Джудит Мак-Уильямс
Больше, чем страсть
Пролог
Лондон
Октябрь 1814 года
Филипп Морсби, восьмой граф Чедвик, войдя в клуб, отдал лакею бобровую шляпу с высокой тульей и кожаные перчатки.
— Доброе утро, милорд. Мистер Рейберн ждет вас в игорной комнате.
Граф коротко кивнул в ответ и направился на поиски друга. Тот сидел у камина и читал «Пост».
Люсьен поднял голову, долго изучал мрачное лицо Филиппа, затем протянул руку к бутылке портвейна, стоящей рядом с ним на столе. Налив вино в стакан, он подал его Филиппу.
Филипп одним глотком осушил стакан и так посмотрел на пустой сосуд, словно хотел разбить его вдребезги.
— Не забывайте, мы в респектабельном «Бруксе», — проговорил Люсьен, отбирая у друга стакан и возвращая его на место. Филипп опустился в кресло и хмуро уставился в пол.
— Палата лордов недостаточно хорошо приняла вашу речь? — отважился предположить Люсьен.
— Она вообще никак не приняла ее! Мне пришлось говорить перед почти пустым залом. Такая важная вещь — положение демобилизованных солдат, а эти дубовые головы… Черт побери, Люсьен, должен же быть какой-то способ заставить их трезво взглянуть на вещи!
— Чтобы палата лордов трезво взглянула на вещи? — Люсьен с состраданием посмотрел на друга. — С таким же успехом вы могли бы уповать на Божественное вмешательство, как на него надеется Филдс. — Он указал взглядом на противоположный конец комнаты, где играли в фараон. Там сидел бледный молодой человек, тупо уставясь на карту, только что открытую сдающим.
Филипп усмехнулся:
— И возможно, мне повезло бы так же, как и ему. К утру он проиграет все, что у него есть.
— Может быть, вам стоит открыть игорное заведение? Раз уж такие, как Филдс, вознамерились, судя по всему, проигрывать отцовское наследство, пусть хотя бы приносят этим пользу Англии.
— Соблазнительный, но слишком уж ненадежный способ получения доходов, — сказал Филипп. — Кроме того, солдаты заслужили пенсию, а не милостыню. Они воевали, а многие из них и погибли за то, чтобы недоумки вроде этого Филдса продолжали свое бесцельное существование.
— Это, конечно, верно, — согласился Люсьен. — Но многие ли из нас получают в этой жизни то, что они заслуживают?
Филипп нахмурился; его карие глаза потемнели и стали почти черными от нахлынувших горьких воспоминаний, вызванных случайным замечанием Люсьена. Он решительно отогнал их, возвращаясь к проблеме, которая мучила его днем и не давала спать по ночам.
— Несколько членов палаты лордов определенно на вашей стороне, — попробовал утешить друга Люсьен.
— Это так, но чтобы провести закон через парламент, мне нужна более широкая поддержка. Пока же все мои аргументы не произвели ни малейшего впечатления на пэров старшего возраста, а они-то и обладают наибольшим влиянием. Их точка зрения такова: солдатам платили за то, что они воевали с Наполеоном, а что будет с ними теперь, когда они его победили, это парламента не касается.
— А поскольку вы всего лишь тридцатипятилетний юнец, — сказал Люсьен, — они и не намерены вас слушать.
— Раньше мне это не приходило в голову, но, возможно, вы и правы. Вероятно, эту проблему стоит рассматривать под другим углом.
— Я никогда не был силен в геометрии, старина. Объясните, что это за угол.
— Если пэры старшего возраста не желают слушать меня только потому, что я кажусь им чересчур молодым, значит, надо найти человека постарше, которого они станут слушать. Но кого они сочли бы достаточно влиятельным? — Филипп устремил невидящий взгляд на картину, изображающую свору гончих, рвущих на части лисицу. — Хендрикс! — внезапно объявил Филипп. — Это один из самых уважаемых людей в Англии. Если бы он отстаивал закон о пенсиях, этот закон получил бы достаточное число голосов и был бы принят.
— Возможно, — согласился Люсьен. — Однако насколько я знаю, единственное, что сейчас интересует Хендрикса, — это поиски дочери.
Филипп нахмурился, вспомнив какие-то слухи, дошедшие и до его ушей.
— А у него действительно есть дочь?
— Скорее, была, — поправил его Люсьен. — Прошло почти двадцать пять лет с тех пор, как его жена забрала ребенка и драгоценности и убежала с любовником в Европу. Но вероятность того, что они уцелели в годы войны, очень мала.
— Женщина всегда найдет способ уцелеть, — возразил Филипп. — Обычно за счет какого-нибудь олуха-мужчины.
— Возможно. Однако Сэлли Джерси говорит, что сыщики, нанятые Хендриксом, после войны объездили всю Европу в поисках его дочери, но не нашли никаких следов.
— Может быть, они расспрашивали не тех, кого нужно? Хотел бы я знать…
Люсьен внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо друга; он вдруг вспомнил, что у Филиппа есть странная привычка пропадать на целые недели. Ходили слухи, что во время войны он руководил весьма действенной шпионской сетью, но даже Люсьен, считавший себя самым близким другом Филиппа, не знал, есть ли в этих слухах хоть какая-то доля истины.
— Может быть, ваши связи в Европе помогут вам отыскать дочь Хендрикса? — Люсьен попытался проникнуть за невидимую стену, которую Филипп, казалось, возвел вокруг себя.
Тот изучающе посмотрел на друга.
— Может быть.
— Хотя, если бы вам и удалось найти девушку, вряд ли это помогло бы, — заметил Люсьен. — Хендрикс скорее всего захочет увезти ее домой, в свое поместье.
Филипп недобро усмехнулся:
— Может, Хендриксу этого и захочется, но ручаюсь, что его дочь предпочтет блеск лондонского общества.
— Возможно, — согласился Люсьен. — А если она действительно отправится в Лондон, Хендрикс приедет вместе с ней.
— Что даст мне возможность тактично нажать на него. Пусть расплатится со мной за то, что я нашел его дочь, и поддержит мой законопроект.
— Тактичность явно не относится к числу ваших достоинств, насмешливо заметил Люсьен.
— Могу сообщить вам, что в министерстве меня считают подающим надежды дипломатом. Мне поручили доставить дипломатическую почту в Вену, мистеру Каслрею. Я вполне могу по пути остановиться во Франции и навести справки. Если мне повезет, на обратном пути я смогу прихватить с собой дочь Хендрикса. — Но ведь она уже не ребенок. Может, ей не захочется, чтобы ее увозили.
— Я сделаю так, что захочется. — В улыбке Филиппа, адресованной другу, не было ни тени юмора. — Я знаю, что нужно сделать,
При виде мрачного выражения, появившегося на лице Филиппа, Люсьен внезапно похолодел от дурных предчувствий. Медленно наливая портвейн, он взвешивал возможность отговорить друга от попыток отыскать дочь Хендрикса. «Шансы равны нулю, — решил он, — а раз так, незачем даже и пробовать. Филипп разозлится, и все». И значит, ему, Люсь-ену, остается одно — ждать и надеяться, что его случайное замечание не приведет к катастрофическим последствиям.
Октябрь 1814 года
Филипп Морсби, восьмой граф Чедвик, войдя в клуб, отдал лакею бобровую шляпу с высокой тульей и кожаные перчатки.
— Доброе утро, милорд. Мистер Рейберн ждет вас в игорной комнате.
Граф коротко кивнул в ответ и направился на поиски друга. Тот сидел у камина и читал «Пост».
Люсьен поднял голову, долго изучал мрачное лицо Филиппа, затем протянул руку к бутылке портвейна, стоящей рядом с ним на столе. Налив вино в стакан, он подал его Филиппу.
Филипп одним глотком осушил стакан и так посмотрел на пустой сосуд, словно хотел разбить его вдребезги.
— Не забывайте, мы в респектабельном «Бруксе», — проговорил Люсьен, отбирая у друга стакан и возвращая его на место. Филипп опустился в кресло и хмуро уставился в пол.
— Палата лордов недостаточно хорошо приняла вашу речь? — отважился предположить Люсьен.
— Она вообще никак не приняла ее! Мне пришлось говорить перед почти пустым залом. Такая важная вещь — положение демобилизованных солдат, а эти дубовые головы… Черт побери, Люсьен, должен же быть какой-то способ заставить их трезво взглянуть на вещи!
— Чтобы палата лордов трезво взглянула на вещи? — Люсьен с состраданием посмотрел на друга. — С таким же успехом вы могли бы уповать на Божественное вмешательство, как на него надеется Филдс. — Он указал взглядом на противоположный конец комнаты, где играли в фараон. Там сидел бледный молодой человек, тупо уставясь на карту, только что открытую сдающим.
Филипп усмехнулся:
— И возможно, мне повезло бы так же, как и ему. К утру он проиграет все, что у него есть.
— Может быть, вам стоит открыть игорное заведение? Раз уж такие, как Филдс, вознамерились, судя по всему, проигрывать отцовское наследство, пусть хотя бы приносят этим пользу Англии.
— Соблазнительный, но слишком уж ненадежный способ получения доходов, — сказал Филипп. — Кроме того, солдаты заслужили пенсию, а не милостыню. Они воевали, а многие из них и погибли за то, чтобы недоумки вроде этого Филдса продолжали свое бесцельное существование.
— Это, конечно, верно, — согласился Люсьен. — Но многие ли из нас получают в этой жизни то, что они заслуживают?
Филипп нахмурился; его карие глаза потемнели и стали почти черными от нахлынувших горьких воспоминаний, вызванных случайным замечанием Люсьена. Он решительно отогнал их, возвращаясь к проблеме, которая мучила его днем и не давала спать по ночам.
— Несколько членов палаты лордов определенно на вашей стороне, — попробовал утешить друга Люсьен.
— Это так, но чтобы провести закон через парламент, мне нужна более широкая поддержка. Пока же все мои аргументы не произвели ни малейшего впечатления на пэров старшего возраста, а они-то и обладают наибольшим влиянием. Их точка зрения такова: солдатам платили за то, что они воевали с Наполеоном, а что будет с ними теперь, когда они его победили, это парламента не касается.
— А поскольку вы всего лишь тридцатипятилетний юнец, — сказал Люсьен, — они и не намерены вас слушать.
— Раньше мне это не приходило в голову, но, возможно, вы и правы. Вероятно, эту проблему стоит рассматривать под другим углом.
— Я никогда не был силен в геометрии, старина. Объясните, что это за угол.
— Если пэры старшего возраста не желают слушать меня только потому, что я кажусь им чересчур молодым, значит, надо найти человека постарше, которого они станут слушать. Но кого они сочли бы достаточно влиятельным? — Филипп устремил невидящий взгляд на картину, изображающую свору гончих, рвущих на части лисицу. — Хендрикс! — внезапно объявил Филипп. — Это один из самых уважаемых людей в Англии. Если бы он отстаивал закон о пенсиях, этот закон получил бы достаточное число голосов и был бы принят.
— Возможно, — согласился Люсьен. — Однако насколько я знаю, единственное, что сейчас интересует Хендрикса, — это поиски дочери.
Филипп нахмурился, вспомнив какие-то слухи, дошедшие и до его ушей.
— А у него действительно есть дочь?
— Скорее, была, — поправил его Люсьен. — Прошло почти двадцать пять лет с тех пор, как его жена забрала ребенка и драгоценности и убежала с любовником в Европу. Но вероятность того, что они уцелели в годы войны, очень мала.
— Женщина всегда найдет способ уцелеть, — возразил Филипп. — Обычно за счет какого-нибудь олуха-мужчины.
— Возможно. Однако Сэлли Джерси говорит, что сыщики, нанятые Хендриксом, после войны объездили всю Европу в поисках его дочери, но не нашли никаких следов.
— Может быть, они расспрашивали не тех, кого нужно? Хотел бы я знать…
Люсьен внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо друга; он вдруг вспомнил, что у Филиппа есть странная привычка пропадать на целые недели. Ходили слухи, что во время войны он руководил весьма действенной шпионской сетью, но даже Люсьен, считавший себя самым близким другом Филиппа, не знал, есть ли в этих слухах хоть какая-то доля истины.
— Может быть, ваши связи в Европе помогут вам отыскать дочь Хендрикса? — Люсьен попытался проникнуть за невидимую стену, которую Филипп, казалось, возвел вокруг себя.
Тот изучающе посмотрел на друга.
— Может быть.
— Хотя, если бы вам и удалось найти девушку, вряд ли это помогло бы, — заметил Люсьен. — Хендрикс скорее всего захочет увезти ее домой, в свое поместье.
Филипп недобро усмехнулся:
— Может, Хендриксу этого и захочется, но ручаюсь, что его дочь предпочтет блеск лондонского общества.
— Возможно, — согласился Люсьен. — А если она действительно отправится в Лондон, Хендрикс приедет вместе с ней.
— Что даст мне возможность тактично нажать на него. Пусть расплатится со мной за то, что я нашел его дочь, и поддержит мой законопроект.
— Тактичность явно не относится к числу ваших достоинств, насмешливо заметил Люсьен.
— Могу сообщить вам, что в министерстве меня считают подающим надежды дипломатом. Мне поручили доставить дипломатическую почту в Вену, мистеру Каслрею. Я вполне могу по пути остановиться во Франции и навести справки. Если мне повезет, на обратном пути я смогу прихватить с собой дочь Хендрикса. — Но ведь она уже не ребенок. Может, ей не захочется, чтобы ее увозили.
— Я сделаю так, что захочется. — В улыбке Филиппа, адресованной другу, не было ни тени юмора. — Я знаю, что нужно сделать,
При виде мрачного выражения, появившегося на лице Филиппа, Люсьен внезапно похолодел от дурных предчувствий. Медленно наливая портвейн, он взвешивал возможность отговорить друга от попыток отыскать дочь Хендрикса. «Шансы равны нулю, — решил он, — а раз так, незачем даже и пробовать. Филипп разозлится, и все». И значит, ему, Люсь-ену, остается одно — ждать и надеяться, что его случайное замечание не приведет к катастрофическим последствиям.
Глава 1
Новый порыва ветра — и дождь снова ударил в единственное окно комнаты. Маргарет Эбни охватила дрожь. Плохо прилегающее оконное стекло пропускало ледяной воздух, и она придвинулась ближе к очагу, в котором время от времени лениво потрескивали дрова.
Она склонилась к потрепанной книге — то было «Государственное устройство лакедемонян» Ксенофонта, — но различать мелкий шрифт в сгущающихся сумерках становилось все труднее. Маргарет хотела было зажечь свечу, но потом решила дождаться возвращения своего родственника Джорджа. Свечей осталось слишком мало, а когда и они закончатся…
При мысли же о том, сколь жалок запас денег — единственного, что еще как-то спасало их от гибели, — девушка вздрогнула.
Маргарет и раньше знала, что Вена, куда съезжалась аристократия почти со всей Европы, — дорогой город, но цены, с которыми они здесь столкнулись, ничего общего не имели со здравым смыслом. Всего лишь две крохотные комнатки на чердаке дома на окраине города обошлись им в десять раз дороже, чем они рассчитывали.
И все же Маргарет не жалела о том, что Джордж настоял на поездке в Вену. Это было волнующее зрелище — самые могущественные люди мира фланировали взад-вперед по ее улицам) i Раньше имена этих людей она встречала только в газетах.
Но где же Джордж? Маргарет поерзала на неудобном деревянном стуле. Он собирался вернуться сегодня рано, чтобы успеть переодеться к балу в английском посольстве, куда ему каким-то образом удалось раздобыть приглашение на одно лицо. Она знала, что Джордж с нетерпением ждет этого вечера, надеясь завязать на балу связи, которые обеспечат ему доступ в дома знати.
Встав со стула, девушка подошла к окну и, откинув серую выцветшую занавеску, посмотрела с высоты четвертого этажа вниз, на мощеную мостовую. Улица была безлюдна, если не считать какой-то маленькой фигурки, семенившей под дождем. Маргарет протерла запотевшее стекло и оглядела улицу в обоих направлениях. Джорджа по-прежнему не было видно.
Вдруг он зашел куда-нибудь, где играют в карты, и забыл о времени? При виде карточного стола такие повседневные вещи, как обеды и обещания, мигом вылетали из головы Джорджа.
Спустя полчаса Маргарет услышала звук шагов, гулко раздающихся по деревянным ступеням; через мгновение послышался негромкий стук по тонкой филенке.
Маргарет нахмурилась. Кто бы это мог быть? Джордж стучаться не стал бы, а их квартирная хозяйка, фрау Грубер, особой деликатностью не отличается. Уж она-то колотила бы в дверь со всей бесцеремонностью домовладелицы.
Пройдя на цыпочках по комнате, Маргарет прижалась ухом к двери, но с другой стороны не доносилось ни звука. Осторожно приоткрыв дверь, она посмотрела в темный коридор. Ее волнение мгновенно улеглось, едва она узнала стоявшего у двери. Генри Арманд, друг Джорджа, разменял шестой десяток; он был на несколько дюймов ниже ее — а она отнюдь не отличалась высоким ростом — и худ как щепка. Вид этого человека не мог бы никого испугать.
— Входите, Генри. — Маргарет широко распахнула дверь. Джордж еще не пришел, я жду его с минуты на минуту. Вы подождете его?
Генри снял с лысеющей головы намокшую черную шляпу и медленно вошел в комнату. Вода капала с него на потертый ковер.
— Не хотите ли погреться у огня, пока не придет Джордж? — предложила Маргарет. Генри покачал головой.
— Не придет, — пробормотал он.
— Кто не придет? — удивилась Маргарет.
— Джордж. — Генри тяжело вздохнул. — Я обещал прийти и рассказать вам.
Маргарет охватило предчувствие беды, по рукам у нее побежали мурашки.
— Что рассказать? — спросила она.
— Что произошло, — ответил Генри и замолчал.
— Что же именно? — поторопила его Маргарет.
— Бедный Джордж не виноват. По крайней мере не совсем виноват. Сегодня в карты вселился дьявол, и когда он вошел…
— Джордж проигрался в карты? — снова поторопила собеседника Маргарет.
— В пух и прах, — подтвердил Генри. — Всем раздавал свои векселя. Вот почему он так обрадовался, когда увидел его. Понимаете?
Маргарет справилась с охватившим ее нетерпением, зная, что торопить Генри бесполезно. Его мыслительный процесс протекал очень медленно и трудно.
— Боюсь, что я не поняла, кто такой этот «он», — сказала она.
— Чедвик, — хрипло прошептал Генри, словно опасаясь, что его услышат.
Маргарет попыталась вспомнить, кто это. Имя явно английское, но она не помнила, чтобы английские газеты писали о ком-то с такой фамилией.
— Граф Чедвик, — добавил Арманд. — Это не очень-то покладистый человек.
— Я еще не встречала среди аристократов покладистых людей, — язвительно проговорила Маргарет.
— Да, конечно, но бывают более покладистые и менее покладистые, и Джорджу следовало бы знать об этом. Если бы он не проиграл уже так много, он ни за что не сделал бы этого.
— Не сделал чего? — Маргарет постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.
Арманд оглядел тонувшую в сумерках комнату, а потом прошептал:
— Не передернул бы.
Маргарет удивленно заморгала. Насколько она знала, Джордж никогда не жульничал. — И как я понимаю, Джордж попался? Генри горестно кивнул.
— Чедвик поймал его на том, что он попытался воспользоваться крапленой колодой. Больше не спрашивайте меня ни о чем. При мысли о том, какое смятение и унижение пережил Джордж, когда его публично уличили в нечестной игре, Маргарет вздрогнула. Но может, оно и к лучшему. Может, это наконец убедит Джорджа, что он не в состоянии зарабатывать на жизнь карточной игрой. И уж конечно, он не захочет оставаться? в Вене теперь, когда все узнают о его позоре. Он, без сомнения, согласится вернуться в Париж, где жизнь им больше по карману. От этой мысли настроение у нее сразу же поднялось.
— Я думаю, что мне следует немедленно заняться упаковкой вещей. — Она окинула взглядом скудную обстановку комнаты. — Наверное, Джордж захочет уехать сразу же, как только рассветет.
— Он хотел бы уехать, — пробормотал Генри, — но толку от этого мало. Маргарет внимательно посмотрела на удрученное лицо Генри и спросила: — Отчего же? — Не может. Он не может никуда уехать, потому что его заперли. — Заперли?! — потрясение проговорила Маргарет. — Что вы хотите этим сказать? — Я хочу сказать, что его увели. Маргарет нахмурилась. — Чедвик? — Нет. какой-то генерал, который был тут же, в клубе, когда это произошло. Он сказал, что не потерпит, чтобы всякие там капитаны Шарпы[1] жили за счет гостей Вены, и приказал своим солдатам отвести Джорджа в военную тюрьму. Сказал, что Джордж останется там, пока не кончится Конгресс — тогда уже некого будет обирать. — Пока не кончится Конгресс! Но ведь он может продолжаться не один месяц!
— Не один год, — .мрачно предположил Генри. — Вы же знаете, этим политикам только дай поговорить.
— Куда отвели Джорджа? — спросила Маргарет.
— В тюрьму на западной окраине города. Мерзкое, сырое место, по каменным стенам течет вода.
Услышав это, Маргарет испугалась. Джордж не вынесет пребывания в таком месте. Врач, навещавший его во время последней болезни, так встревожившей Маргарет, говорил, что для слабых легких особенно опасны холод и сырость. Она должна вызволить Джорджа из этого места, пока он окончательно не расхворался.
— Может, мне стоит обратиться к британскому послу, как вы думаете? — спросила она.
— Я сразу попытался это сделать, — ответил Арманд, обращая в прах все ее надежды. — Но этот вредный тип сказал, что ради такого нестоящего человека он не рискнет вызвать неудовольствие Чедвика.
«Конечно, посол не станет помогать, — с горечью подумала Маргарет. — Аристократы держатся вместе, и всякий, не входящий в их круг, может идти ко всем чертям. Но ведь должен же быть какой-то способ освободить Джорджа…» И вдруг она вспомнила об оставшейся у нее горстке монет.
— Арманд, а нельзя ли подкупить кого-нибудь, чтобы его выпустили? Тот покачал головой.
— Уже пробовал. Никто не хочет навлечь на себя недовольство генерала или Чедвика. Они согласны только посмотреть сквозь пальцы, если я принесу теплые одеяла и еду. То есть согласны, если мы им заплатим.
Маргарет торопливо открыла свой ридикюль и высыпала почти все деньги в руку Генри.
— Вы позаботитесь, чтобы он ни в чем не нуждался?
— Он нуждается только в одном — выбраться оттуда, — пробормотал Генри, уходя.
Нет, Джордж нуждается в другом — в здравом смысле, подумала Маргарет, потирая лоб, потому что у нее разболелась голова. Она опустилась на стул, откинула голову на спинку и попыталась придумать какой-то план действий, но страх мешал ей. Мысль о бедном Джордже, запертом в сырой камере, приводила ее в ужас. А под этим ужасом таился бессильный гнев. Чедвику вовсе незачем было сажать Джорджа под замок. Джордж ни для кого не представляет никакой угрозы. Он и жульничать-то толком не умеет. Он ведь неплохой человек и от природы наделен способностью различать, что хорошо, а что плохо.
Слишком взволнованная, чтобы усидеть на месте, Маргарет принялась ходить по комнате. Нужно что-то .делать, но ? что? Устроить побег из тюрьмы — это совершенно нереально а значит, нужно добиться освобождения Джорджа. Но каким образом? Арманд уже обращался к британскому послу и noлучил отказ. А генерал помогать не станет, потому что не хочет портить отношения с Чедвиком.
Вдруг в голове у Маргарет мелькнула мысль, заставившая ее замереть. Если генерал посадил Джорджа за решетку потому, что этого потребовал Чедвик, стало быть, генерал и освободит Джорджа, если того потребует Чедвик.
Она тяжело вздохнула. Это предположение выглядит вполне резонным, но осуществимо ли оно? К каким аргументам может она прибегнуть, чтобы убедить Чедвика освободить Джорджа? Сострадание к пожилому человеку? А если она пообещает увезти Джорджа из Вены, как только его выпустят? Может быть, это подействует? Если же нет…
Маргарет попыталась преодолеть усиливающееся чувство страха. Она не может бросить Джорджа на произвол судьбы, Она не только любит этого человека, но еще и обязана ему: стольким, что никогда не сумеет полностью ему отплатить. Она должна найти какой-то способ и добиться его освобождения.
— Проклятие! — Филипп шагал по дорогому восточному ковру в своем кабинете, и каблуки его блестящих высоких сапог оставляли слабые вмятины на ворсе. Он быстро дошел до другого конца кабинета и резко повернулся к человеку, стоящему у письменного стола. — Не могут ли ваши сведения быть неверны? — спросил Филипп.
Месье Дюпре покачал головой; он явно был огорчен тем, что принес дурные вести.
— К сожалению, нет, милорд. Я сам проверил все факты, и от них никуда не деться. Любовник леди Хендрикс бросил ее с дочерью через десять месяцев после того, как они уехали из Англии, Произошло это в монастыре Пречистого Сердца Девы Марии. Он сказал добрым сестрам, что вернется за ними, когда миледи родит дитя, которое носит под сердцем. К несчастью, леди Хендрикс умерла при родах, и младенец тоже — девочка умерла от лихорадки спустя несколько месяцев.
Филипп рассеянно потер подбородок, пытаясь отыскать в сообщении месье Дюпре слабые места.
— А ваш осведомитель не мог вам солгать?
— Мои сведения получены от самой матери-настоятельницы. Я очень сомневаюсь, чтобы она могла солгать. И еще она дала мне вот это для передачи отцу девочки. И он протянул Филиппу пакет, который держал в руках. Филипп выложил содержимое пакета на стол. Там оказалось несколько сложенных листков бумаги и золотой медальон. Филипп взял его и принялся рассматривать при теплом свете свечей. Его охватило гнетущее чувство поражения — oн узнал герб Хендрикса.
— Мать-настоятельница сказала, что это было у девочки на шее, когда они приехали. Она сохранила медальон, чтобы отдать его тому, кого они считали отцом девочки, когда он вернется.
— Нельзя строить никаких планов, рассчитывая на женскую верность, — сказал Филипп. — Я так понял, что любовник леди Хендрикс больше не вернулся?
Месье Дюпре покачал головой.
— По словам матери-настоятельницы, никто ни разу не осведомился ни о леди Хендрикс, ни о девочке. Вряд ли этому следует удивляться. Это маленький монастырь неподалеку от Клюни — города в восточной части центральной Франции. Если бы не дотошность одного из моих сыщиков, я ни за что не добрался бы до истины. Жаль только, что я не смог доставить вам, милорд, более приятные сведения.
— Это просто чудо, что вам вообще удалось напасть на их след, — отозвался Филипп. Открыв верхний ящик стола, он извлек оттуда тяжелый кожаный мешочек, который и вручил французу. — За ваши усилия и забывчивость. Тот кивнул.
— Ну разумеется, милорд. Я уже все забыл.
— А я запомню ваши возможности, равно как и вашу осмотрительность. Если я смогу быть вам чем-либо полезен, обращайтесь ко мне не стесняясь.
— Вы слишком добры, — проговорил месье Дюпре. — Вы будете в Вене во время Конгресса? Филипп покачал головой.
— Нет. Я намерен уехать как можно скорее. Вена напоминает сейчас парк Воксхолл с гуляющей там по ногам публикой. Слишком много здесь людей, у которых нет никакой цели, но зато слишком много выпивки.
— И слишком много интриг, — добавил месье Дюпре. — Лично я уезжаю немедленно. — Он подбросил мешочек на руке, с удовольствием ощутив его вес. — Цены здесь просто убийственные. Венские коммерсанты неплохо заработают за время Конгресса.
— Так мне говорили. Мне повезло, что лорд Каслрей устроил меня здесь в качестве гостя мистера Кэттеринга, — сказал Филипп, провожая месье Дюпре до входной двери.
Он увидел, как месье Дюпре под проливным дождем сбежал по ступеням и прыгнул в поджидавший его экипаж; потом Филипп вернулся в кабинет. Блеск медальона привлек его внимание, и Филипп в отчаянии уставился на него. Надежды его рухнули. Мэри Хендрикс давно умерла, и все потому, что ее мать нарушила брачный обет.
Он нахмурился. Леди Хендрикс получила по заслугам, когда любовник бросил ее, но ребенок не заслуживал того, чтобы его оторвали от родного дома и любящего отца и увезли на чужбину. Филипп подошел к камину; он был так расстроен, что не мог стоять на одном месте. Он размышлял о том, как ему теперь поступить, и смотрел невидящим взглядом в синеватые глубины пляшущего пламени. Если он сообщит Хенд-риксу о своем открытии, старик непременно свяжет его имя с этими дурными вестями, и это неизбежно приведет к тому, что Хендрикс не поддержит его законопроект о солдатских пособиях.
Предположим, он не расскажет Хендриксу о том, что узнал. Поскольку Хендрикс понятия не имеет, что он, Филипп, занимался поисками его дочери, .можно просто замолчать этот факт. Но в таком случае Хендрикс и дальше будет тратить остаток своей жизни на бесполезные поиски.
Филипп обернулся, услышав внезапный стук в дверь.
— Войдите, — сказал он, решив, что это дворецкий с сообщением от лорда Каслрея.
Это действительно оказался дворецкий, но принесенное им сообщение было не от лорда Каслрея.
— Милорд, какая-то женщина хочет видеть вас. Брови у Филиппа поднялись, потому что дворецкий вместо слова «леди» употребил слово «женщина».
— Она очень настойчива, милорд, — добавил дворецкий. — Говорит, что у нее важное дело.
«Важное для нее», — презрительно отметил про себя Филипп.
— Хорошо, проводите посетительницу сюда. Ни к чему ей стоять в коридоре и беспокоить мистера Кэттеринга.
— Скорее она может обеспокоить миссис Кэттеринг. милорд, — заметил дворецкий. Затем он повернулся, жестом предложил женщине войти в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь.
Взглянув на свою неожиданную посетительницу, Филипп был поражен. «Она не просто могла бы обеспокоить миссис Кэттеринг, — подумал он, усмехнувшись. — Она могла бы довести эту эгоцентричную молодую даму до истерики».
Женщина вошла в кабинет и остановилась в десяти шагах от Филиппа, словно не хотела подходить к нему слишком близко. Почему-то эта мысль вызвала у Филиппа раздражение.
В отместку он принялся открыто рассматривать ее, позволив своему взгляду задержаться на холмиках грудей, обрисованных намокшей шерстяной тканью платья. Он удивился, ощутив внезапно, как тело его невольно напряглось; ему стало немного не по себе. Не похоже на него столь бурно реагировать на женщину, пусть даже такую красивую, как эта. А она действительно была красива. Он попытался отыскать какой-нибудь изъян в утонченном совершенстве изящно выточенного лица, но изъянов не было. Пепельно-белокурые волосы, прекрасный цвет лица, а глаза…
Внимание Филиппа привлекли огромные синие глаза, занимавшие на этом лице главное место. Казалось, они полны горечи, которая немедленно вызвала у него недоверие. Он лучше других знал, что верить тому, что говорят женские глаза, глупо. Филипп решительно заставил себя отвести взгляд, но тогда оказалось, что он смотрит на ее прекрасно очерченные губы. Они были сочного розового цвета. Непроизвольно он подумал о том, как было бы приятно их целовать.
— Кто вы такая? — бросил он; голос его звучал неестественно — он не знал, как с ней держаться.
Маргарет в отчаянии смотрела в жесткие карие глаза Чедвика. В них не было ни мягкости, ни сочувствия. Ни в глазах, ни в резко очерченных чертах лица. Как же мог Джордж даже подумать о том, что его можно обжулить и что это сойдет ему с рук?
«А на что надеюсь я сама? — подумала девушка, и горло ее сдавила безнадежность. — Чедвик — английский аристократ, а сочувствие или хотя бы чувство справедливости не относится к главным добродетелям этих людей».
Маргарет посмотрела ему в глаза и сразу напряглась, заметив в их глубине заинтересованный блеск. Слишком часто она замечала эту жадную, хищную реакцию мужчин на ее красоту, чтобы не узнать ее теперь.
— Полагаю, у вас есть имя. — Нетерпеливый голос Филиппа вторгся в ее мысли.
— Маргарет Эбни, — с трудом выговорила она, в то время как единственное, чего ей хотелось, — это повернуться и убежать в относительную безопасность своих наемных комнат. В самом присутствии Чедвика она ощутила угрозу, чего раньше с ней никогда не бывало.
Маргарет отчаянно пыталась удержать свою тающую храбрость. Она так давно ненавидит аристократов, что приписывает им силу, которой они не обладают. «Чедвик — всего лишь мужчина, — уверяла она себя. — Единственная разница между ним и Джорджем — то, что судьба наградила Чедвика титулом и богатством».
— Маргарет Эбни… — Его низкий голос словно попробовал ее имя на вкус, и Маргарет ощутила в груди какой-то странный трепет. — Скажите, Маргарет Эбни, для чего именно вы добивались встречи со мной?
Она склонилась к потрепанной книге — то было «Государственное устройство лакедемонян» Ксенофонта, — но различать мелкий шрифт в сгущающихся сумерках становилось все труднее. Маргарет хотела было зажечь свечу, но потом решила дождаться возвращения своего родственника Джорджа. Свечей осталось слишком мало, а когда и они закончатся…
При мысли же о том, сколь жалок запас денег — единственного, что еще как-то спасало их от гибели, — девушка вздрогнула.
Маргарет и раньше знала, что Вена, куда съезжалась аристократия почти со всей Европы, — дорогой город, но цены, с которыми они здесь столкнулись, ничего общего не имели со здравым смыслом. Всего лишь две крохотные комнатки на чердаке дома на окраине города обошлись им в десять раз дороже, чем они рассчитывали.
И все же Маргарет не жалела о том, что Джордж настоял на поездке в Вену. Это было волнующее зрелище — самые могущественные люди мира фланировали взад-вперед по ее улицам) i Раньше имена этих людей она встречала только в газетах.
Но где же Джордж? Маргарет поерзала на неудобном деревянном стуле. Он собирался вернуться сегодня рано, чтобы успеть переодеться к балу в английском посольстве, куда ему каким-то образом удалось раздобыть приглашение на одно лицо. Она знала, что Джордж с нетерпением ждет этого вечера, надеясь завязать на балу связи, которые обеспечат ему доступ в дома знати.
Встав со стула, девушка подошла к окну и, откинув серую выцветшую занавеску, посмотрела с высоты четвертого этажа вниз, на мощеную мостовую. Улица была безлюдна, если не считать какой-то маленькой фигурки, семенившей под дождем. Маргарет протерла запотевшее стекло и оглядела улицу в обоих направлениях. Джорджа по-прежнему не было видно.
Вдруг он зашел куда-нибудь, где играют в карты, и забыл о времени? При виде карточного стола такие повседневные вещи, как обеды и обещания, мигом вылетали из головы Джорджа.
Спустя полчаса Маргарет услышала звук шагов, гулко раздающихся по деревянным ступеням; через мгновение послышался негромкий стук по тонкой филенке.
Маргарет нахмурилась. Кто бы это мог быть? Джордж стучаться не стал бы, а их квартирная хозяйка, фрау Грубер, особой деликатностью не отличается. Уж она-то колотила бы в дверь со всей бесцеремонностью домовладелицы.
Пройдя на цыпочках по комнате, Маргарет прижалась ухом к двери, но с другой стороны не доносилось ни звука. Осторожно приоткрыв дверь, она посмотрела в темный коридор. Ее волнение мгновенно улеглось, едва она узнала стоявшего у двери. Генри Арманд, друг Джорджа, разменял шестой десяток; он был на несколько дюймов ниже ее — а она отнюдь не отличалась высоким ростом — и худ как щепка. Вид этого человека не мог бы никого испугать.
— Входите, Генри. — Маргарет широко распахнула дверь. Джордж еще не пришел, я жду его с минуты на минуту. Вы подождете его?
Генри снял с лысеющей головы намокшую черную шляпу и медленно вошел в комнату. Вода капала с него на потертый ковер.
— Не хотите ли погреться у огня, пока не придет Джордж? — предложила Маргарет. Генри покачал головой.
— Не придет, — пробормотал он.
— Кто не придет? — удивилась Маргарет.
— Джордж. — Генри тяжело вздохнул. — Я обещал прийти и рассказать вам.
Маргарет охватило предчувствие беды, по рукам у нее побежали мурашки.
— Что рассказать? — спросила она.
— Что произошло, — ответил Генри и замолчал.
— Что же именно? — поторопила его Маргарет.
— Бедный Джордж не виноват. По крайней мере не совсем виноват. Сегодня в карты вселился дьявол, и когда он вошел…
— Джордж проигрался в карты? — снова поторопила собеседника Маргарет.
— В пух и прах, — подтвердил Генри. — Всем раздавал свои векселя. Вот почему он так обрадовался, когда увидел его. Понимаете?
Маргарет справилась с охватившим ее нетерпением, зная, что торопить Генри бесполезно. Его мыслительный процесс протекал очень медленно и трудно.
— Боюсь, что я не поняла, кто такой этот «он», — сказала она.
— Чедвик, — хрипло прошептал Генри, словно опасаясь, что его услышат.
Маргарет попыталась вспомнить, кто это. Имя явно английское, но она не помнила, чтобы английские газеты писали о ком-то с такой фамилией.
— Граф Чедвик, — добавил Арманд. — Это не очень-то покладистый человек.
— Я еще не встречала среди аристократов покладистых людей, — язвительно проговорила Маргарет.
— Да, конечно, но бывают более покладистые и менее покладистые, и Джорджу следовало бы знать об этом. Если бы он не проиграл уже так много, он ни за что не сделал бы этого.
— Не сделал чего? — Маргарет постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.
Арманд оглядел тонувшую в сумерках комнату, а потом прошептал:
— Не передернул бы.
Маргарет удивленно заморгала. Насколько она знала, Джордж никогда не жульничал. — И как я понимаю, Джордж попался? Генри горестно кивнул.
— Чедвик поймал его на том, что он попытался воспользоваться крапленой колодой. Больше не спрашивайте меня ни о чем. При мысли о том, какое смятение и унижение пережил Джордж, когда его публично уличили в нечестной игре, Маргарет вздрогнула. Но может, оно и к лучшему. Может, это наконец убедит Джорджа, что он не в состоянии зарабатывать на жизнь карточной игрой. И уж конечно, он не захочет оставаться? в Вене теперь, когда все узнают о его позоре. Он, без сомнения, согласится вернуться в Париж, где жизнь им больше по карману. От этой мысли настроение у нее сразу же поднялось.
— Я думаю, что мне следует немедленно заняться упаковкой вещей. — Она окинула взглядом скудную обстановку комнаты. — Наверное, Джордж захочет уехать сразу же, как только рассветет.
— Он хотел бы уехать, — пробормотал Генри, — но толку от этого мало. Маргарет внимательно посмотрела на удрученное лицо Генри и спросила: — Отчего же? — Не может. Он не может никуда уехать, потому что его заперли. — Заперли?! — потрясение проговорила Маргарет. — Что вы хотите этим сказать? — Я хочу сказать, что его увели. Маргарет нахмурилась. — Чедвик? — Нет. какой-то генерал, который был тут же, в клубе, когда это произошло. Он сказал, что не потерпит, чтобы всякие там капитаны Шарпы[1] жили за счет гостей Вены, и приказал своим солдатам отвести Джорджа в военную тюрьму. Сказал, что Джордж останется там, пока не кончится Конгресс — тогда уже некого будет обирать. — Пока не кончится Конгресс! Но ведь он может продолжаться не один месяц!
— Не один год, — .мрачно предположил Генри. — Вы же знаете, этим политикам только дай поговорить.
— Куда отвели Джорджа? — спросила Маргарет.
— В тюрьму на западной окраине города. Мерзкое, сырое место, по каменным стенам течет вода.
Услышав это, Маргарет испугалась. Джордж не вынесет пребывания в таком месте. Врач, навещавший его во время последней болезни, так встревожившей Маргарет, говорил, что для слабых легких особенно опасны холод и сырость. Она должна вызволить Джорджа из этого места, пока он окончательно не расхворался.
— Может, мне стоит обратиться к британскому послу, как вы думаете? — спросила она.
— Я сразу попытался это сделать, — ответил Арманд, обращая в прах все ее надежды. — Но этот вредный тип сказал, что ради такого нестоящего человека он не рискнет вызвать неудовольствие Чедвика.
«Конечно, посол не станет помогать, — с горечью подумала Маргарет. — Аристократы держатся вместе, и всякий, не входящий в их круг, может идти ко всем чертям. Но ведь должен же быть какой-то способ освободить Джорджа…» И вдруг она вспомнила об оставшейся у нее горстке монет.
— Арманд, а нельзя ли подкупить кого-нибудь, чтобы его выпустили? Тот покачал головой.
— Уже пробовал. Никто не хочет навлечь на себя недовольство генерала или Чедвика. Они согласны только посмотреть сквозь пальцы, если я принесу теплые одеяла и еду. То есть согласны, если мы им заплатим.
Маргарет торопливо открыла свой ридикюль и высыпала почти все деньги в руку Генри.
— Вы позаботитесь, чтобы он ни в чем не нуждался?
— Он нуждается только в одном — выбраться оттуда, — пробормотал Генри, уходя.
Нет, Джордж нуждается в другом — в здравом смысле, подумала Маргарет, потирая лоб, потому что у нее разболелась голова. Она опустилась на стул, откинула голову на спинку и попыталась придумать какой-то план действий, но страх мешал ей. Мысль о бедном Джордже, запертом в сырой камере, приводила ее в ужас. А под этим ужасом таился бессильный гнев. Чедвику вовсе незачем было сажать Джорджа под замок. Джордж ни для кого не представляет никакой угрозы. Он и жульничать-то толком не умеет. Он ведь неплохой человек и от природы наделен способностью различать, что хорошо, а что плохо.
Слишком взволнованная, чтобы усидеть на месте, Маргарет принялась ходить по комнате. Нужно что-то .делать, но ? что? Устроить побег из тюрьмы — это совершенно нереально а значит, нужно добиться освобождения Джорджа. Но каким образом? Арманд уже обращался к британскому послу и noлучил отказ. А генерал помогать не станет, потому что не хочет портить отношения с Чедвиком.
Вдруг в голове у Маргарет мелькнула мысль, заставившая ее замереть. Если генерал посадил Джорджа за решетку потому, что этого потребовал Чедвик, стало быть, генерал и освободит Джорджа, если того потребует Чедвик.
Она тяжело вздохнула. Это предположение выглядит вполне резонным, но осуществимо ли оно? К каким аргументам может она прибегнуть, чтобы убедить Чедвика освободить Джорджа? Сострадание к пожилому человеку? А если она пообещает увезти Джорджа из Вены, как только его выпустят? Может быть, это подействует? Если же нет…
Маргарет попыталась преодолеть усиливающееся чувство страха. Она не может бросить Джорджа на произвол судьбы, Она не только любит этого человека, но еще и обязана ему: стольким, что никогда не сумеет полностью ему отплатить. Она должна найти какой-то способ и добиться его освобождения.
— Проклятие! — Филипп шагал по дорогому восточному ковру в своем кабинете, и каблуки его блестящих высоких сапог оставляли слабые вмятины на ворсе. Он быстро дошел до другого конца кабинета и резко повернулся к человеку, стоящему у письменного стола. — Не могут ли ваши сведения быть неверны? — спросил Филипп.
Месье Дюпре покачал головой; он явно был огорчен тем, что принес дурные вести.
— К сожалению, нет, милорд. Я сам проверил все факты, и от них никуда не деться. Любовник леди Хендрикс бросил ее с дочерью через десять месяцев после того, как они уехали из Англии, Произошло это в монастыре Пречистого Сердца Девы Марии. Он сказал добрым сестрам, что вернется за ними, когда миледи родит дитя, которое носит под сердцем. К несчастью, леди Хендрикс умерла при родах, и младенец тоже — девочка умерла от лихорадки спустя несколько месяцев.
Филипп рассеянно потер подбородок, пытаясь отыскать в сообщении месье Дюпре слабые места.
— А ваш осведомитель не мог вам солгать?
— Мои сведения получены от самой матери-настоятельницы. Я очень сомневаюсь, чтобы она могла солгать. И еще она дала мне вот это для передачи отцу девочки. И он протянул Филиппу пакет, который держал в руках. Филипп выложил содержимое пакета на стол. Там оказалось несколько сложенных листков бумаги и золотой медальон. Филипп взял его и принялся рассматривать при теплом свете свечей. Его охватило гнетущее чувство поражения — oн узнал герб Хендрикса.
— Мать-настоятельница сказала, что это было у девочки на шее, когда они приехали. Она сохранила медальон, чтобы отдать его тому, кого они считали отцом девочки, когда он вернется.
— Нельзя строить никаких планов, рассчитывая на женскую верность, — сказал Филипп. — Я так понял, что любовник леди Хендрикс больше не вернулся?
Месье Дюпре покачал головой.
— По словам матери-настоятельницы, никто ни разу не осведомился ни о леди Хендрикс, ни о девочке. Вряд ли этому следует удивляться. Это маленький монастырь неподалеку от Клюни — города в восточной части центральной Франции. Если бы не дотошность одного из моих сыщиков, я ни за что не добрался бы до истины. Жаль только, что я не смог доставить вам, милорд, более приятные сведения.
— Это просто чудо, что вам вообще удалось напасть на их след, — отозвался Филипп. Открыв верхний ящик стола, он извлек оттуда тяжелый кожаный мешочек, который и вручил французу. — За ваши усилия и забывчивость. Тот кивнул.
— Ну разумеется, милорд. Я уже все забыл.
— А я запомню ваши возможности, равно как и вашу осмотрительность. Если я смогу быть вам чем-либо полезен, обращайтесь ко мне не стесняясь.
— Вы слишком добры, — проговорил месье Дюпре. — Вы будете в Вене во время Конгресса? Филипп покачал головой.
— Нет. Я намерен уехать как можно скорее. Вена напоминает сейчас парк Воксхолл с гуляющей там по ногам публикой. Слишком много здесь людей, у которых нет никакой цели, но зато слишком много выпивки.
— И слишком много интриг, — добавил месье Дюпре. — Лично я уезжаю немедленно. — Он подбросил мешочек на руке, с удовольствием ощутив его вес. — Цены здесь просто убийственные. Венские коммерсанты неплохо заработают за время Конгресса.
— Так мне говорили. Мне повезло, что лорд Каслрей устроил меня здесь в качестве гостя мистера Кэттеринга, — сказал Филипп, провожая месье Дюпре до входной двери.
Он увидел, как месье Дюпре под проливным дождем сбежал по ступеням и прыгнул в поджидавший его экипаж; потом Филипп вернулся в кабинет. Блеск медальона привлек его внимание, и Филипп в отчаянии уставился на него. Надежды его рухнули. Мэри Хендрикс давно умерла, и все потому, что ее мать нарушила брачный обет.
Он нахмурился. Леди Хендрикс получила по заслугам, когда любовник бросил ее, но ребенок не заслуживал того, чтобы его оторвали от родного дома и любящего отца и увезли на чужбину. Филипп подошел к камину; он был так расстроен, что не мог стоять на одном месте. Он размышлял о том, как ему теперь поступить, и смотрел невидящим взглядом в синеватые глубины пляшущего пламени. Если он сообщит Хенд-риксу о своем открытии, старик непременно свяжет его имя с этими дурными вестями, и это неизбежно приведет к тому, что Хендрикс не поддержит его законопроект о солдатских пособиях.
Предположим, он не расскажет Хендриксу о том, что узнал. Поскольку Хендрикс понятия не имеет, что он, Филипп, занимался поисками его дочери, .можно просто замолчать этот факт. Но в таком случае Хендрикс и дальше будет тратить остаток своей жизни на бесполезные поиски.
Филипп обернулся, услышав внезапный стук в дверь.
— Войдите, — сказал он, решив, что это дворецкий с сообщением от лорда Каслрея.
Это действительно оказался дворецкий, но принесенное им сообщение было не от лорда Каслрея.
— Милорд, какая-то женщина хочет видеть вас. Брови у Филиппа поднялись, потому что дворецкий вместо слова «леди» употребил слово «женщина».
— Она очень настойчива, милорд, — добавил дворецкий. — Говорит, что у нее важное дело.
«Важное для нее», — презрительно отметил про себя Филипп.
— Хорошо, проводите посетительницу сюда. Ни к чему ей стоять в коридоре и беспокоить мистера Кэттеринга.
— Скорее она может обеспокоить миссис Кэттеринг. милорд, — заметил дворецкий. Затем он повернулся, жестом предложил женщине войти в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь.
Взглянув на свою неожиданную посетительницу, Филипп был поражен. «Она не просто могла бы обеспокоить миссис Кэттеринг, — подумал он, усмехнувшись. — Она могла бы довести эту эгоцентричную молодую даму до истерики».
Женщина вошла в кабинет и остановилась в десяти шагах от Филиппа, словно не хотела подходить к нему слишком близко. Почему-то эта мысль вызвала у Филиппа раздражение.
В отместку он принялся открыто рассматривать ее, позволив своему взгляду задержаться на холмиках грудей, обрисованных намокшей шерстяной тканью платья. Он удивился, ощутив внезапно, как тело его невольно напряглось; ему стало немного не по себе. Не похоже на него столь бурно реагировать на женщину, пусть даже такую красивую, как эта. А она действительно была красива. Он попытался отыскать какой-нибудь изъян в утонченном совершенстве изящно выточенного лица, но изъянов не было. Пепельно-белокурые волосы, прекрасный цвет лица, а глаза…
Внимание Филиппа привлекли огромные синие глаза, занимавшие на этом лице главное место. Казалось, они полны горечи, которая немедленно вызвала у него недоверие. Он лучше других знал, что верить тому, что говорят женские глаза, глупо. Филипп решительно заставил себя отвести взгляд, но тогда оказалось, что он смотрит на ее прекрасно очерченные губы. Они были сочного розового цвета. Непроизвольно он подумал о том, как было бы приятно их целовать.
— Кто вы такая? — бросил он; голос его звучал неестественно — он не знал, как с ней держаться.
Маргарет в отчаянии смотрела в жесткие карие глаза Чедвика. В них не было ни мягкости, ни сочувствия. Ни в глазах, ни в резко очерченных чертах лица. Как же мог Джордж даже подумать о том, что его можно обжулить и что это сойдет ему с рук?
«А на что надеюсь я сама? — подумала девушка, и горло ее сдавила безнадежность. — Чедвик — английский аристократ, а сочувствие или хотя бы чувство справедливости не относится к главным добродетелям этих людей».
Маргарет посмотрела ему в глаза и сразу напряглась, заметив в их глубине заинтересованный блеск. Слишком часто она замечала эту жадную, хищную реакцию мужчин на ее красоту, чтобы не узнать ее теперь.
— Полагаю, у вас есть имя. — Нетерпеливый голос Филиппа вторгся в ее мысли.
— Маргарет Эбни, — с трудом выговорила она, в то время как единственное, чего ей хотелось, — это повернуться и убежать в относительную безопасность своих наемных комнат. В самом присутствии Чедвика она ощутила угрозу, чего раньше с ней никогда не бывало.
Маргарет отчаянно пыталась удержать свою тающую храбрость. Она так давно ненавидит аристократов, что приписывает им силу, которой они не обладают. «Чедвик — всего лишь мужчина, — уверяла она себя. — Единственная разница между ним и Джорджем — то, что судьба наградила Чедвика титулом и богатством».
— Маргарет Эбни… — Его низкий голос словно попробовал ее имя на вкус, и Маргарет ощутила в груди какой-то странный трепет. — Скажите, Маргарет Эбни, для чего именно вы добивались встречи со мной?