Страница:
Прошло, казалось, целых три года, прежде чем он принял решение быстро повернуться к Вирджинии с оружием в руке.
Он сжал пальцы вокруг рукоятки пистолета в темных недрах кармана, и это заняло еще двенадцать лет. Хейз почти выхватил пистолет, когда увидел Артура Брауна, который быстро шел по коридору, удивленно подняв брови. Примерно через сто лет он решил крикнуть:
– Уходи, Артур! Беги!
Но было уже поздно, потому что Артур открыл дверцу барьера и вошел в дежурную комнату. Доставать пистолет тоже было поздно – время вступило в свои права, оно словно вытекло в канализационную трубу. Был только угрожающе холодный голос Вирджинии Додж, который прорезал тишину, установившуюся в комнате.
– Не доставай пушку, рыжий! Я целюсь прямо в бутыль!
Хейз замер. Внезапно он подумал: “А что там, в бутыли? Действительно нитроглицерин?”
Потом эта мысль исчезла так же внезапно, как и появилась. Он не мог рисковать. Разжав пальцы, Хейз повернулся к Вирджинии.
Артур Браун стоял у самой дверцы, раскрыв рот.
– Что?..
– Заткнись! – прервала его Вирджиния. – Входи сюда!
– Что?..
Лицо Брауна выражало безграничное удивление. Просидев весь день в кладовой магазина готового платья, он вернулся в участок и поднялся по металлической лестнице, ведущей на второй этаж, что делал уже тысячу раз с тех пор, как стал работать в 87-м участке. Увидев, что в коридоре нет света, он бессознательно потянулся к выключателю у лестницы и включил свет. Первое, что он увидел, был Коттон Хейз, засунувший руку в карман женского плаща, висевшего на крючке. А потом... женщину с револьвером.
– Ну-ка, подойди сюда, рыжий! – приказала Вирджиния.
Хейз молча подошел к ней.
– Ты очень умный, верно, сволочь?
– Я...
Рука, державшая револьвер, быстро поднялась и с неожиданной силой нанесла удар. Хейз уголком глаза уловил блеск стального дула, почувствовал резкую боль, когда металл врезался ему в щеку, и прикрыл лицо руками, ожидая нового удара. Но его не было. Он отнял руки от щеки и посмотрел на пальцы. Они были в крови.
– Больше никаких фокусов, рыжий, понятно? – ледяным тоном сказала Вирджиния.
– Понятно.
– А теперь убирайся. Туда, на ту сторону. А ты, – повернулась она к Брауну, – входи. Быстро!
Браун прошел дальше. Он уже понял ситуацию и больше не удивлялся.
Вирджиния, держа в левой руке бутыль с нитроглицерином, а в правой – револьвер, направилась к вешалке. Она шла быстро, спотыкаясь, плечи нервно дергались, движения бедер и ног были резкими и лишенными всякой женственности, словно кто-то толкал ее сзади. Глядя, как Вирджиния пересекает комнату, Хейз все больше убеждался в том, что жидкость в ее левой руке вовсе не нитроглицерин, как она утверждала. Правда, нитроглицерин – капризная штука. Иногда он взрывается. Другой раз...
Он размышлял: “Нитро? Или вода?”
Вирджиния быстро достала пистолет Бернса из кармана своего плаща, вернулась к столу, поставила на него бутыль, открыла ящик стола и бросила пистолет в ящик.
– Так, а теперь ты, – обратилась она к Брауну, – давай сюда пушку.
Браун не пошевелился.
– В этой бутылке на столе нитроглицерин, – спокойно сказала Вирджиния. – Давай сюда револьвер.
Браун посмотрел на Бернса.
– Отдай, Арти, – посоветовал Бернс. – Здесь она командует.
– Во что она играет? – поинтересовался Браун.
– Во что я играю, это не твое дело, – резко сказала Вирджиния. – Закрой рот и давай свою пушку.
– Да, суровая дама. – Браун подошел к столу, внимательно глядя на Вирджинию. Он не отрывал от нее глаз, когда на ощупь отстегивал кобуру, пытаясь понять, какие чувства она к нему испытывает. Браун обычно умел распознавать ненависть за тысячу шагов и мгновенно ощущал, в каком случае цвет его кожи определит характер отношений между ним и тем человеком, на которого смотрит и с которым говорит. Артур Браун был негром. Он был также очень нетерпеливым человеком. Ему пришлось довольно рано убедиться в том, что случайное совпадение цвета его кожи с фамилией Браун-Коричневый лишь увеличивает его бремя, “бремя черного человека”. Он всегда с нетерпением ожидал неизбежной оговорки, неосторожного выражения, и сейчас его нетерпение достигло предела. Но на лице Вирджинии Додж нельзя было прочесть никаких чувств. Она положила револьвер Брауна в ящик стола.
– Ну, а теперь пройди туда, на ту сторону комнаты.
– Можно сначала доложить лейтенанту? – спросил Браун.
– Лейтенант, – позвала Вирджиния, – идите сюда!
Бернс подошел к столу.
– Он хочет что-то доложить. Докладывайте здесь, мистер, чтобы я могла вас слышать.
– Ну, как там? – спросил Бернс.
– Полный ноль. Из этого ничего не выйдет, Пит.
– Почему не выйдет?
– Я вышел оттуда, потом заглянул в лавку купить пачку сигарет.
– Ну?
– Мы поговорили с хозяином. В их районе было много краж. Больше всего в магазинах готового платья.
– Ну?
– Но он сказал мне, что кражи скоро прекратятся. Знаете, почему?
– Почему?
– Потому что в том магазине через улицу сидит в кладовой легавый и ждет, пока туда сунется грабитель. Вот что мне сказал тот парень в лавке.
– Понятно.
– Если он знает, то это известно каждому молочному торговцу на этой улице. А если знают лавочники, то в курсе и все покупатели. Можешь не сомневаться, вор тоже все знает. Из этого ничего не выйдет. Пит. Нам нужно придумать что-нибудь другое.
– Вы кончили?
– Кончили.
– Хорошо. Теперь перейдите на другой конец комнаты.
Бернс отошел от стола. Браун стоял в нерешительности.
– Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Тогда иди!
– Для чего вам револьвер и нитро, мадам? – спросил Браун. – Мне хочется узнать, что вам здесь нужно? Для чего все это?
– Я пришла сюда, чтобы убить Стива Кареллу.
– Бутылкой с супчиком?
– Нет, выстрелом из револьвера. Нитро – это моя страховка.
Браун кивнул.
– Нитроглицерин настоящий?
– Настоящий.
– Как это проверить?
– Никак. Или хочешь попытаться привязать колокольчик на хвост коту, чтобы мыши слышали, как он идет? Из них не нашлось ни одного храбреца, готового пожертвовать собой. – Вирджиния улыбнулась.
Браун улыбнулся в ответ.
– Нет, спасибо, мадам. Я просто спросил. Убьете Стива? Почему, что он вам сделал? Оштрафовал за стоянку в неположенном месте?
– Это не смешно, – ответила Вирджиния. Она уже не улыбалась.
– Я и не думал, что смешно. А кто эта красотка? Ваша партнерша?
– У меня нет партнеров, – ответила Вирджиния, и Брауну показалось, что на минуту она закрыла глаза. – Это задержанная.
– А разве мы все не задержанные? – Браун снова улыбнулся, но Вирджиния сжала губы.
Хэл Уиллис подошел к столу:
– Послушайте, – сказал он. – Мисколо очень плохо. Может, вы разрешите нам позвать врача?
– Нет, – ответила Вирджиния.
– Ради бога, он может умереть. Послушайте, вам нужен Карелла, верно? Какой смысл в том, чтобы невинный человек...
– Никаких врачей, – отрезала Вирджиния.
– Почему? – спросил Бернс, подходя к столу. – Вы можете задержать его здесь после того, как он сделает перевязку, как задержали всех нас. Какая вам разница?
– Никаких врачей, – повторила она.
Хейз медленно двинулся к столу. Сами того не сознавая, четверо полицейских стали так, как обычно стояли, допрашивая подозреваемых. Хейз, Бернс и Браун – перед столом, Уиллис – справа от него. Вирджиния продолжала сидеть, подвинув поближе к себе бутылку с нитроглицерином и держа револьвер 38-го калибра.
– Предположим, я возьму трубку и вызову врача, – начал Хейз.
– Я убью тебя.
– Не боитесь, что эта штука взорвется? – спросил Уиллис.
– Нет.
– А вы немного нервничали, когда сюда вошел Марчисон, верно?
– Заткнись, рыжий! Ты уже достаточно себя показал.
– Достаточно, чтобы застрелить меня? – поинтересовался Хейз.
– Да.
– И вызвать взрыв? – добавил Браун.
– И еще один визит с первого этажа?
– Вы не можете допустить этого, Вирджиния, верно?
– Могу! Если кто-нибудь войдет, все полетит к чертям!
– А как же Карелла? Если вы взорвете всех нас, то Карелла останется жив. Вам же нужен Карелла, верно?
– Да, но...
– Тогда как же вы можете взорвать ваш нитроглицерин?
– Как вы можете допустить еще один выстрел?
– Вы не можете застрелить никого из нас, верно? Это слишком рискованно.
– Отойдите, – сказала. Вирджиния, – все.
– Чего вы боитесь, Вирджиния?
– Револьвер у вас, а не у нас.
– Вы можете выстрелить?
– Или вы уже боитесь стрелять?
Хейз обошел стол с левой стороны, оказавшись поближе к Вирджинии.
– Назад! – крикнула она.
Уиллис стал обходить стол справа, и Вирджиния резко повернулась, целясь в него. В это время Хейз встал между ней и стоявшей на столе бутылью. Вирджиния на секунду убрала левую руку со стола, немного отставила стул и стала подниматься. В тот же момент Уиллис, видя, что она уже не держит бутыль, и зная, что встающий со стула человек находится в неустойчивом положении, изо всей силы ударил Вирджинию ногой в лодыжку. Одновременно Хейз толкнул ее, так что она окончательно потеряла равновесие и, наклонившись вправо, грохнулась на пол. Пальцы правой руки разжались, револьвер скользнул по полу, сделал несколько поворотов и внезапно остановился.
Уиллис нагнулся, чтобы взять револьвер.
Он вытянул руку, и Хейз задержал дыхание, потому что они наконец-то избавились от этой ненормальной суки.
Но Уиллис завопил от боли. Трехфутовый кинжал из кожи и металла пригвоздил его руку к полу.
Он сжал пальцы вокруг рукоятки пистолета в темных недрах кармана, и это заняло еще двенадцать лет. Хейз почти выхватил пистолет, когда увидел Артура Брауна, который быстро шел по коридору, удивленно подняв брови. Примерно через сто лет он решил крикнуть:
– Уходи, Артур! Беги!
Но было уже поздно, потому что Артур открыл дверцу барьера и вошел в дежурную комнату. Доставать пистолет тоже было поздно – время вступило в свои права, оно словно вытекло в канализационную трубу. Был только угрожающе холодный голос Вирджинии Додж, который прорезал тишину, установившуюся в комнате.
– Не доставай пушку, рыжий! Я целюсь прямо в бутыль!
Хейз замер. Внезапно он подумал: “А что там, в бутыли? Действительно нитроглицерин?”
Потом эта мысль исчезла так же внезапно, как и появилась. Он не мог рисковать. Разжав пальцы, Хейз повернулся к Вирджинии.
Артур Браун стоял у самой дверцы, раскрыв рот.
– Что?..
– Заткнись! – прервала его Вирджиния. – Входи сюда!
– Что?..
Лицо Брауна выражало безграничное удивление. Просидев весь день в кладовой магазина готового платья, он вернулся в участок и поднялся по металлической лестнице, ведущей на второй этаж, что делал уже тысячу раз с тех пор, как стал работать в 87-м участке. Увидев, что в коридоре нет света, он бессознательно потянулся к выключателю у лестницы и включил свет. Первое, что он увидел, был Коттон Хейз, засунувший руку в карман женского плаща, висевшего на крючке. А потом... женщину с револьвером.
– Ну-ка, подойди сюда, рыжий! – приказала Вирджиния.
Хейз молча подошел к ней.
– Ты очень умный, верно, сволочь?
– Я...
Рука, державшая револьвер, быстро поднялась и с неожиданной силой нанесла удар. Хейз уголком глаза уловил блеск стального дула, почувствовал резкую боль, когда металл врезался ему в щеку, и прикрыл лицо руками, ожидая нового удара. Но его не было. Он отнял руки от щеки и посмотрел на пальцы. Они были в крови.
– Больше никаких фокусов, рыжий, понятно? – ледяным тоном сказала Вирджиния.
– Понятно.
– А теперь убирайся. Туда, на ту сторону. А ты, – повернулась она к Брауну, – входи. Быстро!
Браун прошел дальше. Он уже понял ситуацию и больше не удивлялся.
Вирджиния, держа в левой руке бутыль с нитроглицерином, а в правой – револьвер, направилась к вешалке. Она шла быстро, спотыкаясь, плечи нервно дергались, движения бедер и ног были резкими и лишенными всякой женственности, словно кто-то толкал ее сзади. Глядя, как Вирджиния пересекает комнату, Хейз все больше убеждался в том, что жидкость в ее левой руке вовсе не нитроглицерин, как она утверждала. Правда, нитроглицерин – капризная штука. Иногда он взрывается. Другой раз...
Он размышлял: “Нитро? Или вода?”
Вирджиния быстро достала пистолет Бернса из кармана своего плаща, вернулась к столу, поставила на него бутыль, открыла ящик стола и бросила пистолет в ящик.
– Так, а теперь ты, – обратилась она к Брауну, – давай сюда пушку.
Браун не пошевелился.
– В этой бутылке на столе нитроглицерин, – спокойно сказала Вирджиния. – Давай сюда револьвер.
Браун посмотрел на Бернса.
– Отдай, Арти, – посоветовал Бернс. – Здесь она командует.
– Во что она играет? – поинтересовался Браун.
– Во что я играю, это не твое дело, – резко сказала Вирджиния. – Закрой рот и давай свою пушку.
– Да, суровая дама. – Браун подошел к столу, внимательно глядя на Вирджинию. Он не отрывал от нее глаз, когда на ощупь отстегивал кобуру, пытаясь понять, какие чувства она к нему испытывает. Браун обычно умел распознавать ненависть за тысячу шагов и мгновенно ощущал, в каком случае цвет его кожи определит характер отношений между ним и тем человеком, на которого смотрит и с которым говорит. Артур Браун был негром. Он был также очень нетерпеливым человеком. Ему пришлось довольно рано убедиться в том, что случайное совпадение цвета его кожи с фамилией Браун-Коричневый лишь увеличивает его бремя, “бремя черного человека”. Он всегда с нетерпением ожидал неизбежной оговорки, неосторожного выражения, и сейчас его нетерпение достигло предела. Но на лице Вирджинии Додж нельзя было прочесть никаких чувств. Она положила револьвер Брауна в ящик стола.
– Ну, а теперь пройди туда, на ту сторону комнаты.
– Можно сначала доложить лейтенанту? – спросил Браун.
– Лейтенант, – позвала Вирджиния, – идите сюда!
Бернс подошел к столу.
– Он хочет что-то доложить. Докладывайте здесь, мистер, чтобы я могла вас слышать.
– Ну, как там? – спросил Бернс.
– Полный ноль. Из этого ничего не выйдет, Пит.
– Почему не выйдет?
– Я вышел оттуда, потом заглянул в лавку купить пачку сигарет.
– Ну?
– Мы поговорили с хозяином. В их районе было много краж. Больше всего в магазинах готового платья.
– Ну?
– Но он сказал мне, что кражи скоро прекратятся. Знаете, почему?
– Почему?
– Потому что в том магазине через улицу сидит в кладовой легавый и ждет, пока туда сунется грабитель. Вот что мне сказал тот парень в лавке.
– Понятно.
– Если он знает, то это известно каждому молочному торговцу на этой улице. А если знают лавочники, то в курсе и все покупатели. Можешь не сомневаться, вор тоже все знает. Из этого ничего не выйдет. Пит. Нам нужно придумать что-нибудь другое.
– Вы кончили?
– Кончили.
– Хорошо. Теперь перейдите на другой конец комнаты.
Бернс отошел от стола. Браун стоял в нерешительности.
– Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Тогда иди!
– Для чего вам револьвер и нитро, мадам? – спросил Браун. – Мне хочется узнать, что вам здесь нужно? Для чего все это?
– Я пришла сюда, чтобы убить Стива Кареллу.
– Бутылкой с супчиком?
– Нет, выстрелом из револьвера. Нитро – это моя страховка.
Браун кивнул.
– Нитроглицерин настоящий?
– Настоящий.
– Как это проверить?
– Никак. Или хочешь попытаться привязать колокольчик на хвост коту, чтобы мыши слышали, как он идет? Из них не нашлось ни одного храбреца, готового пожертвовать собой. – Вирджиния улыбнулась.
Браун улыбнулся в ответ.
– Нет, спасибо, мадам. Я просто спросил. Убьете Стива? Почему, что он вам сделал? Оштрафовал за стоянку в неположенном месте?
– Это не смешно, – ответила Вирджиния. Она уже не улыбалась.
– Я и не думал, что смешно. А кто эта красотка? Ваша партнерша?
– У меня нет партнеров, – ответила Вирджиния, и Брауну показалось, что на минуту она закрыла глаза. – Это задержанная.
– А разве мы все не задержанные? – Браун снова улыбнулся, но Вирджиния сжала губы.
Хэл Уиллис подошел к столу:
– Послушайте, – сказал он. – Мисколо очень плохо. Может, вы разрешите нам позвать врача?
– Нет, – ответила Вирджиния.
– Ради бога, он может умереть. Послушайте, вам нужен Карелла, верно? Какой смысл в том, чтобы невинный человек...
– Никаких врачей, – отрезала Вирджиния.
– Почему? – спросил Бернс, подходя к столу. – Вы можете задержать его здесь после того, как он сделает перевязку, как задержали всех нас. Какая вам разница?
– Никаких врачей, – повторила она.
Хейз медленно двинулся к столу. Сами того не сознавая, четверо полицейских стали так, как обычно стояли, допрашивая подозреваемых. Хейз, Бернс и Браун – перед столом, Уиллис – справа от него. Вирджиния продолжала сидеть, подвинув поближе к себе бутылку с нитроглицерином и держа револьвер 38-го калибра.
– Предположим, я возьму трубку и вызову врача, – начал Хейз.
– Я убью тебя.
– Не боитесь, что эта штука взорвется? – спросил Уиллис.
– Нет.
– А вы немного нервничали, когда сюда вошел Марчисон, верно?
– Заткнись, рыжий! Ты уже достаточно себя показал.
– Достаточно, чтобы застрелить меня? – поинтересовался Хейз.
– Да.
– И вызвать взрыв? – добавил Браун.
– И еще один визит с первого этажа?
– Вы не можете допустить этого, Вирджиния, верно?
– Могу! Если кто-нибудь войдет, все полетит к чертям!
– А как же Карелла? Если вы взорвете всех нас, то Карелла останется жив. Вам же нужен Карелла, верно?
– Да, но...
– Тогда как же вы можете взорвать ваш нитроглицерин?
– Как вы можете допустить еще один выстрел?
– Вы не можете застрелить никого из нас, верно? Это слишком рискованно.
– Отойдите, – сказала. Вирджиния, – все.
– Чего вы боитесь, Вирджиния?
– Револьвер у вас, а не у нас.
– Вы можете выстрелить?
– Или вы уже боитесь стрелять?
Хейз обошел стол с левой стороны, оказавшись поближе к Вирджинии.
– Назад! – крикнула она.
Уиллис стал обходить стол справа, и Вирджиния резко повернулась, целясь в него. В это время Хейз встал между ней и стоявшей на столе бутылью. Вирджиния на секунду убрала левую руку со стола, немного отставила стул и стала подниматься. В тот же момент Уиллис, видя, что она уже не держит бутыль, и зная, что встающий со стула человек находится в неустойчивом положении, изо всей силы ударил Вирджинию ногой в лодыжку. Одновременно Хейз толкнул ее, так что она окончательно потеряла равновесие и, наклонившись вправо, грохнулась на пол. Пальцы правой руки разжались, револьвер скользнул по полу, сделал несколько поворотов и внезапно остановился.
Уиллис нагнулся, чтобы взять револьвер.
Он вытянул руку, и Хейз задержал дыхание, потому что они наконец-то избавились от этой ненормальной суки.
Но Уиллис завопил от боли. Трехфутовый кинжал из кожи и металла пригвоздил его руку к полу.
Глава 13
Черная юбка туго натянулась, когда Анжелика резким движением вытянула ногу. Юбка подчеркивала полноту бедра, свободно свисала у колена и там внезапно кончалась, скрывая стройную икру и тонкую лодыжку, вокруг которой обвивался черный ремешок. Под ремешком была кожаная красивая лодочка на высоком каблуке, остром, как стилет. И этот каблук впился в руку Уиллиса.
Анжелика убрала ногу и быстро опустилась на колени, чтобы поднять револьвер. Она подобрала юбку на коленях, схватила револьвер и, сверкая глазами, прицелилась в лейтенанта Бернса, протянувшего руку к бутыли.
– Не трогай! – крикнула она.
Бернс замер.
– Все отойдите от стола. Все! Назад! Назад!
Они стали отходить, отступая перед новой угрозой, еще более опасной, чем первая. Анжелика Гомес перерезала горло человеку, и, насколько им было известно, он к этому времени был уже мертв. Ее должен был покарать закон, ей могла отомстить уличная банда, и в глазах ее была отрешенность отчаяния. Анжелика Гомес хотела сыграть свою роль, и горе тому, кто окажется у нее на пути.
Она поднялась с пола, крепко держа револьвер.
– Я буду отсюда уходить. Пусть никто не пробует меня помешать.
Вирджиния Додж была уже на ногах. Она повернулась к Анжелике и, улыбаясь, сказала ей:
– Молодец! Отдай мне револьвер.
Анжелика не сразу поняла ее. Она с любопытством посмотрела на Вирджинию:
– Ты сумасшедшая? Я ухожу. Сейчас.
– Знаю. Отдай мне револьвер. Я прикрою тебя. Пока ты не уйдешь.
– Почему я должна отдавать тебе револьвер?
– О боже, ты что, на их стороне? Этих сволочей, которые хотят отправить тебя за решетку?
– Зачем я должна делать тебе любезность? Я раньше просила тебя отпускать меня, но ты сказала “нет”. Теперь ты хочешь револьвер. Ты сумасшедшая.
– Хорошо, я объясню тебе. Если ты возьмешь этот револьвер с собой, они нападут на меня, как только ты выйдешь из этой комнаты. А это значит, что через четыре секунды они сядут на телефон и натравят на тебя всю проклятую полицию. Если ты отдашь мне пушку, я задержу их. Они будут сидеть здесь. Никаких телефонных звонков. Никаких полицейских машин. Никто не будет искать тебя, ты свободна.
Анжелика задумалась.
– Отдай револьвер, – повторила Вирджиния и подошла поближе к Анжелике. Та, выгнув спину, широко расставив ноги, застыла в позе тигрицы, приготовившейся к прыжку, рука, сжимающая револьвер, слегка дрожала. Вирджиния подошла ближе.
– Отдай его мне, – повторила она.
– Ты будешь задержать их? – спросила Анжелика. – Они будут оставаться здесь?
– Да.
– Подойди тогда близко.
Вирджиния подошла к ней.
– Дай руку, – сказала Анжелика.
Вирджиния вытянула руку, и Анжелика положила ей в ладонь револьвер.
– Я иду сейчас. Ты держи их здесь. Я буду свободная. Свободная, – повторила она.
Она отвернулась от Вирджинии, но успела сделать только один шаг. Вирджиния подняла руку и изо всей силы обрушила револьвер на голову Анжелики Гомес. Та упала на пол, а Вирджиния, перешагнув через нее, быстро пошла к столу.
– Кто-нибудь еще думает, что я шучу?
– Убираете? – любезным тоном спросил Карелла.
– Да, – ответил Роджер. – Да, сэр. Мистер Скотт любил, чтобы всюду было чисто.
– Вы хорошо знали старика?
– Я долго работал у него, очень долго.
– Вы к нему хорошо относились?
– Он был хороший человек. Я очень хорошо к нему относился.
– У него когда-нибудь были неприятности с сыновьями?
– Неприятности, сэр?
– Ну, вы знаете. Споры. Серьезные ссоры. Кто-нибудь из них угрожал ему?
– Время от времени они спорили, сэр, но никогда не было серьезной ссоры. И никогда не было угроз. Нет, сэр.
– А как насчет невестки? Старик не был против, когда Дэвид привел ее в дом?
– Нет, сэр. Она очень понравилась мистеру Скотту. Он часто говорил, что хотел бы, чтобы и другие его сыновья нашли себе таких хороших жен.
– Понятно. – Карелла помолчал. – Ладно. Большое спасибо. Я хотел бы еще раз осмотреть комнату, может быть, найдется что-нибудь интересное.
– Да, сэр. – Роджер не торопился уходить. Он стоял со щеткой в одной руке и совком в другой, словно ждал чего-то.
– Да? – спросил Карелла.
– Сэр, мы обычно обедаем в семь часов. Сейчас шесть тридцать, и мне хотелось бы узнать... сэр, вы отобедаете с нами?
Карелла посмотрел на часы. Было 6.37.
– Нет, – ответил он, – по правде говоря, я должен быть в участке к семи. Моя жена будет ждать меня там. Нет, спасибо. Никаких обедов. – Он остановился и неизвестно почему сказал: – У нас будет ребенок. То есть у моей жены.
– Да, сэр, – ответил Роджер и улыбнулся.
– Вот так. – Карелла тоже улыбнулся.
Они стояли в полумраке, улыбаясь друг другу.
– Ну ладно, – вздохнул Карелла, – за работу.
– Да, сэр.
Карелла вошел в комнату. Он слышал, как за дверью Роджер шаркал по коридору. “Итак, парни, мы опять здесь, – думал Карелла. – Вот Стив Карелла, который явился в уютную кладовую, где веселые прожигатели жизни танцевали под звуки классического трио “Танец смерти Скотта”. – “Какую мелодию они играют, Людвик?” – “Ах, да, это “Вальс висельника” – любимый старый венский вальс”.
Давай работай, старый Стив. Что, у тебя уже не хватает шариков? Осмотрим как следует эту комнату, потом доставим себе удовольствие и зададим еще несколько вопросов, на этом кончим и завернем покупку, ладно?
Комната.
Окон нет. Конечно, никаких чертовых окон.
Никаких потайных дверей или панелей.
Джефферсона Скотта нашли здесь висящим на веревке около десяти футов от двери, с опрокинутым стулом у ног. Веревка была перекинута через эту балку и привязана к дверной ручке.
Дверь открывалась наружу в коридор.
Один только вес Скотта не мог держать дверь.
Значит, дверь была заперта, раз ее не могли открыть три дюжих молодца, о господи, какие крупные парни эти Скотты! Дверь не могла быть заперта снаружи. Чтобы закрыть дверь и просунуть задвижку в скобу, требовалось приложить немалые усилия. Значит, не могло быть никаких шнурков и прочей чепухи, о которой мы постоянно читаем в детективных романах. Ломом сорвали запор с дверной рамы, чтобы открыть дверь и снять Скотта с веревки, на которой он висел.
Таковы факты.
Если бы здесь был Шерлок Холмс...
Но его не было.
Здесь только я. Стив Карелла. Я хороший детектив, но не могу ни в чем разобраться.
Ну-ка, посмотрим.
Он подошел к двери и внимательно осмотрел расшатавшийся шуруп. Дверная рама была вся в отметинах, лом поработал на славу. Старый Роджер смел столько обрубков и щепок, что можно было бы открыть мастерскую зубочисток. Карелла закрыл дверь. Она действительно была обита железными полосами, и, конечно, надо было крепко захлопнуть эту проклятую дверь, а потом сильно тянуть к себе, чтобы закрыть как следует. Он вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и нагнулся.
Между нижним краем двери и порогом комнаты было расстояние в полдюйма. Карелла засунул пальцы под дверь. Он чувствовал под пальцами металлическую полосу, которой была обита дверь. Полоса была прибита примерно на четверть дюйма отступая от наружной стороны двери. Карелла снова открыл дверь. Такая же полоса была прибита к порогу, немного дальше, чтобы дверь плотнее примыкала к раме. Он опять закрыл дверь. И опять провел пальцами между дверью и порогом. В одном месте в металле было что-то вроде вмятины, но Карелла не был полностью уверен в этом. И все же казалось, по крайней мере на ощупь, что в одной точке имеется длинная острая вмятина в форме зубца. Его пальцы скользили по металлу: гладко, гладко, вот! Вот оно. Небольшое резкое углубление.
– Что-нибудь потеряли? – спросил голос у него за спиной.
Карелла повернул голову. Марк Скотт был очень высоким и таким же светловолосым, как его брат Дэвид. У него был твердый плоский лоб и твердый плоский нос. Резко скошенные вниз скулы нарушали скучную правильность остальных черт. Губы довольно толстые, глаза серые, но в полутемном коридоре казались почти бесцветными и прозрачными под светлыми толстыми бровями.
Карелла поднялся и отряхнул пыль с колен.
– Нет, – сказал он любезно, – ничего не потерял. Но, в определенном смысле, пытаюсь кое-что найти.
– Что бы это могло быть? – произнес с улыбкой Марк.
– О, я не знаю. Может быть, путь в эту комнату.
– Под дверью? – спросил Марк, все еще улыбаясь. – Надо быть очень худощавым, вам не кажется?
– Конечно, конечно, – ответил Карелла, открыл дверь и вошел.
Марк пошел за ним.
Карелла тронул пальцем висящий шуруп, так что он стал качаться.
– Мне сказали, что этот замок запирался с большим трудом. Это правда?
– Да. Надо было потянуть дверь на себя изо всей силы, только тогда можно задвинуть засов. Я говорил отцу, чтобы он сменил замок, но он считал, что этот замок его устраивает, позволяет поупражняться, ведь ему больше негде делать это. – Марк снова улыбнулся. У него была приятная улыбка: полные губы открывали ослепительный ряд зубов.
– Как сильно надо было тянуть дверь?
– Простите?
– Чтобы задвинуть засов.
– О, очень сильно.
– Как вам кажется, если веревка была привязана к дверной ручке, хватило бы веса вашего отца, чтобы задвинуть засов?
– Хватило, чтобы не дать двери открыться, но чтобы задвинуть этот засов, нужно было тянуть дверь на себя с большой силой. Вы, наверное, думаете, что кто-нибудь запер дверь снаружи? С помощью шнурка или чего-то вроде этого?
Карелла вздохнул:
– Да, я примерно так и думал.
– Невозможно. Спросите любого из моих братьев. Спросите Кристин. Спросите Роджера. Замок был очень тугой. Отец должен был сменить его, обязательно. Мы говорили об этом много раз.
– Вы когда-нибудь ссорились?
– С отцом? Боже милостивый, конечно, нет. Я поклялся никогда не спорить с ним. По крайней мере после того, как мне исполнилось четырнадцать. Помню, именно в это время я принял такое решение, и оно стоило мне больших усилий.
– “Великое решение Скотта”. Прямо как в кино.
– Что? О, да, – согласился Марк с улыбкой. – Когда мне было четырнадцать лет, я понял, что нет никакой пользы спорить с отцом. С того времени мы всегда ладили друг с другом.
– Вплоть до настоящего времени, а?
– Да.
– Кто обнаружил, что дверь заперта?
– Алан.
– А кто пошел за ломом?
– Я.
– Для чего?
– Чтобы взломать дверь. Мы звали отца, но он не отвечал.
– И лом помог?
– Да. Конечно, помог.
– Кто пробовал открыть дверь после того, как вы применили лом?
– Я.
– И на этот раз она открылась?
– Нет. Тело было очень тяжелым. Но мы смогли немного приоткрыть дверь, снова с помощью лома. Алан просунул руку в щель и перерезал веревку.
– Кто-нибудь из вас просовывал лом под дверь? – спросил Карелла.
– Под дверь?
– Да. Здесь. У порога.
– Нет. Зачем?
– Не имею представления. Вы много получаете, мистер Скотт?
– Что?
– Вы работаете?
– Ну, я...
– Да или нет?
– Я прохожу практику на одном заводе. Готовлюсь занять ответственную должность. Отец был убежден, что администраторы должны пройти всю служебную лестницу снизу доверху.
– Вы были согласны с ним?
– Да. Конечно.
– Где вы... проходите практику?
– На заводе в Нью-Джерси.
– Как долго?
– Шесть месяцев.
– Сколько вам лет, мистер Скотт?
– Двадцать семь.
– А чем вы занимались до того, как поступили на тот завод в Нью-Джерси?
– Несколько лет я пробыл в Италии.
– Чем занимались?
– Развлекался. Когда умерла мать, она оставила мне немного денег. Я решил истратить их после окончания колледжа.
– Когда это было?
– Мне исполнилось тогда двадцать два года.
– И с тех пор вы все время находились в Италии?
– Нет. Правительство нарушило мои планы. Еще до окончания колледжа мне пришлось два года прослужить в армии.
– А потом вы поехали в Италию, верно?
– Да.
– К тому времени вам было двадцать четыре года?
– Да.
– Сколько денег у вас было?
– Мать оставила мне тридцать тысяч.
– Почему вы вернулись из Италии?
– У меня кончились деньги.
– Вы истратили тридцать тысяч долларов за три года? В Италии?
– Да.
– Истратить такую кучу денег в Италии! Многовато!
– Разве?
– Я хочу сказать, что вы жили на широкую ногу.
– Я всегда жил на широкую ногу, мистер Карелла, – сказал Марк, широко улыбаясь.
– А что это за должность, в которой вы практикуетесь?
– Администратор по торговым делам.
– Без всяких почетных званий и титулов?
– Просто администратор по торговым делам.
– Сколько платят на такой должности?
– Наш отец не хотел баловать своих детей, – ответил Марк.
– Он понимал, что его дела пойдут кувырком, если он просто поставит своих сыновей на высокооплачиваемые должности, не научив их как следует бизнесу.
– Сколько вы получаете, проходя практику?
– Пятнадцать тысяч.
– Понятно. И вы жили на широкую ногу. Десять кусков в год, да еще в Италии! Понятно.
– Это минимальная плата, мистер Карелла. Отец имел намерение полностью передать Скотт Индастриз своим сыновьям.
– Да, его завещание, несомненно, подтвердит это намерение. Вы знакомы с его завещанием, мистер Скотт?
– Все мы знакомы. Отец не делал из него тайны.
– Понятно.
– Скажите, мистер Карелла, вы думаете, что я убил собственного отца?
– А вы убили его, мистер Скотт?
– Нет.
– Он покончил с собой, верно, мистер Скотт?
– Да, верно. – Марк замолчал. – Или вы думаете, что я влез в комнату через щель?
Анжелика убрала ногу и быстро опустилась на колени, чтобы поднять револьвер. Она подобрала юбку на коленях, схватила револьвер и, сверкая глазами, прицелилась в лейтенанта Бернса, протянувшего руку к бутыли.
– Не трогай! – крикнула она.
Бернс замер.
– Все отойдите от стола. Все! Назад! Назад!
Они стали отходить, отступая перед новой угрозой, еще более опасной, чем первая. Анжелика Гомес перерезала горло человеку, и, насколько им было известно, он к этому времени был уже мертв. Ее должен был покарать закон, ей могла отомстить уличная банда, и в глазах ее была отрешенность отчаяния. Анжелика Гомес хотела сыграть свою роль, и горе тому, кто окажется у нее на пути.
Она поднялась с пола, крепко держа револьвер.
– Я буду отсюда уходить. Пусть никто не пробует меня помешать.
Вирджиния Додж была уже на ногах. Она повернулась к Анжелике и, улыбаясь, сказала ей:
– Молодец! Отдай мне револьвер.
Анжелика не сразу поняла ее. Она с любопытством посмотрела на Вирджинию:
– Ты сумасшедшая? Я ухожу. Сейчас.
– Знаю. Отдай мне револьвер. Я прикрою тебя. Пока ты не уйдешь.
– Почему я должна отдавать тебе револьвер?
– О боже, ты что, на их стороне? Этих сволочей, которые хотят отправить тебя за решетку?
– Зачем я должна делать тебе любезность? Я раньше просила тебя отпускать меня, но ты сказала “нет”. Теперь ты хочешь револьвер. Ты сумасшедшая.
– Хорошо, я объясню тебе. Если ты возьмешь этот револьвер с собой, они нападут на меня, как только ты выйдешь из этой комнаты. А это значит, что через четыре секунды они сядут на телефон и натравят на тебя всю проклятую полицию. Если ты отдашь мне пушку, я задержу их. Они будут сидеть здесь. Никаких телефонных звонков. Никаких полицейских машин. Никто не будет искать тебя, ты свободна.
Анжелика задумалась.
– Отдай револьвер, – повторила Вирджиния и подошла поближе к Анжелике. Та, выгнув спину, широко расставив ноги, застыла в позе тигрицы, приготовившейся к прыжку, рука, сжимающая револьвер, слегка дрожала. Вирджиния подошла ближе.
– Отдай его мне, – повторила она.
– Ты будешь задержать их? – спросила Анжелика. – Они будут оставаться здесь?
– Да.
– Подойди тогда близко.
Вирджиния подошла к ней.
– Дай руку, – сказала Анжелика.
Вирджиния вытянула руку, и Анжелика положила ей в ладонь револьвер.
– Я иду сейчас. Ты держи их здесь. Я буду свободная. Свободная, – повторила она.
Она отвернулась от Вирджинии, но успела сделать только один шаг. Вирджиния подняла руку и изо всей силы обрушила револьвер на голову Анжелики Гомес. Та упала на пол, а Вирджиния, перешагнув через нее, быстро пошла к столу.
– Кто-нибудь еще думает, что я шучу?
* * *
Когда Карелла поднимался по лестнице на второй этаж, Роджер, лакей, служивший Джефферсону Скотту более двадцати лет, подметал коридор. Этот высокий худощавый человек, почти лысый, с венчиком седых прядей вокруг головы, выметал деревянные прямоугольники, квадраты, треугольники и щепки, образовавшиеся в результате разрушительной работы лома. Щетка методически двигалась в тонких, ловких пальцах, сметая в совок весь этот мусор.– Убираете? – любезным тоном спросил Карелла.
– Да, – ответил Роджер. – Да, сэр. Мистер Скотт любил, чтобы всюду было чисто.
– Вы хорошо знали старика?
– Я долго работал у него, очень долго.
– Вы к нему хорошо относились?
– Он был хороший человек. Я очень хорошо к нему относился.
– У него когда-нибудь были неприятности с сыновьями?
– Неприятности, сэр?
– Ну, вы знаете. Споры. Серьезные ссоры. Кто-нибудь из них угрожал ему?
– Время от времени они спорили, сэр, но никогда не было серьезной ссоры. И никогда не было угроз. Нет, сэр.
– А как насчет невестки? Старик не был против, когда Дэвид привел ее в дом?
– Нет, сэр. Она очень понравилась мистеру Скотту. Он часто говорил, что хотел бы, чтобы и другие его сыновья нашли себе таких хороших жен.
– Понятно. – Карелла помолчал. – Ладно. Большое спасибо. Я хотел бы еще раз осмотреть комнату, может быть, найдется что-нибудь интересное.
– Да, сэр. – Роджер не торопился уходить. Он стоял со щеткой в одной руке и совком в другой, словно ждал чего-то.
– Да? – спросил Карелла.
– Сэр, мы обычно обедаем в семь часов. Сейчас шесть тридцать, и мне хотелось бы узнать... сэр, вы отобедаете с нами?
Карелла посмотрел на часы. Было 6.37.
– Нет, – ответил он, – по правде говоря, я должен быть в участке к семи. Моя жена будет ждать меня там. Нет, спасибо. Никаких обедов. – Он остановился и неизвестно почему сказал: – У нас будет ребенок. То есть у моей жены.
– Да, сэр, – ответил Роджер и улыбнулся.
– Вот так. – Карелла тоже улыбнулся.
Они стояли в полумраке, улыбаясь друг другу.
– Ну ладно, – вздохнул Карелла, – за работу.
– Да, сэр.
Карелла вошел в комнату. Он слышал, как за дверью Роджер шаркал по коридору. “Итак, парни, мы опять здесь, – думал Карелла. – Вот Стив Карелла, который явился в уютную кладовую, где веселые прожигатели жизни танцевали под звуки классического трио “Танец смерти Скотта”. – “Какую мелодию они играют, Людвик?” – “Ах, да, это “Вальс висельника” – любимый старый венский вальс”.
Давай работай, старый Стив. Что, у тебя уже не хватает шариков? Осмотрим как следует эту комнату, потом доставим себе удовольствие и зададим еще несколько вопросов, на этом кончим и завернем покупку, ладно?
Комната.
Окон нет. Конечно, никаких чертовых окон.
Никаких потайных дверей или панелей.
Джефферсона Скотта нашли здесь висящим на веревке около десяти футов от двери, с опрокинутым стулом у ног. Веревка была перекинута через эту балку и привязана к дверной ручке.
Дверь открывалась наружу в коридор.
Один только вес Скотта не мог держать дверь.
Значит, дверь была заперта, раз ее не могли открыть три дюжих молодца, о господи, какие крупные парни эти Скотты! Дверь не могла быть заперта снаружи. Чтобы закрыть дверь и просунуть задвижку в скобу, требовалось приложить немалые усилия. Значит, не могло быть никаких шнурков и прочей чепухи, о которой мы постоянно читаем в детективных романах. Ломом сорвали запор с дверной рамы, чтобы открыть дверь и снять Скотта с веревки, на которой он висел.
Таковы факты.
Если бы здесь был Шерлок Холмс...
Но его не было.
Здесь только я. Стив Карелла. Я хороший детектив, но не могу ни в чем разобраться.
Ну-ка, посмотрим.
Он подошел к двери и внимательно осмотрел расшатавшийся шуруп. Дверная рама была вся в отметинах, лом поработал на славу. Старый Роджер смел столько обрубков и щепок, что можно было бы открыть мастерскую зубочисток. Карелла закрыл дверь. Она действительно была обита железными полосами, и, конечно, надо было крепко захлопнуть эту проклятую дверь, а потом сильно тянуть к себе, чтобы закрыть как следует. Он вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и нагнулся.
Между нижним краем двери и порогом комнаты было расстояние в полдюйма. Карелла засунул пальцы под дверь. Он чувствовал под пальцами металлическую полосу, которой была обита дверь. Полоса была прибита примерно на четверть дюйма отступая от наружной стороны двери. Карелла снова открыл дверь. Такая же полоса была прибита к порогу, немного дальше, чтобы дверь плотнее примыкала к раме. Он опять закрыл дверь. И опять провел пальцами между дверью и порогом. В одном месте в металле было что-то вроде вмятины, но Карелла не был полностью уверен в этом. И все же казалось, по крайней мере на ощупь, что в одной точке имеется длинная острая вмятина в форме зубца. Его пальцы скользили по металлу: гладко, гладко, вот! Вот оно. Небольшое резкое углубление.
– Что-нибудь потеряли? – спросил голос у него за спиной.
Карелла повернул голову. Марк Скотт был очень высоким и таким же светловолосым, как его брат Дэвид. У него был твердый плоский лоб и твердый плоский нос. Резко скошенные вниз скулы нарушали скучную правильность остальных черт. Губы довольно толстые, глаза серые, но в полутемном коридоре казались почти бесцветными и прозрачными под светлыми толстыми бровями.
Карелла поднялся и отряхнул пыль с колен.
– Нет, – сказал он любезно, – ничего не потерял. Но, в определенном смысле, пытаюсь кое-что найти.
– Что бы это могло быть? – произнес с улыбкой Марк.
– О, я не знаю. Может быть, путь в эту комнату.
– Под дверью? – спросил Марк, все еще улыбаясь. – Надо быть очень худощавым, вам не кажется?
– Конечно, конечно, – ответил Карелла, открыл дверь и вошел.
Марк пошел за ним.
Карелла тронул пальцем висящий шуруп, так что он стал качаться.
– Мне сказали, что этот замок запирался с большим трудом. Это правда?
– Да. Надо было потянуть дверь на себя изо всей силы, только тогда можно задвинуть засов. Я говорил отцу, чтобы он сменил замок, но он считал, что этот замок его устраивает, позволяет поупражняться, ведь ему больше негде делать это. – Марк снова улыбнулся. У него была приятная улыбка: полные губы открывали ослепительный ряд зубов.
– Как сильно надо было тянуть дверь?
– Простите?
– Чтобы задвинуть засов.
– О, очень сильно.
– Как вам кажется, если веревка была привязана к дверной ручке, хватило бы веса вашего отца, чтобы задвинуть засов?
– Хватило, чтобы не дать двери открыться, но чтобы задвинуть этот засов, нужно было тянуть дверь на себя с большой силой. Вы, наверное, думаете, что кто-нибудь запер дверь снаружи? С помощью шнурка или чего-то вроде этого?
Карелла вздохнул:
– Да, я примерно так и думал.
– Невозможно. Спросите любого из моих братьев. Спросите Кристин. Спросите Роджера. Замок был очень тугой. Отец должен был сменить его, обязательно. Мы говорили об этом много раз.
– Вы когда-нибудь ссорились?
– С отцом? Боже милостивый, конечно, нет. Я поклялся никогда не спорить с ним. По крайней мере после того, как мне исполнилось четырнадцать. Помню, именно в это время я принял такое решение, и оно стоило мне больших усилий.
– “Великое решение Скотта”. Прямо как в кино.
– Что? О, да, – согласился Марк с улыбкой. – Когда мне было четырнадцать лет, я понял, что нет никакой пользы спорить с отцом. С того времени мы всегда ладили друг с другом.
– Вплоть до настоящего времени, а?
– Да.
– Кто обнаружил, что дверь заперта?
– Алан.
– А кто пошел за ломом?
– Я.
– Для чего?
– Чтобы взломать дверь. Мы звали отца, но он не отвечал.
– И лом помог?
– Да. Конечно, помог.
– Кто пробовал открыть дверь после того, как вы применили лом?
– Я.
– И на этот раз она открылась?
– Нет. Тело было очень тяжелым. Но мы смогли немного приоткрыть дверь, снова с помощью лома. Алан просунул руку в щель и перерезал веревку.
– Кто-нибудь из вас просовывал лом под дверь? – спросил Карелла.
– Под дверь?
– Да. Здесь. У порога.
– Нет. Зачем?
– Не имею представления. Вы много получаете, мистер Скотт?
– Что?
– Вы работаете?
– Ну, я...
– Да или нет?
– Я прохожу практику на одном заводе. Готовлюсь занять ответственную должность. Отец был убежден, что администраторы должны пройти всю служебную лестницу снизу доверху.
– Вы были согласны с ним?
– Да. Конечно.
– Где вы... проходите практику?
– На заводе в Нью-Джерси.
– Как долго?
– Шесть месяцев.
– Сколько вам лет, мистер Скотт?
– Двадцать семь.
– А чем вы занимались до того, как поступили на тот завод в Нью-Джерси?
– Несколько лет я пробыл в Италии.
– Чем занимались?
– Развлекался. Когда умерла мать, она оставила мне немного денег. Я решил истратить их после окончания колледжа.
– Когда это было?
– Мне исполнилось тогда двадцать два года.
– И с тех пор вы все время находились в Италии?
– Нет. Правительство нарушило мои планы. Еще до окончания колледжа мне пришлось два года прослужить в армии.
– А потом вы поехали в Италию, верно?
– Да.
– К тому времени вам было двадцать четыре года?
– Да.
– Сколько денег у вас было?
– Мать оставила мне тридцать тысяч.
– Почему вы вернулись из Италии?
– У меня кончились деньги.
– Вы истратили тридцать тысяч долларов за три года? В Италии?
– Да.
– Истратить такую кучу денег в Италии! Многовато!
– Разве?
– Я хочу сказать, что вы жили на широкую ногу.
– Я всегда жил на широкую ногу, мистер Карелла, – сказал Марк, широко улыбаясь.
– А что это за должность, в которой вы практикуетесь?
– Администратор по торговым делам.
– Без всяких почетных званий и титулов?
– Просто администратор по торговым делам.
– Сколько платят на такой должности?
– Наш отец не хотел баловать своих детей, – ответил Марк.
– Он понимал, что его дела пойдут кувырком, если он просто поставит своих сыновей на высокооплачиваемые должности, не научив их как следует бизнесу.
– Сколько вы получаете, проходя практику?
– Пятнадцать тысяч.
– Понятно. И вы жили на широкую ногу. Десять кусков в год, да еще в Италии! Понятно.
– Это минимальная плата, мистер Карелла. Отец имел намерение полностью передать Скотт Индастриз своим сыновьям.
– Да, его завещание, несомненно, подтвердит это намерение. Вы знакомы с его завещанием, мистер Скотт?
– Все мы знакомы. Отец не делал из него тайны.
– Понятно.
– Скажите, мистер Карелла, вы думаете, что я убил собственного отца?
– А вы убили его, мистер Скотт?
– Нет.
– Он покончил с собой, верно, мистер Скотт?
– Да, верно. – Марк замолчал. – Или вы думаете, что я влез в комнату через щель?
Глава 14
Вот он – город. Открытый для поздних развлечений, одетый в блестящий черный атлас ночи с ярко-красной оторочкой огней, с гирляндой алмазов в волосах. Квадраты витрин заведений, открытых круглые сутки, мерцающий в темноте назло звездам светлый туман в воздухе у невероятно далекого горизонта. Город словно красотка с ослепительным ожерельем на стройной шее – красный и зеленый свет транспортных магистралей, янтарь уличных фонарей, ослепительное сияние люминесцентных ламп на Дитовернер Авеню. Круглые мясистые плечи красотки колышутся в такт ночной музыке, эта музыка заставляет взволнованно вздыматься ее полные груди: мрачная и таинственная музыка, просачивающаяся из стриптизных подвальчиков Изолы, пробивающая себе путь с математической точностью из прохладных бистро, рассыпающаяся причудливыми ритмами из ночных клубов. Шоссейные дороги сияют, как реки, отражением разноцветных огней, сжимаются на перекрестках, словно тонкая талия, потом расходятся, как широкие бедра, на юг и на север. Они распрямляются, будто стройные ноги, чьи лодыжки закованы в браслеты неоновых огней, и становятся все уже, как узкие следы модных туфель на высоких каблуках, идущих по мокрому асфальту.
Вот он – город.
Это красотка, возбужденная ночными звуками, впитывающая ветер раскрытыми губами; она мчится в пространстве, и глаза ее горят лихорадочным возбуждением. Она прижимает к груди вечер, словно боится навеки упустить его. Город – это женщина, прекрасная женщина, хранящая жизнь в своем лоне и предательство в сердце, женщина-искусительница, держащая за спиной кинжал в длинных белых пальцах, женщина-утешительница, поющая давно забытые мелодии в обдуваемых ветром бетонных каньонах. Женщина, которая любит и ненавидит, женщина, которую познало восемь миллионов, насладившихся ее телом со страстью, смешанной с отвращением.
Вот он – город.
Это красотка, возбужденная ночными звуками, впитывающая ветер раскрытыми губами; она мчится в пространстве, и глаза ее горят лихорадочным возбуждением. Она прижимает к груди вечер, словно боится навеки упустить его. Город – это женщина, прекрасная женщина, хранящая жизнь в своем лоне и предательство в сердце, женщина-искусительница, держащая за спиной кинжал в длинных белых пальцах, женщина-утешительница, поющая давно забытые мелодии в обдуваемых ветром бетонных каньонах. Женщина, которая любит и ненавидит, женщина, которую познало восемь миллионов, насладившихся ее телом со страстью, смешанной с отвращением.