Страница:
– Вот, – Хайди вернулась к Акселю и протянула ему книгу.
Аксель взял потрепанный томик в руки со странной улыбкой, быстро пролистал, задерживая взгляд на некоторых литографиях и пометках на полях. Хайди снова села в кресло.
– И что особенно интересно – открой нахзац. Там начало еще одного рассказа.
Аксель понимающе кивнул и послушно открыл книгу на последних страницах. Сразу за содержанием, вокруг заключительной виньетки, все свободное пространство занимал мелкий текст, написанный неудобочитаемым торопливым почерком, терявшим при написании часть букв, обозначенных лишь однообразными петельками и черточками. Он покрывал последнюю чистую страницу книги и переходил на нахзац, но в самом конце внезапно обрывался после очередной реплики.
– Лаура Таннен писала куррентом[16], – заметил Аксель.
– Да, это верно, – вздохнула Хайди. – Но, учитывая, что все остальные рукописные тексты в книге написаны ею, можно предположить, что этот рассказ она кому-то диктовала. Может быть, в старости… А откуда ты, собственно?.. Ты обратил внимание?..
– И ты сумела разобрать то, что здесь написано? – Аксель посмотрел на нее с уважением. – Автор текста явно не предназначал его для чужих глаз.
– Разбирать почерки в старинных рукописях – моя работа, – пожала плечами Хайди. – Правда, на это ушло довольно много времени: ты прав, тут не просто неудобочитаемый почерк, а что-то вроде шифра. Или стенографии собственного изобретения – лишнее доказательство того, что текст был написан под диктовку. Хотя Лаура и сама пользовалась этим же шифром. Это история рыцаря, который возвращается из Палестины, потерпев свое личное поражение. Он везет некое сокровище, чтобы передать его в храм в родном городе. В общем, что-то вроде классического «квеста», только здесь герой не стремится обрести Грааль или совершить некий подвиг, это, скорее, рассказ о том, что происходит уже после, когда цель достигнута, и, как это часто бывает, – слишком дорогой ценой. Когда нет времени залечить раны и отдохнуть, а впереди только новые бои и труд, и никакой надежды на покой.
Аксель слушал, пробегая глазами текст все с той же странной, полной нежности улыбкой.
– Но рыцарь страдает прежде всего, оттого что не смог защитить своего короля, и тот погиб, – вдруг произнес он. – Рыцарь не может простить себе того, что он остался жив, когда его короля больше нет, что не имел возможности подставить под удар собственную грудь и погибнуть вместо другого.
– Ты уже держал в руках эту книгу прежде? – поняла Хайди.
– Я уже держал в руках эту книгу, – кивнул Аксель. – Собственно, это я написал этот рассказ.
Хайди, как раз поднесшая ко рту бокал, дернулась и выплеснула половину вина себе на колени.
– Прости! – растерялся Аксель. – Мне не следовало…
Он отложил книгу и потянулся к Хайди, оглядываясь в поисках салфетки или чего-то в этом роде, но женщина махнула рукой, останавливая его, и стала вытирать брюки носовым платком, который достала из кармана, не переставая при этом громко смеяться.
– И чем же, в таком случае, закончилась эта история? – спросила она, все еще задыхаясь от смеха.
– К сожалению, не знаю. Я ведь ее не дописал, – развел руками Аксель.
– Но ты же должен был хотя бы предполагать… И что за сокровище?..
– Девочка, я писал это, когда тебя еще на свете не было! С тех пор я прожил несколько жизней, объехал десятки стран, играл в десятках театров. Я вообще не помнил этот рассказ, пока не увидел книгу. Уж извини.
– Ничего-ничего, – Хайди снова залилась смехом. – Так мне и надо. Ученый всегда должен быть к этому готов – думаешь, что совершаешь открытие, а на самом деле… Зато я теперь знаю, что моя лучшая подруга – ясновидящая.
Аксель вопросительно посмотрел на нее.
– Она уверяла меня, что ты и есть мой драгоценный рыцарь.
– Я?
Хайди пожала плечами.
– Она увидела это во сне. Правда, она рассчитывала, что ты мог бы разрешить мои сомнения. Скажи хоть, как к тебе попала эта книга?
– Просто Лаура Таннен была кузиной моей прабабки… Я не то чтобы вырос в этом доме, но, во всяком случае, часто бывал здесь в детстве.
– Ты знал ее?
– Ну спасибо, ты мне не льстишь! Я все-таки еще не настолько стар! – вздернул бровь Аксель. – Она умерла то ли незадолго до моего рождения, то ли вскоре после. А здесь жила моя бабушка, так что… – Аксель покосился на полосатые листья, тихо шуршавшие на своей подставке. – Я засыпал здесь среди марант, которые вырастила Лаура. И с этой книжкой я игрался в детстве, разобрал шифр и приспособил к современному стилю письма.
– Но получается, – Хайди внезапно погрустнела, – что эта книга – твоя.
Она посмотрела на зеленый томик, одиноко лежавший на старой обивке дивана.
– Не волнуйся, – улыбнулся Аксель. – Я не собираюсь предъявлять права на твое сокровище, тем более что вижу, как много оно для тебя значит. Не сомневаюсь, что книга попала к тебе совершенно законным образом…
Хайди отвела глаза и пробормотала нечто неразборчивое. Аксель смотрел на нее с веселым изумлением.
– Ладно, мне нет дела до того, как она к тебе попала. Я сам когда-то все здесь бросил и ушел искать другой жизни, так что не претендую ни на что, кроме разве что воспоминаний.
Хайди улыбнулась с чувством облегчения, но тут же снова нахмурилась.
– У меня есть еще кое-что, наверно, принадлежащее тебе.
Она потянула за цепочку на шее, и из выреза блузки показался круглый медальон. В удивленном ожидании Аксель наклонился вперед, протянул руку, и на ладонь ему лег металлический шарик со стеклянной вставкой, за которой трепетали тончайшие крылышки и лапки золотой пчелы.
– Ну надо же! – прошептал Аксель. – Вот это я никак не ожидал увидеть снова! – Он взял шарик кончиками пальцев, поднес к глазам, разглядывая заключенное в нем насекомое, потом посмотрел на Хайди. – А ты действительно тщательно изучила свой материал.
– Пчелу мне подарили, – на всякий случай проинформировала его Хайди. – Значит, ее ты тоже раньше держал в руках?
– Я не знаю, кто и зачем поместил ее в медальон – бабушка, наверно. Она очень носилась со всеми вещами Лауры. Но, насколько я помню, в моем детстве никакой цепочки не было, одно время я просто таскал ее в кармане, пока взрослые не отобрали. В любом случае, медальон следовало сделать золотой, чтобы соответствовал самой пчеле. Правда, он получился бы слишком массивным… Ее бы просто на золотую цепочку…
– Так можно лапки помять, – Хайди забрала у него пчелу и снова повесила на шею. – Странно, что ты не повредил ее, таская в кармане. Интересно, для чего она вообще предназначена? Как украшение ее не приспособишь…
– Дорогая игрушка, – пожал плечами Аксель. – Или просто талисман. Может быть, Лауре Таннен ее подарил какой-нибудь почитатель.
– Вероятно, – вздохнула Хайди. – Хотя это не так интересно. Правда, с этими пчелами я нашла кое-что… Впрочем, неважно. Очевидно, все это ерунда и объясняется так же просто… – Она привстала с кресла и забрала с дивана книгу.
Аксель нагнулся к стоявшей на полу бутылке и разлил в бокалы остатки вина, весело подмигнув маранте, которая решила снова напомнить о своем существовании.
12
13
14
15
16
17
Аксель взял потрепанный томик в руки со странной улыбкой, быстро пролистал, задерживая взгляд на некоторых литографиях и пометках на полях. Хайди снова села в кресло.
– И что особенно интересно – открой нахзац. Там начало еще одного рассказа.
Аксель понимающе кивнул и послушно открыл книгу на последних страницах. Сразу за содержанием, вокруг заключительной виньетки, все свободное пространство занимал мелкий текст, написанный неудобочитаемым торопливым почерком, терявшим при написании часть букв, обозначенных лишь однообразными петельками и черточками. Он покрывал последнюю чистую страницу книги и переходил на нахзац, но в самом конце внезапно обрывался после очередной реплики.
– Лаура Таннен писала куррентом[16], – заметил Аксель.
– Да, это верно, – вздохнула Хайди. – Но, учитывая, что все остальные рукописные тексты в книге написаны ею, можно предположить, что этот рассказ она кому-то диктовала. Может быть, в старости… А откуда ты, собственно?.. Ты обратил внимание?..
– И ты сумела разобрать то, что здесь написано? – Аксель посмотрел на нее с уважением. – Автор текста явно не предназначал его для чужих глаз.
– Разбирать почерки в старинных рукописях – моя работа, – пожала плечами Хайди. – Правда, на это ушло довольно много времени: ты прав, тут не просто неудобочитаемый почерк, а что-то вроде шифра. Или стенографии собственного изобретения – лишнее доказательство того, что текст был написан под диктовку. Хотя Лаура и сама пользовалась этим же шифром. Это история рыцаря, который возвращается из Палестины, потерпев свое личное поражение. Он везет некое сокровище, чтобы передать его в храм в родном городе. В общем, что-то вроде классического «квеста», только здесь герой не стремится обрести Грааль или совершить некий подвиг, это, скорее, рассказ о том, что происходит уже после, когда цель достигнута, и, как это часто бывает, – слишком дорогой ценой. Когда нет времени залечить раны и отдохнуть, а впереди только новые бои и труд, и никакой надежды на покой.
Аксель слушал, пробегая глазами текст все с той же странной, полной нежности улыбкой.
– Но рыцарь страдает прежде всего, оттого что не смог защитить своего короля, и тот погиб, – вдруг произнес он. – Рыцарь не может простить себе того, что он остался жив, когда его короля больше нет, что не имел возможности подставить под удар собственную грудь и погибнуть вместо другого.
– Ты уже держал в руках эту книгу прежде? – поняла Хайди.
– Я уже держал в руках эту книгу, – кивнул Аксель. – Собственно, это я написал этот рассказ.
Хайди, как раз поднесшая ко рту бокал, дернулась и выплеснула половину вина себе на колени.
– Прости! – растерялся Аксель. – Мне не следовало…
Он отложил книгу и потянулся к Хайди, оглядываясь в поисках салфетки или чего-то в этом роде, но женщина махнула рукой, останавливая его, и стала вытирать брюки носовым платком, который достала из кармана, не переставая при этом громко смеяться.
– И чем же, в таком случае, закончилась эта история? – спросила она, все еще задыхаясь от смеха.
– К сожалению, не знаю. Я ведь ее не дописал, – развел руками Аксель.
– Но ты же должен был хотя бы предполагать… И что за сокровище?..
– Девочка, я писал это, когда тебя еще на свете не было! С тех пор я прожил несколько жизней, объехал десятки стран, играл в десятках театров. Я вообще не помнил этот рассказ, пока не увидел книгу. Уж извини.
– Ничего-ничего, – Хайди снова залилась смехом. – Так мне и надо. Ученый всегда должен быть к этому готов – думаешь, что совершаешь открытие, а на самом деле… Зато я теперь знаю, что моя лучшая подруга – ясновидящая.
Аксель вопросительно посмотрел на нее.
– Она уверяла меня, что ты и есть мой драгоценный рыцарь.
– Я?
Хайди пожала плечами.
– Она увидела это во сне. Правда, она рассчитывала, что ты мог бы разрешить мои сомнения. Скажи хоть, как к тебе попала эта книга?
– Просто Лаура Таннен была кузиной моей прабабки… Я не то чтобы вырос в этом доме, но, во всяком случае, часто бывал здесь в детстве.
– Ты знал ее?
– Ну спасибо, ты мне не льстишь! Я все-таки еще не настолько стар! – вздернул бровь Аксель. – Она умерла то ли незадолго до моего рождения, то ли вскоре после. А здесь жила моя бабушка, так что… – Аксель покосился на полосатые листья, тихо шуршавшие на своей подставке. – Я засыпал здесь среди марант, которые вырастила Лаура. И с этой книжкой я игрался в детстве, разобрал шифр и приспособил к современному стилю письма.
– Но получается, – Хайди внезапно погрустнела, – что эта книга – твоя.
Она посмотрела на зеленый томик, одиноко лежавший на старой обивке дивана.
– Не волнуйся, – улыбнулся Аксель. – Я не собираюсь предъявлять права на твое сокровище, тем более что вижу, как много оно для тебя значит. Не сомневаюсь, что книга попала к тебе совершенно законным образом…
Хайди отвела глаза и пробормотала нечто неразборчивое. Аксель смотрел на нее с веселым изумлением.
– Ладно, мне нет дела до того, как она к тебе попала. Я сам когда-то все здесь бросил и ушел искать другой жизни, так что не претендую ни на что, кроме разве что воспоминаний.
Хайди улыбнулась с чувством облегчения, но тут же снова нахмурилась.
– У меня есть еще кое-что, наверно, принадлежащее тебе.
Она потянула за цепочку на шее, и из выреза блузки показался круглый медальон. В удивленном ожидании Аксель наклонился вперед, протянул руку, и на ладонь ему лег металлический шарик со стеклянной вставкой, за которой трепетали тончайшие крылышки и лапки золотой пчелы.
– Ну надо же! – прошептал Аксель. – Вот это я никак не ожидал увидеть снова! – Он взял шарик кончиками пальцев, поднес к глазам, разглядывая заключенное в нем насекомое, потом посмотрел на Хайди. – А ты действительно тщательно изучила свой материал.
– Пчелу мне подарили, – на всякий случай проинформировала его Хайди. – Значит, ее ты тоже раньше держал в руках?
– Я не знаю, кто и зачем поместил ее в медальон – бабушка, наверно. Она очень носилась со всеми вещами Лауры. Но, насколько я помню, в моем детстве никакой цепочки не было, одно время я просто таскал ее в кармане, пока взрослые не отобрали. В любом случае, медальон следовало сделать золотой, чтобы соответствовал самой пчеле. Правда, он получился бы слишком массивным… Ее бы просто на золотую цепочку…
– Так можно лапки помять, – Хайди забрала у него пчелу и снова повесила на шею. – Странно, что ты не повредил ее, таская в кармане. Интересно, для чего она вообще предназначена? Как украшение ее не приспособишь…
– Дорогая игрушка, – пожал плечами Аксель. – Или просто талисман. Может быть, Лауре Таннен ее подарил какой-нибудь почитатель.
– Вероятно, – вздохнула Хайди. – Хотя это не так интересно. Правда, с этими пчелами я нашла кое-что… Впрочем, неважно. Очевидно, все это ерунда и объясняется так же просто… – Она привстала с кресла и забрала с дивана книгу.
Аксель нагнулся к стоявшей на полу бутылке и разлил в бокалы остатки вина, весело подмигнув маранте, которая решила снова напомнить о своем существовании.
12
Солнечный день заглядывал между темными шторами, бросая узкую светлую полосу на старый, вытертый до лысых пятен ковер на полу. Войдя в комнату, Хайди с улыбкой обозрела идиллическую картину, представшую ее глазам, покачала головой, сняла туфли и бесшумно пробежала босиком к окну, чтобы сомкнуть шторы и ликвидировать угрозу солнечного луча, коварно подбиравшегося к дивану. Потом молодая женщина тихо устроилась у бюро и открыла нетбук.
Маранты вели себя мирно. Они низко свесили полосатые листья – наверно, тоже спали или старательно создавали обстановку. Аксель одетым вытянулся на диване, лежа на животе и обхватив одной рукой служивший подушкой валик. Постельных принадлежностей в доме не сохранилось, поэтому, когда под утро они решили, что расходиться по домам уже не имеет смысла, пришлось разорить комнатушку, где в прежние музейные времена ночевал сторож. Там и устроилась Хайди – собственно, уже не в первый раз, ей случалось и раньше проводить ночи в доме. Посягнуть на антикварную кровать в спальне Лауры Таннен Хайди не решилась, но по размышлении позаимствовала ветхое вышитое покрывало, под которым обнаружился только голый матрац. Скоро все это, наверно, просто выбросят, рассудила Хайди, к тому же, Аксель – как-никак единственный наследник прежней хозяйки дома.
Поэтому покрывало, краем сползшее на пол, лежало теперь на широкой спине и ногах Акселя. Его куртка висела на спинке кресла, туфли стояли возле дивана – Хайди чуть не споткнулась о них, когда решилась все-таки подойти и поправить почти свалившуюся на пол ветхую ткань. На вороте рубашки еще виден был бледный след крови, край пластыря отклеился от кожи – Аксель спал беспокойно, ерзая щекой по валику. Но рана под пластырем выглядела прилично, так что Хайди мысленно похвалила себя за хорошую работу и решила, что, если он может спать в такой позе, то и грудь его вряд ли беспокоит.
Вернувшись к бюро, Хайди снова оглянулась на Акселя и вдруг озорно усмехнулась, ощутив горячее желание позвонить Веронике и выпалить с ходу что-нибудь вроде: «Представь себе, Акс Эдлигер прямо сейчас спит, как младенец, у меня на диване!»
Телефон в сумке словно услышал ее и торжественно заиграл «Оду к радости». Хайди испуганно заметалась, ища сумку, а схватив ее, рванула из комнаты, бесшумно переступая по полу и на ходу нащупывая предательский прибор, естественно, спрятавшийся в самой глубине.
Аксель только тихо застонал во сне и повернул голову на валике, еще больше сдвинув пластырь. Наверно, маранты и вправду действовали усыпляюще.
– Когда ты научишься пользоваться телефоном?! – зазвенел в ушах пронзительный голос Вероники. – То он у тебя разрядился, то отключен, то ты в одном месте, а он в другом!
– Хочешь со мной связаться – пиши письма, – посоветовала Хайди.
– Ага, знаю. Почтовым дилижансом. Ты помнишь, что мы сегодня встречаемся?
– Нет, сегодня не встречаемся, – возразила Хайди, прикрывая рот рукой, чтобы ее голос звучал тише: – Много работы.
– Ты что-то раскопала? Про рыцаря?
– Не совсем, но… – Хайди посмотрела в открытую дверь на диван. – Ты же знаешь, у меня мало времени, а глава идет так хорошо…
– Зануда ты! – и Вероника отключила связь.
Маранты вели себя мирно. Они низко свесили полосатые листья – наверно, тоже спали или старательно создавали обстановку. Аксель одетым вытянулся на диване, лежа на животе и обхватив одной рукой служивший подушкой валик. Постельных принадлежностей в доме не сохранилось, поэтому, когда под утро они решили, что расходиться по домам уже не имеет смысла, пришлось разорить комнатушку, где в прежние музейные времена ночевал сторож. Там и устроилась Хайди – собственно, уже не в первый раз, ей случалось и раньше проводить ночи в доме. Посягнуть на антикварную кровать в спальне Лауры Таннен Хайди не решилась, но по размышлении позаимствовала ветхое вышитое покрывало, под которым обнаружился только голый матрац. Скоро все это, наверно, просто выбросят, рассудила Хайди, к тому же, Аксель – как-никак единственный наследник прежней хозяйки дома.
Поэтому покрывало, краем сползшее на пол, лежало теперь на широкой спине и ногах Акселя. Его куртка висела на спинке кресла, туфли стояли возле дивана – Хайди чуть не споткнулась о них, когда решилась все-таки подойти и поправить почти свалившуюся на пол ветхую ткань. На вороте рубашки еще виден был бледный след крови, край пластыря отклеился от кожи – Аксель спал беспокойно, ерзая щекой по валику. Но рана под пластырем выглядела прилично, так что Хайди мысленно похвалила себя за хорошую работу и решила, что, если он может спать в такой позе, то и грудь его вряд ли беспокоит.
Вернувшись к бюро, Хайди снова оглянулась на Акселя и вдруг озорно усмехнулась, ощутив горячее желание позвонить Веронике и выпалить с ходу что-нибудь вроде: «Представь себе, Акс Эдлигер прямо сейчас спит, как младенец, у меня на диване!»
Телефон в сумке словно услышал ее и торжественно заиграл «Оду к радости». Хайди испуганно заметалась, ища сумку, а схватив ее, рванула из комнаты, бесшумно переступая по полу и на ходу нащупывая предательский прибор, естественно, спрятавшийся в самой глубине.
Аксель только тихо застонал во сне и повернул голову на валике, еще больше сдвинув пластырь. Наверно, маранты и вправду действовали усыпляюще.
– Когда ты научишься пользоваться телефоном?! – зазвенел в ушах пронзительный голос Вероники. – То он у тебя разрядился, то отключен, то ты в одном месте, а он в другом!
– Хочешь со мной связаться – пиши письма, – посоветовала Хайди.
– Ага, знаю. Почтовым дилижансом. Ты помнишь, что мы сегодня встречаемся?
– Нет, сегодня не встречаемся, – возразила Хайди, прикрывая рот рукой, чтобы ее голос звучал тише: – Много работы.
– Ты что-то раскопала? Про рыцаря?
– Не совсем, но… – Хайди посмотрела в открытую дверь на диван. – Ты же знаешь, у меня мало времени, а глава идет так хорошо…
– Зануда ты! – и Вероника отключила связь.
13
Патер покосился в забранное фигурной решеткой окошко исповедальни на коленопреклоненного мужчину по ту сторону. Лицо исповедующегося было необычно далеко от окошка: опустившись на колени, он не склонился, как подобало бы смиренному христианину, тем более – обладающему высоким ростом. Темные глаза поблескивали в сумраке исповедальни, на резко выступающей скуле багровел свежий шрам, тяжелый подбородок и щеки были светлее верхней части лица – видимо, ему впервые за долгое время удалось пообщаться с бритвой.
Священник тихо вздохнул. Сколько ему уже довелось повидать их – с такими же обожженными солнцем лицами, с израненными телами, неспособных опустить голову или преклонить колени, потому что мешали перебитые кости, рассказывавших леденящие душу истории и равнодушно ожидавших его ответа, в глубине души уже не веря в возможность утешения или покоя, ни в этой жизни, ни в Вечности. И сколько раз он слышал эти слова – почти сорвавшиеся с губ или безмолвно промелькнувшие в блеске глаз, или просто повисшие в воздухе не оформившейся до конца мыслью, потому что и подумать такое было невозможно: «Я не жалею ни об одной минуте».
– Тяжек твой грех, сын мой, – медленно произнес патер. – Но Господь знает твою боль, Ему ведомы тяготы долгого пути и то, что трудился ты во имя вящей славы Его. Господь помилует тебя.
– Мне все равно, я ни о чем не жалею, – едва ли он произнес эти слова, однако они ясно ощущались в сумраке узкой клетушки резного дерева. И он опустил веки, чтобы взгляд не выдал его мысли.
– Мне страшно, отец мой, – выдохнул он сухими, узкими губами. – Если я однажды подвел его, если я допустил…
– Ты повинен еще и в грехе гордыни, сын мой, – строго заметил священник. – Ибо только Господь может распоряжаться нашими жизнями, и Он никогда не посылает нам испытаний, которые мы не способны были бы вынести. Ты сделал все, что должно, ибо не в силах человеческих находиться в нескольких местах сразу или принять смерть за другого. Ты должен смириться и исполнять свой долг, лишь тогда обретешь ты душевный покой.
– Я знаю, – прошептал рыцарь. – И оттого мне страшно. Я знаю, что есть люди, которые не желают, чтобы я выполнил свою клятву, а тогда…
– Все в воле Божией. Господь, несомненно, благоволит к тебе, коль скоро уже несколько раз позволил тебе вырваться из лап смерти. Положись на Его волю и исполняй данное слово.
Когда через некоторое время мужчина осторожно встал на ноги и вышел в высокий неф церкви, патер еще долго смотрел ему в спину. Он смутно чувствовал, что все произнесенные слова ничего не значили, потому что человек, медленно удалявшийся навстречу струящемуся из открытых дверей дневному свету, был обречен.
Мужчина шел уверенным широким шагом, платиново-светлые волосы падали ему на ворот, и солнце, проникая в неф сквозь цветные витражи, придавало им то кроваво-красный, то мертвенно-голубой оттенок в холодных искрах. Снаружи дул сильный ветер, на солнце набежала туча, цвета потускнели, и от игры света патеру померещилась где-то в воздухе меж стройных колонн сгустившаяся тень, нацеленная в прямую спину рыцаря не то острием стрелы, не то замахом меча, так что он едва не крикнул: «Пригнись!»
Он не произнес ни слова, однако рыцарь обернулся, откинув с лица светлую прядь, и солнце тут же засияло вновь, окружая его фигуру золотистым ореолом.
Священник благословил его, и рыцарь улыбнулся – улыбкой грустной и настолько светлой и мягкой, что его усталое лицо сразу же показалось молодым и необычайно красивым.
Он подошел к чаше со святой водой, а патер вернулся в исповедальню, где его ждала явившаяся за отпущением грехов прихожанка.
Священник тихо вздохнул. Сколько ему уже довелось повидать их – с такими же обожженными солнцем лицами, с израненными телами, неспособных опустить голову или преклонить колени, потому что мешали перебитые кости, рассказывавших леденящие душу истории и равнодушно ожидавших его ответа, в глубине души уже не веря в возможность утешения или покоя, ни в этой жизни, ни в Вечности. И сколько раз он слышал эти слова – почти сорвавшиеся с губ или безмолвно промелькнувшие в блеске глаз, или просто повисшие в воздухе не оформившейся до конца мыслью, потому что и подумать такое было невозможно: «Я не жалею ни об одной минуте».
– Тяжек твой грех, сын мой, – медленно произнес патер. – Но Господь знает твою боль, Ему ведомы тяготы долгого пути и то, что трудился ты во имя вящей славы Его. Господь помилует тебя.
– Мне все равно, я ни о чем не жалею, – едва ли он произнес эти слова, однако они ясно ощущались в сумраке узкой клетушки резного дерева. И он опустил веки, чтобы взгляд не выдал его мысли.
– Мне страшно, отец мой, – выдохнул он сухими, узкими губами. – Если я однажды подвел его, если я допустил…
– Ты повинен еще и в грехе гордыни, сын мой, – строго заметил священник. – Ибо только Господь может распоряжаться нашими жизнями, и Он никогда не посылает нам испытаний, которые мы не способны были бы вынести. Ты сделал все, что должно, ибо не в силах человеческих находиться в нескольких местах сразу или принять смерть за другого. Ты должен смириться и исполнять свой долг, лишь тогда обретешь ты душевный покой.
– Я знаю, – прошептал рыцарь. – И оттого мне страшно. Я знаю, что есть люди, которые не желают, чтобы я выполнил свою клятву, а тогда…
– Все в воле Божией. Господь, несомненно, благоволит к тебе, коль скоро уже несколько раз позволил тебе вырваться из лап смерти. Положись на Его волю и исполняй данное слово.
Когда через некоторое время мужчина осторожно встал на ноги и вышел в высокий неф церкви, патер еще долго смотрел ему в спину. Он смутно чувствовал, что все произнесенные слова ничего не значили, потому что человек, медленно удалявшийся навстречу струящемуся из открытых дверей дневному свету, был обречен.
Мужчина шел уверенным широким шагом, платиново-светлые волосы падали ему на ворот, и солнце, проникая в неф сквозь цветные витражи, придавало им то кроваво-красный, то мертвенно-голубой оттенок в холодных искрах. Снаружи дул сильный ветер, на солнце набежала туча, цвета потускнели, и от игры света патеру померещилась где-то в воздухе меж стройных колонн сгустившаяся тень, нацеленная в прямую спину рыцаря не то острием стрелы, не то замахом меча, так что он едва не крикнул: «Пригнись!»
Он не произнес ни слова, однако рыцарь обернулся, откинув с лица светлую прядь, и солнце тут же засияло вновь, окружая его фигуру золотистым ореолом.
Священник благословил его, и рыцарь улыбнулся – улыбкой грустной и настолько светлой и мягкой, что его усталое лицо сразу же показалось молодым и необычайно красивым.
Он подошел к чаше со святой водой, а патер вернулся в исповедальню, где его ждала явившаяся за отпущением грехов прихожанка.
14
– Дело становится интересным, – пробормотал Аксель, застав в театре лихорадочную возню и активное перетаскивание деталей наконец-то доставленной машинерии и техники.
Он с интересом осматривал сложный, многофункциональный подъемник, когда где-то наверху послышался шум, что-то грохочуще перекатилось, и тяжеленная металлическая катушка с останками оборвавшегося троса обрушилась на пол. Аксель едва успел отскочить в сторону, приложившись плечом о деревянную подпорку и едва не вышибив еще и ее из общей конструкции.
– Это уже неостроумно! – пожаловался Аксель в пустоту, не без труда оторвал катушку от пола и стал разглядывать.
– Что случилось? – подбежал дядя Ганс, старый машинист сцены, услышав шум сквозь грохочущее крещендо пролога, доносившееся из-за стен.
– Все в порядке вещей! – раздраженно ответил Аксель, криво улыбнулся дяде Гансу, с грохотом уронил катушку обратно на пол и направился на сцену.
Он с интересом осматривал сложный, многофункциональный подъемник, когда где-то наверху послышался шум, что-то грохочуще перекатилось, и тяжеленная металлическая катушка с останками оборвавшегося троса обрушилась на пол. Аксель едва успел отскочить в сторону, приложившись плечом о деревянную подпорку и едва не вышибив еще и ее из общей конструкции.
– Это уже неостроумно! – пожаловался Аксель в пустоту, не без труда оторвал катушку от пола и стал разглядывать.
– Что случилось? – подбежал дядя Ганс, старый машинист сцены, услышав шум сквозь грохочущее крещендо пролога, доносившееся из-за стен.
– Все в порядке вещей! – раздраженно ответил Аксель, криво улыбнулся дяде Гансу, с грохотом уронил катушку обратно на пол и направился на сцену.
15
– В конце концов, я есть хочу! – пожаловался Аксель стоявшей рядом Терезе, и ведущая актриса согласно кивнула. – Столько времени тратим зазря, а потом все равно придется все делать наоборот!
Хайнц, молодой дублер, в глубине сцены устало выслушивал режиссера и равномерно кивал, то и дело поправляя упорно сползавший с плеча черный плащ. Его глаза были сильно подведены; немолодая женщина-гример поправляла на нем светлый гладкий парик, имитирующий – без особого успеха – прическу Шаттенгланца. От геля прилизанные волосы Акселя потемнели, и цвет не совпадал.
– Да черт с ним, с цветом, это можно подкорректировать освещением! – Аксель не выдержал и направился к ним. – Он все равно не похож на меня, как ни старайся! Остается только сделать так, чтобы я был на свету, а он в тени, и все будет…
– Очевидно! – прорычал режиссер. – Это же должно выглядеть, like magic[17]!
– Тогда понадобится настоящее чудо, чтобы он казался мной!
– Конечно, Аксу непременно нужно, чтобы он находился в центре внимания! – вполголоса пробурчал кто-то, и рядом хихикнули.
Аксель резко развернулся и окинул толпу актеров неверящим взглядом, полным упрека. Там засмеялись.
– Рост тот же, плечи можно еще надставить, но понимаете – скулы, – вздохнула гример. – Такая прическа как раз зрительно делает лицо шире, но этого недостаточно. Лепить что-то, чтобы сделать скулы еще шире… и подбородок, – Она оглянулась на Акселя. – Так красиво не получится.
– А если я встану в профиль? – предложил Аксель. – Чтобы в главный момент нас видели с разных точек зрения?
Через несколько минут все, кто находился на сцене и поблизости, ринулись в зал посмотреть, что получится. Аксель бросил реплику в глубине сцены и, взметнув широкий плащ, исчез в люке во вспышке света, а его место тут же занял Хайнц. Пока голос Акселя в записи звучал в зрительном зале, сам актер со всей возможной скоростью промчался сквозь трюм, чтобы внезапно возникнуть на авансцене. Метнувшийся луч света обратил на него внимание сидящих в зале, и тут же его окружила синеватая полутьма, только скромно мерцали мелко искрящаяся, как мокрый асфальт, ткань плаща и прилизанные волосы, а четкий профиль с прямым носом и тяжелой челюстью был ясно прорисован на фоне сияния, заливавшего глубину сцены, золотой фон задника и словно бы светящуюся фигуру в центре – бледное лицо, огромные темные глаза и насколько возможно подчеркнутые стараниями гримеров скулы.
– It’s perfect![18] – признал режиссер.
Хайнц подошел к Акселю, тот, вздернув бровь, окинул его суровым критическим взглядом, рассмеялся и стиснул юношу в объятьях перед камерой местного фоторепортера, готовившего рекламную статью.
– И сколько времени ушло на подготовку этого эпизода в две с половиной минуты? – поинтересовался тот.
– Недели две на все вместе? – Аксель обернулся к двойнику, и тот согласно кивнул. – Но это ответственный эпизод, конец первого акта. Дальше, впрочем, будет еще круче…
– А вы не боитесь быть слишком похожим на самого Акса Эдлигера? – спросил журналист у Хайнца.
– Боюсь? – приподнял тот густые, нарисованные «под Акселя» брови.
– Ну, звездам, как известно, угрожают завистники, недоброжелатели, сумасшедшие всякие, в конце концов… – весело напомнил репортер. – Вдруг вас перепутают?
– Сочту за честь возможность принять удар на себя! – улыбнулся Хайнц.
Аксель крепче сжал его плечи и заверил:
– У меня врагов нет.
– Повторим еще раз! – распорядился режиссер.
Артисты, пианист и осветители жалобно взвыли, но покорно направились на свои места. Два Шаттенгланца устало прошествовали вглубь сцены. Юноша подтягивал на ходу сползший плащ, Аксель же шел не глядя под ноги, сдвинув брови и задумчиво потирая покрытый густым слоем пудры подбородок.
Хайнц, молодой дублер, в глубине сцены устало выслушивал режиссера и равномерно кивал, то и дело поправляя упорно сползавший с плеча черный плащ. Его глаза были сильно подведены; немолодая женщина-гример поправляла на нем светлый гладкий парик, имитирующий – без особого успеха – прическу Шаттенгланца. От геля прилизанные волосы Акселя потемнели, и цвет не совпадал.
– Да черт с ним, с цветом, это можно подкорректировать освещением! – Аксель не выдержал и направился к ним. – Он все равно не похож на меня, как ни старайся! Остается только сделать так, чтобы я был на свету, а он в тени, и все будет…
– Очевидно! – прорычал режиссер. – Это же должно выглядеть, like magic[17]!
– Тогда понадобится настоящее чудо, чтобы он казался мной!
– Конечно, Аксу непременно нужно, чтобы он находился в центре внимания! – вполголоса пробурчал кто-то, и рядом хихикнули.
Аксель резко развернулся и окинул толпу актеров неверящим взглядом, полным упрека. Там засмеялись.
– Рост тот же, плечи можно еще надставить, но понимаете – скулы, – вздохнула гример. – Такая прическа как раз зрительно делает лицо шире, но этого недостаточно. Лепить что-то, чтобы сделать скулы еще шире… и подбородок, – Она оглянулась на Акселя. – Так красиво не получится.
– А если я встану в профиль? – предложил Аксель. – Чтобы в главный момент нас видели с разных точек зрения?
Через несколько минут все, кто находился на сцене и поблизости, ринулись в зал посмотреть, что получится. Аксель бросил реплику в глубине сцены и, взметнув широкий плащ, исчез в люке во вспышке света, а его место тут же занял Хайнц. Пока голос Акселя в записи звучал в зрительном зале, сам актер со всей возможной скоростью промчался сквозь трюм, чтобы внезапно возникнуть на авансцене. Метнувшийся луч света обратил на него внимание сидящих в зале, и тут же его окружила синеватая полутьма, только скромно мерцали мелко искрящаяся, как мокрый асфальт, ткань плаща и прилизанные волосы, а четкий профиль с прямым носом и тяжелой челюстью был ясно прорисован на фоне сияния, заливавшего глубину сцены, золотой фон задника и словно бы светящуюся фигуру в центре – бледное лицо, огромные темные глаза и насколько возможно подчеркнутые стараниями гримеров скулы.
– It’s perfect![18] – признал режиссер.
Хайнц подошел к Акселю, тот, вздернув бровь, окинул его суровым критическим взглядом, рассмеялся и стиснул юношу в объятьях перед камерой местного фоторепортера, готовившего рекламную статью.
– И сколько времени ушло на подготовку этого эпизода в две с половиной минуты? – поинтересовался тот.
– Недели две на все вместе? – Аксель обернулся к двойнику, и тот согласно кивнул. – Но это ответственный эпизод, конец первого акта. Дальше, впрочем, будет еще круче…
– А вы не боитесь быть слишком похожим на самого Акса Эдлигера? – спросил журналист у Хайнца.
– Боюсь? – приподнял тот густые, нарисованные «под Акселя» брови.
– Ну, звездам, как известно, угрожают завистники, недоброжелатели, сумасшедшие всякие, в конце концов… – весело напомнил репортер. – Вдруг вас перепутают?
– Сочту за честь возможность принять удар на себя! – улыбнулся Хайнц.
Аксель крепче сжал его плечи и заверил:
– У меня врагов нет.
– Повторим еще раз! – распорядился режиссер.
Артисты, пианист и осветители жалобно взвыли, но покорно направились на свои места. Два Шаттенгланца устало прошествовали вглубь сцены. Юноша подтягивал на ходу сползший плащ, Аксель же шел не глядя под ноги, сдвинув брови и задумчиво потирая покрытый густым слоем пудры подбородок.
16
Хайди поймала себя на том, что вот уже несколько минут смотрит не на экран нетбука с многообещающей надписью «Глава шестая», а на буйно разросшийся сад за окном, находясь в состоянии совершенно непродуктивной мечтательности. Если раньше пребывание в кабинете Лауры Таннен заметно повышало ее работоспособность, то сейчас он начал оказывать на Хайди как раз обратное действие. Наличие старого дивана за спиной и шорох маранты рядом упорно напоминали о вышитом покрывале, теперь снова аккуратно расстеленном на старинной кровати; о пустом месте на ковре, где несколько часов простояла пара дорогих черных туфель; о вороте клетчатой рубашки, который она держала под струей холодной воды, чтобы отстирать кровь…
– Черт возьми! – Хайди захлопнула нетбук. – Медитировать можно и дома. Если я еще и увижу его, то только на сцене, может быть, на выходе из театра. Но было, как сказала бы Вероника, «прикольно»! И почему я опять не сообразила взять для нее автограф?
Хайди подошла к окну, распахнула раму с надтреснутым стеклом и отодвинула фигурные листья хмеля, упорно лезущие в комнату – растения любили этот дом.
Внизу качнулась, открываясь, чугунная калитка рядом с воротами, и Хайди вздрогнула. По гравиевой дорожке упругой походкой шествовал мужчина. Его холодно-светлые волосы были гладко зачесаны назад и казались чуть темнее, чем в прошлый раз, однако эту непропорциональную широкоплечую фигуру Хайди не спутала бы ни с какой другой.
Увидев ее в окне, Аксель помахал рукой и направился к входным дверям. Хайди поспешила ему навстречу.
Он вежливо ждал в вестибюле, словно ему нужно было ее разрешение, чтобы подняться в верхние комнаты.
– Я надеялся, что ты еще тут. Не помешаю?
– Разумеется, нет. В любом случае, это твой дом! – Хайди посмотрела на его гладко зачесанные волосы.
– Так будет в спектакле, – поняв ее взгляд, улыбнулся Аксель.
– Как ты себя чувствуешь?
Аксель посмотрел на нее с удивлением, и Хайди пояснила:
– Ну, тот ушиб.
– Ах! Еще тот случай. Все прекрасно.
– А что, был еще какой-то случай?
– Да нет, это просто что-то вроде паранойи…
Хайди, сделав приглашающий жест, стала подниматься по лестнице, и Аксель пошел за ней.
– Ностальгия? – весело спросила Хайди, наблюдая, как Аксель оглядывает комнату, словно ища что-то, а потом подходит к окну, где она только что стояла.
– Скорее, наоборот, – вздохнул он. – Этот город меня не любит.
– Не может быть!
– Возможно, он мстит мне за то, что я его бросил. Но с тех пор, как я сюда приехал, со мной постоянно происходят какие-то глупости. Причем иногда довольно опасные глупости. Вроде того, как получилось с тобой. То есть, – он обернулся с улыбкой, – я ни в коем случае не жалею, что мы познакомились, но согласись, сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, и кого-то из нас, если не обоих, уже не было бы в живых.
– Вероятно, – медленно произнесла Хайди. – Но все ведь обошлось, не так ли?
– Обошлось. Но это все больше действует на нервы. Хотя чья-то злая воля вроде бы исключается: я просто не могу представить себе, чтобы все это можно было организовать… и настолько безуспешно! Если бы кто-то хотел мне навредить, то при таком усердии давно уже чего-то добился бы… Да и зачем? Я еще понимаю, если бы такое происходило раньше, когда я находился на вершине успеха… В общем, я созрел до того, чтобы рассматривать любые версии вплоть до сверхъестественных. Но не знаю, с чего начать. Ты скажешь, что все это чушь, да? И, конечно, будешь права.
– Ты говоришь с человеком, который отчаянно старается совместить реальность и сказки, – напомнила Хайди. – Ты полагаешь, что я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Понятия не имею. Я просто хотел попросить у тебя ту книгу. Не насовсем, только полистать. Или мы можем просмотреть ее вместе, если ты не против потратить на меня еще одну ночь.
– Я поняла, – улыбнулась Хайди, доставая книгу. – Тебе просто опять не спится, а тут маранты. И тебе нужен был предлог, чтобы прийти сюда.
– Мне нужен был предлог, чтобы прийти сюда… Возможно, – пожал плечами Аксель. – Но ты, разумеется, знаешь этот шифр лучше, чем я. Я забыл его за столько лет.
– Я знаю шифр лучше, чем ты, – кивнула Хайди, усаживаясь на диван и раскрывая книгу на коленях.
– Не смей меня передразнивать! – Аксель сел рядом с ней. – Я еще подумал… Ты сказала, что пытаешься совместить реальность и сказки. Значит, изучая биографию автора и проштудировав книгу вдоль и поперек, ты, уж наверно, пробовала провести параллели с реальными событиями или местами? Например, по поводу того рыцаря? Не мог ли он существовать на самом деле?
– Ты же его сам придумал!
– Но ты-то об этом не знала.
– Ты все-таки что-то знаешь о нем! Что-то, чего не было в тексте.
– Не знаю, Хайди, увы, не знаю. Но, пожалуй, я хотел бы узнать его историю не меньше, чем ты.
Хайди посмотрела на него долгим взглядом.
– Да. Я знаю, как это звучит, – признал Аксель.
– Что касается реальных событий… Разве что та пчела… – сказала Хайди. – Ну, все те несчастья, которые она принесла рудокопам в книге. Как раз во времена Лауры началась эта геологическая аномалия, а еще произошла эпидемия, которую она сама лишь чудом пережила… И есть еще кое-что…
– Что?
– Сейчас уже поздно, я тебе утром покажу.
Маранта рядом нежно зашуршала, и Аксель шикнул на нее, переворачивая страницу.
– Черт возьми! – Хайди захлопнула нетбук. – Медитировать можно и дома. Если я еще и увижу его, то только на сцене, может быть, на выходе из театра. Но было, как сказала бы Вероника, «прикольно»! И почему я опять не сообразила взять для нее автограф?
Хайди подошла к окну, распахнула раму с надтреснутым стеклом и отодвинула фигурные листья хмеля, упорно лезущие в комнату – растения любили этот дом.
Внизу качнулась, открываясь, чугунная калитка рядом с воротами, и Хайди вздрогнула. По гравиевой дорожке упругой походкой шествовал мужчина. Его холодно-светлые волосы были гладко зачесаны назад и казались чуть темнее, чем в прошлый раз, однако эту непропорциональную широкоплечую фигуру Хайди не спутала бы ни с какой другой.
Увидев ее в окне, Аксель помахал рукой и направился к входным дверям. Хайди поспешила ему навстречу.
Он вежливо ждал в вестибюле, словно ему нужно было ее разрешение, чтобы подняться в верхние комнаты.
– Я надеялся, что ты еще тут. Не помешаю?
– Разумеется, нет. В любом случае, это твой дом! – Хайди посмотрела на его гладко зачесанные волосы.
– Так будет в спектакле, – поняв ее взгляд, улыбнулся Аксель.
– Как ты себя чувствуешь?
Аксель посмотрел на нее с удивлением, и Хайди пояснила:
– Ну, тот ушиб.
– Ах! Еще тот случай. Все прекрасно.
– А что, был еще какой-то случай?
– Да нет, это просто что-то вроде паранойи…
Хайди, сделав приглашающий жест, стала подниматься по лестнице, и Аксель пошел за ней.
– Ностальгия? – весело спросила Хайди, наблюдая, как Аксель оглядывает комнату, словно ища что-то, а потом подходит к окну, где она только что стояла.
– Скорее, наоборот, – вздохнул он. – Этот город меня не любит.
– Не может быть!
– Возможно, он мстит мне за то, что я его бросил. Но с тех пор, как я сюда приехал, со мной постоянно происходят какие-то глупости. Причем иногда довольно опасные глупости. Вроде того, как получилось с тобой. То есть, – он обернулся с улыбкой, – я ни в коем случае не жалею, что мы познакомились, но согласись, сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, и кого-то из нас, если не обоих, уже не было бы в живых.
– Вероятно, – медленно произнесла Хайди. – Но все ведь обошлось, не так ли?
– Обошлось. Но это все больше действует на нервы. Хотя чья-то злая воля вроде бы исключается: я просто не могу представить себе, чтобы все это можно было организовать… и настолько безуспешно! Если бы кто-то хотел мне навредить, то при таком усердии давно уже чего-то добился бы… Да и зачем? Я еще понимаю, если бы такое происходило раньше, когда я находился на вершине успеха… В общем, я созрел до того, чтобы рассматривать любые версии вплоть до сверхъестественных. Но не знаю, с чего начать. Ты скажешь, что все это чушь, да? И, конечно, будешь права.
– Ты говоришь с человеком, который отчаянно старается совместить реальность и сказки, – напомнила Хайди. – Ты полагаешь, что я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Понятия не имею. Я просто хотел попросить у тебя ту книгу. Не насовсем, только полистать. Или мы можем просмотреть ее вместе, если ты не против потратить на меня еще одну ночь.
– Я поняла, – улыбнулась Хайди, доставая книгу. – Тебе просто опять не спится, а тут маранты. И тебе нужен был предлог, чтобы прийти сюда.
– Мне нужен был предлог, чтобы прийти сюда… Возможно, – пожал плечами Аксель. – Но ты, разумеется, знаешь этот шифр лучше, чем я. Я забыл его за столько лет.
– Я знаю шифр лучше, чем ты, – кивнула Хайди, усаживаясь на диван и раскрывая книгу на коленях.
– Не смей меня передразнивать! – Аксель сел рядом с ней. – Я еще подумал… Ты сказала, что пытаешься совместить реальность и сказки. Значит, изучая биографию автора и проштудировав книгу вдоль и поперек, ты, уж наверно, пробовала провести параллели с реальными событиями или местами? Например, по поводу того рыцаря? Не мог ли он существовать на самом деле?
– Ты же его сам придумал!
– Но ты-то об этом не знала.
– Ты все-таки что-то знаешь о нем! Что-то, чего не было в тексте.
– Не знаю, Хайди, увы, не знаю. Но, пожалуй, я хотел бы узнать его историю не меньше, чем ты.
Хайди посмотрела на него долгим взглядом.
– Да. Я знаю, как это звучит, – признал Аксель.
– Что касается реальных событий… Разве что та пчела… – сказала Хайди. – Ну, все те несчастья, которые она принесла рудокопам в книге. Как раз во времена Лауры началась эта геологическая аномалия, а еще произошла эпидемия, которую она сама лишь чудом пережила… И есть еще кое-что…
– Что?
– Сейчас уже поздно, я тебе утром покажу.
Маранта рядом нежно зашуршала, и Аксель шикнул на нее, переворачивая страницу.
17
Аксель окинул взглядом неф собора Йоханнесталя – светлый и золотистый в сиянии раннего утреннего солнца, игравшего шустрыми зайчиками на витых колоннах и мраморных статуях.
– Иди сюда, – Хайди взяла его за руку и потянула за собой.
– Его реставрировали, – отметил Аксель. – Тридцать лет назад тут все выглядело по-другому. И темно было…
Хайди отвела его в один из боковых приделов.
– Я пыталась выяснить историю Янсталя, но добраться до самых истоков не удалось. Принято считать, что город основали в X веке, когда на этом самом месте была заложена первая церковь – группой италийских миссионеров. Они забрели в славянские земли и спасались от злобных язычников, а у подножия Свати-Гебирге им лично явилась Мадонна и защитила от преследователей.
– Иди сюда, – Хайди взяла его за руку и потянула за собой.
– Его реставрировали, – отметил Аксель. – Тридцать лет назад тут все выглядело по-другому. И темно было…
Хайди отвела его в один из боковых приделов.
– Я пыталась выяснить историю Янсталя, но добраться до самых истоков не удалось. Принято считать, что город основали в X веке, когда на этом самом месте была заложена первая церковь – группой италийских миссионеров. Они забрели в славянские земли и спасались от злобных язычников, а у подножия Свати-Гебирге им лично явилась Мадонна и защитила от преследователей.