Страница:
– Это точно.
– Я пожиратель тротуаров.
– Вот-вот.
Они как раз поднимались по лестнице, ведущей в бильярдную под названием «Райский уголок». Аромат на лестнице стоял отнюдь не райский. Клинг не знал, как именно пахнет в раю, но готов был поручиться, Что, во всяком случае, не так.
– Когда я был мальчишкой, – говорил между тем Карелла, – я тоже глотал ступеньки. Я тоже был пожирателем тротуаров.
– Но нынче из тебя сыплется песок, – продолжил Клинг. – Пора на пенсию, верно?
– Пора.
– А сколько тебе лет, Стив? – полюбопытствовал Клинг. – Шестьдесят восемь?
– Шестьдесят девять, – поправил его Карелла.
– Немало. Но ты неплохо сохранился, Стив, ничего не скажешь. Ты отлично выглядишь.
– Веду здоровый образ жизни, – пояснил Карелла.
Наконец они добрались до «Райского уголка». Их встретил характерный для всех бильярдных шум – стук шаров, катящихся по зеленому сукну. Они подошли к будочке у входа. Это был самый обычный сигаретный киоск. Внутри, перед набором выключателей для освещения столов, сидел лысый человек. Он даже не взглянул на пришедших. Выдвинув ящик кассы, он сосредоточенно считал деньги.
Когда лысый человек сосчитал последний цент, Карелла обратился к нему:
– Удачный день?
– Соmmе ci, comme ca[9], – сказал лысый. – Если вам нужен стол, придется подождать. Все занято.
– Стол нам не нужен, – успокоил его Карелла.
– А что вам нужно?
– Человек по имени Фрэнк Абельсон.
– Зачем?
– Мы из полиции, – сказал Карелла и показал свой значок.
– Что он натворил?
– Хотим задать ему несколько вопросов, – уклончиво ответил Карелла.
– Насчет чего?
– Так, одно дело.
– Какое?
– Самое обыкновенное.
– Это не по поводу...
– По поводу чего?
Лысый вдруг встревожился.
– Так, пустяки.
– Что все-таки у вас произошло?
– Да ничего. Меня зовут Финк. Лысый Финк. Смешное имя, да?
– В высшей степени, – сказал Карелла.
– Оно что-нибудь говорит вам?
– Что?
– Да имя мое! Лысый Финк, слыхали о таком?
– Нет.
– Разве вы не знаете этого парня из восемьдесят седьмого участка? Вроде бы вы оттуда.
– Оттуда. Какого парня?
– Роджера Хэвиленда. Знаете его? Клинг бросил взгляд на Кареллу.
– А как же, знаем.
– Ну и... Неужели вы ничего друг другу не говорите? Я хочу сказать, у вас это не заведено?
– Не понимаю, – отрезал Карелла.
– Вы как... делитесь или нет?
– Делимся чем?
– Наваром.
– Каким наваром?
– Кончайте меня разыгрывать, – сказал Финк. – Вы что, первый день в полиции?
– Ты платил Хэвиленду? – спросил Карелла.
– А как же!
– За что?
– Азартные игры. Кости.
– Держишь притон?
– Что-то вроде этого. Хэвиленд разрешил. Он сказал, что с полицией неприятностей не будет.
– Хэвиленда больше нет, – сказал Клинг.
– Серьезно? – Финк обалдело разинул рот.
– Вполне.
– Понимаю. Значит, вы теперь вместо него. – Финк передернул плечами. – Я не против. Мне все равно, лишь бы меня оставили в покое. Условия те же?
– Не совсем, – сказал Карелла.
– Мы что, мало платим?
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Азартных игр больше не будет.
– Чего, чего?
– Не будет азартных игр.
– Это в честь чего же?
– Новая администрация!
– А, вот оно что! Некрасиво получается. Вы сами затеяли разговор, а потом в кусты.
– Говорил ты, Финк, – напомнил Карелла, – а мы внимательно слушали.
– Какая разница! Деловые люди так не поступают. Вам что, не нужна доля Хэвиленда?
– Нет.
– Кончайте шутить, ребята.
– Какие тут шутки! – сказал Карелла. – Азартным играм конец и точка. Ищи себе другую дыру.
– Чтоб вас всех... – с отвращением произнес Финк.
– Где Абельсон?
– За третьим столом. Только он не любит, когда ему мешают.
– Значит, нам сильно не повезло, – сказал Карелла, и они с Клингом двинулись к третьему столу. Там в гордом одиночестве катал шары человек в белой рубашке и голубой куртке с закатанными рукавами. У него была темная шевелюра с залысинами и пронзительные карие глаза. Хотя он играл, сам с собой, шары он закатывал вслух.
– Шестого в угол! – возвестил он и ударил. Шестой полетел в угловую лузу, а шар-биток остановился в дюйме от тринадцатого шара.
– Тринадцатого в середину, – снова возвестил Фрэнк.
– Фрэнк Абельсон? – осведомился Клинг.
– Он самый. Не говорите под руку! Тринадцатого в середину! Абельсон, взмахнув кием, уложил в лузу тринадцатый шар. Шар, которым он бил, ударился о борт и подкатился к восьмому.
– Восьмой в...
– Прервитесь-ка на минутку, Абельсон, – сказал Клинг.
Абельсон оторвал взгляд от стола:
– Это кто тут распоряжается?
– Полиция.
Абельсон подошел к стойке. Взял мел и стал мелить конец кия.
– А я-то все жду, когда вы ко мне подойдете, – сказал он. – Я все слышу, даже когда играю.
Он подошел к столу, присел, от борта прикидывая линию удара.
– Восьмого в угол, – наконец сказал он. Прицелился и ударил. Восьмой полетел в дальнюю лузу.
– Почему вы решили, что мы пришли именно к вам?
– Из-за Анни. Угадал?
– Да.
– Нетрудно угадать. Я ведь гулял с ней, вот вы ко мне и пришли. Что вы хотите узнать?
– Для начала – где вы находились в тот вечер, когда её убили?
– А когда это случилось? – спросил Абельсон. – Одиннадцатого в угол. – Прицелился и ударил.
– Вечером десятого июня.
– Это какой день? Понедельник, вторник?
– Понедельник.
– Черт, так сразу и не вспомнишь. Четвертого в середину! – Он ударил и снова стал мелить кий.
– На прошлой неделе, – уточнил Клинг.
– На прошлой? Сейчас, сейчас. Пятого туда же. – Он ещё раз окинул взглядом позицию. – Нет, в угол. А впрочем, в середину.
– Ставлю доллар, не попадете, – сказал Карелла.
– С младенцами не спорим, – огрызнулся Абельсон и ударил. Пятый шар исчез в боковой лузе. – Видали?
– Вы часто играете?
– Случается.
– Неплохо у вас выходит.
– Не жалуемся. Дуплет в середину.
– Так как насчет вечера десятого июня?
– Думаю, – сообщил Абельсон. Он ударил, но шар не попал в лузу. – Черт! – сказал он. – Портите мне игру!
– Виноват, – сказал Карелла. – Однако же, расскажите, где вы были десятого июня.
– Я был занят.
– Чем?
– Сейчас вспомню. Вспомнил.
– И что вы делали?
– Не все ли равно? Я был далеко от этого магазина.
– Так что же вы делали? Абельсон понизил голос.
– Вам тоже перепадает?
– Вы про долю Хэвиленда?
– Да.
– Ни цента!
– А! – сказал Абельсон. – Дела!
– В тот вечер у вас шла игра?
– Это в каком смысле?
– Нам все известно, не бойтесь, – сказал Клинг.
– Ну, если так... Да, играли по маленькой. Я даже немножко выиграл.
– Сколько же?
– Да сотен пять. Неплохо, верно? Я имею в виду – когда играешь по маленькой.
– Неплохо. Не забудьте только включить выигрыш в декларацию о доходах.
– Обязательно. Я человек честный и с законом не спорю.
– Когда вы пришли сюда в тот вечер?
– Около восьми.
– А ушли?
– Часа в два ночи.
– И все время пробыли здесь?
– Да, я очень азартный.
– Значит, вас здесь видели?
– Конечно.
– И Финк видел?
– И Финк, и другие ребята.
– Вы хорошо знали Анни?
– Неплохо. Мы с ней встречались, было дело. – Абельсон растерянно заморгал. – Алиби-то проверять будете?
– Всему свое время. А что значит – неплохо знали?
– Да как вам сказать...
– Спали с ней?
– Ну и вопросики вы задаете!
– Хотелось бы получить ответ, – сказал Карелла.
– Зачем это вам?
– Мы очень любопытные. Вас не затруднит ответить – да или нет?
– Да! – Фрэнк Абельсон кивнул головой. – Но знайте, ребята, для вас нет ничего святого, включая чужую личную жизнь.
– Анни была у кого-нибудь на содержании?
– Вы шутите?
– Нет, серьезно.
– Ничего об этом не знаю. Она мне нравилась. Симпатяга.
– Где вы познакомились?
– В бильярдной. Здорово, да? Она играла в бильярд. Лихая была девица. Отчаянная. Приходит она как-то в бильярдную, но не в эту, а к Микки. Микки знаете? Ну вот, приходит туда как-то вечером в платье с вот таким вырезом, берет себе стол и начинает сажать шар за шаром, словно всю жизнь только этим и занималась. Всякий, раз, когда она наклонялась, чтобы ударить, у ребят в комнате глаза на лоб лезли. Было на что смотреть. Мне она нравилась.
– Она никогда не рассказывала вам о человеке по фамилии Фелпс?
– Нет, а кто это?
– Вы знали, что она в разводе?
– Да. Я часто заходил за ней и видел её дочку, Монику. Симпатичная малышка. Я ей приносил то одно, то другое. Шоколад там, как-то раз куклу... Моника прелесть.
– Жениться на Анни не думали?
– Она мне нравилась, но не настолько! – сказал Абельсон.
– Анни когда-нибудь говорила, что у неё есть враги?
– Нет.
– Что она кого-то боится?
– Нет.
– Когда вы видели её в последний раз?
– На похоронах. Я не мог не пойти...
– Живую когда в последний раз видели?
– Недели две назад. Погодите, это было первого июня. Кто-то ещё сказал – вот, мол, уже июнь наступил. В субботу вечером.
– Она упоминала о каком-то письме?
– Нет.
– Вы после этого ей звонили?
– Да, раза два или три.
– В этих разговорах она тоже не упоминала о письме?
– Вроде нет.
– После шестого июня вы говорили с ней по телефону? – спросил Клинг.
– Кажется, говорил.
– О письме речи не было?
– Нет.
– Вы знаете человека по имени Артур Кордис?
– Нет.
– А человека по имени Джейми?
– Тоже нет. Погодите, Джейми, а фамилия как?
– Фамилии не знаем.
– Я знаю нескольких Джимми, но Джейми никто из них себя не называет. Нет, Джейми не знаю. Так вы будете проверять мое алиби?
– Обязательно, – сказал Карелла. – Когда вы виделись в последний раз, Анни не выглядела напуганной? Никто не угрожал ей, не приставал ни с чем?
– Она мне ничего такого не говорила. И выглядела как обычно. Мы неплохо повеселились. Потрясающая была девица, доложу я вам. Если бы вы только видели, как она играла в бильярд. Нет, серьезно – лучше любого мужчины! Кроме меня, конечно. Первоклассно играла. От такой с ума сойти можно, запросто.
– У вас нет никаких предположений, кто бы мог убить её, мистер Абельсон?
– Нет. Поднять руку на такую бабу! Кто мог решиться на такое? Жуткое дело. А мне она нравилась. Очень даже нравилась.
– Большое спасибо, Абельсон, – в один голос произнесли Карелла и Клинг и направились к будке, где лысый Финн считал деньги.
– Абельсон играл здесь в прошлый понедельник? – спросил Клинг.
– Играл. В кости.
– С какого времени и до какого?
– Пришел, кажется, в половине девятого, а ушел сильно за полночь.
– А точнее?
– Часа в два, может, в три.
– И все это время он отсюда не выходил?
– Нет. Он же азартный, как не знаю кто. Выиграл чуть не полтыщи. Когда вы спросили про него, я решил, что вас интересуют кости. Он проторчал тут весь вечер. Слушайте, а может, вы ещё передумаете?
– Кто-нибудь может подтвердить, что он пробыл здесь весь вечер?
– Сто человек.
– Кто именно?
– Спросите там, за четвертым столом. Клинг отправился к четвертому столу.
– Может, мы договоримся? – предложил Финк Карелле. – Я понимаю, что надо быть честным, но не настолько же!
– Буду с вами совершенно откровенным, – сказал Карелла. – Я такой же мошенник, как и все другие полицейские. Но меня ждут барыши покрупнее. Мне некогда размениваться по мелочам.
– Вот оно что! – удовлетворенно произнес Финк. – Сразу бы так и сказали. А то я было заподозрил неладное. Полицейский – и не требует свою долю. Тут что-то не так. Послушайте, почему бы вам не прислать сюда парня, которому бешеные деньги ни к чему? А то очень хлопотно перевопить игру в другое место.
– И правда хлопотно.
– Хорошо, что вы меня понимаете. Надо мной тоже кое-кто есть. Серьезные люди. Подыскали бы мне полицейского без больших амбиций, а?
– Я подумаю, – сказал Карелла. – Но пока никаких игр.
– Спасибо. – Голос Финка звучал вполне искренне. – Огромное вам спасибо.
К будочке подошел Клинг.
– Все совпадает, – сказал он. – Абельсон чист, как стеклышко.
Глава 13
– Я пожиратель тротуаров.
– Вот-вот.
Они как раз поднимались по лестнице, ведущей в бильярдную под названием «Райский уголок». Аромат на лестнице стоял отнюдь не райский. Клинг не знал, как именно пахнет в раю, но готов был поручиться, Что, во всяком случае, не так.
– Когда я был мальчишкой, – говорил между тем Карелла, – я тоже глотал ступеньки. Я тоже был пожирателем тротуаров.
– Но нынче из тебя сыплется песок, – продолжил Клинг. – Пора на пенсию, верно?
– Пора.
– А сколько тебе лет, Стив? – полюбопытствовал Клинг. – Шестьдесят восемь?
– Шестьдесят девять, – поправил его Карелла.
– Немало. Но ты неплохо сохранился, Стив, ничего не скажешь. Ты отлично выглядишь.
– Веду здоровый образ жизни, – пояснил Карелла.
Наконец они добрались до «Райского уголка». Их встретил характерный для всех бильярдных шум – стук шаров, катящихся по зеленому сукну. Они подошли к будочке у входа. Это был самый обычный сигаретный киоск. Внутри, перед набором выключателей для освещения столов, сидел лысый человек. Он даже не взглянул на пришедших. Выдвинув ящик кассы, он сосредоточенно считал деньги.
Когда лысый человек сосчитал последний цент, Карелла обратился к нему:
– Удачный день?
– Соmmе ci, comme ca[9], – сказал лысый. – Если вам нужен стол, придется подождать. Все занято.
– Стол нам не нужен, – успокоил его Карелла.
– А что вам нужно?
– Человек по имени Фрэнк Абельсон.
– Зачем?
– Мы из полиции, – сказал Карелла и показал свой значок.
– Что он натворил?
– Хотим задать ему несколько вопросов, – уклончиво ответил Карелла.
– Насчет чего?
– Так, одно дело.
– Какое?
– Самое обыкновенное.
– Это не по поводу...
– По поводу чего?
Лысый вдруг встревожился.
– Так, пустяки.
– Что все-таки у вас произошло?
– Да ничего. Меня зовут Финк. Лысый Финк. Смешное имя, да?
– В высшей степени, – сказал Карелла.
– Оно что-нибудь говорит вам?
– Что?
– Да имя мое! Лысый Финк, слыхали о таком?
– Нет.
– Разве вы не знаете этого парня из восемьдесят седьмого участка? Вроде бы вы оттуда.
– Оттуда. Какого парня?
– Роджера Хэвиленда. Знаете его? Клинг бросил взгляд на Кареллу.
– А как же, знаем.
– Ну и... Неужели вы ничего друг другу не говорите? Я хочу сказать, у вас это не заведено?
– Не понимаю, – отрезал Карелла.
– Вы как... делитесь или нет?
– Делимся чем?
– Наваром.
– Каким наваром?
– Кончайте меня разыгрывать, – сказал Финк. – Вы что, первый день в полиции?
– Ты платил Хэвиленду? – спросил Карелла.
– А как же!
– За что?
– Азартные игры. Кости.
– Держишь притон?
– Что-то вроде этого. Хэвиленд разрешил. Он сказал, что с полицией неприятностей не будет.
– Хэвиленда больше нет, – сказал Клинг.
– Серьезно? – Финк обалдело разинул рот.
– Вполне.
– Понимаю. Значит, вы теперь вместо него. – Финк передернул плечами. – Я не против. Мне все равно, лишь бы меня оставили в покое. Условия те же?
– Не совсем, – сказал Карелла.
– Мы что, мало платим?
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Азартных игр больше не будет.
– Чего, чего?
– Не будет азартных игр.
– Это в честь чего же?
– Новая администрация!
– А, вот оно что! Некрасиво получается. Вы сами затеяли разговор, а потом в кусты.
– Говорил ты, Финк, – напомнил Карелла, – а мы внимательно слушали.
– Какая разница! Деловые люди так не поступают. Вам что, не нужна доля Хэвиленда?
– Нет.
– Кончайте шутить, ребята.
– Какие тут шутки! – сказал Карелла. – Азартным играм конец и точка. Ищи себе другую дыру.
– Чтоб вас всех... – с отвращением произнес Финк.
– Где Абельсон?
– За третьим столом. Только он не любит, когда ему мешают.
– Значит, нам сильно не повезло, – сказал Карелла, и они с Клингом двинулись к третьему столу. Там в гордом одиночестве катал шары человек в белой рубашке и голубой куртке с закатанными рукавами. У него была темная шевелюра с залысинами и пронзительные карие глаза. Хотя он играл, сам с собой, шары он закатывал вслух.
– Шестого в угол! – возвестил он и ударил. Шестой полетел в угловую лузу, а шар-биток остановился в дюйме от тринадцатого шара.
– Тринадцатого в середину, – снова возвестил Фрэнк.
– Фрэнк Абельсон? – осведомился Клинг.
– Он самый. Не говорите под руку! Тринадцатого в середину! Абельсон, взмахнув кием, уложил в лузу тринадцатый шар. Шар, которым он бил, ударился о борт и подкатился к восьмому.
– Восьмой в...
– Прервитесь-ка на минутку, Абельсон, – сказал Клинг.
Абельсон оторвал взгляд от стола:
– Это кто тут распоряжается?
– Полиция.
Абельсон подошел к стойке. Взял мел и стал мелить конец кия.
– А я-то все жду, когда вы ко мне подойдете, – сказал он. – Я все слышу, даже когда играю.
Он подошел к столу, присел, от борта прикидывая линию удара.
– Восьмого в угол, – наконец сказал он. Прицелился и ударил. Восьмой полетел в дальнюю лузу.
– Почему вы решили, что мы пришли именно к вам?
– Из-за Анни. Угадал?
– Да.
– Нетрудно угадать. Я ведь гулял с ней, вот вы ко мне и пришли. Что вы хотите узнать?
– Для начала – где вы находились в тот вечер, когда её убили?
– А когда это случилось? – спросил Абельсон. – Одиннадцатого в угол. – Прицелился и ударил.
– Вечером десятого июня.
– Это какой день? Понедельник, вторник?
– Понедельник.
– Черт, так сразу и не вспомнишь. Четвертого в середину! – Он ударил и снова стал мелить кий.
– На прошлой неделе, – уточнил Клинг.
– На прошлой? Сейчас, сейчас. Пятого туда же. – Он ещё раз окинул взглядом позицию. – Нет, в угол. А впрочем, в середину.
– Ставлю доллар, не попадете, – сказал Карелла.
– С младенцами не спорим, – огрызнулся Абельсон и ударил. Пятый шар исчез в боковой лузе. – Видали?
– Вы часто играете?
– Случается.
– Неплохо у вас выходит.
– Не жалуемся. Дуплет в середину.
– Так как насчет вечера десятого июня?
– Думаю, – сообщил Абельсон. Он ударил, но шар не попал в лузу. – Черт! – сказал он. – Портите мне игру!
– Виноват, – сказал Карелла. – Однако же, расскажите, где вы были десятого июня.
– Я был занят.
– Чем?
– Сейчас вспомню. Вспомнил.
– И что вы делали?
– Не все ли равно? Я был далеко от этого магазина.
– Так что же вы делали? Абельсон понизил голос.
– Вам тоже перепадает?
– Вы про долю Хэвиленда?
– Да.
– Ни цента!
– А! – сказал Абельсон. – Дела!
– В тот вечер у вас шла игра?
– Это в каком смысле?
– Нам все известно, не бойтесь, – сказал Клинг.
– Ну, если так... Да, играли по маленькой. Я даже немножко выиграл.
– Сколько же?
– Да сотен пять. Неплохо, верно? Я имею в виду – когда играешь по маленькой.
– Неплохо. Не забудьте только включить выигрыш в декларацию о доходах.
– Обязательно. Я человек честный и с законом не спорю.
– Когда вы пришли сюда в тот вечер?
– Около восьми.
– А ушли?
– Часа в два ночи.
– И все время пробыли здесь?
– Да, я очень азартный.
– Значит, вас здесь видели?
– Конечно.
– И Финк видел?
– И Финк, и другие ребята.
– Вы хорошо знали Анни?
– Неплохо. Мы с ней встречались, было дело. – Абельсон растерянно заморгал. – Алиби-то проверять будете?
– Всему свое время. А что значит – неплохо знали?
– Да как вам сказать...
– Спали с ней?
– Ну и вопросики вы задаете!
– Хотелось бы получить ответ, – сказал Карелла.
– Зачем это вам?
– Мы очень любопытные. Вас не затруднит ответить – да или нет?
– Да! – Фрэнк Абельсон кивнул головой. – Но знайте, ребята, для вас нет ничего святого, включая чужую личную жизнь.
– Анни была у кого-нибудь на содержании?
– Вы шутите?
– Нет, серьезно.
– Ничего об этом не знаю. Она мне нравилась. Симпатяга.
– Где вы познакомились?
– В бильярдной. Здорово, да? Она играла в бильярд. Лихая была девица. Отчаянная. Приходит она как-то в бильярдную, но не в эту, а к Микки. Микки знаете? Ну вот, приходит туда как-то вечером в платье с вот таким вырезом, берет себе стол и начинает сажать шар за шаром, словно всю жизнь только этим и занималась. Всякий, раз, когда она наклонялась, чтобы ударить, у ребят в комнате глаза на лоб лезли. Было на что смотреть. Мне она нравилась.
– Она никогда не рассказывала вам о человеке по фамилии Фелпс?
– Нет, а кто это?
– Вы знали, что она в разводе?
– Да. Я часто заходил за ней и видел её дочку, Монику. Симпатичная малышка. Я ей приносил то одно, то другое. Шоколад там, как-то раз куклу... Моника прелесть.
– Жениться на Анни не думали?
– Она мне нравилась, но не настолько! – сказал Абельсон.
– Анни когда-нибудь говорила, что у неё есть враги?
– Нет.
– Что она кого-то боится?
– Нет.
– Когда вы видели её в последний раз?
– На похоронах. Я не мог не пойти...
– Живую когда в последний раз видели?
– Недели две назад. Погодите, это было первого июня. Кто-то ещё сказал – вот, мол, уже июнь наступил. В субботу вечером.
– Она упоминала о каком-то письме?
– Нет.
– Вы после этого ей звонили?
– Да, раза два или три.
– В этих разговорах она тоже не упоминала о письме?
– Вроде нет.
– После шестого июня вы говорили с ней по телефону? – спросил Клинг.
– Кажется, говорил.
– О письме речи не было?
– Нет.
– Вы знаете человека по имени Артур Кордис?
– Нет.
– А человека по имени Джейми?
– Тоже нет. Погодите, Джейми, а фамилия как?
– Фамилии не знаем.
– Я знаю нескольких Джимми, но Джейми никто из них себя не называет. Нет, Джейми не знаю. Так вы будете проверять мое алиби?
– Обязательно, – сказал Карелла. – Когда вы виделись в последний раз, Анни не выглядела напуганной? Никто не угрожал ей, не приставал ни с чем?
– Она мне ничего такого не говорила. И выглядела как обычно. Мы неплохо повеселились. Потрясающая была девица, доложу я вам. Если бы вы только видели, как она играла в бильярд. Нет, серьезно – лучше любого мужчины! Кроме меня, конечно. Первоклассно играла. От такой с ума сойти можно, запросто.
– У вас нет никаких предположений, кто бы мог убить её, мистер Абельсон?
– Нет. Поднять руку на такую бабу! Кто мог решиться на такое? Жуткое дело. А мне она нравилась. Очень даже нравилась.
– Большое спасибо, Абельсон, – в один голос произнесли Карелла и Клинг и направились к будке, где лысый Финн считал деньги.
– Абельсон играл здесь в прошлый понедельник? – спросил Клинг.
– Играл. В кости.
– С какого времени и до какого?
– Пришел, кажется, в половине девятого, а ушел сильно за полночь.
– А точнее?
– Часа в два, может, в три.
– И все это время он отсюда не выходил?
– Нет. Он же азартный, как не знаю кто. Выиграл чуть не полтыщи. Когда вы спросили про него, я решил, что вас интересуют кости. Он проторчал тут весь вечер. Слушайте, а может, вы ещё передумаете?
– Кто-нибудь может подтвердить, что он пробыл здесь весь вечер?
– Сто человек.
– Кто именно?
– Спросите там, за четвертым столом. Клинг отправился к четвертому столу.
– Может, мы договоримся? – предложил Финк Карелле. – Я понимаю, что надо быть честным, но не настолько же!
– Буду с вами совершенно откровенным, – сказал Карелла. – Я такой же мошенник, как и все другие полицейские. Но меня ждут барыши покрупнее. Мне некогда размениваться по мелочам.
– Вот оно что! – удовлетворенно произнес Финк. – Сразу бы так и сказали. А то я было заподозрил неладное. Полицейский – и не требует свою долю. Тут что-то не так. Послушайте, почему бы вам не прислать сюда парня, которому бешеные деньги ни к чему? А то очень хлопотно перевопить игру в другое место.
– И правда хлопотно.
– Хорошо, что вы меня понимаете. Надо мной тоже кое-кто есть. Серьезные люди. Подыскали бы мне полицейского без больших амбиций, а?
– Я подумаю, – сказал Карелла. – Но пока никаких игр.
– Спасибо. – Голос Финка звучал вполне искренне. – Огромное вам спасибо.
К будочке подошел Клинг.
– Все совпадает, – сказал он. – Абельсон чист, как стеклышко.
Глава 13
Убийца Анни Бун начал проявлять беспокойство.
Причин для беспокойства у него вроде бы и не было, потому что полиция никак не могла напасть на его след. Но убийца кое-что вспомнил и решил опередить полицию. Он позвонил по телефону. Наверное, это было роковой ошибкой.
Убийца позвонил девочке.
Монике.
Убийца попросил её не говорить об этом разговоре бабушке, но девочка обещания не сдержала, и поэтому вскоре в дом пожаловали детективы Клинг и Карелла.
Девочка сразу же узнала Клинга.
– Приветик, – сказала она. – Вы нашли ее?
– Пока нет, – ответил Клинг. Он был уверен, что девочка ещё ничего не знает о смерти матери. А если и знает, то успела к этому привыкнуть. – Моника, это детектив Карелла.
– Здравствуйте, – сказала Моника.
– Надеюсь, вы помните, что перед вами ребенок, – заметила миссис Травайл. – Девочку нельзя травмировать.
– Мы только хотим задать ей несколько вопросов, миссис Травайл, – пояснил Клинг. – Вместе с детективом Кареллой.
– Хорошо, – согласилась миссис Травайл и кивнула Карелле. – Вы разрешите мне присутствовать?
– Разумеется, – сказал Карелла и улыбнулся миссис Травайл. Клинг заметил, что и она, в свою очередь, ответила приветливой улыбкой. Почему это, ревниво подумал Клинг, женщины всегда так тепло отвечают на улыбку Кареллы? Его несколько утешило, что он, по крайней мере, пользуется расположением Моники.
– Насколько мы могли понять, миссис Травайл, девочка сегодня утром говорила по телефону, верно? – спросил Клинг.
– Да. Так она мне сказала.
– Мне позвонили, – подтвердила Моника.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, милая, – сказала ей миссис Травайл и обернулась к детективам: – Просто Моника может и напутать.
– Что значит напутать? – спросила Моника.
– Ты говорила утром по телефону? – улыбаясь, спросил её Клинг.
– Говорила.
– А когда это было?
– Не знаю.
– Она ещё не умеет определять время, – вмешалась миссис Травайл. – Это было сегодня утром. Я оставила её дома, потому что она чихала. Кроме того... я не очень-то доверяю её папаше.
– П-а-п-а-ш-е, – произнесла по буквам Моника.
– После всего, что случилось, с него вполне станет забрать её силком. Пусть лучше сидит дома.
– Тот, кто звонил, знал, что девочка дома?
– Понятия не имею, – сказала миссис Травайл.
– Тот, кто звонил, хотел поговорить именно с тобой, Моника? – задал вопрос Клинг.
– Да, я услышала: «Это Моника Бун?» – и ответила: «Да, это Моника Бун». И мы начали разговаривать.
– А где была в это время бабушка? – спросил Карелла.
– Ходила в магазин, – откликнулась миссис Травайл.
– А кто звонил, мужчина или женщина? – спросил Клинг.
– Не знаю, – сказала Моника.
– Но ты говорила по телефону?
– Да.
– И не поняла, мужчина или женщина?
– Нет.
– Вот я и говорю, что она может что-нибудь напутать, – сказала миссис Травайл.
– Что значит напутать? – снова спросила Моника.
– Это значит ответить не совсем правильно, – объяснил Клинг.
– Ага! – понимающе кивнула Моника.
– Ты слышала этот голос раньше?
– Нет.
– А какой он, этот голос?
– Не знаю.
– Значит, ты говоришь, что не поняла, мужчина это или женщина. Голос был низкий?
– Вроде бы низкий.
– Похож на мужской?
– Вроде бы похож.
– Но ты не уверена?
– Нет. А вдруг женский? Так трудно было разобрать! Как будто... Как будто тот человек говорил в какую-то трубу или коробку. Чудной такой голос.
– Через платок? – предположил Клинг, обращаясь к Карелле.
– Не исключено. Так что же этот голос сказал тебе, Моника?
– Сейчас вспомню. Сначала он спросил: «Это Моника Бун?» Я сказала: «Да, это Моника Бун». Потом голос спросил: «Как ты поживаешь, Моника?», а я ответила: «Хорошо, а вы как поживаете?» Бабушка учила меня, как надо вежливо говорить по телефону.
– А потом?
– А потом он...
– Этот человек?
– Голос. Я не знаю, как правильно, он или она.
– Говори «он», голос, – посоветовал Клинг.
– Ладно. Потом голос сказал: «Ты хочешь быть хорошей девочкой?» Я ответила, что хочу. Тогда он спросил: «Ты умная девочка?» Я не люблю хвастаться, но сказала: "Да, умная.
– Что потом?
– Потом голос спросил: «Неделю назад твоя мама получила письмо в голубом конверте. Ты его видела где-нибудь в доме?» Я не помнила, видела я этот конверт или нет, но сказала:
«Может быть, а кто это говорит?»
– И что ты услышала в ответ?
– Голос сказал: «Не важно кто, Моника. Мамин друг». Тогда я спросила: «А как вас зовут?»
– И он назвал себя?
– Нет. Он только повторил: «Это мамин друг. Ты видела письмо?» И тут я вспомнила, что видела. Мама ещё очень расстроилась, когда его получила. Я вспомнила, как она его открывала и потом ходила грустная-грустная. Знаете, как мамы расстраиваются из-за разных там писем и вообще.
– Конечно, – сказал Клинг. – Значит, ты сказала, что видела письмо?
– Ну да.
– И что было дальше?
Сидя на диване, Карелла записывал содержание телефонного разговора. Буквой М он обозначил Монику, буквой П. – подозреваемого в убийстве. Вопросы Клинга он не записывал. Вот как выглядел в его записи тот телефонный разговор.
П. Где ты видела письмо, Моника?
М. Не знаю. Видела, когда мама его получила.
П. Она говорила тебе о письме?
М. Нет, я видела, как она его читала.
П. А что там в письме, она тебе не рассказала?
М. Нет, она мне про свои письма никогда не рассказывает.
П. Письмо было в голубом конверте?
М. Да.
П. Ты уверена, Моника?
М. Да. Я ещё сказала маме: «Какой красивый голубой конвертик».
П. И что мама ответила?
М. Ничего. Она очень расстроилась, когда прочитала письмо.
П. Она сказала, от кого письмо?
М. Нет.
П. И не пыталась угадать?
М. Я не понимаю.
П. Она не сказала, например: «Как странно, пришло письмо, но без подписи»?
М. Нет.
П. Но она поняла, от кого письмо?
М. Нет. А кто вы?
П. Мамин друг. Теперь подумай хорошенько, Моника. Что мама сделала с письмом, когда прочитала его?
М. Не помню.
П. А ты постарайся вспомнить.
М. Я вспоминаю. Но ничего не припоминается. Мне надо идти одевать куклу.
П. Подожди, Моника. Она положила письмо в сумочку?
М. Нет, она тогда была без сумочки.
П. Куда же она его положила?
М. Не знаю. По-моему, она пошла звонить по телефону.
П. Кому?
М. Не знаю.
П. В полицию?
М. Не знаю. Я знаю одного полицейского, а вы? Он детектив, у него есть пистолет и все такое.
П. Ты ему рассказала о письме?
М. Нет. Зачем ему какое-то старое письмо? Он искал пропавшую маленькую девочку.
П. Ты кому-нибудь рассказывала о письме?
М. Нет. Кому нужно старое письмо?
П. Теперь постарайся подумать хорошенько...
М. Думаю. А о чем?
П. О том, где может быть письмо сейчас.
М. Не знаю.
П. Оно ещё в доме?
М. Наверно.
П. Откуда ты знаешь?
М. Я где-то его видела.
П. А где?
М. Где-то.
П. Где именно, Моника?
М. Не помню. Мне уже пора идти. Я не хочу, чтобы Долли простудилась.
П. Она не простудится. Где письмо?
М. Я уже говорила. Не знаю. А у вас есть куклы?
П. Нет. Подумай, Моника...
М. Господи, я и так все время думаю! Изо всех сил. Но моя кукла Долли...
П. Может, письмо в гостиной?
М. Не знаю.
П. Или в столовой?
М. У нас нет столовой.
П. В маминой спальне?
М. Может быть. Она могла положить его в стол.
П. В стол?
М. Господи, ну откуда я знаю! Вы задаете столько всяких вопросов...
П. Просто я хочу помочь твоей маме. Это очень важное письмо. Значит, она положила его в письменный стол?
М. Может быть.
П. Или в шкаф?
М. Или в шкаф.
П. Ты не посмотришь?
M. Прямо сейчас?
П. Конечно.
М. А где посмотреть?
П. В столе и в шкафу.
М. Не хочу. Когда-нибудь потом, ладно? Сейчас мне надо одевать Долли.
П. А когда ты посмотришь?
М. Да не хочу я ничего искать! Мама не разрешает мне лазить в её ящики. Она говорит, что это посягательство на её частную жизнь, если вы, конечно, понимаете, что это означает.
П. А мы ей ничего не скажем.
М. Она все равно узнает. Вернется и сразу узнает. Она сейчас уехала в отпуск.
П. Вот оно что...
М. Ага! Так мне сказала бабушка. Мама уехала и вернется не скоро.
П. А если она вернется не скоро, то как она узнает, что ты залезала в её ящики?
М. Обязательно узнает. От неё ничего не скроешь. Она всегда догадывается, когда я говорю неправду. Она очень умная. Разве вы об этом не знаете?
П. Но если ты сделаешь все аккуратно, она ни о чем не догадается. А когда ты найдешь письмо, то получишь от меня хороший подарок.
М. И что вы мне подарите?
П. Если хочешь, то куклу.
М. У меня уже есть кукла.
П. Вторая кукла не помешает.
М. Нет, у меня есть Долли, других кукол мне не надо.
П. А что бы ты хотела?
М. Ничего.
П. Тебе совсем ничего не хотелось бы иметь?
М. Вообще-то есть одна вещь.
П. Какая?
М. Норковая шуба. Мама много раз говорила, что хотела бы иметь норковую шубу.
П. Ладно, так и быть, куплю тебе норковую шубу. Договорились?.
М. Договорились.
П. Ну, поищешь письмо сейчас?
М. Нет.
П. Но почему, Господи Боже мой!
М. Потому что, если честно, мне не нужна норковая шуба. Мне вообще ничего не нужно. И я очень занята, разве я вам не говорила? Мне нужно одевать Долли.
П. Моника!
М. И пожалуйста, не кричите. Мама говорит, что невежливо кричать, даже по телефону.
П. Моника, прошу тебя...
М. Все, мне пора. До свиданья. Было очень приятно с вами поговорить.
П. Моника!
М. Чего?
П. Может, письмо все-таки в столе?
М. Не знаю.
П. Может, оно в её комнате?
М. Не знаю. До свиданья.
Карелла оторвал взгляд от своих записей.
– Все? – спросил он.
– Да, – сказала Моника. – Я повесила трубку. Мне и правда надо было одевать Долли. И еще, я очень устаю от телефона, особенно когда говорю со взрослыми. Честное слово! Они вечно пристают с вопросами, как я поживаю и хорошо ли себя веду. Они не знают, как надо разговаривать по телефону. А вот мои подруги знают. Я сама могу набрать номер Марджори, правда, здорово? Хотите, наберу?
– Только не сейчас! – вмешалась миссис Травайл.
– Этот человек не говорил, что позвонит еще? – спросил Клинг.
– Я даже не знаю, он это или она, – сказала Моника.
– Кто бы он ни был, он не говорил, что позвонит?
– Нет, я же повесила трубку.
– И он больше не звонил?
– Нет.
– А где письмо, Моника?
– Не знаю. Наверное, мама его выбросила.
– А почему же ты сказала ему, что...
– Этот человек столько говорил о письме, что я не хотела бы огорчать его. А вдруг мама его и не выбросила?
– Не могли бы мы заглянуть в её комнату? – обратился Карелла к миссис Травайл.
– Пожалуйста.
– Маме это может не понравиться, – предположила Моника.
– Мы осторожно, – сказал Карелла.
– Ну и что? Все равно она будет недовольна. Она всегда следит, чтобы никто не трогал её одежду. Когда я играю в Красный Крест, я беру её шарфы на бинты. Она потом так ругается, просто ужас! Она терпеть не может, когда в её ящиках все перевернуто. Так что смотрите!
– Мы будем очень осторожны, – пообещал Клинг.
– Вы думаете, в этом письме что-то важное? – спросила его миссис Травайл.
– Тот, кто звонил Монике, полагает, что это так, – ответил Клинг. – Да и ваша дочь, насколько я понимаю, тоже так считала. Она сообщила об этом письме Теду Буну – сначала написала ему, потом позвонила.
– Она написала Теодору? – удивленно переспросила миссис Травайл.
– Да, – сказал Клинг. – Кажется, он вам нравился, миссис Травайл?
– Очень.
– Почему же вы не отдадите ему Монику?
– Что, что? – заинтересовалась девочка.
– Мне кажется, ребенка должна воспитывать женщина, – сказала миссис Травайл. – Если бы он согласился забрать нас обеих, я готова хоть завтра.
– Но вы, кажется, говорили, что не доверяете ему.
– В том, что касается Моники, – конечно, нет.
– Анни много пила, миссис Травайл?
– Нет, что вы.
– Вам известно, что мистер Бун хотел вернуть себе дочь из-за того, что Анни была алкоголичкой?
– Впервые слышу. Хотя это меня, признаться, не удивляет. Мне нравится Теодор, но он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить Монику.
– Даже перед убийством? – спросил Карелла.
Женщина быстро взглянула на Монику.
– Мы проверяли его алиби, – сказал Клинг. – К вашему сведению, Теодор Бун вне подозрений.
– Я вам сразу это сказала.
– О ком вы говорите? – спросила Моника. – О папочке?
– Да, – ответила миссис Травайл. – Мне нравится этот молодой человек. Я была бы рада, если бы он взял опеку над нами обеими. А иначе – судебные тяжбы, склоки... Если бы вы знали, как это противно! Но как иначе дать Теодору понять, что правильно, а что нет.
– Однако в отношении Моники закон на его стороне.
– Наверное, – сказала миссис Травайл, пожав плечами. – Ну, а как насчет того человека, который звонил Монике?
Причин для беспокойства у него вроде бы и не было, потому что полиция никак не могла напасть на его след. Но убийца кое-что вспомнил и решил опередить полицию. Он позвонил по телефону. Наверное, это было роковой ошибкой.
Убийца позвонил девочке.
Монике.
Убийца попросил её не говорить об этом разговоре бабушке, но девочка обещания не сдержала, и поэтому вскоре в дом пожаловали детективы Клинг и Карелла.
Девочка сразу же узнала Клинга.
– Приветик, – сказала она. – Вы нашли ее?
– Пока нет, – ответил Клинг. Он был уверен, что девочка ещё ничего не знает о смерти матери. А если и знает, то успела к этому привыкнуть. – Моника, это детектив Карелла.
– Здравствуйте, – сказала Моника.
– Надеюсь, вы помните, что перед вами ребенок, – заметила миссис Травайл. – Девочку нельзя травмировать.
– Мы только хотим задать ей несколько вопросов, миссис Травайл, – пояснил Клинг. – Вместе с детективом Кареллой.
– Хорошо, – согласилась миссис Травайл и кивнула Карелле. – Вы разрешите мне присутствовать?
– Разумеется, – сказал Карелла и улыбнулся миссис Травайл. Клинг заметил, что и она, в свою очередь, ответила приветливой улыбкой. Почему это, ревниво подумал Клинг, женщины всегда так тепло отвечают на улыбку Кареллы? Его несколько утешило, что он, по крайней мере, пользуется расположением Моники.
– Насколько мы могли понять, миссис Травайл, девочка сегодня утром говорила по телефону, верно? – спросил Клинг.
– Да. Так она мне сказала.
– Мне позвонили, – подтвердила Моника.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, милая, – сказала ей миссис Травайл и обернулась к детективам: – Просто Моника может и напутать.
– Что значит напутать? – спросила Моника.
– Ты говорила утром по телефону? – улыбаясь, спросил её Клинг.
– Говорила.
– А когда это было?
– Не знаю.
– Она ещё не умеет определять время, – вмешалась миссис Травайл. – Это было сегодня утром. Я оставила её дома, потому что она чихала. Кроме того... я не очень-то доверяю её папаше.
– П-а-п-а-ш-е, – произнесла по буквам Моника.
– После всего, что случилось, с него вполне станет забрать её силком. Пусть лучше сидит дома.
– Тот, кто звонил, знал, что девочка дома?
– Понятия не имею, – сказала миссис Травайл.
– Тот, кто звонил, хотел поговорить именно с тобой, Моника? – задал вопрос Клинг.
– Да, я услышала: «Это Моника Бун?» – и ответила: «Да, это Моника Бун». И мы начали разговаривать.
– А где была в это время бабушка? – спросил Карелла.
– Ходила в магазин, – откликнулась миссис Травайл.
– А кто звонил, мужчина или женщина? – спросил Клинг.
– Не знаю, – сказала Моника.
– Но ты говорила по телефону?
– Да.
– И не поняла, мужчина или женщина?
– Нет.
– Вот я и говорю, что она может что-нибудь напутать, – сказала миссис Травайл.
– Что значит напутать? – снова спросила Моника.
– Это значит ответить не совсем правильно, – объяснил Клинг.
– Ага! – понимающе кивнула Моника.
– Ты слышала этот голос раньше?
– Нет.
– А какой он, этот голос?
– Не знаю.
– Значит, ты говоришь, что не поняла, мужчина это или женщина. Голос был низкий?
– Вроде бы низкий.
– Похож на мужской?
– Вроде бы похож.
– Но ты не уверена?
– Нет. А вдруг женский? Так трудно было разобрать! Как будто... Как будто тот человек говорил в какую-то трубу или коробку. Чудной такой голос.
– Через платок? – предположил Клинг, обращаясь к Карелле.
– Не исключено. Так что же этот голос сказал тебе, Моника?
– Сейчас вспомню. Сначала он спросил: «Это Моника Бун?» Я сказала: «Да, это Моника Бун». Потом голос спросил: «Как ты поживаешь, Моника?», а я ответила: «Хорошо, а вы как поживаете?» Бабушка учила меня, как надо вежливо говорить по телефону.
– А потом?
– А потом он...
– Этот человек?
– Голос. Я не знаю, как правильно, он или она.
– Говори «он», голос, – посоветовал Клинг.
– Ладно. Потом голос сказал: «Ты хочешь быть хорошей девочкой?» Я ответила, что хочу. Тогда он спросил: «Ты умная девочка?» Я не люблю хвастаться, но сказала: "Да, умная.
– Что потом?
– Потом голос спросил: «Неделю назад твоя мама получила письмо в голубом конверте. Ты его видела где-нибудь в доме?» Я не помнила, видела я этот конверт или нет, но сказала:
«Может быть, а кто это говорит?»
– И что ты услышала в ответ?
– Голос сказал: «Не важно кто, Моника. Мамин друг». Тогда я спросила: «А как вас зовут?»
– И он назвал себя?
– Нет. Он только повторил: «Это мамин друг. Ты видела письмо?» И тут я вспомнила, что видела. Мама ещё очень расстроилась, когда его получила. Я вспомнила, как она его открывала и потом ходила грустная-грустная. Знаете, как мамы расстраиваются из-за разных там писем и вообще.
– Конечно, – сказал Клинг. – Значит, ты сказала, что видела письмо?
– Ну да.
– И что было дальше?
Сидя на диване, Карелла записывал содержание телефонного разговора. Буквой М он обозначил Монику, буквой П. – подозреваемого в убийстве. Вопросы Клинга он не записывал. Вот как выглядел в его записи тот телефонный разговор.
П. Где ты видела письмо, Моника?
М. Не знаю. Видела, когда мама его получила.
П. Она говорила тебе о письме?
М. Нет, я видела, как она его читала.
П. А что там в письме, она тебе не рассказала?
М. Нет, она мне про свои письма никогда не рассказывает.
П. Письмо было в голубом конверте?
М. Да.
П. Ты уверена, Моника?
М. Да. Я ещё сказала маме: «Какой красивый голубой конвертик».
П. И что мама ответила?
М. Ничего. Она очень расстроилась, когда прочитала письмо.
П. Она сказала, от кого письмо?
М. Нет.
П. И не пыталась угадать?
М. Я не понимаю.
П. Она не сказала, например: «Как странно, пришло письмо, но без подписи»?
М. Нет.
П. Но она поняла, от кого письмо?
М. Нет. А кто вы?
П. Мамин друг. Теперь подумай хорошенько, Моника. Что мама сделала с письмом, когда прочитала его?
М. Не помню.
П. А ты постарайся вспомнить.
М. Я вспоминаю. Но ничего не припоминается. Мне надо идти одевать куклу.
П. Подожди, Моника. Она положила письмо в сумочку?
М. Нет, она тогда была без сумочки.
П. Куда же она его положила?
М. Не знаю. По-моему, она пошла звонить по телефону.
П. Кому?
М. Не знаю.
П. В полицию?
М. Не знаю. Я знаю одного полицейского, а вы? Он детектив, у него есть пистолет и все такое.
П. Ты ему рассказала о письме?
М. Нет. Зачем ему какое-то старое письмо? Он искал пропавшую маленькую девочку.
П. Ты кому-нибудь рассказывала о письме?
М. Нет. Кому нужно старое письмо?
П. Теперь постарайся подумать хорошенько...
М. Думаю. А о чем?
П. О том, где может быть письмо сейчас.
М. Не знаю.
П. Оно ещё в доме?
М. Наверно.
П. Откуда ты знаешь?
М. Я где-то его видела.
П. А где?
М. Где-то.
П. Где именно, Моника?
М. Не помню. Мне уже пора идти. Я не хочу, чтобы Долли простудилась.
П. Она не простудится. Где письмо?
М. Я уже говорила. Не знаю. А у вас есть куклы?
П. Нет. Подумай, Моника...
М. Господи, я и так все время думаю! Изо всех сил. Но моя кукла Долли...
П. Может, письмо в гостиной?
М. Не знаю.
П. Или в столовой?
М. У нас нет столовой.
П. В маминой спальне?
М. Может быть. Она могла положить его в стол.
П. В стол?
М. Господи, ну откуда я знаю! Вы задаете столько всяких вопросов...
П. Просто я хочу помочь твоей маме. Это очень важное письмо. Значит, она положила его в письменный стол?
М. Может быть.
П. Или в шкаф?
М. Или в шкаф.
П. Ты не посмотришь?
M. Прямо сейчас?
П. Конечно.
М. А где посмотреть?
П. В столе и в шкафу.
М. Не хочу. Когда-нибудь потом, ладно? Сейчас мне надо одевать Долли.
П. А когда ты посмотришь?
М. Да не хочу я ничего искать! Мама не разрешает мне лазить в её ящики. Она говорит, что это посягательство на её частную жизнь, если вы, конечно, понимаете, что это означает.
П. А мы ей ничего не скажем.
М. Она все равно узнает. Вернется и сразу узнает. Она сейчас уехала в отпуск.
П. Вот оно что...
М. Ага! Так мне сказала бабушка. Мама уехала и вернется не скоро.
П. А если она вернется не скоро, то как она узнает, что ты залезала в её ящики?
М. Обязательно узнает. От неё ничего не скроешь. Она всегда догадывается, когда я говорю неправду. Она очень умная. Разве вы об этом не знаете?
П. Но если ты сделаешь все аккуратно, она ни о чем не догадается. А когда ты найдешь письмо, то получишь от меня хороший подарок.
М. И что вы мне подарите?
П. Если хочешь, то куклу.
М. У меня уже есть кукла.
П. Вторая кукла не помешает.
М. Нет, у меня есть Долли, других кукол мне не надо.
П. А что бы ты хотела?
М. Ничего.
П. Тебе совсем ничего не хотелось бы иметь?
М. Вообще-то есть одна вещь.
П. Какая?
М. Норковая шуба. Мама много раз говорила, что хотела бы иметь норковую шубу.
П. Ладно, так и быть, куплю тебе норковую шубу. Договорились?.
М. Договорились.
П. Ну, поищешь письмо сейчас?
М. Нет.
П. Но почему, Господи Боже мой!
М. Потому что, если честно, мне не нужна норковая шуба. Мне вообще ничего не нужно. И я очень занята, разве я вам не говорила? Мне нужно одевать Долли.
П. Моника!
М. И пожалуйста, не кричите. Мама говорит, что невежливо кричать, даже по телефону.
П. Моника, прошу тебя...
М. Все, мне пора. До свиданья. Было очень приятно с вами поговорить.
П. Моника!
М. Чего?
П. Может, письмо все-таки в столе?
М. Не знаю.
П. Может, оно в её комнате?
М. Не знаю. До свиданья.
Карелла оторвал взгляд от своих записей.
– Все? – спросил он.
– Да, – сказала Моника. – Я повесила трубку. Мне и правда надо было одевать Долли. И еще, я очень устаю от телефона, особенно когда говорю со взрослыми. Честное слово! Они вечно пристают с вопросами, как я поживаю и хорошо ли себя веду. Они не знают, как надо разговаривать по телефону. А вот мои подруги знают. Я сама могу набрать номер Марджори, правда, здорово? Хотите, наберу?
– Только не сейчас! – вмешалась миссис Травайл.
– Этот человек не говорил, что позвонит еще? – спросил Клинг.
– Я даже не знаю, он это или она, – сказала Моника.
– Кто бы он ни был, он не говорил, что позвонит?
– Нет, я же повесила трубку.
– И он больше не звонил?
– Нет.
– А где письмо, Моника?
– Не знаю. Наверное, мама его выбросила.
– А почему же ты сказала ему, что...
– Этот человек столько говорил о письме, что я не хотела бы огорчать его. А вдруг мама его и не выбросила?
– Не могли бы мы заглянуть в её комнату? – обратился Карелла к миссис Травайл.
– Пожалуйста.
– Маме это может не понравиться, – предположила Моника.
– Мы осторожно, – сказал Карелла.
– Ну и что? Все равно она будет недовольна. Она всегда следит, чтобы никто не трогал её одежду. Когда я играю в Красный Крест, я беру её шарфы на бинты. Она потом так ругается, просто ужас! Она терпеть не может, когда в её ящиках все перевернуто. Так что смотрите!
– Мы будем очень осторожны, – пообещал Клинг.
– Вы думаете, в этом письме что-то важное? – спросила его миссис Травайл.
– Тот, кто звонил Монике, полагает, что это так, – ответил Клинг. – Да и ваша дочь, насколько я понимаю, тоже так считала. Она сообщила об этом письме Теду Буну – сначала написала ему, потом позвонила.
– Она написала Теодору? – удивленно переспросила миссис Травайл.
– Да, – сказал Клинг. – Кажется, он вам нравился, миссис Травайл?
– Очень.
– Почему же вы не отдадите ему Монику?
– Что, что? – заинтересовалась девочка.
– Мне кажется, ребенка должна воспитывать женщина, – сказала миссис Травайл. – Если бы он согласился забрать нас обеих, я готова хоть завтра.
– Но вы, кажется, говорили, что не доверяете ему.
– В том, что касается Моники, – конечно, нет.
– Анни много пила, миссис Травайл?
– Нет, что вы.
– Вам известно, что мистер Бун хотел вернуть себе дочь из-за того, что Анни была алкоголичкой?
– Впервые слышу. Хотя это меня, признаться, не удивляет. Мне нравится Теодор, но он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить Монику.
– Даже перед убийством? – спросил Карелла.
Женщина быстро взглянула на Монику.
– Мы проверяли его алиби, – сказал Клинг. – К вашему сведению, Теодор Бун вне подозрений.
– Я вам сразу это сказала.
– О ком вы говорите? – спросила Моника. – О папочке?
– Да, – ответила миссис Травайл. – Мне нравится этот молодой человек. Я была бы рада, если бы он взял опеку над нами обеими. А иначе – судебные тяжбы, склоки... Если бы вы знали, как это противно! Но как иначе дать Теодору понять, что правильно, а что нет.
– Однако в отношении Моники закон на его стороне.
– Наверное, – сказала миссис Травайл, пожав плечами. – Ну, а как насчет того человека, который звонил Монике?