МакБейн Эд. Ружье

   – Лично я не видел, как мои родители этим занимаются, – сказал Клинг.
   – Ты просто подсознательно вытеснил эти воспоминания.
   – Да нет же, я просто никогда не видел.
   – Чего?
   – Того!
   – Видишь, ты даже не можешь выговорить вслух это слово, – сказала Синди, хихикая. – Заметь, как удачно ты вытеснил это в подсознание.
   – Знаешь, чего я не люблю в психологах? – начал Клинг.
   – Чего? – посмеиваясь спросила Синди.
   – Они все время что-то интерпретируют.
   – Тем же занимаешься и ты – каждый день, только у вас это называется расследованием, – сказала Синди. Она перестала смеяться и выглядела теперь очень серьезной, даже усталой. – Разве ты не видишь, к чему это приводит? Детектив наблюдает насилие, которое он не может ни понять, ни взять под контроль. Поначалу оно пугает и сбивает его с толку, но постепенно все проясняется. Это будет замечательная диссертация. А ты что хочешь, то и думай!
   – Не сомневаюсь, что диссертация будет классной, – сказал Клинг. – Давай проработаем сцену соития.
   Он глядел на нее снизу вверх, а она на него сверху вниз, их взгляды встретились, и некоторое время они молчали. Он смотрел и думал, до чего же любит ее. Васильковые глаза, бледное осунувшееся лицо, чуть приоткрытые губы. Она глубоко вздохнула, и рука со стаканом бессильно опустилась вниз. Он понял, что она ему ответит. Она согласится, хотя ей совершенно не хочется. У нее плохое настроение, и она думает, что выглядит непривлекательно. Больше всего ей хотелось бы посидеть, глядя на небо и попивая виски, а потом немного вздремнуть. Сейчас ей было совсем не до любви. Но если он хочет, она согласна.
   Он прочитал это по ее глазам и губам и почувствовал себя насильником.
   – Может, и в самом деле не стоит, – сказал он. – А то это будет напоминать некрофилию.
   Синди улыбнулась ему в ответ вялой улыбкой. Клинг осторожно взял стакан из ее бессильно висевшей руки и пошел наполнить его.
   Он был сильно разочарован.

Глава 6

   В среду утром, после одиннадцати, в следственный отдел позвонила Анна Гилрой и попросила позвать Клинга.
   – Привет, – сказала она. – Надеюсь, не разбудила?
   – Нет, – ответил он. – Я уже давно на дежурстве.
   – Не забыли меня? – спросила она.
   – Конечно, нет.
   – Я кое-что вспомнила. Вы же сказали, чтобы я обязательно звонила, если что-нибудь вспомню.
   – Вообще-то это была ваша идея.
   – Моя так моя. У вас хорошая память.
   – Итак? – Клинг выжидающе замолчал.
   – Вам не интересно знать, что именно я вспомнила?
   – Это связано с делом Лейденов?
   – Конечно. Неужели вы думаете, я буду отрывать вас от дел пустой болтовней?
   – Разумеется, нет.
   – Разумеется, – повторила Анна, и Клинг понял, что она улыбнулась. Самое удивительное, что он тоже улыбнулся.
   – Что же вы вспомнили? – спросил Клинг.
   – В прошлую пятницу Розе Лейден звонила я.
   – Виноват, что-то я не улавливаю...
   – Очень жаль, что не улавливаете, – сказала она, и наступило молчание. – Алло! – крикнула она в трубку.
   – Я слушаю.
   – Прекрасно. Помните, в телеграмме мистера Лейдена была просьба позвонить его жене? Насчет чековой книжки?
   – Да.
   – Так вот, ей позвонила я.
   – Понимаю.
   – Вам не интересно, о чем мы говорили?
   – Конечно, интересно.
   – Но сейчас я не могу говорить, – сказала Анна.
   Клинг чуть было не спросил: «Так зачем тогда было звонить?» Но вместо этого произнес:
   – Когда вы сможете говорить?
   – Готова встретиться через полчаса. И обсудить это за хорошим долгим ленчем.
   – Долгого у меня не получится.
   – Тогда за коротким. У меня покладистый характер.
   – И несмотря на это, мисс Гилрой...
   – Зовите меня Анной.
   – И все же, боюсь, за ленчем нам встретиться не удастся. Я мог бы подъехать к вам в фирму позже и поговорить...
   – Мы можем что-нибудь выпить в баре часов в пять, – предложила она.
   Клинг промолчал.
   – Понимаю, – сказала Анна. – Вам не положено пить при исполнении служебных обязанностей.
   – Дежурство у меня заканчивается в четыре сорок пять, – сообщил Клинг и удивился собственным словам. С чего это он перед ней отчитывается?
   – Значит, бар «Раундли» на Джефферсон-авеню в пять.
   – Лучше четверть шестого. Я поеду прямо с работы.
   – И не забудьте захватить пистолет, – сказала Анна и повесила трубку.
   – Кто это? – спросил Карелла. – Синди?
   – Нет, – ответил Клинг и, победив в себе желание солгать, признался: – Девица Гилрой.
   – Что ей нужно?
   – Оказывается, это она говорила в пятницу по телефону с Розой Лейден!
   – Есть какая-то информация?
   – Не знаю. Она еще не сказала, о чем был разговор.
   – Почему?
   – Не могла говорить.
   – Зачем тогда звонила?
   – Чтобы дать мне знать.
   – О чем? Она же ничего не сказала!
   – Мы увидимся позже. Она готова дать информацию.
   – Не сомневаюсь, – усмехнулся Карелла. – И не только информацию. – Он выдвинул ящик стола, взял кобуру с револьвером калибра 0,38, лежавшую рядом с коробкой патронов, и прикрепил ее к поясу. – Если тебя интересует, – сказал он, – я только что связывался с отделом регистрации личного оружия. Человек по имени Уолтер Дамаск не регистрировал пистолет «Айвер Джонсон» калибра ноль двадцать два.
   – Интересно! – воскликнул Клинг.
   – Пошли, – сказал Карелла. – Навестим кое-кого из соседей Лейдена.
   Клинг застегнул кобуру на плече. Вспоминая последние слова Анны и то, что сказала ему Синди насчет психологов и символов, он вдруг слегка испугался и занервничал, но потом немного воодушевился. С опаской взглянув на Кареллу, словно тот мог прочитать его мысли, Клинг последовал за ним.

* * *

   Миссис Кармен Лейбовиц, вдове импозантного вида и с приятными манерами, было лет пятьдесят пять. Она жила напротив Лейденов, и ее, конечно, шокировало случившееся.
   По ее словам, жильцы направили петицию с требованием обеспечить их безопасность. «Кошмар, что творится в районе, – жаловалась миссис Лейбовиц, – людей грабят и убивают не только в лифтах, но и в собственных постелях. Тихий ужас!» Она живет в этом доме уже тридцать четыре года, приехала сюда юной девушкой, воспитала детей и не уехала даже после смерти мужа три года назад. Но такого на ее памяти еще не бывало. Эти животные буквально подстерегают людей, чтобы отправить их на тот свет, просто страшно выйти за порог.
   – Я одинокая женщина, – сказала она. – Это очень трудно. Я имею в виду, трудно жить одной!
   Она говорила громким, визгливым голосом. Потертый пуфик в стиле Людовика XVI, на котором она расположилась, стоял у обшитой деревом стены, увешанной картинами. На миссис Лейбовиц был костюм фирмы «Шанель» и туфли фирмы «Анри Бандель», волосы тщательно уложены, лицо носило все следы безупречного ухода. Она сообщила сыщикам, что они застали ее случайно: она собиралась ехать в центр по магазинам. Карелла пообещал не задерживать ее долго и отказался от кофе и пирога с изюмом. Из кухни доносились грохот посуды и звяканье серебра.
   – Кто там? – спросил Карелла, показав на кухню.
   – Моя девушка, – пристально посмотрев на него, ответила миссис Лейбовиц.
   – Дочь?
   – Служанка, – сказала она, не отводя изучающего взгляда.
   – Приходящая? – спросил Клинг.
   – Да, – ответила миссис Лейбовиц. Подвергнув и его лицо столь же тщательному исследованию, она не отрывала от него взгляда, словно надеясь услышать что-то еще. Когда стало ясно, что Клинг не собирается больше ничего говорить, миссис Лейбовиц повернулась к Карелле, сохраняя на лице все то же сосредоточенно-вопрошающее выражение.
   – Во сколько она приходит? – спросил Карелла.
   – В девять. Кроме четвергов и суббот.
   – А когда уходит?
   – После обеда. Вымоет посуду и уходит.
   Карелла повернулся к Клингу и сказал:
   – Значит, в день убийства ее не было. А впрочем, она все равно приходит гораздо позже.
   Он снова посмотрел на миссис Лейбовиц. Та по-прежнему не отрывала от него внимательного взгляда. Было что-то удивительно знакомое в ее манере разглядывать собеседника. Карелла обеспокоенно размышлял, откуда это неуловимо-туманное ощущение уже виденного когда-то, уверенность, что эта самая женщина прежде смотрела на него именно так и не один раз. И в то же время он был уверен, что до сегодняшнего дня никогда не встречал ее. Нахмурившись, он спросил:
   – В день, когда случились убийства, вы были дома?
   – Да, дома.
   – Вы ничего не слышали в квартире напротив?
   – Я сплю очень крепко.
   – Там стреляли из ружья, – сказал Клинг, и она повернулась с улыбкой в его сторону. – Четыре раза. Это очень громко.
   – Говорите, были выстрелы? – переспросила она.
   – Были, – подтвердил Клинг и нахмурился. – Выстрелы из ружья.
   – Я спала, – сказала миссис Лейбовиц. – В газетах писали, что это случилось в середине ночи. Я спала.
   – Выстрелы вполне могли разбудить вас, – предположил Карелла.
   Она обернулась к нему, но промолчала.
   – А вы их проспали, – сказал он.
   – А я проспала, – согласилась она, продолжая изучать его лицо.
   – По нашим расчетам, убийства произошли между половиной четвертого и половиной пятого, – сказал Карелла. – Вы ничего не припоминаете?
   – Я спала, – повторила миссис Лейбовиц, не отрывая от него глаз.
   – И ничего не слышали?
   – Я сплю очень крепко.
   Она снова застыла в ожидании, не спуская глаз с Кареллы. И только тогда он понял, чего она ждет и почему ее лицо кажется ему таким знакомым. Он быстро встал, повернулся к ней спиной и, отойдя от пуфика, спросил негромко: «У вас плохо со слухом, миссис Лейбовиц, да?» И резко повернулся к ней. Она по-прежнему улыбалась в ожидании, когда он заговорит.
   Его жена Тедди была глухонемой.
   Они были женаты уже давно, и он прекрасно знал этот взгляд, эту сосредоточенность в глазах, когда она «слушала» его, читая по губам или по жестам. То же самое выражение было у миссис Лейбовиц. Все внимание она сосредоточила на губах Кареллы.
   – Миссис Лейбовиц, – сказал он мягко, – кто еще живет на этом этаже?
   – Здесь всего три квартиры.
   – Кто живет в третьей? – спросил Клинг.
   Она быстро обернулась на его голос, но не ответила. Клинг взглянул на Кареллу.
   – В третьей квартире, миссис Лейбовиц, – мягко повторил Карелла. – Кто там живет?
   – Семейство Пимм. Миссис и мистер Джордж Пимм. Их сейчас нет дома.
   – Где они?
   – В Пуэрто-Рико.
   – В отпуске?
   – Да, в отпуске.
   Она действительно держится молодцом, подумал Карелла. Читает по губам как ас. Даже Тедди время от времени пропускает слово-другое. А Кармен Лейбовиц пронзает тебя голубыми глазами, впивается взглядом в губы и отводит его, только когда поймет смысл сказанного. Но стоит ей отвернуться, и она перестает улавливать смысл, слышит только невнятный шум, заставляющий ее поворачивать голову к говорящему. Она выработала очаровательную улыбку, ее лицо всегда выражает сочувствие и внимание, и она отменно вводит всех в заблуждение. Ей следовало бы носить слуховой аппарат, но он выглядел бы нелепым на такой элегантной, холеной женщине. Вот бы ей познакомиться с моей Тедди, пообщаться с моей замечательной женой, которая не только глуха, но и нема.
   – Когда они уехали? – спросил он, стараясь глядеть прямо в лицо собеседнице и отчетливо выговаривая каждый звук.
   – В прошлое воскресенье.
   – Значит, до того, как случились убийства?
   – Да.
   – Вы случайно не знаете, когда они собирались вернуться?
   – Кажется, Джордж говорил, что недели через две. Но точно не знаю.
   – Если через две недели, то это значит... – начал Карелла, по забывчивости обернувшись к Клингу. Однако вовремя спохватился и вновь повернулся к миссис Лейбовиц, которая сидела все с той же напряженной улыбкой на лице.
   – Значит, в следующее воскресенье? – спросил он ее.
   – Да, – ответила она. Судя по всему, она уже поняла, что он разгадал ее секрет, но продолжала вести себя точно так же. Надежда, что собеседник позволит ей продолжить игру, взяла верх.
   – Значит, Пиммы в отъезде, – подытожил Карелла, – а вы были единственной соседкой Лейденов, но крепко спали, так?
   – Именно так.
   – В таком случае у меня больше нет вопросов, – сказал Карелла. – Большое вам спасибо.
   – Вам спасибо, – отозвалась хозяйка и пошла проводить гостей до двери.
   В этот день Клинг и Карелла переговорили со всеми, кто был в ту ночь дома, пытаясь найти хотя бы одного человека, который, проснувшись от выстрелов, подошел бы к окну, выглянул на улицу, увидел машину – например желтый «бьюик», – взглянул на номер и запомнил его.
   Семь человек признались, что слышали выстрелы. Двое сказали, что приняли их за громкие выхлопы, которыми горожане, похоже, готовы объяснить любой внезапный громкий звук. Человек с четвертого этажа сказал, что, услышав первые выстрелы, встал с постели.
   – Два выстрела? – спросил Карелла.
   – Да, два, и очень громкие. Я вылез из постели и услышал, как кто-то кричит...
   – Мужчина или женщина?
   – Трудно сказать, просто громкий крик, а потом еще два выстрела.
   – Что вы сделали? – спросил Карелла.
   – Снова лег спать, – ответил человек. Женщина с девятого этажа тоже слышала выстрелы, но испугалась и не вставала с постели минут пять и только потом подошла к окну. Она видела, как от дома отъехала машина.
   – Какая машина?
   – Не знаю, я в марках не разбираюсь.
   – А цвет?
   – Темный.
   – Не желтый?
   – Нет, только не желтый.
   – Номер не заметили?
   – К сожалению, нет.
   Остальные трое опрошенных заявили, что они сразу распознали выстрелы, но решили, что стреляют на улице. Никто из них не подумал ни подойти к окну, ни позвонить в полицию. На нет и суда нет.
   Карелла поблагодарил их и стал спускаться вниз вместе с Клингом.
   – Что ты на это скажешь? – спросил он напарника.
   – Машина могла принадлежать кому угодно. Влюбленной парочке, кому-то, кто поехал на работу. Мало ли кому.
   – Уолтеру Дамаску, например.
   – Его подруга ездит на желтом «бьюике».
   – А на чем ездит он сам?
   – Скорее всего, ни на чем. Иначе зачем ей его возить?
   – Этого же не может быть, верно?
   – Чего не может быть? – сказал Клинг.
   – Чтобы человек вот так взял и исчез. Как сквозь землю провалился. Мы знаем, как его зовут, где он живет, у нас есть его отпечатки пальцев, есть словесный портрет. Нет только его самого.
   – Может, он отыщется? – предположил Клинг.
   – Когда? – спросил Карелла.

* * *

   Бар «Раундли» находится на Джефферсон-авеню, в трех кварталах от нового музея. В пять пятнадцать, когда Клинг прибыл туда на свидание с Анной Гилрой, бар был заполнен уверенными в себе бизнесменами, юными секретаршами и манекенщицами. Посетители вели себя так, словно оказались на званом приеме с коктейлями. Все они находились в постоянном движении – выпивали, болтали друг с другом, курсировали между стойкой бара и столиками, разбросанными по слабо освещенному залу.
   В дальнем углу за столиком сидела Анна Гилрой. Она была в открытом платье очень крупной вязки, надетом на нейлоновый чехол телесного цвета. Клинг, по крайней мере, надеялся, что не на голое тело. В столь шикарном месте он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что его синий костюм нелеп, галстук неправильно завязан и сбился на сторону, а кобура на плече заставляет пиджак неестественно топорщиться. Короче, он чувствовал себя деревенщиной, случайно затесавшимся в приличное общество. А еще его мучило чувство вины.
   Увидев его, Анна помахала рукой. Он пробрался к ней через весело гудящую толпу, сел и быстро оглянулся, словно боясь, что где-то за колонной прячется Синди с топором в руке.
   – Вы пришли точно, – сказала Анна. – Люблю пунктуальных мужчин.
   – Вы уже что-то заказали? – осведомился он.
   – Нет, я ждала вас.
   – Что будете пить?
   – От мартини я делаюсь раскованной, – сказала она. – Выпью-ка я мартини.
   Клинг подозвал официанта и заказал мартини для Анны, а себе виски с содовой.
   – Вам нравится мое платье? – спросила Анна. – Вы, наверно, подумали, что я без всего.
   – В каком смысле?
   – Ну, под платьем.
   – У меня были подозрения.
   – Они безосновательны.
   – Приму к сведению.
   – Что-то не так? – спросила она. – Вы все время оглядываетесь.
   – Привычка. Смотрю по сторонам. Вдруг кого-то запримечу. Разыскиваемых преступников, я имею в виду. Профессиональная привычка.
   – Господи, вы так нервничаете. Надеюсь, не из-за моего платья?
   – Нет, платье очень красивое.
   – Жаль, у меня не хватило духу надеть его на голое тело, – сказала Анна и засмеялась.
   – Тогда вас бы арестовали, – сказал Клинг. – Статья тысяча сто сороковая.
   – Это что еще такое?
   – Лицо, которое сознательно и непристойно обнажает свое тело или его интимные части в общественных местах или в местах, где присутствуют другие лица, или заставляет другое лицо выставляться напоказ подобным образом, совершает противоправные действия, – процитировал Клинг.
   – О Господи! – воскликнула Анна.
   – Вот так, – сказал Клинг и страшно смутился.
   – Интимные части – это прелесть!
   – Так мы говорим. Так принято у полицейских.
   – Мне это нравится.
   – А вот наша выпивка, – обрадованно сменил тему Клинг.
   – Смешать вам, сэр? – осведомился официант.
   – Да, добавьте немного содовой. – Клинг улыбнулся Анне и чуть было не опрокинул ее бокал с мартини. Официант подлил в виски содовой и удалился.
   – Ваше здоровье, – сказал Клинг.
   – Ваше здоровье, – отозвалась Анна. – У вас есть подруга?
   Клинг, прихлебывавший виски, едва не поперхнулся.
   – Кто, кто? – переспросил он громко.
   – Подруга.
   – Да, есть, – мрачно кивнул он.
   – Поэтому вы и волнуетесь?
   – Я не волнуюсь.
   – И не надо. У нас же деловая встреча.
   – Вот именно. Я совершенно спокоен, – сказал Клинг.
   – А как выглядит ваша подруга? – спросила Анна.
   – Лучше давайте поговорим о вашем звонке Розе Лейден.
   – Вы помолвлены?
   – Официально – нет.
   – Что это значит?
   – То, что мы в принципе собираемся пожениться, но пока...
   – В принципе?
   – Нет, это дело решенное, просто мы не говорили о конкретной дате, вот и все. Синди еще учится.
   – Ее зовут Синди?
   – Да, а полностью Синтия.
   – Значит, она еще учится. Сколько же ей лет?
   – Двадцать три. В июне она должна получить степень магистра.
   – А-а...
   – А осенью собирается начать докторскую диссертацию.
   – Она, наверно, очень умная.
   – Что правда, то правда.
   – А я еле-еле кончила среднюю школу, – призналась Анна. – И все-таки – она хорошенькая?
   – Да, – сказал Клинг и сделал глоток. – Вообще-то детективом работаю я, но расследование почему-то проводите вы.
   – Я очень любопытна, – объяснила Анна, улыбаясь. – Теперь вы спрашивайте меня.
   – Когда вы позвонили миссис Лейден в пятницу?
   – А я-то думала, что вас интересую я.
   – Вы не понимаете, что мое дело...
   – Мне двадцать три, – сказала Анна. – Я родилась и выросла в этом городе. Мой отец работает в Управлении городского транспорта, мать – домохозяйка. Мы ирландцы. – Она отпила немного мартини. – Сразу после школы я поступила работать в АТМ и работаю там по сей день. Я за то, чтобы люди занимались любовью, а не войной. И еще, по-моему, вы самый красивый человек, которого я когда-либо встречала.
   – Спасибо, – пробормотал Клинг и поспешно поднес к губам стакан.
   – Вас это смущает?
   – Нет.
   – Радует?
   – Не знаю.
   – Я за откровенность и честность, – сообщила Анна.
   – Вижу.
   – Вы бы хотели со мной переспать?
   Клинг ответил не сразу. Первое, что пришло ему в голову, было: «Да!» – а потом в мозгу у него замельтешили фразы вроде: «Ну конечно, черт возьми, я хочу с вами переспать», а также «Где?», «У меня или у вас?» и так далее. Поэтому он подождал, пока улягутся страсти, и сказал:
   – Надо подумать. А пока давайте поговорим о Розе Лейден.
   – Запросто, – согласилась Анна. – Что вас интересует?
   – Когда вы ей звонили?
   – В пятницу, в самом конце дня.
   – А точнее?
   – Примерно без десяти пять.
   – Вы хорошо помните разговор?
   – Да, я сказала: «Могу ли я поговорить с миссис Лейден?» Она ответила: «Миссис Лейден слушает». Я передала ей все, что было в телеграмме, – насчет книжки. Она сказала, что уже знает, но все равно спасибо.
   – О чем она уже знала?
   – О чековой книжке.
   – Откуда ей стало известно?
   – Она сказала, что муж звонил из Калифорнии еще утром, сообщил, что проведет выходные в Сан-Франциско, что в понедельник отправится в Портленд, и попросил ее переслать новую чековую книжку в отель «Логан» в Портленде.
   – Во сколько он ей звонил?
   – Она не сказала.
   – Но, если он уже звонил ей, зачем ему было посылать телеграмму в фирму?
   – Не знаю. Наверно, для страховки.
   – Интересно, звонил он ей потом, говорил, что изменил планы и летит домой?
   – Она не говорила о втором звонке.
   – Вы звонили ей около пяти?
   – Да, в самом конце дня.
   – Он всегда был такой дотошный?
   – В каком смысле?
   – Всегда ли он звонил, а потом посылал телеграмму с той же просьбой?
   – Он мог сначала послать телеграмму, а потом позвонить.
   – Все равно.
   – А почему бы не позвонить и не послать телеграмму? Все равно компания оплатит. Вы об этом не подумали?
   – Нет.
   – Подумайте. Очень вас прошу.
   – Почему?
   – Потому что вы неотразимы.
   – Будет вам!
   – Вы уж мне поверьте. Меня удивить непросто, но кажется, я в вас влюбилась!
   – Это невозможно!
   – Вы так думаете?
   – Конечно. Разве можно влюбиться в человека, толком его не зная? Так бывает в кино.
   – Я знаю про вас все, что надо, – отрезала Анна. – Давайте выпьем еще по одной.
   – Хорошо, – сказал Клинг и сделал знак официанту. – Еще по одной, – распорядился он, когда тот подошел к их столику.
   Анна смотрела на него широко раскрытыми глазами. И вдруг его осенило: да она же и впрямь влюбилась! Придя к такому выводу, вслух он сказал:
   – Как вы верно заметили, у нас деловая встреча, и значит...
   – Это не просто деловая встреча, – возразила Анна, – и вы прекрасно это понимаете. Вы знали это уже в тот момент, когда согласились прийти. Я хочу спать с вами. Поехали ко мне!
   – Погодите, – сказал Клинг, оттягивая время. Про себя он думал: «Ты что, совсем рехнулся? Говори „да“, плати по счету и тащи ее туда, куда она скажет, пока не передумала». – Вы меня совсем не знаете, – наконец вымолвил он. – Мы даже толком не поговорили.
   – О чем тут говорить? Вы красивы и храбры, потому что в вашей работе требуется храбрость. И еще вы романтик, иначе с чего бы вам бороться с преступностью. Кроме того, вы умны, и мне нравится, как вы смутились, когда я заговорила про постель. Больше мне о вас знать ничего не надо. Например, есть ли у вас родинка на бедре или что-то в этом роде.
   – Родинки нет, – улыбнулся Клинг.
   – Ну так что?
   – Я... Я сейчас не могу.
   – Почему? – Анна придвинулась к нему ближе и накрыла его руку своей ладошкой. – Берт, – прошептала она. – Я люблю тебя, я хочу тебя...
   – Послушайте, – сказал он. – Мне надо немножко подумать... В конце концов...
   – Ты меня не хочешь?
   – Отчего же?
   – Уже хорошо, – улыбнулась она. – Один – ноль в мою пользу. Что же тебе мешает?
   – Я помолвлен. Я уже говорил.
   – И что с того?
   – Вы, наверно, не хотите, чтобы я...
   – Хочу! Страстно!
   – Не могу. Сейчас не могу. А может, и вообще...
   – Мой телефон: Вашингтон 6-3841. Когда уйдете от своей подруги, позвоните мне.
   – Я сегодня к ней не иду.
   – Отчего так? – удивилась Анна.
   – По средам вечером у нее занятия.
   – Тогда тем более поедем. Платите по счету!
   – Заплачу, конечно, – согласился Клинг, – но это не меняет дела.
   – Мы едем ко мне, – сказала Анна. – Мы будем любить друг друга шесть раз, потом я приготовлю обед, и снова шесть серий любви. Когда вам завтра на работу?
   – Нет, – отрезал Клинг.
   – Как знаете. Запишите хотя бы мой телефон.
   – Я и так его помню.
   – Великий сыщик! Повторите номер.
   – Вашингтон 6-3841.
   – Вы мне позвоните еще сегодня, – сказала она. – Когда представите себе, как я лежу в постели одна и умираю от любви.
   – Не уверен.
   – Пусть не сегодня, – уступила она. – Но в скором времени.
   – Не могу обещать.
   – Неважно, – сказала она. – Если не позвоните вы, то я сама вам позвоню. Берт, у меня нет предрассудков. Я хочу вас, и я получу вас. Считайте это предупреждением.
   – Вы меня пугаете, – сказал он совершенно искренне.
   – Это хорошо. Может, я вас к тому же немного возбуждаю?
   – Да, – признался он. – Самую малость.
   – Два – ноль, – сказала Анна и стиснула ему руку.

Глава 7

   В четверг был Хэллоуин, канун Дня Всех Святых, и поэтому расследование не продвинулось ни на шаг. И это неудивительно: в этот день колобродят ведьмы, вампиры, домовые и прочая нечисть, изо всех сил мешая хорошим людям совершать добрые дела. Доброе дело, которое пытались совершить детективы 87-го участка, состояло в попытке разгадать убийства, но 31 октября сделать это было невозможно. Расследование топталось на месте. Впрочем, 31 октября у полиции и без того хлопот хватает.