Страница:
От последней затяжки огонек переместился почти к самому пальцу. Она вышвырнула окурок в окно, задержав дыхание, потом открыла рот и выдохнула. Повернулась ко мне, прижавшись пухлой щечкой к спинке сидения, и спросила:
— А что вы узнать-то хотите?
— Тебе известно, что в прошлом году Бу убил у себя дома женщину?
Она опустила глаза, изучила ноготь на большом пальце и отгрызла уголок.
— Подружку вашу?
— Нет. Как раз наоборот. Похоже, тебя это не удивило.
— Боюсь, у меня возникло такое ощущение, что что-то подобное случилось. Она лилипутка или кто-то в этом роде?
— Забавный вопросик.
— Да были там какие-то кружевные черные трусики, в которые я влезть пыталась. Я конечно толстая, но уж не настолько. Я их порвала, пытаясь натянуть. А когда начала донимать его вопросами, то он меня так двинул кулаком по макушке, что я вырубилась и заткнулась.
— Она была очень маленькой женщиной. Я так понимаю, что он заставляет тебя работать по дому.
— Да, Бог с ним, я и не возражаю. Он живет, как боров. Вот только не разрешает мне за порядком следить. Зарастает грязью, а мне потом в два раза больше работы.
— А он не отходит от тебя, когда ты прибираешься?
— Если я в комнате, так и он там. Как он говорит, если я хоть раз приду, когда его нет или приду, когда он меня не вызывал, то он преподнесет мне сюрприз, который бережет для особого случая. А мне уж точно никаких сюрпризов от него не надо.
— Ладно, а нет ли какой-нибудь особой части дома, где он не разрешает тебе убирать?
— Что? Я не поняла.
— Ну, тебе нельзя туда входить, словно в доме что-то спрятано.
— Что? Нет. Ничего такого. Но я, ей-богу, не суюсь в ту рощицу за гаражом. Однажды, еще в марте, кажется, вдруг неожиданно потеплело. Он приехал довольно поздно и посигналил мне из машины. Часа в три ночи, когда он спал и храпел во всю, я почувствовала, что рыбой воняет.
Видать он забыл о ней и на крыльце оставил, может, еще днем. Красные рыбки. Когда жарко, они быстро тухнут. В конце концов мне так дурно сделалось, что я встала, натянула платье, вышла, собрала рыбу в сетку, взяла в гараже лопату и пошла в рощицу, чтобы закопать ее там, стараясь не шуметь. Не успела я яму и наполовину выкопать, как он налетел на меня, весь запыхавшийся. Схватил этот нож, что на ремне носит — он в свете луны блеснул, — и как псих трахнутый на меня кинулся. Ну я что, я бегу через рощицу и слышу, как он о корень или что-то там еще спотыкается и грохается со всего размаху. Потом он опять вскочил, орет, что убьет меня. Я ему кричу, что зарывала его рыбу вонючую, чтобы меня от этого запаха наизнанку не вывернуло.
Тут он вдруг успокоился. Я потихоньку приблизилась и вижу, что он на полянке заканчивает яму копать. Ткнул туда рыбку, забросал землей, крикнул мне, дескать все в порядке, выходи, ему, мол, просто сон дурной приснился, вот он и вскочил. Черта с два. Он ушел в дом, а я подождала-подождала, потом собралась с духом и прокралась обратно. Тут он меня сзади и схватил. Я чуть не померла. Но все что он хотел, это так, пожеребятничать. Ну, сами понимаете. Поржать да пощекотать. Развернул меня и увел, не успела я в себя прийти. Но я одно вам скажу. С тех пор я у него дома ни одной лопаты не видала. Но не думаю, чтобы он был настолько туп и похоронил эту лилипуточку у себя на участке. Вокруг миллионы гектар болот. Там можно маленькую мертвую женщину так далеко и глубоко спрятать, что вся армия и флот сто лет искать будут. Да что там, он мог просто сбросить ее в пруд к аллигаторам, а уж они ее на дно, в ил утащат да пожрут недели за две, ни черта не останется. Может, его на месте убийства еще и можно поймать, но не тогда, когда дело уже сделано. Я вам еще одну вещь скажу. Если вы все разнюхаете хорошенько, а он проведает, чьих это рук дело, то уж лучше сами его на тот свет отправьте. Иначе мне не укрыться и на табачных плантациях. Может, я всю Джорджию проеду, автобус остановится где-нибудь, а уж он — тут как тут, прислонится к своему белому «линкольну» и ухмыляется, пока я свой рюкзак выволакиваю, потому что больше мне тогда уже ничего делать не останется. И он это знает.
На страничке из ее тетрадки я изобразил примерный план его коттеджа, гаража и дороги, а она пометила крестиком то место, где она начала копать и начертила несколько кривых окружностей, там, где стоят деревья.
Когда я высадил ее, она посмотрела на меня долгим взглядом, скосив глаза и закусив губу.
— Я вас возненавижу, если вы проговоритесь, что я вам все рассказала.
— Синди, тебе пятнадцать лет и ты скоро выберешься из передряги, а через пару лет и вовсе не вспомнишь о нем.
В ее недетских, женских глазах мелькнуло какое-то снисхождение ко мне.
— Мне уже шестнадцать через три недели будет. И все это так и будет продолжаться, пока я Бу не надоем. Да и после того не будет у меня в жизни такого дня, чтобы я о нем не вспомнила.
Неаполь плавился от жаркого не по сезону полуденного солнца. Я набрал рабочий телефон Крейна Уаттса и повесил трубку, как только услышал его «алло». Затем набрал его домашний номер. Никто не ответил. Я позвонил в клуб и спросил, не на кортах ли миссис Уаттс. Вскоре мне ответили, что она там, и спросили не позвать ли ее к телефону? Я ответил, что не стоит беспокоиться.
Когда я приехал в клуб, то на стоянке машин почти не было. Несколько человек лежали на пляже, одна пара сидела у бассейна. Подойдя к корту, я заметил, что заняты лишь два из них. На одном играли без правил в пэтбол[11] пожилые сухопарые джентльмены, а через несколько площадок тренировалась коричневая, грациозная, маленькая и сильная миссис Уаттс. Ее партнер был, по-видимому, клубным профи, очень загорелый, лысеющий и начинающий толстеть. Он хорошо двигался, но и она заставляла его изрядно попотеть. Пара дюжин мячей валялись у корта. Он подавал закрытой ракеткой, не обращая внимания на отскок, отбивал каждый мяч, потом посылал его в левую часть корта, придав высокую скорость и вращение. Его партнерша двигалась, оценивала удар на глаз, бросалась к мячу, а он упруго соскакивал с резинового покрытия и откатывался в ожидании следующего. Видно было, что пояс ее теннисной юбки промок от пота.
Казалось, миссис Уаттс выполняла какой-то подвижный и странный ритуал, любопытное сочетание напряжения и единоборства. Лицо было суровым и бесстрастным. Она дважды взглянула на меня, но совершенно проигнорировала. Никаких приветствий.
В конце концов, когда партнер повернулся, чтобы взять еще три мяча, она сказала:
— На сегодня хватит, Тимми.
Он вытащил из кармана платок и вытер лицо.
— И верно, миссис Уаттс. Я запишу три часа. Ладно?
— Как скажете.
Пока Тимми собирал мячи в сетку, она подошла к скамейке на краю корта, вытерла лицо и шею полотенцем и, когда я приблизился, встретила меня холодным и задумчивым взглядом.
— Жарковато сегодня, Вивиан.
— Макги, первое впечатление, которое вы произвели на меня, тогда вечером было замечательным. Но второе оказалось совсем иным и запомнилось надолго.
— Все может оказаться совсем на так, как вам показалось.
Она помолчала, пока расстегивала спортивную перчатку на правой руке и снимала ее. Потом пощупала и поизучала подушечки на ладонях.
— Не думаю, чтобы меня заинтересовали какие-либо нюансы законности, мистер Макги, какие-либо оправдания любых остроумных штучек, в которые вы хотите втянуть моего мужа. — Ви спрятала ракетки в футляр и застегнула его. — Он не... подходит для подобного рода дел. Не знаю уж, почему он пытается стать тем, кем не является на самом деле. Просто на части разрывается. Почему вы не оставите нас в покое!
Когда она собрала свои вещи, я произнес те слова, которые, как я надеялся, откроют для меня ее душу.
— Вивиан, поверьте, я бы с вашим мужем и по поводу штрафа за неправильную парковку советоваться не стал.
Она выпрямилась, и ее темно-синие глаза округлились от удивления и возмущения.
— Крейн — очень хороший адвокат!
— Может, он и был им. Когда-то. Но не сейчас.
— Да кто вы такой? Чего вы хотите?
— Я хочу организовать маленькое общество взаимовыручки из себя и вас, Вивиан. Вам нужна помощь и мне тоже.
— А эта... помощь, которую получу, она только для меня или для Крейна тоже?
— Для вас обоих.
— Ну, конечно. Я его заставлю сделать какую-нибудь гнусную часть какой-нибудь грязной работы для вас и это нас сделает фантастически богатыми и счастливыми.
— Нет. В прошлом году он взялся, по вашим словам, за весьма гнусную часть грязной работы, и это не принесло вам ничего хорошего.
Вивиан медленно и задумчиво двинулась к находящемуся в некотором отдалении входу женской раздевалки, а я пошел рядом с ней. Она три часа трудилась на солнцепеке. Сквозь поблекшую косметику и дезодорированный запах утонченной женщины пробивался едкий звериный пот от долгой работы, острый, но не неприятный, как испарения в балетных школах и тренировочных залах.
— Что я могу вам предложить в случае, если нам удастся провернуть дело, это достаточно широкий выбор и совет. Мне кажется, что здесь ваш муж уже не пользуется авторитетом. Да и у вас обоих порядком подмоченная репутация. Если бы у вас были деньги, то вам следовало бы собрать все, чем вы тут владеете, и уехать, попробовав себя заново на новом месте. Сколько ему? Тридцать один? Это уже возраст. Но, может быть, он где-то по дороге потерял вас, и теперь его судьба вас уже не интересует.
Тропинка сужалась, уходя в тень больших пиний, и мне пришлось пойти следом за Ви. Ее спина была прямой и сильной, теннисная юбочка слегка покачивалась на спортивных бедрах в такт движению гладких, коричневых мускулистых икр. Внезапно она остановилась и обернулась ко мне, лицом к лицу. Ее губы перестали выражать презрительную гримасу, рот сделался более нежным и юным.
— Он не потерял меня. Но не надо играть в игры. Не надо играть в жестокие игры, Тревис. Я не знаю, что происходит. Он говорит, что во что-то вляпался, но не знал, что это дурное дело, пока не стало слишком поздно.
— Он знал это с самого начала. Понимал, что это мошенничество в сладкой оболочке законности. Ему хорошо заплатили, он помог обчистить человека по имени Артур Уилкинсон на четверть миллиона долларов. Но дело всплыло, Вивиан. Кто ему будет доверять теперь? Он смертельно боится, что кто-нибудь сковырнет приятную оболочку и выставит напоказ откровенный грабеж. Крейн знался с такими мошенниками и отребьем, как Бу Уаксвелл, и шел за морковкой в двенадцать с половиной тысяч, как он думал. Но у него нервы слабоваты, чтобы воровать профессионально. Он стал трястись от страха. Они его отшили, сунув семь с половиной тысяч, зная, что у него не хватит смелости стукнуть кулаком по столу. И если Крейн не перестанет в состоянии сильного возбуждения выкладывать все на чистоту чужакам вроде меня, то может их это утомит, и они пришлют кого-нибудь, чтобы вложить ему пистолет в руку дулом в собственное ухо.
Она покачнулась на своих хорошеньких ножках и побледнела, несмотря на загар. Вивиан сошла с тропинки и села, вернее просто рухнула на бетонную с кипарисовым сидением скамейку, слепо уставившись сквозь тень на яркое море. У нее дрожали губы. Я сел рядом, глядя на ее несчастный профиль.
— Я... боюсь, я знала, он все понял. Но в воскресенье вечером, когда Уаксвелл ушел, он дал мне слово чести, что слова Бу — сплошная ложь, что он пытался уколоть нас побольнее гнусными намеками будто Крейн участвовал в чем-то незаконном.
Она повернулась, жалобно посмотрела на меня, потом взяла себя в руки и сказала:
— Но что его делает таким слабым?
— Может, он дорожит вашим мнением о нем и это единственное, что у него осталось, Вивиан. Вы все еще хотите попытаться сохранить уважение к нему?
— Его лучший друг из Стетсона, бывший товарищ по комнате, предлагал Крейну закончить свои дела здесь и поехать с ним работать в Орландо. Может он еще... Я даже не знаю. Но я и для себя ничего не решила. Мне кажется, если я смогу заставить его снова расправить плечи, то тогда уже придет время решать и свою судьбу.
— Если то, о чем я хочу вас попросить, сработает, то тогда вы с мужем должны быть готовы уехать в любой момент, переехать жить совсем в другое место. Крупные проблемы можно разрешить позже, такие как продажа дома и прочее.
— Сейчас у нас так мало денег, что их едва на продукты хватает, — с горечью вымолвила она. — Но так или иначе, я смогу заставить его это сделать.
— Сколько вам нужно на то, чтобы оплатить счета здесь и прожить вдвоем, скажем, месяц-полтора, в каком-нибудь тайном месте? Не смотрите на меня так скептически. Вы будете скрываться не от закона. А потом ваш муж сможет вырасти и в своих глазах, и в ваших.
— Отец оставил мне хижину на гектаре горной земли недалеко от Бреварда, в Южной Каролине. На горе Слик-Рок. Там так мило. Посмотришь с утра и увидишь хребет за хребтом, а в отдалении все становится серо-голубым. Костры летней ночью. — У нее дернулись губы. — Мы там медовый месяц провели, несколько тысяч жизней тому назад. Сколько нужно, чтобы оплатить все тут? Не знаю. Он скрывает свои доходы. Может, мы должны больше, чем мне известно. Я думаю, три или четыре тысячи долларов. Но могут ведь быть и другие долги.
— Да понадобятся еще средства, чтобы потом начать жизнь в Орландо. Скажем, тысяч десять.
— Десять тысяч долларов! Что я могу сделать за эти деньги? Убить кого-нибудь?
— Вы можете стать наживкой, Вивиан. Чтобы выманить Бу Уаксвелла из его пещеры и задержать его вне дома на как можно больший срок, как минимум, на целый день, а если удастся, то и подольше.
Ее красивые плечи медленно распрямились. Она сомкнула руки, закрыла глаза и передернулась всем телом.
— Этот человек, Господи, у меня от него все внутри сжимается. Несколько раз, когда мы встречались, он от меня просто глаз не отрывал. И вел себя так, словно у нас с ним какие-то общие секреты. Все эти глупые ухмылочки, хихиканья, подмигивания, и то, как он вьется вокруг меня, выпятив грудь колесом, поигрывая плечами и посмеиваясь со слабым фырканьем, словно жеребец. Этот Бу вкладывает двойной смысл во все, что говорит. Честно говоря, я просто каменею. Он заставляет меня чувствовать себя голой и беспомощной. И этот мех на его шкуре, что сверху из кошмарных рубашек высовывается, и все эти черные волосы на голове, и на тыльных частях рук, и на пальцах, и эта... масляная интимность в его голосе. Меня от него просто наизнанку выворачивает. Тревис, если то, что вы задумали, заставит меня разрешить ему хотя бы... прикоснуться ко мне каким-либо образом, то нет. Даже за десять тысяч долларов, даже если я прикоснусь к нему на минуту. — Она подняла голову, озадаченно глядя на меня. — Это не потому, что я... ломаюсь или что-нибудь в этом роде. Ни один из мужчин так на меня не действовал. Я, конечно, не... безответна. — Ее рот снова перекосился. — Конечно, у меня не было возможности проверить себя как следует. Если имеешь очень маленький опыт общения с пьяными, то привыкнуть к ним или допустить вероятность какой-либо ответной реакции редка.
Лучик солнца, пробившийся сквозь ветви пиний у нее над головой, блеснул на твердой и изящной руке, высветив сеточку золотистых волосков на темной коже. Она покачала головой.
— Это как ночной кошмар в детстве. Мне кажется, если Бу Уаксвелл когда-нибудь... заполучит меня, я мало изменюсь после этого, да и внешне буду выглядеть точно также, но сердце навсегда останется мертвым, словно камень. Ох, ну ладно, боюсь, из меня выйдет замечательная наживка. Он в воскресенье вечером такое выделывал, разве что лапой землю не копал.
— Суть в том, чтобы заставить его подумать, будто вы уехали туда, где ему удастся вас заполучить. И подальше, чтобы у него на это ушло много времени. И столько же на обратную дорогу, когда он обнаружит, что его надули. А когда он вернется, то вас обоих тут уже не будет. Но вы не должны посвящать в это своего мужа. Потому что в его теперешнем состоянии Уаксвелл его запросто раскроет. Мы должны заставить Крейна поверить, будто вы уже уехали в какое-нибудь тайное место и каким-то образом подать Уаксвеллу мысль выведать это у него.
— И когда он уедет за мной, вы сможете забрать деньги.
— Я догадывался, столь вы умны и сообразительны, Вивиан.
— Это те деньги, которые... помог украсть Крейн?
— Большая их часть.
— Но тогда это все равно ворованные деньги, не так ли?
— Да, но на этот раз вы получите их с благословения того человека, у которого их украли.
— На которого вы работаете?
— В том-то все и дело. На Артура Уилкинсона. И я думаю, он вам лично подтвердит, что одобряет наше соглашение. Подумайте о том, каким образом лучше организовать эту операцию с приманкой. Может быть, мы с Артуром могли бы встретиться с вами сегодня вечером.
— Тревис, я думаю, к тому времени у меня уже будет какой-нибудь конкретный план. Вы можете прийти к нам домой в одиннадцать.
— А как же ваш муж?
— Главное, чего я жду теперь по вечерам, это вырубился ли он в большом кожаном кресле или успеет сперва добрести до постели. Я стараюсь, по возможности, ограничить его возлияния. Сама наливаю по его требованию. Это дело тонкое. Если я добавляю в напиток слишком много тоника, то он, шатаясь, бредет на кухню, орет на меня и доливает в бокал еще одну большую порцию. Пялится в телевизор, ничего вокруг не замечая и не помня. Это действительно не составит никакой проблемы. Сегодня вечером я сделаю напитки покрепче и буду подавать их чаще. И к одиннадцати вы хоть с полковым оркестром приходить можете, он даже храпеть не перестанет. Когда он уснет, я зажгу фонарь над входной дверью. — Она глубоко вздохнула.
— Может, это и сработает. Может, людям и удастся вернуться в жизнь и выиграть со второй попытки.
— Все эти катера вокруг, — говорил он. — Не знаю. Мне все время что-то слышалось. То стук, то легкое потрескивание, когда уже стемнело. И каждый раз я знал, что он проскользнул к нам на борт. И я понимал, что ему нужно сделать. Освободиться ото всех, кто хоть как-нибудь мог связывать его с Вильмой. А я ее там видел. И я ходил туда-сюда в темноте по салону с заряженным пистолетом, выгладывал в окна и все время замечал какую-нибудь тень. Он перебегает, пригнувшись, открытое пространство, приближаясь ко мне. Я чувствовал, что могу всю обойму в него разрядить, а он все равно будет, смеясь, преследовать меня. Бу наверняка выведал название этой яхты, и то, как она выгладит, и я просто знал, что он будет за ней охотиться, пока не найдет. Потом я подумал, что выпивка придаст мне уверенности. Но один бокал не помог. Зато второй так здорово сработал, что я подумал, третий пойдет еще лучше. Черт, я даже не могу вспомнить, что я сделал с пистолетом. Мы все тут перерыли, пока Чуки его нашла в углу, у сундука. Я его, должно быть, уронил и зафутболил туда. Большая я вам подмога, ничего не скажешь.
Чуки выглянула из камбуза в кабинку, где мы обедали и воззрилась на него сверху. На ней были бледно-голубые облегающие брюки, спущенные на бедра, и лифчик красного купальника, такой узкий, что только будучи идеально закрепленным, чего Чуки добивалась далеко не всегда, полностью прикрывал коричневые круги вокруг сосков. Протиснувшись в тесную кабинку, в солнечном свете и блеске воды она, казалось, просто подавляла все вокруг огромным количеством голого женского тела.
— Цыпленочек, почему бы тебе не пойти в садик, да не поклевать червячков? — потребовала она. — Ты себя так жалеешь, что мое девичье сердечко просто разрывается. Ну, ты напился — такое редкое состояние, что его лишь в медицинских учебниках отыскать можно. Ради Бога, Артур!
— Я ужасно перепугался.
— Этот человек избил тебя до полусмерти, да еще при Вильме, которая смотрела на все и наслаждалась. Если бы перила не сломались, то он, может, и убил бы тебя. Неужели ты думаешь, что такие вещи проходят бесследно? — Чуки шипела от возмущения. — А раз так, такой ли уж этот страшный грех? Я что должна из твоей постели вылезти, если ты испугался? Или люди на улице будут тебе вслед плевать? Да брось ты эти бойскаутовские закидоны. Каждый день, в любом месте этого большого и грубого мира девять человек из десяти напуганы до чертиков. У тебя что обязательства какие-нибудь есть другим быть? Даже всемогущий Макги от этого не застрахован, можешь мне поверить. Да ради Бога, брось ты, Артур!
Она удалилась обратно на камбуз и усиленно загремела медными кастрюлями.
— Ух ты, — сказал Артур, трепеща от благоговения.
— Не волнуйся, с ней все в порядке, — сказал я. — А сегодня вечером, Артур, тебе представится еще одна возможность слегка подергаться. Мы с тобой отправляемся в гости.
У него заработал кадык, дернувшись сначала вверх, потом вниз, словно он сделал большой глоток. Но потом Артур расправил плечи.
— Отлично, — от всей души произнес он. — Просто замечательно. Буду ждать с нетерпением.
Появилась Чуки с большими, сверкающими оловянными мисками для каждого из нас и со звоном поставила их на стол.
— Гуевос ранчерос, — объявила Чуки. — Милый, в этих яйцах достаточно перца, а колбаса настолько горяча, чтобы дать твоему желудку нечто качественно новое, над чем можно призадуматься. — Она принесла свою тарелку и втиснулась рядом с ним. — Наши порции просто острые, ягненочек. А вот твоя — как вулкан. И жуй ее как следует, а то все обратно выйдет. Старое домашнее средство от тошноты.
Артур съел свое гуевос. С явными усилиями, со слезами на глазах, с последовавшими потом соплями из носа и прерывистыми вспышками агонии перед тем, как наброситься на спасительный мягкий хлеб с маслом.
— Ты его проинструктировала? — спросил я, когда мы закончили.
— В целом — да, по крайней мере, когда он не выбегал блевать.
— Хватит, Чуки, — твердо сказал Артур. — Довольно, довольно. Давай-ка забудем об этом до лучших времен. — Он посмотрел ей в глаза.
Внезапно она усмехнулась, кивнула и погладила его по руке.
— Добро пожаловать обратно в человеческую расу.
— Рад стараться, — вежливо ответил он.
— Это тоже из словарных запасов Вильмы? — спросил я.
— Как странно, — сказал Артур. — Я ведь так толком и не знал ее, правда? Сегодня я понял одну странную вещь. Я могу очень живо ее себе представить, как она стояла, как сидела и как ходила. Но в моих воспоминаниях она повернута ко мне спиной. Совершенно не могу вызвать в памяти ее лицо. Вспоминаю, какого цвета у нее глаза, но не могу их себе представить. Так что теперь кто-то, кого я совсем не знал, мертв. И... она была замужем за кем-то, кого я не очень-то хорошо и знаю. Так мне и видятся два чужака, живущие в этом доме на берегу. Тебе это что-нибудь говорит?
— Да, — сказала Чуки. — Трев, пожалуйста, а что с вами будет сегодня вечером? Пока вы оба не вернетесь живыми и здоровыми, я совсем ополоумею. Расскажи мне, за чем вы идете.
Глава 13
— А что вы узнать-то хотите?
— Тебе известно, что в прошлом году Бу убил у себя дома женщину?
Она опустила глаза, изучила ноготь на большом пальце и отгрызла уголок.
— Подружку вашу?
— Нет. Как раз наоборот. Похоже, тебя это не удивило.
— Боюсь, у меня возникло такое ощущение, что что-то подобное случилось. Она лилипутка или кто-то в этом роде?
— Забавный вопросик.
— Да были там какие-то кружевные черные трусики, в которые я влезть пыталась. Я конечно толстая, но уж не настолько. Я их порвала, пытаясь натянуть. А когда начала донимать его вопросами, то он меня так двинул кулаком по макушке, что я вырубилась и заткнулась.
— Она была очень маленькой женщиной. Я так понимаю, что он заставляет тебя работать по дому.
— Да, Бог с ним, я и не возражаю. Он живет, как боров. Вот только не разрешает мне за порядком следить. Зарастает грязью, а мне потом в два раза больше работы.
— А он не отходит от тебя, когда ты прибираешься?
— Если я в комнате, так и он там. Как он говорит, если я хоть раз приду, когда его нет или приду, когда он меня не вызывал, то он преподнесет мне сюрприз, который бережет для особого случая. А мне уж точно никаких сюрпризов от него не надо.
— Ладно, а нет ли какой-нибудь особой части дома, где он не разрешает тебе убирать?
— Что? Я не поняла.
— Ну, тебе нельзя туда входить, словно в доме что-то спрятано.
— Что? Нет. Ничего такого. Но я, ей-богу, не суюсь в ту рощицу за гаражом. Однажды, еще в марте, кажется, вдруг неожиданно потеплело. Он приехал довольно поздно и посигналил мне из машины. Часа в три ночи, когда он спал и храпел во всю, я почувствовала, что рыбой воняет.
Видать он забыл о ней и на крыльце оставил, может, еще днем. Красные рыбки. Когда жарко, они быстро тухнут. В конце концов мне так дурно сделалось, что я встала, натянула платье, вышла, собрала рыбу в сетку, взяла в гараже лопату и пошла в рощицу, чтобы закопать ее там, стараясь не шуметь. Не успела я яму и наполовину выкопать, как он налетел на меня, весь запыхавшийся. Схватил этот нож, что на ремне носит — он в свете луны блеснул, — и как псих трахнутый на меня кинулся. Ну я что, я бегу через рощицу и слышу, как он о корень или что-то там еще спотыкается и грохается со всего размаху. Потом он опять вскочил, орет, что убьет меня. Я ему кричу, что зарывала его рыбу вонючую, чтобы меня от этого запаха наизнанку не вывернуло.
Тут он вдруг успокоился. Я потихоньку приблизилась и вижу, что он на полянке заканчивает яму копать. Ткнул туда рыбку, забросал землей, крикнул мне, дескать все в порядке, выходи, ему, мол, просто сон дурной приснился, вот он и вскочил. Черта с два. Он ушел в дом, а я подождала-подождала, потом собралась с духом и прокралась обратно. Тут он меня сзади и схватил. Я чуть не померла. Но все что он хотел, это так, пожеребятничать. Ну, сами понимаете. Поржать да пощекотать. Развернул меня и увел, не успела я в себя прийти. Но я одно вам скажу. С тех пор я у него дома ни одной лопаты не видала. Но не думаю, чтобы он был настолько туп и похоронил эту лилипуточку у себя на участке. Вокруг миллионы гектар болот. Там можно маленькую мертвую женщину так далеко и глубоко спрятать, что вся армия и флот сто лет искать будут. Да что там, он мог просто сбросить ее в пруд к аллигаторам, а уж они ее на дно, в ил утащат да пожрут недели за две, ни черта не останется. Может, его на месте убийства еще и можно поймать, но не тогда, когда дело уже сделано. Я вам еще одну вещь скажу. Если вы все разнюхаете хорошенько, а он проведает, чьих это рук дело, то уж лучше сами его на тот свет отправьте. Иначе мне не укрыться и на табачных плантациях. Может, я всю Джорджию проеду, автобус остановится где-нибудь, а уж он — тут как тут, прислонится к своему белому «линкольну» и ухмыляется, пока я свой рюкзак выволакиваю, потому что больше мне тогда уже ничего делать не останется. И он это знает.
На страничке из ее тетрадки я изобразил примерный план его коттеджа, гаража и дороги, а она пометила крестиком то место, где она начала копать и начертила несколько кривых окружностей, там, где стоят деревья.
Когда я высадил ее, она посмотрела на меня долгим взглядом, скосив глаза и закусив губу.
— Я вас возненавижу, если вы проговоритесь, что я вам все рассказала.
— Синди, тебе пятнадцать лет и ты скоро выберешься из передряги, а через пару лет и вовсе не вспомнишь о нем.
В ее недетских, женских глазах мелькнуло какое-то снисхождение ко мне.
— Мне уже шестнадцать через три недели будет. И все это так и будет продолжаться, пока я Бу не надоем. Да и после того не будет у меня в жизни такого дня, чтобы я о нем не вспомнила.
* * *
Я приехал в Неаполь, стараясь не встречаться с «лендроверами» и белыми «линкольнами». Нашел магазин скобяных изделий, купил две лопаты, кирку и положил их в багажник. Потом подумал еще об одном приспособлении, которое может мне пригодиться. Им пользуются водопроводчики, отыскивая закопанные в землю трубы. Купил полтора метра стальной проволоки полсантиметра в диаметре и колотушку с резиновой насадкой — инструмент, какой применяют хирурги и автослесари.Неаполь плавился от жаркого не по сезону полуденного солнца. Я набрал рабочий телефон Крейна Уаттса и повесил трубку, как только услышал его «алло». Затем набрал его домашний номер. Никто не ответил. Я позвонил в клуб и спросил, не на кортах ли миссис Уаттс. Вскоре мне ответили, что она там, и спросили не позвать ли ее к телефону? Я ответил, что не стоит беспокоиться.
Когда я приехал в клуб, то на стоянке машин почти не было. Несколько человек лежали на пляже, одна пара сидела у бассейна. Подойдя к корту, я заметил, что заняты лишь два из них. На одном играли без правил в пэтбол[11] пожилые сухопарые джентльмены, а через несколько площадок тренировалась коричневая, грациозная, маленькая и сильная миссис Уаттс. Ее партнер был, по-видимому, клубным профи, очень загорелый, лысеющий и начинающий толстеть. Он хорошо двигался, но и она заставляла его изрядно попотеть. Пара дюжин мячей валялись у корта. Он подавал закрытой ракеткой, не обращая внимания на отскок, отбивал каждый мяч, потом посылал его в левую часть корта, придав высокую скорость и вращение. Его партнерша двигалась, оценивала удар на глаз, бросалась к мячу, а он упруго соскакивал с резинового покрытия и откатывался в ожидании следующего. Видно было, что пояс ее теннисной юбки промок от пота.
Казалось, миссис Уаттс выполняла какой-то подвижный и странный ритуал, любопытное сочетание напряжения и единоборства. Лицо было суровым и бесстрастным. Она дважды взглянула на меня, но совершенно проигнорировала. Никаких приветствий.
В конце концов, когда партнер повернулся, чтобы взять еще три мяча, она сказала:
— На сегодня хватит, Тимми.
Он вытащил из кармана платок и вытер лицо.
— И верно, миссис Уаттс. Я запишу три часа. Ладно?
— Как скажете.
Пока Тимми собирал мячи в сетку, она подошла к скамейке на краю корта, вытерла лицо и шею полотенцем и, когда я приблизился, встретила меня холодным и задумчивым взглядом.
— Жарковато сегодня, Вивиан.
— Макги, первое впечатление, которое вы произвели на меня, тогда вечером было замечательным. Но второе оказалось совсем иным и запомнилось надолго.
— Все может оказаться совсем на так, как вам показалось.
Она помолчала, пока расстегивала спортивную перчатку на правой руке и снимала ее. Потом пощупала и поизучала подушечки на ладонях.
— Не думаю, чтобы меня заинтересовали какие-либо нюансы законности, мистер Макги, какие-либо оправдания любых остроумных штучек, в которые вы хотите втянуть моего мужа. — Ви спрятала ракетки в футляр и застегнула его. — Он не... подходит для подобного рода дел. Не знаю уж, почему он пытается стать тем, кем не является на самом деле. Просто на части разрывается. Почему вы не оставите нас в покое!
Когда она собрала свои вещи, я произнес те слова, которые, как я надеялся, откроют для меня ее душу.
— Вивиан, поверьте, я бы с вашим мужем и по поводу штрафа за неправильную парковку советоваться не стал.
Она выпрямилась, и ее темно-синие глаза округлились от удивления и возмущения.
— Крейн — очень хороший адвокат!
— Может, он и был им. Когда-то. Но не сейчас.
— Да кто вы такой? Чего вы хотите?
— Я хочу организовать маленькое общество взаимовыручки из себя и вас, Вивиан. Вам нужна помощь и мне тоже.
— А эта... помощь, которую получу, она только для меня или для Крейна тоже?
— Для вас обоих.
— Ну, конечно. Я его заставлю сделать какую-нибудь гнусную часть какой-нибудь грязной работы для вас и это нас сделает фантастически богатыми и счастливыми.
— Нет. В прошлом году он взялся, по вашим словам, за весьма гнусную часть грязной работы, и это не принесло вам ничего хорошего.
Вивиан медленно и задумчиво двинулась к находящемуся в некотором отдалении входу женской раздевалки, а я пошел рядом с ней. Она три часа трудилась на солнцепеке. Сквозь поблекшую косметику и дезодорированный запах утонченной женщины пробивался едкий звериный пот от долгой работы, острый, но не неприятный, как испарения в балетных школах и тренировочных залах.
— Что я могу вам предложить в случае, если нам удастся провернуть дело, это достаточно широкий выбор и совет. Мне кажется, что здесь ваш муж уже не пользуется авторитетом. Да и у вас обоих порядком подмоченная репутация. Если бы у вас были деньги, то вам следовало бы собрать все, чем вы тут владеете, и уехать, попробовав себя заново на новом месте. Сколько ему? Тридцать один? Это уже возраст. Но, может быть, он где-то по дороге потерял вас, и теперь его судьба вас уже не интересует.
Тропинка сужалась, уходя в тень больших пиний, и мне пришлось пойти следом за Ви. Ее спина была прямой и сильной, теннисная юбочка слегка покачивалась на спортивных бедрах в такт движению гладких, коричневых мускулистых икр. Внезапно она остановилась и обернулась ко мне, лицом к лицу. Ее губы перестали выражать презрительную гримасу, рот сделался более нежным и юным.
— Он не потерял меня. Но не надо играть в игры. Не надо играть в жестокие игры, Тревис. Я не знаю, что происходит. Он говорит, что во что-то вляпался, но не знал, что это дурное дело, пока не стало слишком поздно.
— Он знал это с самого начала. Понимал, что это мошенничество в сладкой оболочке законности. Ему хорошо заплатили, он помог обчистить человека по имени Артур Уилкинсон на четверть миллиона долларов. Но дело всплыло, Вивиан. Кто ему будет доверять теперь? Он смертельно боится, что кто-нибудь сковырнет приятную оболочку и выставит напоказ откровенный грабеж. Крейн знался с такими мошенниками и отребьем, как Бу Уаксвелл, и шел за морковкой в двенадцать с половиной тысяч, как он думал. Но у него нервы слабоваты, чтобы воровать профессионально. Он стал трястись от страха. Они его отшили, сунув семь с половиной тысяч, зная, что у него не хватит смелости стукнуть кулаком по столу. И если Крейн не перестанет в состоянии сильного возбуждения выкладывать все на чистоту чужакам вроде меня, то может их это утомит, и они пришлют кого-нибудь, чтобы вложить ему пистолет в руку дулом в собственное ухо.
Она покачнулась на своих хорошеньких ножках и побледнела, несмотря на загар. Вивиан сошла с тропинки и села, вернее просто рухнула на бетонную с кипарисовым сидением скамейку, слепо уставившись сквозь тень на яркое море. У нее дрожали губы. Я сел рядом, глядя на ее несчастный профиль.
— Я... боюсь, я знала, он все понял. Но в воскресенье вечером, когда Уаксвелл ушел, он дал мне слово чести, что слова Бу — сплошная ложь, что он пытался уколоть нас побольнее гнусными намеками будто Крейн участвовал в чем-то незаконном.
Она повернулась, жалобно посмотрела на меня, потом взяла себя в руки и сказала:
— Но что его делает таким слабым?
— Может, он дорожит вашим мнением о нем и это единственное, что у него осталось, Вивиан. Вы все еще хотите попытаться сохранить уважение к нему?
— Его лучший друг из Стетсона, бывший товарищ по комнате, предлагал Крейну закончить свои дела здесь и поехать с ним работать в Орландо. Может он еще... Я даже не знаю. Но я и для себя ничего не решила. Мне кажется, если я смогу заставить его снова расправить плечи, то тогда уже придет время решать и свою судьбу.
— Если то, о чем я хочу вас попросить, сработает, то тогда вы с мужем должны быть готовы уехать в любой момент, переехать жить совсем в другое место. Крупные проблемы можно разрешить позже, такие как продажа дома и прочее.
— Сейчас у нас так мало денег, что их едва на продукты хватает, — с горечью вымолвила она. — Но так или иначе, я смогу заставить его это сделать.
— Сколько вам нужно на то, чтобы оплатить счета здесь и прожить вдвоем, скажем, месяц-полтора, в каком-нибудь тайном месте? Не смотрите на меня так скептически. Вы будете скрываться не от закона. А потом ваш муж сможет вырасти и в своих глазах, и в ваших.
— Отец оставил мне хижину на гектаре горной земли недалеко от Бреварда, в Южной Каролине. На горе Слик-Рок. Там так мило. Посмотришь с утра и увидишь хребет за хребтом, а в отдалении все становится серо-голубым. Костры летней ночью. — У нее дернулись губы. — Мы там медовый месяц провели, несколько тысяч жизней тому назад. Сколько нужно, чтобы оплатить все тут? Не знаю. Он скрывает свои доходы. Может, мы должны больше, чем мне известно. Я думаю, три или четыре тысячи долларов. Но могут ведь быть и другие долги.
— Да понадобятся еще средства, чтобы потом начать жизнь в Орландо. Скажем, тысяч десять.
— Десять тысяч долларов! Что я могу сделать за эти деньги? Убить кого-нибудь?
— Вы можете стать наживкой, Вивиан. Чтобы выманить Бу Уаксвелла из его пещеры и задержать его вне дома на как можно больший срок, как минимум, на целый день, а если удастся, то и подольше.
Ее красивые плечи медленно распрямились. Она сомкнула руки, закрыла глаза и передернулась всем телом.
— Этот человек, Господи, у меня от него все внутри сжимается. Несколько раз, когда мы встречались, он от меня просто глаз не отрывал. И вел себя так, словно у нас с ним какие-то общие секреты. Все эти глупые ухмылочки, хихиканья, подмигивания, и то, как он вьется вокруг меня, выпятив грудь колесом, поигрывая плечами и посмеиваясь со слабым фырканьем, словно жеребец. Этот Бу вкладывает двойной смысл во все, что говорит. Честно говоря, я просто каменею. Он заставляет меня чувствовать себя голой и беспомощной. И этот мех на его шкуре, что сверху из кошмарных рубашек высовывается, и все эти черные волосы на голове, и на тыльных частях рук, и на пальцах, и эта... масляная интимность в его голосе. Меня от него просто наизнанку выворачивает. Тревис, если то, что вы задумали, заставит меня разрешить ему хотя бы... прикоснуться ко мне каким-либо образом, то нет. Даже за десять тысяч долларов, даже если я прикоснусь к нему на минуту. — Она подняла голову, озадаченно глядя на меня. — Это не потому, что я... ломаюсь или что-нибудь в этом роде. Ни один из мужчин так на меня не действовал. Я, конечно, не... безответна. — Ее рот снова перекосился. — Конечно, у меня не было возможности проверить себя как следует. Если имеешь очень маленький опыт общения с пьяными, то привыкнуть к ним или допустить вероятность какой-либо ответной реакции редка.
Лучик солнца, пробившийся сквозь ветви пиний у нее над головой, блеснул на твердой и изящной руке, высветив сеточку золотистых волосков на темной коже. Она покачала головой.
— Это как ночной кошмар в детстве. Мне кажется, если Бу Уаксвелл когда-нибудь... заполучит меня, я мало изменюсь после этого, да и внешне буду выглядеть точно также, но сердце навсегда останется мертвым, словно камень. Ох, ну ладно, боюсь, из меня выйдет замечательная наживка. Он в воскресенье вечером такое выделывал, разве что лапой землю не копал.
— Суть в том, чтобы заставить его подумать, будто вы уехали туда, где ему удастся вас заполучить. И подальше, чтобы у него на это ушло много времени. И столько же на обратную дорогу, когда он обнаружит, что его надули. А когда он вернется, то вас обоих тут уже не будет. Но вы не должны посвящать в это своего мужа. Потому что в его теперешнем состоянии Уаксвелл его запросто раскроет. Мы должны заставить Крейна поверить, будто вы уже уехали в какое-нибудь тайное место и каким-то образом подать Уаксвеллу мысль выведать это у него.
— И когда он уедет за мной, вы сможете забрать деньги.
— Я догадывался, столь вы умны и сообразительны, Вивиан.
— Это те деньги, которые... помог украсть Крейн?
— Большая их часть.
— Но тогда это все равно ворованные деньги, не так ли?
— Да, но на этот раз вы получите их с благословения того человека, у которого их украли.
— На которого вы работаете?
— В том-то все и дело. На Артура Уилкинсона. И я думаю, он вам лично подтвердит, что одобряет наше соглашение. Подумайте о том, каким образом лучше организовать эту операцию с приманкой. Может быть, мы с Артуром могли бы встретиться с вами сегодня вечером.
— Тревис, я думаю, к тому времени у меня уже будет какой-нибудь конкретный план. Вы можете прийти к нам домой в одиннадцать.
— А как же ваш муж?
— Главное, чего я жду теперь по вечерам, это вырубился ли он в большом кожаном кресле или успеет сперва добрести до постели. Я стараюсь, по возможности, ограничить его возлияния. Сама наливаю по его требованию. Это дело тонкое. Если я добавляю в напиток слишком много тоника, то он, шатаясь, бредет на кухню, орет на меня и доливает в бокал еще одну большую порцию. Пялится в телевизор, ничего вокруг не замечая и не помня. Это действительно не составит никакой проблемы. Сегодня вечером я сделаю напитки покрепче и буду подавать их чаще. И к одиннадцати вы хоть с полковым оркестром приходить можете, он даже храпеть не перестанет. Когда он уснет, я зажгу фонарь над входной дверью. — Она глубоко вздохнула.
— Может, это и сработает. Может, людям и удастся вернуться в жизнь и выиграть со второй попытки.
* * *
На борту «Дутого Флэша» я оказался только-только к обеду, да и то потому, что Чуки задержала его до того момента, пока Артур не сумеет удержать пищу в желудке. Сам Уилкинсон был покорным и изнуренным, от него так и несло чувством вины, и Артур старался отводить глаза, избегая прямого взгляда.— Все эти катера вокруг, — говорил он. — Не знаю. Мне все время что-то слышалось. То стук, то легкое потрескивание, когда уже стемнело. И каждый раз я знал, что он проскользнул к нам на борт. И я понимал, что ему нужно сделать. Освободиться ото всех, кто хоть как-нибудь мог связывать его с Вильмой. А я ее там видел. И я ходил туда-сюда в темноте по салону с заряженным пистолетом, выгладывал в окна и все время замечал какую-нибудь тень. Он перебегает, пригнувшись, открытое пространство, приближаясь ко мне. Я чувствовал, что могу всю обойму в него разрядить, а он все равно будет, смеясь, преследовать меня. Бу наверняка выведал название этой яхты, и то, как она выгладит, и я просто знал, что он будет за ней охотиться, пока не найдет. Потом я подумал, что выпивка придаст мне уверенности. Но один бокал не помог. Зато второй так здорово сработал, что я подумал, третий пойдет еще лучше. Черт, я даже не могу вспомнить, что я сделал с пистолетом. Мы все тут перерыли, пока Чуки его нашла в углу, у сундука. Я его, должно быть, уронил и зафутболил туда. Большая я вам подмога, ничего не скажешь.
Чуки выглянула из камбуза в кабинку, где мы обедали и воззрилась на него сверху. На ней были бледно-голубые облегающие брюки, спущенные на бедра, и лифчик красного купальника, такой узкий, что только будучи идеально закрепленным, чего Чуки добивалась далеко не всегда, полностью прикрывал коричневые круги вокруг сосков. Протиснувшись в тесную кабинку, в солнечном свете и блеске воды она, казалось, просто подавляла все вокруг огромным количеством голого женского тела.
— Цыпленочек, почему бы тебе не пойти в садик, да не поклевать червячков? — потребовала она. — Ты себя так жалеешь, что мое девичье сердечко просто разрывается. Ну, ты напился — такое редкое состояние, что его лишь в медицинских учебниках отыскать можно. Ради Бога, Артур!
— Я ужасно перепугался.
— Этот человек избил тебя до полусмерти, да еще при Вильме, которая смотрела на все и наслаждалась. Если бы перила не сломались, то он, может, и убил бы тебя. Неужели ты думаешь, что такие вещи проходят бесследно? — Чуки шипела от возмущения. — А раз так, такой ли уж этот страшный грех? Я что должна из твоей постели вылезти, если ты испугался? Или люди на улице будут тебе вслед плевать? Да брось ты эти бойскаутовские закидоны. Каждый день, в любом месте этого большого и грубого мира девять человек из десяти напуганы до чертиков. У тебя что обязательства какие-нибудь есть другим быть? Даже всемогущий Макги от этого не застрахован, можешь мне поверить. Да ради Бога, брось ты, Артур!
Она удалилась обратно на камбуз и усиленно загремела медными кастрюлями.
— Ух ты, — сказал Артур, трепеща от благоговения.
— Не волнуйся, с ней все в порядке, — сказал я. — А сегодня вечером, Артур, тебе представится еще одна возможность слегка подергаться. Мы с тобой отправляемся в гости.
У него заработал кадык, дернувшись сначала вверх, потом вниз, словно он сделал большой глоток. Но потом Артур расправил плечи.
— Отлично, — от всей души произнес он. — Просто замечательно. Буду ждать с нетерпением.
Появилась Чуки с большими, сверкающими оловянными мисками для каждого из нас и со звоном поставила их на стол.
— Гуевос ранчерос, — объявила Чуки. — Милый, в этих яйцах достаточно перца, а колбаса настолько горяча, чтобы дать твоему желудку нечто качественно новое, над чем можно призадуматься. — Она принесла свою тарелку и втиснулась рядом с ним. — Наши порции просто острые, ягненочек. А вот твоя — как вулкан. И жуй ее как следует, а то все обратно выйдет. Старое домашнее средство от тошноты.
Артур съел свое гуевос. С явными усилиями, со слезами на глазах, с последовавшими потом соплями из носа и прерывистыми вспышками агонии перед тем, как наброситься на спасительный мягкий хлеб с маслом.
— Ты его проинструктировала? — спросил я, когда мы закончили.
— В целом — да, по крайней мере, когда он не выбегал блевать.
— Хватит, Чуки, — твердо сказал Артур. — Довольно, довольно. Давай-ка забудем об этом до лучших времен. — Он посмотрел ей в глаза.
Внезапно она усмехнулась, кивнула и погладила его по руке.
— Добро пожаловать обратно в человеческую расу.
— Рад стараться, — вежливо ответил он.
— Это тоже из словарных запасов Вильмы? — спросил я.
— Как странно, — сказал Артур. — Я ведь так толком и не знал ее, правда? Сегодня я понял одну странную вещь. Я могу очень живо ее себе представить, как она стояла, как сидела и как ходила. Но в моих воспоминаниях она повернута ко мне спиной. Совершенно не могу вызвать в памяти ее лицо. Вспоминаю, какого цвета у нее глаза, но не могу их себе представить. Так что теперь кто-то, кого я совсем не знал, мертв. И... она была замужем за кем-то, кого я не очень-то хорошо и знаю. Так мне и видятся два чужака, живущие в этом доме на берегу. Тебе это что-нибудь говорит?
— Да, — сказала Чуки. — Трев, пожалуйста, а что с вами будет сегодня вечером? Пока вы оба не вернетесь живыми и здоровыми, я совсем ополоумею. Расскажи мне, за чем вы идете.
Глава 13
Было уже около одиннадцати, когда я свернул на темно-зеленом «седане» в Клематис-Драйв. В домах было темно. Их там больше продающихся и сдающихся, чем занятых. Приблизившись к дому Уаттсов, я заметил, что фонарь над входной дверью не включен. Поэтому я снова нажал педаль и тронулся с места, сказав Артуру:
— Боюсь, адвокатик еще в полусознательном состоянии.
В доме горело всего несколько огней. И, проезжая мимо, я заметил в темноте у бокового газончика за гаражом нечто такое, что заставило меня издать слабый возглас удивления.
— В чем дело? — насторожился Артур.
— Белый «линкольн» старого доброго Бу, там сбоку. Он почти не виден. Верх спущен. Видишь?
— Да. Вижу. О Боже мой. Ты не думаешь, что нам лучше вернуться?
Я ничего не ответил. Свернул налево, на следующую улочку, проехал первые пять домов. Теперь вокруг не было ни одного строения, кроме пустой невозделанной земли, где асфальт переходил во влажную грязь с глубокими колеями. Я дал задний ход, увяз, развернул машину, в последний момент выключив фары. Стало совсем темно, так как водянисто-бледная луна скрылась за облаками. Я въехал передними колесами на бордюр и поставил машину в тени пальмовой кроны. В наступившем молчании лишь ветер теребил листья, напоминая шелест дождя.
— Что ты собираешься делать? — спросил Артур. Голос его звучал прерывисто.
— Пойти взглянуть. Машины обоих Уаттсов стоят там. Я пройду здесь и выскочу как раз за домом. Вон там. Где свет горит. А ты подождешь меня здесь.
— А что, если т-ты попадешь в беду, Трев?
— Тогда я либо вернусь на своих двоих, либо нет. Если не вернусь, а ты решишь, что сможешь все выдержать, постарайся подойти как можно ближе и посмотреть, в чем дело. Только не рискуй. Действуй по своему усмотрению. Вот держи. — Я вынул пистолет из кармана пиджака и вложил ему в руку. Эта штучка должна была поднять его дух. Мне необходимо было укрепить этот бледный тростник, превратив его во что-нибудь более прочное, просто на всякий случай. Даже ценой того, чтобы самого себя оставить голым.
— Боюсь, адвокатик еще в полусознательном состоянии.
В доме горело всего несколько огней. И, проезжая мимо, я заметил в темноте у бокового газончика за гаражом нечто такое, что заставило меня издать слабый возглас удивления.
— В чем дело? — насторожился Артур.
— Белый «линкольн» старого доброго Бу, там сбоку. Он почти не виден. Верх спущен. Видишь?
— Да. Вижу. О Боже мой. Ты не думаешь, что нам лучше вернуться?
Я ничего не ответил. Свернул налево, на следующую улочку, проехал первые пять домов. Теперь вокруг не было ни одного строения, кроме пустой невозделанной земли, где асфальт переходил во влажную грязь с глубокими колеями. Я дал задний ход, увяз, развернул машину, в последний момент выключив фары. Стало совсем темно, так как водянисто-бледная луна скрылась за облаками. Я въехал передними колесами на бордюр и поставил машину в тени пальмовой кроны. В наступившем молчании лишь ветер теребил листья, напоминая шелест дождя.
— Что ты собираешься делать? — спросил Артур. Голос его звучал прерывисто.
— Пойти взглянуть. Машины обоих Уаттсов стоят там. Я пройду здесь и выскочу как раз за домом. Вон там. Где свет горит. А ты подождешь меня здесь.
— А что, если т-ты попадешь в беду, Трев?
— Тогда я либо вернусь на своих двоих, либо нет. Если не вернусь, а ты решишь, что сможешь все выдержать, постарайся подойти как можно ближе и посмотреть, в чем дело. Только не рискуй. Действуй по своему усмотрению. Вот держи. — Я вынул пистолет из кармана пиджака и вложил ему в руку. Эта штучка должна была поднять его дух. Мне необходимо было укрепить этот бледный тростник, превратив его во что-нибудь более прочное, просто на всякий случай. Даже ценой того, чтобы самого себя оставить голым.