— Кого это ты притащил нам на ужин, Багз[7]? — хохотнув, спросил один.
— Славненького молоденького петушка, — ответил верзила. — Поранил лапку, бедняжка! Верно я говорю, парень?
Глаза всех пятерых, как по команде, остановились на выпуклости бинта, легко угадывающегося под тонкой рубашкой Джонни. Он сделал быстрое движение, стараясь спрятать раненую руку, но было поздно. Четыре пары оценивающих глаз мгновенно отметили толстый слой бинтов. У Джонни по спине побежали мурашки, когда он почувствовал те же холодные, оценивающие взгляды на своем лице. Мужчины по-прежнему улыбались, но глаза их были похожи на черные дула пистолетов.
— Так, что ли, сосунок? — проворчал тот, кого называли Багзом. — Поранил лапку, да?
Джонни облизал разом пересохшие губы.
— Да, я... я ранен. — Ситуация нравилась ему все меньше и меньше. А уж обращение «сосунок» заставило его содрогнуться. У Джонни сердце ушло в пятки. Слишком хорошо он знал тот невообразимый язык, на котором разговаривают все, кто хоть когда-то побывал за решеткой! К тому же у него было несколько знакомых парней, которым не повезло, и суровая рука закона отправила их загорать на Райкерс-Айленд. Джонни отлично помнил, кого там называют «сосунками».
— Да, плохи твои дела, сосунок, — сочувственно протянул один из сидевших на полу мужчин. — Не повезло! И как это тебя угораздило?
— Может, поискать сиделку? Или медсестру — пусть перевяжет ему лапку! — предложил другой.
— Во, это дело! — обрадовался третий. — Тем более, что этого добра у нас пруд пруди! А для тебя отыщем самую что ни на есть кралю! Вот и ладно, парни! А теперь как насчет чашечки кофе для нашего сосунка?
У Джонни голова шла кругом. Он уже ничего не понимал. Не понимал, что они имеют в виду, собираются ли поиздеваться над ним, поиграть, как кошка с мышью, или же согласны разделить с ним это безопасное убежище. Одно ему было совершенно ясно: их было пятеро, а он один. Пятеро здоровенных мужчин, притом белых... а у него всего одна рука...
Один из них вытянул огромную руку с зажатой в ней ложкой и принялся помешивать дымящийся кофе. Джонни молча следил за каждым его движением.
— Как ты оказался тут, сосунок? — полюбопытствовал Багз.
— Ну, просто я отлично знаю это место, вот и все.
— Вот как? Стало быть, вроде как местный?
— Угу, — кивнул Джонни. — Из Гарлема.
— Да ну? Так ведь это вроде как далеко отсюда... ближе к востоку!
— Это верно, — кивнул Джонни.
— Ну что ж, все в порядке, старина. Ты попал как раз туда, куда надо, верно, парни?
— Это ты правильно сказал, Багз, — подтвердил один из мужчин.
— Нам как раз такой и нужен, — хохотнул сидевший рядом и согласно закивал.
Багз хрипло загоготал:
— Да, сосунок, тебе привалила удача, а ты небось и не заметил! Сам не понимаешь своего счастья! А все потому, что попал к нам!
Один из мужчин, взяв кофейник, наклонил его, и черная струя полилась в чашку с выщербленными краями. Аромат горячего кофе ударил в ноздри Джонни, и у бедняги закружилась голова. Он умирал от желания заполучить этот кофе. В животе у него забурчало. Джонни казалось, что там у него огромная бездонная дыра, в которую может провалиться с десяток таких чашек. Он вдруг с грустью вспомнил, как мало ему довелось есть за то время, что он находится в бегах, и дыра вдруг выросла и стала величиной с океан. Мужчина с кофейником в руках молча передал чашку Багзу, и по комнате поплыл дивный аромат. Оранжевый свет от жаровни упал ему на лицо, и Джонни заметил, как скривились в ухмылке его губы.
— Гарри у нас мастак по части кофе, — одобрительно проворчал Багз. — Ему бы бабой родиться — вот бы кому-то вышла жена! Верно, Гарри? — Багз подмигнул одному из мужчин, и взгляд Джонни, обежав по кругу, остановился на лице того, кого звали Гарри. Он украдкой оглядел его — тощий, как щепка, парень с едва пробивающимися усиками, испуганные глаза на костлявом лице и тонкие, нервные губы. Стоило ему заслышать голос Багза, как он вздрогнул, точно испуганная лошадь, и невольно придвинулся поближе к остальным.
— Может, хватит, — жалобно взмолился он, — а, Багз? Хватит, а? — Он с надеждой покосился в сторону Джонни, и тот почувствовал, как в груди у него волной поднимается страх. Он машинально в который раз пересчитал сбившихся в кучку мужчин. Пятеро! Пятеро против одного! Соотношение не в его пользу, с тоской подумал Джонни.
— Но ты ведь и впрямь мастак по части кофе, верно, Гарри? — ласково прохрипел Багз. — Ты ведь и дальше не откажешься, если мы попросим побаловать нас кофейком, так?
— Само собой, — заулыбавшись, с облегчением в голосе откликнулся Гарри. — Конечно, Багз. Да ты и сам это знаешь!
— Лучше нашего Гарри никто не сварит кофе, — кивнул Багз, на этот раз глядя на Джонни в упор. — Хочешь кофейку, сосунок?
— С удовольствием выпил бы чашечку, — слабым голосом откликнулся Джонни.
— Слышите, — Багз с торжеством оглядел остальных, — он не прочь выпить кофе!
— Ну так налей ему, Багз!
— О нет, не так быстро! Погодите-ка минутку, — остановил их Багз. — Кофе есть кофе, верно? Так что, если не прочь выпить горячего кофейку, сосунок, гони монету!
Слава Богу, подумал Джонни. Если все, что им нужно, — это деньги, то, можно считать, ему крупно повезло.
— Увы, — жалобно просипел он, — как назло, у меня ни гроша.
— Господи, стыд-то какой! — незаметно подмигнув своим приятелям, воскликнул Багз.
— Настоящий позор, — поддакнул один из бродяг.
— Жаль, жаль сосунка! Честное слово, ребята, я сейчас зареву!
Зловеще ухмыляясь, они напоминали каких-то мрачных демонов, когда, переглядываясь друг с другом, наслаждались этой игрой, а старенькая плитка, попыхивая, бросала пляшущие огненные блики на их бородатые лица.
— А о чем же ты думал раньше, а, сынок? — с явной издевкой в голосе продолжал Багз. — Попросил кофе, а платить не хочешь! Кофе, знаешь ли, на деревьях не растет!
— Понятно, — с разочарованным вздохом протянул Джонни. — Ладно, забудем о кофе. Как-нибудь обойдусь и без него.
— Ах, Багз, какой ты неловкий! Смотри, ты оскорбил его в лучших чувствах! — хмыкнул один из бродяг.
— Разве? Ну, прости, я не хотел. Честное слово, не хотел.
— Однако парень обиделся. Нет, ты только посмотри, Багз, он и впрямь надулся!
— Тихо, тихо, ребята, — миролюбиво проворчал Багз, — не стоит ссориться, верно? Мы ведь тут все друзья, правильно я говорю? Получишь ты свой кофе, сосунок, не бойся! Согласны, друзья?
— Конечно, Багз, что за вопрос? — хмыкнул один из них. — К черту проклятые деньги. Налей сосунку кофе.
— А потом те монеты, что в ходу в Верхнем Гарлеме, нам тут без надобности.
— Это верно, — согласился Багз. — Послушай, сосунок, не надо денег. Обойдемся и без них. Знаешь, что такое бартер? Это вроде как ты — мне, я — тебе. Выгодный обмен, словом.
— Я не хочу кофе, — твердо заявил Джонни.
Он уже понял, что пора уносить ноги, да поскорее. Что-то с самого начала пошло не так, и он попался. Точнее, попросту влип в самое что ни на есть дерьмо, и единственный выход для него сейчас — это исчезнуть. Но как? Он незаметно огляделся. Единственным источником света в комнате была старенькая плитка, да, может быть, еще слабый свет луны, пробивающийся в окно. Отметив это про себя, Джонни украдкой покосился на сидевших в углу бродяг. На угрюмых бородатых лицах плясали оранжевые отблески. Все они сидели по-индейски, поджав ноги под себя. Случись пожар, вряд ли им удастся мгновенно оказаться на ногах, подумал он, тем более когда в комнате так темно. Стало быть, их пока можно не опасаться. Куда опаснее тот, что стоит. Вот о нем не следует забывать, тем более что это не кто иной, как сам Багз, громадный, как вставший на дыбы медведь гризли, да и свое имечко он вряд ли получил просто так. У них в Гарлеме у одного парня тоже была кликуха Багз, так его лучше было обходить за версту, потому как крыша у него явно держалась на одном гвозде.
— Да ладно тебе, сосунок, — примирительно проворчал Багз. — Глотни кофейку.
— Не хочу, — решительно заявил Джонни.
— Видите, парни? — хмыкнул один из бродяг. — Он таки обиделся!
— Да нет, вы ошибаетесь, конечно, он выпьет кофе, — прогудел Багз. — Вот твоя чашка, сосунок, бери. Выпей, и сразу согреешься. А потом видно будет, что и как. После покумекаем, как тебе расплатиться. Не бойся, сосунок, в долгу не останешься.
— Давай, парень, не робей, — подбодрил его и Гарри, явно довольный тем, что его оставили в покое, выбрав себе для забав новую жертву. — Пей, сынок, не бойся!
Судорожно облизнув пересохшие губы, Джонни подвинулся поближе к плитке. Багз не сводил с него глаз — точь-в-точь как змея, подстерегающая свою жертву. Глуповатая ухмылка раздвинула его губы.
— Ладно, — дрожащим голосом пробормотал Джонни. — Давайте чашку. Я согласен.
Багз что-то одобрительно проворчал и протянул ему кружку, над которой поднимался горячий пар.
— Славный маленький сосунок, — пробасил он. — Вот и хорошо, вот и чудесно! Так и надо, малыш! Никаких тебе споров да раздоров, все тихо и мирно! Вот твой кофе, сосунок, пей на здоровье! Давай, сосунок, пей!
Он сунул кружку в руки Джонни. Она была обжигающе горячей. Джонни чуть было не отдернул руку, но усилием воли заставил себя сдержаться. И в ту же секунду понял, что нужно делать.
Размахнувшись что было сил, он швырнул кружку с горячим кофе прямо в физиономию Багза. Он услышал истошный вопль, когда кипяток попал тому в глаза, и в то же мгновение пнул ногой старенькую плитку, постаравшись при этом подцепить ее снизу так, чтобы подкинуть повыше в воздух. Плитка взвилась в воздух, точно бейсбольный мяч, на мгновение зависнув в воздухе, когда шнур натянулся до отказа. Потом вилка со страшным скрежетом вырвалась из розетки, плитка с размаху грохнулась вниз, и раздался еще один нечеловеческий вопль. Судя по всему, плитка горела давно и раскалилась добела, а истошные крики одного из бродяг ясно доказывали, что ему досталось не меньше, чем Багзу. В ту же минуту оранжево-белая спираль стала понемногу светлеть, потом помигала и потухла.
Джонни этого уже не увидел. Это был его шанс, и он не замедлил этим воспользоваться. В ту же минуту он бросился бежать.
Он молнией проскользнул мимо Багза. Тот, заметив его, зарычал и вытянул вперед руку, пытаясь на бегу ухватить Джонни. Чудовищной толщины пальцы вцепились ему в правый локоть, причинив невероятную боль. Джонни заорал, но его собственный вопль потонул в том бедламе, который царил вокруг него. Собравшись с силами, он впечатал кулак в ненавистную физиономию Багза, но тот вцепился в него мертвой хваткой и не отпускал. У Джонни все поплыло перед глазами. Он чувствовал себя так, словно рука его попала в стальной капкан. И вдруг произошло самое ужасное — раненую руку словно ошпарили кипятком, и Джонни с ужасом понял, что рана снова открылась. Судя по всему, кровотечение было довольно сильным, и он начал слабеть. Голова у него закружилась. Собрав последние силы, он снова ударил кулаком Багза в лицо, но тот вцепился в него, как бульдог. Рука болела уже так, будто ее пилили тупой пилой. Надо было что-то делать, и Джонни это понимал. Причем срочно, потому что остальные бродяги к этому времени уже успели повскакать на ноги.
Джонни отчаянно дернулся. Все напрасно. Подняв ногу, он с размаху ударил ею по голени Багза. Раз, другой, что-то хрустнуло, и Багз заревел от боли, как раненый медведь. Пальцы его неохотно разжались, словно стальные челюсти капкана, и рука Джонни вдруг оказалась свободной. Он ринулся к выходу, сам не понимая, как ему это удалось. Джонни слышал рев Багза у себя за спиной, громкий топот сразу нескольких бегущих ног и стоны того из бродяг, кому не повезло больше всех, поскольку именно ему на голову угодила горящая плитка. Джонни галопом мчался к лестнице, чувствуя, как дергает пульсирующая боль в раненой руке, а сзади грохотали шаги и слышался рев его преследователей, мчавшихся за ним по пятам. Через мгновение он почувствовал под ногами железные ступеньки лестницы и кинулся вниз что было сил. Ступеньки звенели под его торопливыми шагами — еще этаж, потом еще... а сзади все ближе раздаются злобные вопли и рев разъяренных бродяг, словно стая волков, преследующих его по пятам. Джонни напряг последние силы. Вот наконец и первый этаж! Он пулей промчался через заставленную пропыленной мебелью комнату и стремглав кинулся к окну. Крики за его спиной раздавались уже совсем рядом. Волосы зашевелились у него на затылке. Джонни рывком распахнул окно и дернул в сторону сломанный прут решетки.
— Черномазый кусок дерьма! Я у него сердце вырву! — услышал он сзади рев Багза, но Джонни был уже снаружи.
Промчавшись через двор, он птицей летел вперед, где маячил забор. Подпрыгнув, он вцепился в него обеими руками и повис, заскрипев зубами от дикой боли в руке, потом подтянулся. Краем глаза Джонни успел заметить на стене оставленный им кровавый след и догадался, что кровотечение возобновилось. От досады он скрипнул зубами — черт, вот не везет! На мгновение сердце его стиснул страх. Кое-как взяв себя в руки, Джонни перемахнул через забор и соскочил на тротуар. К этому времени Багз все еще пытался протиснуть свою огромную неповоротливую тушу сквозь щель между прутьями решетки.
Только сейчас Джонни почувствовал, что чуть не падает с ног от усталости. Раненую руку жгло как огнем. Боль была адская, а загнанное сердце стучало как молоток, будто намереваясь каждую минуту вырваться из груди. Джонни понимал, что надолго его не хватит. Если этот чертов ублюдок Багз вместе со своими дружками ринутся в погоню, ему конец. Надолго его не хватит, это точно.
Он уже сворачивал за угол, а тяжеловесный Багз еще не добежал до забора. Вдруг впереди он увидел что-то темное и, сообразив, что это такое, возблагодарил судьбу за нечаянное везение. Это был люк водостока, и Джонни понял, что спасен. Лишь бы он был открыт, взмолился он на бегу. Такие люки уже не раз спасали ему жизнь. А еще раньше, в детстве, когда они с мальчишками гоняли по улице мяч, он не раз проваливался в точно такой же люк, и Джонни с кошачьей ловкостью отважно спускался за ним, стараясь успеть до того, как мяч унесет в реку.
Слава Богу, ему повезло. Ужом проскользнув внутрь, Джонни поспешно опустил за собой тяжелую решетку, потянув ее за собой, и почувствовал, как она с чавканьем плотно легла на прежнее место — в густую, липкую грязь. Вцепившись в металлические скобы, он спиной прижался к стене, слыша, как где-то далеко внизу вода с грохотом бьется о камни, будто негодуя на то, что оказалась в ловушке. Затаив дыхание, Джонни прислушался. Вверху все было тихо. Ни голосов, ни торопливого топота шагов по тротуару, ни металлического лязганья решетки. Джонни сидел тихо, как мышь, боясь даже дышать. К тому же он сам себя загнал в ловушку. Выхода отсюда не было. Если его заметят, подумал он, ему конец!
Кто-то, топая ногами, пробежал мимо. Джонни похолодел от страха. Задребезжала решетка над ухом, и шаги стихли вдали. Джонни ждал. Снова кто-то тяжело протопал мимо. Судя по всему, бежало несколько человек. Наверное, остальные бродяги, которые помчались вслед за Багзом, подумал Джонни. Наконец снова воцарилась тишина.
Спасен! Ликование охватило его с такой силой, что Джонни чуть не завопил от радости. Эти тупицы даже не догадались, куда он исчез. Скорее всего, эти бараны сейчас с топотом рыщут по Третьей авеню, решив, что он побежал туда. Что ж, Бог в помощь, хмыкнул Джонни, от души надеясь, что в конце концов они все-таки сообразят, что им его не догнать.
Чтобы окончательно увериться в собственной безопасности, Джонни, хватаясь за скобы здоровой рукой, спустился чуть пониже. Удушающее зловоние от мусорных баков, затхлый запах воды — он будто попал в отхожее место гигантского мегаполиса, называемого Гарлемом. Все это ударило ему в ноздри с такой силой, что он едва не задохнулся. Джонни чуть было не ринулся вверх, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ему казалось, что он задыхается. Но тут, внизу, было темнее, и он заставил себя остаться. Если кому-нибудь придет в голову вернуться и поднять решетку, тут, внизу, у него будет куда больше шансов остаться незамеченным.
Стены вокруг него покрывала влага и какая-то мерзкая слизь, в воздухе, липком и плотном, как грязное одеяло бродяги, сразу укутавшем его с головой, стояла жуткая вонь. У Джонни перехватило дыхание. Голова кружилась все сильнее, и он уже не понимал, отчего это, то ли оттого, что не хватало воздуха, то ли от дикой боли в руке, усиливающейся с каждой минутой. А может, от потери крови, решил он, вдруг вспомнив кровавую отметину, оставленную им на заборе.
Прижавшись к скобам, он поднес раненую руку к лицу и увидел, что бинты набухли кровью. Темно-багровые пятна становились все больше, и Джонни в отчаянии покачал головой, стараясь вспомнить, куда сунул тот обломок палки, благодаря которому ему уже раз удалось остановить кровь. Господи, с тех пор, казалось, прошла уже целая вечность!
Впрочем, нет худа без добра, подумал он. По крайней мере, он жив и в относительной безопасности. А Багз со своими головорезами остался наверху. Наверху! От этой мысли он вдруг похолодел. Забыв об ужасающем зловонии, Джонни пополз вниз, цепляясь руками за скользкие от слизи скобы, и остановился, лишь когда услышал шум воды почти у самых своих ног.
Им овладела слабость — такая слабость, которой он не чувствовал за всю свою жизнь. Казалось, город всей своей исполинской тяжестью придавил его сверху, стараясь расплющить, как букашку. Джонни задрожал. Ему представилось, как люк, подавшись под этой тяжестью, вдруг рухнет ему на голову и он с отчаянным криком полетит вниз, прямо в темноту.
Продев левую руку в скобу, он повис на ней, словно Спаситель на кресте, бессильно свесив вниз правую руку, обмотанную промокшим от крови бинтом. Джонни чувствовал, как горячая кровь обжигает ему запястье и, стекая по пальцам, капает вниз, в бурлящую под ногами воду.
Кап, кап... Она капля за каплей стекала вниз, а Джонни, почти без сил прижавшись к стене, молил Бога о том, чтобы никому не пришло в голову приподнять люк и заглянуть сюда, иначе ему конец. Интересно, сколько ему еще придется ждать, прежде чем можно будет решиться выбраться наверх, мелькнуло у него в голове. Кап, кап, кап... Темно-багровые капли одна за другой падали вниз, растворяясь в бурой затхлой воде, и стремительный поток уносил их дальше, по сточной трубе туда, где текла небольшая подземная река.
Огромная крыса, укрывшаяся возле канализационной трубы, выронила из лапок кусок апельсиновой корки, которую только что грызла, и насторожилась. Блеснули коричневые бусинки глаз. Она смотрела туда, где вдалеке виднелась решетка водостока. Ноздри ее дрогнули — их коснулся запах свежей крови. Лязгнув зубами, крошечный хищник, не раздумывая, бросился в воду и поплыл туда, где ждала его добыча.
Глава 14
— Славненького молоденького петушка, — ответил верзила. — Поранил лапку, бедняжка! Верно я говорю, парень?
Глаза всех пятерых, как по команде, остановились на выпуклости бинта, легко угадывающегося под тонкой рубашкой Джонни. Он сделал быстрое движение, стараясь спрятать раненую руку, но было поздно. Четыре пары оценивающих глаз мгновенно отметили толстый слой бинтов. У Джонни по спине побежали мурашки, когда он почувствовал те же холодные, оценивающие взгляды на своем лице. Мужчины по-прежнему улыбались, но глаза их были похожи на черные дула пистолетов.
— Так, что ли, сосунок? — проворчал тот, кого называли Багзом. — Поранил лапку, да?
Джонни облизал разом пересохшие губы.
— Да, я... я ранен. — Ситуация нравилась ему все меньше и меньше. А уж обращение «сосунок» заставило его содрогнуться. У Джонни сердце ушло в пятки. Слишком хорошо он знал тот невообразимый язык, на котором разговаривают все, кто хоть когда-то побывал за решеткой! К тому же у него было несколько знакомых парней, которым не повезло, и суровая рука закона отправила их загорать на Райкерс-Айленд. Джонни отлично помнил, кого там называют «сосунками».
— Да, плохи твои дела, сосунок, — сочувственно протянул один из сидевших на полу мужчин. — Не повезло! И как это тебя угораздило?
— Может, поискать сиделку? Или медсестру — пусть перевяжет ему лапку! — предложил другой.
— Во, это дело! — обрадовался третий. — Тем более, что этого добра у нас пруд пруди! А для тебя отыщем самую что ни на есть кралю! Вот и ладно, парни! А теперь как насчет чашечки кофе для нашего сосунка?
У Джонни голова шла кругом. Он уже ничего не понимал. Не понимал, что они имеют в виду, собираются ли поиздеваться над ним, поиграть, как кошка с мышью, или же согласны разделить с ним это безопасное убежище. Одно ему было совершенно ясно: их было пятеро, а он один. Пятеро здоровенных мужчин, притом белых... а у него всего одна рука...
Один из них вытянул огромную руку с зажатой в ней ложкой и принялся помешивать дымящийся кофе. Джонни молча следил за каждым его движением.
— Как ты оказался тут, сосунок? — полюбопытствовал Багз.
— Ну, просто я отлично знаю это место, вот и все.
— Вот как? Стало быть, вроде как местный?
— Угу, — кивнул Джонни. — Из Гарлема.
— Да ну? Так ведь это вроде как далеко отсюда... ближе к востоку!
— Это верно, — кивнул Джонни.
— Ну что ж, все в порядке, старина. Ты попал как раз туда, куда надо, верно, парни?
— Это ты правильно сказал, Багз, — подтвердил один из мужчин.
— Нам как раз такой и нужен, — хохотнул сидевший рядом и согласно закивал.
Багз хрипло загоготал:
— Да, сосунок, тебе привалила удача, а ты небось и не заметил! Сам не понимаешь своего счастья! А все потому, что попал к нам!
Один из мужчин, взяв кофейник, наклонил его, и черная струя полилась в чашку с выщербленными краями. Аромат горячего кофе ударил в ноздри Джонни, и у бедняги закружилась голова. Он умирал от желания заполучить этот кофе. В животе у него забурчало. Джонни казалось, что там у него огромная бездонная дыра, в которую может провалиться с десяток таких чашек. Он вдруг с грустью вспомнил, как мало ему довелось есть за то время, что он находится в бегах, и дыра вдруг выросла и стала величиной с океан. Мужчина с кофейником в руках молча передал чашку Багзу, и по комнате поплыл дивный аромат. Оранжевый свет от жаровни упал ему на лицо, и Джонни заметил, как скривились в ухмылке его губы.
— Гарри у нас мастак по части кофе, — одобрительно проворчал Багз. — Ему бы бабой родиться — вот бы кому-то вышла жена! Верно, Гарри? — Багз подмигнул одному из мужчин, и взгляд Джонни, обежав по кругу, остановился на лице того, кого звали Гарри. Он украдкой оглядел его — тощий, как щепка, парень с едва пробивающимися усиками, испуганные глаза на костлявом лице и тонкие, нервные губы. Стоило ему заслышать голос Багза, как он вздрогнул, точно испуганная лошадь, и невольно придвинулся поближе к остальным.
— Может, хватит, — жалобно взмолился он, — а, Багз? Хватит, а? — Он с надеждой покосился в сторону Джонни, и тот почувствовал, как в груди у него волной поднимается страх. Он машинально в который раз пересчитал сбившихся в кучку мужчин. Пятеро! Пятеро против одного! Соотношение не в его пользу, с тоской подумал Джонни.
— Но ты ведь и впрямь мастак по части кофе, верно, Гарри? — ласково прохрипел Багз. — Ты ведь и дальше не откажешься, если мы попросим побаловать нас кофейком, так?
— Само собой, — заулыбавшись, с облегчением в голосе откликнулся Гарри. — Конечно, Багз. Да ты и сам это знаешь!
— Лучше нашего Гарри никто не сварит кофе, — кивнул Багз, на этот раз глядя на Джонни в упор. — Хочешь кофейку, сосунок?
— С удовольствием выпил бы чашечку, — слабым голосом откликнулся Джонни.
— Слышите, — Багз с торжеством оглядел остальных, — он не прочь выпить кофе!
— Ну так налей ему, Багз!
— О нет, не так быстро! Погодите-ка минутку, — остановил их Багз. — Кофе есть кофе, верно? Так что, если не прочь выпить горячего кофейку, сосунок, гони монету!
Слава Богу, подумал Джонни. Если все, что им нужно, — это деньги, то, можно считать, ему крупно повезло.
— Увы, — жалобно просипел он, — как назло, у меня ни гроша.
— Господи, стыд-то какой! — незаметно подмигнув своим приятелям, воскликнул Багз.
— Настоящий позор, — поддакнул один из бродяг.
— Жаль, жаль сосунка! Честное слово, ребята, я сейчас зареву!
Зловеще ухмыляясь, они напоминали каких-то мрачных демонов, когда, переглядываясь друг с другом, наслаждались этой игрой, а старенькая плитка, попыхивая, бросала пляшущие огненные блики на их бородатые лица.
— А о чем же ты думал раньше, а, сынок? — с явной издевкой в голосе продолжал Багз. — Попросил кофе, а платить не хочешь! Кофе, знаешь ли, на деревьях не растет!
— Понятно, — с разочарованным вздохом протянул Джонни. — Ладно, забудем о кофе. Как-нибудь обойдусь и без него.
— Ах, Багз, какой ты неловкий! Смотри, ты оскорбил его в лучших чувствах! — хмыкнул один из бродяг.
— Разве? Ну, прости, я не хотел. Честное слово, не хотел.
— Однако парень обиделся. Нет, ты только посмотри, Багз, он и впрямь надулся!
— Тихо, тихо, ребята, — миролюбиво проворчал Багз, — не стоит ссориться, верно? Мы ведь тут все друзья, правильно я говорю? Получишь ты свой кофе, сосунок, не бойся! Согласны, друзья?
— Конечно, Багз, что за вопрос? — хмыкнул один из них. — К черту проклятые деньги. Налей сосунку кофе.
— А потом те монеты, что в ходу в Верхнем Гарлеме, нам тут без надобности.
— Это верно, — согласился Багз. — Послушай, сосунок, не надо денег. Обойдемся и без них. Знаешь, что такое бартер? Это вроде как ты — мне, я — тебе. Выгодный обмен, словом.
— Я не хочу кофе, — твердо заявил Джонни.
Он уже понял, что пора уносить ноги, да поскорее. Что-то с самого начала пошло не так, и он попался. Точнее, попросту влип в самое что ни на есть дерьмо, и единственный выход для него сейчас — это исчезнуть. Но как? Он незаметно огляделся. Единственным источником света в комнате была старенькая плитка, да, может быть, еще слабый свет луны, пробивающийся в окно. Отметив это про себя, Джонни украдкой покосился на сидевших в углу бродяг. На угрюмых бородатых лицах плясали оранжевые отблески. Все они сидели по-индейски, поджав ноги под себя. Случись пожар, вряд ли им удастся мгновенно оказаться на ногах, подумал он, тем более когда в комнате так темно. Стало быть, их пока можно не опасаться. Куда опаснее тот, что стоит. Вот о нем не следует забывать, тем более что это не кто иной, как сам Багз, громадный, как вставший на дыбы медведь гризли, да и свое имечко он вряд ли получил просто так. У них в Гарлеме у одного парня тоже была кликуха Багз, так его лучше было обходить за версту, потому как крыша у него явно держалась на одном гвозде.
— Да ладно тебе, сосунок, — примирительно проворчал Багз. — Глотни кофейку.
— Не хочу, — решительно заявил Джонни.
— Видите, парни? — хмыкнул один из бродяг. — Он таки обиделся!
— Да нет, вы ошибаетесь, конечно, он выпьет кофе, — прогудел Багз. — Вот твоя чашка, сосунок, бери. Выпей, и сразу согреешься. А потом видно будет, что и как. После покумекаем, как тебе расплатиться. Не бойся, сосунок, в долгу не останешься.
— Давай, парень, не робей, — подбодрил его и Гарри, явно довольный тем, что его оставили в покое, выбрав себе для забав новую жертву. — Пей, сынок, не бойся!
Судорожно облизнув пересохшие губы, Джонни подвинулся поближе к плитке. Багз не сводил с него глаз — точь-в-точь как змея, подстерегающая свою жертву. Глуповатая ухмылка раздвинула его губы.
— Ладно, — дрожащим голосом пробормотал Джонни. — Давайте чашку. Я согласен.
Багз что-то одобрительно проворчал и протянул ему кружку, над которой поднимался горячий пар.
— Славный маленький сосунок, — пробасил он. — Вот и хорошо, вот и чудесно! Так и надо, малыш! Никаких тебе споров да раздоров, все тихо и мирно! Вот твой кофе, сосунок, пей на здоровье! Давай, сосунок, пей!
Он сунул кружку в руки Джонни. Она была обжигающе горячей. Джонни чуть было не отдернул руку, но усилием воли заставил себя сдержаться. И в ту же секунду понял, что нужно делать.
Размахнувшись что было сил, он швырнул кружку с горячим кофе прямо в физиономию Багза. Он услышал истошный вопль, когда кипяток попал тому в глаза, и в то же мгновение пнул ногой старенькую плитку, постаравшись при этом подцепить ее снизу так, чтобы подкинуть повыше в воздух. Плитка взвилась в воздух, точно бейсбольный мяч, на мгновение зависнув в воздухе, когда шнур натянулся до отказа. Потом вилка со страшным скрежетом вырвалась из розетки, плитка с размаху грохнулась вниз, и раздался еще один нечеловеческий вопль. Судя по всему, плитка горела давно и раскалилась добела, а истошные крики одного из бродяг ясно доказывали, что ему досталось не меньше, чем Багзу. В ту же минуту оранжево-белая спираль стала понемногу светлеть, потом помигала и потухла.
Джонни этого уже не увидел. Это был его шанс, и он не замедлил этим воспользоваться. В ту же минуту он бросился бежать.
Он молнией проскользнул мимо Багза. Тот, заметив его, зарычал и вытянул вперед руку, пытаясь на бегу ухватить Джонни. Чудовищной толщины пальцы вцепились ему в правый локоть, причинив невероятную боль. Джонни заорал, но его собственный вопль потонул в том бедламе, который царил вокруг него. Собравшись с силами, он впечатал кулак в ненавистную физиономию Багза, но тот вцепился в него мертвой хваткой и не отпускал. У Джонни все поплыло перед глазами. Он чувствовал себя так, словно рука его попала в стальной капкан. И вдруг произошло самое ужасное — раненую руку словно ошпарили кипятком, и Джонни с ужасом понял, что рана снова открылась. Судя по всему, кровотечение было довольно сильным, и он начал слабеть. Голова у него закружилась. Собрав последние силы, он снова ударил кулаком Багза в лицо, но тот вцепился в него, как бульдог. Рука болела уже так, будто ее пилили тупой пилой. Надо было что-то делать, и Джонни это понимал. Причем срочно, потому что остальные бродяги к этому времени уже успели повскакать на ноги.
Джонни отчаянно дернулся. Все напрасно. Подняв ногу, он с размаху ударил ею по голени Багза. Раз, другой, что-то хрустнуло, и Багз заревел от боли, как раненый медведь. Пальцы его неохотно разжались, словно стальные челюсти капкана, и рука Джонни вдруг оказалась свободной. Он ринулся к выходу, сам не понимая, как ему это удалось. Джонни слышал рев Багза у себя за спиной, громкий топот сразу нескольких бегущих ног и стоны того из бродяг, кому не повезло больше всех, поскольку именно ему на голову угодила горящая плитка. Джонни галопом мчался к лестнице, чувствуя, как дергает пульсирующая боль в раненой руке, а сзади грохотали шаги и слышался рев его преследователей, мчавшихся за ним по пятам. Через мгновение он почувствовал под ногами железные ступеньки лестницы и кинулся вниз что было сил. Ступеньки звенели под его торопливыми шагами — еще этаж, потом еще... а сзади все ближе раздаются злобные вопли и рев разъяренных бродяг, словно стая волков, преследующих его по пятам. Джонни напряг последние силы. Вот наконец и первый этаж! Он пулей промчался через заставленную пропыленной мебелью комнату и стремглав кинулся к окну. Крики за его спиной раздавались уже совсем рядом. Волосы зашевелились у него на затылке. Джонни рывком распахнул окно и дернул в сторону сломанный прут решетки.
— Черномазый кусок дерьма! Я у него сердце вырву! — услышал он сзади рев Багза, но Джонни был уже снаружи.
Промчавшись через двор, он птицей летел вперед, где маячил забор. Подпрыгнув, он вцепился в него обеими руками и повис, заскрипев зубами от дикой боли в руке, потом подтянулся. Краем глаза Джонни успел заметить на стене оставленный им кровавый след и догадался, что кровотечение возобновилось. От досады он скрипнул зубами — черт, вот не везет! На мгновение сердце его стиснул страх. Кое-как взяв себя в руки, Джонни перемахнул через забор и соскочил на тротуар. К этому времени Багз все еще пытался протиснуть свою огромную неповоротливую тушу сквозь щель между прутьями решетки.
Только сейчас Джонни почувствовал, что чуть не падает с ног от усталости. Раненую руку жгло как огнем. Боль была адская, а загнанное сердце стучало как молоток, будто намереваясь каждую минуту вырваться из груди. Джонни понимал, что надолго его не хватит. Если этот чертов ублюдок Багз вместе со своими дружками ринутся в погоню, ему конец. Надолго его не хватит, это точно.
Он уже сворачивал за угол, а тяжеловесный Багз еще не добежал до забора. Вдруг впереди он увидел что-то темное и, сообразив, что это такое, возблагодарил судьбу за нечаянное везение. Это был люк водостока, и Джонни понял, что спасен. Лишь бы он был открыт, взмолился он на бегу. Такие люки уже не раз спасали ему жизнь. А еще раньше, в детстве, когда они с мальчишками гоняли по улице мяч, он не раз проваливался в точно такой же люк, и Джонни с кошачьей ловкостью отважно спускался за ним, стараясь успеть до того, как мяч унесет в реку.
Слава Богу, ему повезло. Ужом проскользнув внутрь, Джонни поспешно опустил за собой тяжелую решетку, потянув ее за собой, и почувствовал, как она с чавканьем плотно легла на прежнее место — в густую, липкую грязь. Вцепившись в металлические скобы, он спиной прижался к стене, слыша, как где-то далеко внизу вода с грохотом бьется о камни, будто негодуя на то, что оказалась в ловушке. Затаив дыхание, Джонни прислушался. Вверху все было тихо. Ни голосов, ни торопливого топота шагов по тротуару, ни металлического лязганья решетки. Джонни сидел тихо, как мышь, боясь даже дышать. К тому же он сам себя загнал в ловушку. Выхода отсюда не было. Если его заметят, подумал он, ему конец!
Кто-то, топая ногами, пробежал мимо. Джонни похолодел от страха. Задребезжала решетка над ухом, и шаги стихли вдали. Джонни ждал. Снова кто-то тяжело протопал мимо. Судя по всему, бежало несколько человек. Наверное, остальные бродяги, которые помчались вслед за Багзом, подумал Джонни. Наконец снова воцарилась тишина.
Спасен! Ликование охватило его с такой силой, что Джонни чуть не завопил от радости. Эти тупицы даже не догадались, куда он исчез. Скорее всего, эти бараны сейчас с топотом рыщут по Третьей авеню, решив, что он побежал туда. Что ж, Бог в помощь, хмыкнул Джонни, от души надеясь, что в конце концов они все-таки сообразят, что им его не догнать.
Чтобы окончательно увериться в собственной безопасности, Джонни, хватаясь за скобы здоровой рукой, спустился чуть пониже. Удушающее зловоние от мусорных баков, затхлый запах воды — он будто попал в отхожее место гигантского мегаполиса, называемого Гарлемом. Все это ударило ему в ноздри с такой силой, что он едва не задохнулся. Джонни чуть было не ринулся вверх, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ему казалось, что он задыхается. Но тут, внизу, было темнее, и он заставил себя остаться. Если кому-нибудь придет в голову вернуться и поднять решетку, тут, внизу, у него будет куда больше шансов остаться незамеченным.
Стены вокруг него покрывала влага и какая-то мерзкая слизь, в воздухе, липком и плотном, как грязное одеяло бродяги, сразу укутавшем его с головой, стояла жуткая вонь. У Джонни перехватило дыхание. Голова кружилась все сильнее, и он уже не понимал, отчего это, то ли оттого, что не хватало воздуха, то ли от дикой боли в руке, усиливающейся с каждой минутой. А может, от потери крови, решил он, вдруг вспомнив кровавую отметину, оставленную им на заборе.
Прижавшись к скобам, он поднес раненую руку к лицу и увидел, что бинты набухли кровью. Темно-багровые пятна становились все больше, и Джонни в отчаянии покачал головой, стараясь вспомнить, куда сунул тот обломок палки, благодаря которому ему уже раз удалось остановить кровь. Господи, с тех пор, казалось, прошла уже целая вечность!
Впрочем, нет худа без добра, подумал он. По крайней мере, он жив и в относительной безопасности. А Багз со своими головорезами остался наверху. Наверху! От этой мысли он вдруг похолодел. Забыв об ужасающем зловонии, Джонни пополз вниз, цепляясь руками за скользкие от слизи скобы, и остановился, лишь когда услышал шум воды почти у самых своих ног.
Им овладела слабость — такая слабость, которой он не чувствовал за всю свою жизнь. Казалось, город всей своей исполинской тяжестью придавил его сверху, стараясь расплющить, как букашку. Джонни задрожал. Ему представилось, как люк, подавшись под этой тяжестью, вдруг рухнет ему на голову и он с отчаянным криком полетит вниз, прямо в темноту.
Продев левую руку в скобу, он повис на ней, словно Спаситель на кресте, бессильно свесив вниз правую руку, обмотанную промокшим от крови бинтом. Джонни чувствовал, как горячая кровь обжигает ему запястье и, стекая по пальцам, капает вниз, в бурлящую под ногами воду.
Кап, кап... Она капля за каплей стекала вниз, а Джонни, почти без сил прижавшись к стене, молил Бога о том, чтобы никому не пришло в голову приподнять люк и заглянуть сюда, иначе ему конец. Интересно, сколько ему еще придется ждать, прежде чем можно будет решиться выбраться наверх, мелькнуло у него в голове. Кап, кап, кап... Темно-багровые капли одна за другой падали вниз, растворяясь в бурой затхлой воде, и стремительный поток уносил их дальше, по сточной трубе туда, где текла небольшая подземная река.
Огромная крыса, укрывшаяся возле канализационной трубы, выронила из лапок кусок апельсиновой корки, которую только что грызла, и насторожилась. Блеснули коричневые бусинки глаз. Она смотрела туда, где вдалеке виднелась решетка водостока. Ноздри ее дрогнули — их коснулся запах свежей крови. Лязгнув зубами, крошечный хищник, не раздумывая, бросился в воду и поплыл туда, где ждала его добыча.
Глава 14
Как бы ей хотелось заглянуть в самое нутро Гарлема!
Она старалась забыть о неоновых вспышках, заливавших разноцветными сполохами ночное небо. Поднялась вверх по Бил, иначе говоря, Сто тридцать третьей улице, соединявшей Седьмую авеню и Ленокс, той самой улице, которую еще в двадцатых годах окрестили Трущобной, самой шумной достопримечательности этого города — недаром о ней всегда говорили, что это-то и есть сердце Гарлема, улице, полной кричащего, безвкусного веселья, словно специально созданной для толстосумов с пухлыми бумажниками и тех, кому вдруг наконец улыбнулось счастье. Правда, с тех пор прошло уже немало лет, и большинство злачных местечек уже исчезло: «Гнездышко», «Мехико», «У Джерри». Она заглянула в кабак Дики Уэллса, но Джонни там не было.
И тогда она принялась обходить подряд все бары: большие и маленькие, те, в которых играло всего несколько музыкантов, и те, в которых стояли музыкальные автоматы, кабаки со стриптизом и обычные бары. Она не слышала ни музыки, ни смеха, ни звона бокалов. Она видела только лица. В Гарлеме, насколько ей было известно, жило около миллиона чернокожих, и Джонни был одним из них, поэтому сейчас она не видела ничего, кроме этих лиц, и смотрела только на них. Именно ее жадный, ищущий взгляд, которым она обегала зал, и наспех наброшенное незастегнутое пальто, позволявшее видеть все линии стройного тела, туго обтянутого шелковым неглиже, стали причиной того, что повсюду ее принимали за профессионалку, рыщущую в поисках поживы. Непристойные предложения сыпались на нее одно за другим, стоило ей только переступить порог. Она старалась не обращать внимания. Но в одной из забегаловок на Седьмой авеню какой-то подвыпивший мужчина рывком усадил ее к себе на колени и быстрым движением запустил руку под подол. Обнаружив шелковую комбинацию и почти несуществующий лифчик, он страшно удивился — ничуть не меньше, чем когда мгновением позже она влепила ему оплеуху.
Он так и не понял, что причиной всему была музыка. Музыка, живо напоминавшая о том, как поют на верфях Нового Орлеана в лунные ночи. Музыка... жалобный полустон-полуплач раба на хлопковых плантациях, рыдания одинокой души, жалоба беглого раба из южных штатов. Это мог быть блюз, печальный и нежный, или наполненный сдержанной страстью негритянский джаз, когда чернокожий музыкант в полной тишине вставал, устремляя вверх трубу, и она рыдала и пела в его руках. Но была важна не сама музыка, а то, что было за ней, за ее вздохами и рыданиями, и это нечто она искала исступленно, забыв обо всем, как иной нищий шарит под ковром в поисках закатившейся монетки.
Обойдя все бары и кабаки, которые она знала, и даже те, в которых раньше никогда не была и о существовании которых и не подозревала, она принялась за ночные кафе, подозрительные забегаловки, открытые двадцать четыре часа в сутки, и аптеки, где можно было при желании перекусить на скорую руку. Присаживаясь на минутку, она жадно прислушивалась к чужим разговорам, отвечала на вопросы, но делала это не задумываясь, даже не замечая, что говорит, потому что искала и не могла найти.
— Этот мудак, ха, ему конец, будь я проклят! Сунул, понимаешь, мне бумажку, а потом говорит: «Слышь, приятель, дай-ка мне пожрать, я страсть как проголодался!» Ну, я и велел ему выметаться, не то, говорю, порежу от уха до уха! Ей-богу, так и сказал. Ну, этот чувак и исчез!
Она смотрела, но, казалось, не слышала ни единого слова.
— Интересно, за кого ты меня принимаешь, Джейз?
— За хорошенькую куколку, вот и все. Милую, славную девушку, которую я бы с радостью пригласил домой и познакомил с мамой. Хоть сейчас, честное слово!
— Господи, Джейз, да нет у тебя никакой матери! А то ты этого не знаешь?!
Она жадно втянула запах кофе, остановив на мгновение взгляд на своем отражении в блестящих полированных боках металлического кофейника, и невольно засмотрелась на горячую коричневую струйку, с мелодичным журчанием текущую из горлышка в чашку.
— Говорю тебе, Джо, этот номер — верняк! Мое счастливое число!
— Такого не бывает. Сказал тоже — счастливый номер!
— А вот и врешь, бывает. Это номер моей страховки и еще номер квартиры, где живет моя девчонка. Видишь, какое совпадение? А теперь попробуй сказать, что это ничего не значит!
— Чушь собачья! По мне, так наверняка бывают только две вещи: смерть и налоги!
Она замерзла. Конечно, следовало бы одеться потеплее. И все же она, как заведенная, ходила из бара в бар, заглядывала в переполненные залы, вглядывалась в лица, потом уходила, и так без конца, помня только одно: где-то здесь, в Гарлеме, прятался Джонни. А раз так, ей непременно нужно его найти.
— Послушай, да ведь ты не слышал ни единого слова из того, что он сказал!
— Вздор! Я слышал все до единого слова!
— Так ведь он вовсе не говорил, что мы все, дескать, должны стать коммунистами! Ты вообще слышал, чтобы он хоть раз сказал «коммунизм»?
— Ну да, что он — с ума сошел?!
— Во-во! Просто он говорил, что мы, дескать, зря всю дорогу плюем на русских. Вот что он сказал, понял? А вовсе не то, что нам у них надо еще поучиться и что Россия — наше спасение!
— Ага, и ты еще говоришь, что он не имел в виду коммунизм?! Слушай, приятель, да ты, сдается, полный осел! Не отличишь, где голова, а где собственная задница, когда речь заходит о политике!
— Можно подумать, ты отличишь! Да я этих болтунов слушал побольше твоего!
— Слушать-то слушал, да что толку? Все равно ни черта не понял! Я, приятель, ихнего брата коммуниста за сто шагов чую! Ух, только носом поведу — вон он, подлец! Да если хочешь знать, у этих красных ублюдков даже на мисках штамп стоит — «Сделано в СССР»!
— Ой-ой, какой умный! А ты видел? Ну, скажи — видел? Так чего вешаешь лапшу на уши?
Разговоры, бесконечные, бессмысленные разговоры, которые могут длиться до утра... они сливались в какое-то навязчивое бормотание, в едва различимый для уха фон.
— Ни один черт не побьет Луиса, если хотите знать!
Она старалась забыть о неоновых вспышках, заливавших разноцветными сполохами ночное небо. Поднялась вверх по Бил, иначе говоря, Сто тридцать третьей улице, соединявшей Седьмую авеню и Ленокс, той самой улице, которую еще в двадцатых годах окрестили Трущобной, самой шумной достопримечательности этого города — недаром о ней всегда говорили, что это-то и есть сердце Гарлема, улице, полной кричащего, безвкусного веселья, словно специально созданной для толстосумов с пухлыми бумажниками и тех, кому вдруг наконец улыбнулось счастье. Правда, с тех пор прошло уже немало лет, и большинство злачных местечек уже исчезло: «Гнездышко», «Мехико», «У Джерри». Она заглянула в кабак Дики Уэллса, но Джонни там не было.
И тогда она принялась обходить подряд все бары: большие и маленькие, те, в которых играло всего несколько музыкантов, и те, в которых стояли музыкальные автоматы, кабаки со стриптизом и обычные бары. Она не слышала ни музыки, ни смеха, ни звона бокалов. Она видела только лица. В Гарлеме, насколько ей было известно, жило около миллиона чернокожих, и Джонни был одним из них, поэтому сейчас она не видела ничего, кроме этих лиц, и смотрела только на них. Именно ее жадный, ищущий взгляд, которым она обегала зал, и наспех наброшенное незастегнутое пальто, позволявшее видеть все линии стройного тела, туго обтянутого шелковым неглиже, стали причиной того, что повсюду ее принимали за профессионалку, рыщущую в поисках поживы. Непристойные предложения сыпались на нее одно за другим, стоило ей только переступить порог. Она старалась не обращать внимания. Но в одной из забегаловок на Седьмой авеню какой-то подвыпивший мужчина рывком усадил ее к себе на колени и быстрым движением запустил руку под подол. Обнаружив шелковую комбинацию и почти несуществующий лифчик, он страшно удивился — ничуть не меньше, чем когда мгновением позже она влепила ему оплеуху.
Он так и не понял, что причиной всему была музыка. Музыка, живо напоминавшая о том, как поют на верфях Нового Орлеана в лунные ночи. Музыка... жалобный полустон-полуплач раба на хлопковых плантациях, рыдания одинокой души, жалоба беглого раба из южных штатов. Это мог быть блюз, печальный и нежный, или наполненный сдержанной страстью негритянский джаз, когда чернокожий музыкант в полной тишине вставал, устремляя вверх трубу, и она рыдала и пела в его руках. Но была важна не сама музыка, а то, что было за ней, за ее вздохами и рыданиями, и это нечто она искала исступленно, забыв обо всем, как иной нищий шарит под ковром в поисках закатившейся монетки.
Обойдя все бары и кабаки, которые она знала, и даже те, в которых раньше никогда не была и о существовании которых и не подозревала, она принялась за ночные кафе, подозрительные забегаловки, открытые двадцать четыре часа в сутки, и аптеки, где можно было при желании перекусить на скорую руку. Присаживаясь на минутку, она жадно прислушивалась к чужим разговорам, отвечала на вопросы, но делала это не задумываясь, даже не замечая, что говорит, потому что искала и не могла найти.
— Этот мудак, ха, ему конец, будь я проклят! Сунул, понимаешь, мне бумажку, а потом говорит: «Слышь, приятель, дай-ка мне пожрать, я страсть как проголодался!» Ну, я и велел ему выметаться, не то, говорю, порежу от уха до уха! Ей-богу, так и сказал. Ну, этот чувак и исчез!
Она смотрела, но, казалось, не слышала ни единого слова.
— Интересно, за кого ты меня принимаешь, Джейз?
— За хорошенькую куколку, вот и все. Милую, славную девушку, которую я бы с радостью пригласил домой и познакомил с мамой. Хоть сейчас, честное слово!
— Господи, Джейз, да нет у тебя никакой матери! А то ты этого не знаешь?!
Она жадно втянула запах кофе, остановив на мгновение взгляд на своем отражении в блестящих полированных боках металлического кофейника, и невольно засмотрелась на горячую коричневую струйку, с мелодичным журчанием текущую из горлышка в чашку.
— Говорю тебе, Джо, этот номер — верняк! Мое счастливое число!
— Такого не бывает. Сказал тоже — счастливый номер!
— А вот и врешь, бывает. Это номер моей страховки и еще номер квартиры, где живет моя девчонка. Видишь, какое совпадение? А теперь попробуй сказать, что это ничего не значит!
— Чушь собачья! По мне, так наверняка бывают только две вещи: смерть и налоги!
Она замерзла. Конечно, следовало бы одеться потеплее. И все же она, как заведенная, ходила из бара в бар, заглядывала в переполненные залы, вглядывалась в лица, потом уходила, и так без конца, помня только одно: где-то здесь, в Гарлеме, прятался Джонни. А раз так, ей непременно нужно его найти.
— Послушай, да ведь ты не слышал ни единого слова из того, что он сказал!
— Вздор! Я слышал все до единого слова!
— Так ведь он вовсе не говорил, что мы все, дескать, должны стать коммунистами! Ты вообще слышал, чтобы он хоть раз сказал «коммунизм»?
— Ну да, что он — с ума сошел?!
— Во-во! Просто он говорил, что мы, дескать, зря всю дорогу плюем на русских. Вот что он сказал, понял? А вовсе не то, что нам у них надо еще поучиться и что Россия — наше спасение!
— Ага, и ты еще говоришь, что он не имел в виду коммунизм?! Слушай, приятель, да ты, сдается, полный осел! Не отличишь, где голова, а где собственная задница, когда речь заходит о политике!
— Можно подумать, ты отличишь! Да я этих болтунов слушал побольше твоего!
— Слушать-то слушал, да что толку? Все равно ни черта не понял! Я, приятель, ихнего брата коммуниста за сто шагов чую! Ух, только носом поведу — вон он, подлец! Да если хочешь знать, у этих красных ублюдков даже на мисках штамп стоит — «Сделано в СССР»!
— Ой-ой, какой умный! А ты видел? Ну, скажи — видел? Так чего вешаешь лапшу на уши?
Разговоры, бесконечные, бессмысленные разговоры, которые могут длиться до утра... они сливались в какое-то навязчивое бормотание, в едва различимый для уха фон.
— Ни один черт не побьет Луиса, если хотите знать!