жар земли, поступающий в мой номер, настолько силен, что нужен какой-нибудь мощный скрежещущий, хрипящий двигатель, чтобы помочь мне не свариться.
Под конец с улицы доносится взрыв.
Бах!
Потом другой.
Бах!
Поскольку дело происходит в середине декабря, солнце встает (лениво) в 10.50, а заходит (шустро) в 15.44. Это явно лучше, чем если бы его вообще не было, – плохо только то, что оно создает видимость нормальной жизни. А это место, каким бы ни было в других отношениях, ненормально. Впечатление подтверждает 26-летний исландец, которого я назову Магнусом Олафссоном. Еще несколько недель назад он был валютным трейдером в одном из банков и зарабатывал почти миллион долларов в год. Высокий привлекательный блондин, Олафссон являет собой типичный образ исландца, подсказанный нашим воображением, в то время как на самом деле большинство исландцев имеют волосы мышиного цвета и мешковатые фигуры. «У моей матери такие запасы еды, что она может открыть продовольственный магазин», – говорит он и добавляет, что с наступлением краха в Рейкьявике чувствуется напряжение и тревога.
Двумя месяцами раньше, в начале октября, когда рынок исландских крон умер, он сбежал из своего трейдингового отдела и стал простым банковским кассиром. На новом месте он изъял всю иностранную наличность, которая попала ему в руки, и набил ею мешок. «В тот день по всей деловой части города ходили люди с пакетами, – говорит он. – Хотя обычно в деловом районе никто никогда не ходит с пакетами». После работы он пришел домой со своим мешком денег и спрятал иены, доллары, евро и фунты стерлингов – общей суммой примерно на 30 штук баксов – в настольной игре.
До октября известные банкиры были героями, теперь же они либо уехали за границу, либо залегли на дно. До октября Магнус считал Исландию преимущественно безопасной страной; теперь же ему мерещатся полчища иностранных бандитов, устремившихся в Исландию с целью очистить его кубышку в виде настольной игры. По этой причине он и просит меня не указывать его настоящего имени. «Представьте себе, что Нью-Йорк узнает об этом и пришлет сюда целые самолеты грабителей, – теоретизирует он. – Здесь почти все хранят сбережения дома». Раз уж он все равно пребывает в тревоге, я рассказываю ему о тревожных взрывах неподалеку от моей гостиницы. «Да, – с улыбкой говорит он, – в последнее время у нас тут немало автомобилей сгорело». Затем объясняет.
В последние годы многие исландцы увлеклись одной опасной спекуляцией. Поскольку местные процентные ставки составляли 15,5 % и курс кроны повышался, они придумали хитрую вещь: желая сделать приобретение, которое им было не по карману, они занимали деньги не в кронах, а в иенах и швейцарских франках. Они брали кредит в иенах под 3 % годовых и срывали крупный куш на торговле валютой, поскольку крона продолжала расти. «Парни, которые занимались рыболовством, довольно скоро смекнули, что дело пахнет деньгами, и расширили торговлю до небывалых масштабов, – говорит Магнус. – Но они сделали на этом такую кучу денег, что в итоге финансовый бизнес стал для них важнее рыболовного». Рыболовы сделали на этом такую кучу денег, что их пример стал заразительным.
Должно быть, им казалось, что для такого дела много ума не надо: знай себе покупай эти растущие в цене дома и автомобили на удачно заимствованные деньги. Однако после обвала кроны в октябре иены и швейцарские франки, которые им предстояло возвратить, во много раз подорожали. Сейчас многие исландцы, в особенности молодые, сидят по уши в долгах: так, за дома стоимостью $500 000 им предстоит выплатить ипотеку на сумму $1,5 млн, за Range Rover стоимостью $35000 – кредит в размере $100 000. Что касается автомобилей, то здесь проблему можно решить двумя способами. Первый: погрузить на судно, отправить в Европу и попытаться продать за валюту, которая все еще в цене. Второй: поджечь и получить страховку – бах!
Хотя Рейкьявик расположен на горном массиве вулканического происхождения, в городе чувствуется некий налет «осадочности»: поверх нескольких толстых слоев архитектуры, которую следовало бы отнести к нордическому прагматическому стилю, лежит тонкий слой, который, по всей видимости, когда-нибудь назовут тупым капиталистическим. Небольшие, по размеру подходящие для хоббитов, здания исландского правительства очаровательны и прекрасно вписываются в городскую среду. А вот предназначенные для нуворишей-финансистов недостроенные стеклянные башни на берегу океана, которые к тому же закрывают для всех вид на белые отвесные скалы в бухте, явно нарушают гармонию.
Самый лучший способ познакомиться с городом – побродить по нему пешком, но куда бы я ни пошел, везде в меня врезаются исландцы мужеского полу, причем без всякого намека на извинения. Чисто из спортивного интереса я начинаю безрассудно фланировать по главной торговой улице, пытаясь проверить, не найдется ли хоть один исландец, который захочет обойти меня, дабы избежать столкновения. Напрасно. Проблема особенно обостряется во время массовых ночных попоек – в четверг, пятницу и субботу. Создается впечатление, что полстраны считает своим профессиональным долгом надраться до беспамятства и шляться по улицам до, условно говоря, восхода солнца. Бары открыты до пяти утра, и неистовая энергия, с которой народ тусуется в них, сродни самой настоящей работе. Уже через несколько минут после входа в ночной клуб Boston я огребаю по полной. Сначала получаю удар от бородатого тролля, который, как мне сказали, возглавлял исландский хедж-фонд. Не успеваю прийти в себя, как на меня налетает пьяный ответственный сотрудник Центрального банка. То ли потому, что он пьян, то ли потому, что мы познакомились несколько часов назад, он останавливает меня и говорит: «Ми хотим сказать им, что наша проблэма нэ в платожеспособности, а в ликфидности, но они нэ согласны», после чего ковыляет дальше. Именно так говорили Lehman Brothers и Citigroup: если бы вы дали нам денег, чтобы мы могли продержаться, мы бы справились с этим маленьким сбоем.
Нация, настолько крошечная и однородная, что все друг друга довольно хорошо знают, настолько отличается от привычного значения слова «нация», что буквально требует новое определение. Действительно, исландцы не столько нация, сколько одна большая семья. Например, подразумевается, что большинство исландцев исповедуют лютеранство. Если они не хотят принадлежать к лютеранской церкви, то должны подать заявление властям и выйти из нее. В то же время, заполнив соответствующий бланк, они могут начать исповедовать свою собственную религию и получить субсидию. Другой пример: в телефонной книге Рейкьявика абоненты указаны по именам, поскольку в Исландии всего около девяти фамилий, и они образуются присоединением «son» [сын] или «dóttir» [дочь] к имени отца. Трудно понять, как такая система упрощает дело, поскольку и имен-то в Исландии, кажется, тоже около девяти. Однако, если вы захотите продемонстрировать свое незнание Исландии, стоит лишь обратиться к мужчине по имени Сиггор Сигфуссон «г-н Сигфуссон» или к даме по имени Кристин Петурсдоттир «г-жа Петурсдоттир». Во всяком случае в любой беседе все понимают, о ком идет речь, поэтому вы никогда не услышите: «Какого Сиггора вы имеете в виду?»
Так как Исландия – это действительно одна большая семья, не стоит донимать исландцев вопросами о том, встречались ли они с Бьорк. Разумеется, они знакомы с Бьорк; кто же не знаком с Бьорк? И кто, если уж на то пошло, не знал Бьорк, когда ей было два года? «Да, я знаю Бьорк, – раздраженно отвечает на мой вопрос преподаватель финансов из Университета Исландии. – Она не умеет петь, и я знаю ее мать с детства, и они обе были сумасшедшими. От того, что Бьорк хорошо известна не только в Исландии, но и во всем мире, мое мнение о ней не изменится».
Преимущество жизни среди народа, который якобы представляет собой большую семью, заключается в том, что никому ничего не нужно объяснять – каждый знает все, что полагается знать. Я вскоре обнаруживаю, что, например, спрашивать дорогу здесь – абсолютно пустая трата времени (почти как у нас). Вам не только полагается знать, о каком-таком Бьорнйолфере идет речь в данный момент, но и то, в какой точке на карте вы находитесь. Два взрослых человека, один из которых банкир, работающий в трех кварталах отсюда, не могут объяснить мне, где находится кабинет премьер-министра. Трое других – в трех кварталах от Национальной галереи Исландии – понятия не имеют, как до нее добраться. Когда я замечаю сотруднице Национального музея, приятной женщине средних лет, что ни один исландец, похоже, не знает его местоположения, она говорит: «На самом деле никто ничего не знает о нашей стране. На прошлой неделе у нас были школьники, и учитель попросил их назвать исландского художника XIX в. Никто из них не знал. Ни один человек! Один сказал: “Халлдор Лакснесс?”» (Лакснесс получил Нобелевскую премию по литературе в 1955 г., что было большой честью для исландца. Следующими мировое признание получили в 1980-х гг. две исландки, которые одна за другой завоевали титул Мисс мира.)
Сейчас у жителей многих городов мира сложилось ощущение, что они живут на пороховой бочке, фитиль которой уже подожжен, и никто не способен погасить его. Прохожие, гулявшие по Манхэттену накануне краха Lehman Brothers, видели пустые магазины, пустые улицы и пустые – даже в дождливую погоду – такси: люди разбежались, пока бочка не взорвалась. Такое же ощущение приближающегося конца света было у меня в Рейкьявике, только фитиль горел как-то странно. По закону предусматривается выплата выходных пособий в размере трехмесячного оклада, поэтому многие уволенные банковские служащие успели получить деньги до начала февраля, когда правительство в полном составе ушло в отставку. Курс кроны к валютной корзине падает более чем в три раза по сравнению с пиковым значением. Поскольку Исландия импортирует все, кроме энергии и рыбы, практически все цены в середине декабря резко подскакивают. Одна новая знакомая, работающая на государственной службе, рассказывает мне о походе в магазин за светильником. По словам продавца, нужного светильника в продаже больше нет, но он может заказать его в Швеции – по тройной цене.
Тем не менее в одночасье разорившееся общество со стороны кажется почти не изменившимся со времен, когда оно считало себя богатым как никогда. Пример тому – Центральный банк Исландии. Почти наверняка евро станет валютой Исландии, а крона прекратит свое существование. Без нее же отпадет необходимость в центральном банке, призванном поддерживать стабильность местной валюты и регулировать процентные ставки. Здесь обретается Давид Оддссон, виновник взлета и падения Исландии. Еще в 1980-е гг. Оддссон попал под магическое влияние блестящего экономиста Милтона Фридмана, который был способен убедить в никчемности правительства кого угодно, даже самих правительственных чиновников. И Оддссон начал искать путь, который поможет исландскому народу обрести свободу, под которой он понимал свободу от любого контроля со стороны правительства. В бытность премьер-министром он снизил налоги, приватизировал промышленность, расширил свободу торговли и, наконец, в 2002 г. приватизировал банки. В конце концов, ему надоела должность премьер-министра, и он возглавил Центральный банк – не имея никакого опыта в банковском деле и будучи по образованию поэтом.
После краха этот ученик Милтона Фридмана нашел убежище в своем кабинете в банке и отклоняет все просьбы дать интервью. Высокопоставленные чиновники из правительства сообщили мне, причем без шуток, что предполагают, будто он большую часть времени сочиняет стихи. (В феврале 2009 г. новое правительство попросит его уйти в отставку.) Впрочем, снаружи Центральный банк Исландии по-прежнему выглядит элегантным черным храмом на фоне белых скал по другую сторону бухты. Туда по-прежнему ходят трезвые на вид люди. Мальчишки стрелой летят с горы по соседству с Центробанком, и им наплевать на то, что они играют в эпицентре глобальной катастрофы. Внешне все выглядит как до краха, хотя в действительности все в корне изменилось. Фитиль горит, и огонь приближается к пороховой бочке.
Когда Нил Армстронг сделал свой «маленький шаг» из корабля Apollo 11 и огляделся вокруг, ему, вероятно, подумалось: «Ух ты, прямо как в Исландии» – хотя поверхность Луны никак не походила на Исландию. Но ведь он был туристом, а у туриста неминуемо складывается искаженное мнение о месте посещения: он встречается с нетипичными людьми, получает нетипичные впечатления и осматривает многочисленные достопримечательности через призму фантастических мысленных образов, с которыми он сюда прибыл. Когда Исландия стала туристом в высоком мире финансов, она столкнулась с той же проблемой, что и Нил Армстронг. Исландцы являются одной из самых инбредных наций на земле – предмет активного изучения генетиками. Они прожили на этом отдаленном острове 1100 лет без выкупов с использованием заемных средств, враждебных поглощений, торговли деривативами и даже мелкого финансового мошенничества. Когда в 2003 г. они сели за один стол с Goldman Sachs и Morgan Stanley, у них было лишь примерное представление о деятельности и поведении инвестиционного банкира, почерпнутое по большей части из познаний молодых исландцев, которые учились в американских школах бизнеса. И то, как они поступили с деньгами, невольно вызывает ассоциацию с образцом американца году этак в 2003-м. Например, они сразу поняли, что финансы – это торговля бумажками, а не вложения в сферу производства. Они предоставляли кредиты не для стимулирования производственной деятельности, а для финансирования своих друзей и родственников, которые, как настоящие инвестиционные банкиры, приобретали дома на Беверли-Хиллз, британские футбольные команды и супермаркеты, датские авиалинии и медийные компании, норвежские банки, индийские электростанции.
Важно скупать как можно больше активов на заемные средства, ибо цена активов только растет – таков главный финансовый урок американцев, к которому исландцы отнеслись весьма по-деловому. К 2007 г. исландцам принадлежало примерно в 50 раз больше иностранных активов, чем в 2002 г. Они покупали частные самолеты и третьи дома в Лондоне и Копенгагене. Они платили огромные деньги за услуги, о которых прежде и помыслить не могли. «Один мужик за миллион долларов заказал на день рождения Элтона Джона. Тот прилетел на самолете и спел две песни, – с нескрываемой насмешкой говорит глава партии «Лево-зеленое движение» Стейнгримур Сигфуссон, – причем не слишком здорово». Они покупали доли в бизнесе, о котором не имели ни малейшего понятия, и указывали руководителям, как вести его, – совершенно в духе американских инвестиционных банкиров! Например, инвестиционная компания FL Group – мажоритарный акционер банка Glitnir – купила 8,25 % компании American Airlines. Никто в FL Group никогда не управлял авиакомпанией, более того, никто в FL Group не имел серьезного опыта работы в авиакомпании. Это не помешало FL Group давать указания American Airlines относительно управления компанией. Как выразился в пресс-релизе вскоре после покупки акций генеральный директор FL Group Ханнес Смарасон, выпускник Школы менеджмента Слоуна Массачусетского технологического института: «Проанализировав работу компании за длительный период, мы предлагаем ввести монетизацию активов … что будет способствовать снижению долгов или возврату капитала акционерам».
Не особо разборчивыми исландцы были и в отношении своих приобретений. Я разговаривал с сотрудниками одного хедж-фонда в Нью-Йорке, которые в конце 2006 г. обнаружили легкую добычу: слабеющий скандинавский банк. Они сделали ставку на его падение, и тут, откуда ни возьмись, появляется банк Kaupthing и покупает 10 %-ную долю в этом чахнущем предприятии. В результате цена акций взлетела до абсурдно высокого уровня. Я беседовал с управляющими другого хедж-фонда в Лондоне, которые были настолько ошеломлены множеством неудачных выкупов на заемные средства, финансируемых исландскими банками, что наняли аналитиков для исследования ситуации в исландской финансовой системе. Суть их выводов сводилась к следующему: горстка неопытных в финансовых делах парней из Исландии набирала за границей краткосрочные кредиты на миллиарды долларов. Затем они ссужали эти деньги себе и своим друзьям для приобретения активов – банков, футбольных команд и т. д. Поскольку активы во всем мире росли в цене (отчасти благодаря таким вот исландским безумцам, платившим за них бешеные цены), они, как тогда казалось, делали деньги. Управляющий третьего хедж-фонда объяснил мне банковский бизнес по-исландски следующим образом: у вас есть собака, а у меня – кошка. Мы договариваемся, что они стоят по миллиарду долларов. Вы продаете мне собаку за миллиард, а я вам – кота за миллиард. Отныне мы не владельцы домашних животных, а исландские банки, которые пополнились активами на миллиард долларов. «Они создавали фиктивный капитал, продавая друг другу активы по взвинченным ценам, – говорит управляющий лондонским хедж-фондом. – Именно так и росли банки и инвестиционные компании. Но на международном рынке они считались несолидными».
Третьего февраля бывший генеральный директор британского коммерческого банка Singer & Friedlander Тони Ширер, выступая в комитете палаты общин с докладом о нелепом поглощении его компании исландским банком, вкратце раскрыл подноготную этой истории.
Банк Singer & Friedlander функционировал с 1907 г. и был известен, помимо всего прочего, тем, что в нем начинал трудовую деятельность Джордж Сорос. В ноябре 2003 г. Ширер узнал, что банк Kaupthing, о существовании которого он даже не подозревал, приобрел 9,5 %-ную долю в его банке. Обычно банк-покупатель стремится что-то узнать о своем приобретении. Ширер предложил президенту Kaupthing Сигурдуру Эйнарссону встретиться, но Эйнарссон не проявил к этому интереса. Когда Kaupthing увеличил свою долю до 19,5 %, Ширер все-таки полетел в Рейкьявик, дабы воочию увидеть, кто такие эти исландцы. «Они совсем другие, – сказал он на заседании комитета палаты общин. – Они весьма странно ведут дела. Все они невероятно молоды. Все они принадлежат к одному кругу в Рейкьявике. И не имеют понятия о том, что творят».
Он изучил годовые отчеты Kaupthing и обнаружил удивительные факты: у этого гигантского международного банка был только один член совета директоров не исландец. У всех директоров были заключены с банком контракты на четыре года, и банк предоставил им кредит на £19 млн для покупки акций Kaupthing, а также опционы на обратную продажу этих акций банку с гарантированной прибылью. Практически вся объявленная прибыль была получена за счет повышения стоимости активов, купленных ранее по вздутым ценам. «Реальная доля прибыли, получаемой от настоящей – в моем понимании – банковской деятельности, составила менее 10 %», – сказал Ширер.
Будь этот мир вменяем, британские регулирующие органы не позволили бы новоявленным исландским финансистам проглотить почтенный британский коммерческий банк. На деле же они проигнорировали письмо, которое направил им Ширер. Через год, в январе 2005 г., ему позвонили из британского Комитета по слияниям и поглощениям. «Они хотели знать, – говорит Ширер, – почему так стремительно поднялись в цене наши акции за последние пару дней». Я рассмеялся и сказал: “Думаю, вы и сами поймете, где искать причину: два дня назад г-н Эйнарссон, президент Kaupthing, заявил, как последний идиот, что собирается купить Singer & Friedlander”». В августе 2005 г. банк Singer & Friedlander стал называться Kaupthing Singer & Friedlander, а Ширер уволился, поскольку, по его словам, не хотел, чтобы пострадала его репутация. И действительно, в октябре 2008 г. Kaupthing Singer & Friedlander прогорел.
Тем не менее даже под давлением палаты общин Тони Ширер отказался назвать исландцев обычными пройдохами с улицы. «Все они были высокообразованными людьми», – сказал он с ноткой удивления в голосе.