Страница:
А ведь это – второй класс! Эх, вкусно жили предки наши!
Хотя почему предки и почему же – жили? Это я сейчас так живу… и сейчас только от меня зависит, чтобы все так и осталось… Ну вот уж хер вам, господа зарубежные империалисты! Не будет в моей России ни революций, ни мировых войн… Никогда!
Эх, что-то аж сердце защемило от тоски… Неврастения, батюшка ты мой!
Налив себе дрожащими от приступа внезапного гнева руками кирпично-красный, «конский» чай в хрустальную глубину стакана, я взял из вазочки салатовый кубик сахара и своими новыми, молодыми, крепкими зубами тут же его и разгрыз… во рту вмиг пахнуло осенним, бунинским ароматом антоновского яблока, найденного в сырой, палой листве старинной заброшенной усадьбы…
Неторопливо выпив три стакана горячего, ароматного чая, я призадумался: а что же мне все-таки делать? Судя по всему, застряли мы в Бологом всерьез и надолго. Поезд стоял уже часа три, что на этой магистрали считалось случаем экстраординарным! Надо было выходить из вагона и искать альтернативный способ добраться до Москвы.
Отдав гривенничек весьма вежливо, но отнюдь не угодливо поклонившемуся мне проводнику (человек честно и достойно делает свою работу, но он вовсе не ярославский холуй в тестовском трактире! А служащий железной дороги!), я шагнул из вагонного тамбура, вкусно пахнущего углем, на высокий, «островной» перрон, с обеих сторон окружающий белокаменный, с полукруглыми арками, трехэтажный классический вокзал, построенный учеником великого Константина Тона. Слева, в виде средневековой ротонды, возвышалась водонапорная башня, справа алело полуциркульное здание паровозного депо… Впрочем, как говорят дорожники, это депо никогда толком не эксплуатировали, держали как резервное, а также базой пожарного и ремонтно-восстановительного поездов.
Пройдя по покрытому шестиугольными гранитными плитками перрону, я направился в монументальный станционный буфет, огражденный от платформы навесом, опирающимся на чугунные, художественного каслинского литья столбы.
В мое время я бы сейчас просто перешел на другую платформу, соответственно на станцию Бологое-Московское, сел бы себе на «собаку» (длинное, зеленое, с желтой полосой, пахнет колбасой! – тверская электричка!) и спокойно доехал до Калинина… до него всего-то 162 километра! А там уж сел тоже на электричку, но уже московскую. И вечером гарантированно был бы в Белокаменной!
Но боюсь, что на сегодня все электропоезда уже отменены… шутка.
Открыв тяжелую дверь, украшенную поверху цветными стеклышками витражей, я вступил в прохладу залы. У высокой, полированного дуба, стойки буфета что-то горячо обсуждали два путейца, в фуражках с черными бархатными околышами. Не иначе как текущий момент… Вот и мне надо это дело прояснить!
– Господа, вы не могли бы объяснить, а что, собственно, случилось на Дороге? Почему стоим? – вежливо спросил я.
Путейцы синхронно оглядели меня с головы до пят. Естественно, что я был не в мундире, но говорят, что выправку не скроешь, вот, видимо, они что-то и смекнули.
– От Твери до самой Мги поезда стоят мертво на обоих путях, все станции и полустанки забиты! – сказал один из железнодорожников.
– Вчера под Лихославлем был бой между «николаевцами» и «англичанами»! – добавил второй.
– Англичанами? – опешил я.
Неужели я ошибся в своих расчетах и они уже высадились?
– Ну, не теми англичанами, что с Островов, а верными войсками Англичанина – нашего новоявленного регента! – объяснил первый путеец.
– И что? – жадно спросил я. – Кто кого?
– Да говорят, что вроде бы сначала «англичане» «николаевцев» в засаду заманили и побили изрядно. А потом те своего «Николаевского монстра» подтянули да в свою очередь «англичанам» врезали! – сказал второй путеец и после короткого раздумья резюмировал: – В общем, разошлись вничью!
– Хотя солдатиков побило во множестве! – со вздохом добавил первый.
– А что это за «Николаевский монстр»? – поинтересовался я.
– Говорят, что это блиндированный поезд стальградского производства! – охотно поддержал тему второй путеец. – Размером чуть ли не с броненосец и с такими же орудиями!
– Врут! – уверенно сказал первый. – У страха глаза велики! Ну как по нашим путям этакая тяжесть бы прошла? Удельная нагрузка на рельс должна быть не более шестнадцати тонн!
– А вот и нет! – резко сказал второй путеец. – А если распределить нагрузку вдоль состава? Ну, что там? Броню и механизмы?..
– Все равно не выйдет! – упорствовал первый. – Броня на вагонах должна быть не толще дюйма, а орудия шестифунтовые максимум! Я знаю, о чем говорю, – мой шурин в артиллерии служит!
Чувствовалось, что спор о реальности существования «Монстра» у них давний. А я бы мог мно-о-о-огое им рассказать о БеПо… Блиндированный поезд, значит? Размером с броненосец? Гм… узнаю руку дорогого внучка! Это как они еще на нем до самого Питера не дошли?
Но главное, что я узнал, – дорога на Москву перекрыта. Если только лесами дойти до расположения «николаевцев». Раз бронепоезд где-то здесь, значит, и Димка рядом! Но до Лихославля добрых сто километров! Это же на пару дней пути, даже если нанять повозку. А если попробовать по-другому?.. Интересно, а связь еще работает?
– Господа, не могли бы вы подсказать мне, где здесь телеграф? – вежливо спросил я.
– Да вот, сударь, как выйдете на перрон, так сразу налево. А вам телеграмму по казенному либо по приватному делу отослать требуется? – зачем-то поинтересовался железнодорожник.
– А какая разница? – удивился я.
– А такая, что все казенные телеграммы сейчас нужно прежде отнести на согласительную подпись коменданту, назначенному сюда «Англичанином»!
– А частные? – уточнил я.
– А частные нынче и вовсе не принимаются. Временно! – «обрадовал» меня путеец.
– Да, у нас, в России-матушке, нет ничего более постоянного, чем временное… – загрустил я.
– А то ли еще будет, когда сюда настоящие англичане нагрянут! – со злостью сказал путеец. – Это ведь надо было додуматься – супостата в Россию пригласить! И против кого – своих же, русских, православных! Тьфу!
Ага! Кажется, в Валдайском уезде Новгородской губернии великий князь Владимир, прозванный за предательство «Англичанином», особой популярностью не пользуется! Это мне на руку…
– Господа, могу ли я видеть в вас русских патриотов? – решительно спросил я.
Железнодорожники молча переглянулись, посмотрели на меня, кивнули.
– Мне нужно срочно и конфиденциально связаться с Москвой! Причем непосредственно со штабом цесаревича Николая!
Один из моих собеседников усмехнулся:
– Высоко летаете! Да туда же, только по литере Цэ отстучать можно!
– Не понял, извините…
– Чего уж не понять! – лукаво прищурился второй путеец. – Вы при входе в буфет этакое причудливое строеньице, в византийском стиле, видели? Сие есть царский павильон[50]. Когда государи со свитой из Питера в Москву или назад, из Москвы в Питер, ездят, так у нас они всегда обедать изволят! А обед царский – дело серьезное, оно спешки не терпит… а то, глядишь, и губернаторы на вокзал подъедут, оба-два, тверской да новгородский, доложиться да припасть к стопам… а времечко-то идет! График-то и побоку… Вот и стучишь, бывало, в ГДУ[51] по прямому проводу: мол, тормозите движение по всему главному ходу, по второй[52] пути – Государь рюмочку еще не опрокинул, а Государыня еще кофий не пила!
– А! Значит, кроме Почтеля[53] есть еще и путейский телеграф? – уточнил я. Впрочем, именно на что-то подобное я и рассчитывал, высказывая свою просьбу. Ну не может Дорога без связи обходиться!
– Разумеется! У нас, на Дороге, все свое, и телеграф тоже! А этот тупица, которого сюда «Англичанин» поставил, даже и не подозревает о его существовании! – хихикнул путеец.
– А как бы мне туда, на этот телеграф, попасть?
– Да это-то не проблема… давайте, сударь, следуйте за мной тишком…
Вот так, без особых хитростей, я для начала получил доступ к современнейшим средствам связи…
– Раньше-то, сударь мой, телеграф на Дороге был оптический! То есть стояли вдоль всей трассы столбы, в пределах прямой видимости, на которых положением поднятых рычагов передавались не буквы даже, а целые слова! – рассказал дежурный телеграфист, пока мы ждали ответа из Москвы.
– А как же ночью?
– А ночью поднимали фонари с цветными стеклышками… ну, слава богу, вот и ответ пришел!
Ребятки не подкачали! В телеграмме приказывалось оказывать мне всяческое содействие и любым способом обеспечить дорогу в Москву. Подписано было самим Николаем! Путейцы как-то сразу подтянулись, поедая меня глазами в ожидании распоряжений.
– Доложите обстановку! – тихонько скомандовал я.
– Докладываю, что отсюда и до самой Малой Вишеры нашей службой движения организована великолепная пробка! – сказал первый путеец.
– С какой целью? – удивился я.
– С целью недопущения подвоза подкреплений и припасов к войскам «Англичанина»!
– Так что, проехать никак невозможно?
– Ну, разве что «англичане» начнут сбрасывать составы под откос, чем они вроде уже и занимаются… Ничто! Мы им еще из тупиков вагончиков подгоним!
– Так что же, выходит, и мне никак не проехать до Москвы?
– Да отчего же вам не проехать? Для своих у нас всегда нужная возможность отыщется!
– Как же проехать, если все главные пути забиты? – опешил я.
– Вы, сударь, Лескова читали? – усмехнулся путеец. – Там, в «Леди Макбет Мценского уезда» озорной приказчик так молодой купчихе говаривал: мол, душа моя! И что за люди тебе раньше встречались, что только через дверь им в твою горницу и дорога?
– Пойдемте, сударь, мы вас проводим! – вежливо взял меня под локоток второй путеец.
…Пролезая под вагонами составов, действительно, без конца и края, насколько хватало глаз, забивших внеклассную, магистральную станцию Бологое, мы с моим провожатым наконец выбрались к невысокой узенькой платформе, сиротливо жавшейся пообочь главного хода. Путь перед этой платформой, на удивление, был свободен – и поэтому некоторая его неправильность сразу бросилась мне в глаза… На пути было три рельса!
– Что это такое? – указал я пальцем на это излишество. – Зачем он?
– А мы уже и не в Бологом, то есть не в самом Бологом, а на станции примыкания Бологое! А это, знаете, станция, расположенная на магистральной линии общей сети, к которой примыкает один или несколько подъездных путей от разных частных промышленных предприятий… Вот сюда, например, подходят усы узкоколейной железной дороги, потому и сделан профиль пути так, что по ней могут ходить одновременно как узкоколейные, так и нормальные поезда! – с законной гордостью объяснил железнодорожник.
– Хитро! – одобрил я. – А куда идет эта узкоколейка?
– Да никуда она не ведет! – усмехнулся путеец. – Теряется среди тверских густых лесов и хладных блат… так, во всяком случае, комендант-«англичанин» думает!
Невдалеке раздался хриплый гудок, и к платформе подъехал удивительный паровозик…
Представьте себе, что два паровоза аккуратно разрезали пополам, по будку машиниста, а потом соединили их на манер карточных валетов – так, что оказались на получившемся шедевре две зеркально расположенных расширяющихся кверху трубы, два паровых котла, заваленные поверху уложенными в проволочную клетку аккуратно напиленными березовыми чурочками, два водяных танка над тремя огромными красными колесами с каждой стороны паровозика и два ярко-алых паровозных дышла…
– Ух ты! Вот это диво! – оторопел я.
– Да ничего особенного, машина системы русского инженера Ганса Ферли, постройки Коломенского завода…
– А зачем? Чтобы не разворачиваться, да?
– Конечно! На узкоколейке поворотный круг или станционный «треугольник» не враз и сделаешь. Ну и заодно у машины получается двойная тяга. Потому как паровая машина может ходить с одинаковой скоростью что вперед, что назад – реверс переключай, и только…
К удивительному паровозику была прицеплена парочка совсем уже игрушечных вагончиков.
– Что, это для меня одного? Целых два? А седалище-то у меня все же одно!
– Так, сударь, один вагон, прицепленный сразу за паровозом, будет излишне мотать на кривых! – не принял шутку путеец.
Внутри вагончик оказался еще более уютным, почти что кукольным. Севши на вкусно пахнущую свежим деревом скамейку у высокого и узкого окошка, я наблюдал, как за опущенным стеклом (для чего мне пришлось потянуть за кожаный ремешок) неторопливо, со скоростью пятнадцать верст в час, проплывают дома и домики железнодорожного поселка, за которыми мелькнула на миг гладь широкого озера… а потом вдруг сразу начался глухой лес. Темные ели склоняли свои лапы прямо к оконцу так, что их хвоя царапала стекло, а в вагончик проникал густой, смолистый дух.
Иной раз наш маленький поезд шел по высокой песчаной насыпи над необъятными печальными болотами с кривыми осинками на рыжеющих осокой кочках, а потом вновь нырял в зеленый лесной сумрак.
Ельники сменялись звенящими сосновыми борами, потом красные стволы корабельных сосен вдруг вытесняли радостно белеющие березовые рощи.
Иной раз паровоз вдруг тормозил на широкой поляне, и машинист с помощником, весело матерясь, забрасывали сверху на котел дрова из сохнущих возле самых путей поленниц, сложенных в виде высокого, крытого берестой стога.
А один раз поезд остановился на деревянном мостике через узенькую лесную речку, и машинист, спустив в ее медленные, черные от торфа воды брезентовый шланг, заполнил доверху водяные танки.
К ночи, когда за оконным стеклом заметались в лесном мраке грозно ухающие филины, ловящие убегающих из-под паровозных колес мышей, и в вагоне затеплилась свечка в слюдяном фонаре (она горела и раньше, просто за светом зари была не видна), мы вдруг вырвались из дремучего леса и остановились среди путей небольшой станции, на деревянном одноэтажном вокзале которой в уютном свете керосиновых фонарей была видна надпись: Сонково, В.-Р. Ж. Д.
Ого, куда меня занесло! Это ведь магистральная ветка, идущая на Рыбинск и Иваново с московского Савеловского вокзала, через Калязин и Углич! В мое время никакой узкоколейки между Бологим и Сонковым и в помине не было…
– Так чо, Ваше Превосходительство, так ведь ея и таперича, как раньше не бывало, так и по сю пору в помине нет как нет! – отрапортовал мне бравый ДНС[54] в непременной красноверхой фуражке.
– Так как же мы тогда сюда проехали? – улыбнулся я.
– Не могу знать-с… а только наши паровозники с УЖД где хош проедут! – подмигнул ДНС.
– Без рельсов, что ли? – подколол я.
– А на чо им те рельсы? – делано удивился ДНС. – Коли рельсов будет недостача, так они вместо шпал дрова уложат, а рельсы будут снимать позади поезда, и перед паровозом вновь укладывать…
Эх, силен русский человек! И не англиканскому плоскому уму его понять… вот нарисовано на ландскарте, что нет никакой узкоколейки между Бологим и Сонковым (а соединительную ветку широкой колеи нынче только еще проектируют), значит, ее и нет. И ведь действительно, что нет…
А ведь мы – проехали. И в космос мы опять первыми полетим! И на Марсе будут яблони цвести. Причем исключительно антоновские…
Пожав мозолистую руку смущенным паровозникам («Да чо! Да мы-то чо, да ничо… Чо там, подумашь, эка невидаль!»), я в сопровождении ДНС направился к тупику, где уже шипел парами ожидающий меня почтовый паровоз с двумя (опять двумя!) прицепленными к нему вагонами.
Да! These stupid Russian pigs, which are unable to properly arrange transport by rail[55], минута в минуту четко организовали мне пересадку с узкоколейки на литерный поезд широкой колеи… Умеют же наши работать, что и говорить. Когда захотят…
Никогда в жизни своей я не ездил в салон-вагоне… Вот ведь, однако, довелось!
Заботливо поддерживаемый под локоток проводником, я поднялся, придерживаясь натертых ароматным воском дубовых поручней, на широкую площадку четырехосного пульмана.
За широким коридором следовал вход в кабинет, оснащенный широким двухтумбовым столом и солидной министерской мебелью. На окнах парчовые шторы. Оконная рама, подоконник, стол, двери – отделаны деревом ценных пород. На полу мягчайший персидский ковер. К кабинету примыкала спальня с огромной кроватью. Ого! На такой кровати в одиночку спать просто опасно, потеряешься…
За главным купе располагался еще один коридор, с купе поменьше – для референтов, охраны и прочих чиновных холуев. А это что?
– Ванна-с! – объяснил проводник. – Изволите, с дороги-то? Освежиться? Сей же миг организуем-с. Вот, крантики с горячей да с холодной водой, вот халатик-с, махровый, а это вежетель-с и мыло жидкое, ароматное, из Стальграда!
– Принять ванну? Непременно, но чуть позже!
Завершал анфиладу просторный салон, с длинным столом для совещаний. Задняя стена вагона была оформлена в виде застекленного панорамного окна.
Эх! Вы просто не представляете себе, господа, как приятно, приняв освежающую ванну, вкушать нежнейших рябчиков, заедая их ананасами в розовом шампанском, в этом неслышно шелестящем по рельсам роскошестве. А потом лечь на шелковые простыни гигантской кровати и забыться спокойным сном.
– …С добрым вас утром, ясновельможны пан! – осторожно постучал в распахивающуюся в коридор дверь купе проводник салон-вагона с удивительно роскошными шляхетскими усами. – Так что прибываем…
– На Савеловский? – по привычке уточнил я. А куда еще…
– Нияк нет, на Императорский!
– Вот как? Это где же в Москве такой вокзал?
– Так все там же, на вулице Колончьовска, будинок дъесять…
Действительно! Именно там, возле платформы Каланчовская, в александровские времена был выстроен краснокирпичный, в виде старорусского терема, павильон для прибытия царских поездов… А я-то и забыл!
Потому как в мое время Особо Важные Персоны, они же слуги народные, приезжали с курортов на Правительственный, или «Брежневский», вокзал, который укромно схоронился за высоченным бетонным забором среди запасных путей возле платформы Ржевская… В 1974 году вроде его построили? Да, именно тогда, и даже его адрес, оказывается, я еще помню: Пантелеевская улица, дом тридцать…
А в Императорском павильоне при мне размещался Райисполком Железнодорожного района города Москвы. А потом, после исторического материализма – страховая компания, дочка ОАО «РЖД». Господи, сколько же ненужного мусора в моей голове застряло…
Ничего! В наше, нынешнее время Власть Русская не будет прятаться от Русского Народа!
Скрипнув тормозами, вагон остановился так, что алая ковровая дорожка оказалась прямо под ступеньками… духовой оркестр грянул Конногвардейский «Встречный марш»… шутка.
Вместо духового оркестра на перроне меня встречал невыспавшийся, с помятой физиономией внучек… Никак бухали всю ночь, купчина? А нет, прошу прощения, уже и не купчина вовсе – Димка одет в полевой мундир неизвестной армии (наверняка собственного изобретения). Но зато этот непонятный мундир украшают погоны подпоручика, а над левым карманом висит красный крестик. Уж не «Владимир» ли четвертой степени?
– А-а-а, рас-с-с-сукин сын! – во весь голос от избытка, от переполнявших меня кипящих в крови молодых сил весело проорал я. – Все пьянствуешь, каналья? А мне, старичку, между Питером и Москвой, как Женьке, значит, приходится мотаться?
– Какой Женьке? – видно, действительно спросонья не сообразил внучек.
– Не какой, а какому. Женьке Лукашину, который из «Иронии судьбы»!
– Ну ты, деда, и вспомнил… Еще «Волгу-Волгу» давай процитируй! – И в щеку мне ткнулись его холодные, сухие губы. – Рад тебя видеть!
– И я рад! А вы, я вижу, уже и повоевать успели? И даже удачно? – я указал глазами на крестик.
Димка поморщился, словно от зубной боли.
– Да, бля, повоевали… Пятьсот человек уложили по глупости… А если бы я не вмешался – потеряли бы еще тысячи полторы… Зато пленных взяли потом несколько тысяч да орудий чуть ли не полсотни. Вот за это мне вторая звезда на погон скатилась да «Владимира» четвертой степени дали! – выдал внучок и после небольшой паузы добавил, горько скривив губы: – В нашей жизни всегда есть место подвигу… Главное – надо быть от этого места подальше!
– Ну да… – кивнул я. – Мы же не смертники, мы просто работаем… Честно исполняем свой солдатский долг. Я ведь сто раз тебе, Димка, говорил: подвиг – это такое сверхусилие одного храброго, честного, порядочного человека, чтобы скомпенсировать тупость, лень, трусость или прямую подлость других.
– Ладно, потом за рюмкой все подробно расскажу, – совсем расстроился Димка. – А как у тебя дела? Что за панику ты устроил – меня аж с фронта сорвали, велели срочно в Москву возвращаться…
– Да как обычно, все хреново… Созывай оперативку!
– С Высочайшим присутствием? – пошутил внук.
– Непременно! Желаю наискорейше, всеподданейше припасть к стопам Его Императорского Величества и облобызать оные. Причем аж два раза!
– …Таким образом, мои юные друзья, можно считать достоверно установленным, что Фигурант не является руководителем какого-либо внутриполитического заговора, в связи с отсутствием в России такового… Посему, граждане, принимаю командирское решение – надо его исполнить! Есть у меня некоторые схемы. Прорабатывал я их раньше – так, для тренировки ума… Вот, например, ребятки, можно его…
И ВОТ ТУТ… Вот тут меня торкнуло… Нет, не так… ТОРКНУЛО!!!
Из, казалось бы, глубоко подавленных моей матрицированной личностью глубин психики реципиента вдруг вплыло, заполонило меня и вспыхнуло огненным шаром в груди, в моей груди… ЭТО… Нельзя! ЭТО… Грех… То есть не то чтобы никого убивать совсем нельзя… то есть, конечно, нельзя! Совсем. Потому как – заповедь «Не убий!». Но… в бою или, pardonnez-moi, на дуэли… сие, конечно, тоже великий грех, но грех простительный… Можно потом отмолить. Ну, епитимья там…
И, погрузившись в глубину своей натуры, я получил еще одну удивительную, но вполне разумную для человека этого прекраснодушного времени схемку: вернуться в Питер, подойти к Фигуранту на расстояние вытянутой руки и… отхлестать его по щекам белой перчаткой! А потом, как честный человек… ну, вы меня понимаете? К барьеру!
М-да… ситуация… И что же мне сейчас делать-то? Ведь, судя по всему, мне транслируются, прямо в душу, имманентные моральные убеждения обыкновенного молодого русского офицера. А суть же их весьма проста, как соленый огурец: Убивать из-за угла БЕСЧЕСТНО!!! Вот так-то…
И что теперь делать?
Рассказывает Олег Таругин
Хотя почему предки и почему же – жили? Это я сейчас так живу… и сейчас только от меня зависит, чтобы все так и осталось… Ну вот уж хер вам, господа зарубежные империалисты! Не будет в моей России ни революций, ни мировых войн… Никогда!
Эх, что-то аж сердце защемило от тоски… Неврастения, батюшка ты мой!
Налив себе дрожащими от приступа внезапного гнева руками кирпично-красный, «конский» чай в хрустальную глубину стакана, я взял из вазочки салатовый кубик сахара и своими новыми, молодыми, крепкими зубами тут же его и разгрыз… во рту вмиг пахнуло осенним, бунинским ароматом антоновского яблока, найденного в сырой, палой листве старинной заброшенной усадьбы…
Неторопливо выпив три стакана горячего, ароматного чая, я призадумался: а что же мне все-таки делать? Судя по всему, застряли мы в Бологом всерьез и надолго. Поезд стоял уже часа три, что на этой магистрали считалось случаем экстраординарным! Надо было выходить из вагона и искать альтернативный способ добраться до Москвы.
Отдав гривенничек весьма вежливо, но отнюдь не угодливо поклонившемуся мне проводнику (человек честно и достойно делает свою работу, но он вовсе не ярославский холуй в тестовском трактире! А служащий железной дороги!), я шагнул из вагонного тамбура, вкусно пахнущего углем, на высокий, «островной» перрон, с обеих сторон окружающий белокаменный, с полукруглыми арками, трехэтажный классический вокзал, построенный учеником великого Константина Тона. Слева, в виде средневековой ротонды, возвышалась водонапорная башня, справа алело полуциркульное здание паровозного депо… Впрочем, как говорят дорожники, это депо никогда толком не эксплуатировали, держали как резервное, а также базой пожарного и ремонтно-восстановительного поездов.
Пройдя по покрытому шестиугольными гранитными плитками перрону, я направился в монументальный станционный буфет, огражденный от платформы навесом, опирающимся на чугунные, художественного каслинского литья столбы.
В мое время я бы сейчас просто перешел на другую платформу, соответственно на станцию Бологое-Московское, сел бы себе на «собаку» (длинное, зеленое, с желтой полосой, пахнет колбасой! – тверская электричка!) и спокойно доехал до Калинина… до него всего-то 162 километра! А там уж сел тоже на электричку, но уже московскую. И вечером гарантированно был бы в Белокаменной!
Но боюсь, что на сегодня все электропоезда уже отменены… шутка.
Открыв тяжелую дверь, украшенную поверху цветными стеклышками витражей, я вступил в прохладу залы. У высокой, полированного дуба, стойки буфета что-то горячо обсуждали два путейца, в фуражках с черными бархатными околышами. Не иначе как текущий момент… Вот и мне надо это дело прояснить!
– Господа, вы не могли бы объяснить, а что, собственно, случилось на Дороге? Почему стоим? – вежливо спросил я.
Путейцы синхронно оглядели меня с головы до пят. Естественно, что я был не в мундире, но говорят, что выправку не скроешь, вот, видимо, они что-то и смекнули.
– От Твери до самой Мги поезда стоят мертво на обоих путях, все станции и полустанки забиты! – сказал один из железнодорожников.
– Вчера под Лихославлем был бой между «николаевцами» и «англичанами»! – добавил второй.
– Англичанами? – опешил я.
Неужели я ошибся в своих расчетах и они уже высадились?
– Ну, не теми англичанами, что с Островов, а верными войсками Англичанина – нашего новоявленного регента! – объяснил первый путеец.
– И что? – жадно спросил я. – Кто кого?
– Да говорят, что вроде бы сначала «англичане» «николаевцев» в засаду заманили и побили изрядно. А потом те своего «Николаевского монстра» подтянули да в свою очередь «англичанам» врезали! – сказал второй путеец и после короткого раздумья резюмировал: – В общем, разошлись вничью!
– Хотя солдатиков побило во множестве! – со вздохом добавил первый.
– А что это за «Николаевский монстр»? – поинтересовался я.
– Говорят, что это блиндированный поезд стальградского производства! – охотно поддержал тему второй путеец. – Размером чуть ли не с броненосец и с такими же орудиями!
– Врут! – уверенно сказал первый. – У страха глаза велики! Ну как по нашим путям этакая тяжесть бы прошла? Удельная нагрузка на рельс должна быть не более шестнадцати тонн!
– А вот и нет! – резко сказал второй путеец. – А если распределить нагрузку вдоль состава? Ну, что там? Броню и механизмы?..
– Все равно не выйдет! – упорствовал первый. – Броня на вагонах должна быть не толще дюйма, а орудия шестифунтовые максимум! Я знаю, о чем говорю, – мой шурин в артиллерии служит!
Чувствовалось, что спор о реальности существования «Монстра» у них давний. А я бы мог мно-о-о-огое им рассказать о БеПо… Блиндированный поезд, значит? Размером с броненосец? Гм… узнаю руку дорогого внучка! Это как они еще на нем до самого Питера не дошли?
Но главное, что я узнал, – дорога на Москву перекрыта. Если только лесами дойти до расположения «николаевцев». Раз бронепоезд где-то здесь, значит, и Димка рядом! Но до Лихославля добрых сто километров! Это же на пару дней пути, даже если нанять повозку. А если попробовать по-другому?.. Интересно, а связь еще работает?
– Господа, не могли бы вы подсказать мне, где здесь телеграф? – вежливо спросил я.
– Да вот, сударь, как выйдете на перрон, так сразу налево. А вам телеграмму по казенному либо по приватному делу отослать требуется? – зачем-то поинтересовался железнодорожник.
– А какая разница? – удивился я.
– А такая, что все казенные телеграммы сейчас нужно прежде отнести на согласительную подпись коменданту, назначенному сюда «Англичанином»!
– А частные? – уточнил я.
– А частные нынче и вовсе не принимаются. Временно! – «обрадовал» меня путеец.
– Да, у нас, в России-матушке, нет ничего более постоянного, чем временное… – загрустил я.
– А то ли еще будет, когда сюда настоящие англичане нагрянут! – со злостью сказал путеец. – Это ведь надо было додуматься – супостата в Россию пригласить! И против кого – своих же, русских, православных! Тьфу!
Ага! Кажется, в Валдайском уезде Новгородской губернии великий князь Владимир, прозванный за предательство «Англичанином», особой популярностью не пользуется! Это мне на руку…
– Господа, могу ли я видеть в вас русских патриотов? – решительно спросил я.
Железнодорожники молча переглянулись, посмотрели на меня, кивнули.
– Мне нужно срочно и конфиденциально связаться с Москвой! Причем непосредственно со штабом цесаревича Николая!
Один из моих собеседников усмехнулся:
– Высоко летаете! Да туда же, только по литере Цэ отстучать можно!
– Не понял, извините…
– Чего уж не понять! – лукаво прищурился второй путеец. – Вы при входе в буфет этакое причудливое строеньице, в византийском стиле, видели? Сие есть царский павильон[50]. Когда государи со свитой из Питера в Москву или назад, из Москвы в Питер, ездят, так у нас они всегда обедать изволят! А обед царский – дело серьезное, оно спешки не терпит… а то, глядишь, и губернаторы на вокзал подъедут, оба-два, тверской да новгородский, доложиться да припасть к стопам… а времечко-то идет! График-то и побоку… Вот и стучишь, бывало, в ГДУ[51] по прямому проводу: мол, тормозите движение по всему главному ходу, по второй[52] пути – Государь рюмочку еще не опрокинул, а Государыня еще кофий не пила!
– А! Значит, кроме Почтеля[53] есть еще и путейский телеграф? – уточнил я. Впрочем, именно на что-то подобное я и рассчитывал, высказывая свою просьбу. Ну не может Дорога без связи обходиться!
– Разумеется! У нас, на Дороге, все свое, и телеграф тоже! А этот тупица, которого сюда «Англичанин» поставил, даже и не подозревает о его существовании! – хихикнул путеец.
– А как бы мне туда, на этот телеграф, попасть?
– Да это-то не проблема… давайте, сударь, следуйте за мной тишком…
Вот так, без особых хитростей, я для начала получил доступ к современнейшим средствам связи…
– Раньше-то, сударь мой, телеграф на Дороге был оптический! То есть стояли вдоль всей трассы столбы, в пределах прямой видимости, на которых положением поднятых рычагов передавались не буквы даже, а целые слова! – рассказал дежурный телеграфист, пока мы ждали ответа из Москвы.
– А как же ночью?
– А ночью поднимали фонари с цветными стеклышками… ну, слава богу, вот и ответ пришел!
Ребятки не подкачали! В телеграмме приказывалось оказывать мне всяческое содействие и любым способом обеспечить дорогу в Москву. Подписано было самим Николаем! Путейцы как-то сразу подтянулись, поедая меня глазами в ожидании распоряжений.
– Доложите обстановку! – тихонько скомандовал я.
– Докладываю, что отсюда и до самой Малой Вишеры нашей службой движения организована великолепная пробка! – сказал первый путеец.
– С какой целью? – удивился я.
– С целью недопущения подвоза подкреплений и припасов к войскам «Англичанина»!
– Так что, проехать никак невозможно?
– Ну, разве что «англичане» начнут сбрасывать составы под откос, чем они вроде уже и занимаются… Ничто! Мы им еще из тупиков вагончиков подгоним!
– Так что же, выходит, и мне никак не проехать до Москвы?
– Да отчего же вам не проехать? Для своих у нас всегда нужная возможность отыщется!
– Как же проехать, если все главные пути забиты? – опешил я.
– Вы, сударь, Лескова читали? – усмехнулся путеец. – Там, в «Леди Макбет Мценского уезда» озорной приказчик так молодой купчихе говаривал: мол, душа моя! И что за люди тебе раньше встречались, что только через дверь им в твою горницу и дорога?
– Пойдемте, сударь, мы вас проводим! – вежливо взял меня под локоток второй путеец.
…Пролезая под вагонами составов, действительно, без конца и края, насколько хватало глаз, забивших внеклассную, магистральную станцию Бологое, мы с моим провожатым наконец выбрались к невысокой узенькой платформе, сиротливо жавшейся пообочь главного хода. Путь перед этой платформой, на удивление, был свободен – и поэтому некоторая его неправильность сразу бросилась мне в глаза… На пути было три рельса!
– Что это такое? – указал я пальцем на это излишество. – Зачем он?
– А мы уже и не в Бологом, то есть не в самом Бологом, а на станции примыкания Бологое! А это, знаете, станция, расположенная на магистральной линии общей сети, к которой примыкает один или несколько подъездных путей от разных частных промышленных предприятий… Вот сюда, например, подходят усы узкоколейной железной дороги, потому и сделан профиль пути так, что по ней могут ходить одновременно как узкоколейные, так и нормальные поезда! – с законной гордостью объяснил железнодорожник.
– Хитро! – одобрил я. – А куда идет эта узкоколейка?
– Да никуда она не ведет! – усмехнулся путеец. – Теряется среди тверских густых лесов и хладных блат… так, во всяком случае, комендант-«англичанин» думает!
Невдалеке раздался хриплый гудок, и к платформе подъехал удивительный паровозик…
Представьте себе, что два паровоза аккуратно разрезали пополам, по будку машиниста, а потом соединили их на манер карточных валетов – так, что оказались на получившемся шедевре две зеркально расположенных расширяющихся кверху трубы, два паровых котла, заваленные поверху уложенными в проволочную клетку аккуратно напиленными березовыми чурочками, два водяных танка над тремя огромными красными колесами с каждой стороны паровозика и два ярко-алых паровозных дышла…
– Ух ты! Вот это диво! – оторопел я.
– Да ничего особенного, машина системы русского инженера Ганса Ферли, постройки Коломенского завода…
– А зачем? Чтобы не разворачиваться, да?
– Конечно! На узкоколейке поворотный круг или станционный «треугольник» не враз и сделаешь. Ну и заодно у машины получается двойная тяга. Потому как паровая машина может ходить с одинаковой скоростью что вперед, что назад – реверс переключай, и только…
К удивительному паровозику была прицеплена парочка совсем уже игрушечных вагончиков.
– Что, это для меня одного? Целых два? А седалище-то у меня все же одно!
– Так, сударь, один вагон, прицепленный сразу за паровозом, будет излишне мотать на кривых! – не принял шутку путеец.
Внутри вагончик оказался еще более уютным, почти что кукольным. Севши на вкусно пахнущую свежим деревом скамейку у высокого и узкого окошка, я наблюдал, как за опущенным стеклом (для чего мне пришлось потянуть за кожаный ремешок) неторопливо, со скоростью пятнадцать верст в час, проплывают дома и домики железнодорожного поселка, за которыми мелькнула на миг гладь широкого озера… а потом вдруг сразу начался глухой лес. Темные ели склоняли свои лапы прямо к оконцу так, что их хвоя царапала стекло, а в вагончик проникал густой, смолистый дух.
Иной раз наш маленький поезд шел по высокой песчаной насыпи над необъятными печальными болотами с кривыми осинками на рыжеющих осокой кочках, а потом вновь нырял в зеленый лесной сумрак.
Ельники сменялись звенящими сосновыми борами, потом красные стволы корабельных сосен вдруг вытесняли радостно белеющие березовые рощи.
Иной раз паровоз вдруг тормозил на широкой поляне, и машинист с помощником, весело матерясь, забрасывали сверху на котел дрова из сохнущих возле самых путей поленниц, сложенных в виде высокого, крытого берестой стога.
А один раз поезд остановился на деревянном мостике через узенькую лесную речку, и машинист, спустив в ее медленные, черные от торфа воды брезентовый шланг, заполнил доверху водяные танки.
К ночи, когда за оконным стеклом заметались в лесном мраке грозно ухающие филины, ловящие убегающих из-под паровозных колес мышей, и в вагоне затеплилась свечка в слюдяном фонаре (она горела и раньше, просто за светом зари была не видна), мы вдруг вырвались из дремучего леса и остановились среди путей небольшой станции, на деревянном одноэтажном вокзале которой в уютном свете керосиновых фонарей была видна надпись: Сонково, В.-Р. Ж. Д.
Ого, куда меня занесло! Это ведь магистральная ветка, идущая на Рыбинск и Иваново с московского Савеловского вокзала, через Калязин и Углич! В мое время никакой узкоколейки между Бологим и Сонковым и в помине не было…
– Так чо, Ваше Превосходительство, так ведь ея и таперича, как раньше не бывало, так и по сю пору в помине нет как нет! – отрапортовал мне бравый ДНС[54] в непременной красноверхой фуражке.
– Так как же мы тогда сюда проехали? – улыбнулся я.
– Не могу знать-с… а только наши паровозники с УЖД где хош проедут! – подмигнул ДНС.
– Без рельсов, что ли? – подколол я.
– А на чо им те рельсы? – делано удивился ДНС. – Коли рельсов будет недостача, так они вместо шпал дрова уложат, а рельсы будут снимать позади поезда, и перед паровозом вновь укладывать…
Эх, силен русский человек! И не англиканскому плоскому уму его понять… вот нарисовано на ландскарте, что нет никакой узкоколейки между Бологим и Сонковым (а соединительную ветку широкой колеи нынче только еще проектируют), значит, ее и нет. И ведь действительно, что нет…
А ведь мы – проехали. И в космос мы опять первыми полетим! И на Марсе будут яблони цвести. Причем исключительно антоновские…
Пожав мозолистую руку смущенным паровозникам («Да чо! Да мы-то чо, да ничо… Чо там, подумашь, эка невидаль!»), я в сопровождении ДНС направился к тупику, где уже шипел парами ожидающий меня почтовый паровоз с двумя (опять двумя!) прицепленными к нему вагонами.
Да! These stupid Russian pigs, which are unable to properly arrange transport by rail[55], минута в минуту четко организовали мне пересадку с узкоколейки на литерный поезд широкой колеи… Умеют же наши работать, что и говорить. Когда захотят…
Никогда в жизни своей я не ездил в салон-вагоне… Вот ведь, однако, довелось!
Заботливо поддерживаемый под локоток проводником, я поднялся, придерживаясь натертых ароматным воском дубовых поручней, на широкую площадку четырехосного пульмана.
За широким коридором следовал вход в кабинет, оснащенный широким двухтумбовым столом и солидной министерской мебелью. На окнах парчовые шторы. Оконная рама, подоконник, стол, двери – отделаны деревом ценных пород. На полу мягчайший персидский ковер. К кабинету примыкала спальня с огромной кроватью. Ого! На такой кровати в одиночку спать просто опасно, потеряешься…
За главным купе располагался еще один коридор, с купе поменьше – для референтов, охраны и прочих чиновных холуев. А это что?
– Ванна-с! – объяснил проводник. – Изволите, с дороги-то? Освежиться? Сей же миг организуем-с. Вот, крантики с горячей да с холодной водой, вот халатик-с, махровый, а это вежетель-с и мыло жидкое, ароматное, из Стальграда!
– Принять ванну? Непременно, но чуть позже!
Завершал анфиладу просторный салон, с длинным столом для совещаний. Задняя стена вагона была оформлена в виде застекленного панорамного окна.
Эх! Вы просто не представляете себе, господа, как приятно, приняв освежающую ванну, вкушать нежнейших рябчиков, заедая их ананасами в розовом шампанском, в этом неслышно шелестящем по рельсам роскошестве. А потом лечь на шелковые простыни гигантской кровати и забыться спокойным сном.
– …С добрым вас утром, ясновельможны пан! – осторожно постучал в распахивающуюся в коридор дверь купе проводник салон-вагона с удивительно роскошными шляхетскими усами. – Так что прибываем…
– На Савеловский? – по привычке уточнил я. А куда еще…
– Нияк нет, на Императорский!
– Вот как? Это где же в Москве такой вокзал?
– Так все там же, на вулице Колончьовска, будинок дъесять…
Действительно! Именно там, возле платформы Каланчовская, в александровские времена был выстроен краснокирпичный, в виде старорусского терема, павильон для прибытия царских поездов… А я-то и забыл!
Потому как в мое время Особо Важные Персоны, они же слуги народные, приезжали с курортов на Правительственный, или «Брежневский», вокзал, который укромно схоронился за высоченным бетонным забором среди запасных путей возле платформы Ржевская… В 1974 году вроде его построили? Да, именно тогда, и даже его адрес, оказывается, я еще помню: Пантелеевская улица, дом тридцать…
А в Императорском павильоне при мне размещался Райисполком Железнодорожного района города Москвы. А потом, после исторического материализма – страховая компания, дочка ОАО «РЖД». Господи, сколько же ненужного мусора в моей голове застряло…
Ничего! В наше, нынешнее время Власть Русская не будет прятаться от Русского Народа!
Скрипнув тормозами, вагон остановился так, что алая ковровая дорожка оказалась прямо под ступеньками… духовой оркестр грянул Конногвардейский «Встречный марш»… шутка.
Вместо духового оркестра на перроне меня встречал невыспавшийся, с помятой физиономией внучек… Никак бухали всю ночь, купчина? А нет, прошу прощения, уже и не купчина вовсе – Димка одет в полевой мундир неизвестной армии (наверняка собственного изобретения). Но зато этот непонятный мундир украшают погоны подпоручика, а над левым карманом висит красный крестик. Уж не «Владимир» ли четвертой степени?
– А-а-а, рас-с-с-сукин сын! – во весь голос от избытка, от переполнявших меня кипящих в крови молодых сил весело проорал я. – Все пьянствуешь, каналья? А мне, старичку, между Питером и Москвой, как Женьке, значит, приходится мотаться?
– Какой Женьке? – видно, действительно спросонья не сообразил внучек.
– Не какой, а какому. Женьке Лукашину, который из «Иронии судьбы»!
– Ну ты, деда, и вспомнил… Еще «Волгу-Волгу» давай процитируй! – И в щеку мне ткнулись его холодные, сухие губы. – Рад тебя видеть!
– И я рад! А вы, я вижу, уже и повоевать успели? И даже удачно? – я указал глазами на крестик.
Димка поморщился, словно от зубной боли.
– Да, бля, повоевали… Пятьсот человек уложили по глупости… А если бы я не вмешался – потеряли бы еще тысячи полторы… Зато пленных взяли потом несколько тысяч да орудий чуть ли не полсотни. Вот за это мне вторая звезда на погон скатилась да «Владимира» четвертой степени дали! – выдал внучок и после небольшой паузы добавил, горько скривив губы: – В нашей жизни всегда есть место подвигу… Главное – надо быть от этого места подальше!
– Ну да… – кивнул я. – Мы же не смертники, мы просто работаем… Честно исполняем свой солдатский долг. Я ведь сто раз тебе, Димка, говорил: подвиг – это такое сверхусилие одного храброго, честного, порядочного человека, чтобы скомпенсировать тупость, лень, трусость или прямую подлость других.
– Ладно, потом за рюмкой все подробно расскажу, – совсем расстроился Димка. – А как у тебя дела? Что за панику ты устроил – меня аж с фронта сорвали, велели срочно в Москву возвращаться…
– Да как обычно, все хреново… Созывай оперативку!
– С Высочайшим присутствием? – пошутил внук.
– Непременно! Желаю наискорейше, всеподданейше припасть к стопам Его Императорского Величества и облобызать оные. Причем аж два раза!
– …Таким образом, мои юные друзья, можно считать достоверно установленным, что Фигурант не является руководителем какого-либо внутриполитического заговора, в связи с отсутствием в России такового… Посему, граждане, принимаю командирское решение – надо его исполнить! Есть у меня некоторые схемы. Прорабатывал я их раньше – так, для тренировки ума… Вот, например, ребятки, можно его…
И ВОТ ТУТ… Вот тут меня торкнуло… Нет, не так… ТОРКНУЛО!!!
Из, казалось бы, глубоко подавленных моей матрицированной личностью глубин психики реципиента вдруг вплыло, заполонило меня и вспыхнуло огненным шаром в груди, в моей груди… ЭТО… Нельзя! ЭТО… Грех… То есть не то чтобы никого убивать совсем нельзя… то есть, конечно, нельзя! Совсем. Потому как – заповедь «Не убий!». Но… в бою или, pardonnez-moi, на дуэли… сие, конечно, тоже великий грех, но грех простительный… Можно потом отмолить. Ну, епитимья там…
И, погрузившись в глубину своей натуры, я получил еще одну удивительную, но вполне разумную для человека этого прекраснодушного времени схемку: вернуться в Питер, подойти к Фигуранту на расстояние вытянутой руки и… отхлестать его по щекам белой перчаткой! А потом, как честный человек… ну, вы меня понимаете? К барьеру!
Это ежели МЕНЯ так торкнуло, то что же скажет любой из здешних офицеров на предложение поработать киллером? Да не получу ли я сам белой-то перчаткой-с?
Четыре перешли шага,
Четыре смертные ступени…
Три ха-ха. Сатанинский хохот. Три раза.
Бля!!!
М-да… ситуация… И что же мне сейчас делать-то? Ведь, судя по всему, мне транслируются, прямо в душу, имманентные моральные убеждения обыкновенного молодого русского офицера. А суть же их весьма проста, как соленый огурец: Убивать из-за угла БЕСЧЕСТНО!!! Вот так-то…
И что теперь делать?
Рассказывает Олег Таругин
(цесаревич Николай)
Третью неделю идут непрекращающиеся тренировки войск. После дорого обошедшегося нам августовского фиаско с героическим прорывом к Питеру я решил накопить больше сил и как можно лучше их вооружить и обучить. Кроме бронепоезда и бронеавтомобилей из Стальграда поступили полторы тысячи магазинок (и к ним – куча патронов!), сотня «Бердышей», три десятка станкачей и четыре новеньких артиллерийских орудия калибром сто пятьдесят миллиметров. Последние – почти точные копии отличной советской гаубицы Д-1, с которыми я и Димка свели близкое знакомство в светлой памяти Югославии. Для нынешних времен эти орудия – сущее вундерваффе! Ствол оснащен невиданным здесь двухкамерным дульным тормозом, затвор поршневого типа, гидравлический тормоз отката и гидропневматический накатник. Станины раздвижные, что тоже сейчас не делают. Причем они сварные, а не на заклепках. Диски колес стальные, кованые, шины из губчатой резины, оси подрессоренные. Транспортировать орудия полагается колесными тракторами, внешне напоминающими незабвенную «Беларусь». Парадный ход у них всего десять километров в час, но быстрее никак – даже новейшие Димкины автомобили не могли утащить артустановку весом в три с половиной тонны. К каждой из супергаубиц – по сотне сорокакилограммовых осколочно-фугасных снарядов. Жаль, конечно, что произведены эти орудия кустарным методом – изготовление деталей велось лучшими мастерами-станочниками только по чертежам, без изготовления лекал. Сборка и подгонка – вручную. Жаль в том смысле, что повторить сей подвиг – изготовление таких орудий – в Стальграде еще долго не смогут. Впрочем, Димыч клятвенно заверил, что если полевые испытания пройдут успешно, то массовое производство он сможет запустить уже года через полтора. Ну да бог с ним, массовым производством, для меня сейчас и одна эта батарея – козырной туз в рукаве, почище бронепоезда!
Что интересно – наименовал их Димка почему-то МЛ-20! Когда я увидел наставление, отпечатанное в типографии Стальграда, на обложке которого значилось название этого чуда инженерной мысли, то тут же пристал к Димычу с расспросами: что означает эта аббревиатура? На что наш великий гений, солнце русской промышленности, нимало не сумняшеся заявил, что МЛ означает «московский лев», а двадцать … э-э… двадцать – гарантированный срок службы в годах, во! Хохотал я долго. Потом Димка признался, что первоначально хотел повторить в металле именно гаубицу-пушку МЛ-20 и даже успел соответственно назвать проект. Но «двадцатая эмэлка» оказалась дамой строптивой и при нынешних технологиях строиться не пожелала. Да и весила она более семи тонн.
Что интересно – наименовал их Димка почему-то МЛ-20! Когда я увидел наставление, отпечатанное в типографии Стальграда, на обложке которого значилось название этого чуда инженерной мысли, то тут же пристал к Димычу с расспросами: что означает эта аббревиатура? На что наш великий гений, солнце русской промышленности, нимало не сумняшеся заявил, что МЛ означает «московский лев», а двадцать … э-э… двадцать – гарантированный срок службы в годах, во! Хохотал я долго. Потом Димка признался, что первоначально хотел повторить в металле именно гаубицу-пушку МЛ-20 и даже успел соответственно назвать проект. Но «двадцатая эмэлка» оказалась дамой строптивой и при нынешних технологиях строиться не пожелала. Да и весила она более семи тонн.