Страница:
– Ты зря теряешь время в полиции, – сказал Мейер. – Кроме шуток, Боб. Тебе надо быть комментатором на телевидении. Ты мог бы делать такую рекламу кофе, что...
– Перестань, я говорю серьезно.
– Извини. Так что случилось с его кофе?
– Не знаю. Просто он стал не таким, как раньше. Ты знаешь, когда это началось?
– Когда?
– Когда Мисколо ранили. Помнишь ту психопатку, которая влетела сюда с начиненной тринитротолуолом бутылью и выстрелила в Мисколо? Помнишь тот случай?
– Помню, – сказал Мейер. Он очень хорошо это помнил. У него самого остались на теле шрамы в память о тех ударах, которые обрушила на него Вирджиния Додж в октябре прошлого года. – Да, я помню.
– Ну так вот, сразу же, как Мисколо вышел из больницы, с первого же дня, как он приступил к работе, кофе стал паршивым. Теперь скажи: как ты думаешь, Мейер, отчего так произошло?
– Н-да, даже не знаю, Боб.
– Меня эта загадка просто мучает. Человек получает пулю и вдруг перестает варить хороший кофе. Восьмое чудо света, да и только.
– Почему бы тебе не спросить об этом у самого Мисколо?
– Да ты что, как я могу это сделать, Мейер? Он так гордится своим кофе. Могу я его спросить, почему это ни с того ни с сего его кофе стал невкусным? Как я могу это сделать, Мейер?
– Да, наверное, никак.
– И я не могу выйти и купить себе кофе, потому что иначе он обидится. Что я теперь должен делать, Мейер?
– Ей-богу, Боб, не знаю. По-моему, у тебя комплекс. Почему бы тебе не попробовать сублимировать это?
– Чего?
– Почему бы тебе не вызвать кое-кого из свидетелей, видевших то нападение, и не попробовать выжать из них еще что-нибудь?
– Ты думаешь, я тебя разыгрываю, да?
– Разве я это сказал, Боб?
– Я тебя не разыгрываю, Мейер, – покачал головой О'Брайен. – Просто мне хочется выпить кофе, но, когда я подумаю о кофе Мисколо, меня тошнит.
– Выпей в таком случае воды.
– В девять тридцать утра? – О'Брайен посмотрел на него с возмущением. – Как ты думаешь, может быть, позвонить на пульт Мерчисону, попросить его купить кофе и потихоньку пронести сюда?
На столе Мейера зазвонил телефон. Он снял с рычага трубку и сказал:
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.
– Мейер, это Стив.
– Привет, малыш. Скучаешь по работе, да? Не можешь удержаться, чтобы не позвонить даже в свободный день?
– Это я по твоим прекрасным голубым глазам соскучился, – сказал Карелла.
– Да, мои глаза всем нравятся. А я думал, твоя сестра выходит замуж сегодня.
– Выходит.
– Так чем я могу помочь тебе? Подкинуть деньжат на свадебный подарок?
– Не надо, Мейер. Посмотри лучше новое расписание и скажи, с кем я дежурю на этой неделе. Мне надо знать, кто еще сегодня свободен.
– Тебе нужен четвертый партнер для бриджа? Постой секундочку. – Он открыл верхний ящик стола и вытащил планшетку с защелкой вверху, под которой был зажат листок с отпечатанным на мимеографе текстом. Он углубился в таблицу, ведя указательным пальцем вниз по странице. – Ох, жаль мне этих несчастных обормотов, – сказал Мейер в трубку. – Работать с таким занудой...
– Ладно-ладно, кто они? – спросил Карелла.
– Клинг и Хейз.
– У тебя нет под рукой их домашних телефонов?
– Чего еще изволите, сэр? Почистить ботинки? Погладить штаны? А жену мою не одолжить на субботу – воскресенье?
– А что, неплохая идея, – сказал Карелла, хмыкнув.
– Обожди. У тебя есть чем записать?
– Сарин телефон?
– Оставь Сару в покое.
– Это ты заговорил о ней.
– Слушай, рогоносец, тебе нужны эти номера или нет? Мы тут работаем, нам трепаться некогда.
– Валяй, – сказал Карелла, и Мейер продиктовал ему телефоны. – Спасибо. Теперь я хочу попросить тебя еще кое о чем. Первое: попробуй навести справки о парне по имени Марти Соколин. Возможно, что у тебя ничего не получится, потому что он житель Калифорнии, а связываться с ФБР у нас нет времени. Но звякни в наше собственное Бюро криминалистического учета и попроси их проверить по картотеке, не появлялся ли он в наших краях за последние несколько лег. И самое главное, постарайся выяснить, нет ли его здесь сейчас.
– Я думал, у тебя сегодня выходной, – сказал Мейер устало.
– Добросовестный полицейский никогда не отдыхает, – сказал Карелла с чувством. – И последнее. Пришли, пожалуйста, ко мне домой патрульного забрать одну записку. Я бы хотел, чтобы ее изучили в лаборатории, и я бы хотел получить ответ как можно скорее.
– Ты думаешь, у нас тут частная служба посыльных?
– Ну ладно, Мейер, отпусти вожжи. Я буду дома через полчаса примерно. Постарайся снестись со мной насчет Соколина до двенадцати дня, хорошо?
– Попробую, – сказал Майор. – Как еще ты развлекаешься в свой свободный день? Упражняешься в стрельбе из пистолета?
– До свидания, Мейер, – сказал Карелла. – Я должен позвонить Берту и Коттону.
Ему было начхать на Правила субординации в ВМС, на Правила дисциплинарных взысканий в ВМС и даже на Порядок боевых действий ВМС. Он знал, что ему надо делать свое дело, и он знал, что без абсолютной поддержки со стороны Коттона Хейза ему этого дела не сделать. Возможно, адмирал и был бы в восторге, если бы Коттона Хейза понизили в звании с главного торпедиста до торпедиста первого класса, но лейтенанту было плевать на адмирала.
– Ты должен быть начеку, – сказал он Хейзу. – Мы не можем допустить, чтобы ты проспал еще одну атаку камикадзе.
– Да, сэр, – сказал Хейз. – Виноват, сэр.
– Я приставлю к тебе матроса, чтобы он будил тебя всякий раз, как объявят боевую тревогу. Надеюсь, это поможет.
– Да, сэр, – сказал Хейз. – Спасибо, сэр.
– Но как, черт возьми, ты умудрился дрыхнуть под этот несусветный грохот, Коттон? Мы чуть не получили два прямых попадания в носовую часть!
– Майк, я ничего не могу с этим поделать, – сказал Коттон. – Я сплю как сурок.
– Ладно, кто-нибудь будет отныне будить тебя, – сказал лейтенант. – И давай постараемся выбраться живыми из этой адовой заварушки, а, Коттон?
Они выжили в адовой заварушке. Коттон Хейз больше никогда не слышал о лейтенанте с тех пор, как они расстались в Лидо-Бич в Италии. Он полагал, что тот вернулся к своим музыкальным передачам в Шенектади, штат Нью-Йорк.
И хотя Хейзу вопреки всему удалось все-таки свести на нет попытки японских летчиков потопить их катер, его победа над Морфеем, если она и была, оказалась весьма недолговечной. Коттон Хейз по-прежнему спал как сурок. Он объяснял это тем, что он был крупным мужчиной: шесть футов и два дюйма ростом и весом сто девяносто фунтов. А крупные мужчины, как он считал, больше нуждаются во сне.
– Алло, – сказал голос. – Кто? Простите, мистер Карелла, но он спит. Вы не могли бы позвонить немного попозже? Кто говорит? Кристин Максуэлл. – Голос помедлил. – Нет, я не думаю, что его нужно будить прямо сейчас. Когда он проснется, он сам вам...
Кристин снова замолчала. Коттон присел в кровати. Она стояла обнаженной, прижав к уху черную телефонную трубку; на фоне ее тела копна белокурых волос, отброшенных со лба, казалась еще светлее. В восхищении он залюбовался ею: тонкими пальчиками, обхватившими телефонную трубку, плавным изгибом руки, длинным, стройным телом. Брови се сейчас были нахмурены, в голубых глазах замешательство.
– Ну так, – сказала она, – почему же вы сразу не сообщили, что вы из полиции? Одну минуту, я посмотрю, может быть, он...
– Я не сплю, – проворчал Хейз с кровати.
– Минуточку, – сказала Кристин. – Сейчас он подойдет. – Она прикрыла трубку ладонью. – Это какой-то Стив Карелла. Он говорит, что он из восемьдесят седьмого отделения.
– Так оно и есть, – сказал Хейз, идя к телефону.
– Это значит, что тебе придется идти сегодня на работу?
– Не знаю.
– Но ты обещал провести день...
– Солнышко мое, я ведь еще даже не говорил с ним. – Хейз мягко взял трубку из ее рук. – Привет, Стив. – Он зевнул.
– Я вытащил тебя из постели?
– Да.
– Занят сегодня?
– Да.
– Нет желания сделать мне одолжение?
– Нет.
– Тысячу раз спасибо.
– Извини, Стив, но я обещал этот день девушке. Мы договаривались поехать на катере по реке Гарб.
– Ты что, не можешь это поломать? Мне нужна помощь.
– Если я это поломаю, леди проломит мне башку. – Кристин, слушавшая разговор, энергично закивала.
– Ну уж!.. Такой здоровый, сильный парень. Можешь взять девушку с собой.
– Куда взять?
– На свадьбу к моей сестре.
– Я не люблю свадеб, – сказал Хейз. – Они меня нервируют.
– Кто-то угрожал моему будущему зятю. Во всяком случае, это можно понять таким образом. Мне нужно в толпе несколько своих людей. На всякий случай. Что ты теперь скажешь?
– Ну... – начал Хейз. Кристин затрясла головой. – Нет, Стив, не могу. Извини.
– Слушай, Коттон, когда я последний раз просил тебя об одолжении?
– Ну... – начал Коттон, и Кристин снова затрясла головой. – Не могу, Стив.
– Будет бесплатная выпивка, – сказал Карелла.
– Нет.
– Ты что, не можешь уговорить свою девушку?
– Нет.
– Коттон, я прошу об одолжении.
– Постой секунду, – сказал Хейз и прикрыл ладонью трубку.
– Нет, – моментально сказала Кристин.
– Тебя приглашают в гости, – сказал Хейз. – На свадьбу. Что ты скажешь на это?
– Я хочу поехать на прогулку. Я не ездила на речные прогулки с восемнадцати лет.
– Мы поедем в следующее воскресенье, о'кей?
– В следующее воскресенье у тебя нет выходного.
– Хорошо, в первое же воскресенье, когда у меня будет выходной, о'кей?
– Нет.
– Кристин?
– Нет.
– Солнышко?
– А, к черту.
– Ну, хорошо?
– К черту, – снова сказала Кристин.
– Стив, – сказал Хейз в трубку, – мы придем.
– К черту, – сказала Кристин.
– Куда мы должны приехать?
– Вы можете приехать ко мне домой около двенадцати?
– Разумеется. Какой у тебя адрес?
– Дартмут, 837. Это в Риверхеде.
– Мы будем.
– Огромное спасибо, Коттон.
– Пришли венок на мои похороны, – сказал Хейз и повесил трубку.
Скрестив руки на груди, Кристин стояла возле телефона. Она вся дымилась от негодования. Хейз попытался обнять ее, но она быстро отстранилась.
– Не прикасайтесь ко мне, мистер Хейз.
– Солнышко...
– Хватит называть меня «солнышком».
– Кристин, солнышко, у него неприятности.
– Ты обещал мне, что мы поедем на эту прогулку. Я обо всем договорилась еще три недели назад. А теперь...
– Но тут такое дело, что я не мог уклониться. Слушай, ну так вышло: Карелла мой друг и ему нужна помощь.
– А я для тебя кто?
– Девушка, которую я люблю, – сказал Хейз и привлек ее к себе.
– Разумеется, – ответила Крисгин холодно.
– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. – Он поцеловал ее в кончик носа.
– Разумеется. Любишь, как же. Да я для тебя просто веселая вдова, которую ты...
– Ты очень милая вдовушка.
– ...подцепил в книжном магазине.
– В очень милом книжном магазине, – сказал Хейз и поцеловал ее в макушку. – У тебя такие приятные мягкие волосы.
– И не думай, что у меня так уж никого нет на свете, – сказала Кристин, по-прежнему прикрывая скрещенными руками грудь. – Да я могла бы найти сотню мужчин, которые бы охотно поехали со мной на эту прогулку.
– Я знаю, – сказал он и поцеловал ее в мочку уха.
– Ты паршивец, – сказала она. – Просто так уж получилось, что я люблю тебя.
– Я знаю. – Он поцеловал ее в шею.
– Перестань.
– Почему?
– Ты знаешь, почему.
– Так почему?
– Перестань, – сказала она, но голос ее стал мягче, а руки не такими напряженными. – Мы ведь идем к твоему приятелю, не так ли?
– Еще не скоро, в двенадцать.
Кристин помолчала.
– Я очень люблю тебя, – сказала она.
– И я люблю тебя.
– Да уж конечно. Держу пари, что ты...
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – он нашел губами ее рот, она обвила его шею руками. Он прижался к ней, взъерошивая и путая ее густые светлые волосы. Потом снова поцеловал ее, и она уткнулась лицом в его плечо. Он сказал: – Иди. Иди же ко мне.
– Но твой друг. У нас же нет времени...
– У нас еще есть время.
– Мы ведь должны...
– У нас еще есть время.
– Но разве мы не...
– Еще есть время, – сказал он ласково.
Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.
– Слушаю, – сказал он.
– Привет, Берт. Это Стив.
– Хо-хо, – тут же отозвался Берт.
– Занят?
– Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?
– Не будь таким деловым. Молодым это не идет.
– Я должен ехать в участок?
– Нет.
– В чем тогда дело?
– Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.
– Да? Почему же он не позвонит в полицию?
– Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?
– В котором часу?
– Можешь приехать к двенадцати?
– Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.
– О'кей.
– Где ты сейчас? – спросил Клинг.
– Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?
– Да. До встречи.
– Берт!
– Что?
– Захвати с собой пушку.
– О'кей, – Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком.
Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.
– Клер, – сказал он, – это Берт.
– Здравствуй, любовь.
– Я иду сегодня днем на свадьбу.
– Не на свою собственную, надеюсь.
– Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?
– Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.
– Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.
– Хорошо. Кино идет в драйв-ине[3]. Ты как, не против?
– Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.
– Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.
– А что за картина?
– Да старая, – сказала Клер, – но я думаю, что тебе понравится.
– Как называется?
– "Сеть", – ответила она.
Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А «Дело» его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.
По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.
Мейер Мейер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.
Но он, однако, знал, что «неврастения» – это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: «психическая контузия». Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Мейер же определил это для себя как «сдвиг по фазе» и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.
Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958-го.
В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4-Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.
Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя «дезертиром», «симулянтом» и «еще одним сукиным сыном», который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.
Он не убил ошалевшего от удивления белобилетника, но сумел-таки его здорово исполосовать. Возможно, это классифицировали бы как нанесение телесных повреждений второй степени, не скажи Соколин пяти слов, громко и отчетливо, в присутствии полдюжины свидетелей, околачивавшихся у стойки.
Эти слова были: «Я убью тебя, сукина сына».
От этого пьяная драка стала рассматриваться как покушение на жизнь, за которое полагалось уже не пять, а, согласно 240-й статье Уголовного кодекса, все десять лет тюремного заключения.
Впрочем, Соколин отделался довольно легко. Суд учел, что он ветеран войны и что это первая судимость. Но тем не менее это было покушение на жизнь, и судья не мог просто так отпустить его, взяв с него штраф и отечески погрозив пальцем. Его признали виновным и приговорили к двум годам заключения в тюрьме Каслвью на севере штата. В тюрьме он вел себя идеально и через год подал прошение об освобождении условно. Его освободили, как только комиссия получила от фирмы заявку, гарантирующую ему предоставление места. Он вышел из Каслвью два месяца назад – третьего апреля.
Мейер Мейер подтянул к себе телефон и набрал домашний номер Кареллы.
Карелла ответил с третьего звонка.
– Я получил тут кое-что на Соколина, – сказал Мейер. – Патрульный за запиской не приезжал?
– Был полчаса назад, – сказал Карелла.
– Ну сюда он еще не добрался. Так, значит, ты уходишь около двенадцати?
– Вообще-то, около часа.
– Как я смогу с тобой связаться, если у лаборатории будут какие-нибудь результаты?
– Свадьба в три в церкви Святого Сердца – на пересечении Гейдж и Эш в Риверхеде. Гости приглашены на пять в дом к моей матери. Все будет происходить на открытом воздухе.
– Какой там адрес?
– Чарлз-авеню, 831, – О'кей. Так тебе нужна информация о Соколине?
– Давай выкладывай.
Мейер доложил ему. Когда он кончил говорить, Карелла сказал:
– Гм, значит, теперь он на свободе. Уехал в Калифорнию, имея гарантированную заявку с предложением работы.
– Нет, Стив. Я этого не говорил.
– Тогда где же он?
– Здесь, в городе. Заявка на него подана из нашего города.
Глава 3
– Перестань, я говорю серьезно.
– Извини. Так что случилось с его кофе?
– Не знаю. Просто он стал не таким, как раньше. Ты знаешь, когда это началось?
– Когда?
– Когда Мисколо ранили. Помнишь ту психопатку, которая влетела сюда с начиненной тринитротолуолом бутылью и выстрелила в Мисколо? Помнишь тот случай?
– Помню, – сказал Мейер. Он очень хорошо это помнил. У него самого остались на теле шрамы в память о тех ударах, которые обрушила на него Вирджиния Додж в октябре прошлого года. – Да, я помню.
– Ну так вот, сразу же, как Мисколо вышел из больницы, с первого же дня, как он приступил к работе, кофе стал паршивым. Теперь скажи: как ты думаешь, Мейер, отчего так произошло?
– Н-да, даже не знаю, Боб.
– Меня эта загадка просто мучает. Человек получает пулю и вдруг перестает варить хороший кофе. Восьмое чудо света, да и только.
– Почему бы тебе не спросить об этом у самого Мисколо?
– Да ты что, как я могу это сделать, Мейер? Он так гордится своим кофе. Могу я его спросить, почему это ни с того ни с сего его кофе стал невкусным? Как я могу это сделать, Мейер?
– Да, наверное, никак.
– И я не могу выйти и купить себе кофе, потому что иначе он обидится. Что я теперь должен делать, Мейер?
– Ей-богу, Боб, не знаю. По-моему, у тебя комплекс. Почему бы тебе не попробовать сублимировать это?
– Чего?
– Почему бы тебе не вызвать кое-кого из свидетелей, видевших то нападение, и не попробовать выжать из них еще что-нибудь?
– Ты думаешь, я тебя разыгрываю, да?
– Разве я это сказал, Боб?
– Я тебя не разыгрываю, Мейер, – покачал головой О'Брайен. – Просто мне хочется выпить кофе, но, когда я подумаю о кофе Мисколо, меня тошнит.
– Выпей в таком случае воды.
– В девять тридцать утра? – О'Брайен посмотрел на него с возмущением. – Как ты думаешь, может быть, позвонить на пульт Мерчисону, попросить его купить кофе и потихоньку пронести сюда?
На столе Мейера зазвонил телефон. Он снял с рычага трубку и сказал:
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.
– Мейер, это Стив.
– Привет, малыш. Скучаешь по работе, да? Не можешь удержаться, чтобы не позвонить даже в свободный день?
– Это я по твоим прекрасным голубым глазам соскучился, – сказал Карелла.
– Да, мои глаза всем нравятся. А я думал, твоя сестра выходит замуж сегодня.
– Выходит.
– Так чем я могу помочь тебе? Подкинуть деньжат на свадебный подарок?
– Не надо, Мейер. Посмотри лучше новое расписание и скажи, с кем я дежурю на этой неделе. Мне надо знать, кто еще сегодня свободен.
– Тебе нужен четвертый партнер для бриджа? Постой секундочку. – Он открыл верхний ящик стола и вытащил планшетку с защелкой вверху, под которой был зажат листок с отпечатанным на мимеографе текстом. Он углубился в таблицу, ведя указательным пальцем вниз по странице. – Ох, жаль мне этих несчастных обормотов, – сказал Мейер в трубку. – Работать с таким занудой...
– Ладно-ладно, кто они? – спросил Карелла.
– Клинг и Хейз.
– У тебя нет под рукой их домашних телефонов?
– Чего еще изволите, сэр? Почистить ботинки? Погладить штаны? А жену мою не одолжить на субботу – воскресенье?
– А что, неплохая идея, – сказал Карелла, хмыкнув.
– Обожди. У тебя есть чем записать?
– Сарин телефон?
– Оставь Сару в покое.
– Это ты заговорил о ней.
– Слушай, рогоносец, тебе нужны эти номера или нет? Мы тут работаем, нам трепаться некогда.
– Валяй, – сказал Карелла, и Мейер продиктовал ему телефоны. – Спасибо. Теперь я хочу попросить тебя еще кое о чем. Первое: попробуй навести справки о парне по имени Марти Соколин. Возможно, что у тебя ничего не получится, потому что он житель Калифорнии, а связываться с ФБР у нас нет времени. Но звякни в наше собственное Бюро криминалистического учета и попроси их проверить по картотеке, не появлялся ли он в наших краях за последние несколько лег. И самое главное, постарайся выяснить, нет ли его здесь сейчас.
– Я думал, у тебя сегодня выходной, – сказал Мейер устало.
– Добросовестный полицейский никогда не отдыхает, – сказал Карелла с чувством. – И последнее. Пришли, пожалуйста, ко мне домой патрульного забрать одну записку. Я бы хотел, чтобы ее изучили в лаборатории, и я бы хотел получить ответ как можно скорее.
– Ты думаешь, у нас тут частная служба посыльных?
– Ну ладно, Мейер, отпусти вожжи. Я буду дома через полчаса примерно. Постарайся снестись со мной насчет Соколина до двенадцати дня, хорошо?
– Попробую, – сказал Майор. – Как еще ты развлекаешься в свой свободный день? Упражняешься в стрельбе из пистолета?
– До свидания, Мейер, – сказал Карелла. – Я должен позвонить Берту и Коттону.
* * *
Коттон Хейз спал как убитый, когда в его холостяцкой квартире раздался телефонный звонок. Он смутно услышал его сквозь сон, и то скорее как отдаленное треньканье. Во время второй мировой войны, будучи на тихоокеанском театре военных действий, он умудрился отличиться тем, что единственный из всей команды катера проспал боевую тревогу, не услышав истошных воплей сирены. Из-за этого случая он чуть не лишился звания главного торпедиста. Но командиром судна был лейтенант, которого готовили как специалиста по радиолокаторам для дивизиона военно-морской связи и который с большим трудом мог отличить торпеду от собственного носа. Он признавал, хотя это и несколько уязвляло его самолюбие, что настоящим командиром корабля, человеком, которого слушалась вся команда, который знал навигацию и баллистику, был на самом деле не он, а Коттон Хейз. Лейтенант, которого команда звала Стариком, хотя ему было всего двадцать пять лет, работал до армии ведущим музыкальных программ в своем родном городе Шенектади, штат Нью-Йорк. Единственное, чего он хотел, это вернуться живым и невредимым к своим любимым пластинкам и автомобилю с откидным верхом марки «Эм-джи» и своей возлюбленной Эннабел Тайлер, с которой он встречался еще в последних классах школы.Ему было начхать на Правила субординации в ВМС, на Правила дисциплинарных взысканий в ВМС и даже на Порядок боевых действий ВМС. Он знал, что ему надо делать свое дело, и он знал, что без абсолютной поддержки со стороны Коттона Хейза ему этого дела не сделать. Возможно, адмирал и был бы в восторге, если бы Коттона Хейза понизили в звании с главного торпедиста до торпедиста первого класса, но лейтенанту было плевать на адмирала.
– Ты должен быть начеку, – сказал он Хейзу. – Мы не можем допустить, чтобы ты проспал еще одну атаку камикадзе.
– Да, сэр, – сказал Хейз. – Виноват, сэр.
– Я приставлю к тебе матроса, чтобы он будил тебя всякий раз, как объявят боевую тревогу. Надеюсь, это поможет.
– Да, сэр, – сказал Хейз. – Спасибо, сэр.
– Но как, черт возьми, ты умудрился дрыхнуть под этот несусветный грохот, Коттон? Мы чуть не получили два прямых попадания в носовую часть!
– Майк, я ничего не могу с этим поделать, – сказал Коттон. – Я сплю как сурок.
– Ладно, кто-нибудь будет отныне будить тебя, – сказал лейтенант. – И давай постараемся выбраться живыми из этой адовой заварушки, а, Коттон?
Они выжили в адовой заварушке. Коттон Хейз больше никогда не слышал о лейтенанте с тех пор, как они расстались в Лидо-Бич в Италии. Он полагал, что тот вернулся к своим музыкальным передачам в Шенектади, штат Нью-Йорк.
И хотя Хейзу вопреки всему удалось все-таки свести на нет попытки японских летчиков потопить их катер, его победа над Морфеем, если она и была, оказалась весьма недолговечной. Коттон Хейз по-прежнему спал как сурок. Он объяснял это тем, что он был крупным мужчиной: шесть футов и два дюйма ростом и весом сто девяносто фунтов. А крупные мужчины, как он считал, больше нуждаются во сне.
* * *
Телефон продолжал звонить. На постели произошло какое-то движение, скрипнули пружины, послышался шорох откидываемой простыни. Хейз слегка пошевелился. Отдаленное звяканье стало теперь как будто ближе. Затем его сменил несколько неуверенный со сна голос.– Алло, – сказал голос. – Кто? Простите, мистер Карелла, но он спит. Вы не могли бы позвонить немного попозже? Кто говорит? Кристин Максуэлл. – Голос помедлил. – Нет, я не думаю, что его нужно будить прямо сейчас. Когда он проснется, он сам вам...
Кристин снова замолчала. Коттон присел в кровати. Она стояла обнаженной, прижав к уху черную телефонную трубку; на фоне ее тела копна белокурых волос, отброшенных со лба, казалась еще светлее. В восхищении он залюбовался ею: тонкими пальчиками, обхватившими телефонную трубку, плавным изгибом руки, длинным, стройным телом. Брови се сейчас были нахмурены, в голубых глазах замешательство.
– Ну так, – сказала она, – почему же вы сразу не сообщили, что вы из полиции? Одну минуту, я посмотрю, может быть, он...
– Я не сплю, – проворчал Хейз с кровати.
– Минуточку, – сказала Кристин. – Сейчас он подойдет. – Она прикрыла трубку ладонью. – Это какой-то Стив Карелла. Он говорит, что он из восемьдесят седьмого отделения.
– Так оно и есть, – сказал Хейз, идя к телефону.
– Это значит, что тебе придется идти сегодня на работу?
– Не знаю.
– Но ты обещал провести день...
– Солнышко мое, я ведь еще даже не говорил с ним. – Хейз мягко взял трубку из ее рук. – Привет, Стив. – Он зевнул.
– Я вытащил тебя из постели?
– Да.
– Занят сегодня?
– Да.
– Нет желания сделать мне одолжение?
– Нет.
– Тысячу раз спасибо.
– Извини, Стив, но я обещал этот день девушке. Мы договаривались поехать на катере по реке Гарб.
– Ты что, не можешь это поломать? Мне нужна помощь.
– Если я это поломаю, леди проломит мне башку. – Кристин, слушавшая разговор, энергично закивала.
– Ну уж!.. Такой здоровый, сильный парень. Можешь взять девушку с собой.
– Куда взять?
– На свадьбу к моей сестре.
– Я не люблю свадеб, – сказал Хейз. – Они меня нервируют.
– Кто-то угрожал моему будущему зятю. Во всяком случае, это можно понять таким образом. Мне нужно в толпе несколько своих людей. На всякий случай. Что ты теперь скажешь?
– Ну... – начал Хейз. Кристин затрясла головой. – Нет, Стив, не могу. Извини.
– Слушай, Коттон, когда я последний раз просил тебя об одолжении?
– Ну... – начал Коттон, и Кристин снова затрясла головой. – Не могу, Стив.
– Будет бесплатная выпивка, – сказал Карелла.
– Нет.
– Ты что, не можешь уговорить свою девушку?
– Нет.
– Коттон, я прошу об одолжении.
– Постой секунду, – сказал Хейз и прикрыл ладонью трубку.
– Нет, – моментально сказала Кристин.
– Тебя приглашают в гости, – сказал Хейз. – На свадьбу. Что ты скажешь на это?
– Я хочу поехать на прогулку. Я не ездила на речные прогулки с восемнадцати лет.
– Мы поедем в следующее воскресенье, о'кей?
– В следующее воскресенье у тебя нет выходного.
– Хорошо, в первое же воскресенье, когда у меня будет выходной, о'кей?
– Нет.
– Кристин?
– Нет.
– Солнышко?
– А, к черту.
– Ну, хорошо?
– К черту, – снова сказала Кристин.
– Стив, – сказал Хейз в трубку, – мы придем.
– К черту, – сказала Кристин.
– Куда мы должны приехать?
– Вы можете приехать ко мне домой около двенадцати?
– Разумеется. Какой у тебя адрес?
– Дартмут, 837. Это в Риверхеде.
– Мы будем.
– Огромное спасибо, Коттон.
– Пришли венок на мои похороны, – сказал Хейз и повесил трубку.
Скрестив руки на груди, Кристин стояла возле телефона. Она вся дымилась от негодования. Хейз попытался обнять ее, но она быстро отстранилась.
– Не прикасайтесь ко мне, мистер Хейз.
– Солнышко...
– Хватит называть меня «солнышком».
– Кристин, солнышко, у него неприятности.
– Ты обещал мне, что мы поедем на эту прогулку. Я обо всем договорилась еще три недели назад. А теперь...
– Но тут такое дело, что я не мог уклониться. Слушай, ну так вышло: Карелла мой друг и ему нужна помощь.
– А я для тебя кто?
– Девушка, которую я люблю, – сказал Хейз и привлек ее к себе.
– Разумеется, – ответила Крисгин холодно.
– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. – Он поцеловал ее в кончик носа.
– Разумеется. Любишь, как же. Да я для тебя просто веселая вдова, которую ты...
– Ты очень милая вдовушка.
– ...подцепил в книжном магазине.
– В очень милом книжном магазине, – сказал Хейз и поцеловал ее в макушку. – У тебя такие приятные мягкие волосы.
– И не думай, что у меня так уж никого нет на свете, – сказала Кристин, по-прежнему прикрывая скрещенными руками грудь. – Да я могла бы найти сотню мужчин, которые бы охотно поехали со мной на эту прогулку.
– Я знаю, – сказал он и поцеловал ее в мочку уха.
– Ты паршивец, – сказала она. – Просто так уж получилось, что я люблю тебя.
– Я знаю. – Он поцеловал ее в шею.
– Перестань.
– Почему?
– Ты знаешь, почему.
– Так почему?
– Перестань, – сказала она, но голос ее стал мягче, а руки не такими напряженными. – Мы ведь идем к твоему приятелю, не так ли?
– Еще не скоро, в двенадцать.
Кристин помолчала.
– Я очень люблю тебя, – сказала она.
– И я люблю тебя.
– Да уж конечно. Держу пари, что ты...
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – он нашел губами ее рот, она обвила его шею руками. Он прижался к ней, взъерошивая и путая ее густые светлые волосы. Потом снова поцеловал ее, и она уткнулась лицом в его плечо. Он сказал: – Иди. Иди же ко мне.
– Но твой друг. У нас же нет времени...
– У нас еще есть время.
– Мы ведь должны...
– У нас еще есть время.
– Но разве мы не...
– Еще есть время, – сказал он ласково.
* * *
Берт Клинг читал воскресные комиксы, когда раздался звонок Кареллы.Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.
– Слушаю, – сказал он.
– Привет, Берт. Это Стив.
– Хо-хо, – тут же отозвался Берт.
– Занят?
– Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?
– Не будь таким деловым. Молодым это не идет.
– Я должен ехать в участок?
– Нет.
– В чем тогда дело?
– Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.
– Да? Почему же он не позвонит в полицию?
– Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?
– В котором часу?
– Можешь приехать к двенадцати?
– Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.
– О'кей.
– Где ты сейчас? – спросил Клинг.
– Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?
– Да. До встречи.
– Берт!
– Что?
– Захвати с собой пушку.
– О'кей, – Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком.
Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.
– Клер, – сказал он, – это Берт.
– Здравствуй, любовь.
– Я иду сегодня днем на свадьбу.
– Не на свою собственную, надеюсь.
– Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?
– Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.
– Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.
– Хорошо. Кино идет в драйв-ине[3]. Ты как, не против?
– Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.
– Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.
– А что за картина?
– Да старая, – сказала Клер, – но я думаю, что тебе понравится.
– Как называется?
– "Сеть", – ответила она.
* * *
Пакет из Бюро криминалистического учета принесли в следственное отделение в 10.37. Мейер Мейер по правде не ожидал его увидеть. Шансов на то, что за этим Марти Как-бы-его-там-ни-звали числилась судимость, было с самого начала очень и очень мало. Если же к этому добавить вероятность судимости именно в их городе, то надежды совсем почти не оставалось. Однако судимость за ним числилась, и судимость эта в обширной картотеке бюро была зафиксирована. Сейчас фотокопия его «Дела» лежала у Мейера на столе и он неспешно перелистывал страницы.Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А «Дело» его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.
По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.
Мейер Мейер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.
Но он, однако, знал, что «неврастения» – это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: «психическая контузия». Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Мейер же определил это для себя как «сдвиг по фазе» и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.
Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958-го.
В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4-Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.
Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя «дезертиром», «симулянтом» и «еще одним сукиным сыном», который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.
Он не убил ошалевшего от удивления белобилетника, но сумел-таки его здорово исполосовать. Возможно, это классифицировали бы как нанесение телесных повреждений второй степени, не скажи Соколин пяти слов, громко и отчетливо, в присутствии полдюжины свидетелей, околачивавшихся у стойки.
Эти слова были: «Я убью тебя, сукина сына».
От этого пьяная драка стала рассматриваться как покушение на жизнь, за которое полагалось уже не пять, а, согласно 240-й статье Уголовного кодекса, все десять лет тюремного заключения.
Впрочем, Соколин отделался довольно легко. Суд учел, что он ветеран войны и что это первая судимость. Но тем не менее это было покушение на жизнь, и судья не мог просто так отпустить его, взяв с него штраф и отечески погрозив пальцем. Его признали виновным и приговорили к двум годам заключения в тюрьме Каслвью на севере штата. В тюрьме он вел себя идеально и через год подал прошение об освобождении условно. Его освободили, как только комиссия получила от фирмы заявку, гарантирующую ему предоставление места. Он вышел из Каслвью два месяца назад – третьего апреля.
Мейер Мейер подтянул к себе телефон и набрал домашний номер Кареллы.
Карелла ответил с третьего звонка.
– Я получил тут кое-что на Соколина, – сказал Мейер. – Патрульный за запиской не приезжал?
– Был полчаса назад, – сказал Карелла.
– Ну сюда он еще не добрался. Так, значит, ты уходишь около двенадцати?
– Вообще-то, около часа.
– Как я смогу с тобой связаться, если у лаборатории будут какие-нибудь результаты?
– Свадьба в три в церкви Святого Сердца – на пересечении Гейдж и Эш в Риверхеде. Гости приглашены на пять в дом к моей матери. Все будет происходить на открытом воздухе.
– Какой там адрес?
– Чарлз-авеню, 831, – О'кей. Так тебе нужна информация о Соколине?
– Давай выкладывай.
Мейер доложил ему. Когда он кончил говорить, Карелла сказал:
– Гм, значит, теперь он на свободе. Уехал в Калифорнию, имея гарантированную заявку с предложением работы.
– Нет, Стив. Я этого не говорил.
– Тогда где же он?
– Здесь, в городе. Заявка на него подана из нашего города.
Глава 3
В то погожее воскресенье в половине второго Антонио Карелла был уже готов застрелить жену, придушить сына, отречься от дочери и отменить всю свадьбу к чертовой матери.
Прежде всего, свадьбу оплачивал он. Это был первый и, благодарение Богу, последний раз, когда Тони выдавал замуж дочь. Когда женился Стив, за торжество платили родители невесты. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз раскошеливаться приходилось Тони и он с раздражением обнаруживал, что свадьба обойдется ему, по самым скромным подсчетам, в половину того, что он зарабатывал за целый год в своей пекарне.
Самые большие грабители работали в фирме «Свадьбы и торжества» (Антонио даже всерьез подумывал, не попросить ли Стива арестовать мошенников). В то утре они прибыли по указанному адресу на Чарлз-авеню в девять часов (это после того, как Тони провел всю ночь, не ложась спать, в пекарне, наблюдая за выпечкой утреннего хлеба) и устроили на его дворе и в саду форменный разгром. Дом Антонио Кареллы в Риверхеде был небольшой, зато участок, на котором он стоял, пожалуй, превосходил все остальные в округе, вытянувшись почти до параллельной улицы. Тони очень гордился своим участком. Его беседка, увитая виноградом, не уступала по красоте любой другой в его родном городе Марсале, в Сицилии. На участке росли даже фиговые деревья, за которыми он любовно ухаживал, подравнивая их кроны летом и укрывая зимой брезентом от холода. А теперь эти мошенники, эти brigandi[4] вытаптывали его газон со своими столами, нелепыми флажками и идиотскими навесами...
– Луиза! – завопил он, обращаясь к жене. – Почему, во имя всего святого, мы не сняли зал? Почему, во имя всего святого, мы должны справлять свадьбу на улице? Меня устраивал зал, тебя устраивал и сына моего устраивал, а Анджеле понадобилась свадьба на открытом воздухе! Чтобы эти мошенники изрыли мне весь газон и загубили мой виноград и мои фиги! Pazzo! E propio pazzo![5]
– Заткнись, – сказала Луиза Карелла ласково. – Ты поднимешь на ноги весь дом.
– Весь дом я без того на ногах, – сказал он. – Весь дом – это ты, я и Анджела, а она сегодня выходит замуж и поэтому все равно не спит!
– Тебя услышат рабочие, – сказала Луиза.
– За те деньги, что я им плачу, они просто обязаны это слышать, ответил Тони.
Продолжая ворчать, он слез с кровати и пошел вниз посмотреть, как устанавливают столы и сооружают беседки для жениха и невесты, помост для оркестра и танцплощадку. В конторе, как он убедился, работали люди с воображением. Они не только возводили на его дворе нечто вроде декораций к голливудскому фильму «Отец невесты» («В главной роли со мной, Антонио Кареллой», – подумал он раздраженно), но еще собирались уложить трехметровую русалку, высеченную из льда, в набитую льдом ванну, в которой будут охлаждаться бутылки с шампанским для всех, кому захочется выпить. Тони молил Бога, чтобы солнце не слишком припекало. Он уже представлял себе, как эта полурыба растает в ванной и шампанское превратится в тепловатое ситро.
В час приехали его сын с невесткой. Нужно сказать, что Стив был таким сыном, на которого Тони никогда не мог пожаловаться. Еще до того как его забрали в армию, он работал ночами в пекарне, хотя днем учился в школе.
Стив был таким сыном, которому можно было доверять. Он был сыном, на которого отец мог положиться. Но тут – San Giacinto di California![6] – даже Стив против него. Именно сегодня, когда эти грабители из «Свадеб и торжеств» перепахали ему весь газон, когда Анджела носится по дому, как курица senza capo[7], когда мир Антонио Кареллы медленно рушится вокруг него, его собственный сын Стив привез в дом троих незваных гостей! Не то чтобы Тонн переживал из-за дополнительных расходов. Нет, это не имело для него никакого значения. Ну что ж, он еще поработает в своей пекарне четыре месяца и заработает эти деньги. Но теперь надо было как-то объясняться с этими придурками из фирмы по поводу того, что на свадьбе будет еще три лишних человека и что их надо рассадить за разными столами. Стив настаивал на этом. Нет, он не хочет сидеть со своими друзьями. Он хочет одного сюда, другого туда, а сам сядет там! Pazzo! Собственный сын – такой же сумасшедший, как все остальные.
Прежде всего, свадьбу оплачивал он. Это был первый и, благодарение Богу, последний раз, когда Тони выдавал замуж дочь. Когда женился Стив, за торжество платили родители невесты. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз раскошеливаться приходилось Тони и он с раздражением обнаруживал, что свадьба обойдется ему, по самым скромным подсчетам, в половину того, что он зарабатывал за целый год в своей пекарне.
Самые большие грабители работали в фирме «Свадьбы и торжества» (Антонио даже всерьез подумывал, не попросить ли Стива арестовать мошенников). В то утре они прибыли по указанному адресу на Чарлз-авеню в девять часов (это после того, как Тони провел всю ночь, не ложась спать, в пекарне, наблюдая за выпечкой утреннего хлеба) и устроили на его дворе и в саду форменный разгром. Дом Антонио Кареллы в Риверхеде был небольшой, зато участок, на котором он стоял, пожалуй, превосходил все остальные в округе, вытянувшись почти до параллельной улицы. Тони очень гордился своим участком. Его беседка, увитая виноградом, не уступала по красоте любой другой в его родном городе Марсале, в Сицилии. На участке росли даже фиговые деревья, за которыми он любовно ухаживал, подравнивая их кроны летом и укрывая зимой брезентом от холода. А теперь эти мошенники, эти brigandi[4] вытаптывали его газон со своими столами, нелепыми флажками и идиотскими навесами...
– Луиза! – завопил он, обращаясь к жене. – Почему, во имя всего святого, мы не сняли зал? Почему, во имя всего святого, мы должны справлять свадьбу на улице? Меня устраивал зал, тебя устраивал и сына моего устраивал, а Анджеле понадобилась свадьба на открытом воздухе! Чтобы эти мошенники изрыли мне весь газон и загубили мой виноград и мои фиги! Pazzo! E propio pazzo![5]
– Заткнись, – сказала Луиза Карелла ласково. – Ты поднимешь на ноги весь дом.
– Весь дом я без того на ногах, – сказал он. – Весь дом – это ты, я и Анджела, а она сегодня выходит замуж и поэтому все равно не спит!
– Тебя услышат рабочие, – сказала Луиза.
– За те деньги, что я им плачу, они просто обязаны это слышать, ответил Тони.
Продолжая ворчать, он слез с кровати и пошел вниз посмотреть, как устанавливают столы и сооружают беседки для жениха и невесты, помост для оркестра и танцплощадку. В конторе, как он убедился, работали люди с воображением. Они не только возводили на его дворе нечто вроде декораций к голливудскому фильму «Отец невесты» («В главной роли со мной, Антонио Кареллой», – подумал он раздраженно), но еще собирались уложить трехметровую русалку, высеченную из льда, в набитую льдом ванну, в которой будут охлаждаться бутылки с шампанским для всех, кому захочется выпить. Тони молил Бога, чтобы солнце не слишком припекало. Он уже представлял себе, как эта полурыба растает в ванной и шампанское превратится в тепловатое ситро.
В час приехали его сын с невесткой. Нужно сказать, что Стив был таким сыном, на которого Тони никогда не мог пожаловаться. Еще до того как его забрали в армию, он работал ночами в пекарне, хотя днем учился в школе.
Стив был таким сыном, которому можно было доверять. Он был сыном, на которого отец мог положиться. Но тут – San Giacinto di California![6] – даже Стив против него. Именно сегодня, когда эти грабители из «Свадеб и торжеств» перепахали ему весь газон, когда Анджела носится по дому, как курица senza capo[7], когда мир Антонио Кареллы медленно рушится вокруг него, его собственный сын Стив привез в дом троих незваных гостей! Не то чтобы Тонн переживал из-за дополнительных расходов. Нет, это не имело для него никакого значения. Ну что ж, он еще поработает в своей пекарне четыре месяца и заработает эти деньги. Но теперь надо было как-то объясняться с этими придурками из фирмы по поводу того, что на свадьбе будет еще три лишних человека и что их надо рассадить за разными столами. Стив настаивал на этом. Нет, он не хочет сидеть со своими друзьями. Он хочет одного сюда, другого туда, а сам сядет там! Pazzo! Собственный сын – такой же сумасшедший, как все остальные.