Том припарковался рядом с другими машинами и вышел, оставив фары включенными. Я подъехал к машинам с другой стороны, где и притормозил. Не думаю, что Том меня заметил, однако он припустил бегом к главному зданию. Он двигался резкими толчками, шаркая ногами, словно старик, который пытается нагнать отъезжающий автобус.
Дверь под красной вывеской открылась раньше, чем он успел до нее добежать. В падавший с порога круг света из дома вышла крупная женщина. Волосы золотистого оттенка, кожа — того же цвета, только потемнее, золотистое парчовое платье с низким вырезом — все это даже на таком расстоянии создавало впечатление некой бронзовой статуи, словно она велела отлить свое тело в металле, чтобы защитить его от возраста. Голос ее звучал повелительно, с металлическими нотками:
— Томми! Где ты пропадал?
Если он и ответил, услышать его я не мог. Он остановился перед ней как вкопанный, сделал ложный выпад влево и попытался проскользнуть мимо нее справа. У него получилась грустная пародия на бег по пересеченной местности, в котором он некогда был весьма силен. Женщина загородила вход своим сверкающим телом и обняла его за шею круглой рукой золотистого оттенка. Он слабо сопротивлялся. Она поцеловала Тома в губы, затем выглянула через его плечо на стоянку.
— Ты брал мою машину, проказник. А теперь вот фары не выключил. Иди-ка в дом, пока тебя никто не увидел.
Она наградила Тома полушутливым шлепком и опустила руку. Он торопливо шмыгнул в освещенное фойе. Женщина направилась к стоянке — неправдоподобная в своем облике: высокий безмятежный лоб, глубокие глаза, неприятно искривленный голодный рот, слегка одутловатый подбородок. Она шествовала так, словно владела миром, или когда-то владела им, а потом потеряла, но вспомнила прежнее ощущение.
Выключив фары, она вынула ключ зажигания и, подняв подол, спрятала ключ за край чулка. Я увидел ее ноги, — полные, красивой формы, с изящными лодыжками. Она захлопнула дверь «кадиллака» и громким голосом, в котором слышались одновременно гнев и снисходительность, произнесла: — Дурачок глупенький.
Она завздыхала и на середине вздоха заметила меня. Не меняя ритма дыхания, она улыбнулась и спросила: — Привет. Что вам угодно?
— Глядя на вас, многое.
— Шутник. — Но улыбка ее стала шире, обнажив блестящие золотые коронки в глубине рта.
— Никто больше не интересуется Мод. Только сама Мод. Я очень интересуюсь Мод.
— Потому что Мод — это вы.
— Какой догадливый. А вы кто?
Я вылез из машины, представился и добавил: — Я разыскиваю друга.
— Нового друга?
— Нет, старого.
— Кого-нибудь из моих девочек?
— Возможно.
— Если желаете, пройдемте в дом.
Я вошел следом за ней, надеясь застать Тома Рику в фойе, но он, очевидно, отправился в жилую часть здания.
Вестибюль оказался на удивление прилично обставлен. Кожаные кресла пастельных тонов, пальмы в кадках. На одной стене висел сильно увеличенный фотоснимок ночного Голливуда, создавая впечатление нарисованного окна с видом на город. На противоположной стене было натуральное окно, выходящее на море.
Мод прошла в дверь, обогнув полукруглую стойку из тикового дерева, и оказалась за стойкой. Внутренняя дверь за спиной Мод была приоткрыта. Она притворила ее. Отперев ящик стола, она вынула лист бумаги с машинописным текстом, в котором виднелись многочисленные исправления.
— Может случиться, что в списке ее уже нет. Текучесть кадров ужасная. Девочки выскакивают замуж.
— Рад за них.
— А я не очень. У меня вечная проблема с пополнением, начиная с самой войны. Можно подумать, что здесь служба знакомств или нечто подобное. Ладно, если окажется, что она больше не работает, я подыщу вам другую. Еще рано. Как вы сказали ее фамилия?
— Я не говорил. И это особа вовсе не женского пола.
Она посмотрела на меня чуть разочарованно.
— Тогда вы не по адресу. У меня чистое заведение, не для гомосексуалистов.
Глава 21
Глава 22
Дверь под красной вывеской открылась раньше, чем он успел до нее добежать. В падавший с порога круг света из дома вышла крупная женщина. Волосы золотистого оттенка, кожа — того же цвета, только потемнее, золотистое парчовое платье с низким вырезом — все это даже на таком расстоянии создавало впечатление некой бронзовой статуи, словно она велела отлить свое тело в металле, чтобы защитить его от возраста. Голос ее звучал повелительно, с металлическими нотками:
— Томми! Где ты пропадал?
Если он и ответил, услышать его я не мог. Он остановился перед ней как вкопанный, сделал ложный выпад влево и попытался проскользнуть мимо нее справа. У него получилась грустная пародия на бег по пересеченной местности, в котором он некогда был весьма силен. Женщина загородила вход своим сверкающим телом и обняла его за шею круглой рукой золотистого оттенка. Он слабо сопротивлялся. Она поцеловала Тома в губы, затем выглянула через его плечо на стоянку.
— Ты брал мою машину, проказник. А теперь вот фары не выключил. Иди-ка в дом, пока тебя никто не увидел.
Она наградила Тома полушутливым шлепком и опустила руку. Он торопливо шмыгнул в освещенное фойе. Женщина направилась к стоянке — неправдоподобная в своем облике: высокий безмятежный лоб, глубокие глаза, неприятно искривленный голодный рот, слегка одутловатый подбородок. Она шествовала так, словно владела миром, или когда-то владела им, а потом потеряла, но вспомнила прежнее ощущение.
Выключив фары, она вынула ключ зажигания и, подняв подол, спрятала ключ за край чулка. Я увидел ее ноги, — полные, красивой формы, с изящными лодыжками. Она захлопнула дверь «кадиллака» и громким голосом, в котором слышались одновременно гнев и снисходительность, произнесла: — Дурачок глупенький.
Она завздыхала и на середине вздоха заметила меня. Не меняя ритма дыхания, она улыбнулась и спросила: — Привет. Что вам угодно?
— Глядя на вас, многое.
— Шутник. — Но улыбка ее стала шире, обнажив блестящие золотые коронки в глубине рта.
— Никто больше не интересуется Мод. Только сама Мод. Я очень интересуюсь Мод.
— Потому что Мод — это вы.
— Какой догадливый. А вы кто?
Я вылез из машины, представился и добавил: — Я разыскиваю друга.
— Нового друга?
— Нет, старого.
— Кого-нибудь из моих девочек?
— Возможно.
— Если желаете, пройдемте в дом.
Я вошел следом за ней, надеясь застать Тома Рику в фойе, но он, очевидно, отправился в жилую часть здания.
Вестибюль оказался на удивление прилично обставлен. Кожаные кресла пастельных тонов, пальмы в кадках. На одной стене висел сильно увеличенный фотоснимок ночного Голливуда, создавая впечатление нарисованного окна с видом на город. На противоположной стене было натуральное окно, выходящее на море.
Мод прошла в дверь, обогнув полукруглую стойку из тикового дерева, и оказалась за стойкой. Внутренняя дверь за спиной Мод была приоткрыта. Она притворила ее. Отперев ящик стола, она вынула лист бумаги с машинописным текстом, в котором виднелись многочисленные исправления.
— Может случиться, что в списке ее уже нет. Текучесть кадров ужасная. Девочки выскакивают замуж.
— Рад за них.
— А я не очень. У меня вечная проблема с пополнением, начиная с самой войны. Можно подумать, что здесь служба знакомств или нечто подобное. Ладно, если окажется, что она больше не работает, я подыщу вам другую. Еще рано. Как вы сказали ее фамилия?
— Я не говорил. И это особа вовсе не женского пола.
Она посмотрела на меня чуть разочарованно.
— Тогда вы не по адресу. У меня чистое заведение, не для гомосексуалистов.
Глава 21
Дверь за ее спиной открылась. На пороге стоял Том Рика, подпирая худым плечом дверной косяк. Твидовый пиджак висел на нем мешком.
— Что-нибудь случилось, Моди? — спросил он неестественно тонким сухим голосом. Глаза его сделались, словно лужи дегтя.
Мод нацепила на лицо улыбающуюся маску и лишь затем повернулась к нему. — Ничего не случилось. Иди к себе.
Она положила руки ему на плечи. Он улыбался, но глядел мимо нее, на меня. Улыбка его была отстраненной, вымученной, словно между нами стояла толстая стеклянная стена. Она затрясла его: — Ты что, кололся? Значит вот за чем ты уезжал?
— Какие мы любопытные, — сказал он с унылым кокетством, стараясь придать своему тощему лицу по-юношески обольстительное выражение.
— Где ты его раздобыл? Откуда у тебя деньги?
— Кому они нужны, эти деньги, золотце?
— Отвечай. — Она надвинулась на Тома всем телом и затрясла его так, что у того заклацали зубы. — Я хочу знать, кто дал тебе эту гадость, сколько ты получил и где остатки.
Он отшатнулся к косяку. — Отстань, шлюха.
— Это неплохая мысль, — сказал я, заходя за стойку.
Она круто повернулась, словно я вонзил ей в спину нож. — А вы не вмешивайтесь, парень. Я вас предупреждаю. Я и без того долго терпела вас, а мне нужно позаботиться о моем мальчике.
— Он что, ваша собственность?
Она завопила басистым голосом: — Убирайтесь из моего дома!
Том вклинился между нами, словно третье лицо из водевиля. — Не надо так разговаривать с моим старым другом. — Он поглядывал на меня сквозь стеклянную стену. Выражение его глаз и речь стали более осмысленными, словно первоначальное воздействие наркотика уже начало ослабевать. — Все еще ходишь в героях, приятель? А я вот скатился. Каждый день скатываюсь «все нижее и нижее», как говаривала дорогая старушка-мать.
— Ты слишком много говоришь, — сказала Мод, кладя тяжелую руку на его плечо. — Иди в комнату и приляг.
Он обрушился на нее в неожиданном порыве озлобленности: — Оставь меня в покое. Я в хорошей форме, вот встретился со старым дружком. Хочешь отшить моих друзей?
— Твой единственный друг — это я.
— Разве? Вот что я тебе скажу. Ты будешь валяться в грязи, а я взлечу высоко, буду жить, как Райли. Кому ты нужна?
— Я нужна тебе, Том, — сказала она неуверенно. — Ты дошел до ручки, когда я тебя приютила. Если бы не я, быть тебе за решеткой. С моей помощью удалось скостить срок, и ты знаешь, как дорого это мне обошлось. А ты опять за старое. Неужели никак нельзя поумнеть?
— Не волнуйся, поумнел. Видишь ли, все эти годы я, как подмастерье, изучал тонкости ремесла. Свое дело я знаю, как свои пять пальцев. Я понял, где вы, глупые жучки, совершаете свои глупые ошибки. И я их не совершу. У меня теперь свой бизнес и совершенно безопасный. — Настроение его резко изменилось, держался он агрессивно-приподнято.
— Безопасный, как за решеткой, — сказала блондинка. — Еще раз высунешься, и я не смогу вызволить тебя.
— Никто и не просит. Отныне я сам по себе. А меня забудь.
Он повернулся к ней спиной и ушел во внутреннюю дверь. Тело его двигалось легко и свободно, поддерживаемое и подергиваемое невидимыми ниточками. Я двинулся следом за ним. Мод обрушила беспомощную ярость на меня:
— Туда нельзя. Не имеете права.
Я заколебался. Она была женщиной. Я находился в ее доме. Носком туфли Мод нажала на чуть потертый пятачок ковра за стойкой.
— Лучше убирайтесь подобру-поздорову, предупреждаю вас.
— Думаю, останусь еще ненадолго.
Она сложила руки на груди и посмотрела на меня, словно львица. Открылась входная дверь, и в нее тихо вошел приземистый человек плотного телосложения, одетый в клетчатую рубашку. На его лице с перебитым носом играла широкая бессмысленная улыбка. В руке покачивалась резиновая дубинка, поблескивающая, словно сувенир на память.
— Датч, выпроводи-ка его, — сказала Мод, отходя в сторону.
Я вышел из-за конторки и сам выпроводил Датча. Вероятно, он был выпивохой, что сказалось на его реакции. Во всяком случае, мои удары попадали в цель. Улучив момент, когда он позабыл уклониться, я ударил его левой в голову, правой — вперехлест в челюсть и длинным хуком в солнечное сплетение, от чего он согнулся пополам, напоровшись при этом на мой апперкот. Он рухнул на пол. Подобрав его дубинку, я прошел мимо Мод во внутреннюю дверь. Она не сказала ни слова.
Я прошел через гостиную, забитую мебелью, чей бело-зеленый рисунок напомнил мне джунгли и даже показалось, что за мной следят чьи-то глаза. Из гостиной я попал в короткий коридор, миновал спальню, обитую розовым сатином и напоминавшую внутреннюю сторону еще не приведенного в порядок гроба, и оказался у открытой двери ванной комнаты. Пиджак Тома лежал на освещенном пороге, словно обезглавленное туловище, расплющенное колесами могучего паровоза.
Том сидел на унитазе. Левый рукав рубашки был закатан, а в правой руке он держал шприц. Он с таким усердием отыскивал вену, что не заметил меня. Вены, которые он уже использовал и погубил, тянулись черными жгутами от запястий к утраченным бицепсам. Синяя татуировка скрывала шрамы на запястьях.
Я отобрал у него шприц, примерно на четверть наполненный прозрачной жидкостью. Поднятое к яркому свету ванной лицо пробороздили глубокие морщины, словно на примитивной маске, которую использовали для изгнания злых духов; глазницы были наполнены темнотой.
— Отдайте. Этого мне мало.
— Немало, чтобы убить себя.
— Это дает мне жизнь. Там, в больнице, я без этого чуть не умер. Мозги так и трещали.
Неожиданным движением он попытался завладеть шприцем. Я убрал руку так, чтобы он его не достал.
— Возвращайся в больницу, Том.
Он медленно повел головой из стороны в сторону. — Ничего там для меня нет. Все, что я хочу, находится на воле.
— А что ты хочешь?
— Балдеть. Иметь деньги и балдеть. Что еще надо?
— Чертовски много.
— И вы это имеете? — Он почувствовал мое колебание и хитро посмотрел на меня снизу вверх. — У героя делишки идут не очень-то по-геройски, а? Только ради Бога не заводите старую пластинку, что нужно глядеть в будущее. Меня от нее тошнит. Всегда тошнило. Так что приберегите ее для простачков. Это мое будущее, сейчас.
— И оно тебе нравится?
— Если отдадите иглу. Больше от вас мне ничего не надо.
— Почему ты не завяжешь, Том? Прояви характер. Ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест.
— Приберегите это для своих бойскаутов, воспитатель. Хотите знать, почему я на игле? Потому что мне осточертели лицемерные ублюдки вроде вас. Вы разглагольствуете о возвышенном, но я ни разу не встречал среди вас ни одного, кто сам бы в это верил. Вы поучаете других, как им жить, а сами в то же время изменяете своей жене направо и налево, пьете, как сапожник, и гоняетесь за любым грязным центом, который попадется на глаза.
В его словах оказалось достаточно правды, чтобы я на минуту онемел. На меня нахлынула смутная боль воспоминаний. Она пришла вместе с образом женщины, которую я потерял. Я отогнал видение, говоря себе, что это было много лет назад. Все самое важное произошло давно, в прошлом.
Том заметил смятение, которое, должно быть, проявилось на моем лице, и сказал:
— Верните иглу. Что вы теряете?
— Ровным счетом ничего.
— Ну же, — упрашивал он. — Эта штука слабенькая. От первого укола даже не поплыл.
— Тогда не стоит налегать.
Он ударил кулаками по своим острым коленям. — Отдай иглу, трепло вонючее, твою мать. Ты готов стырить монеты с глаз мертвеца, а тело его продать на мыловарню.
— Значит, вот кем ты себя ощущаешь? Мертвецом?
— Ни черта. Я вам покажу. У меня еще есть.
Он встал и попытался силой пройти мимо. Он был щуплый и легкий, как огородное пугало. Я толкнул его обратно на унитаз, старательно пряча шприц.
— Для начала, Том, где ты раздобыл эту дрянь?
— Сказать?
— Может, и не надо.
— Зачем тогда спросили?
— Что это за чудесный новый бизнес, о котором ты тут распевал?
— Так я вам и сказал.
— Толкаешь травку школьникам?
— Думаете, интересуюсь мелочевкой?
— Скупаешь и продаешь старую одежду?
Его самолюбие было уязвлено. Оскорбление раздуло его, словно воздушный шар. — Думаете, я шучу? Я вышел на самое крупное дело в мире. Не сегодня-завтра я буду покупать и продавать такую мелочь, как вы.
— Экономя на налогах, разумеется.
— Дурак, беря в оборот тех, у кого есть деньги. Получаешь компрометирующие факты о ком-нибудь и продаешь их назад владельцу по частицам. Похоже на ежегодную ренту.
— Или на смертный приговор.
Он посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Мертвые люди никогда не умирают.
— Хороший доктор может явиться очень плохим лекарством.
Он ухмыльнулся. — У меня есть противоядие.
— Что ты имеешь против него, Том?
— Разве я сумасшедший, чтобы болтать об этом?
— Но Карлу Холлману ты рассказал.
— Неужели? Ему померещилось. Я высказывал любую мысль, приходившую в мою маленькую баш тую голову.
— Чего ты добивался от Карла?
— Встряхнуть его чуть-чуть. Я должен был вырваться из лечебницы. А один я не смог бы.
— Почему ты послал Холлмана ко мне?
— Чтобы избавиться от него. Он мешал.
— У тебя, наверное, была более веская причина, чем эта.
— Конечно. Я делаю людям добро. — Его самодовольная усмешка стала злобной. — Я подумал, что вам это дело сгодится.
— Карл Холлман обвиняется в убийстве, ты это знал?
— Знаю.
— Если окажется, что ты его спровоцировал...
— То что вы сделаете? Шлепнете пониже спины, герой?
Он взглянул на меня с ленивым любопытством сквозь стеклянную стену и небрежно добавил: — Только он не стрелял в брата. Он мне сам об этом рассказал.
— Он был здесь?
— Конечно. Хотел, чтобы Мод его спрятала. А она шарахнулась от него, как от прокаженного.
— Давно это было?
— Ну, пару часов назад, кажется. Мод и Датч вытолкали его за дверь, и он подался в город.
— Он сказал, куда пойдет в городе?
— Нет.
— Говоришь, он не убивал брата?
— Верно, так он мне сказал.
— И ты поверил?
— Я не мог не поверить, потому что сделал это сам. — Том посмотрел на меня с невозмутимым видом. — Я полетел туда на вертолете. На своем новом сверхзвуковом вертолете с синхронизированным лазерным оружием, бьющим наповал.
— Кончай трепаться, Том. Расскажи-ка лучше, что произошло на самом деле.
— Может, и расскажу, если отдадите иглу.
В глазах его удивительным образом смешались мольба и угроза. Они вожделенно смотрели на мою руку, в которой сверкал шприц. Я боролся с искушением вернуть Тому шприц в обмен на полезные для меня сведения. Уколом больше, уколом меньше, — какая разница. Но только не для меня.
Вся эта история мне порядком надоела. Я бросил шприц в квадратную розовую ванну. Тот разбился вдребезги.
Том изумленно уставился на меня. — Зачем вы это сделали?
Он затрясся от ярости, и его нервы не выдержали. Не в силах скрыть отчаяние, он бросился ничком на розовый кафель пола, и его рыдания походили на звук разрываемой ткани.
В промежутках между всхлипываниями я слышал за своей спиной какие-то звуки. Через гостиную цвета джунглей к нам шла Мод. В ее белой руке тускло поблескивал револьвер. Человек по имени Датч шел на шаг сзади. Он ухмылялся, показывая выбитые зубы. Теперь я догадался, отчего костяшки моих пальцев болят.
— Что происходит? — вскричала Мод. — Что вы с ним сделали?
— Отобрал шприц. Можете убедиться сами.
Казалось, она не слышала меня. — Выходите оттуда. Оставьте его в покое.
— Посторонись, Мод. Я измочалю этого ублюдка, — воинственно прошепелявил человек за ее спиной.
С его руки свисал, покачиваясь на веревке, тяжелый мешочек с песком. Глядя на него, я вспомнил, что у меня в кармане лежит дубинка. Пятясь, я вышел за порог ванной, чтобы получить пространство для движения, и, размахнувшись, ударил Мод по запястью резиновой дубинкой.
От боли она зашипела. Револьвер со стуком упал к ее ногам. Датч в броске накрыл его своим телом. Я ударил Датча дубинкой по затылку, не слишком сильно, но достаточно, чтобы он уткнулся лицом в пол. Тяжелый мешочек выпал из его безвольной руки, и часть песка просыпалась.
Мод попыталась пробиться к револьверу. Я толкнул ее в ванную, поднял оружие и положил в карман. Это был револьвер среднего калибра, сильно оттянувший карман своим весом. Дубинку я положил в другой карман, чтобы сохранять равновесие при ходьбе.
Вышедшая из ванной Мод прислонилась к стене у двери, потирая правое запястье. — Вы еще пожалеете об этом.
— Это я уже слышал.
— Но не от меня, иначе вы бы поостереглись причинять людям неприятности. Не думайте, и на вас найдется управа. Все высшие представители закона в округе у меня в руках.
— Говорите, говорите, — сказал я. — У вас чудесный мелодичный голос. Может, мне повезет, и вы устроите для меня личную встречу с большим жюри присяжных.
Ее уродливый рот скривился, процедив: — Да уж. — Она выставила левую руку, целясь кроваво-красными когтями мне в глаза. Это была скорее психологическая атака, чем реальная угроза, однако она заставила меня разочароваться в нашем знакомстве.
Я оставил Мод и пошел разыскивать выход. В расположенных на террасах коттеджах горел мягкий свет и слышались громкие голоса, музыка, женский смех. Там были деньги, удовольствие, веселье.
— Что-нибудь случилось, Моди? — спросил он неестественно тонким сухим голосом. Глаза его сделались, словно лужи дегтя.
Мод нацепила на лицо улыбающуюся маску и лишь затем повернулась к нему. — Ничего не случилось. Иди к себе.
Она положила руки ему на плечи. Он улыбался, но глядел мимо нее, на меня. Улыбка его была отстраненной, вымученной, словно между нами стояла толстая стеклянная стена. Она затрясла его: — Ты что, кололся? Значит вот за чем ты уезжал?
— Какие мы любопытные, — сказал он с унылым кокетством, стараясь придать своему тощему лицу по-юношески обольстительное выражение.
— Где ты его раздобыл? Откуда у тебя деньги?
— Кому они нужны, эти деньги, золотце?
— Отвечай. — Она надвинулась на Тома всем телом и затрясла его так, что у того заклацали зубы. — Я хочу знать, кто дал тебе эту гадость, сколько ты получил и где остатки.
Он отшатнулся к косяку. — Отстань, шлюха.
— Это неплохая мысль, — сказал я, заходя за стойку.
Она круто повернулась, словно я вонзил ей в спину нож. — А вы не вмешивайтесь, парень. Я вас предупреждаю. Я и без того долго терпела вас, а мне нужно позаботиться о моем мальчике.
— Он что, ваша собственность?
Она завопила басистым голосом: — Убирайтесь из моего дома!
Том вклинился между нами, словно третье лицо из водевиля. — Не надо так разговаривать с моим старым другом. — Он поглядывал на меня сквозь стеклянную стену. Выражение его глаз и речь стали более осмысленными, словно первоначальное воздействие наркотика уже начало ослабевать. — Все еще ходишь в героях, приятель? А я вот скатился. Каждый день скатываюсь «все нижее и нижее», как говаривала дорогая старушка-мать.
— Ты слишком много говоришь, — сказала Мод, кладя тяжелую руку на его плечо. — Иди в комнату и приляг.
Он обрушился на нее в неожиданном порыве озлобленности: — Оставь меня в покое. Я в хорошей форме, вот встретился со старым дружком. Хочешь отшить моих друзей?
— Твой единственный друг — это я.
— Разве? Вот что я тебе скажу. Ты будешь валяться в грязи, а я взлечу высоко, буду жить, как Райли. Кому ты нужна?
— Я нужна тебе, Том, — сказала она неуверенно. — Ты дошел до ручки, когда я тебя приютила. Если бы не я, быть тебе за решеткой. С моей помощью удалось скостить срок, и ты знаешь, как дорого это мне обошлось. А ты опять за старое. Неужели никак нельзя поумнеть?
— Не волнуйся, поумнел. Видишь ли, все эти годы я, как подмастерье, изучал тонкости ремесла. Свое дело я знаю, как свои пять пальцев. Я понял, где вы, глупые жучки, совершаете свои глупые ошибки. И я их не совершу. У меня теперь свой бизнес и совершенно безопасный. — Настроение его резко изменилось, держался он агрессивно-приподнято.
— Безопасный, как за решеткой, — сказала блондинка. — Еще раз высунешься, и я не смогу вызволить тебя.
— Никто и не просит. Отныне я сам по себе. А меня забудь.
Он повернулся к ней спиной и ушел во внутреннюю дверь. Тело его двигалось легко и свободно, поддерживаемое и подергиваемое невидимыми ниточками. Я двинулся следом за ним. Мод обрушила беспомощную ярость на меня:
— Туда нельзя. Не имеете права.
Я заколебался. Она была женщиной. Я находился в ее доме. Носком туфли Мод нажала на чуть потертый пятачок ковра за стойкой.
— Лучше убирайтесь подобру-поздорову, предупреждаю вас.
— Думаю, останусь еще ненадолго.
Она сложила руки на груди и посмотрела на меня, словно львица. Открылась входная дверь, и в нее тихо вошел приземистый человек плотного телосложения, одетый в клетчатую рубашку. На его лице с перебитым носом играла широкая бессмысленная улыбка. В руке покачивалась резиновая дубинка, поблескивающая, словно сувенир на память.
— Датч, выпроводи-ка его, — сказала Мод, отходя в сторону.
Я вышел из-за конторки и сам выпроводил Датча. Вероятно, он был выпивохой, что сказалось на его реакции. Во всяком случае, мои удары попадали в цель. Улучив момент, когда он позабыл уклониться, я ударил его левой в голову, правой — вперехлест в челюсть и длинным хуком в солнечное сплетение, от чего он согнулся пополам, напоровшись при этом на мой апперкот. Он рухнул на пол. Подобрав его дубинку, я прошел мимо Мод во внутреннюю дверь. Она не сказала ни слова.
Я прошел через гостиную, забитую мебелью, чей бело-зеленый рисунок напомнил мне джунгли и даже показалось, что за мной следят чьи-то глаза. Из гостиной я попал в короткий коридор, миновал спальню, обитую розовым сатином и напоминавшую внутреннюю сторону еще не приведенного в порядок гроба, и оказался у открытой двери ванной комнаты. Пиджак Тома лежал на освещенном пороге, словно обезглавленное туловище, расплющенное колесами могучего паровоза.
Том сидел на унитазе. Левый рукав рубашки был закатан, а в правой руке он держал шприц. Он с таким усердием отыскивал вену, что не заметил меня. Вены, которые он уже использовал и погубил, тянулись черными жгутами от запястий к утраченным бицепсам. Синяя татуировка скрывала шрамы на запястьях.
Я отобрал у него шприц, примерно на четверть наполненный прозрачной жидкостью. Поднятое к яркому свету ванной лицо пробороздили глубокие морщины, словно на примитивной маске, которую использовали для изгнания злых духов; глазницы были наполнены темнотой.
— Отдайте. Этого мне мало.
— Немало, чтобы убить себя.
— Это дает мне жизнь. Там, в больнице, я без этого чуть не умер. Мозги так и трещали.
Неожиданным движением он попытался завладеть шприцем. Я убрал руку так, чтобы он его не достал.
— Возвращайся в больницу, Том.
Он медленно повел головой из стороны в сторону. — Ничего там для меня нет. Все, что я хочу, находится на воле.
— А что ты хочешь?
— Балдеть. Иметь деньги и балдеть. Что еще надо?
— Чертовски много.
— И вы это имеете? — Он почувствовал мое колебание и хитро посмотрел на меня снизу вверх. — У героя делишки идут не очень-то по-геройски, а? Только ради Бога не заводите старую пластинку, что нужно глядеть в будущее. Меня от нее тошнит. Всегда тошнило. Так что приберегите ее для простачков. Это мое будущее, сейчас.
— И оно тебе нравится?
— Если отдадите иглу. Больше от вас мне ничего не надо.
— Почему ты не завяжешь, Том? Прояви характер. Ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест.
— Приберегите это для своих бойскаутов, воспитатель. Хотите знать, почему я на игле? Потому что мне осточертели лицемерные ублюдки вроде вас. Вы разглагольствуете о возвышенном, но я ни разу не встречал среди вас ни одного, кто сам бы в это верил. Вы поучаете других, как им жить, а сами в то же время изменяете своей жене направо и налево, пьете, как сапожник, и гоняетесь за любым грязным центом, который попадется на глаза.
В его словах оказалось достаточно правды, чтобы я на минуту онемел. На меня нахлынула смутная боль воспоминаний. Она пришла вместе с образом женщины, которую я потерял. Я отогнал видение, говоря себе, что это было много лет назад. Все самое важное произошло давно, в прошлом.
Том заметил смятение, которое, должно быть, проявилось на моем лице, и сказал:
— Верните иглу. Что вы теряете?
— Ровным счетом ничего.
— Ну же, — упрашивал он. — Эта штука слабенькая. От первого укола даже не поплыл.
— Тогда не стоит налегать.
Он ударил кулаками по своим острым коленям. — Отдай иглу, трепло вонючее, твою мать. Ты готов стырить монеты с глаз мертвеца, а тело его продать на мыловарню.
— Значит, вот кем ты себя ощущаешь? Мертвецом?
— Ни черта. Я вам покажу. У меня еще есть.
Он встал и попытался силой пройти мимо. Он был щуплый и легкий, как огородное пугало. Я толкнул его обратно на унитаз, старательно пряча шприц.
— Для начала, Том, где ты раздобыл эту дрянь?
— Сказать?
— Может, и не надо.
— Зачем тогда спросили?
— Что это за чудесный новый бизнес, о котором ты тут распевал?
— Так я вам и сказал.
— Толкаешь травку школьникам?
— Думаете, интересуюсь мелочевкой?
— Скупаешь и продаешь старую одежду?
Его самолюбие было уязвлено. Оскорбление раздуло его, словно воздушный шар. — Думаете, я шучу? Я вышел на самое крупное дело в мире. Не сегодня-завтра я буду покупать и продавать такую мелочь, как вы.
— Экономя на налогах, разумеется.
— Дурак, беря в оборот тех, у кого есть деньги. Получаешь компрометирующие факты о ком-нибудь и продаешь их назад владельцу по частицам. Похоже на ежегодную ренту.
— Или на смертный приговор.
Он посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Мертвые люди никогда не умирают.
— Хороший доктор может явиться очень плохим лекарством.
Он ухмыльнулся. — У меня есть противоядие.
— Что ты имеешь против него, Том?
— Разве я сумасшедший, чтобы болтать об этом?
— Но Карлу Холлману ты рассказал.
— Неужели? Ему померещилось. Я высказывал любую мысль, приходившую в мою маленькую баш тую голову.
— Чего ты добивался от Карла?
— Встряхнуть его чуть-чуть. Я должен был вырваться из лечебницы. А один я не смог бы.
— Почему ты послал Холлмана ко мне?
— Чтобы избавиться от него. Он мешал.
— У тебя, наверное, была более веская причина, чем эта.
— Конечно. Я делаю людям добро. — Его самодовольная усмешка стала злобной. — Я подумал, что вам это дело сгодится.
— Карл Холлман обвиняется в убийстве, ты это знал?
— Знаю.
— Если окажется, что ты его спровоцировал...
— То что вы сделаете? Шлепнете пониже спины, герой?
Он взглянул на меня с ленивым любопытством сквозь стеклянную стену и небрежно добавил: — Только он не стрелял в брата. Он мне сам об этом рассказал.
— Он был здесь?
— Конечно. Хотел, чтобы Мод его спрятала. А она шарахнулась от него, как от прокаженного.
— Давно это было?
— Ну, пару часов назад, кажется. Мод и Датч вытолкали его за дверь, и он подался в город.
— Он сказал, куда пойдет в городе?
— Нет.
— Говоришь, он не убивал брата?
— Верно, так он мне сказал.
— И ты поверил?
— Я не мог не поверить, потому что сделал это сам. — Том посмотрел на меня с невозмутимым видом. — Я полетел туда на вертолете. На своем новом сверхзвуковом вертолете с синхронизированным лазерным оружием, бьющим наповал.
— Кончай трепаться, Том. Расскажи-ка лучше, что произошло на самом деле.
— Может, и расскажу, если отдадите иглу.
В глазах его удивительным образом смешались мольба и угроза. Они вожделенно смотрели на мою руку, в которой сверкал шприц. Я боролся с искушением вернуть Тому шприц в обмен на полезные для меня сведения. Уколом больше, уколом меньше, — какая разница. Но только не для меня.
Вся эта история мне порядком надоела. Я бросил шприц в квадратную розовую ванну. Тот разбился вдребезги.
Том изумленно уставился на меня. — Зачем вы это сделали?
Он затрясся от ярости, и его нервы не выдержали. Не в силах скрыть отчаяние, он бросился ничком на розовый кафель пола, и его рыдания походили на звук разрываемой ткани.
В промежутках между всхлипываниями я слышал за своей спиной какие-то звуки. Через гостиную цвета джунглей к нам шла Мод. В ее белой руке тускло поблескивал револьвер. Человек по имени Датч шел на шаг сзади. Он ухмылялся, показывая выбитые зубы. Теперь я догадался, отчего костяшки моих пальцев болят.
— Что происходит? — вскричала Мод. — Что вы с ним сделали?
— Отобрал шприц. Можете убедиться сами.
Казалось, она не слышала меня. — Выходите оттуда. Оставьте его в покое.
— Посторонись, Мод. Я измочалю этого ублюдка, — воинственно прошепелявил человек за ее спиной.
С его руки свисал, покачиваясь на веревке, тяжелый мешочек с песком. Глядя на него, я вспомнил, что у меня в кармане лежит дубинка. Пятясь, я вышел за порог ванной, чтобы получить пространство для движения, и, размахнувшись, ударил Мод по запястью резиновой дубинкой.
От боли она зашипела. Револьвер со стуком упал к ее ногам. Датч в броске накрыл его своим телом. Я ударил Датча дубинкой по затылку, не слишком сильно, но достаточно, чтобы он уткнулся лицом в пол. Тяжелый мешочек выпал из его безвольной руки, и часть песка просыпалась.
Мод попыталась пробиться к револьверу. Я толкнул ее в ванную, поднял оружие и положил в карман. Это был револьвер среднего калибра, сильно оттянувший карман своим весом. Дубинку я положил в другой карман, чтобы сохранять равновесие при ходьбе.
Вышедшая из ванной Мод прислонилась к стене у двери, потирая правое запястье. — Вы еще пожалеете об этом.
— Это я уже слышал.
— Но не от меня, иначе вы бы поостереглись причинять людям неприятности. Не думайте, и на вас найдется управа. Все высшие представители закона в округе у меня в руках.
— Говорите, говорите, — сказал я. — У вас чудесный мелодичный голос. Может, мне повезет, и вы устроите для меня личную встречу с большим жюри присяжных.
Ее уродливый рот скривился, процедив: — Да уж. — Она выставила левую руку, целясь кроваво-красными когтями мне в глаза. Это была скорее психологическая атака, чем реальная угроза, однако она заставила меня разочароваться в нашем знакомстве.
Я оставил Мод и пошел разыскивать выход. В расположенных на террасах коттеджах горел мягкий свет и слышались громкие голоса, музыка, женский смех. Там были деньги, удовольствие, веселье.
Глава 22
Я поехал назад в Пуриссиму со слабой надеждой повстречать Карла Холлмана. Не доезжая городской черты, там, где шоссе круто спускалось к морю, на обочине я увидел скопление автомобилей. На двух машинах мигали красные огни. Остальные огни двигались по берегу.
Я остановился на другой стороне шоссе и достал фонарь из ящичка в приборной доске. Не закрывая его, извлек из карманов револьвер с дубинкой и запер их на ключ. После чего сошел вниз по бетонным ступенькам, которые спускались к берегу. Возле лестницы догорали угли маленького костра. Рядом на песке лежало разложенное одеяло, придавленное сверху для веса корзиной для пикника.
Большинство автомобильных огней виднелись теперь далеко впереди, покачиваясь и кружа, словно светлячки. Между мной и темной полосой шумных волн бесцельно слонялось человек десять-пятнадцать. От смутно различимой группы людей отделился человек, поспешивший ко мне, неслышно ступая по песку.
— Эй! Это мои вещи. Это все мое.
Я направил на него фонарь. Это был очень молодой человек, одетый в серый спортивный свитер с названием колледжа на груди.
— Что за волнение? — спросил я.
— Я не волнуюсь. Просто не люблю, когда чужие копаются в моих вещах.
— Никто и не копается в ваших вещах. Я имею в виду волнение там, на берегу.
— Полиция гонится за парнем.
— Что за парень?
— Маньяк, тот, что застрелил своего брата.
— Вы его видели?
— Как вас сейчас. Я и поднял тревогу. Он подошел к Мари, когда она сидела вот здесь. Бог знает, что могло бы случиться, не окажись я поблизости. — Юноша расправил плечи и выпятил грудь.
— А что случилось на самом деле?
— В общем, я пошел к машине за сигаретами, а этот парень вышел из темноты и попросил Мари дать ему сэндвич. Но хотел он вовсе не сэндвич, она сразу смекнула. Сэндвич был всего лишь предлогом. Мари завопила, я бегом спустился к берегу и бросился на него. Я бы мог его задержать, только было слишком темно, и я плохо видел. Он ударил меня разок в лицо и смылся.
Я осветил его лицо фонариком. Нижняя губа припухла.
— В какую сторону он побежал?
Он указал пальцем на многоцветные огни портового района Пуриссимы. — Я бы догнал его, но у него могли оказаться сообщники, поэтому не рискнул оставить Мари одну. Мы поехали к ближайшей заправочной станции и позвонили в полицию.
Любопытствующие стали покидать пляж и подниматься по бетонным ступенькам. К нам подходил патрульный полицейский, вонзая луч своего фонарика в истоптанный песок. Юноша в спортивном свитере с готовностью окликнул его:
— Я вам еще нужен?
— Да нет вроде. Похоже, он ушел.
— А может, он вплавь добрался до какой-нибудь яхты, и его высадят в Мексике. Я слышал, что у них в семье денег куры не клюют.
— Возможно, — сухо ответил полицейский. — Вы уверены, что видели этого человека? Или слишком часто в последнее время бывали в кино?
Юноша оскорбленно возразил: — Что же, по-вашему, я сам себе заехал в лицо?
— Точно ли это был человек, которого мы разыскиваем?
— Конечно. Такой верзила со светлыми волосами и одет в рабочие брюки. Спросите у Мари. Уж она-то его хорошо разглядела.
— А где сейчас ваша подруга?
— Кто-то вызвался подбросить ее домой, очень уж она расстроилась.
— Думаю, нам следует расспросить ее. Покажете, где она живет?
— С удовольствием.
Пока юноша забрасывал костер песком и складывал свои пожитки, над нашими головами на шоссе остановился автомобиль. Старая черная машина с откидным верхом, знакомая на вид. Из нее вышла Милдред и стала спускаться вниз по ступенькам. Она шла, не глядя под ноги, и так стремительно, что я испугался, что она упадет и разобьет себе голову. Я подхватил ее рукой за талию, когда она ступила на песок.
— Пустите!
Я отпустил. Когда она узнала меня, то вернулась на заезженную колею своих мыслей: — Карл здесь? Вы его видели?
— Нет...
Она обратилась к полицейскому: — Мой муж был здесь?
— Вы — миссис Холлман?
— Да. По радио передавали, что мужа видели на Пеликан Бич.
— Был и ушел, мэм.
— Ушел куда?
— Именно это мы и хотели бы узнать. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
— Увы, нет.
— У него в Пуриссиме есть близкие друзья, кто-нибудь, к кому он мог пойти?
Милдред заколебалась. Из темноты на нее надвигались лица любопытных зевак. Парень в спортивном свитере дышал ей сзади в затылок. Он сказал, словно Милдред была глухой или мертвой:
— Это — жена того парня.
Лицо полицейского передернулось от неприязни. — Нечего толпиться, расходитесь. — Он вновь повернулся к Милдред: — Ну так как, мэм?
— Простите, никак не могу сосредоточиться. В школе у Карла была масса друзей, но в последнее время он ни с кем не встречался. — Голос ее осекся. Казалось, что множество людей и огней привели ее в замешательство.
Я сказал по возможности более весомо: — Миссис Холлман пришла сюда, разыскивая мужа. Она не обязана отвечать на вопросы.
Полицейский посветил мне в лицо фонарем. — А вы кто такой?
— Друг семьи. Я отвезу ее домой.
— Ладно. Отвезите. Ей не следует расхаживать одной.
Я взял Милдред под руку и потащил ее вверх по лестнице и затем через шоссе. В темной кабине моей машины лицо ее выглядело овальным расплывчатым пятном, таким бледным, что, казалось, излучало свет.
— Куда вы меня везете?
— Как и сказал, — домой. Это далеко отсюда?
— Несколько миль. Я на своей машине и вполне могу доехать сама. В конце концов, сюда я на ней приехала.
— Вы не находите, что вам пора отдохнуть?
— Когда за Карлом охотятся? Разве можно? А потом я весь день просидела дома. Вы сказали, что он может прийти домой, но он так и не пришел.
Ею овладела усталость или разочарование. Она сидела, выпрямив спину, напоминая куклу. Мимо нас по шоссе проносились автомобильные огни, словно яркие несбывшиеся надежды — они появлялись из темноты и в темноте исчезали.
— Может, он сейчас как раз на пути домой, — сказал я. — Он голоден и наверняка валится с ног от усталости. Он провел в бегах целую ночь и целый день. — Начиналась вторая ночь.
Она отняла руку ото рта и коснулась моей руки. — Откуда вы знаете, что он голоден?
— Он попросил сэндвич у девушки на берегу. До этого он побывал у друга, ища убежища. «Друг» — может, не слишком удачное слово. Карл когда-нибудь говорил вам о Томе Рике?
— Рика? Это тот парень, с которым он бежал? Его имя было в газете.
— Точно. А вы что-нибудь еще о нем знаете?
— Только со слов Карла.
— Когда это было?
— Во время моего последнего посещения, в больнице. Он рассказал, как этот самый Рика мучился в палате. Карл пытался облегчить его страдания. Он сказал, что Рика — наркоман, на героине.
— А что-нибудь еще он рассказывал о Томе?
— Нет, пожалуй, все. Почему вы спросили?
— Рика видел Карла всего пару часов назад. Если Рике можно верить. Его приютила у себя женщина по имени Мод в местечке, которое называется «Гостиница Буэнависта», это в нескольких милях отсюда по шоссе. Карл отправился туда, ища место, где можно укрыться.
— Не понимаю, — сказала Милдред. — Что побудило Карла пойти за помощью к женщине такого пошиба?
— Вы знакомы с Мод?
— Разумеется, нет. Но всем в городе известно, чем занимаются в этой так называемой гостинице. — Милдред взглянула на меня с ужасом. — Карл спутался с этими людьми?
— Вовсе не обязательно. Человек, который скрывается от преследования, не брезгует ничем.
Мои слова прозвучали несколько иначе, чем то, что я хотел сказать. Ее голова поникла под тяжестью мыслей, вызванных моими словами. Она снова вздохнула.
Я остановился на другой стороне шоссе и достал фонарь из ящичка в приборной доске. Не закрывая его, извлек из карманов револьвер с дубинкой и запер их на ключ. После чего сошел вниз по бетонным ступенькам, которые спускались к берегу. Возле лестницы догорали угли маленького костра. Рядом на песке лежало разложенное одеяло, придавленное сверху для веса корзиной для пикника.
Большинство автомобильных огней виднелись теперь далеко впереди, покачиваясь и кружа, словно светлячки. Между мной и темной полосой шумных волн бесцельно слонялось человек десять-пятнадцать. От смутно различимой группы людей отделился человек, поспешивший ко мне, неслышно ступая по песку.
— Эй! Это мои вещи. Это все мое.
Я направил на него фонарь. Это был очень молодой человек, одетый в серый спортивный свитер с названием колледжа на груди.
— Что за волнение? — спросил я.
— Я не волнуюсь. Просто не люблю, когда чужие копаются в моих вещах.
— Никто и не копается в ваших вещах. Я имею в виду волнение там, на берегу.
— Полиция гонится за парнем.
— Что за парень?
— Маньяк, тот, что застрелил своего брата.
— Вы его видели?
— Как вас сейчас. Я и поднял тревогу. Он подошел к Мари, когда она сидела вот здесь. Бог знает, что могло бы случиться, не окажись я поблизости. — Юноша расправил плечи и выпятил грудь.
— А что случилось на самом деле?
— В общем, я пошел к машине за сигаретами, а этот парень вышел из темноты и попросил Мари дать ему сэндвич. Но хотел он вовсе не сэндвич, она сразу смекнула. Сэндвич был всего лишь предлогом. Мари завопила, я бегом спустился к берегу и бросился на него. Я бы мог его задержать, только было слишком темно, и я плохо видел. Он ударил меня разок в лицо и смылся.
Я осветил его лицо фонариком. Нижняя губа припухла.
— В какую сторону он побежал?
Он указал пальцем на многоцветные огни портового района Пуриссимы. — Я бы догнал его, но у него могли оказаться сообщники, поэтому не рискнул оставить Мари одну. Мы поехали к ближайшей заправочной станции и позвонили в полицию.
Любопытствующие стали покидать пляж и подниматься по бетонным ступенькам. К нам подходил патрульный полицейский, вонзая луч своего фонарика в истоптанный песок. Юноша в спортивном свитере с готовностью окликнул его:
— Я вам еще нужен?
— Да нет вроде. Похоже, он ушел.
— А может, он вплавь добрался до какой-нибудь яхты, и его высадят в Мексике. Я слышал, что у них в семье денег куры не клюют.
— Возможно, — сухо ответил полицейский. — Вы уверены, что видели этого человека? Или слишком часто в последнее время бывали в кино?
Юноша оскорбленно возразил: — Что же, по-вашему, я сам себе заехал в лицо?
— Точно ли это был человек, которого мы разыскиваем?
— Конечно. Такой верзила со светлыми волосами и одет в рабочие брюки. Спросите у Мари. Уж она-то его хорошо разглядела.
— А где сейчас ваша подруга?
— Кто-то вызвался подбросить ее домой, очень уж она расстроилась.
— Думаю, нам следует расспросить ее. Покажете, где она живет?
— С удовольствием.
Пока юноша забрасывал костер песком и складывал свои пожитки, над нашими головами на шоссе остановился автомобиль. Старая черная машина с откидным верхом, знакомая на вид. Из нее вышла Милдред и стала спускаться вниз по ступенькам. Она шла, не глядя под ноги, и так стремительно, что я испугался, что она упадет и разобьет себе голову. Я подхватил ее рукой за талию, когда она ступила на песок.
— Пустите!
Я отпустил. Когда она узнала меня, то вернулась на заезженную колею своих мыслей: — Карл здесь? Вы его видели?
— Нет...
Она обратилась к полицейскому: — Мой муж был здесь?
— Вы — миссис Холлман?
— Да. По радио передавали, что мужа видели на Пеликан Бич.
— Был и ушел, мэм.
— Ушел куда?
— Именно это мы и хотели бы узнать. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
— Увы, нет.
— У него в Пуриссиме есть близкие друзья, кто-нибудь, к кому он мог пойти?
Милдред заколебалась. Из темноты на нее надвигались лица любопытных зевак. Парень в спортивном свитере дышал ей сзади в затылок. Он сказал, словно Милдред была глухой или мертвой:
— Это — жена того парня.
Лицо полицейского передернулось от неприязни. — Нечего толпиться, расходитесь. — Он вновь повернулся к Милдред: — Ну так как, мэм?
— Простите, никак не могу сосредоточиться. В школе у Карла была масса друзей, но в последнее время он ни с кем не встречался. — Голос ее осекся. Казалось, что множество людей и огней привели ее в замешательство.
Я сказал по возможности более весомо: — Миссис Холлман пришла сюда, разыскивая мужа. Она не обязана отвечать на вопросы.
Полицейский посветил мне в лицо фонарем. — А вы кто такой?
— Друг семьи. Я отвезу ее домой.
— Ладно. Отвезите. Ей не следует расхаживать одной.
Я взял Милдред под руку и потащил ее вверх по лестнице и затем через шоссе. В темной кабине моей машины лицо ее выглядело овальным расплывчатым пятном, таким бледным, что, казалось, излучало свет.
— Куда вы меня везете?
— Как и сказал, — домой. Это далеко отсюда?
— Несколько миль. Я на своей машине и вполне могу доехать сама. В конце концов, сюда я на ней приехала.
— Вы не находите, что вам пора отдохнуть?
— Когда за Карлом охотятся? Разве можно? А потом я весь день просидела дома. Вы сказали, что он может прийти домой, но он так и не пришел.
Ею овладела усталость или разочарование. Она сидела, выпрямив спину, напоминая куклу. Мимо нас по шоссе проносились автомобильные огни, словно яркие несбывшиеся надежды — они появлялись из темноты и в темноте исчезали.
— Может, он сейчас как раз на пути домой, — сказал я. — Он голоден и наверняка валится с ног от усталости. Он провел в бегах целую ночь и целый день. — Начиналась вторая ночь.
Она отняла руку ото рта и коснулась моей руки. — Откуда вы знаете, что он голоден?
— Он попросил сэндвич у девушки на берегу. До этого он побывал у друга, ища убежища. «Друг» — может, не слишком удачное слово. Карл когда-нибудь говорил вам о Томе Рике?
— Рика? Это тот парень, с которым он бежал? Его имя было в газете.
— Точно. А вы что-нибудь еще о нем знаете?
— Только со слов Карла.
— Когда это было?
— Во время моего последнего посещения, в больнице. Он рассказал, как этот самый Рика мучился в палате. Карл пытался облегчить его страдания. Он сказал, что Рика — наркоман, на героине.
— А что-нибудь еще он рассказывал о Томе?
— Нет, пожалуй, все. Почему вы спросили?
— Рика видел Карла всего пару часов назад. Если Рике можно верить. Его приютила у себя женщина по имени Мод в местечке, которое называется «Гостиница Буэнависта», это в нескольких милях отсюда по шоссе. Карл отправился туда, ища место, где можно укрыться.
— Не понимаю, — сказала Милдред. — Что побудило Карла пойти за помощью к женщине такого пошиба?
— Вы знакомы с Мод?
— Разумеется, нет. Но всем в городе известно, чем занимаются в этой так называемой гостинице. — Милдред взглянула на меня с ужасом. — Карл спутался с этими людьми?
— Вовсе не обязательно. Человек, который скрывается от преследования, не брезгует ничем.
Мои слова прозвучали несколько иначе, чем то, что я хотел сказать. Ее голова поникла под тяжестью мыслей, вызванных моими словами. Она снова вздохнула.