Страница:
В маленький кабинет набилась куча народу. Сначала Алябьева выхватила лицо заведующей садом Марины Георгиевны Бизенковой, потом узнала инспекторшу из соцзащиты, кажется, ее звали Ольга Валентиновна Махнач. Остальные трое мужчин были полицейскими в форме. При ее появлении все встали, один страж порядка, тот, что постарше, зачем-то вытащил резиновую дубинку и принялся постукивать ею по ладони.
Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:
– Где мой сын? Он жив?
– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.
До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:
– Как «изъять»? За что?!
– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.
– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!
Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.
Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:
– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.
– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!
Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.
Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».
Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.
– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.
Лена отпрянула:
– Я не буду подписывать!
– Это ничего не изменит. Заседание состоится в любом случае, даже если вы не явитесь.
– Где мой сын?! – закричала мать.
Полицейский, который держал резиновую дубинку, подал голос:
– Успокойтесь, иначе мы применим к вам силу.
Ленка сердцем чувствовала, что Костик еще находится в саду, его не успели увезти. Мать выскочила из кабинета и кинулась открывать все двери, какие попадались ей на пути.
– Костя! – кричала она. – Костик Алябьев! Сынок, ты где?
За одной из дверей послышался детский плач. Ленка толкнула ее, но она оказалась заперта.
– Костик, ты тут?
– Мама! – закричал Костик. – Забери меня отсюда!
Алябьева видела, как мужчины высаживают дверь ногой, никогда раньше ей не приходилось это делать, но сейчас она приказала:
– Сынок, отойди подальше от двери, к самому окну!
И с первого удара выбила хлипкий замок.
Она бросилась в комнату, схватила своего малыша в охапку, вдохнула родной запах…
Но к ним уже бежали. Пока трое полицейских держали Елену, инспекторша соцзащиты пыталась отодрать Костика от матери. Мальчик верещал что есть сил, вырывался, укусил злую тетку за руку.
– Вот гаденыш! – скривилась Махнач, разглядывая кисть. – До крови прокусил, никакого воспитания! Так, ребята, – сурово обратилась она к стражам порядка, – шутки кончились, приступайте к работе.
Пожилой полицейский убрал резиновую дубинку и вытащил электрошокер. Когда двое его коллег оттащили ребенка, он приставил шокер к шее Алябьевой и пустил разряд.
Елена упала на пол. И до последней секунды, пока не потеряла сознание, в ее ушах звучал душераздирающий крик:
– Мамочка-а-а!!!
– Вот скоты! – повторяла я. – Какие же они скоты!
– А дальше что было? – спросила Алка, нервы у которой, вероятно, были покрепче.
– Как пришла в себя, выбежала на улицу, но полицейской машины уже и след простыл.
– Скоты! – вставила я.
– Дальше у меня идет небольшой провал в памяти, – продолжала Алябьева. – Наверное, я села прямо в снег и просидела так довольно долго, потому что превратилась в ледышку. Чтобы согреться, пошла куда глаза глядят. Потом побежала, потому что не могла спокойно идти. Помню, несколько раз падала, довольно сильно ударялась, но боли не чувствовала. У меня окоченело не только тело, но и душа. Я не представляла, как буду жить без Костика. Не видела смысла идти домой, если его там нет. Без ребенка вообще ничего в жизни не имеет смысла, ничего!
Тут Ленка, которая столько времени держалась молодцом, разрыдалась. Я принялась гладить ее по спине, а Алка подлила коньяку:
– Выпей, полегчает!
Одним глотком Алябьева осушила рюмку, и ей действительно полегчало. Она могла рассказывать дальше, хотя язык у нее уже заплетался.
– В общем, на какую-то секунду у меня отключились мозги. Сейчас-то я понимаю, что если умру, то уж точно не верну Костика. Но тогда меня охватила такая безысходность… Я не видела другого выхода… Вы меня понимаете?
Я сочувственно кивнула:
– Понимаем. Ты не могла больше выносить эту боль.
Ободренная моей поддержкой, Ленка зачастила:
– Да, правильно, не могла выносить боль. Вот и решила, что если брошусь под машину, кошмар закончится. Если бы не ты, Люська, размазало бы меня по асфальту, как муху. Девочки, вы меня осуждаете?
– Ни в коем случае! – заверила я. – Даже не смей так думать! Сейчас надо думать о другом – как вернуть ребенка. Куда его увезли?
– Я не знаю! – в отчаянии выкрикнула Ленка. – Они не сказали!
– Наверное, в детский дом, – предположила Алка, – у нас в городе есть один. Или, возможно, его отправили в соседний Ногинск… Если честно, мне непонятно, с чего вдруг тобой заинтересовалась соцзащита. Ты состоишь там на учете?
Алябьева ощетинилась:
– По-твоему, я похожа на алкоголичку или наркоманку?
– Ну, что ты, конечно, не похожа, – мягко сказала я, – просто Алке кажется странным, что они прицепились именно к тебе.
– Ни на каком учете я не состою! – упорствовала Ленка.
Я тоже не отступала:
– Но ведь ты узнала инспекторшу из соцзащиты. Как, говоришь, ее зовут?
– Вроде бы Ольга Валентиновна Махнач.
– Значит, ты с ней знакома?
– Видела один раз. В субботу она приходила к нам домой с проверкой.
Неделю назад в квартиру Алябьевых позвонили. На пороге стояла женщина в енотовой шубе, в руках она держала папку для бумаг. Дама представилась инспектором соцзащиты. Она объяснила, что в отдел опеки и попечительства обратились Ленкины соседи с жалобой, что в квартире часто плачет ребенок. Инспектор Махнач пришла, чтобы поговорить с мальчиком и проверить, в каких условиях он живет.
Первым делом Ольга Валентиновна осмотрела кожные покровы ребенка на предмет наличия следов побоев. Таковых не оказалось. Потом чиновница приступила к допросу:
– Маму любишь? Что сегодня ел на завтрак? А на обед?..
Костик хотя и стеснялся незнакомой тети, но отвечал, что маму любит, на завтрак ел омлет с горошком, а на обед – рыбный суп, картофельное пюре с котлетой и компот…
Ленка объяснила, что Костик очень любит купаться, может часами плескаться в ванной, из воды всегда вылезает со скандалом и слезами. Скорей всего, именно эти крики и слышали соседи.
Чиновница осмотрела комнату, убедилась, что у мальчика есть отдельное спальное место, вдоволь одежды и игрушек. Заглянула в холодильник, увидела масло, сыр, курицу, пересчитала бутылочки с детским йогуртом… Результатом проверки Ольга Валентиновна в целом осталась довольна, хотя и сделала замечание по поводу неглаженого белья, которого у Елены скопилась целая корзина. Инспектор ушла, и до сегодняшнего дня Алябьева ее не видела…
– Причем тут неглаженное белье? – удивилась я. – Какое отношение оно имеет к воспитанию ребенка? Да оно у всей страны не глажено!
Неожиданно Ленка стукнула кулаком по столу, да так сильно, что зазвенели тарелки.
– Я их ненавижу! Я их убью! Даю вам слово, я их убью!
Уткнувшись лицом в ладони, она раскачивалась взад-вперед и твердила словно заведенная:
– Убью, убью, убью…
Очевидно, Алябьеву окончательно развезло. Ох, не следовало ей пить на пустой желудок!
Хозяйка подхватила ее под руки:
– Пойдем-ка баиньки, дорогая! Я постелю тебе на диване в гостиной.
Они ушли, и уже через пять минут Алка вернулась.
– Спит. Рухнула в кровать и мгновенно отрубилась.
– Неудивительно, – отозвалась я, – у нее сегодня был ужасный день. Наверное, самый страшный в жизни.
Алла села за стол, задумчиво пожевала листик салата и спросила:
– Что ты обо всем этом думаешь?
Эмоции у меня закипали через край.
– Это просто безобразие! Произвол и насилие! Как можно было так жестоко отнять ребенка у матери? Трое полицейских с резиновыми дубинками и электрошокерами на одну женщину! Тьфу!
– Да я о другом, – отмахнулась Алка. – Ты ей веришь? По-твоему, она говорит правду?
– О чем ты? – искренне не понимала я.
– Да о том, что у нормальной матери никогда не заберут ребенка! Мне кажется, Ленка что-то не договаривает. Наверняка она давно состоит на учете в соцзащите. Ты обратила внимание, как она коньяк хлещет? Как заправская алкоголичка.
– А ты бы не хлестала, если бы у тебя отняли ребенка? Ты только представь!
– Не буду я представлять, – надменно отозвалась Алка, – со мной такого никогда не случится. К твоему сведению…
Договорить она не успела, потому что в этот момент в замке повернулся ключ, и входная дверь открылась.
– Это Никита, – зашептала Алка. – Я не говорила ему, что ты приедешь, хотела сделать сюрприз. То-то он обрадуется!
Ага, подумала я, а еще больше он обрадуется, когда обнаружит пьяную в лоскуты Алябьеву на диване в гостиной.
Хозяйка выскочила в холл, а я осталась на кухне. Со своего стула я не могла видеть, что происходит в коридоре, зато отлично слышала.
– Привет, – сказала Алка.
В ответ супруг что-то неразборчиво пробурчал.
– Ты почему так поздно? – Алкин голос звучал, как мне показалось, на полтона выше обычного.
– Были дела, – отозвался Никита.
– Какие еще дела?
– Возникли проблемы с пожарной инспекцией.
– В десять вечера?! – прошипела жена.
Воздух мгновенно стал густым, как взбитые сливки. Я вжалась в стул и перестала дышать, боясь выдать свое присутствие.
Однако Алке удалось взять себя в руки.
– Дорогой, у нас гости. Тебе будет любопытно узнать, кто это.
– Извини, не сегодня. У меня дико раскалывается голова, пойду лягу.
– А как же ужин?! – Голос жены взвился под потолок.
Муж не удосужился ответить. Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж.
Я почувствовала себя неловко. Ясно как божий день, что семья Нащекиных находится на грани распада. Все эти занавески, мебель на заказ и прочие внешние атрибуты не в состоянии воскресить то, чего давно уже нет: любовь и понимание. Впрочем, чего это я тороплюсь с прогнозами, миллионы семей живут без любви и понимания и разводиться не собираются.
Вернувшись на кухню, Алка зыркнула на меня с такой злобой, будто это я была виновата в том, что ее брак не удался. Чтобы сгладить неловкость, я вымученно зевнула и сказала:
– Пожалуй, пойду спать. Утро вечера мудренее.
– Тебе придется лечь на ковре в гостиной, – заявила хозяйка, – спальных мест больше нет.
Я усмехнулась: тоже мне, элитное жилье называется, спальные места для гостей ограничены одним диваном.
Алка интерпретировала мою усмешку по-своему.
– Не переживай, – обнадежила она, – я дам тебе спальный мешок.
Глава 4
Глава 5
Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:
– Где мой сын? Он жив?
– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.
До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:
– Как «изъять»? За что?!
– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.
– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!
Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.
Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:
– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.
– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!
Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.
Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».
Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.
– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.
Лена отпрянула:
– Я не буду подписывать!
– Это ничего не изменит. Заседание состоится в любом случае, даже если вы не явитесь.
– Где мой сын?! – закричала мать.
Полицейский, который держал резиновую дубинку, подал голос:
– Успокойтесь, иначе мы применим к вам силу.
Ленка сердцем чувствовала, что Костик еще находится в саду, его не успели увезти. Мать выскочила из кабинета и кинулась открывать все двери, какие попадались ей на пути.
– Костя! – кричала она. – Костик Алябьев! Сынок, ты где?
За одной из дверей послышался детский плач. Ленка толкнула ее, но она оказалась заперта.
– Костик, ты тут?
– Мама! – закричал Костик. – Забери меня отсюда!
Алябьева видела, как мужчины высаживают дверь ногой, никогда раньше ей не приходилось это делать, но сейчас она приказала:
– Сынок, отойди подальше от двери, к самому окну!
И с первого удара выбила хлипкий замок.
Она бросилась в комнату, схватила своего малыша в охапку, вдохнула родной запах…
Но к ним уже бежали. Пока трое полицейских держали Елену, инспекторша соцзащиты пыталась отодрать Костика от матери. Мальчик верещал что есть сил, вырывался, укусил злую тетку за руку.
– Вот гаденыш! – скривилась Махнач, разглядывая кисть. – До крови прокусил, никакого воспитания! Так, ребята, – сурово обратилась она к стражам порядка, – шутки кончились, приступайте к работе.
Пожилой полицейский убрал резиновую дубинку и вытащил электрошокер. Когда двое его коллег оттащили ребенка, он приставил шокер к шее Алябьевой и пустил разряд.
Елена упала на пол. И до последней секунды, пока не потеряла сознание, в ее ушах звучал душераздирающий крик:
– Мамочка-а-а!!!
***
Ленкин рассказ поверг меня в шок.– Вот скоты! – повторяла я. – Какие же они скоты!
– А дальше что было? – спросила Алка, нервы у которой, вероятно, были покрепче.
– Как пришла в себя, выбежала на улицу, но полицейской машины уже и след простыл.
– Скоты! – вставила я.
– Дальше у меня идет небольшой провал в памяти, – продолжала Алябьева. – Наверное, я села прямо в снег и просидела так довольно долго, потому что превратилась в ледышку. Чтобы согреться, пошла куда глаза глядят. Потом побежала, потому что не могла спокойно идти. Помню, несколько раз падала, довольно сильно ударялась, но боли не чувствовала. У меня окоченело не только тело, но и душа. Я не представляла, как буду жить без Костика. Не видела смысла идти домой, если его там нет. Без ребенка вообще ничего в жизни не имеет смысла, ничего!
Тут Ленка, которая столько времени держалась молодцом, разрыдалась. Я принялась гладить ее по спине, а Алка подлила коньяку:
– Выпей, полегчает!
Одним глотком Алябьева осушила рюмку, и ей действительно полегчало. Она могла рассказывать дальше, хотя язык у нее уже заплетался.
– В общем, на какую-то секунду у меня отключились мозги. Сейчас-то я понимаю, что если умру, то уж точно не верну Костика. Но тогда меня охватила такая безысходность… Я не видела другого выхода… Вы меня понимаете?
Я сочувственно кивнула:
– Понимаем. Ты не могла больше выносить эту боль.
Ободренная моей поддержкой, Ленка зачастила:
– Да, правильно, не могла выносить боль. Вот и решила, что если брошусь под машину, кошмар закончится. Если бы не ты, Люська, размазало бы меня по асфальту, как муху. Девочки, вы меня осуждаете?
– Ни в коем случае! – заверила я. – Даже не смей так думать! Сейчас надо думать о другом – как вернуть ребенка. Куда его увезли?
– Я не знаю! – в отчаянии выкрикнула Ленка. – Они не сказали!
– Наверное, в детский дом, – предположила Алка, – у нас в городе есть один. Или, возможно, его отправили в соседний Ногинск… Если честно, мне непонятно, с чего вдруг тобой заинтересовалась соцзащита. Ты состоишь там на учете?
Алябьева ощетинилась:
– По-твоему, я похожа на алкоголичку или наркоманку?
– Ну, что ты, конечно, не похожа, – мягко сказала я, – просто Алке кажется странным, что они прицепились именно к тебе.
– Ни на каком учете я не состою! – упорствовала Ленка.
Я тоже не отступала:
– Но ведь ты узнала инспекторшу из соцзащиты. Как, говоришь, ее зовут?
– Вроде бы Ольга Валентиновна Махнач.
– Значит, ты с ней знакома?
– Видела один раз. В субботу она приходила к нам домой с проверкой.
Неделю назад в квартиру Алябьевых позвонили. На пороге стояла женщина в енотовой шубе, в руках она держала папку для бумаг. Дама представилась инспектором соцзащиты. Она объяснила, что в отдел опеки и попечительства обратились Ленкины соседи с жалобой, что в квартире часто плачет ребенок. Инспектор Махнач пришла, чтобы поговорить с мальчиком и проверить, в каких условиях он живет.
Первым делом Ольга Валентиновна осмотрела кожные покровы ребенка на предмет наличия следов побоев. Таковых не оказалось. Потом чиновница приступила к допросу:
– Маму любишь? Что сегодня ел на завтрак? А на обед?..
Костик хотя и стеснялся незнакомой тети, но отвечал, что маму любит, на завтрак ел омлет с горошком, а на обед – рыбный суп, картофельное пюре с котлетой и компот…
Ленка объяснила, что Костик очень любит купаться, может часами плескаться в ванной, из воды всегда вылезает со скандалом и слезами. Скорей всего, именно эти крики и слышали соседи.
Чиновница осмотрела комнату, убедилась, что у мальчика есть отдельное спальное место, вдоволь одежды и игрушек. Заглянула в холодильник, увидела масло, сыр, курицу, пересчитала бутылочки с детским йогуртом… Результатом проверки Ольга Валентиновна в целом осталась довольна, хотя и сделала замечание по поводу неглаженого белья, которого у Елены скопилась целая корзина. Инспектор ушла, и до сегодняшнего дня Алябьева ее не видела…
– Причем тут неглаженное белье? – удивилась я. – Какое отношение оно имеет к воспитанию ребенка? Да оно у всей страны не глажено!
Неожиданно Ленка стукнула кулаком по столу, да так сильно, что зазвенели тарелки.
– Я их ненавижу! Я их убью! Даю вам слово, я их убью!
Уткнувшись лицом в ладони, она раскачивалась взад-вперед и твердила словно заведенная:
– Убью, убью, убью…
Очевидно, Алябьеву окончательно развезло. Ох, не следовало ей пить на пустой желудок!
Хозяйка подхватила ее под руки:
– Пойдем-ка баиньки, дорогая! Я постелю тебе на диване в гостиной.
Они ушли, и уже через пять минут Алка вернулась.
– Спит. Рухнула в кровать и мгновенно отрубилась.
– Неудивительно, – отозвалась я, – у нее сегодня был ужасный день. Наверное, самый страшный в жизни.
Алла села за стол, задумчиво пожевала листик салата и спросила:
– Что ты обо всем этом думаешь?
Эмоции у меня закипали через край.
– Это просто безобразие! Произвол и насилие! Как можно было так жестоко отнять ребенка у матери? Трое полицейских с резиновыми дубинками и электрошокерами на одну женщину! Тьфу!
– Да я о другом, – отмахнулась Алка. – Ты ей веришь? По-твоему, она говорит правду?
– О чем ты? – искренне не понимала я.
– Да о том, что у нормальной матери никогда не заберут ребенка! Мне кажется, Ленка что-то не договаривает. Наверняка она давно состоит на учете в соцзащите. Ты обратила внимание, как она коньяк хлещет? Как заправская алкоголичка.
– А ты бы не хлестала, если бы у тебя отняли ребенка? Ты только представь!
– Не буду я представлять, – надменно отозвалась Алка, – со мной такого никогда не случится. К твоему сведению…
Договорить она не успела, потому что в этот момент в замке повернулся ключ, и входная дверь открылась.
– Это Никита, – зашептала Алка. – Я не говорила ему, что ты приедешь, хотела сделать сюрприз. То-то он обрадуется!
Ага, подумала я, а еще больше он обрадуется, когда обнаружит пьяную в лоскуты Алябьеву на диване в гостиной.
Хозяйка выскочила в холл, а я осталась на кухне. Со своего стула я не могла видеть, что происходит в коридоре, зато отлично слышала.
– Привет, – сказала Алка.
В ответ супруг что-то неразборчиво пробурчал.
– Ты почему так поздно? – Алкин голос звучал, как мне показалось, на полтона выше обычного.
– Были дела, – отозвался Никита.
– Какие еще дела?
– Возникли проблемы с пожарной инспекцией.
– В десять вечера?! – прошипела жена.
Воздух мгновенно стал густым, как взбитые сливки. Я вжалась в стул и перестала дышать, боясь выдать свое присутствие.
Однако Алке удалось взять себя в руки.
– Дорогой, у нас гости. Тебе будет любопытно узнать, кто это.
– Извини, не сегодня. У меня дико раскалывается голова, пойду лягу.
– А как же ужин?! – Голос жены взвился под потолок.
Муж не удосужился ответить. Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж.
Я почувствовала себя неловко. Ясно как божий день, что семья Нащекиных находится на грани распада. Все эти занавески, мебель на заказ и прочие внешние атрибуты не в состоянии воскресить то, чего давно уже нет: любовь и понимание. Впрочем, чего это я тороплюсь с прогнозами, миллионы семей живут без любви и понимания и разводиться не собираются.
Вернувшись на кухню, Алка зыркнула на меня с такой злобой, будто это я была виновата в том, что ее брак не удался. Чтобы сгладить неловкость, я вымученно зевнула и сказала:
– Пожалуй, пойду спать. Утро вечера мудренее.
– Тебе придется лечь на ковре в гостиной, – заявила хозяйка, – спальных мест больше нет.
Я усмехнулась: тоже мне, элитное жилье называется, спальные места для гостей ограничены одним диваном.
Алка интерпретировала мою усмешку по-своему.
– Не переживай, – обнадежила она, – я дам тебе спальный мешок.
Глава 4
Утром я проснулась на удивление свежая и бодрая. Было ощущение, что я вернулась в детство. Ребенок вскакивает с кровати, как только открывает глаза. Его манят игрушки и мир за окном, такой огромный и интересный. Взрослый же знает, что ничего интересного в этом мире нет, а когда он продерет зенки, его встретят опостылевшая работа, долги по кредитке и раскабаневшая жена. Так стоит ли вообще просыпаться?
Лично я валяюсь в постели до упора. В мобильнике есть такая функция – «подремать». Будильник можно переставить на десять, пятнадцать минут вперед и снова окунуться в объятия Морфея. Я могу оттягивать пробуждение в течение нескольких часов, так что дела, которые запланировала на утро, автоматически переносятся на вечер. Или – что чаще – вообще отправляются ко всем чертям.
Но сегодня я проснулась без всякого будильника, готовая к трудовым свершениям. Причина, скорей всего, заключалась в спальном мешке. Надо бы купить такой мешок домой и практиковать сон в нем. Глядишь, с помощью этой нехитрой уловки я превращусь из закоренелой «совы» в «жаворонка» и хоть изредка буду любоваться на рассвет собственными глазами.
Диван был пуст, значит, Алябьева уже встала.
Я обнаружила ее на кухне в компании Никиты. Сблизив головы, они о чем-то тихо беседовали. Ленка с Никитой были похожи на бывших супругов, которые развелись и даже успели вступить во второй брак, однако сохранили хорошие отношения.
Пожелав им доброго утра, я пошла умываться. А когда вышла из ванной, увидела, что Алка наблюдает за своим мужем и бывшей одноклассницей точно так же, как я несколько минут назад. И выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
Со второго этажа спустилась няня с прелестной белокурой Наденькой. Возникла радостная суета, которая всегда сопровождает появление маленького ребенка.
Сославшись на работу, Никита поспешно покинул квартиру. Вот любопытно, какие срочные дела могут возникнуть у ресторатора в полвосьмого утра? Алке, вероятно, тоже хотелось бы это знать, потому что вид у нее стал совсем угрюмый.
А Ленка, увидев маленькую девочку, пала духом, еще секунда – и зарыдает.
– Люська, а что, если они никогда не вернут мне сына? – прошептала она.
– Такого не может быть, – убежденно заявила я. – Это какая-то чудовищная ошибка. Я уверена, что в соцзащите перегнули палку. Перестраховались. Не разобрались. Надо поехать к той самой инспекторше и спокойно с ней поговорить. Спокойно, понимаешь? Возможно, уже сегодня тебе отдадут Костика. Правда ведь, Алка?
– Угу, – отозвалась Безруких, погруженная в свои мысли.
Мало-помалу Ленка проникалась моей уверенностью.
– Да, точно, это ошибка. Надо поехать и во всем разобраться.
– Тебе нужно запастись документами, подтверждающими, что ты хорошая мать, – советовала я. – Медицинская карта Костика где находится? В поликлинике?
– Нет, дома. Как раз сегодня мы собирались идти к стоматологу.
– Значит так, сначала езжай домой и возьми карту. Она доказывает, что ты занимаешься здоровьем ребенка, водишь его к стоматологу. Может, еще найдутся какие-нибудь справки?
– Есть договор с секцией плавания, Костик ходит туда два раза в неделю.
Я кивнула:
– Отлично, договор тоже надо показать в соцзащите, он подтверждает, что ты физически развиваешь ребенка.
– Еще Костик несколько раз сходил в студию рисования, – вспомнила Ленка, – но ему там не понравилось. Никакого договора со студией я не заключала.
– Мне кажется, об этом следует упомянуть в разговоре с инспекторшей. Это доказывает, что ты развиваешь ребенка не только физически, но и эстетически. Скажи, что преподаватель студии может подтвердить твои слова. Кстати, не исключено, что тебе действительно придется обратиться к нему за свидетельскими показаниями.
– Ты говоришь так, словно на меня завели уголовное дело.
– Практически так и есть. Не забывай, что через неделю состоится суд, на котором тебя могут лишить родительских прав. Так что свидетели со стороны защиты не помешают.
Вспомнив про суд, Алябьева спала с лица.
– Господи, я этого не переживу! Просто не представляю, где найти силы, чтобы спокойно разговаривать в соцзащите! Боюсь, я сорвусь на крик, и они выгонят меня взашей. Люська, может, сходишь со мной? Поддержишь меня морально, а?
– Конечно, поддержу!
– Нет, она не может, – встряла Алка. – Утром ей надо быть в школе, я уже договорилась с Марией Николаевной об интервью.
Я махнула рукой:
– Не волнуйся, я везде успею.
Наскоро позавтракав вчерашними салатами, мы с Алябьевой оделись и пошли к выходу. Когда мы уже стояли на пороге, маленькая Наденька, будто чувствуя настроение взрослых, подошла к грустной тете Лене.
– Не плачь, – она протянула своего плюшевого зайчонка с оторванным ухом, – он будет тебя любить.
Даже у меня комок подступил к горлу, чего уж говорить про Алябьеву. Всю дорогу до автобусной остановки она вытирала слезы.
В каждом российском городе есть улица Мира, и располагается она, скорей всего, в центре. В моем родном городе улица Мира практически вся застроена сталинскими домами в четыре-пять этажей. Разглядывая их из окна маршрутки, я только диву давалась: возможно, коммуникации в домах устарели, но фасады выглядели безупречно.
– Отсюда до мэрии рукой подать, – объяснила Ленка, – поэтому потемкинский ремонт у нас делают каждый год.
– Почему потемкинский? – не поняла я.
– Сейчас увидишь.
Мы зашли под арку, и я увидела, что парадный вид дома имеют только с улицы. Со стороны двора кирпичная облицовка почти полностью отвалилась, словно по ней долгое время вели снайперский обстрел. Надо же, потемкинским деревням скоро уже двести пятьдесят лет исполнится, а трюк до сих пор по всей России работает![2]
В подъезде Ленка не стала подниматься по лестнице, а открыла первую квартиру на первом этаже.
– Проходи, – она распахнула простенькую железную дверь.
Я переступила порог и ахнула:
– Вот это хоромы!
– Четыре комнаты, – безо всякого выражения ответила Алябьева.
Меня поразило, насколько много в квартире пространства и воздуха. Большая прихожая плавно перетекала в широкий коридор, куда со всех сторон выходило, как мне сначала показалось, какое-то безумное количество дверей. Оправившись от изумления, я подсчитала, что дверей всего семь. Впечатление большого пространства усиливалось из-за того, что мебель практически отсутствовала. На всю прихожую – только круглая вешалка для одежды и тумбочка для обуви. Первая комната, в которую я заглянула, оказалась вообще пустой, зато с эркером и чудесной лепниной на потолке. Задрав голову, я разглядывала гипсовых купидончиков, целящихся своими стрелами друг в друга.
– Потолки сколько метров? Три?
– Три сорок.
– Класс!
– Ничего классного, – отозвалась из коридора Ленка. – Лампочку в люстре поменять – и то чудовищная проблема. Я еще не говорю о других недостатках.
– Господи, да какие у высоких потолков могут быть недостатки?
Ленка не ответила. Выйдя в коридор, я увидела, что хозяйки там нет. Я обнаружила ее в одной из комнат. Выдвинув ящик письменного стола, Алябьева рылась в бумагах.
– Так чем плохи высокие потолки? – повторила я вопрос.
Привычно, как будто делала это уже не один раз, Ленка принялась перечислять:
– Прежде всего зимой тут дикий холод. Чувствуешь, как по ногам сквозит? Конечно, причина не только в высоких потолках. Во-первых, это угловая квартира, почти все стены – наружные. Во-вторых, здесь первый этаж, что тоже не способствует сохранению тепла. В-третьих, деревянные окна рассохлись и в них безбожно дует. В-четвертых, батареи старые, внутри проржавели, толком не нагреваются, а площадь большая. Мы с Костиком пользуемся только одной комнатой, остальные держим закрытыми, чтобы не оттягивали тепло. В общем, квартира ужасная, зимой здесь холодно, а летом жарко.
– Зачем же ты ее купила? – удивилась я.
– Я не покупала, это подарок.
Ни фига себе людям подарки делают! Я оставила Ленку искать документы, а сама тем временем обошла всю квартиру. Да, жилищу настоятельно требовался ремонт, но, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет! Что бы там Алябьева ни утверждала, но высокие потолки – это роскошь, доступная немногим. Как и арочные окна, которые действительно были в очень плохом состоянии. Заменить их стеклопакетами – и все дела! Конечно, окна такой оригинальной формы обойдутся дороже, но зато результат будет великолепным!
Когда я вернулась в единственную обжитую комнату, то увидела, что хозяйка вывалила из шкафа на диван детские вещи и сосредоточенно их разбирает.
– Знаешь, я решила собрать кое-какую одежду для Костика. Возможно, сегодня мне его не отдадут, – Ленкин голос дрогнул, но она сдержала рыдания, – так что ему понадобятся вещи на смену. Возьму трусики, колготки, теплые носочки…
– Отличная идея, – поддержала я.
Не нравился мне ее убитый вид. Чтобы отвлечь Ленку от грустных мыслей, я решила сменить тему:
– Ты давно живешь в этой квартире?
– Три года. Нет, уже почти четыре.
– А ремонт чего не делаешь?
– Денег нет, – просто ответила Алябьева, высматривая пару к синему носочку.
– Кстати, а ты где работаешь? Наверное, надо позвонить на работу и предупредить, что сегодня не придешь?
– Не надо. В данный момент я не работаю. Ищу вакансию, но не попадается ничего подходящего.
– На что же вы живете? – удивилась я. – Отец ребенка хоть помогает?
– Он умер, – бесстрастно отозвалась Ленка.
Да-да, в последнее время многие мужчины взяли привычку умирать, когда у них рождается ребенок. Некоторые дают дуба, едва узнают, что их подруга беременна. Другие отдают концы, когда младенец появляется на свет и начинаются первые бытовые трудности. Или вот еще тенденция: молодые папаши резко меняют профессию, становятся летчиками, моряками дальнего плавания или космонавтами и бесследно исчезают где-то на бескрайних просторах Вселенной. Очевидно, с отцом Костика произошла такая же печальная история. Не вынес своего счастья.
– Ты хотя бы получаешь пенсию по потере кормильца?
– Мы не были расписаны, – сухо бросила Алябьева, и я поняла, что эта тема неуместна.
Соцзащита находилась в десяти минутах ходьбы. Путь пролегал мимо мэрии, так что это была единственная улица в городе, посыпанная песком.
– У меня появилась гениальная идея! – сказала я, выпуская пар изо рта. – Знаешь, что надо сделать, когда закончится весь этот кошмар и тебе отдадут Костика? Продать квартиру! Для вас двоих она великовата, зато отлично подойдет под магазин или офис. Да она же наверняка стоит баснословных денег! Можно купить жилплощадь поскромнее, а на разницу в цене поднимать ребенка. До совершеннолетия тебе предстоит еще ого-го сколько вложений! Да и после тоже: поступить в институт, отмазать от армии… Ну, что скажешь?
Ленка замотала головой:
– Нет, это плохая идея.
Но я уже закусила удила. Тема недвижимости – мой конек, я могу говорить о ней часами. Меня хлебом не корми, дай поделить чужие квадратные метры. Это у меня осталось еще с тех времен, когда я, бесквартирная провинциалка, снимала угол в Москве и проводила вечера за изучением журналов по недвижимости. Читала объявления о продаже, разглядывала схемы типовых серий домов и мечтала о том, что когда-нибудь, если я буду много и тяжело работать, у меня тоже появится собственное жилье в Белокаменной. Оно и появилось, но отнюдь не от трудов праведных. Совершенно незнакомый человек оставил мне в наследство квартиру практически в самом центре столицы. Правда, потом меня обвинили в убийстве, но это долгая история.[3]
– Ну ладно, не хочешь продавать – тогда разменяй на две «двушки». В одной будешь жить, а другую – сдавать. Неплохая прибавка к зарплате получится!
Алябьева тяжело вздохнула:
– Ох, Люська, если бы всё было так просто! Твои бы слова – да богу в уши.
Лично я валяюсь в постели до упора. В мобильнике есть такая функция – «подремать». Будильник можно переставить на десять, пятнадцать минут вперед и снова окунуться в объятия Морфея. Я могу оттягивать пробуждение в течение нескольких часов, так что дела, которые запланировала на утро, автоматически переносятся на вечер. Или – что чаще – вообще отправляются ко всем чертям.
Но сегодня я проснулась без всякого будильника, готовая к трудовым свершениям. Причина, скорей всего, заключалась в спальном мешке. Надо бы купить такой мешок домой и практиковать сон в нем. Глядишь, с помощью этой нехитрой уловки я превращусь из закоренелой «совы» в «жаворонка» и хоть изредка буду любоваться на рассвет собственными глазами.
Диван был пуст, значит, Алябьева уже встала.
Я обнаружила ее на кухне в компании Никиты. Сблизив головы, они о чем-то тихо беседовали. Ленка с Никитой были похожи на бывших супругов, которые развелись и даже успели вступить во второй брак, однако сохранили хорошие отношения.
Пожелав им доброго утра, я пошла умываться. А когда вышла из ванной, увидела, что Алка наблюдает за своим мужем и бывшей одноклассницей точно так же, как я несколько минут назад. И выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
Со второго этажа спустилась няня с прелестной белокурой Наденькой. Возникла радостная суета, которая всегда сопровождает появление маленького ребенка.
Сославшись на работу, Никита поспешно покинул квартиру. Вот любопытно, какие срочные дела могут возникнуть у ресторатора в полвосьмого утра? Алке, вероятно, тоже хотелось бы это знать, потому что вид у нее стал совсем угрюмый.
А Ленка, увидев маленькую девочку, пала духом, еще секунда – и зарыдает.
– Люська, а что, если они никогда не вернут мне сына? – прошептала она.
– Такого не может быть, – убежденно заявила я. – Это какая-то чудовищная ошибка. Я уверена, что в соцзащите перегнули палку. Перестраховались. Не разобрались. Надо поехать к той самой инспекторше и спокойно с ней поговорить. Спокойно, понимаешь? Возможно, уже сегодня тебе отдадут Костика. Правда ведь, Алка?
– Угу, – отозвалась Безруких, погруженная в свои мысли.
Мало-помалу Ленка проникалась моей уверенностью.
– Да, точно, это ошибка. Надо поехать и во всем разобраться.
– Тебе нужно запастись документами, подтверждающими, что ты хорошая мать, – советовала я. – Медицинская карта Костика где находится? В поликлинике?
– Нет, дома. Как раз сегодня мы собирались идти к стоматологу.
– Значит так, сначала езжай домой и возьми карту. Она доказывает, что ты занимаешься здоровьем ребенка, водишь его к стоматологу. Может, еще найдутся какие-нибудь справки?
– Есть договор с секцией плавания, Костик ходит туда два раза в неделю.
Я кивнула:
– Отлично, договор тоже надо показать в соцзащите, он подтверждает, что ты физически развиваешь ребенка.
– Еще Костик несколько раз сходил в студию рисования, – вспомнила Ленка, – но ему там не понравилось. Никакого договора со студией я не заключала.
– Мне кажется, об этом следует упомянуть в разговоре с инспекторшей. Это доказывает, что ты развиваешь ребенка не только физически, но и эстетически. Скажи, что преподаватель студии может подтвердить твои слова. Кстати, не исключено, что тебе действительно придется обратиться к нему за свидетельскими показаниями.
– Ты говоришь так, словно на меня завели уголовное дело.
– Практически так и есть. Не забывай, что через неделю состоится суд, на котором тебя могут лишить родительских прав. Так что свидетели со стороны защиты не помешают.
Вспомнив про суд, Алябьева спала с лица.
– Господи, я этого не переживу! Просто не представляю, где найти силы, чтобы спокойно разговаривать в соцзащите! Боюсь, я сорвусь на крик, и они выгонят меня взашей. Люська, может, сходишь со мной? Поддержишь меня морально, а?
– Конечно, поддержу!
– Нет, она не может, – встряла Алка. – Утром ей надо быть в школе, я уже договорилась с Марией Николаевной об интервью.
Я махнула рукой:
– Не волнуйся, я везде успею.
Наскоро позавтракав вчерашними салатами, мы с Алябьевой оделись и пошли к выходу. Когда мы уже стояли на пороге, маленькая Наденька, будто чувствуя настроение взрослых, подошла к грустной тете Лене.
– Не плачь, – она протянула своего плюшевого зайчонка с оторванным ухом, – он будет тебя любить.
Даже у меня комок подступил к горлу, чего уж говорить про Алябьеву. Всю дорогу до автобусной остановки она вытирала слезы.
В каждом российском городе есть улица Мира, и располагается она, скорей всего, в центре. В моем родном городе улица Мира практически вся застроена сталинскими домами в четыре-пять этажей. Разглядывая их из окна маршрутки, я только диву давалась: возможно, коммуникации в домах устарели, но фасады выглядели безупречно.
– Отсюда до мэрии рукой подать, – объяснила Ленка, – поэтому потемкинский ремонт у нас делают каждый год.
– Почему потемкинский? – не поняла я.
– Сейчас увидишь.
Мы зашли под арку, и я увидела, что парадный вид дома имеют только с улицы. Со стороны двора кирпичная облицовка почти полностью отвалилась, словно по ней долгое время вели снайперский обстрел. Надо же, потемкинским деревням скоро уже двести пятьдесят лет исполнится, а трюк до сих пор по всей России работает![2]
В подъезде Ленка не стала подниматься по лестнице, а открыла первую квартиру на первом этаже.
– Проходи, – она распахнула простенькую железную дверь.
Я переступила порог и ахнула:
– Вот это хоромы!
– Четыре комнаты, – безо всякого выражения ответила Алябьева.
Меня поразило, насколько много в квартире пространства и воздуха. Большая прихожая плавно перетекала в широкий коридор, куда со всех сторон выходило, как мне сначала показалось, какое-то безумное количество дверей. Оправившись от изумления, я подсчитала, что дверей всего семь. Впечатление большого пространства усиливалось из-за того, что мебель практически отсутствовала. На всю прихожую – только круглая вешалка для одежды и тумбочка для обуви. Первая комната, в которую я заглянула, оказалась вообще пустой, зато с эркером и чудесной лепниной на потолке. Задрав голову, я разглядывала гипсовых купидончиков, целящихся своими стрелами друг в друга.
– Потолки сколько метров? Три?
– Три сорок.
– Класс!
– Ничего классного, – отозвалась из коридора Ленка. – Лампочку в люстре поменять – и то чудовищная проблема. Я еще не говорю о других недостатках.
– Господи, да какие у высоких потолков могут быть недостатки?
Ленка не ответила. Выйдя в коридор, я увидела, что хозяйки там нет. Я обнаружила ее в одной из комнат. Выдвинув ящик письменного стола, Алябьева рылась в бумагах.
– Так чем плохи высокие потолки? – повторила я вопрос.
Привычно, как будто делала это уже не один раз, Ленка принялась перечислять:
– Прежде всего зимой тут дикий холод. Чувствуешь, как по ногам сквозит? Конечно, причина не только в высоких потолках. Во-первых, это угловая квартира, почти все стены – наружные. Во-вторых, здесь первый этаж, что тоже не способствует сохранению тепла. В-третьих, деревянные окна рассохлись и в них безбожно дует. В-четвертых, батареи старые, внутри проржавели, толком не нагреваются, а площадь большая. Мы с Костиком пользуемся только одной комнатой, остальные держим закрытыми, чтобы не оттягивали тепло. В общем, квартира ужасная, зимой здесь холодно, а летом жарко.
– Зачем же ты ее купила? – удивилась я.
– Я не покупала, это подарок.
Ни фига себе людям подарки делают! Я оставила Ленку искать документы, а сама тем временем обошла всю квартиру. Да, жилищу настоятельно требовался ремонт, но, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет! Что бы там Алябьева ни утверждала, но высокие потолки – это роскошь, доступная немногим. Как и арочные окна, которые действительно были в очень плохом состоянии. Заменить их стеклопакетами – и все дела! Конечно, окна такой оригинальной формы обойдутся дороже, но зато результат будет великолепным!
Когда я вернулась в единственную обжитую комнату, то увидела, что хозяйка вывалила из шкафа на диван детские вещи и сосредоточенно их разбирает.
– Знаешь, я решила собрать кое-какую одежду для Костика. Возможно, сегодня мне его не отдадут, – Ленкин голос дрогнул, но она сдержала рыдания, – так что ему понадобятся вещи на смену. Возьму трусики, колготки, теплые носочки…
– Отличная идея, – поддержала я.
Не нравился мне ее убитый вид. Чтобы отвлечь Ленку от грустных мыслей, я решила сменить тему:
– Ты давно живешь в этой квартире?
– Три года. Нет, уже почти четыре.
– А ремонт чего не делаешь?
– Денег нет, – просто ответила Алябьева, высматривая пару к синему носочку.
– Кстати, а ты где работаешь? Наверное, надо позвонить на работу и предупредить, что сегодня не придешь?
– Не надо. В данный момент я не работаю. Ищу вакансию, но не попадается ничего подходящего.
– На что же вы живете? – удивилась я. – Отец ребенка хоть помогает?
– Он умер, – бесстрастно отозвалась Ленка.
Да-да, в последнее время многие мужчины взяли привычку умирать, когда у них рождается ребенок. Некоторые дают дуба, едва узнают, что их подруга беременна. Другие отдают концы, когда младенец появляется на свет и начинаются первые бытовые трудности. Или вот еще тенденция: молодые папаши резко меняют профессию, становятся летчиками, моряками дальнего плавания или космонавтами и бесследно исчезают где-то на бескрайних просторах Вселенной. Очевидно, с отцом Костика произошла такая же печальная история. Не вынес своего счастья.
– Ты хотя бы получаешь пенсию по потере кормильца?
– Мы не были расписаны, – сухо бросила Алябьева, и я поняла, что эта тема неуместна.
Соцзащита находилась в десяти минутах ходьбы. Путь пролегал мимо мэрии, так что это была единственная улица в городе, посыпанная песком.
– У меня появилась гениальная идея! – сказала я, выпуская пар изо рта. – Знаешь, что надо сделать, когда закончится весь этот кошмар и тебе отдадут Костика? Продать квартиру! Для вас двоих она великовата, зато отлично подойдет под магазин или офис. Да она же наверняка стоит баснословных денег! Можно купить жилплощадь поскромнее, а на разницу в цене поднимать ребенка. До совершеннолетия тебе предстоит еще ого-го сколько вложений! Да и после тоже: поступить в институт, отмазать от армии… Ну, что скажешь?
Ленка замотала головой:
– Нет, это плохая идея.
Но я уже закусила удила. Тема недвижимости – мой конек, я могу говорить о ней часами. Меня хлебом не корми, дай поделить чужие квадратные метры. Это у меня осталось еще с тех времен, когда я, бесквартирная провинциалка, снимала угол в Москве и проводила вечера за изучением журналов по недвижимости. Читала объявления о продаже, разглядывала схемы типовых серий домов и мечтала о том, что когда-нибудь, если я буду много и тяжело работать, у меня тоже появится собственное жилье в Белокаменной. Оно и появилось, но отнюдь не от трудов праведных. Совершенно незнакомый человек оставил мне в наследство квартиру практически в самом центре столицы. Правда, потом меня обвинили в убийстве, но это долгая история.[3]
– Ну ладно, не хочешь продавать – тогда разменяй на две «двушки». В одной будешь жить, а другую – сдавать. Неплохая прибавка к зарплате получится!
Алябьева тяжело вздохнула:
– Ох, Люська, если бы всё было так просто! Твои бы слова – да богу в уши.
Глава 5
Около соцзащиты Ленка остановилась.
– Ну, вот мы и пришли… – вздохнула она и вдруг с горячностью добавила: – Люсь, спасибо тебе, ты так много для меня сделала! Я хочу, чтобы ты знала, как я это ценю, правда!
Я засмущалась:
– Да ладно, ничего особенного я не сделала.
– Наверное, тебе уже надо идти? Время поджимает? – спросила Алябьева, но я видела, что ей совсем не хочется, чтобы я уходила.
– У меня вагон времени, – соврала я, – я тебя не брошу.
– Тогда пошли?
И она открыла дверь.
Несмотря на ранний час, в коридорах соцзащиты было довольно многолюдно. Люди, которые ждали своей очереди на стульях или озабоченно сновали туда-сюда, были чем-то неуловимо похожи. На ум пришла фраза – «потрепаны жизнью». И я обнаружила, что Алябьева идеально вписалась в их ряды.
– Ну, вот мы и пришли… – вздохнула она и вдруг с горячностью добавила: – Люсь, спасибо тебе, ты так много для меня сделала! Я хочу, чтобы ты знала, как я это ценю, правда!
Я засмущалась:
– Да ладно, ничего особенного я не сделала.
– Наверное, тебе уже надо идти? Время поджимает? – спросила Алябьева, но я видела, что ей совсем не хочется, чтобы я уходила.
– У меня вагон времени, – соврала я, – я тебя не брошу.
– Тогда пошли?
И она открыла дверь.
Несмотря на ранний час, в коридорах соцзащиты было довольно многолюдно. Люди, которые ждали своей очереди на стульях или озабоченно сновали туда-сюда, были чем-то неуловимо похожи. На ум пришла фраза – «потрепаны жизнью». И я обнаружила, что Алябьева идеально вписалась в их ряды.