Я ответил, что подумаю. Проводил Чук в ласковую теплую ночь и долго смотрел вслед ее маленькой машине, с шуршанием увозившей ее со всей нетронутой зрелостью обратно к угрюмому Фрэнку. Я ждал рева аплодисментов, грома фанфар, речей и медалей. Вместо этого слышались шепелявый шепот воды, мягкое жужжание машин, проносившихся по гладкому асфальту, отделявшему нашу бухту от общественного пляжа, мешанина бессмысленных фраз, смех на катерах, алкогольные легато и песня комара, садящегося мне на шею.
Я пнул бетонный пирс и отбил себе пальцы ноги. Нынешние времена – времена партнерства, полного неприкрытого мошенничества. Считается, что место действия кишит восхитительно аморальными красотками, для которых секс – синоним лестного общественного признания. Новая культура. Такие красотки действительно есть, и они доступны в опустошающих количествах, но на всем этом отпечаток удивительной безвкусицы. Не берегущие себя женщины не могут представлять собой большой ценности для мужчин. Они становятся маленьким милым удобством, вроде полотенца для гостей. И все же их характерные словечки и томные стоны, означающие удовольствие и раскрепощенность, так же нарочиты, как вышитые инициалы на гостевых полотенцах. Акта любви достойна только гордая, сложная женщина с душой, полной глубоких, сильных чувств. И только две возможности заполучить такую. Или лжешь, омрачая отношения ощущением собственной подлости, или берешь на себя бремя душевной ответственности, соучастия и постоянства, которые по праву принадлежат ей. Есть только два способа сказать: «Люблю».
Но желание расслабиться – тоже реальность жизни, и я направился к большому, ярко украшенному колесному пароходу. Им владел некто Тигр из Алабамы, и веселье продолжалось здесь денно и нощно. Меня приветствовали невнятными возгласами. Баюкая стакан, я становлюсь особенно дружелюбным, в меру загадочным и остроумным – в общем, то что надо. Внимательно оглядев компании за столиками, я выделил двух. Наконец остановился на цветущей рыжеволосой девушке из Вако по прозвищу Техас Лучше Всех Вас и по имени Молли Би Луччер. Аккуратно извлек ее, слегка подвыпившую, из колоды и отбуксовал на «Дутый флэш». Она встретила это с готовностью, нашла, что «Флэш» – восхитительное суденышко, носилась, словно котенок, взад и вперед, ахая и охая над разными деталями и приспособлениями, пока не подошло неизбежное время ложиться в постель и она не принялась исполнять свой очаровательный общественный долг с натренированной умелостью и врожденным прилежанием. Потом мы отдыхали, обменивались необходимыми комплиментами, она рассказывала мне о своих ужасных проблемах: то ли вернуться на последний курс в колледж, то ли выйти замуж за ужасно в нее влюбленного восхитительного парнишку, то ли, наконец, поехать в Хьюстон работать в одной шикарной страховой компании. Она вздохнула, одарила меня сестринским поцелуйчиком и дружеским шлепком, встала, привела себя в порядок, втиснулась обратно в шорты и прочую сбрую, и, после того как я смешал еще пару коктейлей в стаканах, которые мы прихватили с попойки Тигра, я проводил ее назад и побыл там еще минут пятнадцать, выразив тем самым некоторую благодарность.
Лежа в темноте в своей постели, я почувствовал себя одиноким, дряхлым, безразличным ко всему и обведенным вокруг пальца.
К моей жизни Молли Би имела отношение не большее, чем могла бы иметь резиновая кукла вроде тех, что моряки покупают в японских портах.
И в этой темноте мне вспомнились покорные карие глаза Кэтти Керр под копной соломенных волос. Молли Би, обладательница тугих белых грудей, слегка позолоченных веснушками, никогда не будет так унижена жизнью, потому что никогда не окажется в самой гуще этой жизни. Никто не растопчет ее иллюзий просто потому, что для них нет подходящей почвы. Когда старые иллюзии износятся, Молли всегда найдет новые. Кэтти же от своих неотделима. Иллюзия любви, злым колдовством превращенная в память о стыде.
В этот момент я презирал ту часть самого себя, которая ничем не отличалась от Джуниора Аллена. В какое изумление могли бы повергнуть мои ночные мысли беззаботных компаньонов жизнерадостного Тревиса Макги – большого смуглого разболтанного морского бродяги, светлоглазого жестковолосого охотника за девочками, грозу рыб и рыбешек, праздношатающегося любителя джина и острого словца, искателя приключений, ниспровергателя, неверующего, спорщика, подвижного, покрытого шрамами парии общества точного расчета.
Но чувства сострадания, гнева и вины лучше прятать поглубже от любых веселых приятелей.
И доставать их ночью.
Макги, старина, ты ведь вправду знаешь, как жить.
Восхитительный старина.
Я собирался спокойно провести этот вечер дома. Но появилась Кэтти Керр и принесла тревогу. Я, наконец, смог себе признаться, что отдающий резиной эпизод с техасским рыжиком произошел не из-за того, что я не позволил себе принять ванну с Чук, а из-за того, что пытался проигнорировать призыв Кэтти. Еще много месяцев я мог бы дрейфовать спокойно. Но Кэтти заронила в мою душу зерна беспокойства, негодования и осознания постыдной необходимости вскарабкаться на верную клячу, стряхнуть ржавчину с доспехов, взять наперевес старое погнутое копье и завопить «Ура!».
Что ж, я принял решение. И немедленно заснул.
Глава 3
Я пнул бетонный пирс и отбил себе пальцы ноги. Нынешние времена – времена партнерства, полного неприкрытого мошенничества. Считается, что место действия кишит восхитительно аморальными красотками, для которых секс – синоним лестного общественного признания. Новая культура. Такие красотки действительно есть, и они доступны в опустошающих количествах, но на всем этом отпечаток удивительной безвкусицы. Не берегущие себя женщины не могут представлять собой большой ценности для мужчин. Они становятся маленьким милым удобством, вроде полотенца для гостей. И все же их характерные словечки и томные стоны, означающие удовольствие и раскрепощенность, так же нарочиты, как вышитые инициалы на гостевых полотенцах. Акта любви достойна только гордая, сложная женщина с душой, полной глубоких, сильных чувств. И только две возможности заполучить такую. Или лжешь, омрачая отношения ощущением собственной подлости, или берешь на себя бремя душевной ответственности, соучастия и постоянства, которые по праву принадлежат ей. Есть только два способа сказать: «Люблю».
Но желание расслабиться – тоже реальность жизни, и я направился к большому, ярко украшенному колесному пароходу. Им владел некто Тигр из Алабамы, и веселье продолжалось здесь денно и нощно. Меня приветствовали невнятными возгласами. Баюкая стакан, я становлюсь особенно дружелюбным, в меру загадочным и остроумным – в общем, то что надо. Внимательно оглядев компании за столиками, я выделил двух. Наконец остановился на цветущей рыжеволосой девушке из Вако по прозвищу Техас Лучше Всех Вас и по имени Молли Би Луччер. Аккуратно извлек ее, слегка подвыпившую, из колоды и отбуксовал на «Дутый флэш». Она встретила это с готовностью, нашла, что «Флэш» – восхитительное суденышко, носилась, словно котенок, взад и вперед, ахая и охая над разными деталями и приспособлениями, пока не подошло неизбежное время ложиться в постель и она не принялась исполнять свой очаровательный общественный долг с натренированной умелостью и врожденным прилежанием. Потом мы отдыхали, обменивались необходимыми комплиментами, она рассказывала мне о своих ужасных проблемах: то ли вернуться на последний курс в колледж, то ли выйти замуж за ужасно в нее влюбленного восхитительного парнишку, то ли, наконец, поехать в Хьюстон работать в одной шикарной страховой компании. Она вздохнула, одарила меня сестринским поцелуйчиком и дружеским шлепком, встала, привела себя в порядок, втиснулась обратно в шорты и прочую сбрую, и, после того как я смешал еще пару коктейлей в стаканах, которые мы прихватили с попойки Тигра, я проводил ее назад и побыл там еще минут пятнадцать, выразив тем самым некоторую благодарность.
Лежа в темноте в своей постели, я почувствовал себя одиноким, дряхлым, безразличным ко всему и обведенным вокруг пальца.
К моей жизни Молли Би имела отношение не большее, чем могла бы иметь резиновая кукла вроде тех, что моряки покупают в японских портах.
И в этой темноте мне вспомнились покорные карие глаза Кэтти Керр под копной соломенных волос. Молли Би, обладательница тугих белых грудей, слегка позолоченных веснушками, никогда не будет так унижена жизнью, потому что никогда не окажется в самой гуще этой жизни. Никто не растопчет ее иллюзий просто потому, что для них нет подходящей почвы. Когда старые иллюзии износятся, Молли всегда найдет новые. Кэтти же от своих неотделима. Иллюзия любви, злым колдовством превращенная в память о стыде.
В этот момент я презирал ту часть самого себя, которая ничем не отличалась от Джуниора Аллена. В какое изумление могли бы повергнуть мои ночные мысли беззаботных компаньонов жизнерадостного Тревиса Макги – большого смуглого разболтанного морского бродяги, светлоглазого жестковолосого охотника за девочками, грозу рыб и рыбешек, праздношатающегося любителя джина и острого словца, искателя приключений, ниспровергателя, неверующего, спорщика, подвижного, покрытого шрамами парии общества точного расчета.
Но чувства сострадания, гнева и вины лучше прятать поглубже от любых веселых приятелей.
И доставать их ночью.
Макги, старина, ты ведь вправду знаешь, как жить.
Восхитительный старина.
Я собирался спокойно провести этот вечер дома. Но появилась Кэтти Керр и принесла тревогу. Я, наконец, смог себе признаться, что отдающий резиной эпизод с техасским рыжиком произошел не из-за того, что я не позволил себе принять ванну с Чук, а из-за того, что пытался проигнорировать призыв Кэтти. Еще много месяцев я мог бы дрейфовать спокойно. Но Кэтти заронила в мою душу зерна беспокойства, негодования и осознания постыдной необходимости вскарабкаться на верную клячу, стряхнуть ржавчину с доспехов, взять наперевес старое погнутое копье и завопить «Ура!».
Что ж, я принял решение. И немедленно заснул.
Глава 3
На следующее утро я отвязал свой велосипед и направился к гаражу, в котором держал «Мисс Агнесс», оберегая ее от солнца и соленых брызг. В свои преклонные годы она нуждалась в любви и заботе. Уверен, что «Мисс Агнесс» – единственный в Америке «роллс-ройлс», переделанный в пикап. Это машина благородного урожая 1936 года. Видимо, при одном из прежних владельцев с верхней половиной: ее задней оконечности приключилось какое-то невероятное несчастье, и хозяин исправил положение таким вот экстравагантным способом. Она из племени больших автомобилей и, несмотря на жестокость хирургов, остается верна семейной традиции не издавать ни звука в течение дня, прожитого на скорости 130 километров в час. Другой идиот покрасил ее в ужасающий голубой «металлик». Увидев ее, съежившуюся и пристыженную, в последнем ряду гигантской автостоянки, я купил не раздумывая и назвал в честь своей учительницы рисования, которая красила волосы в голубой цвет того же оттенка.
«Мисс Агнесс» домчала меня до Майами, и я начал обходить торговцев катерами и яхтами, задавая им разные окольные вопросы. После ленча обнаружил наконец нужную контору «Кимби и Мейер». Согласно их записям, Амброз А. Аллен купил двенадцатиметровый таможенный катер марки «Штадль» еще в марте. В графе «Адрес» значилось: "Отель «Прибрежный». Самого маклера, по имени Джо Честно, не было. Ожидая его возвращения, я позвонил в «Прибрежный». А. А. Аллен у них не проживал. Джо Честно появился в два тридцать, попахивая хорошим бурбоном. Это был подвижный человек с дубленой кожей, каждую свою фразу он сопровождал смешками и подмигиваниями, словно рассказывал очередной анекдот. Узнав, что я не потенциальный покупатель, он слегка загрустил, но вскоре вновь просветлел, когда я предложил выпить. Мы отправились в одно местечко неподалеку, где каждый знал его, словно родного, и не успели усесться у стойки на табуреты, как он уже отхлебывал из молниеносно поданного стакана.
– По правде говоря, я не верил, что ему действительно нужен катер, – сказал Джо Честно. – Уж я-то знаю, как выглядят люди, покупающие такие суда. А этот мистер Аллен больше походил на матроса, которого наняли прощупать почву. Грязь под ногтями, татуировка на запястье. Очень крутой тип, загорелый, широкоплечий, я бы сказал – могучий мужик. И все время улыбается. Я ему кое-что предложил, и он сразу шустро так заговорил о цене. Тут уж я начал принимать его всерьез. Он остановился на «Джессике-III», как она тогда называлась.
– Хорошее судно?
– Прекрасное, мистер Макги. Много плавало, но за ним хорошо следили. Двигатели сдвоенные, по сто пятьдесят пять лошадей, к тому же форсированные. Лучше не придумаешь, если нужны и скорость и дальность. Отличное оборудование. Если не ошибаюсь, спущено на воду в пятьдесят шестом. Минимум бортовой качки при большой волне. Вышли мы в море, он – за штурвалом, и мне понравилось, как управляет. А вот когда мчались обратно, заставил меня поволноваться. Я думал, мы снесем весь причал. Но тут он дал полный назад – я как раз стоял на носу, – и касание было как поцелуй ребенка. И осматривал судно он грамотно, знал, как и что проверять. Не понадобилось никаких пояснений. И купил катер не торгуясь. Ровно двадцать четыре штуки.
Джо Честно подвинул стакан бармену, посмотрел на меня и сказал:
– Вы сказали бы хоть, что именно вас интересует?
– Просто нужно найти его, Джо. Небольшая услуга нашему общему другу.
– Я малость поволновался за эту сделку и поделился своими опасениями с мистером Кимби, а он связался с адвокатом. Где бы Аллен ни взял эти деньги, по закону они уже наши.
– А чем его деньги не нравятся?
– Не похож он на тех, у кого водятся такие деньжищи. Вот и все. Но как спросишь, где их достал? Может, он какой-нибудь эксцентричный миллионер или скопидом. У него было пять чеков, все из разных банков, причем из нью-йоркских. Четыре по пять тысяч и один на две пятьсот. Разницу он доплатил стодолларовыми купюрами. Согласно договоренности, мы сменили название, взяли оформление документов на себя и оказали еще несколько услуг. Ничего существенного. Так, покрасили ялик, заменили якорный канат и все такое. Пока этим занимались, банк подтвердил прием чеков, так что мы встретились в доке, я вручил ему бумаги, и он принял судно. Знаете, он все время улыбался! Светлые вьющиеся волосы, выгоревшие чуть не до седины, маленькие голубые глазки и улыбка, улыбка, улыбка. По тому, как он вел катер, я все-таки решил, что покупает не для себя, хотя он даже регистрировал его на свое имя. Какой-нибудь фокус с налогами или что-нибудь в этом роде. Хочу сказать, уж больно лихо бросался он этими чеками. Одежда на нем была очень дорогая, но почему-то плохо сидела.
– И с тех пор вы его не видели?
– Не видел и ничего о нем не слышал. Но думаю, он остался доволен покупкой.
– А сколько ему лет?
Джо Честно сдвинул брови:
– Трудно сказать. На вид лет тридцать восемь. В прекрасной форме, быстрый и ловкий. Когда чалились, спрыгнул с борта и, пока я привязывал носовой канат, успел принайтовить и бортовой и кормовой. Чуть ли не бантиками их украсил.
Я заплатил за третью порцию для Джо и оставил его допивать в компании приятелей.
Джуниор Аллен понемногу обретал живые черты. И черты эти становились все более грозными. Он покинул Кэндл-Ки в конце февраля, сорвав там солидный куш. Перебрался в Нью-Йорк и обратил свою добычу в деньги – целиком или частично. Несколько недель спустя вернулся в Майами, купил этот катер и прибыл в Кэндл-Ки к миссис Аткинсон. Но для такого визита нужно быть очень уверенным в себе или очень безрассудным. Ни в каком другом случае человек с судимостью за плечами не стал бы сорить деньгами, особенно там, где разъяренная женщина вполне могла бы сдать его полиции.
Но сделка с катером была очень удачной. Прежде всего, у него теперь есть жилье. Бумаги в порядке, а купленное по всем правилам судно способно пройти осмотр береговой охраны. Теперь ему вряд ли станут задавать лишние вопросы: людей, владеющих посудиной длиннее десяти метров, редко в чем-нибудь подозревают. Я по собственному опыту знал, что судно вроде «Дутого флэша» – самое подходящее место для всякого рода бунтарей. Превратности жизни обходят тебя стороной, все к тебе снисходительны, и с первым же приливом можно смыться.
Но была одна закавыка, о которой Джунион Аллен, возможно, не знал. Парни из налоговой инспекции живо интересуются всяким регистрируемым судном длиной свыше шести метров. Они не любят выпускать людей с такими доходами из поля зрения. Так что эта сделка вполне могла заинтересовать какого-нибудь маленького въедливого чиновника где-нибудь в Джэксонвилле и возбудить в нем настойчивое желание переговорить с Аброзом А. Алленом, покупателем. Но сначала ему придется упомянутого покупателя найти. Любопытно, смогу ли я сделать это раньше?
Я посетил отель «Прибрежный». Он больше походил на континентальный – небольшой, тихий и полный неброской роскоши. Уютный холл напоминал гостиную частного дома. Бледный портье выслушал мой вопрос, растворился в полумраке и долго отсутствовал. Вернувшись, сообщил, что А. А. Аллен в марте останавливался у них на пять дней и уехал, не оставив нового адреса. При регистрации в качестве адреса указал Кэндл-Ки, до востребования.
Он занимал 301-й, один из самых скромных здешних номеров. Мы с портье улыбнулись друг другу. Он с трудом сдержал зевок, прикрыв рот холеной рукой, а я вышел из тенистой прохлады в душное шумное пекло майамского дня.
Теперь следовало обдумать план действий. Мне не хотелось слишком быстро приближаться к Джуниору Аллену. Когда выслеживаешь дичь, неплохо знать, чем она питается, куда ходит на водопой, и где отлеживается, и не имеет ли каких-либо дурных привычек, вроде склонности запутывать следы и кидаться на преследователя. Я не знал еще всех вопросов, которые придется задать, но уже знал, у кого искать ответы. Кэтти, ее сестра, миссис Аткинсон и, возможно, еще кое-кто в Канзасе. А еще неплохо было бы найти кого-нибудь, кто служил с сержантом Дэвидом Бэрри на той давней войне. Этот сержант явно получил неплохую контрибуцию.
Время приближалось к пяти. Я все думал о вопросах, которые задам Кэтти, и брел обратно к своей барже. «Мисс Агнесс» оставил рядом с домом – на случай, если самому придется съездить к Кэтти.
Я разделся до плавок и целый час приводил в порядок «Дутый флэш»: извлек подгнившую секцию в левой части верхней палубы и заменил ее на новую, изготовленную по моему заказу. Солнце слепило глаза, и пот лил с меня градом. Еще одна секция – и с этой частью чертовой посудины будет покончено, а потом я поменял все покрытие на виниловое, удачно имитирующее тиковое дерево. Может, через годы напряженного труда мне наконец удастся довести «Дутый флэш» до кондиции, и для поддержания порядка будет достаточно нормальных сорока часов в неделю.
Я выиграл этот катер в стад-покер в Палм-Бич, после тридцати часов непрерывного напряжения. К концу четырнадцатого часа я располагал только тем, что уже лежало на столе, – около полутора тысяч. В этой игре я оставался с двумя двойками, двойкой червей сверху и двойкой пик снизу. Один уже бросил карты, и нас за столом стало трое. Они знали, как я обычно играю, и понимали, что у меня должна быть либо пара, либо туз и король в запасе. Я глядел на «две восьмерки», а другой игрок как раз получил парную карту, четверку. «Восьмерки» вычислили его четверки, я оказался между ними и сделал максимальную ставку в шесть сотен. «Две восьмерки» думал слишком долго. Он решил, что я еще не прикупаю, потому что это слишком рискованно при моих финансах, – решил, что я изображаю, будто уже что-то Стад-покер – вариант игры в покер, в которой часть карт открывают. Поэтому Макги называет своих противников «пара восьмерок» и «пара четверок» прикупил на мелочи, а сам придерживаю либо туза, либо короля червей. К счастью, ни одна из этих карт еще не выходила.
Он бросил карты. «Пара четверок» реально был вторым. Он пришел к тем же выводам. Я взял деньги, стасовал мои выигрышные карты и кинул их банкомету, но одна из них как-то выскользнула из моих пальцев и открылась. Черная двойка. И я знал: они запомнили этот дутый флэш и дальше уже играли все, что бы я ни заказывал. Да, они играли более двенадцати часов, и было подряд очень-очень много удачных партий и куча старых добрых денег на столе. В последние часы я поставил десять тысяч против этого плавучего дома, а когда проиграл – поставил еще десять, отыграл свои и потом поставил еще раз – и суденышко стало моим. Он захотел еще игру, опять по десять, и собирался поставить свою бразильскую любовницу, но друзья оттащили его прочь, на чем игра и закончилась. Я назвал корабль в честь той достопамятной игры «Дутый флэш» и продал старину «Крадущегося», на котором жил, пока был в стесненных обстоятельствах.
Покончив с физической работой, я побаловал себя теплой ванной и охлажденной бутылкой «Дос-экьюча», черного мексиканского пива, качество которого выше всяких похвал. Потом вытерся и надел костюм, подходящий для летней ночной жизни. С наступлением сумерек послышалось ауканье, показалась Молли Би с высоким бокалом в руке, обожженная солнцем до розовых пятен и по-детски, непосредственно болтавшая с темной гладкокожей хохотушкой, которой она собиралась показать мое восхитительное суденышко. Хохотушку звали Конни, и она была такой же штучкой, созданной для возни и игр, как и ее подружка. Конни все время выкидывала разные коленца, взглядами и недомолвками давала понять, что уже обсудила меня с Молли Би, полностью ее одобрила. Потом, поглядев на меня, вдруг прямо-таки обмерла и приготовилась уединиться со мной, сплавив Молли Би обратно к Тигру. Но по окончании обзорной экскурсии я отослал их обеих, запер лавочку и отправился в центр города, где в одном кафе подают туристские праздничные отбивные за будничную цену, приемлемую для аборигенов. Насытившись, зашагал к набережной, в «Багама рум», где вас приветствует Джой Моррис: «Мы начинаем наше большое летнее представление, в котором участвуют певица Шейла Моррейн и Чуки Мак-Колл со своими „Танцующими островитянками“! По понедельникам закрыто».
Джой Моррис был безвкусным постановщиком унылых пошлостей и непристойных поз. Оркестр – сборный, очень громкий и очень усталый. Шейла Моррейн обладала настоящим милым скромным голоском, деревенскими ухватками и мимикой, а также поразительной фигурой (42 – 25 – 38), задрапированной в ткань, напоминающую мокрую паутину. Но Чуки и ее шестеро-в-одной-упряжке были хороши. Она распоряжалась всем: костюмами, светом, хореографией, реквизитом, тщательно отбирала девушек и безжалостно гоняла их на репетициях. За ночь было три выхода, и именно на танцовщицах и держалось все заведение. Адам Тиболт, владелец-управляющий, хорошо знал это.
Первое отделение продолжалось часа два с четвертью, и по крайней мере семьдесят человек пришли посмотреть восьмичасовое шоу. Я нашел свободный табурет в самом конце гудящей как улей стойки бара, постарался не замечать Морриса и Моррейн и сосредоточил все свое внимание на «Танцующих островитянках». Гардероб всех семерых можно было уместить в одном котелке. В потоках голубого света я хорошо видел Кэтти Керр, танцующую в унисон с остальными. Улыбка, застывшая на ее лице, была немного искусственной, стройное мускулистое тело двигалось легко, быстро и без видимых усилий. Ни одной складочки на теле, как у всякого хорошего танцора. Некогда их отращивать, нечего с ними возиться. Только влажный блеск упругой золотой плоти выдает скрытое напряжение. Усталый оркестр, как всегда, старался для Чук изо всех сил, особенно в той части представления, которая остроумно пародировала все подобные шоу на побережье.
Когда номер закончился, я послал Кэтти записку и перешел в кафетерий отеля. Через пять минут она присоединилась ко мне – в старенькой блузке, дешевой юбке и в ярком сценическом гриме. Мы заняли угловой столик. За стеклянной стенкой были видны освещенный бассейн и его вечерние посетители.
– Кэтти, я попробую выяснить, удастся ли что-нибудь сделать.
Карие глаза изучали мое лицо.
– Я глубоко тронута, мистер Макги.
– Трев. Сокращенно от Тревис.
– Спасибо, Трев. Как вы думаете, что-нибудь получится?
– Еще не знаю. Но нам следует заключить что-то вроде соглашения.
– Какого рода?
– Джуниор Аллен нашел то, что прятал ваш отец. Если я узнаю, что это такое или чем это было и где он это взял, то, возможно, найдется человек, которому это принадлежит по праву.
– Краденого мне не нужно.
– Если удастся хоть что-нибудь вернуть, Кэтти, сперва я вычту свои издержки. То, что останется, поделим пополам.
Она немного подумала.
– Мне это кажется справедливым. Ведь иначе я не получу ничего.
– И никому не рассказывайте, о чем договорились. Если спросят, я просто ваш друг.
– Начинаю думать, что так оно и есть. Скажите, а если ничего не получим, как же ваши издержки?
– Это мой риск.
– Неужели я когда-нибудь перестану брать в долг? Бог ты мой, я столько должна! Даже Чуки немного.
– Хочу задать вам несколько вопросов.
– Спрашивайте прямо.
– Знаете ли вы кого-нибудь, кто служил вместе с вашим отцом?
– Нет. Видите ли, он хотел летать. Он пытался добиться допуска к полетам, но был то ли недостаточно молод, то ли недостаточно тренирован, то ли еще что-то. Его призвали в сорок втором. Когда он уехал, мне было шесть лет. Его готовили где-то в Техасе, и в конце концов он оказался... в отделе воздушных перевозок, кажется.
– ВТА? Военно-транспортная авиация?
– Вот-вот. Точно. Так он и оказался в небе. Не управлял самолетами, но все-таки летал на них. Стал командиром экипажа. Мы получали часть его жалованья, и нередко это были стодолларовые чеки, так что дела у него шли хорошо. Однажды пришло сразу три за раз. Мама откладывала что могла, ожидая его возвращения. Как оказалось, делала это не напрасно.
– Но с кем он служил, вы не знаете?
Она наморщила лоб:
– Иногда в письмах упоминались какие-то люди. Он не часто писал. Моя мать хранила эти письма. Не знаю, может, сестра выбросила их после ее смерти? Или они еще лежат где-нибудь? Да, порой в них встречались имена.
– Можем мы завтра поехать к вам домой и поискать?
– Думаю, да.
– Я хотел бы встретиться с вашей сестрой.
– Зачем?
– Любопытно, что она скажет о Джуниоре Аллене.
– Она скажет, что предупреждала меня. Он ей не очень нравился. Могу я рассказать ей, зачем к вам обратилась?
– Нет. Лучше не стоит, Кэтти. Представьте меня как друга. Я сумею навести ее на разговор о Джуниоре Аллене.
– Но что сможет она вам рассказать?
– Может быть, и ничего. А может быть, что-нибудь такое, чего вы не замечали.
– Я буду рада лишний раз повидать Дэви.
– За что Аллена посадили в тюрьму?
– Он говорил, что это чудовищное недоразумение. Пошел в армию и решил стать кадровым военным. Попал в ВМС, был рулевым, плавал на маленьких судах-аварийках, как их называют.
Потом перевелся в отдел снабжения, а в пятьдесят седьмом его арестовали за продажу армейского имущества одной гражданской компании. Он признал, что продавал понемногу, но не в таких количествах, как утверждало обвинение. Однако на него навесили все недостачи, разжаловали и упекли на восемь лет в Ливенуорт. Он, правда, вышел через пять. Там он оказался в одной камере с отцом и, когда приехал к нам, говорил, что отец очень просил его нам помочь. Вот такие сказки рассказывал.
– Откуда он родом?
– Из-под Билокси. Вырос на катерах, поэтому его и в армии определили во флот. Говорил, что друзей у него там не осталось.
– И вы в него влюбились?
Она взглянула на меня настороженно и взволнованно:
– Не знаю, была ли это любовь. Я не хотела, чтобы все было так... прямо в моем родном доме, при живой еще тогда матери, и Дэви здесь же. Да еще Кристина и двое ее малышей. Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать. Теперь не понимаю, как такое могло случиться. Я же все-таки побывала замужем, и у меня был еще один мужчина, кроме мужа и Джуниора Аллена. Но Джуниор – он совсем другой. Мне трудно без смущения рассказывать постороннему, но вдруг вам важно об этом знать. Так вот. В первый раз он принудил меня силой. Бывал и нежным и любящим, но после... Говорил, что извиняется. Но все равно всегда набрасывался, словно дикий зверь, слишком грубо и слишком часто. Утверждал, что с ним всегда так, вроде не может с собой совладать. И через некоторое время он так изменил меня, что грубость уже не казалась, грубостью, и я перестала обращать внимание, сколько раз и где он на меня накидывался. Я жила словно во сне, никогда не просыпаясь до конца, чувствуя себя податливой и одурманенной, не обращая внимания на косые взгляды, зная только то, что он хочет меня и что я хочу его. Он сильный человек и за все время, что мы были вместе, не ослабил своего напора. Обращайся с женщиной так – и голова у нее пойдет кругом, потому что на самом деле это чересчур. Но остановить его было невозможно, а потом я уже и не хотела, привыкла жить этой сумасшедшей жизнью. Так что когда он вернулся и поселился у этой миссис Аткинсон... Я все думала и думала, как же...
Она вздрогнула, словно мокрый щенок, и с жалкой улыбкой сказала наконец:
– Как же он в два счета сумел сделать из меня такую дуру. Я была для него просто очень удобной ширмой, пока он искал то, что спрятал мой отец. А я-то думала все это время, что он интересуется мною. – Она взглянула на часы на стене. – Я должна идти, мне еще готовиться к следующему выступлению. Когда хотите отправиться?
– Может, зайду за вами в половине десятого?
– Лучше я сама подойду утром к вашему катеру, если вы не против.
– Совсем не против, Кэтти.
Она привстала и вдруг снова села, быстро и легко дотронулась до моей руки и тут же отдернула пальцы:
– Не причиняйте ему вреда.
«Мисс Агнесс» домчала меня до Майами, и я начал обходить торговцев катерами и яхтами, задавая им разные окольные вопросы. После ленча обнаружил наконец нужную контору «Кимби и Мейер». Согласно их записям, Амброз А. Аллен купил двенадцатиметровый таможенный катер марки «Штадль» еще в марте. В графе «Адрес» значилось: "Отель «Прибрежный». Самого маклера, по имени Джо Честно, не было. Ожидая его возвращения, я позвонил в «Прибрежный». А. А. Аллен у них не проживал. Джо Честно появился в два тридцать, попахивая хорошим бурбоном. Это был подвижный человек с дубленой кожей, каждую свою фразу он сопровождал смешками и подмигиваниями, словно рассказывал очередной анекдот. Узнав, что я не потенциальный покупатель, он слегка загрустил, но вскоре вновь просветлел, когда я предложил выпить. Мы отправились в одно местечко неподалеку, где каждый знал его, словно родного, и не успели усесться у стойки на табуреты, как он уже отхлебывал из молниеносно поданного стакана.
– По правде говоря, я не верил, что ему действительно нужен катер, – сказал Джо Честно. – Уж я-то знаю, как выглядят люди, покупающие такие суда. А этот мистер Аллен больше походил на матроса, которого наняли прощупать почву. Грязь под ногтями, татуировка на запястье. Очень крутой тип, загорелый, широкоплечий, я бы сказал – могучий мужик. И все время улыбается. Я ему кое-что предложил, и он сразу шустро так заговорил о цене. Тут уж я начал принимать его всерьез. Он остановился на «Джессике-III», как она тогда называлась.
– Хорошее судно?
– Прекрасное, мистер Макги. Много плавало, но за ним хорошо следили. Двигатели сдвоенные, по сто пятьдесят пять лошадей, к тому же форсированные. Лучше не придумаешь, если нужны и скорость и дальность. Отличное оборудование. Если не ошибаюсь, спущено на воду в пятьдесят шестом. Минимум бортовой качки при большой волне. Вышли мы в море, он – за штурвалом, и мне понравилось, как управляет. А вот когда мчались обратно, заставил меня поволноваться. Я думал, мы снесем весь причал. Но тут он дал полный назад – я как раз стоял на носу, – и касание было как поцелуй ребенка. И осматривал судно он грамотно, знал, как и что проверять. Не понадобилось никаких пояснений. И купил катер не торгуясь. Ровно двадцать четыре штуки.
Джо Честно подвинул стакан бармену, посмотрел на меня и сказал:
– Вы сказали бы хоть, что именно вас интересует?
– Просто нужно найти его, Джо. Небольшая услуга нашему общему другу.
– Я малость поволновался за эту сделку и поделился своими опасениями с мистером Кимби, а он связался с адвокатом. Где бы Аллен ни взял эти деньги, по закону они уже наши.
– А чем его деньги не нравятся?
– Не похож он на тех, у кого водятся такие деньжищи. Вот и все. Но как спросишь, где их достал? Может, он какой-нибудь эксцентричный миллионер или скопидом. У него было пять чеков, все из разных банков, причем из нью-йоркских. Четыре по пять тысяч и один на две пятьсот. Разницу он доплатил стодолларовыми купюрами. Согласно договоренности, мы сменили название, взяли оформление документов на себя и оказали еще несколько услуг. Ничего существенного. Так, покрасили ялик, заменили якорный канат и все такое. Пока этим занимались, банк подтвердил прием чеков, так что мы встретились в доке, я вручил ему бумаги, и он принял судно. Знаете, он все время улыбался! Светлые вьющиеся волосы, выгоревшие чуть не до седины, маленькие голубые глазки и улыбка, улыбка, улыбка. По тому, как он вел катер, я все-таки решил, что покупает не для себя, хотя он даже регистрировал его на свое имя. Какой-нибудь фокус с налогами или что-нибудь в этом роде. Хочу сказать, уж больно лихо бросался он этими чеками. Одежда на нем была очень дорогая, но почему-то плохо сидела.
– И с тех пор вы его не видели?
– Не видел и ничего о нем не слышал. Но думаю, он остался доволен покупкой.
– А сколько ему лет?
Джо Честно сдвинул брови:
– Трудно сказать. На вид лет тридцать восемь. В прекрасной форме, быстрый и ловкий. Когда чалились, спрыгнул с борта и, пока я привязывал носовой канат, успел принайтовить и бортовой и кормовой. Чуть ли не бантиками их украсил.
Я заплатил за третью порцию для Джо и оставил его допивать в компании приятелей.
Джуниор Аллен понемногу обретал живые черты. И черты эти становились все более грозными. Он покинул Кэндл-Ки в конце февраля, сорвав там солидный куш. Перебрался в Нью-Йорк и обратил свою добычу в деньги – целиком или частично. Несколько недель спустя вернулся в Майами, купил этот катер и прибыл в Кэндл-Ки к миссис Аткинсон. Но для такого визита нужно быть очень уверенным в себе или очень безрассудным. Ни в каком другом случае человек с судимостью за плечами не стал бы сорить деньгами, особенно там, где разъяренная женщина вполне могла бы сдать его полиции.
Но сделка с катером была очень удачной. Прежде всего, у него теперь есть жилье. Бумаги в порядке, а купленное по всем правилам судно способно пройти осмотр береговой охраны. Теперь ему вряд ли станут задавать лишние вопросы: людей, владеющих посудиной длиннее десяти метров, редко в чем-нибудь подозревают. Я по собственному опыту знал, что судно вроде «Дутого флэша» – самое подходящее место для всякого рода бунтарей. Превратности жизни обходят тебя стороной, все к тебе снисходительны, и с первым же приливом можно смыться.
Но была одна закавыка, о которой Джунион Аллен, возможно, не знал. Парни из налоговой инспекции живо интересуются всяким регистрируемым судном длиной свыше шести метров. Они не любят выпускать людей с такими доходами из поля зрения. Так что эта сделка вполне могла заинтересовать какого-нибудь маленького въедливого чиновника где-нибудь в Джэксонвилле и возбудить в нем настойчивое желание переговорить с Аброзом А. Алленом, покупателем. Но сначала ему придется упомянутого покупателя найти. Любопытно, смогу ли я сделать это раньше?
Я посетил отель «Прибрежный». Он больше походил на континентальный – небольшой, тихий и полный неброской роскоши. Уютный холл напоминал гостиную частного дома. Бледный портье выслушал мой вопрос, растворился в полумраке и долго отсутствовал. Вернувшись, сообщил, что А. А. Аллен в марте останавливался у них на пять дней и уехал, не оставив нового адреса. При регистрации в качестве адреса указал Кэндл-Ки, до востребования.
Он занимал 301-й, один из самых скромных здешних номеров. Мы с портье улыбнулись друг другу. Он с трудом сдержал зевок, прикрыв рот холеной рукой, а я вышел из тенистой прохлады в душное шумное пекло майамского дня.
Теперь следовало обдумать план действий. Мне не хотелось слишком быстро приближаться к Джуниору Аллену. Когда выслеживаешь дичь, неплохо знать, чем она питается, куда ходит на водопой, и где отлеживается, и не имеет ли каких-либо дурных привычек, вроде склонности запутывать следы и кидаться на преследователя. Я не знал еще всех вопросов, которые придется задать, но уже знал, у кого искать ответы. Кэтти, ее сестра, миссис Аткинсон и, возможно, еще кое-кто в Канзасе. А еще неплохо было бы найти кого-нибудь, кто служил с сержантом Дэвидом Бэрри на той давней войне. Этот сержант явно получил неплохую контрибуцию.
Время приближалось к пяти. Я все думал о вопросах, которые задам Кэтти, и брел обратно к своей барже. «Мисс Агнесс» оставил рядом с домом – на случай, если самому придется съездить к Кэтти.
Я разделся до плавок и целый час приводил в порядок «Дутый флэш»: извлек подгнившую секцию в левой части верхней палубы и заменил ее на новую, изготовленную по моему заказу. Солнце слепило глаза, и пот лил с меня градом. Еще одна секция – и с этой частью чертовой посудины будет покончено, а потом я поменял все покрытие на виниловое, удачно имитирующее тиковое дерево. Может, через годы напряженного труда мне наконец удастся довести «Дутый флэш» до кондиции, и для поддержания порядка будет достаточно нормальных сорока часов в неделю.
Я выиграл этот катер в стад-покер в Палм-Бич, после тридцати часов непрерывного напряжения. К концу четырнадцатого часа я располагал только тем, что уже лежало на столе, – около полутора тысяч. В этой игре я оставался с двумя двойками, двойкой червей сверху и двойкой пик снизу. Один уже бросил карты, и нас за столом стало трое. Они знали, как я обычно играю, и понимали, что у меня должна быть либо пара, либо туз и король в запасе. Я глядел на «две восьмерки», а другой игрок как раз получил парную карту, четверку. «Восьмерки» вычислили его четверки, я оказался между ними и сделал максимальную ставку в шесть сотен. «Две восьмерки» думал слишком долго. Он решил, что я еще не прикупаю, потому что это слишком рискованно при моих финансах, – решил, что я изображаю, будто уже что-то Стад-покер – вариант игры в покер, в которой часть карт открывают. Поэтому Макги называет своих противников «пара восьмерок» и «пара четверок» прикупил на мелочи, а сам придерживаю либо туза, либо короля червей. К счастью, ни одна из этих карт еще не выходила.
Он бросил карты. «Пара четверок» реально был вторым. Он пришел к тем же выводам. Я взял деньги, стасовал мои выигрышные карты и кинул их банкомету, но одна из них как-то выскользнула из моих пальцев и открылась. Черная двойка. И я знал: они запомнили этот дутый флэш и дальше уже играли все, что бы я ни заказывал. Да, они играли более двенадцати часов, и было подряд очень-очень много удачных партий и куча старых добрых денег на столе. В последние часы я поставил десять тысяч против этого плавучего дома, а когда проиграл – поставил еще десять, отыграл свои и потом поставил еще раз – и суденышко стало моим. Он захотел еще игру, опять по десять, и собирался поставить свою бразильскую любовницу, но друзья оттащили его прочь, на чем игра и закончилась. Я назвал корабль в честь той достопамятной игры «Дутый флэш» и продал старину «Крадущегося», на котором жил, пока был в стесненных обстоятельствах.
Покончив с физической работой, я побаловал себя теплой ванной и охлажденной бутылкой «Дос-экьюча», черного мексиканского пива, качество которого выше всяких похвал. Потом вытерся и надел костюм, подходящий для летней ночной жизни. С наступлением сумерек послышалось ауканье, показалась Молли Би с высоким бокалом в руке, обожженная солнцем до розовых пятен и по-детски, непосредственно болтавшая с темной гладкокожей хохотушкой, которой она собиралась показать мое восхитительное суденышко. Хохотушку звали Конни, и она была такой же штучкой, созданной для возни и игр, как и ее подружка. Конни все время выкидывала разные коленца, взглядами и недомолвками давала понять, что уже обсудила меня с Молли Би, полностью ее одобрила. Потом, поглядев на меня, вдруг прямо-таки обмерла и приготовилась уединиться со мной, сплавив Молли Би обратно к Тигру. Но по окончании обзорной экскурсии я отослал их обеих, запер лавочку и отправился в центр города, где в одном кафе подают туристские праздничные отбивные за будничную цену, приемлемую для аборигенов. Насытившись, зашагал к набережной, в «Багама рум», где вас приветствует Джой Моррис: «Мы начинаем наше большое летнее представление, в котором участвуют певица Шейла Моррейн и Чуки Мак-Колл со своими „Танцующими островитянками“! По понедельникам закрыто».
Джой Моррис был безвкусным постановщиком унылых пошлостей и непристойных поз. Оркестр – сборный, очень громкий и очень усталый. Шейла Моррейн обладала настоящим милым скромным голоском, деревенскими ухватками и мимикой, а также поразительной фигурой (42 – 25 – 38), задрапированной в ткань, напоминающую мокрую паутину. Но Чуки и ее шестеро-в-одной-упряжке были хороши. Она распоряжалась всем: костюмами, светом, хореографией, реквизитом, тщательно отбирала девушек и безжалостно гоняла их на репетициях. За ночь было три выхода, и именно на танцовщицах и держалось все заведение. Адам Тиболт, владелец-управляющий, хорошо знал это.
Первое отделение продолжалось часа два с четвертью, и по крайней мере семьдесят человек пришли посмотреть восьмичасовое шоу. Я нашел свободный табурет в самом конце гудящей как улей стойки бара, постарался не замечать Морриса и Моррейн и сосредоточил все свое внимание на «Танцующих островитянках». Гардероб всех семерых можно было уместить в одном котелке. В потоках голубого света я хорошо видел Кэтти Керр, танцующую в унисон с остальными. Улыбка, застывшая на ее лице, была немного искусственной, стройное мускулистое тело двигалось легко, быстро и без видимых усилий. Ни одной складочки на теле, как у всякого хорошего танцора. Некогда их отращивать, нечего с ними возиться. Только влажный блеск упругой золотой плоти выдает скрытое напряжение. Усталый оркестр, как всегда, старался для Чук изо всех сил, особенно в той части представления, которая остроумно пародировала все подобные шоу на побережье.
Когда номер закончился, я послал Кэтти записку и перешел в кафетерий отеля. Через пять минут она присоединилась ко мне – в старенькой блузке, дешевой юбке и в ярком сценическом гриме. Мы заняли угловой столик. За стеклянной стенкой были видны освещенный бассейн и его вечерние посетители.
– Кэтти, я попробую выяснить, удастся ли что-нибудь сделать.
Карие глаза изучали мое лицо.
– Я глубоко тронута, мистер Макги.
– Трев. Сокращенно от Тревис.
– Спасибо, Трев. Как вы думаете, что-нибудь получится?
– Еще не знаю. Но нам следует заключить что-то вроде соглашения.
– Какого рода?
– Джуниор Аллен нашел то, что прятал ваш отец. Если я узнаю, что это такое или чем это было и где он это взял, то, возможно, найдется человек, которому это принадлежит по праву.
– Краденого мне не нужно.
– Если удастся хоть что-нибудь вернуть, Кэтти, сперва я вычту свои издержки. То, что останется, поделим пополам.
Она немного подумала.
– Мне это кажется справедливым. Ведь иначе я не получу ничего.
– И никому не рассказывайте, о чем договорились. Если спросят, я просто ваш друг.
– Начинаю думать, что так оно и есть. Скажите, а если ничего не получим, как же ваши издержки?
– Это мой риск.
– Неужели я когда-нибудь перестану брать в долг? Бог ты мой, я столько должна! Даже Чуки немного.
– Хочу задать вам несколько вопросов.
– Спрашивайте прямо.
– Знаете ли вы кого-нибудь, кто служил вместе с вашим отцом?
– Нет. Видите ли, он хотел летать. Он пытался добиться допуска к полетам, но был то ли недостаточно молод, то ли недостаточно тренирован, то ли еще что-то. Его призвали в сорок втором. Когда он уехал, мне было шесть лет. Его готовили где-то в Техасе, и в конце концов он оказался... в отделе воздушных перевозок, кажется.
– ВТА? Военно-транспортная авиация?
– Вот-вот. Точно. Так он и оказался в небе. Не управлял самолетами, но все-таки летал на них. Стал командиром экипажа. Мы получали часть его жалованья, и нередко это были стодолларовые чеки, так что дела у него шли хорошо. Однажды пришло сразу три за раз. Мама откладывала что могла, ожидая его возвращения. Как оказалось, делала это не напрасно.
– Но с кем он служил, вы не знаете?
Она наморщила лоб:
– Иногда в письмах упоминались какие-то люди. Он не часто писал. Моя мать хранила эти письма. Не знаю, может, сестра выбросила их после ее смерти? Или они еще лежат где-нибудь? Да, порой в них встречались имена.
– Можем мы завтра поехать к вам домой и поискать?
– Думаю, да.
– Я хотел бы встретиться с вашей сестрой.
– Зачем?
– Любопытно, что она скажет о Джуниоре Аллене.
– Она скажет, что предупреждала меня. Он ей не очень нравился. Могу я рассказать ей, зачем к вам обратилась?
– Нет. Лучше не стоит, Кэтти. Представьте меня как друга. Я сумею навести ее на разговор о Джуниоре Аллене.
– Но что сможет она вам рассказать?
– Может быть, и ничего. А может быть, что-нибудь такое, чего вы не замечали.
– Я буду рада лишний раз повидать Дэви.
– За что Аллена посадили в тюрьму?
– Он говорил, что это чудовищное недоразумение. Пошел в армию и решил стать кадровым военным. Попал в ВМС, был рулевым, плавал на маленьких судах-аварийках, как их называют.
Потом перевелся в отдел снабжения, а в пятьдесят седьмом его арестовали за продажу армейского имущества одной гражданской компании. Он признал, что продавал понемногу, но не в таких количествах, как утверждало обвинение. Однако на него навесили все недостачи, разжаловали и упекли на восемь лет в Ливенуорт. Он, правда, вышел через пять. Там он оказался в одной камере с отцом и, когда приехал к нам, говорил, что отец очень просил его нам помочь. Вот такие сказки рассказывал.
– Откуда он родом?
– Из-под Билокси. Вырос на катерах, поэтому его и в армии определили во флот. Говорил, что друзей у него там не осталось.
– И вы в него влюбились?
Она взглянула на меня настороженно и взволнованно:
– Не знаю, была ли это любовь. Я не хотела, чтобы все было так... прямо в моем родном доме, при живой еще тогда матери, и Дэви здесь же. Да еще Кристина и двое ее малышей. Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать. Теперь не понимаю, как такое могло случиться. Я же все-таки побывала замужем, и у меня был еще один мужчина, кроме мужа и Джуниора Аллена. Но Джуниор – он совсем другой. Мне трудно без смущения рассказывать постороннему, но вдруг вам важно об этом знать. Так вот. В первый раз он принудил меня силой. Бывал и нежным и любящим, но после... Говорил, что извиняется. Но все равно всегда набрасывался, словно дикий зверь, слишком грубо и слишком часто. Утверждал, что с ним всегда так, вроде не может с собой совладать. И через некоторое время он так изменил меня, что грубость уже не казалась, грубостью, и я перестала обращать внимание, сколько раз и где он на меня накидывался. Я жила словно во сне, никогда не просыпаясь до конца, чувствуя себя податливой и одурманенной, не обращая внимания на косые взгляды, зная только то, что он хочет меня и что я хочу его. Он сильный человек и за все время, что мы были вместе, не ослабил своего напора. Обращайся с женщиной так – и голова у нее пойдет кругом, потому что на самом деле это чересчур. Но остановить его было невозможно, а потом я уже и не хотела, привыкла жить этой сумасшедшей жизнью. Так что когда он вернулся и поселился у этой миссис Аткинсон... Я все думала и думала, как же...
Она вздрогнула, словно мокрый щенок, и с жалкой улыбкой сказала наконец:
– Как же он в два счета сумел сделать из меня такую дуру. Я была для него просто очень удобной ширмой, пока он искал то, что спрятал мой отец. А я-то думала все это время, что он интересуется мною. – Она взглянула на часы на стене. – Я должна идти, мне еще готовиться к следующему выступлению. Когда хотите отправиться?
– Может, зайду за вами в половине десятого?
– Лучше я сама подойду утром к вашему катеру, если вы не против.
– Совсем не против, Кэтти.
Она привстала и вдруг снова села, быстро и легко дотронулась до моей руки и тут же отдернула пальцы:
– Не причиняйте ему вреда.