Страница:
Замшелый, старый особняк был аномалией этого района. Построенный в 90-х годах XIX века, плотно прилипший к речному берегу, с окнами, занавешенными темными жалюзи, с покатой крышей, с треугольными фронтонами, придававшими дому странный угловатый вид, особняк находился на расстоянии неполных трех миль от моста Хамильтон Бридж, но у Стива было такое ощущение, будто их отделяло три столетия. Время, казалось, обтекало этот мрачный дом, раскорячившийся на берегу Гарба и отделенный от людей заржавевшей чугунной оградой. Владение Скотта. Он помнит начало вчерашнего вызова: “Это Роджер... Из владения Скотта. Мистер Скотт повесился”.
Роджер был лакеем в доме Скоттов, и Карелла сразу же отвел его кандидатуру как подозреваемого. Лакеи никогда не убивают своих господ, ни в реальной жизни, ни в детективах. Кроме всего прочего, он был потрясен смертью хозяина больше, чем все другие обитатели дома. Да, надо признать, старик был не особенно приятным зрелищем, смерть от удушья не украсила его. Кареллу провели в общую кладовую, переоборудованную в маленький кабинет, хотя в доме был просторный кабинет на первом этаже. Три сына покойного – Алан, Марк и Дэвид – отошли от двери кабинета, когда Карелла приблизился к ней, словно им внушало ужас страшное зрелище мертвого отца и все, что находилось в этой комнате. Дверная рама была разбита. Щепки разного размера и разнообразной формы лежали в коридоре за дверью. Лом, которым взламывали дверь, был прислонен к стене с наружной стороны.
Дверь в коридор открывалась наружу. Она легко поддалась, когда Карелла потянул ее на себя. Он сразу заметил, что внутренний запор, обыкновенная стальная задвижка, был сорван при взламывании двери, она висела на одном шурупе.
– Тело лежало как раз напротив двери, свернувшись в ком, – объяснял Алан. – На шее у старика еще была веревочная петля, хотя мы обрезали веревку, на которой он висел, сразу же, как вошли в комнату. Мы должны были снять его, чтобы войти. Замок мы отбили ломом, но и после этого не могли открыть дверь. Понимаете, отец привязал один конец веревки к дверной ручке перед тем, как... перед тем, как повесился. Потом перебросил веревку через потолочную балку... ну и получилось так, что, когда мы сломали замок, его тело своим весом держало дверь, и она не открывалась. Мы приоткрыли ее ломом и перед тем, как войти, обрезали веревку.
– Кто обрезал веревку? – спросил Карелла.
– Я, – ответил Алан.
– Откуда вы узнали, что к двери привязана веревка?
– Когда мы просунули лом, то увидели в щель... увидели старика, который висел в петле. Я с трудом протиснулся в отверстие и обрезал веревку складным ножом.
Стоя посреди комнаты, где повесился человек, Карелла старался представить себе и понять, как все случилось. Конечно, тело увезли еще вчера, но все прочее осталось без изменений.
В комнате не было окон.
В ней не было никаких потайных ходов или раздвижных панелей. Вчера он произвел самый тщательный осмотр. Стены, пол и потолок были крепки, как плотина Боулдер Дем, построенная во времена, когда все сооружалось на века. Значит, сказал себе Карелла, проникнуть в эту комнату можно только через дверь.
А дверь была заперта.
Изнутри.
Значит, это – самоубийство.
Старик действительно привязал один конец веревки к дверной ручке, перекинул веревку через потолочную балку, взобрался на стул, накинул на шею петлю и спрыгнул со стола. Шея у него не была сломана. Он умер сравнительно медленно, от удушья.
И, конечно, тяжесть тела не давала двери открыться, несмотря на старания его сыновей. Но одна только тяжесть тела не смогла бы противостоять усилиям трех сильных мужчин. Карелла проверил это вчера в лаборатории. Сэм Гроссман, ведавший лабораторией, все точно просчитал, используя и математические методы, и различные приспособления. Если бы дверь не была заперта изнутри, братья вполне смогли бы открыть ее.
Нет, дверь была заперта.
Имелись также вещественные доказательства того, что дверь была заперта изнутри. Если бы задвижка не была закреплена в металлической скобе, замок остался бы цел, когда дверь открывали ломом.
– Мы не могли обойтись без лома, – сказал Алан. – Мы изо всех сил тянули дверь к себе, пока Марк не догадался, что дверь заперта изнутри, и тогда он пошел в гараж за ломом.
Мы просунули его в дверь и сорвали замок.
– А потом?
– Потом Марк подошел вплотную к двери и снова попытался открыть ее. Он не мог понять, почему она не открывается. Мы сорвали засов. Потом нам пришлось еще раз взять лом, чтобы открыть дверь. И тогда... и тогда мы увидели отца. Остальное вы знаете.
Итак, дверь была закрыта.
Это – самоубийство.
А может быть, и нет.
Что делать? Кажется, подобный случай описан в одном из романов Джона Диксона Карра. Послать ему запрос, что ли? Карелла устало спустился по лестнице на первый этаж мимо кучи щепок, валявшихся в проходе за дверью.
Кристин Скотт ждала его в маленькой гостиной, выходящей на берег Гарба. Какие невероятные имена у этих людей, подумал Карелла, они словно вынырнули из какой-нибудь паршивой английской мелодрамы, все стараются внушить доверие, и этот старик действительно покончил с собой. Какого черта я напрасно трачу время, допрашивая всех подряд и обнюхивая со всех сторон заплесневелую конуру без окон?
– Детектив Карелла? – спросила Кристин.
Она казалась бесцветной на фоне ярко-красных и оранжевых листьев деревьев, которые росли на берегу реки. У нее были красивые пепельные волосы, отливающие серебром, но придававшие ей вид альбиноса. Глаза имели такой пастельно-голубой оттенок, что, казалось, вообще не имели цвета. Она не накрасила губы. На ней было белое платье, на шее – недорогие бусы из светлого камня.
– Миссис Скотт, – сказал Карелла, – как вы себя чувствуете сегодня?
– Мне лучше, спасибо. Это мое любимое место. Здесь я впервые увидела старика, когда Дэвид привел меня в этот дом. Она замолчала. Взгляд светло-голубых глаз остановился на Карелле.
– Как вы думаете, почему он покончил с собой, детектив Карелла?
– Не знаю, миссис Скотт, – ответил Карелла. – Где ваш супруг?
– Дэвид? В своей комнате. Он никак не может прийти в себя.
– А его братья?
– Где-то в доме. Знаете, это очень большой дом. Старик построил его перед своей свадьбой, в 1896 году. Он стоил семьдесят пять тысяч долларов. Вы видели его брачные покои на втором этаже?
– Нет.
– Они великолепны. Высокие ореховые панели, мраморные столики, ванная, отделанная золотом. Чудесные окна и балкон с видом на реку. В нашем городе осталось немного таких домов. Миссис Скотт закинула ногу на ногу, и Карелла, посмотрев на нее, подумал: “У нее красивые ноги. Настоящие американские ноги. Безупречно стройные. Упругие полные икры и тонкие лодыжки, и туфли за 57 долларов. Может, ее муженек прикончил своего старика?”
– Выпьете что-нибудь, детектив Карелла? Это разрешается?
Карелла улыбнулся:
– Но не одобряется.
– А все же не запрещено?
– Иногда можно.
– Я позвоню Роджеру.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Скотт. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– О? – Кристин казалась удивленной. Она высоко подняла брови, и Карелла заметил, что они у нее черные. Как же быть с пепельными волосами? Крашеные? Наверное. Пепельные волосы и черные брови – невозможная комбинация! Да и вся она какая-то неестественная. Миссис Кристин Скотт, которая только что вышла из английской комедии нравов. – Каких вопросов?
– Относительно того, что случилось вчера.
– Да?
– Расскажите мне.
– Меня не было дома, я гуляла. Я люблю гулять по берегу реки. И погода была такая великолепная, такой теплый воздух, столько света...
– А потом?
– Я увидела, как Марк выбежал из дома и бросился к гаражу. По его лицу поняла: что-то случилось. Я подбежала к гаражу как раз в тот момент, когда он выходил с ломом в руке, и спросила: “В чем дело?”
– И что он ответил?
– Он сказал: “Отец заперся в кладовой и не отвечает. Мы хотим взломать дверь”. Вот и все.
– А потом?
– Потом он побежал обратно к дому, и я за ним. Дэвид и Алан были наверху, за дверью маленького кабинета. Он был там, хотя, понимаете, у него есть очень большой и красивый кабинет внизу.
– Он часто находился в кладовой?
– Да. Мне кажется, это было его убежищем. Он держал там свои любимые книги и музыкальные записи. Убежище.
– Он имел привычку запирать дверь?
– Да.
– Он всегда задвигал засов, когда заходил туда?
– Да, насколько я знаю. Я часто приходила к нему в эту комнату, чтобы позвать к обеду или что-нибудь сообщить, и дверь каждый раз была заперта.
– Что произошло, когда вы с Марком поднялись наверх?
– Ну... Алан сказал, что дверь, очевидно, заперта, они пытаются открыть ее и взломают замок.
– Он волновался?
– Конечно. Они стучали в дверь и страшно шумели, но отец не отвечал. А вы бы не беспокоились?
– Что? Ах, да, конечно, я стал бы беспокоиться. Ну, а потом?
– Они засунули лом между дверью и рамой и сорвали замок. Марк попытался открыть дверь, но она не открывалась. Тогда они потянули изо всех сил и увидели... увидели...
– Что отец повесился, верно?
– Да, – почти прошептала Кристин. – Да, верно.
– Кто первый заметил его?
– Я заметила. Я стояла немного поодаль, когда они приоткрыли дверь. Мне была видна в щель комната, и я увидела... это... это тело, которое висело там на веревке, и я... я поняла, что это отец, и закричала. Алан вынул из кармана складной нож, просунул руку внутрь и перерезал веревку.
– И тогда дверь открылась легко, не так ли?
– Да.
– Что было потом?
– Они позвали Роджера и велели позвонить в полицию.
– Что-нибудь трогали в комнате?
– Нет. Даже к отцу не прикоснулись.
– Никто не подошел к вашему тестю?
– Они подошли, но не касались его. Было ясно, что он умер. Дэвид сказал, что его, наверное, не нужно трогать.
– Почему же?
– Ну, потому что он уже умер. Он... я полагаю, он думал, что придет полиция...
– Но он сразу понял, что его отец покончил с собой, верно?
– Да... да, я думаю.
– Но почему он предупредил остальных, чтобы они не прикасались к телу?
– Не могу вам сказать, – коротко ответила Кристин.
Карелла откашлялся.
– Вы представляете, сколько стоил ваш тесть, миссис Скотт?
– Стоил? Что вы имеете в виду?
– Какой у него был капитал? Сколько денег?
– Нет. Не имею представления.
– Но вы должны кое-что знать. Вам, конечно, известно, что он был очень богатым человеком.
– Да, конечно, это мне известно.
– Но неизвестно, насколько богатым, верно?
– Да.
– Знаете ли вы, что он завещал разделить поровну между тремя сыновьями 750 тысяч? Не говоря уже о Скотт Индастриз Инкорпорейтед и многих других предприятиях. Это вы знали?
– Нет, я не... – Кристин остановилась. – На что вы намекаете, детектив Карелла?
– Намекаю? Ни на что. Я констатирую факт наследования, вот и все. Вы считаете, что в этом заключается какой-то намек?
– В этом – нет.
– Вы уверены?
– Да, черт вас побери, из того, что вы говорите, можно сделать вывод, что кто-то намеренно... Вы это имеете в виду?
– Это вы делаете выводы, миссис Скотт, а не я.
– Идите вы к черту, мистер Карелла, – сказала Кристин Скотт.
– Ммм, – ответил Карелла.
– Вы забываете об одной мелочи, Карелла.
– Например?
– Мой тесть был найден мертвым в комнате без окон, и дверь была заперта изнутри. Может быть, вы сможете мне объяснить, как ваши слова об убийстве...
– Это ваши слова, миссис Скотт.
– ...об убийстве согласуются с очевидными фактами?
Неужели все детективы бессознательно стараются всех измазать в грязи? В этом заключается ваша работа, мистер Карелла? Копаться в грязи?
– Моя работа – это защита закона и раскрытие преступлений.
– Здесь не было совершено никакого преступления. И не нарушен никакой закон.
– По законам нашего штата, – ответил Карелла, самоубийство тоже считается преступлением.
– Значит, вы подтверждаете, что это самоубийство?
– Внешне это выглядит именно так. Однако очень часто “типичное самоубийство” оказывается убийством. Вы ведь не будете возражать, если я расследую все как полагается?
– Я возражаю только против вашей крайней невоспитанности.
К тому же помните, что я вам сказала.
– Что именно?
– Что он был найден в комнате без окон, запертой изнутри. Не забывайте об этом, мистер Карелла.
– Если бы я мог это забыть, миссис Скотт! – горячо ответил Карелла.
Роджер был лакеем в доме Скоттов, и Карелла сразу же отвел его кандидатуру как подозреваемого. Лакеи никогда не убивают своих господ, ни в реальной жизни, ни в детективах. Кроме всего прочего, он был потрясен смертью хозяина больше, чем все другие обитатели дома. Да, надо признать, старик был не особенно приятным зрелищем, смерть от удушья не украсила его. Кареллу провели в общую кладовую, переоборудованную в маленький кабинет, хотя в доме был просторный кабинет на первом этаже. Три сына покойного – Алан, Марк и Дэвид – отошли от двери кабинета, когда Карелла приблизился к ней, словно им внушало ужас страшное зрелище мертвого отца и все, что находилось в этой комнате. Дверная рама была разбита. Щепки разного размера и разнообразной формы лежали в коридоре за дверью. Лом, которым взламывали дверь, был прислонен к стене с наружной стороны.
Дверь в коридор открывалась наружу. Она легко поддалась, когда Карелла потянул ее на себя. Он сразу заметил, что внутренний запор, обыкновенная стальная задвижка, был сорван при взламывании двери, она висела на одном шурупе.
– Тело лежало как раз напротив двери, свернувшись в ком, – объяснял Алан. – На шее у старика еще была веревочная петля, хотя мы обрезали веревку, на которой он висел, сразу же, как вошли в комнату. Мы должны были снять его, чтобы войти. Замок мы отбили ломом, но и после этого не могли открыть дверь. Понимаете, отец привязал один конец веревки к дверной ручке перед тем, как... перед тем, как повесился. Потом перебросил веревку через потолочную балку... ну и получилось так, что, когда мы сломали замок, его тело своим весом держало дверь, и она не открывалась. Мы приоткрыли ее ломом и перед тем, как войти, обрезали веревку.
– Кто обрезал веревку? – спросил Карелла.
– Я, – ответил Алан.
– Откуда вы узнали, что к двери привязана веревка?
– Когда мы просунули лом, то увидели в щель... увидели старика, который висел в петле. Я с трудом протиснулся в отверстие и обрезал веревку складным ножом.
Стоя посреди комнаты, где повесился человек, Карелла старался представить себе и понять, как все случилось. Конечно, тело увезли еще вчера, но все прочее осталось без изменений.
В комнате не было окон.
В ней не было никаких потайных ходов или раздвижных панелей. Вчера он произвел самый тщательный осмотр. Стены, пол и потолок были крепки, как плотина Боулдер Дем, построенная во времена, когда все сооружалось на века. Значит, сказал себе Карелла, проникнуть в эту комнату можно только через дверь.
А дверь была заперта.
Изнутри.
Значит, это – самоубийство.
Старик действительно привязал один конец веревки к дверной ручке, перекинул веревку через потолочную балку, взобрался на стул, накинул на шею петлю и спрыгнул со стола. Шея у него не была сломана. Он умер сравнительно медленно, от удушья.
И, конечно, тяжесть тела не давала двери открыться, несмотря на старания его сыновей. Но одна только тяжесть тела не смогла бы противостоять усилиям трех сильных мужчин. Карелла проверил это вчера в лаборатории. Сэм Гроссман, ведавший лабораторией, все точно просчитал, используя и математические методы, и различные приспособления. Если бы дверь не была заперта изнутри, братья вполне смогли бы открыть ее.
Нет, дверь была заперта.
Имелись также вещественные доказательства того, что дверь была заперта изнутри. Если бы задвижка не была закреплена в металлической скобе, замок остался бы цел, когда дверь открывали ломом.
– Мы не могли обойтись без лома, – сказал Алан. – Мы изо всех сил тянули дверь к себе, пока Марк не догадался, что дверь заперта изнутри, и тогда он пошел в гараж за ломом.
Мы просунули его в дверь и сорвали замок.
– А потом?
– Потом Марк подошел вплотную к двери и снова попытался открыть ее. Он не мог понять, почему она не открывается. Мы сорвали засов. Потом нам пришлось еще раз взять лом, чтобы открыть дверь. И тогда... и тогда мы увидели отца. Остальное вы знаете.
Итак, дверь была закрыта.
Это – самоубийство.
А может быть, и нет.
Что делать? Кажется, подобный случай описан в одном из романов Джона Диксона Карра. Послать ему запрос, что ли? Карелла устало спустился по лестнице на первый этаж мимо кучи щепок, валявшихся в проходе за дверью.
Кристин Скотт ждала его в маленькой гостиной, выходящей на берег Гарба. Какие невероятные имена у этих людей, подумал Карелла, они словно вынырнули из какой-нибудь паршивой английской мелодрамы, все стараются внушить доверие, и этот старик действительно покончил с собой. Какого черта я напрасно трачу время, допрашивая всех подряд и обнюхивая со всех сторон заплесневелую конуру без окон?
– Детектив Карелла? – спросила Кристин.
Она казалась бесцветной на фоне ярко-красных и оранжевых листьев деревьев, которые росли на берегу реки. У нее были красивые пепельные волосы, отливающие серебром, но придававшие ей вид альбиноса. Глаза имели такой пастельно-голубой оттенок, что, казалось, вообще не имели цвета. Она не накрасила губы. На ней было белое платье, на шее – недорогие бусы из светлого камня.
– Миссис Скотт, – сказал Карелла, – как вы себя чувствуете сегодня?
– Мне лучше, спасибо. Это мое любимое место. Здесь я впервые увидела старика, когда Дэвид привел меня в этот дом. Она замолчала. Взгляд светло-голубых глаз остановился на Карелле.
– Как вы думаете, почему он покончил с собой, детектив Карелла?
– Не знаю, миссис Скотт, – ответил Карелла. – Где ваш супруг?
– Дэвид? В своей комнате. Он никак не может прийти в себя.
– А его братья?
– Где-то в доме. Знаете, это очень большой дом. Старик построил его перед своей свадьбой, в 1896 году. Он стоил семьдесят пять тысяч долларов. Вы видели его брачные покои на втором этаже?
– Нет.
– Они великолепны. Высокие ореховые панели, мраморные столики, ванная, отделанная золотом. Чудесные окна и балкон с видом на реку. В нашем городе осталось немного таких домов. Миссис Скотт закинула ногу на ногу, и Карелла, посмотрев на нее, подумал: “У нее красивые ноги. Настоящие американские ноги. Безупречно стройные. Упругие полные икры и тонкие лодыжки, и туфли за 57 долларов. Может, ее муженек прикончил своего старика?”
– Выпьете что-нибудь, детектив Карелла? Это разрешается?
Карелла улыбнулся:
– Но не одобряется.
– А все же не запрещено?
– Иногда можно.
– Я позвоню Роджеру.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Скотт. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– О? – Кристин казалась удивленной. Она высоко подняла брови, и Карелла заметил, что они у нее черные. Как же быть с пепельными волосами? Крашеные? Наверное. Пепельные волосы и черные брови – невозможная комбинация! Да и вся она какая-то неестественная. Миссис Кристин Скотт, которая только что вышла из английской комедии нравов. – Каких вопросов?
– Относительно того, что случилось вчера.
– Да?
– Расскажите мне.
– Меня не было дома, я гуляла. Я люблю гулять по берегу реки. И погода была такая великолепная, такой теплый воздух, столько света...
– А потом?
– Я увидела, как Марк выбежал из дома и бросился к гаражу. По его лицу поняла: что-то случилось. Я подбежала к гаражу как раз в тот момент, когда он выходил с ломом в руке, и спросила: “В чем дело?”
– И что он ответил?
– Он сказал: “Отец заперся в кладовой и не отвечает. Мы хотим взломать дверь”. Вот и все.
– А потом?
– Потом он побежал обратно к дому, и я за ним. Дэвид и Алан были наверху, за дверью маленького кабинета. Он был там, хотя, понимаете, у него есть очень большой и красивый кабинет внизу.
– Он часто находился в кладовой?
– Да. Мне кажется, это было его убежищем. Он держал там свои любимые книги и музыкальные записи. Убежище.
– Он имел привычку запирать дверь?
– Да.
– Он всегда задвигал засов, когда заходил туда?
– Да, насколько я знаю. Я часто приходила к нему в эту комнату, чтобы позвать к обеду или что-нибудь сообщить, и дверь каждый раз была заперта.
– Что произошло, когда вы с Марком поднялись наверх?
– Ну... Алан сказал, что дверь, очевидно, заперта, они пытаются открыть ее и взломают замок.
– Он волновался?
– Конечно. Они стучали в дверь и страшно шумели, но отец не отвечал. А вы бы не беспокоились?
– Что? Ах, да, конечно, я стал бы беспокоиться. Ну, а потом?
– Они засунули лом между дверью и рамой и сорвали замок. Марк попытался открыть дверь, но она не открывалась. Тогда они потянули изо всех сил и увидели... увидели...
– Что отец повесился, верно?
– Да, – почти прошептала Кристин. – Да, верно.
– Кто первый заметил его?
– Я заметила. Я стояла немного поодаль, когда они приоткрыли дверь. Мне была видна в щель комната, и я увидела... это... это тело, которое висело там на веревке, и я... я поняла, что это отец, и закричала. Алан вынул из кармана складной нож, просунул руку внутрь и перерезал веревку.
– И тогда дверь открылась легко, не так ли?
– Да.
– Что было потом?
– Они позвали Роджера и велели позвонить в полицию.
– Что-нибудь трогали в комнате?
– Нет. Даже к отцу не прикоснулись.
– Никто не подошел к вашему тестю?
– Они подошли, но не касались его. Было ясно, что он умер. Дэвид сказал, что его, наверное, не нужно трогать.
– Почему же?
– Ну, потому что он уже умер. Он... я полагаю, он думал, что придет полиция...
– Но он сразу понял, что его отец покончил с собой, верно?
– Да... да, я думаю.
– Но почему он предупредил остальных, чтобы они не прикасались к телу?
– Не могу вам сказать, – коротко ответила Кристин.
Карелла откашлялся.
– Вы представляете, сколько стоил ваш тесть, миссис Скотт?
– Стоил? Что вы имеете в виду?
– Какой у него был капитал? Сколько денег?
– Нет. Не имею представления.
– Но вы должны кое-что знать. Вам, конечно, известно, что он был очень богатым человеком.
– Да, конечно, это мне известно.
– Но неизвестно, насколько богатым, верно?
– Да.
– Знаете ли вы, что он завещал разделить поровну между тремя сыновьями 750 тысяч? Не говоря уже о Скотт Индастриз Инкорпорейтед и многих других предприятиях. Это вы знали?
– Нет, я не... – Кристин остановилась. – На что вы намекаете, детектив Карелла?
– Намекаю? Ни на что. Я констатирую факт наследования, вот и все. Вы считаете, что в этом заключается какой-то намек?
– В этом – нет.
– Вы уверены?
– Да, черт вас побери, из того, что вы говорите, можно сделать вывод, что кто-то намеренно... Вы это имеете в виду?
– Это вы делаете выводы, миссис Скотт, а не я.
– Идите вы к черту, мистер Карелла, – сказала Кристин Скотт.
– Ммм, – ответил Карелла.
– Вы забываете об одной мелочи, Карелла.
– Например?
– Мой тесть был найден мертвым в комнате без окон, и дверь была заперта изнутри. Может быть, вы сможете мне объяснить, как ваши слова об убийстве...
– Это ваши слова, миссис Скотт.
– ...об убийстве согласуются с очевидными фактами?
Неужели все детективы бессознательно стараются всех измазать в грязи? В этом заключается ваша работа, мистер Карелла? Копаться в грязи?
– Моя работа – это защита закона и раскрытие преступлений.
– Здесь не было совершено никакого преступления. И не нарушен никакой закон.
– По законам нашего штата, – ответил Карелла, самоубийство тоже считается преступлением.
– Значит, вы подтверждаете, что это самоубийство?
– Внешне это выглядит именно так. Однако очень часто “типичное самоубийство” оказывается убийством. Вы ведь не будете возражать, если я расследую все как полагается?
– Я возражаю только против вашей крайней невоспитанности.
К тому же помните, что я вам сказала.
– Что именно?
– Что он был найден в комнате без окон, запертой изнутри. Не забывайте об этом, мистер Карелла.
– Если бы я мог это забыть, миссис Скотт! – горячо ответил Карелла.
Глава 8
Альф Мисколо скорчился у двери мужской уборной.
Всего полминуты назад в него попала пуля 38-го калибра. Люди в дежурной комнате застыли, словно выстрел парализовал их и лишил дара речи. В воздухе, мутном от серо-голубого дыма, тяжело висел запах карбида. Вирджиния Додж, чей силуэт четко вырисовывался на фоне этого дыма, внезапно предстала как вполне реальная и определенная опасность. Когда Коттон Хейз выбежал из-за своего углового стола, она резко отвернулась от барьера и приказала:
– Назад!
– Там раненый! – возразил Хейз, толкая дверцу барьера.
– Вернись, или ты будешь следующим! – крикнула Вирджиния.
– Иди к чертям! – ответил Хейз и побежал к двери туалета, где лежал Мисколо.
Пуля прошла сквозь спину Мисколо аккуратно, как иголка сквозь ткань. Взорвавшись у выходного отверстия, она вырвала под ключицей кусок размером с бейсбольный мяч. Мисколо был без сознания и дышал с трудом.
– Внеси его сюда, – сказала Вирджиния.
– Его нельзя трогать, – ответил Хейз, – ради бога, он...
– Ладно, герой, – выдавила из себя Вирджиния, – сейчас взлетишь на воздух.
Она вернулась к столу, размахивая револьвером.
– Внеси его сюда, Коттон, – сказал Бернс.
– Пит, если мы тронем его, он может...
– Это приказ! Делай, как я говорю!
Хейз, прищурившись, повернулся к лейтенанту.
– Слушаю, сэр. – Он даже не пытался скрыть свою злость. Поднять Мисколо, плотного и тяжелого, особенно теперь, когда он был без сознания, оказалось нелегким делом. Хейз пронес раненого в комнату.
– Положи его на пол так, чтобы его нельзя было увидеть из коридора, – сказала Вирджиния и повернулась к Бернсу:
– Если кто-нибудь войдет, скажите, что револьвер выстрелил случайно. Никто не пострадал.
– Мы должны вызвать к нему врача, – возразил Хейз.
– Мы никого к нему не вызовем, – отрезала Вирджиния.
– Он же...
– Положи его на пол, рыжий. За картотекой. И быстро.
Хейз понес Мисколо за картотеку и осторожно опустил его на пол. Вирджиния молча села за стол, положив сумку перед бутылью с нитроглицерином и держа револьвер так, что его не было видно из-за сумки.
– Не забудьте, лейтенант, – прошептала она, когда Дейв Марчисон, дежурный сержант, отдуваясь, остановился перед барьером. Дейву было за пятьдесят, это был плотный мужчина, который не любил подниматься по ступенькам, поэтому посещал детективов на втором этаже только в случае крайней необходимости.
– Эй, лейтенант, что это была за чертовщина? Похоже на выстрел.
– Да, – не очень уверенно ответил Бернс, – это и был выстрел.
– Что-нибудь...
– Просто разрядился револьвер. Случайно, беспокоиться не о чем. Никто не... никто не пострадал.
– О господи, я напугался до смерти. Вы уверены, что все в порядке?
– Да. Да. Все в порядке.
Марчисон с любопытством посмотрел на лейтенанта, потом обвел глазами дежурную комнату. Он долго рассматривал Вирджинию Додж и Анжелику Гомес, которая сидела, скрестив стройные ноги.
– Полно народу, начальник, а?
– Да, сегодня у нас тесновато, Дейв.
Марчисон продолжал с любопытством глядеть на лейтенанта.
– Ну ладно, – наконец сказал он, пожав плечами, – раз все в порядке, пока, Пит.
Когда сержант отвернулся, Бернс тихо произнес:
– Срочно!
– А?
Бернс слегка улыбнулся и ничего не ответил.
– Ладно, пока, – повторил Марчисон и нерешительно пошел по коридору.
В дежурной комнате стояла тишина. Были слышны тяжелые шаги Марчисона, спускавшегося на первый этаж по металлическим ступеням.
– У нас есть индивидуальные пакеты? – спросил Хейз, склонившись над Мисколо.
– Должен быть один, – ответил Уиллис, – в нашем мусорном столе.
Он быстро подошел к столу, стоявшему в углу комнаты, в ящики которого детективы совали всякую всячину. Стол был завален объявлениями о розыске, циркулярами из полицейского управления и донесениями. В ящиках находились две пустые кобуры, коробки со скрепками, пустой термос, краска для снятия отпечатков пальцев, различные карточки, фишки и прочие вещи, которые трудно внести в какой-нибудь реестр. Уиллис порылся в одном из ящиков, нашел пакет и передал его Хейзу, который тем временем разорвал воротник рубашки Мисколо.
– О господи, – сказал Уиллис, – крови, как из заколотой свиньи.
– Эта сука!.. – ответил Хейз, надеясь, что Вирджиния Додж услышит его. Со всей осторожностью, на которую был способен, он сделал повязку.
– У тебя есть что-нибудь подложить ему под голову?
– Возьми мой пиджак, – сказал Уиллис. Сняв пиджак, он свернул его так, что получилось нечто вроде подушки, и почти нежно подложил под голову Мисколо.
Бернс подошел к ним:
– Ну как?
– Ничего, нужен врач.
– Как его вызвать?
– Поговори с ней.
– Это все без толку.
– Какого черта, ты здесь старший!
– Разве?
– А что, не так?
– Вирджиния Додж вбила клин в мое старшинство и расколола его пополам. Пока она сидит здесь с этой проклятой бутылью, я ничего не могу поделать. Ты хочешь, чтобы все мы погибли? Этого ты хочешь?
– Я хочу, чтобы к раненому позвали врача, – ответил Хейз.
– Никаких врачей! – крикнула Вирджиния с другого конца комнаты. – И не думайте об этом! Никаких врачей!
– Понятно? – спросил Бернс.
– Понятно, – ответил Хейз.
– Не будь героем, Коттон. Здесь речь идет не только о твоей жизни.
– Я не настаиваю. Пит, но какая у нас гарантия, что она не взорвет свою игрушку, как только появится Стив? И какое мы имеем право приносить Стива в жертву нашему эгоистическому желанию остаться в живых любой ценой?
– А, по-твоему, лучше принести в жертву всех, кто сейчас в этой комнате, ради того, чтобы спасти Стива?
– Прекратите разговоры, – приказала Вирджиния, – пройдите на другой конец комнаты, лейтенант! Ты, коротышка, туда! А рыжий – в угол.
Все разошлись. Анжелика Гомес наблюдала за ними с улыбкой, явно забавляясь. Она поднялась – ее узкая юбка натянулась, подчеркивая линию бедер, – и подошла, немного раскачиваясь, к Вирджинии Додж, которая неподвижно сидела за столом со своим револьвером и бутылью... Хейз наблюдал за ними. Он смотрел на них отчасти потому, что страшно разозлился на шефа, и лихорадочно искал какое-нибудь средство убрать Вирджинию Додж. Но он не мог отвести глаз от Анжелики Гомес еще и потому, что пуэрториканкская девица была самым красивым существом женского пола, которое ему довелось видеть с незапамятных времен.
Он не мог сказать с полной уверенностью, что интересует его больше – круглые ягодицы Анжелики или бутыль на столе. Он фантазировал не только относительно нитроглицерина, но и относительно того, насколько взрывчатой может оказаться эта крашеная блондинка, и с каждой минутой Анжелика Гомес казалась ему все более привлекательной. Ее движения были экономны и гармоничны. Тонкие лодыжки плавно переходили в стройные икры и полные бедра, тонкий овал лица и чистая линия шеи гармонировали с аристократическим носом. Она в совершенстве владела своим телом и словно не сознавала свою редкую красоту. Смотреть на нее было одно удовольствие.
“Эта женщина перерезала горло человеку, – напомнил себе Хейз, – хорошая девочка”.
– Эй, это бомба, правда? – спросила Анжелика Вирджинию.
– Садись и не приставай ко мне, – ответила та.
– Не надо быть такая нервная. Я только спросила вопрос.
– Да, в этой бутылке нитроглицерин.
– Вы ее будете взорвать?
– Да, если надо будет.
– Зачем?
– Заткнись. Не задавай глупых вопросов.
– У вас есть револьвер тоже, да?
– У меня два револьвера, – ответила Вирджиния. – Один в руке, другой в кармане плаща. И еще несколько в этом ящике. – Она указала на ящик стола, куда положила Оружие детективов, прибавив к ним револьвер Уиллиса.
– Я думаю, вы серьезная, да?
– Да, я совершенно серьезна.
– Эй, послушайте, отпустите меня, а?
– О чем ты говоришь?
– Отпустите меня, и я уйду отсюда. Сейчас вы здесь главнее всех, правда? Вы слушали, что говорит этот парень раньше, правда? Он говорит, вы вставили клин, правда? Хорошо. Я уйду. Хорошо?
– Ты останешься здесь, милашка, – твердо произнесла Вирджиния.
– Пор ке? Зачем?
– Потому что если ты выйдешь отсюда, то станешь болтать.
А если разболтаешь кому не следует, все мои планы летят к чертям.
– Кому разболтаю? Не буду говорить никто. Сразу уеду из чертов город. Может, вернусь Пуэрто-Рико. На самолет. Я перерезала глотку этот парень, слышишь? Теперь эти сопляки будут мне отомстить. И одно утро я просыпаюсь мертвая, правда? Давай, как тебя, Кармен, отпусти.
– Ты останешься, – сказала Вирджиния.
– Кармен, не...
– Останешься, – повторила Вирджиния.
– Ну, а если я выйти? Если я просто выйти?
– Получишь то же, что и тот легавый.
– Ох, ну и стерва! – сказала Анжелика, вернулась к своему стулу и уселась, скрестив ноги. Поймала взгляд Хейза, улыбнулась ему и сразу же натянула юбку пониже. Вообще-то Хейз не изучал ее ноги. Ему пришла в голову мысль. Он придумал план, состоящий из двух частей, и первая часть плана – если его удастся выполнить – должна быть выполнена именно там, где сидела пуэрториканкская девица. Суть идеи заключалась в том, что в ход пускались два металлических предмета. Хейз был почти уверен, что один из них подействует немедленно, а для второго понадобится некоторое время, если это вообще сработает. Идея показалась Хейзу блестящей, и, завороженный ею, он уставился в пространство. Случайно его взгляд сфокусировался на ногах Анжелики.
И теперь, используя тот факт, что Анжелика находится поблизости от одного из предметов, и понимая, что Вирджинию Додж следует отвлечь перед исполнением первой части плана, он пробрался к Анжелике и достал из кармана пачку сигарет. – Закуришь?
Анжелика взяла предложенную сигарету. “Мучас грасиас. Большое спасибо”, – сказала она, поднесла сигарету к губам и посмотрела в лицо Хейзу.
– Нравятся ноги, парень?
– Да, красивые ноги, – согласился Хейз.
– Чертовски красивые ноги, еще бы! Не так часто увидишь такая ноги. Муй буэно, очень хорошо моя ноги.
– Муй. Очень, – снова согласился Хейз.
– Хочешь увидеть все остальное?
“Если телефон зазвонит, – размышлял Хейз, – Вирджиния поднимет трубку. Она теперь слушает “все разговоры и ни за что не пропустит ни одного, тем более что это может быть Карелла. И если ее внимание будет отвлечено, у меня хватит времени выполнить то, что я задумал, – пустить машину в ход, чтобы все подготовить. Предположим, она будет действовать импульсивно, как все люди, когда они... ладно, я слишком много предполагаю. Но все же есть надежда. Ну давай, телефон, звони!”
– Я спросила вопрос, – перебила его мысли Анжелика.
– Какой вопрос?
– Хочешь увидеть остальной?
– Это было бы очень мило.
Хейз, не отрываясь, смотрел на телефон. Он припомнил, что обычно телефон звонил со злобной настойчивостью каждые тридцать секунд. Всегда кто-нибудь докладывал о нападениях и избиениях, о драках, ножевых ранениях, о кражах и ограблениях и о тысяче других правонарушений и преступлений, которые ежедневно совершались в районе. Почему же теперь телефон молчит? Кто отменил на сегодня все происшествия?
Не нужно нам таких каникул, когда Стив вот-вот угодит в ловушку, когда у Мисколо хлещет кровь из дыры размером в мою голову, когда эта сука сидит здесь со своим бутылем и аккуратным маленьким 38-м калибром.
– Это будет чертовски мило, – сказала Анжелика, – и все настоящий. Ты видишь моя грудь?
– Вижу.
Ну, телефон, звони!
– Это мой настоящий грудь, – говорила Анжелика, – нет бюстгалтер, я не ношу бюстгалтер. Веришь?
– Верю.
– Я тебе покажу.
– Не надо. Я и так верю.
– Как насчет это?
– Насчет чего?
– Ты говоришь другим и отпускаешь меня. Позже приходишь гости, а?
Хейз покачал головой:
– Никак нельзя.
– Почему нельзя? Анжелика – это что-то!
– Анжелика – это что-то, – согласился Хейз.
Всего полминуты назад в него попала пуля 38-го калибра. Люди в дежурной комнате застыли, словно выстрел парализовал их и лишил дара речи. В воздухе, мутном от серо-голубого дыма, тяжело висел запах карбида. Вирджиния Додж, чей силуэт четко вырисовывался на фоне этого дыма, внезапно предстала как вполне реальная и определенная опасность. Когда Коттон Хейз выбежал из-за своего углового стола, она резко отвернулась от барьера и приказала:
– Назад!
– Там раненый! – возразил Хейз, толкая дверцу барьера.
– Вернись, или ты будешь следующим! – крикнула Вирджиния.
– Иди к чертям! – ответил Хейз и побежал к двери туалета, где лежал Мисколо.
Пуля прошла сквозь спину Мисколо аккуратно, как иголка сквозь ткань. Взорвавшись у выходного отверстия, она вырвала под ключицей кусок размером с бейсбольный мяч. Мисколо был без сознания и дышал с трудом.
– Внеси его сюда, – сказала Вирджиния.
– Его нельзя трогать, – ответил Хейз, – ради бога, он...
– Ладно, герой, – выдавила из себя Вирджиния, – сейчас взлетишь на воздух.
Она вернулась к столу, размахивая револьвером.
– Внеси его сюда, Коттон, – сказал Бернс.
– Пит, если мы тронем его, он может...
– Это приказ! Делай, как я говорю!
Хейз, прищурившись, повернулся к лейтенанту.
– Слушаю, сэр. – Он даже не пытался скрыть свою злость. Поднять Мисколо, плотного и тяжелого, особенно теперь, когда он был без сознания, оказалось нелегким делом. Хейз пронес раненого в комнату.
– Положи его на пол так, чтобы его нельзя было увидеть из коридора, – сказала Вирджиния и повернулась к Бернсу:
– Если кто-нибудь войдет, скажите, что револьвер выстрелил случайно. Никто не пострадал.
– Мы должны вызвать к нему врача, – возразил Хейз.
– Мы никого к нему не вызовем, – отрезала Вирджиния.
– Он же...
– Положи его на пол, рыжий. За картотекой. И быстро.
Хейз понес Мисколо за картотеку и осторожно опустил его на пол. Вирджиния молча села за стол, положив сумку перед бутылью с нитроглицерином и держа револьвер так, что его не было видно из-за сумки.
– Не забудьте, лейтенант, – прошептала она, когда Дейв Марчисон, дежурный сержант, отдуваясь, остановился перед барьером. Дейву было за пятьдесят, это был плотный мужчина, который не любил подниматься по ступенькам, поэтому посещал детективов на втором этаже только в случае крайней необходимости.
– Эй, лейтенант, что это была за чертовщина? Похоже на выстрел.
– Да, – не очень уверенно ответил Бернс, – это и был выстрел.
– Что-нибудь...
– Просто разрядился револьвер. Случайно, беспокоиться не о чем. Никто не... никто не пострадал.
– О господи, я напугался до смерти. Вы уверены, что все в порядке?
– Да. Да. Все в порядке.
Марчисон с любопытством посмотрел на лейтенанта, потом обвел глазами дежурную комнату. Он долго рассматривал Вирджинию Додж и Анжелику Гомес, которая сидела, скрестив стройные ноги.
– Полно народу, начальник, а?
– Да, сегодня у нас тесновато, Дейв.
Марчисон продолжал с любопытством глядеть на лейтенанта.
– Ну ладно, – наконец сказал он, пожав плечами, – раз все в порядке, пока, Пит.
Когда сержант отвернулся, Бернс тихо произнес:
– Срочно!
– А?
Бернс слегка улыбнулся и ничего не ответил.
– Ладно, пока, – повторил Марчисон и нерешительно пошел по коридору.
В дежурной комнате стояла тишина. Были слышны тяжелые шаги Марчисона, спускавшегося на первый этаж по металлическим ступеням.
– У нас есть индивидуальные пакеты? – спросил Хейз, склонившись над Мисколо.
– Должен быть один, – ответил Уиллис, – в нашем мусорном столе.
Он быстро подошел к столу, стоявшему в углу комнаты, в ящики которого детективы совали всякую всячину. Стол был завален объявлениями о розыске, циркулярами из полицейского управления и донесениями. В ящиках находились две пустые кобуры, коробки со скрепками, пустой термос, краска для снятия отпечатков пальцев, различные карточки, фишки и прочие вещи, которые трудно внести в какой-нибудь реестр. Уиллис порылся в одном из ящиков, нашел пакет и передал его Хейзу, который тем временем разорвал воротник рубашки Мисколо.
– О господи, – сказал Уиллис, – крови, как из заколотой свиньи.
– Эта сука!.. – ответил Хейз, надеясь, что Вирджиния Додж услышит его. Со всей осторожностью, на которую был способен, он сделал повязку.
– У тебя есть что-нибудь подложить ему под голову?
– Возьми мой пиджак, – сказал Уиллис. Сняв пиджак, он свернул его так, что получилось нечто вроде подушки, и почти нежно подложил под голову Мисколо.
Бернс подошел к ним:
– Ну как?
– Ничего, нужен врач.
– Как его вызвать?
– Поговори с ней.
– Это все без толку.
– Какого черта, ты здесь старший!
– Разве?
– А что, не так?
– Вирджиния Додж вбила клин в мое старшинство и расколола его пополам. Пока она сидит здесь с этой проклятой бутылью, я ничего не могу поделать. Ты хочешь, чтобы все мы погибли? Этого ты хочешь?
– Я хочу, чтобы к раненому позвали врача, – ответил Хейз.
– Никаких врачей! – крикнула Вирджиния с другого конца комнаты. – И не думайте об этом! Никаких врачей!
– Понятно? – спросил Бернс.
– Понятно, – ответил Хейз.
– Не будь героем, Коттон. Здесь речь идет не только о твоей жизни.
– Я не настаиваю. Пит, но какая у нас гарантия, что она не взорвет свою игрушку, как только появится Стив? И какое мы имеем право приносить Стива в жертву нашему эгоистическому желанию остаться в живых любой ценой?
– А, по-твоему, лучше принести в жертву всех, кто сейчас в этой комнате, ради того, чтобы спасти Стива?
– Прекратите разговоры, – приказала Вирджиния, – пройдите на другой конец комнаты, лейтенант! Ты, коротышка, туда! А рыжий – в угол.
Все разошлись. Анжелика Гомес наблюдала за ними с улыбкой, явно забавляясь. Она поднялась – ее узкая юбка натянулась, подчеркивая линию бедер, – и подошла, немного раскачиваясь, к Вирджинии Додж, которая неподвижно сидела за столом со своим револьвером и бутылью... Хейз наблюдал за ними. Он смотрел на них отчасти потому, что страшно разозлился на шефа, и лихорадочно искал какое-нибудь средство убрать Вирджинию Додж. Но он не мог отвести глаз от Анжелики Гомес еще и потому, что пуэрториканкская девица была самым красивым существом женского пола, которое ему довелось видеть с незапамятных времен.
Он не мог сказать с полной уверенностью, что интересует его больше – круглые ягодицы Анжелики или бутыль на столе. Он фантазировал не только относительно нитроглицерина, но и относительно того, насколько взрывчатой может оказаться эта крашеная блондинка, и с каждой минутой Анжелика Гомес казалась ему все более привлекательной. Ее движения были экономны и гармоничны. Тонкие лодыжки плавно переходили в стройные икры и полные бедра, тонкий овал лица и чистая линия шеи гармонировали с аристократическим носом. Она в совершенстве владела своим телом и словно не сознавала свою редкую красоту. Смотреть на нее было одно удовольствие.
“Эта женщина перерезала горло человеку, – напомнил себе Хейз, – хорошая девочка”.
– Эй, это бомба, правда? – спросила Анжелика Вирджинию.
– Садись и не приставай ко мне, – ответила та.
– Не надо быть такая нервная. Я только спросила вопрос.
– Да, в этой бутылке нитроглицерин.
– Вы ее будете взорвать?
– Да, если надо будет.
– Зачем?
– Заткнись. Не задавай глупых вопросов.
– У вас есть револьвер тоже, да?
– У меня два револьвера, – ответила Вирджиния. – Один в руке, другой в кармане плаща. И еще несколько в этом ящике. – Она указала на ящик стола, куда положила Оружие детективов, прибавив к ним револьвер Уиллиса.
– Я думаю, вы серьезная, да?
– Да, я совершенно серьезна.
– Эй, послушайте, отпустите меня, а?
– О чем ты говоришь?
– Отпустите меня, и я уйду отсюда. Сейчас вы здесь главнее всех, правда? Вы слушали, что говорит этот парень раньше, правда? Он говорит, вы вставили клин, правда? Хорошо. Я уйду. Хорошо?
– Ты останешься здесь, милашка, – твердо произнесла Вирджиния.
– Пор ке? Зачем?
– Потому что если ты выйдешь отсюда, то станешь болтать.
А если разболтаешь кому не следует, все мои планы летят к чертям.
– Кому разболтаю? Не буду говорить никто. Сразу уеду из чертов город. Может, вернусь Пуэрто-Рико. На самолет. Я перерезала глотку этот парень, слышишь? Теперь эти сопляки будут мне отомстить. И одно утро я просыпаюсь мертвая, правда? Давай, как тебя, Кармен, отпусти.
– Ты останешься, – сказала Вирджиния.
– Кармен, не...
– Останешься, – повторила Вирджиния.
– Ну, а если я выйти? Если я просто выйти?
– Получишь то же, что и тот легавый.
– Ох, ну и стерва! – сказала Анжелика, вернулась к своему стулу и уселась, скрестив ноги. Поймала взгляд Хейза, улыбнулась ему и сразу же натянула юбку пониже. Вообще-то Хейз не изучал ее ноги. Ему пришла в голову мысль. Он придумал план, состоящий из двух частей, и первая часть плана – если его удастся выполнить – должна быть выполнена именно там, где сидела пуэрториканкская девица. Суть идеи заключалась в том, что в ход пускались два металлических предмета. Хейз был почти уверен, что один из них подействует немедленно, а для второго понадобится некоторое время, если это вообще сработает. Идея показалась Хейзу блестящей, и, завороженный ею, он уставился в пространство. Случайно его взгляд сфокусировался на ногах Анжелики.
И теперь, используя тот факт, что Анжелика находится поблизости от одного из предметов, и понимая, что Вирджинию Додж следует отвлечь перед исполнением первой части плана, он пробрался к Анжелике и достал из кармана пачку сигарет. – Закуришь?
Анжелика взяла предложенную сигарету. “Мучас грасиас. Большое спасибо”, – сказала она, поднесла сигарету к губам и посмотрела в лицо Хейзу.
– Нравятся ноги, парень?
– Да, красивые ноги, – согласился Хейз.
– Чертовски красивые ноги, еще бы! Не так часто увидишь такая ноги. Муй буэно, очень хорошо моя ноги.
– Муй. Очень, – снова согласился Хейз.
– Хочешь увидеть все остальное?
“Если телефон зазвонит, – размышлял Хейз, – Вирджиния поднимет трубку. Она теперь слушает “все разговоры и ни за что не пропустит ни одного, тем более что это может быть Карелла. И если ее внимание будет отвлечено, у меня хватит времени выполнить то, что я задумал, – пустить машину в ход, чтобы все подготовить. Предположим, она будет действовать импульсивно, как все люди, когда они... ладно, я слишком много предполагаю. Но все же есть надежда. Ну давай, телефон, звони!”
– Я спросила вопрос, – перебила его мысли Анжелика.
– Какой вопрос?
– Хочешь увидеть остальной?
– Это было бы очень мило.
Хейз, не отрываясь, смотрел на телефон. Он припомнил, что обычно телефон звонил со злобной настойчивостью каждые тридцать секунд. Всегда кто-нибудь докладывал о нападениях и избиениях, о драках, ножевых ранениях, о кражах и ограблениях и о тысяче других правонарушений и преступлений, которые ежедневно совершались в районе. Почему же теперь телефон молчит? Кто отменил на сегодня все происшествия?
Не нужно нам таких каникул, когда Стив вот-вот угодит в ловушку, когда у Мисколо хлещет кровь из дыры размером в мою голову, когда эта сука сидит здесь со своим бутылем и аккуратным маленьким 38-м калибром.
– Это будет чертовски мило, – сказала Анжелика, – и все настоящий. Ты видишь моя грудь?
– Вижу.
Ну, телефон, звони!
– Это мой настоящий грудь, – говорила Анжелика, – нет бюстгалтер, я не ношу бюстгалтер. Веришь?
– Верю.
– Я тебе покажу.
– Не надо. Я и так верю.
– Как насчет это?
– Насчет чего?
– Ты говоришь другим и отпускаешь меня. Позже приходишь гости, а?
Хейз покачал головой:
– Никак нельзя.
– Почему нельзя? Анжелика – это что-то!
– Анжелика – это что-то, – согласился Хейз.