МакБейн Эд. Американский детектив

   В такие минуты Хэвиленд отдыхал душой. Он вспоминал, что родился и вырос на этих улицах, гонял жестянку с приятелями, а потом влюбился в ирландскую девчонку Пегги Мал-дун. Сегодняшний вечер располагал к воспоминаниям.
   Хэвиленд шествовал по улицам 87-го участка и ни с кем не здоровался. Велика честь! Он шел, выпрямив спину, с высоко поднятой головой, и на его губах играла кривая усмешка. Хэиленду было хорошо, хотя он ни за что не признался бы в этом.
   В конце улицы был бакалейный магазинчик, его хозяина звали Тони Ригатони, а кличка у него была Тони-Тони. Хэвиленд вдруг решил заглянуть к Тони-Тони и поздороваться с ним, хотя особенно его не жаловал. Однако каждый человек, возвращаясь с работы, имеет право заглянуть к кому-то из знакомых и поздороваться.
   Тут-то и началось самое интересное.
   Подойдя к магазину Тони-Тони, Хэвиленд увидел, что перед входом на тротуаре сидит хорошо одетый человек. Не похож на хулигана или алкоголика. Впрочем, не исключено, что сам Хэвиленд, опьяненный вечерней свежестью, стал хуже соображать. Обычно он подходил к таким типам и рычал: "А ну-ка, поднимайся, подонок!" Но сейчас он поступил иначе - не спеша приблизился к человеку и, остановившись у витрины, вежливо осведомился:
   - Вы плохо себя чувствуете, мистер?
   И тут, можно сказать, повторился тот самый давний эпизод, когда Хэвиленд неудачно выступил на защиту симпатичного юноши. Похоже, и сам Хэвиленд это понял: во всяком случае, где-то в голове у него раздался предупреждающий сигнал, потому что он потянулся за револьвером, но было уже поздно.
   Прилично одетый молодой человек стремительно вскочил на ноги и плечом толкнул Хэвиленда в грудь с такой силой, что тот врезался в витрину. Негодяй же бросился наутек.
   Хэвиленд не знал, что Тони-Тони валяется в магазине под прилавком, избитый до полусмерти. Он не знал, что молодой человек совершил налет на магазин и, когда он сматывал удочки, Тони-Тони выстрелил ему вдогонку из пистолета, который держал у кассы. Хэвиленд не знал, что сразу после выстрела Тони упал и потерял сознание, а молодой человек сидел на тротуаре, потому что пуля Тони угодила ему в плечо. Хэвиленд не знал ровным счетом ничего.
   Он успел понять лишь одно, что, потеряв равновесие, падает в витрину. Стекло разлетелось на множество осколков, Хэвиленд почувствовал острую боль и закричал со слезами в голосе: "Ах ты, сволочь, гад поганый, да я тебя..." - но больше ничего сказать не успел. Это были его последние слова.
   Один осколок перерезал ему яремную вену, другой впился в горло, и на свете не стало детектива Роджера Хэвиленда.
   Тем временем молодой человек добежал до угла, плюхнулся в "Додж" выпуска 1947 года и укатил. Старуха из местных видела, как автомобиль рванул с места и исчез, но не заметила номера. После того как машина скрылась, она наклонилась к тротуару и стала шарить рукой в потемках, а потом испуганно заморгала, потому что обнаружила на руке кровь.
   Когда на место происшествия прибыл детектив Коттон Хейвз, у бакалейной лавки собралась уже толпа старух. Карелла остался в участке, а Хейвз, едва поступил вызов, сел в патрульную машину и поехал разбираться. Старушки почтительно расступились перед ним, потому что прибыл Закон. Надо сказать, что Коттон Хейвз неплохо воплощал собой Закон. Его рыжая голова с седым прочерком-молнией возвышалась над толпой, как если бы ей явился капитан Ахав в исполнении Грегори Пека*.
   ______________________________________________________________________
   * Капитан Ахав в экранизации Г. Мелвилла "Моби Дик" - одна из лучших ролей американского киноактера Грегори Пека.
   Патрульный, стоявший на пороге магазина, не узнал Хейвза и, когда тот подошел вплотную, удивленно на него посмотрел.
   - Я детектив Хейвз, - пояснил капитан Ахав. - Карелла остался в участке на телефоне, а меня послал сюда.
   - Плохо дело, - сказал полицейский.
   - Что плохо?
   - Хозяин магазина сильно избит. Касса очищена. Вы знали Хэвиленда?
   - Какого Хэвиленда?
   - Роджера. Детектива из нашего участка.
   - Да, нас знакомили, - кивнул головой Хейвз. - А что с ним случилось?
   - Он сидит в витрине.
   - То есть как?
   - Он помер, - сказал полицейский и вдруг ухмыльнулся. - Смех, да и только. Кто бы мог подумать, что Роджера Хэвиленда убьют вот так!
   - Не вижу здесь ничего смешного, - отрезал Хейвз. - Уберите зевак. Хозяин внутри?
   - Так точно, сэр, - сказал полицейский.
   - Я иду к нему. А вы запишите имена и адреса свидетелей. Писать умеете?
   - Что? Конечно, умею.
   - Вот и пишите, - сказал Хейвз и вошел в магазин. Тони Ригатони сидел на стуле, возле него хлопотал второй полицейский. К нему и обратился Хейвз.
   - Позвоните Карелле, - сказал он. - Сообщите, что тут убийство, а не просто налет, как у нас значится. Скажите ему, что убит Роджер Хэвиленд. И поторопитесь.
   - Слушаю, сэр, - сказал полицейский и выбежал из магазина.
   - Я детектив Хейвз, - сказал Хейвз бакалейщику. - А как вас зовут?
   - Ригатони.
   - Что произошло, мистер Ригатони? Он взглянул на лицо Ригатони. Тот, кто избил его, не отличался мягкосердечием.
   - Этот тип вошел в магазин, - начал Ригатони. - Он велел мне вынуть из кассы все наличные. Я послал его к черту. Тогда он меня ударил.
   - Чем?
   - Кулаком. Он был в перчатках. Это в июне! Он ударил меня изо всех сил. И стал избивать. Да, когда он вошел в магазин, то сразу опустил на дверях шторы.
   - И что было дальше?
   - Он зашел за прилавок и выгреб все из кассы. У меня там была. выручка за день.
   - Сколько?
   - Долларов двести, а то и триста. Этот сукин сын забрал все.
   - А где были вы?
   - На полу лежал. Он страшно избил меня. Когда он рванул к выходу, я встал на ноги. Еле-еле поднялся. В ящике кассы я держу пистолет. Разрешение у меня есть, тут все в ажуре. Я выстрелил ему вдогонку.
   - И попали?
   - Думаю, да. По-моему, он упал. Потом у меня в голове все помутилось, и я потерял сознание.
   - Как Хэвиленд угодил в витрину?
   - Какой ещё Хэвиленд?
   - Детектив, который разбил стекло.
   - Не знаю, я не видел, как это случилось, я был без сознания.
   - Когда вы пришли в себя?
   - Минут пять назад.
   - Сколько ему было лет? Я имею в виду налетчика.
   - Двадцать три или двадцать четыре. Не больше.
   - Белый или цветной?
   - Белый.
   - Какие волосы?
   - Светлые.
   - Глаза?
   - Не знаю.
   - Не заметили?
   - Нет.
   - Как он был одет?
   - В спортивную куртку. Рубашка тоже спортивная. Без галстука. И в перчатках. Я уже говорил. В черных перчатках.
   - Оружие у него было?
   - Если и было, он его не доставал.
   - Усы?
   - Нет. Совсем ещё мальчишка.
   - Шрамы, родинки, особые приметы?
   - Ничего такого я не заметил.
   - Он был один?
   - Да, один.
   - Ушел пешком или уехал на машине?
   - Не знаю. Говорю же вам, я был без сознания. Сукин сын! Едва не сломал мне челюсть...
   - Простите, сэр, - сказал один из патрульных, появившись в дверях.
   - В чем дело? - обернулся к нему Хейвз.
   - Тут есть одна старушенция...
   - Ну?
   - Утверждает, что видела, как этот тип сел в машину и укатил.
   - Сейчас я с ней разберусь, - сказал Хейвз и вышел из магазина.
   На первый взгляд казалось, что старуха выжила из ума. У неё были длинные седые космы, к которым, похоже, никогда не прикасалась расческа. Она, надо полагать, ни разу не умывалась с той далекой поры, когда в городе произошла последняя авария водопровода. На ногах у неё были ботинки, которые, по всей видимости, достались от внука, служившего летчиком на Аляске. К потрепанной зеленой шали пришпилена увядшая алая роза. Словно подтверждая впечатление, что старуха рехнулась, одна из женщин в толпе заявила: "А вот и чокнутая Конни!"
   Словом, все говорило о том, что старуха и впрямь не в себе.
   Но даже работая в тридцатом участке, Хейвз твердо усвоил: те, кто выглядят психами, сплошь и рядом оказываются толковыми и надежными свидетелями. И наоборот, случается, что нормальные с виду люди на поверку оказываются сумасшедшими. Поэтому он бережно взял старуху под локоток и повел её в магазин так, словно это была его родная бабушка. Чокнутая Конни, похоже, наслаждалась тем, что стала знаменитостью. Она с гордостью взирала на Хейвза. Ни дать ни взять, прибыл её возлюбленный, с которым она познакомилась по переписке. Галантно улыбаясь, Хейвз усадил её на стул.
   - Прошу вас, мадам, - сказал он.
   - Не мадам, а мисс, - поправила его старуха.
   - Ах да, простите. Как же вас зовут, мисс?
   - Конни, - сообщила та. - Конни Фицгенри.
   Она говорила четко и уверенно. Психи так "не говорят.
   - Мисс Фицгенри, - приятным голосом начал Хейвз, - один из патрульных говорит, что вы видели, как грабитель сел в машину и уехал. Это так?
   - А как вас зовут? - поинтересовалась Конни.
   - Детектив Хейвз.
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте. Так вы действительно его видели?
   - Кого?
   - Человека, который сел в машину и уехал.
   - Конечно, - сказала она. - Вы знаете, сколько мне лет?
   - Сколько?
   - Семьдесят четыре. Вы бы дали мне семьдесят четыре?
   - Я не дал бы вам больше шестидесяти.
   - Серьезно?
   - Вполне.
   - Спасибо.
   - Значит, этот человек...
   - Завернул за угол, сел в машину и уехал. Я видела это собственными глазами.
   - У него был пистолет?
   - Нет.
   - Какое-то другое оружие?
   - Нет, сэр.
   - Почему вы думаете, "что это был тот самый человек, который ограбил мистера Ригатони?
   - Я не говорила, что он кого-то ограбил. Я только сказала, что видела, как он сел в машину и уехал.
   - Понятно, - сказал Хейвз и засомневался в справедливости своего первоначального предположения. Судя по всему, Конни Фицгенри все-таки была чокнутой. - Я хотел спросить, мисс Фицгенри, - уточнил он, - почему вы решили, что в этом человеке есть что-то подозрительное?
   - У меня есть на то причины, - ответила Конни.
   - Какие же?
   - Серьезные.
   - И все-таки...
   - Вы считаете, что этот человек ограбил мистера Ригатони? - спросила Конни.
   - Скажем, у нас есть основания подозревать его.
   - Как он выглядел? - продолжала допрос старуха.
   - Как вам сказать?
   - Волосы?
   - Светлые.
   - Так, а глаза?
   - Мы не знаем.
   - Как он был одет?
   - Спортивная рубашка, без галстука. Спортивная куртка. И ещё черные перчатки.
   Хейвз отвечал и удивлялся, как ловко старухе удалось поменяться с ним ролями и превратиться из свидетельницы в сыщика. Он пристально посмотрел на Конни. Она безмолвствовала.
   - Итак? - спросил он.
   - Итак, что?
   - Этого человека вы и видели?
   - Да, его-то я и видела.
   - Что ж, - сказал Хейвз. - Теперь кое-что начинает проясняться.
   - Когда он так быстро укатил, я сразу смекнула, что дело нечисто, сказала Конни.
   - Почему?
   - Потому что он был весь в крови. На тротуаре за углом натекла целая лужа.
   Хейвз сделал знак патрульному, и тот вышел из магазина проверить показания старухи.
   - Вы случайно не заметили номер?
   - Заметила.
   - Какой же?
   - Я не обратила внимания на цифры. Я заметила только, что на машине был номер.
   - А может быть, вы знаете, какого года выпуска машина, какой марки? спросил Хейвз.
   - Конечно. Не верите? Вы, наверное, считаете, что женщина в семьдесят четыре года ничего не смыслит в таких вещах? Ничего подобного! Я могу назвать год выпуска и марку любой машины на улице. У меня хорошее зрение. Двадцать процентов в обоих глазах, хотя мне и стукнуло семьдесят четыре!
   - Так какая же...
   - Машина на той стороне улицы - "Бьюик" пятьдесят четвертого года, за ней фургон, "Форд" пятьдесят второго, а там вон...
   - А что вы скажете насчет машины, в которой уехал тот тип? - спросил Хейвз.
   - По-вашему, я не знаю, что это была за машина?
   - Ничего подобного, я уверен, что вы знаете. И жду, когда вы мне об этом расскажете.
   - "Додж" сорок седьмого года, - хитро прищурясь, сказала старуха.
   - Седан?
   - Да.
   - Четырехдверный или двухдверный?
   - Четырех.
   - А цвет?
   - Зеленый, но не фабричный. Фирма "Крайслер" никогда не выпускала машины такого цвета.
   - Что же это за цвет?
   - Ну, такой темно-зеленый. Машина перекрашена, можете не сомневаться. Это не фабричная окраска.
   - Вы уверены?
   - В машинах я кое-что смыслю. Спросите про какую хотите. Никогда не видела, чтобы "Крайслер" красил машины в такой цвет. Даже теперь, когда одна расцветка безумнее другой.
   - Огромное спасибо, мисс Фицгенри, - сказал Хейвз. - Вы нам очень помогли.
   Он проводил её до порога. Там старуха остановилась и чарующе улыбнулась, показав редкие кривые зубы.
   - Разве вам не нужен мой адрес? - спросила она.
   - Зачем, мисс Фицгенри?
   - Чтобы знать, куда прислать мне чек, - ответила старуха.
   ГЛАВА VII
   Берт Клинг сидел в дежурке и беседовал по телефону со своей невестой Клер Таунсенд.
   - Я сейчас не могу говорить, - объяснял он.
   - Даже не можешь сказать, что любишь меня?
   - Нет.
   - Почему?
   - А потому!
   - Кто-то рядом?
   - Да.
   - Кто же?
   - Мейер.
   - Ты меня звал? - повернулся к нему Мейер.
   - Нет, нет.
   - Ты меня любишь? - спросила Клер.
   - Да, - ответил Клинг и украдкой посмотрел на Мейера.
   Мейер был весьма неглуп. Наверняка он понял, что спросила Клер, потому что пришел в восторг от замешательства Клинга, который не переставал удивляться женщинам. Клер, красивая и умная девушка, почему-то никак не могла взять в толк, что дежурная комната следственного отдела - не самое подходящее место для разговоров о любви. Он представил себе Клер - копна черных волос, бездонные карие глаза, узкий нос, высокие скулы...
   - Скажи, что любишь меня, - не унималась Клер.
   - Что ты делаешь? - спросил Клинг.
   - Готовлюсь к экзамену.
   - К какому?
   - По социологии.
   - Вот и хорошо. Иди и занимайся. Если ты хочешь в этом семестре получить диплом...
   - А если я получу диплом, ты на мне женишься?
   - Женюсь, когда ты найдешь работу.
   - Если бы ты стал лейтенантом, мне не пришлось бы искать работу.
   - Само собой. Но пока я всего-навсего детектив третьего класса.
   - Это мой последний экзамен.
   - А другие ты сдала?
   - А то нет!
   - Умница. Ну так иди и учись.
   - Лучше я немного поговорю с тобой.
   - Я занят. Ты пускаешь на ветер деньги налогоплательщиков.
   - Какой ты совестливый...
   - Честь и совесть восемьдесят седьмого участка, - сказал Клинг, и Клер расхохоталась.
   - Ладно, хорошенького понемножку. Вечером позвонишь?
   - Да.
   - Я люблю тебя, полицейский! - сказала она и повесила трубку.
   - Подруга? - поинтересовался Мейер.
   - Угу, - пробормотал Клинг.
   - L'amour*, - сказал Мейер. - Это прекрасно.
   - Иди к черту.
   - Я серьезно. Июнь, июнь, пора любви! Признавайся, когда свадьба.
   - Во всяком случае, не в этом июне.
   - Значит, в следующем?
   - Может быть и раньше.
   *Любовь (фр.).
   - Вот и хорошо, - сказал Мейер. - Для нас, полицейских, женитьба великое дело. Воспитывает чувство справедливости. Узнав на деле, каково быть узником, ты не будешь торопиться арестовывать других.
   - Ерунда, - ответил Клинг. - Ты ведь любишь свою тюрьму.
   - Разве я говорил, что не люблю? - удивился Мейер. - Вот уже тринадцать лет я женат на этой женщине, благослови её Господь. - В его голубых глазах мелькнул огонек. - Я привык к моей камере. И если в один прекрасный день я обнаружу, что она не закрыта, я даже не попытаюсь бежать.
   - Крепко же ты увяз, - заметил Клинг.
   - Я люблю свою жену, - философски изрек Мейер. - Что правда, то правда.
   - Когда ты женился, то уже работал в полиции?
   - Да. Мы познакомились в колледже.
   - А я и не знал, что ты учился в колледже.
   - Я большой интеллектуал, - сказал Мейер. - Разве по мне не видно? У меня в роду все сплошь ученые. В том городишке в Европе, откуда прибыл мой дед, кроме него, никто не умел читать и писать. Он был уважаемым человеком.
   - Готов поверить, - согласился Клинг.
   - И правильно сделаешь. Разве я хоть раз в жизни сказал неправду? Никогда! Недаром меня зовут честный Мейер. В колледже я изучал право, я тебе не говорил?
   - Нет.
   - Правда, когда я окончил колледж, юристов вокруг развелось как собак нерезаных. Это было в сороковом году. Ты знаешь, кто тогда был нужен стране? Вовсе не юристы.
   - А кто?
   - Солдаты. Дядя Сэм поманил меня пальцем, и я пошел в армию. У меня не было выбора. А когда я в сорок четвертом демобилизовался, мне расхотелось идти в законники. Я вдруг почувствовал отвращение к кабинетной работе. И поступил в полицию. Тогда-то я женился на Саре.
   - Мазлтов!* - улыбаясь, произнес Клинг.
   - Гезундхайт!** - отозвался Мейер. И в этот самый момент зазвонил телефон.
   - Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер. Да, он здесь. Кто говорит? Хорошо, сейчас позову. - Он прикрыл трубку ладонью. - Тебя спрашивает какой-то Тед Бун. Родственник убитой, что ли?
   - Бывший муж, - пояснил Клинг. - Сейчас подойду.
   *Поздравляю (идиш).
   * *На здоровье (идиш).
   ______________________________________________________________________
   Мейер передал ему трубку.
   - Детектив Клинг? Это Тед Бун.
   - Как поживаете, мистер Бун?
   - Спасибо, все в порядке.
   - У вас какие-то новости?
   - Я только что заглянул в почтовый ящик. Там было письмо. От Анни. Это может вам пригодиться?
   - Письмо от Анни?
   - Да. Отправлено на прошлой неделе, но адрес указан неточно. Поэтому и шло так долго. В общем, все это довольно странно.
   - В письме что-нибудь важное?
   - Я думаю, вы сами разберетесь, когда прочтете. Не могли бы вы приехать ко мне?
   - Вы дома?
   - Да.
   - Ваш адрес? - спросил Клинг и стал записывать. - Сейчас приеду. - И повесил трубку.
   - Какой-то след? - спросил Мейер.
   - Не исключено.
   - Но пока ничего определенного?
   - Пожалуй.
   - Почему бы тебе не обратиться к детективу Хейвзу, - сказал Мейер, и в его глазах снова вспыхнули огоньки. - Говорят, он великий волшебник.
   - Желаю всего наилучшего, - отчеканил Клинг и направился к выходу из дежурки.
   Стюарт-Сити - небольшой компактный район Изолы. Каких-то три квартала в излучине реки Дике. Район назвали в честь британской королевской династии, и жилые дома, что расположились у реки террасами, были построены с королевской роскошью. Когда-то фешенебельной считалась северная часть Изолы, но постепенно она утратила свой блеск, и высший свет перебрался оттуда в другие места. Часть кварталов из этого района принадлежала восемьдесят седьмому участку, а там, как известно, сливки общества нынче не проживают.
   Теперь модным сделался Стюарт-Сити. Южную часть города в целом фешенебельной не назовешь, но Стюарт-Сити считался шикарным районом.
   Берг Клинг чувствовал себя примерно так, как деревенская мышь, приехавшая в гости к городской мыши. Он внезапно увидел, до чего немодно одет. Собственная походка казалась ему неуклюжей. Ему захотелось проверить, не запуталась ли а его волосах солома.
   Швейцар дома, где жил Бун, взглянул на Клинга так, словно тот был рассыльным из бакалейной лавки, который посмел воспользоваться парадным входом. Тем не менее он распахнул перед ним дверь, и Клинг вошел в ультрасовременный вестибюль, как будто из реального мира перенесся в картину Пикассо. Ему казалось, что ещё немножко - и потекут часы, изображенные Дали. Ускорив шаг, Клинг подошел к списку жильцов, нашел фамилию Буна и направился к лифтам.
   - Вы к кому, сэр? - спросил лифтер.
   - К Теду Буну.
   - Шестой этаж, - доложил лифтер.
   - Я знаю, - сказал Клинг.
   Двери захлопнулись, и лифт двинулся вверх. Лифтер неприязненно оглядел Клинга.
   - Он вас фотографирует?
   - Нет, - ответил Клинг.
   - Я так и подумал, - сказал лифтер таким тоном, словно выиграл пари.
   - А что, к мистеру Буну часто приходят натурщики?
   - Только натурщицы, - брезгливо произнес лифтер. - А вы случаем не из полиции?
   - Из полиции.
   - Сразу узнаю полицейских, - сказал лифтер. - У них какой-то особый запах.
   - Я разоблачен! - воскликнул Клинг. - Вы сорвали с меня маску.
   Лифтер только хмыкнул.
   - На самом деле я старик с бородой. Кто бы мог предположить, что вы так быстро меня раскусите! Похоже, и впрямь все дело в особом запахе.
   - Вы насчет бывшей жены Буна? - спросил лифтер, проявляя удивительную осведомленность.
   - А вы часом не детектив! - в свою очередь спросил Клинг.
   - Ладно уж вам, - обиженно пробормотал лифтер.
   - А что? Вы прекрасно ведете допрос. Заходите к нам в участок. Может, найдем для вас работу. Лифтер снова хмыкнул.
   - Я не шучу, - продолжал Клинг. - Ваш рост больше, чем сто семьдесят пять?
   - Сто восемьдесят пять, - сказал лифтер и распрямил плечи.
   - Отлично. Вам уже есть двадцать один год?
   - Двадцать четыре.
   - Просто превосходно, а как со зрением?
   - Сто процентов.
   - Судимости были?
   - Конечно, нет, - вознегодовал лифтер.
   - Значит, у вас есть шанс сделать блестящую карьеру в полиции, сообщил Клинг. - Вы можете начать с баснословного жалованья в три тысячи восемьсот долларов в год. Это, надо полагать, примерно половина того, что вам платят здесь. Но не забывайте и о преимуществах. У вас всегда будет возможность пообщаться с гражданами и узнать, что они о вас думают. Очень полезно. Воспитывает истинно мужской характер.
   - Не надо мне этого.
   - Почему? Разве вы не хотите стать настоящим мужчиной?
   - Шестой! - сказал лифтер и, выпуская Клинга, ещё раз окинул его презрительным взглядом, а потом с грохотом захлопнул дверь.
   Клинг прошел по коридору, отыскал квартиру Буна и нажал кнопку звонка. Из-за двери донесся мелодичный перезвон. Сначала Клинг не узнал мелодию, потому что никогда не слышал, чтобы дверной звонок издавал такие затейливые рулады. Он нажал кнопку ещё раз.
   Это был "Пасхальный марш" Ирвинга Берлина. "Фотографы нынче неплохо зарабатывают, - подумал Клинг, - если могут позволить себе такие игрушки. Что бы сказал Бун, если бы ему предложили пойти работать в полицию? Хорошее начальное жалованье, перспективы роста, отличные условия работы..."
   Дверь отворилась.
   На пороге стоял Бун. На нем был китайский халат размеров на семь больше, чем следовало. Похоже, у него был пунктик насчет Востока: в комнате, обставленной в китайском стиле, стояла старинная мебель из тикового дерева и тяжелые яшмовые скульптуры. Шторы были из китайского ситца. За старым китайским письменным столом стояла ширма из рисовой бумаги. На стенах висели китайские картины. Клингу показалось, что из кухни доносится запах какого-то китайского кушанья.
   Заметив его любопытство, Бун пояснил:
   - Во время войны я был в Китае. А вы там бывали?
   - Нет.
   - Я влюбился в эту страну. Чудесный народ, лучший в мире. Советую вам когда-нибудь туда съездить.
   - Сейчас там кое-что изменилось, - сказал Клинг.
   - Вы про коммунистов? Это, конечно, ужасно. Однако рано или поздно все проходит, все меняется. Хотите взглянуть на письмо?
   - За этим я и пришел.
   - Сейчас принесу. Пока вы будете читать, я переоденусь, если вы не возражаете. Мне надо ехать в студию.
   - Разумеется, - отозвался Клинг.
   - Садитесь. Устраивайтесь поудобнее. Выпить не желаете?
   - Нет, спасибо.
   - Сигареты на кофейном столике. Эта медная сигаретница из Гонконга, пояснил Бун и вышел.
   - Благодарю, - вдогонку сказал Клинг. Он сел, поднял крышку сигаретницы, достал сигарету, закурил. Вкус у сигареты был какой-то странный. Либо табак слишком старый, либо она тоже из Гонконга. Клинг затушил сигарету и закурил свою. Вскоре вернулся Бун - в брюках и расстегнутой белой рубашке, плохо заправленной.
   - Вот письмо, - сказал он. - Читайте, а я сейчас. - И снова вышел из комнаты.
   В руках у Клинга оказался голубой конверт. Адрес был написан синими чернилами: "Мистеру Теду Буну, Тарлтон-плейс, 585". Средняя цифра была неправильной. По всей вероятности, Анни перепутала адрес. Почтовые служащие разрисовали конверт карандашными каракулями, и последняя надпись вопрошала:
   "Может быть, 565?" - и в конце концов письмо попало в нужные руки.
   Клинг извлек из конверта листок.
   У Анни Бун был мелкий аккуратный почерк. Опрятное письмо, ни пятен, ни загнутых уголков, написано явно не второпях. На письме стояла дата: пятница, 7 июня. Анни была убита три дня спустя. Сегодня четырнадцатое. Значит, Анни Бун уже четыре дня как мертва. Вчера погиб Роджер Хэвиленд. Письмо гласило:
   Тед, дорогой!
   Я знаю, как ты относишься к Монике и что собираешься предпринять. По идее, я должна на тебя злиться, но случилось кое-что важное, и мне хотелось бы посоветоваться с тобой. В конце концов, ты единственный человек, с которым я всегда могла быть откровенной.
   Вчера я получила письмо, Тед, и оно меня страшно напугало. Я не знаю, надо ли обращаться в полицию. Пыталась дозвониться до тебя, но дома к телефону никто не подходил, а на работе мне сказали, что ты уехал в Коннектикут и будешь только в понедельник. Значит, придется подождать. Когда вернешься, сразу же позвони мне - домой или в магазин. Мой рабочий телефон: Кембридж 7-6200. Позвони, пожалуйста.
   С наилучшими пожеланиями. Анни.
   Клинг прочитал и перечитал письмо. Он читал его в третий раз, когда вернулся Бун, уже при галстуке и в спортивной
   куртке. Стопроцентный американец в стопроцентной китайской комнате.
   - Вы не пробовали эти сигареты? - спросил Бун, вынимая одну из медной шкатулки. - Английские!
   - Пробовал, - сказал Клинг. - Давайте поговорим об этом письме.
   Бун закурил и взглянул на часы.
   - У меня ещё есть несколько минут, - сказал он. - Что вы обо всем этом думаете?
   - Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
   - Валяйте.
   - Во-первых, почему "Тед, дорогой", а не "дорогой Тед"? В таком обращении гораздо больше интимности. Ваши отношения позволяли это?
   - Интимность тут ни при чем, - сказал Бун. - Анни писала так всем, поверьте мне. Такая уж у неё была манера.