МакБейн Эд. Выбор убийцы

   – Сотрудника полиции, – пояснил Мейер. – А самыми лучшими сотрудниками в полиции считаются те, у которых вообще нет манер.
   – Мейер! – предупредила его Сара. – Тут дети!
   – Мы уже провели границу между детьми и полицейскими, – сказал Мейер. – Будь добра, передай мне хлеб. Кроме того, дети прекрасно знают: все, что говорится за этим столом, – семейная тайна и она должна умереть в четырех стенах. Верно, дети?
   – Да, папа, – ответил Джозеф.
   Сузи и Алан закивали с таким видом, словно им были доверены секретные чертежи новой атомной подводной лодки. Мейер оглядел стол в надежде обнаружить масло.
   – Ох уж эта кошерная пища! – сказал он. – Будь добра, дорогая, дай мне масла.
   – Язычник! – усмехнулась Сара и встала из-за стола.
   – Язычник! – повторил Мейер, пожав плечами. – Я прежде всего полицейский. Мне надо быть в хорошей форме. Кто знает, вдруг когда-нибудь мы окажемся на дежурстве с мистером Коттоном и встретим того самого преступника, которого разыскивают в двадцати штатах, и вдруг Коттон протянет ему свой револьвер и попросит: «Будьте так любезны, подержите его минуточку!» Вот тогда мне очень даже потребуется сила!
   – Он не должен был стучать, папочка? – спросила Сузи.
   – Радость моя, – сказал Мейер, – человека, который жил в той квартире, разыскивали за убийство. Когда человека разыскивают за убийство, стучать надо исключительно ему по башке.
   Сузи захихикала, а Сара крикнула из кухни:
   – Мейер!
   – А что, я должен учить их миндальничать с убийцами?
   Сара вошла с столовую.
   – Не в этом дело, – возразила она. – Но лучше не шутить, что кого-то надо стучать по голове.
   – Ладно, больше никаких шуток на эту тему, – согласился Мейер. – Но этот Хейз просто ходячий анекдот. Видели бы вы его! Сотня царапин, и из каждой течет кровь...
   – Мейер! – резко оборвала его Сара.
   – Но так оно и было на самом деле! Почему я не имею права сказать, что у него текла кровь?
   – Потому что мы едим.
   – Это точно. Отличное мясо. Хейза пришлось отправить в больницу. Ничего серьезного. Но его всего обмотали бинтами, и он стал похож на человека-невидимку. Псих. Придумал приключение на свою голову. Стучать в дверь!
   – Стив очень сердился?
   – Не знаю. Он особо не распространялся. Этот самый мистер Коттон должен завести визитные карточки и на каждой напечатать: «К вам пришел в гости мистер Коттон Хейз». Постучит и просунет карточку под дверь. Если он и дальше будет действовать в том же духе, то больше трех дней не протянет. Потом мы с трудом опознаем его в одном из утопленников, что находят в реке Дике.
   – Мейер!
   – Все, все, не буду! – сказал Мейер и примирительно улыбнулся. – Будь так добра, Сара, милая, передай соль!
   Лейтенант Бирнс обедал вместе с женой Харриет и сыном Ларри. Бирнс был плотным человеком с плотной круглой головой. На его обветренном, морщинистом лице, совсем рядом с крючковатым носом, притаились крошечные голубые глазки. Верхняя губа казалась чуть безвольной, зато в нижней чувствовалась сила: слегка выдаваясь вперед, она придавала лицу сердитое выражение. Подбородок напоминал камень с ямочкой посередине. На короткой толстой шее аккуратно сидела голова. Казалось, если надо, он может втянуть её, как черепаха. У него были тяжелые мозолистые руки человека, честно трудившегося всю жизнь.
   Присутствие Бирнса за столом не располагало к разговору, и Харриет молча наблюдала за ним. Тишину нарушало только чавканье восемнадцатилетнего Ларри, уплетавшего обед за обе щеки.
   – Ну, ладно, – наконец сказала Харриет. – Выкладывай, что у вас стряслось.
   – Я люблю Стива Кареллу, – заговорил Бирнс. – Честное слово, люблю. В прошлое Рождество его чуть было не подстрелили, и я был огорчен.
   – Он что-то натворил? – спросила Харриет.
   – Он-то как раз не натворил, – ответив Бирнс, покачав головой. – К нему нет претензий. Повторяю, я очень люблю Стива и его жену тоже. Она мне все равно что родная дочь. Конечно, если ты начальник, то не должен иметь любимчиков, но Стив Карелла мне нравится.
   Ларри Бирнс не проронил ни слова. Он, казалось, был полностью поглощен трапезой. Еще недавно Ларри питал страсть к совсем иным утехам. Он-то помнил прекрасно, что в прошлое Рождество Карелла чуть не погиб, распутывая дело о наркотиках, в котором он, Ларри, тоже был замешан. Сейчас в семье Бирнсов старались не вспоминать об этом, но Ларри ничего не забыл и прекрасно понимал, отчего любимым полицейским его отца был Стив Карелла. А любимым полицейским Ларри с прошлого Рождества стал лейтенант Питер Бирнс. Вот почему он самым внимательным образом слушал отца, ухитряясь в то же время с упоением поглощать еду.
   – Мне тоже нравится Стив, – сказала Харриет. – Что же с ним произошло?
   – Сегодня его чуть было не отправили на тот свет, – объявил Бирнс.
   – Что?
   – То, что сказал, – четыре выстрела, и все в каких-то сантиметрах от его головы.
   – Как же это получилось?
   – Это все Хейз, – сказал Бирнс. – Коттон Хейз. Им, видите ли, понадобилось прислать его ко мне. Из всех полицейских участков города они выбрали мой. Его забирают из института благородных девиц, иначе именуемого тридцатым участком, и посылают в восемьдесят седьмой. Подумать только! За что мне такое наказание? Что я такого сделал, чтобы послать мне человека, который стучится в дверь к убийце и сообщает, что к нему пришла полиция?
   – Он действительно постучался в дверь к убийце? – изумилась Харриет.
   – Конечно!
   – И что было дальше?
   – Этот тип сразу открыл огонь. Чуть не снес Стиву башку. А потом избил Хейза, живого места на нем не оставил. Что мне с ним теперь делать? Бросить на розыск пропавших велосипедов? Мне ведь позарез нужны люди, и чем больше, тем лучше. Хэвиленд как человек был, честно говоря, так себе, но свое дело он знал, тут сомнений быть не может. Случалось, конечно, что и рукам волю давал, я этого никогда не одобрял, но все равно он был неплохим полицейским. Не совершал дурацких ошибок. Я не могу позволить себе роскошь терять таких ребят, как Карелла, из-за болванов вроде Коттона Хейза.
   – Это он убил Хэвиленда? Тот, кто стрелял?
   – Скорее всего, он.
   – А Коттон Хейз, значит, постучался в дверь?
   – Да! Уму непостижимо. Скажи мне, Харриет, скажи положа руку на сердце, – ты бы постучалась на его месте?
   – Я выбила бы дверь, – спокойно ответила Харриет, – и потом палила бы по всему, что шевелится.
   – Молодец! – похвалил её Бирнс. – Может, ты поступишь на работу в полицию?
   – Я уже однажды поступила в полицию – в тот самый день, когда вышла за тебя замуж, – сказала Харриет с улыбкой.
   Бирнс тоже улыбнулся. Потом взглянул на Ларри и тяжело вздохнул:
   – Сын, я тоже слышал, что в этом году ожидается голод. Но все-таки попробуй немного полегче. У нас в подвале большие запасы съестного.
   Клер Таунсенд, хозяйка квартиры, и детектив Берт Клинг обнимались в гостиной.
   Обниматься в гостиной оказалось куда приятнее, чем на заднем сиденье автомобиля. Ральф Таунсенд, отец Клер, отправился спать в половине одиннадцатого, предоставив гостиную «детям». С теми, кто помолвлен, считал он, ничего предосудительного случиться не может. В тот вечер родителям Клер и впрямь нечего было опасаться, потому что Берт Клинг не был особенно расположен к флирту. Приятный полумрак в гостиной и тихая музыка проигрывателя никак не могли отвлечь Берта Клинга от сегодняшнего подвига Коттона Хейза.
   – Стучит в дверь, – говорит он. – Это я. Блюститель Закона. Бах, бах! Бах, бах! Четыре выстрела, дверь в дырках. Еще чуть-чуть и родственники Стива могли бы обращаться за страховкой.
   – Мы весь вечер будем говорить об этом твоем Коттоне Хейзе?
   – Этот человек опасен, – продолжал Берт Клинг. – Дьявольски опасен. Я очень надеюсь, что его не поставят со мной в пару.
   – Он новенький. Еще научится.
   – Когда? Когда перебьют всех ребят в отделе? Нет, Клер этот человек опасен.
   – Жаль, что ты сегодня совсем не опасен.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – А ты подумай.
   – Вот оно что! – сказал Клинг и небрежно поцеловал свою невесту. – Но разве можно быть таким бестолковым? Разве можно всерьез...
   – А что тут плохого, если полицейские стучатся в дверь?
   – Это чудесно, когда полицейские стучатся в дверь, – сказ, Клинг. – Но не тогда, когда в квартире живет человек, которого подозревают в убийстве.
   – А того человека подозревали в убийстве?
   – Он толкнул Роджера Хэвиленда в витрину.
   – Вот оно что...
   – Скажи, а ты бы постучала? – спросил Берт.
   – Я бы сказала: «Поцелуй меня, любимый!»
   – Что?
   – Поцелуй меня, любимый! – повторила Клер.
   И Берт поцеловал её.

* * *

   В тот вечер на Коттона Хейза не жаловался только Стив Карелла. Когда он оказывался рядом с Тедди, все остальное для него не имело значения. Он не любил приносить домой служебные заботы. За часы дежурства ему приходилось виде такое, от чего воротило с души. Но, подобно многим другим полицейским, он привык вытирать ноги у порога своей квартиры, оставляя уголовную грязь на коврике. Тедди была прелесть. Тедди была его женой. Карелла рассказывал ей о своих дела только когда попадался слишком крепкий орешек. Кроме того сегодняшнее происшествие успело стать для него седым прошлым. Да, он угодил в переплет, но теперь все уже позади, он цел и невредим. Вдобавок он надеялся, что это послужит Хейзу хорошим уроком. Конечно, урок получился бы ещё нагляднее, если бы он, Карелла, получил пулю в лоб, но на нет и суда нет. Придется Коттону Хейзу усваивать науку без такси наглядного пособия.
   Стив Карелла поцеловал жену. Целоваться с ней было одно удовольствие. В комнате было совсем темно, и только через открытые окна проникал свет фонарей. Стив Карелла не стал ничего рассказывать Тедди.
   Его занимали вещи поважнее...

Глава 10

   По Боксер-лейн шел человек, который чувствовал себя полным идиотом.
   Полоски пластыря почти полностью закрывали его лицо. Ростом человек был без малого метр девяносто, весил восемьдесят пять килограммов. У него были голубые глаза, тяжелая нижняя челюсть и подбородок с ямочкой. В рыжих волосах бросалась в глаза седая прядь – над левым виском, куда однажды его ранили ножом.
   Человека звали Коттон Хейз.
   Он уже отдежурил свое и мог бы уйти домой, однако пришел на Боксер-лейн, потому что хотел побольше узнать о типе, который четырежды выстрелил в дверь, а потом так отделал его. Этот человек нанес чувствительный удар по самолюбию Хейза, разбил ему все лицо, но главное – заставил почувствовать себя круглым идиотом. А это хуже смерти. Даже если бы Стив Карелла был убит на месте, Хейз не чувствовал бы себя так глупо. Он снова и снова прокручивал в голове недавние события: постучал в дверь, болван несчастный, после чего раздались четыре выстрела, и хорошо еще, что Карелла сообразил упасть на пол. Карелла мог сегодня погибнуть, думал Хейз. Погибнуть из-за меня.
   Мысли были не из приятных. Да, Хейз был слишком самонадеянным, да, он набирался опыта в участке, где убийства случались редко, да, он проявлял порой заносчивость и высокомерие – но он очень любил свою профессию, и сердце у него было огромным, как Большой Каньон. Мысль о том, что из-за него мог погибнуть Карелла, сводила его с ума, словно мысль о собственной смерти. Какую идиотскую ошибку он сегодня совершил! Зачем он так поторопился, почему сначала не пораскинул мозгами? Неумение быстро принимать решение до добра не доведет, особенно если работаешь в таком участке, как восемьдесят седьмой. Только теперь он начал понимать, насколько этот район отличается от прежнего. И, как ни странно, он уже видел что-то привлекательное в таком вызове судьбы. В конце концов, он стал полицейским, потому что хотел бороться с преступностью. В тридцатом участке, конечно, тоже случались преступления, но по сравнению с тем, что творилось в восемьдесят седьмом, они были как стакан лимонада и двойная порция виски.
   Хейз понимал, что в восемьдесят седьмом участке он может многому научиться и лучшего учителя, чем Стив Карелла, ему не найти. Конечно, он не собирался признаваться в этом Карелле. Сегодняшний его подвиг был не из тех, что укрепляют дружбу, – по крайней мере, так считал сам Хейз. Он и не подозревал, что Карелла уже выкинул это происшествие из головы. Если бы Хейз был знаком с Кареллой получше, то знал бы, что тот не злопамятен и никогда не держит камня за пазухой. Сам же он пребывал пока на той ступени возмущения, когда камень за пазухой воспринимался вполне естественно. Подходя к окружающим со своей меркой, Хейз полагал, что Карелла ещё долго будет помнить сегодняшний случай.
   А между тем Хейзу очень хотелось работать с Кареллой. Постигать под его руководством тонкости ремесла и заслужить его расположение. Но об этом нечего и мечтать, пока он, Хейз, будет выглядеть в глазах Кареллы полным идиотом.
   Примерно такие соображения и привели Хейза на Боксер-лейн вечером пятнадцатого июня. Была суббота, и молодой человек тридцати двух лет вполне мог бы найти себе более приятное занятие, но Хейз твердо вознамерился хотя бы отчасти исправить совершенные днем ошибки. Да уж, сегодня наломал он дров! Карелла предложил отвезти Хейза в больницу, но тот отказался наотрез. Теперь-то он понимал, что это было очередной глупостью. При обыске квартиры Феттерика от Хейза было мало толку, и он не сомневался, что Карелла считает его ослом. Не прошло и десяти минут с начала обыска, как Карелла подошел к нему и сказал:
   – Слушай, Хейз, ты весь в крови, и без доктора тебе не обойтись. Если будешь упрямиться, придется тебя оглушить и отправить в больницу в бессознательном состоянии. Ну что, применить крайние меры?
   Хейз кротко покачал головой, и Карелла отвез его в больницу. Из-за этого они не успели допросить жильцов, и теперь Хейз решил восполнить досадное упущение.
   В комнатке подвального этажа он отыскал техника-смотрителя. Тот валялся на кровати, уткнувшись носом в подушку. В комнате воняло перегаром. Хейз подошел к кровати и потряс старика за плечо. Тот перевернулся на спину.
   – Ч-что такое? – пробормотал он. – Ч-чего нужно?
   – Полиция, – тормошил его Хейз. – Проснись.
   Старик сел, протирая заспанные глаза.
   – Н-ну, что там стряслось? – наконец сказал он. – Чего тебе нужно?
   – Задать несколько вопросов.
   – А который час?
   – Половина девятого.
   – Какая рань. Можно бы ещё поспать.
   – Сейчас не утро, а вечер. Чарлз Феттерик давно здесь живет? – спросил Хейз.
   – Покажи значок, – потребовал старик.
   – Я уже был здесь днем, – сказал Хейз, но тем не менее приоткрыл бумажник и показал пришпиленный внутри значок детектива. – Ты что – пьян?
   – Я трезв, как судья, – обиделся старик.
   – И можешь отвечать на мои вопросы?
   – Запросто.
   – Давно здесь живет Феттерик?
   – Месяц, может, два. Не больше. А что он натворил такого? А, понимаю!
   – Что ты понимаешь?
   Старик ткнул костлявым пальцем чуть не в глаз Хейза.
   – Ты тот самый полицейский, которого он сегодня отколошматил, правильно?
   – Тот самый, – признался Хейз.
   – Значит, вы хотите его за это привлечь?
   – За ним числится кое-что похуже.
   – А что?
   – Не важно. У него в доме есть друзья?
   – Не знаю. Я в дела жильцов не лезу. Мое дело – отопление, сантехника, электричество и все такое прочее. Я в приятели им не набиваюсь. Не желаю ни с кем корешиться.
   – Феттерик женат?
   – Нет.
   – Видел его с девицами?
   – С девицами?
   – Да, да, с девицами.
   Старик пожал плечами.
   – Не обращал внимания. Пока жилец не начинает колотить по батареям отопления, я в его жизнь не вмешиваюсь. Я тут не хозяин. Мое дело следить за трубами, за отоплением, санузлами...
   – Это я уже понял.
   – Ты бы спросил жильцов с его этажа. Вдруг они чего-то знают. Я в дела жильцов не лезу. Мое дело – трубы...
   – Все ясно, – сказал Хейз. – Большое спасибо.
   – Рад был помочь, – буркнул старик и, не успел Хейз выйти из комнаты, снова плюхнулся на кровать.
   Хейз поднялся на третий этаж и постучал в квартиру № 31. Потом ещё раз, сильнее. Никто не отозвался. Он продолжал стучать. Отворилась дверь, но не та, в которую он стучал, а соседней квартиры № 32. На пороге стояла девушка.
   – Там никого нет, – сказала она.
   На ней были черные брюки и черный свитер, светлые волосы собраны в конский хвост. На первый взгляд она казалась здесь посторонней. Ее легко было представить в зимнем саду элегантного особняка с бокалом мартини.
   – Я из полиции, – представился Хейз. – Могу я задать вам несколько вопросов?
   – Вы же стучались в тридцать первую квартиру, – сказала девушка. – А я из тридцать второй.
   – Вообще-то мне нужна тридцать четвертая, – уточнил Хейз.
   Девушка мрачно посмотрела на него.
   – Насчет Феттерика, что ли? – спросила она.
   – Да.
   – Проходите.
   Хейз вошел за ней в квартиру. Только теперь он заметил, что свитер бь1л протерт на локтях. Девушка зажгла свет.
   – Выпить не хотите? – спросила она.
   – Нет, спасибо.
   – Скучно живете. Суббота, вечер, люди на свидания ходят.
   – Да... – пробормотал Хейз. – Так я насчет Феттерика.
   – Ничтожество, – отрезала девушка и передернула плечами.
   – Вы его знали?
   – Так, разговаривала. – Она опять передернула плечами. – Мы вместе брали молоко. Оно, во всяком случае, было не краденое.
   – Так что он собой представлял?
   – Говорю вам, ничтожество, – сказала девушка. – К тому же страдает комплексом неполноценности. Похоже, мечтал спать с мамочкой, когда был подростком. Или что-то в этом духе.
   – То есть? – не понял Хейз.
   – Эдипов комплекс, – пояснила девушка. – Причем в тяжелой форме. Чувствовал свою неполноценность. Отец его был здоровенным детиной. Видать, на сынка это плохо подействовало.
   – Это он вам рассказал?
   – Нет, я сама вычислила. Путем умозаключений. А что он натворил?
   – Думаем, что убил полицейского.
   – Тогда плохи его дела. Если он вам попадется, вы же на нем живого места не оставите.
   – Откуда вы знаете?
   – Все так говорят. «Так, значит, убил одного из наших? Ах ты, гад!» – и раз в морду. А вам сколько лет?
   – Тридцать два.
   – Хороший возраст. Женаты?
   – Нет.
   – М-да, – произнесла девица и задумчиво посмотрела на Хейза.
   – Значит, эдипов комплекс, – сказал Хейз. – В тяжелой форме.
   – Ага, – ответила она и вдруг улыбнулась. – Что я вижу? Полицейский с чувством юмора. Вот чудеса! Вы уверены, что не хотите выпить?
   – Уверен, – ответил Хейз.
   – А я немножко выпью, – сказала девушка. – Меня зовут Дженни. Дженни Пеленко.
   – Очень приятно.
   – Субботний вечер, у всех свидания. Какая скука... – она подошла к столу и налила себе виски. – Пожалуй, надерусь-ка я сегодня. Не желаете составить компанию?
   – Спасибо, но не могу.
   – А чего вы боитесь? – удивилась девушка. – Мужа сейчас дома нет.
   – Где же он?
   – Далеко-далеко. На Тихом океане. Служит во флоте.
   – Так что же насчет Феттерика?
   – С ним мне надираться никогда не хотелось.
   – Я не о том. Что вы о нем знаете?
   – А что вас интересует? Спросите Дженни Пеленко. Я как жена парикмахера. Это итальянское выражение. Смысл его такой: жена парикмахера знает все, что происходит в городе, потому что узнает новости от мужа. Улавливаете?
   – С трудом. Вы знаете, чем занимался Феттерик?
   – Нет, он не рассказывал.
   – Когда-нибудь он уходил из дома в перчатках?
   – Вроде бы. Да, уходил. Это важно?
   – Не очень. Он никогда не говорил, где работает?
   – Нет. Он либо просто мошенник, либо чернорабочий. Копает канавы. Или кирпичи кладет.
   – Значит, он не говорил, где работает?
   – Нет.
   – Вы не замечали, когда он утром идет на работу?
   – Замечала.
   – Когда же?
   – В восемь – полдевятого.
   – Он работает в Риверхеде?
   – Понятия не имею. Я ещё себе налью, ладно?
   – Пожалуйста. А друзья у него есть? Кто-нибудь заходил к нему в квартиру?
   – Он одинокий волк, – изрекла девушка и выпила стакан залпом. – Пожалуй, надо немного полегче, – сказала она с улыбкой. – А то я делаюсь буйной, когда напиваюсь.
   Хейз пробормотал что-то невнятное.
   – Когда я напиваюсь, меня начинают обуревать желания, – пояснила она с той же улыбкой.
   – Тогда вам и впрямь надо полегче, – согласился Хейз. – Можете ещё что-нибудь сказать о Феттерике?
   – Нет. Вульгарное ничтожество. Мошенник. Копатель канав. Как-то раз я пригласила его зайти выпить. Отказался. Самое настоящее ничтожество.
   – У него есть знакомые женщины?
   – Никогда не видела. Ничтожество. Красивая молодая женщина приглашает его к себе выпить, а он отказывается. Чего, спрашивается, он испугался?
   – Понятия не имею, – сказал Хейз. – Значит, женщины к нему не приходят?
   – Нет. Кому нужен чернорабочий? Пожалуй, налью-ка я себе еще. Не желаете?
   – Нет.
   – Располагайтесь поудобнее, – предложила девушка.
   – Мне ещё надо кое-кого опросить...
   – Какая скука! Это надо же, работать в субботу вечером. А вы что, вообще не пьете?
   – Почему же, пью...
   – Так давайте я вам налью.
   – Только не сейчас, спасибо.
   – Послушайте, сейчас никого из жильцов на нашем этаже нет дома. Как-никак субботний вечер, все разбежались веселиться. Суббота, понимаете? Неужели вы не знаете, что такое суббота?
   – Знаю, конечно, – успокоил её Хейз.
   – А вы знаете, как можно повеселиться?
   – Конечно.
   – Ну так давайте выпьем. Все равно допрашивать вам сейчас некого. Кроме меня. А я одна-одинешенька. Вот и допрашивайте. Задавайте вопросы. А я буду отвечать. У Дженни Пеленко есть ответы на любые вопросы.
   – Кроме тех, которые меня интересуют, – сказал Хейз.
   – То есть?
   – Вы же ничего не знаете о Феттерике, верно?
   – Я вам уже сказала: ничтожество. Мошенник. Канавокопатель. Ничтожество. Человек, который кладет кирпичи.
   – Огромное спасибо, – сказал Хейз. Дженни Пеленко допила виски и уставилась на Хейза долгим взглядом.
   – Боишься? – спросила она. Хейз сделал шаг к двери.
   – Спокойной ночи, миссис Пеленко, – сказал он. – Будете писать мужу, сообщите ему, что полиция весьма признательна вам за оказанную помощь. Это доставит ему удовольствие.
   Он открыл дверь. Дженни Пеленко по-прежнему не сводила него глаз.
   – Боишься женщин, сыщик? – крикнула она.
   – Только вооруженных, – вежливо ответил Хейз и вышел на площадку.
   Он уже спускался по лестнице, когда услышал крик Дженни:
   – Чем вооруженных?

* * *

   Те, кто работал вместе с ним, шли теперь по обе стороны черного гроба. Они шли торжественно, шаг в шаг. Гроб не казался тяжелым – наверное, потому, что его тяжесть приходилась на много плечей.
   Гроб поставили на катафалк, и он отправился в путь на кладбище Санд Спит, а черные машины двинулись вслед. На кладбище пришли немногочисленные родственники Хэвиленда, он был одиноким человеком. Священник сказал несколько слов, и гроб стали опускать на холщовых ремнях. Полицейские, склонив головы, смотрели, как их товарищ уходит в землю. Стоял прекрасный июньский день. Лучшей погоды Хэвиленд не мог бы и пожелать.
   Могильщики забросали яму землей, и люди начали расходиться.
   Черные машины словно растворились в солнечном июньском дне. Полицейских ждала работа. Нужно было разобраться с двумя убийствами.
   Роджер Хэвиленд лежал в земле, не ведая их забот. Недели через две над его могилой поставят каменную плиту, и раз в год родственники будут возлагать к ней цветы. Потом визиты прекратятся и цветы исчезнут.
   Но Роджеру Хэвиленду на все это наплевать.
   Роджеру Хэвиленду теперь все равно.
   Роджер Хэвиленд – покойник.

Глава 11

   Что может быть хуже, чем попасть на допрос к полицейскому? Известно что – попасть на допрос к двум полицейским. Необходимость отвечать на вопросы, которые тебе задают поочередно два субъекта с непроницаемыми физиономиями, кого угодно выведет из себя. Наверное, детективы потому-то и работают на пару, что так легче давить на психику.
   Патрицию Колуорти допрашивал детективный дуэт в составе: Мейер Мейер и Берт Клинг. Патриция в жизни не видела, чтобы у двух человек сразу были такие каменные лица. Когда сыщики переступили её порог, она почему-то решила, что к ней пожаловали представители похоронного бюро, чтобы сообщить о кончине давно хворавшей тетки. Но оказалось, что это детективы. У них не было ничего общего с обаятельными сыщиками из кино, и Патриция даже огорчилась. Блондин, правда, мог сойти за симпатичного парня, если бы не выражение лица – ещё более непроницаемое, чем у его напарника. Патриции казалось, будто два отбойных молотка вдруг ожили и, приняв обличье сыщиков, явились её допрашивать.
   – Мы нашли ваше имя в записной книжке Анни Бун, – начал лысый. – Вы с ней дружили?
   – Дружила, – сказала Патриция Колуорти.
   – Она была вашей близкой подругой? – спросил блондин.
   – Довольно близкой.
   – Как вы давно знакомы?
   – Года два, не меньше.
   – Вы знали о её разводе?
   – Да.
   – Вы были знакомы с её бывшим мужем? – поинтересовался лысый.
   – Нет.
   – Вы не знали Теда Буна?
   – Нет.
   – Когда вы виделись с Анни в последний раз?
   – В позапрошлую субботу. Мы были в компании.
   – С кем?
   – С двумя людьми.
   – Это понятно. С кем именно?
   – Моего знакомого зовут Стив Брезил. И ещё там был приятель Анни.