— Пока у тебя своих хватает, — отмахнулась она и, обращаясь ко мне, попросила:
— Втащите Высокого и Красивого в туалет, хорошо?
Я затащил его в уборную, до шеи накрыл заляпанным дождевым плащом, положил под голову пару грязных галош:
— Только попробуй издать звук — и я закрою дверь на задвижку.
Он не стал спорить. Затих.
Я захлопнул дверь в уборную, огляделся. Так, значит старый дом переделали под офис. Паркетный пол покрыт каучуковой циновкой. Стены поверх обоев выкрашены в серый цвет. Резная лестница в дальнем конце холла похожа на позвоночник вымершего ящера. Слева от меня — дверь из матового стекла, на ней приклеена табличка, аккуратными буквами выведено: "Генри Марэт, лаборатория электроники и пластика".
Женщина нагнулась над замочной скважиной, подбирая один за другим ключи из связки (уж не знаю, откуда она их достала). Замок со щелчком открылся. Она переступила порог лаборатории, где-то отыскала стенной выключатель. Замигал флуоресцентный свет. Я проследовал за ней в этот небольшой кабинет с металлическим, в том числе и хромовым, оборудованием. Голый стол, несколько стульев, весь пол в каких-то металлических опилках, маленький сейф с ложным кодовым замком, который открывался простым ключом. На стенке в рамочке некое свидетельство (никогда не слышал о таком учебном заведении) сообщало, что Генри Марэту присуждена степень магистра в области электронной техники.
Миссис Килборн опустилась на колени перед сейфом. После нескольких неудачных попыток открыть его разными ключами она оглянулась на меня. В жестком свете лицо выглядело бескровным, почти таким же белым, как ее накидка.
— Не могу, руки дрожат. Вы не откроете?
— Это взлом. Терпеть не могу совершать два взлома за одну ночь.
Она поднялась с колен, подошла ко мне, протягивая ключи.
— Пожалуйста, помогите. Там лежит... одна моя вещь. Я должна... взять ее обратно... я готова... заплатить, чем угодно...
— Я же не Рико. Но я предпочитаю знать, что делаю... Что там внутри?
— Моя жизнь, — ответила она.
— Ну что за спектакль, Мэвис!
— Нет, это правда.
— О чем мы говорим?
— О пленке, на которой я... снята, — с усилием выдавила она из себя.
— Я никогда не давала на это согласия. Снимки сделали без моего ведома.
— Шантаж?
— Намного хуже... Я даже не могу убить себя, Арчер.
В ту минуту она была ни жива ни мертва. И готова на все ради самоспасения. Одной рукой я взял ключи, другой похлопал ее по плечу, желая приободрить.
— Зачем думать о смерти, девочка? Надо жить, у тебя все есть для жизни.
— Нет, ничего нет, — сказала она.
Подобрать ключ к сейфу оказалось нетрудно. Подошел сделанный из меди, длинный и плоский. Я повернул его в замочной скважине, находившейся под кодовым замком, нажал хромовую ручку и, потянув на себя, открыл тяжелую дверцу. Бросилась в глаза пара ящиков, заполненных счетами, накладными, старыми письмами.
— Что надо искать?
— Катушку с пленкой. Думаю, она вон в той коробке.
На самом верху в сейфе лежала плоская алюминиевая коробка — в таких когда-то помещали шестнадцатимиллиметровые фильмопленки. Я отодрал ленту, что скрепляла верх и низ коробки, снял верхнюю крышку. Пленка была, видно, длиной в несколько сот футов, но, чуть отвернув ее конец, я успел поглядеть последний кадр на просвет: Мэвис лежала на спине под сияющим солнцем, обнаженная, лишь бедра были прикрыты полотенцем.
— Не смейте! — Она вырвала фильм у меня из рук, прижала катушку к себе.
— Не надо так волноваться, Мэвис, — сказал я. — Мне приходилось видеть такое...
Мэвис не слушала меня. Бросив катушку на покрытый линолеумом пол, согнулась над ней, затем мелькнула золотая зажигалка. Она со щелчком открылась и искрами, но огонек не зажегся.
Ударом ноги я отбросил катушку подальше от женщины, потом сам поднял ее и положил обратно в коробку. Мэвис с криком бросилась на меня. Кулачки заколотили в мою грудь.
Я опустил коробку к себе в карман, схватил красавицу за руки.
— Вещество, из которого сделана пленка, иногда взрывается. Спалить дом и самой сгореть? Для чего?
— Ну и пусть, ну и пусть... Пусти меня!
Итак, мы перешли на ты уже обоюдно.
— При условии, что ты будешь вести себя тихо. И потом: кому нужен этот фильм? Тебе. Пока он будет у нас, Рико не посмеет рта раскрыть.
— У нас? — удивилась она.
— Ну да... я взял его.
— Нет! Отдай!
— Ты просила помочь. Что я и делаю. Я могу заставить Рико молчать, а ты не можешь.
— А кто заставит молчать тебя?
— Ты. Если станешь делать то, что скажу я.
— Я не доверяю тебе. Я не доверяю ни одному мужчине.
— Подумай-ка, все ли женщины внушают доверие?
— Ладно, — сказала она через некоторое время. — Ты этот спор выиграл.
— Хорошая девочка Мэвис. — Я освободил ее руки. — Кто такой этот Рико?
— Я знаю о нем немного. Его настоящее имя — Энрико Муратти, думаю, он из Чикаго. Он выполнял кое-какие поручения моего мужа, когда они занимались двухволновыми радиоприемниками.
— А твой муж...
— Давай будем говорить только о том, что имеет отношение к моему делу.
— Давай. Но есть кое-что, о чем я хотел бы узнать, и оно касается твоего мужа.
— Узнавай. Но не от меня. — Ее губы плотно сжались.
— Тогда поговорим о Ривисе.
— Кто это?
— Вы были с ним в "Хант-Клабе".
— А, Пэт Риан, — и закусила губу.
— Ты знаешь, куда он в тот раз отправился?
— Нет. Я знаю, куда он мог поехать при подобных обстоятельствах... и на его похоронах я станцую.
— Для женщины ты неразговорчива.
— Научили.
— Еще один вопрос. Где мы находимся? Мне кажется, это Глендейл.
— Да, это Глендейл. — Она умудрилась, наконец, улыбнуться. — Знаешь, ты мне нравишься. Ты крутой парень.
— Я использую мозги, чтоб спасти свою шкуру...
Долгие минуты, проведенные в темноте, в тиши уборной, состарили Рико, даже больше, чем спавший с головы парик, сбили с него спесь. Кожа на лице обвисла, и выглядел он таким, каким был: слабак мужчина средних лет, вспотевший от страха и неудобного положения.
Я вытянул его на свет, в холл, освободил ноги, так что связанные руки он мог теперь держать по верху туловища, и обратился к Рико сверху вниз:
— Ты, кажется, говорил тут недавно о том, что у моего клиента будут какие-то неприятности, — я кивнул в сторону стоявшей у двери Мэвис. — Все неприятности, которые ты замышляешь, в первую очередь обернутся против тебя. Ты забудешь о том, что видел миссис Килборн сегодня ночью. И ты не расскажешь ни ее мужу, ни кому-либо другому, что она была здесь. Никому! И запомни: в ее планы не входит натыкаться на твою физиономию в течение всей дальнейшей жизни.
— Можешь не утруждать себя наставлениями, — вяло произнес он. — Я знаю, что мне делать.
Я вынул из кармана коробку с пленкой, подбросил и тут же поймал ее.
Его глаза проследили за полетом. Он облизнул губы и вздохнул.
— Лежи спокойно, — сказал я. — Не надо меня бояться. Я не собираюсь бить тебя, хотя это и доставило бы мне удовольствие. Я не собираюсь также передавать тебя и этот фильм прокурору, хотя именно такой участи ты заслуживаешь.
— Это не принесло бы миссис Килборн ничего хорошего.
— Побеспокойся о себе, Рико. Фильм — убедительное вещественное доказательство шантажа миссис Килборн. Разве она это простит?
— Шантаж? Чепуха! Я никогда не получал никаких денег от миссис Килборн. — Он покосился, ловя взгляд женщины, но он был будто привязан к коробке, которую я держал в руке. Я положил коробку обратно в карман.
— Ни один судья, ни один юрист этому не поверит, — сказал я. — Ты уже внутри ящика. Хочешь, чтоб я прибил крышку?
Он лежал неподвижно секунд двадцать; крутой загорелый лоб сморщился от умственного напряжения.
— Ящик крепкий, — признал он наконец. — Чего ты от меня хочешь?
— Ничего. Абсолютно ничего. Только не суй нос, куда не следует, и отойди подальше от моего клиента. В конце концов, такой... молодой парень, как ты, еще может привлечь к себе благосклонное женское внимание.
Он оскалился, и я счел это улыбкой: он уже улыбался моим шуткам. Я развязал проволоку на запястьях его рук. С трудом Рико поднялся: суставы словно закостенели.
— Ты позволяешь ему легко отделаться, — заметила Мэвис.
— Что ты хочешь с ним сделать?
Взгляд серых глаз был смертоносным. Инстинктивно он отшатнулся от нее, прижался спиной к стене.
— Ни-че-го! — И пошла к выходу.
Но, сказав так, наступила на черный парик и пригвоздила его к полу позолоченным каблучком. Последнее, что я видел в этой комнате, — Рико закрывал рукой лысину, а на его лице отражалось полное унижение.
Мы молча дошли до бульвара и остановили проезжавшее мимо такси. Она сказала, чтоб водитель ехал к "Фламенко".
— Почему туда? — спросил я, когда машина уже двинулась с места. — В такое время отель закрыт.
— Не для меня. И потом... я должна туда попасть, я заняла деньги на такси у служащей туалетной комнаты и оставила в залог свою сумочку.
— Да, ничего себе: усыпанная бриллиантами сумочка и ничего внутри.
— Скажи об этом моему мужу.
— Был бы очень рад.
— О нет! — Она отодвинулась от меня. — Ты этого не сделаешь. Правда?
— Он тебя до смерти запугал. Чем? Почему?
— Не задавай мне никаких вопросов. Я... очень устала.
И осторожно склонила голову на мое плечо. Замерла. Я отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. Серые глаза потускнели. Ресницы накрыли их, как внезапно опустившаяся ночь. Темные губы блестели. Я поцеловал это лицо, эти губы и почувствовал, как ее нога ищет мою, а рука скользнула по моему телу.
Я снова втягивался в водоворот, в омут. Но она и впрямь очень устала.
Она изогнулась на сиденье, сползла с моего плеча на мои руки, вздохнула и... заснула.
Я высадил ее за полквартала до "Фламенко" и попросил водителя доставить меня в Грэхэм-Корт. Он что-то спрашивал про то, каким путем ехать. "В Грэхэм-Корт", — повторил я, и это было все, что я мог сказать. И голова, и тело захмелели словно после выпитого шампанского.
Долго мы ехали в Грэхэм-Корт, долго искали мою машину, потом я долго ехал домой, открывал и закрывал гараж, отпирал свой дом... Я с трудом держался на ногах, я приказал мозгам приказать телу делать, что должно было сделать, и наблюдал, будто со стороны, как эти приказания выполнялись.
Электронный будильник показывал двадцать минут пятого. Снимая пиджак, я ощутил вес коробки с фильмом.
Это уже прошло?
Я присел на край постели и сказал:
— Спокойной ночи, Мэвис.
Не раздеваясь, повалился на одеяло и мгновенно заснул.
Глава 13
Глава 14
— Втащите Высокого и Красивого в туалет, хорошо?
Я затащил его в уборную, до шеи накрыл заляпанным дождевым плащом, положил под голову пару грязных галош:
— Только попробуй издать звук — и я закрою дверь на задвижку.
Он не стал спорить. Затих.
Я захлопнул дверь в уборную, огляделся. Так, значит старый дом переделали под офис. Паркетный пол покрыт каучуковой циновкой. Стены поверх обоев выкрашены в серый цвет. Резная лестница в дальнем конце холла похожа на позвоночник вымершего ящера. Слева от меня — дверь из матового стекла, на ней приклеена табличка, аккуратными буквами выведено: "Генри Марэт, лаборатория электроники и пластика".
Женщина нагнулась над замочной скважиной, подбирая один за другим ключи из связки (уж не знаю, откуда она их достала). Замок со щелчком открылся. Она переступила порог лаборатории, где-то отыскала стенной выключатель. Замигал флуоресцентный свет. Я проследовал за ней в этот небольшой кабинет с металлическим, в том числе и хромовым, оборудованием. Голый стол, несколько стульев, весь пол в каких-то металлических опилках, маленький сейф с ложным кодовым замком, который открывался простым ключом. На стенке в рамочке некое свидетельство (никогда не слышал о таком учебном заведении) сообщало, что Генри Марэту присуждена степень магистра в области электронной техники.
Миссис Килборн опустилась на колени перед сейфом. После нескольких неудачных попыток открыть его разными ключами она оглянулась на меня. В жестком свете лицо выглядело бескровным, почти таким же белым, как ее накидка.
— Не могу, руки дрожат. Вы не откроете?
— Это взлом. Терпеть не могу совершать два взлома за одну ночь.
Она поднялась с колен, подошла ко мне, протягивая ключи.
— Пожалуйста, помогите. Там лежит... одна моя вещь. Я должна... взять ее обратно... я готова... заплатить, чем угодно...
— Я же не Рико. Но я предпочитаю знать, что делаю... Что там внутри?
— Моя жизнь, — ответила она.
— Ну что за спектакль, Мэвис!
— Нет, это правда.
— О чем мы говорим?
— О пленке, на которой я... снята, — с усилием выдавила она из себя.
— Я никогда не давала на это согласия. Снимки сделали без моего ведома.
— Шантаж?
— Намного хуже... Я даже не могу убить себя, Арчер.
В ту минуту она была ни жива ни мертва. И готова на все ради самоспасения. Одной рукой я взял ключи, другой похлопал ее по плечу, желая приободрить.
— Зачем думать о смерти, девочка? Надо жить, у тебя все есть для жизни.
— Нет, ничего нет, — сказала она.
Подобрать ключ к сейфу оказалось нетрудно. Подошел сделанный из меди, длинный и плоский. Я повернул его в замочной скважине, находившейся под кодовым замком, нажал хромовую ручку и, потянув на себя, открыл тяжелую дверцу. Бросилась в глаза пара ящиков, заполненных счетами, накладными, старыми письмами.
— Что надо искать?
— Катушку с пленкой. Думаю, она вон в той коробке.
На самом верху в сейфе лежала плоская алюминиевая коробка — в таких когда-то помещали шестнадцатимиллиметровые фильмопленки. Я отодрал ленту, что скрепляла верх и низ коробки, снял верхнюю крышку. Пленка была, видно, длиной в несколько сот футов, но, чуть отвернув ее конец, я успел поглядеть последний кадр на просвет: Мэвис лежала на спине под сияющим солнцем, обнаженная, лишь бедра были прикрыты полотенцем.
— Не смейте! — Она вырвала фильм у меня из рук, прижала катушку к себе.
— Не надо так волноваться, Мэвис, — сказал я. — Мне приходилось видеть такое...
Мэвис не слушала меня. Бросив катушку на покрытый линолеумом пол, согнулась над ней, затем мелькнула золотая зажигалка. Она со щелчком открылась и искрами, но огонек не зажегся.
Ударом ноги я отбросил катушку подальше от женщины, потом сам поднял ее и положил обратно в коробку. Мэвис с криком бросилась на меня. Кулачки заколотили в мою грудь.
Я опустил коробку к себе в карман, схватил красавицу за руки.
— Вещество, из которого сделана пленка, иногда взрывается. Спалить дом и самой сгореть? Для чего?
— Ну и пусть, ну и пусть... Пусти меня!
Итак, мы перешли на ты уже обоюдно.
— При условии, что ты будешь вести себя тихо. И потом: кому нужен этот фильм? Тебе. Пока он будет у нас, Рико не посмеет рта раскрыть.
— У нас? — удивилась она.
— Ну да... я взял его.
— Нет! Отдай!
— Ты просила помочь. Что я и делаю. Я могу заставить Рико молчать, а ты не можешь.
— А кто заставит молчать тебя?
— Ты. Если станешь делать то, что скажу я.
— Я не доверяю тебе. Я не доверяю ни одному мужчине.
— Подумай-ка, все ли женщины внушают доверие?
— Ладно, — сказала она через некоторое время. — Ты этот спор выиграл.
— Хорошая девочка Мэвис. — Я освободил ее руки. — Кто такой этот Рико?
— Я знаю о нем немного. Его настоящее имя — Энрико Муратти, думаю, он из Чикаго. Он выполнял кое-какие поручения моего мужа, когда они занимались двухволновыми радиоприемниками.
— А твой муж...
— Давай будем говорить только о том, что имеет отношение к моему делу.
— Давай. Но есть кое-что, о чем я хотел бы узнать, и оно касается твоего мужа.
— Узнавай. Но не от меня. — Ее губы плотно сжались.
— Тогда поговорим о Ривисе.
— Кто это?
— Вы были с ним в "Хант-Клабе".
— А, Пэт Риан, — и закусила губу.
— Ты знаешь, куда он в тот раз отправился?
— Нет. Я знаю, куда он мог поехать при подобных обстоятельствах... и на его похоронах я станцую.
— Для женщины ты неразговорчива.
— Научили.
— Еще один вопрос. Где мы находимся? Мне кажется, это Глендейл.
— Да, это Глендейл. — Она умудрилась, наконец, улыбнуться. — Знаешь, ты мне нравишься. Ты крутой парень.
— Я использую мозги, чтоб спасти свою шкуру...
Долгие минуты, проведенные в темноте, в тиши уборной, состарили Рико, даже больше, чем спавший с головы парик, сбили с него спесь. Кожа на лице обвисла, и выглядел он таким, каким был: слабак мужчина средних лет, вспотевший от страха и неудобного положения.
Я вытянул его на свет, в холл, освободил ноги, так что связанные руки он мог теперь держать по верху туловища, и обратился к Рико сверху вниз:
— Ты, кажется, говорил тут недавно о том, что у моего клиента будут какие-то неприятности, — я кивнул в сторону стоявшей у двери Мэвис. — Все неприятности, которые ты замышляешь, в первую очередь обернутся против тебя. Ты забудешь о том, что видел миссис Килборн сегодня ночью. И ты не расскажешь ни ее мужу, ни кому-либо другому, что она была здесь. Никому! И запомни: в ее планы не входит натыкаться на твою физиономию в течение всей дальнейшей жизни.
— Можешь не утруждать себя наставлениями, — вяло произнес он. — Я знаю, что мне делать.
Я вынул из кармана коробку с пленкой, подбросил и тут же поймал ее.
Его глаза проследили за полетом. Он облизнул губы и вздохнул.
— Лежи спокойно, — сказал я. — Не надо меня бояться. Я не собираюсь бить тебя, хотя это и доставило бы мне удовольствие. Я не собираюсь также передавать тебя и этот фильм прокурору, хотя именно такой участи ты заслуживаешь.
— Это не принесло бы миссис Килборн ничего хорошего.
— Побеспокойся о себе, Рико. Фильм — убедительное вещественное доказательство шантажа миссис Килборн. Разве она это простит?
— Шантаж? Чепуха! Я никогда не получал никаких денег от миссис Килборн. — Он покосился, ловя взгляд женщины, но он был будто привязан к коробке, которую я держал в руке. Я положил коробку обратно в карман.
— Ни один судья, ни один юрист этому не поверит, — сказал я. — Ты уже внутри ящика. Хочешь, чтоб я прибил крышку?
Он лежал неподвижно секунд двадцать; крутой загорелый лоб сморщился от умственного напряжения.
— Ящик крепкий, — признал он наконец. — Чего ты от меня хочешь?
— Ничего. Абсолютно ничего. Только не суй нос, куда не следует, и отойди подальше от моего клиента. В конце концов, такой... молодой парень, как ты, еще может привлечь к себе благосклонное женское внимание.
Он оскалился, и я счел это улыбкой: он уже улыбался моим шуткам. Я развязал проволоку на запястьях его рук. С трудом Рико поднялся: суставы словно закостенели.
— Ты позволяешь ему легко отделаться, — заметила Мэвис.
— Что ты хочешь с ним сделать?
Взгляд серых глаз был смертоносным. Инстинктивно он отшатнулся от нее, прижался спиной к стене.
— Ни-че-го! — И пошла к выходу.
Но, сказав так, наступила на черный парик и пригвоздила его к полу позолоченным каблучком. Последнее, что я видел в этой комнате, — Рико закрывал рукой лысину, а на его лице отражалось полное унижение.
Мы молча дошли до бульвара и остановили проезжавшее мимо такси. Она сказала, чтоб водитель ехал к "Фламенко".
— Почему туда? — спросил я, когда машина уже двинулась с места. — В такое время отель закрыт.
— Не для меня. И потом... я должна туда попасть, я заняла деньги на такси у служащей туалетной комнаты и оставила в залог свою сумочку.
— Да, ничего себе: усыпанная бриллиантами сумочка и ничего внутри.
— Скажи об этом моему мужу.
— Был бы очень рад.
— О нет! — Она отодвинулась от меня. — Ты этого не сделаешь. Правда?
— Он тебя до смерти запугал. Чем? Почему?
— Не задавай мне никаких вопросов. Я... очень устала.
И осторожно склонила голову на мое плечо. Замерла. Я отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. Серые глаза потускнели. Ресницы накрыли их, как внезапно опустившаяся ночь. Темные губы блестели. Я поцеловал это лицо, эти губы и почувствовал, как ее нога ищет мою, а рука скользнула по моему телу.
Я снова втягивался в водоворот, в омут. Но она и впрямь очень устала.
Она изогнулась на сиденье, сползла с моего плеча на мои руки, вздохнула и... заснула.
Я высадил ее за полквартала до "Фламенко" и попросил водителя доставить меня в Грэхэм-Корт. Он что-то спрашивал про то, каким путем ехать. "В Грэхэм-Корт", — повторил я, и это было все, что я мог сказать. И голова, и тело захмелели словно после выпитого шампанского.
Долго мы ехали в Грэхэм-Корт, долго искали мою машину, потом я долго ехал домой, открывал и закрывал гараж, отпирал свой дом... Я с трудом держался на ногах, я приказал мозгам приказать телу делать, что должно было сделать, и наблюдал, будто со стороны, как эти приказания выполнялись.
Электронный будильник показывал двадцать минут пятого. Снимая пиджак, я ощутил вес коробки с фильмом.
Это уже прошло?
Я присел на край постели и сказал:
— Спокойной ночи, Мэвис.
Не раздеваясь, повалился на одеяло и мгновенно заснул.
Глава 13
Пронзительный звон будильника... Еще в полусне я вдруг вспомнил о дантистах, которые навели меня на мысль про оптометристах, а те, в свою очередь, вызвали в освобождающемся от сна сознании образ очков с толстыми линзами, и, стало быть, когда я вскочил с постели, то неизбежно подумал о своем соседе, Морисе Грэме.
Хильда встретила меня на лестничной площадке третьего этажа, приложив палец к губам.
Мы вошли в прихожую.
— Не шуми, Морис еще спит, а у него была трудная ночь.
Полная блондинка в теплом домашнем халате, жена с кроличьими глазами, излучающая доброту, — доброту еврейки, которая нашла счастье в супружеской жизни.
— Будь добра, разбуди его. Он мне очень нужен. Только на минутку.
— Нет, я не могу этого сделать, — Хильда пристальнее вгляделась в мое лицо. Единственный источник света находился за холщовой занавесью в дальнем углу прихожей. — Что стряслось, Лью? У тебя до ужаса плохой вид.
— А ты выглядишь превосходно... Просто чудесно — снова видеть симпатичных людей.
— Где же ты пропадал?
— Сгонял в ад и обратно. Это место называется Глендейл. Но я никогда больше вас не покину.
Я поцеловал ее в щеку, пахнущую пальмовым мылом.
Она ответила мне легким дружеским толчком, который чуть не выбросил меня обратно на лестничную площадку.
— Не делай этого. Морис может тебя услышать, а он ужасно ревнивый. И потом, скажу тебе, я вовсе не симпатичная. Я — неряшливая домохозяйка и целых две недели не приводила в порядок ногти. Ты спросишь: почему? Потому что я ленива.
— Я без ума от тебя и твоих ногтей. Они никогда не царапают.
— Сейчас начнут царапать, если ты не станешь вести себя тише. И не думай, будто я настолько растаяла от твоей лести, чтобы разбудить его. Морису надо выспаться.
Морис Грем был ночным репортером. Он знал всех, кто, по общефедеральным меркам, этого заслуживал, и знал достаточно для того, чтобы при случае создать специализирующийся на шантаже синдикат. Что касается Мориса, то не случая такого не представилось, а сама идея подобного рода никогда бы не пришла ему в голову.
— Послушай меня, Хильда. Я разыскиваю давно слинявшего с родины сына богатого английского лорда. Убитый горем отец предлагает фантастическую награду тому, кто сообщит лос-анжелесский адрес этого прощелыги. Вместе с Морисом мы получим по половине. Если он даст мне адрес, то получит право на ценный подарок в виде сертификата, на котором красуется портрет президента Гамильтона и стоит персональный автограф секретаря нашего казначейства. Видишь?
И я достал из бумажника десятидолларовик.
— Ты говоришь, Лью, как будто читают программу по радио. Даже две программы сразу, так у тебя все перемешано.
— За то, чтоб занять пять минут личного времени Мориса, из отведенного на сон, я предлагаю десять долларов наличными. Два доллара в минуту, сто двадцать в час. Покажи мне кинозвезду, которая получает девятьсот шестьдесят долларов за восьмичасовой рабочий день.
— Ну ладно, — с сомнением протянула Хильда, — раз тут замешаны деньги... Магазин, торгующий пластинками, отчисляет пятьдесят процентов "Квартету Бетховена"... А если Морис не знает ответа?
— Он знает все ответы, разве не так?
Она совершенно серьезно произнесла:
— Иногда я думаю, что так оно и есть. Он знает слишком много, и, видно, это высасывает из него энергию.
Хильда немного отодвинула штору, тонкая полоска света из прихожей проникла в спальню, которая была и гостиной. Я увидел, что пол усеян газетами, стены завешаны полками, ломящимися от книг и катушек с магнитофонными записями. Самой выдающейся деталью в спальне-гостиной были рога огромного животного, возвышавшиеся над комнатой и жизнью ее обитателей. Напротив окна на непокрытой койке спал, спиной кверху, Морис, щуплый черноволосый мужчина в пижаме, свет мгновенно его пробудил. Он перевернулся на спину, тут же сел, свесив с койки ноги и моргая глазами. Его глаза, широко раскрытые, напряженно пытались рассмотреть, что происходит рядом. Уставились на то место в пространстве, которое занимала моя персона, стараясь сфокусировать взгляд и — без очков — ничего толком не различая.
— Сколько времени? Кто это?
— Около девяти часов, дорогой. Лью пришел задать тебе один вопрос.
Хильда протянула мужу очки, взяв их с полки над кроватью.
— Боже мой, так рано?
Ночной репортер отказался глядеть на меня. Обхватив свои плечи, он принялся раскачиваться и стонать.
— Извини, Морис, я отниму у тебя всего минуту. Можешь ли ты дать мне адрес Уолтера Килборна? Его нет в телефонном справочнике. Я знаю только номер его машины, но этого мало для моего дела.
— Никогда о таком человеке не слышал...
— За десять долларов, дорогой, — мягко вмешалась Хильда. — Если ты не осведомлен, где живет Килборн, то так и скажи человеку. В моем представлении Килборн — это большие деньги, и он муж самой красивой женщины в городе. Разве нет, дорогой?
— Десять миллионов долларов. Не знаю, большие это деньги или не очень? — произнес обиженно Морис. — Что же до миссис Килборн, то... пепельные блондинки не в моем вкусе. Мои эстетические склонности требуют ярких красок. — И Морис взглянул на жену с восхищенной улыбкой.
— Дурачок. — Хильда уселась рядом на койку и взъерошила на затылке его жесткие волосы.
— Если Мэвис Килборн была бы такой красавицей, как ты говоришь, ее фотографии обязательно мелькали бы повсюду, разве нет?.. Хотя нет, нет, ведь она замужем за Килборном.
— За Килборном или десятью миллионами долларов?
— Больше, чем десятью. Прикинь-ка. Пятьдесят один процент пая Компании Тихоокеанских Очистительных Заводов, при текущей котировке их акций... о-о-о, представьте-ка себе это.
— ПАРЕКО, Компания Тихоокеанских Очистительных Заводов, — повторил я медленно и отчетливо, подумав об утонувшей женщине. — Мне казалось, что его бизнес связан с прокатом такси.
— У него есть такое заведение в Глендейле... Вообще, он запустил руку во все, во что только можно, но ПАРЕКО — его конек. Раньше они занимались нефтяными разработками в Нопэл-Велли. — Морис зевнул и склонил голову на широкое плечо жены. — Все это нагоняет на меня скуку, Лью.
— Продолжай, продолжай, ты выдаешь информацию почище справочного бюро. Где он живет?
— В Велли. — Глаза Мориса были закрыты, и Хильда материнским жестом слегка щелкнула его по лбу. Там целые досье. — Стэффордшир-Истейтс, один из тех районов, куда надо выписывать специальную визу. Я попал туда на одну виллу на вечер в честь Четвертого июля. Почетным гостем у них был Сенатор.
— Соединенных штатов или штата?
— Соединенных Штатов, конечно. Сенаторов всяких штатов у них там пруд пруди.
— Демократов или республиканцев?
— Какая разница?.. Разве я уже не заработал свои десять долларов, а, собиратель мозгов? Хозяин потогонной фабрики?
— Еще один вопрос, интеллектуал с ночной улицы. Откуда у Килборна появились деньги?
— Я что — Бюро контроля внутренних доходов? — Морис собрался было пожать плечами, но рассудил, что для этого деяния потребуется много усилий.
— Ты знаешь то, чего не знают они.
— Я ничего не знаю. Все, что я слышал, — только слухи. Ты толкаешь меня на клевету, возмутитель ночного спокойствия законопослушных граждан. — Морис, сейчас ты ведешь себя не очень хорошо, — мягко сказала Хильда.
Я повторил вопрос:
— Деньги. Откуда они появились?
— Деньги не растут на деревьях. — Морис подавил зевок. — Я слышал: во время войны Килборн разнюхал, что было бы недурно покрутиться на черном рынке автомобилей в Детройте. Потом он бросился сюда, чтобы законным путем вложить в серьезное предприятие деньги, пока их кто-нибудь по закону же у него не отобрал. Теперь он почтенный калифорниец, влиятельный владелец ценных бумаг, и его виллу посещают политики. В дальнейшем на меня не ссылайся, это всего лишь слухи. Может быть, он сам распространяет их, чтобы таким образом прикрыть нечто худшее... что могло бы сейчас прийти мне в голову.
С мечтательной улыбкой Морис оглядел спальню-гостиную и сидя заснул.
Сняв с его носа очки, Хильда уложила на постели мальчишеское мело мужа. Я протянул ей десятку и направился к выходу.
Она пошла за мной.
— Заходи днем, Лью, мы получили из Парижа новые записи Штрауса.
— Приду, когда улучу свободную минутку. Сейчас я должен ехать в Неваду.
— Серьезная поездка?
— Да вроде бы.
— Это где живет Сью, правда? — Ее полное лицо просияло. — Ты собираешься с ней помириться?
— Нет. Я еду по делам.
— Я таки верю, что вы вернетесь вместе. Вот увидишь.
— Дно в ведре провалилось. Даже все королевские мастера, вместе взятые, не смогут заделать такую дыру.
— О, Лью. — Казалось, она вот-вот заплачет. — Вы были такой прелестной парой...
Я похлопал ее по руке.
— Ты милая и хорошая, Хильда.
Морис застонал во сне. Я вышел.
Хильда встретила меня на лестничной площадке третьего этажа, приложив палец к губам.
Мы вошли в прихожую.
— Не шуми, Морис еще спит, а у него была трудная ночь.
Полная блондинка в теплом домашнем халате, жена с кроличьими глазами, излучающая доброту, — доброту еврейки, которая нашла счастье в супружеской жизни.
— Будь добра, разбуди его. Он мне очень нужен. Только на минутку.
— Нет, я не могу этого сделать, — Хильда пристальнее вгляделась в мое лицо. Единственный источник света находился за холщовой занавесью в дальнем углу прихожей. — Что стряслось, Лью? У тебя до ужаса плохой вид.
— А ты выглядишь превосходно... Просто чудесно — снова видеть симпатичных людей.
— Где же ты пропадал?
— Сгонял в ад и обратно. Это место называется Глендейл. Но я никогда больше вас не покину.
Я поцеловал ее в щеку, пахнущую пальмовым мылом.
Она ответила мне легким дружеским толчком, который чуть не выбросил меня обратно на лестничную площадку.
— Не делай этого. Морис может тебя услышать, а он ужасно ревнивый. И потом, скажу тебе, я вовсе не симпатичная. Я — неряшливая домохозяйка и целых две недели не приводила в порядок ногти. Ты спросишь: почему? Потому что я ленива.
— Я без ума от тебя и твоих ногтей. Они никогда не царапают.
— Сейчас начнут царапать, если ты не станешь вести себя тише. И не думай, будто я настолько растаяла от твоей лести, чтобы разбудить его. Морису надо выспаться.
Морис Грем был ночным репортером. Он знал всех, кто, по общефедеральным меркам, этого заслуживал, и знал достаточно для того, чтобы при случае создать специализирующийся на шантаже синдикат. Что касается Мориса, то не случая такого не представилось, а сама идея подобного рода никогда бы не пришла ему в голову.
— Послушай меня, Хильда. Я разыскиваю давно слинявшего с родины сына богатого английского лорда. Убитый горем отец предлагает фантастическую награду тому, кто сообщит лос-анжелесский адрес этого прощелыги. Вместе с Морисом мы получим по половине. Если он даст мне адрес, то получит право на ценный подарок в виде сертификата, на котором красуется портрет президента Гамильтона и стоит персональный автограф секретаря нашего казначейства. Видишь?
И я достал из бумажника десятидолларовик.
— Ты говоришь, Лью, как будто читают программу по радио. Даже две программы сразу, так у тебя все перемешано.
— За то, чтоб занять пять минут личного времени Мориса, из отведенного на сон, я предлагаю десять долларов наличными. Два доллара в минуту, сто двадцать в час. Покажи мне кинозвезду, которая получает девятьсот шестьдесят долларов за восьмичасовой рабочий день.
— Ну ладно, — с сомнением протянула Хильда, — раз тут замешаны деньги... Магазин, торгующий пластинками, отчисляет пятьдесят процентов "Квартету Бетховена"... А если Морис не знает ответа?
— Он знает все ответы, разве не так?
Она совершенно серьезно произнесла:
— Иногда я думаю, что так оно и есть. Он знает слишком много, и, видно, это высасывает из него энергию.
Хильда немного отодвинула штору, тонкая полоска света из прихожей проникла в спальню, которая была и гостиной. Я увидел, что пол усеян газетами, стены завешаны полками, ломящимися от книг и катушек с магнитофонными записями. Самой выдающейся деталью в спальне-гостиной были рога огромного животного, возвышавшиеся над комнатой и жизнью ее обитателей. Напротив окна на непокрытой койке спал, спиной кверху, Морис, щуплый черноволосый мужчина в пижаме, свет мгновенно его пробудил. Он перевернулся на спину, тут же сел, свесив с койки ноги и моргая глазами. Его глаза, широко раскрытые, напряженно пытались рассмотреть, что происходит рядом. Уставились на то место в пространстве, которое занимала моя персона, стараясь сфокусировать взгляд и — без очков — ничего толком не различая.
— Сколько времени? Кто это?
— Около девяти часов, дорогой. Лью пришел задать тебе один вопрос.
Хильда протянула мужу очки, взяв их с полки над кроватью.
— Боже мой, так рано?
Ночной репортер отказался глядеть на меня. Обхватив свои плечи, он принялся раскачиваться и стонать.
— Извини, Морис, я отниму у тебя всего минуту. Можешь ли ты дать мне адрес Уолтера Килборна? Его нет в телефонном справочнике. Я знаю только номер его машины, но этого мало для моего дела.
— Никогда о таком человеке не слышал...
— За десять долларов, дорогой, — мягко вмешалась Хильда. — Если ты не осведомлен, где живет Килборн, то так и скажи человеку. В моем представлении Килборн — это большие деньги, и он муж самой красивой женщины в городе. Разве нет, дорогой?
— Десять миллионов долларов. Не знаю, большие это деньги или не очень? — произнес обиженно Морис. — Что же до миссис Килборн, то... пепельные блондинки не в моем вкусе. Мои эстетические склонности требуют ярких красок. — И Морис взглянул на жену с восхищенной улыбкой.
— Дурачок. — Хильда уселась рядом на койку и взъерошила на затылке его жесткие волосы.
— Если Мэвис Килборн была бы такой красавицей, как ты говоришь, ее фотографии обязательно мелькали бы повсюду, разве нет?.. Хотя нет, нет, ведь она замужем за Килборном.
— За Килборном или десятью миллионами долларов?
— Больше, чем десятью. Прикинь-ка. Пятьдесят один процент пая Компании Тихоокеанских Очистительных Заводов, при текущей котировке их акций... о-о-о, представьте-ка себе это.
— ПАРЕКО, Компания Тихоокеанских Очистительных Заводов, — повторил я медленно и отчетливо, подумав об утонувшей женщине. — Мне казалось, что его бизнес связан с прокатом такси.
— У него есть такое заведение в Глендейле... Вообще, он запустил руку во все, во что только можно, но ПАРЕКО — его конек. Раньше они занимались нефтяными разработками в Нопэл-Велли. — Морис зевнул и склонил голову на широкое плечо жены. — Все это нагоняет на меня скуку, Лью.
— Продолжай, продолжай, ты выдаешь информацию почище справочного бюро. Где он живет?
— В Велли. — Глаза Мориса были закрыты, и Хильда материнским жестом слегка щелкнула его по лбу. Там целые досье. — Стэффордшир-Истейтс, один из тех районов, куда надо выписывать специальную визу. Я попал туда на одну виллу на вечер в честь Четвертого июля. Почетным гостем у них был Сенатор.
— Соединенных штатов или штата?
— Соединенных Штатов, конечно. Сенаторов всяких штатов у них там пруд пруди.
— Демократов или республиканцев?
— Какая разница?.. Разве я уже не заработал свои десять долларов, а, собиратель мозгов? Хозяин потогонной фабрики?
— Еще один вопрос, интеллектуал с ночной улицы. Откуда у Килборна появились деньги?
— Я что — Бюро контроля внутренних доходов? — Морис собрался было пожать плечами, но рассудил, что для этого деяния потребуется много усилий.
— Ты знаешь то, чего не знают они.
— Я ничего не знаю. Все, что я слышал, — только слухи. Ты толкаешь меня на клевету, возмутитель ночного спокойствия законопослушных граждан. — Морис, сейчас ты ведешь себя не очень хорошо, — мягко сказала Хильда.
Я повторил вопрос:
— Деньги. Откуда они появились?
— Деньги не растут на деревьях. — Морис подавил зевок. — Я слышал: во время войны Килборн разнюхал, что было бы недурно покрутиться на черном рынке автомобилей в Детройте. Потом он бросился сюда, чтобы законным путем вложить в серьезное предприятие деньги, пока их кто-нибудь по закону же у него не отобрал. Теперь он почтенный калифорниец, влиятельный владелец ценных бумаг, и его виллу посещают политики. В дальнейшем на меня не ссылайся, это всего лишь слухи. Может быть, он сам распространяет их, чтобы таким образом прикрыть нечто худшее... что могло бы сейчас прийти мне в голову.
С мечтательной улыбкой Морис оглядел спальню-гостиную и сидя заснул.
Сняв с его носа очки, Хильда уложила на постели мальчишеское мело мужа. Я протянул ей десятку и направился к выходу.
Она пошла за мной.
— Заходи днем, Лью, мы получили из Парижа новые записи Штрауса.
— Приду, когда улучу свободную минутку. Сейчас я должен ехать в Неваду.
— Серьезная поездка?
— Да вроде бы.
— Это где живет Сью, правда? — Ее полное лицо просияло. — Ты собираешься с ней помириться?
— Нет. Я еду по делам.
— Я таки верю, что вы вернетесь вместе. Вот увидишь.
— Дно в ведре провалилось. Даже все королевские мастера, вместе взятые, не смогут заделать такую дыру.
— О, Лью. — Казалось, она вот-вот заплачет. — Вы были такой прелестной парой...
Я похлопал ее по руке.
— Ты милая и хорошая, Хильда.
Морис застонал во сне. Я вышел.
Глава 14
С шоссе, ведущего в сторону Стэффордшир-Истейтс, издали видна медная таблица-указатель, прикрепленная к каменной арке, — сквозь нее новая асфальтовая ветка поворачивала от главной дороги туда, куда мне было нужно. Первым делом таблица сообщала, что данная территория "контролируется частной охраной". Ворота — столбы из секвойи — были открыты, и я въехал на территорию, патрулируемую частным порядком.
Вверх по каньону медленно поднимался утренний туман. Вдоль дороги тянулись высокие кипарисы и вязы, на их ветвях распевали птички. За кирпичными стенами и толстыми рублеными заборами вилл фонтаны забрасывали свои лассо из водяных брызг. Респектабельные дома среди цветочных клумб и лужаек, напоминавших столы для бильярда, расположены были так по отношению друг к другу, что никто, кроме хозяев, не мог наслаждаться их видом. В Сан-Фернандо-Велли собственность олицетворялась красивыми виллами; вокруг них не было ни души, и у меня возникло странное чувство, что красивые приземистые дома — не просто место проживания богачей, они перенесены через каньон еще для каких-то, им одним ведомых, целей.
Я проезжал мимо: "Велми", "Эрбаскот", "Романовски"... далее почтовые ящики возвещали: "Льюисон", "Тэпингем", "Вуд", "Ферингтон", "фон Эш". "Уолтер Дж. Килборн" — аккуратно, по трафарету выведено на девятом ящике, и я свернул на дорогу к дому. Он был сложен из розового кирпича, покрыт плоской, выступающей за плоскость стен из бревен вечной секвойи. Кругом росли бегонии, я насчитал до двадцати их оттенков. Я остановился на покрытой гравием петле-площадке, вышел из машины, проследовал к парадной двери и нажал кнопку звонка. Эхо прокатилось по всему дому.
Местечко было столь же оживленным, как приемная в похоронном бюро глубокой ночью, и почти так же, как она, располагало к себе.
За бесшумно открывшейся дверью возник маленький японец, весь в белом, шаги его тоже были совершенно бесшумны.
— Вам что-то угодно, сэр?
Губы японца старательно выговаривали английские звуки. За плечами его я мог увидеть террасу, где стояли огромный белый рояль и обитая белой тканью софа. Бассейн за окнами с белыми колоннами отбрасывал колышущиеся сапфировые пятна на белые стены.
— Мне нужен мистер Килборн, — ответил я. — Он сказал, что в это время будет дома.
— Но его сейчас нет. Очень сожалею, сэр.
— Дело связано с арендой нефтяных месторождений. Мне нужна его подпись.
— Его нет дома, сэр. Может быть, вы хотели бы оставить для него сообщение в письменном виде?
Немигающие черные глаза оставались непроницаемыми.
— Если бы вы сказали мне, где он...
— Я не знаю, сэр. Он уехал в круиз. Может быть, вам стоит попробовать связаться с его офисом, сэр. Там могут организовать телефонную связь с яхтой.
— Благодарю вас. Могу ли я позвонить отсюда в офис?
— Очень сожалею, сэр. Мистер Килборн не давал мне разрешения впускать в дом незнакомых посетителей.
Японец склонил голову, покрытую волосами, похожими на щетку для чистки обуви, отвешивая мне тем самым поклон. И захлопнул дверь перед носом.
Я забрался в машину, очень осторожно закрыл дверцу. Будто боялся разбудить денежную лавину. Петля усыпанной гравием дороги провела меня мимо гаражей. Там стояли "остин", "джип", белый "роудстер". Черного лимузина не было.
Лимузин повстречался мне на полпути, когда я ехал обратно. Я держался середины шоссе и показал идущей навстречу машине три пальца. Черный затормозил в нескольких футах от моих бамперов, из лимузина вышел шофер. Глаза его мигали от яркого солнечного света.
— Что случилось, приятель? С чего это ты подал мне знак?
Я вышел из машины — и тотчас из наплечной кобуры выхватил пистолет. Показал ему игрушку. Шофер поднял руки до уровня плеч. Улыбнулся.
— Ты что, с ума сошел, парень? У меня же нет ничего стоящего. Я сам старый сорви-голова, но набрался ума. Наберись ума и ты, спрячь железку.
Улыбка странно смотрелась на его лице — эдакая жульническая маска у добродушного Санта-Клауса.
— Прибереги свои шутки для ночного свидания в среду. — Я подошел к нему, хотя не слишком близко. Мужчина был пожилой, но достаточно сильный и крепкий, и мне не хотелось стрелять в него.
Он узнал меня. Его лицо тотчас стало таким же выразительным, как кусок бетона.
— Я-то думал, что ты уже в холодильной камере. — Его кулаки сжались.
— Не опускай руки! Что вы сделали с Ривисом? Тоже отправили в холодильник?
— Ривис? — произнес он, старательно изображая хитрость. — Кто это Ривис? Я не знаю никакого Ривиса.
— Узнаешь, когда тебя отвезут в морг поглядеть на него. — Я во всю импровизировал:
— Горный патруль обнаружил его у дороги близ Куинто сегодня утром. Горло было перерезано.
— Да? — Воздух вылетел из его рта и ноздрей так, словно я дал ему кулаком поддых.
— Разреши-ка взглянуть на твой нож, — сказал я, чтобы дать понять, будто отпечатками его пальцев очень интересуются в полиции.
— У меня нет ножа. Я не имею к таким делам никакого отношения... Я перевез того парня через границу штата Невада... он же не может так скоро вернуться.
— Ты же вернулся, и скоро.
На его лице отразились мучения, вызванные попыткой поразмышлять.
— А, ты дурачишь меня, как сосунка, — сказал он наконец. — Тот парень никогда не возвращался в Куинто, и его нигде не находили.
— В таком случае, где же он теперь?
— Не скажу, — решительно заявил кусок бетона. — Спрячь свою железку и убирайся.
Мы находились в темно-зеленой долине, тесно сжатой с обеих сторон лавровыми деревьями. Единственное, что нарушало тишину, — это урчание наших машин.
— Твое лицо обманчивое, — сказал я. — Можно подумать, что оно живое, так и просит, чтобы его продырявили.
— Попробуй. Увидишь, куда за это попадешь.
Я испытывал острое желание ударить его, но память о минувшей ночи не позволила. Должна же быть разница между мной и моим противником! Не будь ее, я и к себе испытывал бы гадливое презрение.
Вверх по каньону медленно поднимался утренний туман. Вдоль дороги тянулись высокие кипарисы и вязы, на их ветвях распевали птички. За кирпичными стенами и толстыми рублеными заборами вилл фонтаны забрасывали свои лассо из водяных брызг. Респектабельные дома среди цветочных клумб и лужаек, напоминавших столы для бильярда, расположены были так по отношению друг к другу, что никто, кроме хозяев, не мог наслаждаться их видом. В Сан-Фернандо-Велли собственность олицетворялась красивыми виллами; вокруг них не было ни души, и у меня возникло странное чувство, что красивые приземистые дома — не просто место проживания богачей, они перенесены через каньон еще для каких-то, им одним ведомых, целей.
Я проезжал мимо: "Велми", "Эрбаскот", "Романовски"... далее почтовые ящики возвещали: "Льюисон", "Тэпингем", "Вуд", "Ферингтон", "фон Эш". "Уолтер Дж. Килборн" — аккуратно, по трафарету выведено на девятом ящике, и я свернул на дорогу к дому. Он был сложен из розового кирпича, покрыт плоской, выступающей за плоскость стен из бревен вечной секвойи. Кругом росли бегонии, я насчитал до двадцати их оттенков. Я остановился на покрытой гравием петле-площадке, вышел из машины, проследовал к парадной двери и нажал кнопку звонка. Эхо прокатилось по всему дому.
Местечко было столь же оживленным, как приемная в похоронном бюро глубокой ночью, и почти так же, как она, располагало к себе.
За бесшумно открывшейся дверью возник маленький японец, весь в белом, шаги его тоже были совершенно бесшумны.
— Вам что-то угодно, сэр?
Губы японца старательно выговаривали английские звуки. За плечами его я мог увидеть террасу, где стояли огромный белый рояль и обитая белой тканью софа. Бассейн за окнами с белыми колоннами отбрасывал колышущиеся сапфировые пятна на белые стены.
— Мне нужен мистер Килборн, — ответил я. — Он сказал, что в это время будет дома.
— Но его сейчас нет. Очень сожалею, сэр.
— Дело связано с арендой нефтяных месторождений. Мне нужна его подпись.
— Его нет дома, сэр. Может быть, вы хотели бы оставить для него сообщение в письменном виде?
Немигающие черные глаза оставались непроницаемыми.
— Если бы вы сказали мне, где он...
— Я не знаю, сэр. Он уехал в круиз. Может быть, вам стоит попробовать связаться с его офисом, сэр. Там могут организовать телефонную связь с яхтой.
— Благодарю вас. Могу ли я позвонить отсюда в офис?
— Очень сожалею, сэр. Мистер Килборн не давал мне разрешения впускать в дом незнакомых посетителей.
Японец склонил голову, покрытую волосами, похожими на щетку для чистки обуви, отвешивая мне тем самым поклон. И захлопнул дверь перед носом.
Я забрался в машину, очень осторожно закрыл дверцу. Будто боялся разбудить денежную лавину. Петля усыпанной гравием дороги провела меня мимо гаражей. Там стояли "остин", "джип", белый "роудстер". Черного лимузина не было.
Лимузин повстречался мне на полпути, когда я ехал обратно. Я держался середины шоссе и показал идущей навстречу машине три пальца. Черный затормозил в нескольких футах от моих бамперов, из лимузина вышел шофер. Глаза его мигали от яркого солнечного света.
— Что случилось, приятель? С чего это ты подал мне знак?
Я вышел из машины — и тотчас из наплечной кобуры выхватил пистолет. Показал ему игрушку. Шофер поднял руки до уровня плеч. Улыбнулся.
— Ты что, с ума сошел, парень? У меня же нет ничего стоящего. Я сам старый сорви-голова, но набрался ума. Наберись ума и ты, спрячь железку.
Улыбка странно смотрелась на его лице — эдакая жульническая маска у добродушного Санта-Клауса.
— Прибереги свои шутки для ночного свидания в среду. — Я подошел к нему, хотя не слишком близко. Мужчина был пожилой, но достаточно сильный и крепкий, и мне не хотелось стрелять в него.
Он узнал меня. Его лицо тотчас стало таким же выразительным, как кусок бетона.
— Я-то думал, что ты уже в холодильной камере. — Его кулаки сжались.
— Не опускай руки! Что вы сделали с Ривисом? Тоже отправили в холодильник?
— Ривис? — произнес он, старательно изображая хитрость. — Кто это Ривис? Я не знаю никакого Ривиса.
— Узнаешь, когда тебя отвезут в морг поглядеть на него. — Я во всю импровизировал:
— Горный патруль обнаружил его у дороги близ Куинто сегодня утром. Горло было перерезано.
— Да? — Воздух вылетел из его рта и ноздрей так, словно я дал ему кулаком поддых.
— Разреши-ка взглянуть на твой нож, — сказал я, чтобы дать понять, будто отпечатками его пальцев очень интересуются в полиции.
— У меня нет ножа. Я не имею к таким делам никакого отношения... Я перевез того парня через границу штата Невада... он же не может так скоро вернуться.
— Ты же вернулся, и скоро.
На его лице отразились мучения, вызванные попыткой поразмышлять.
— А, ты дурачишь меня, как сосунка, — сказал он наконец. — Тот парень никогда не возвращался в Куинто, и его нигде не находили.
— В таком случае, где же он теперь?
— Не скажу, — решительно заявил кусок бетона. — Спрячь свою железку и убирайся.
Мы находились в темно-зеленой долине, тесно сжатой с обеих сторон лавровыми деревьями. Единственное, что нарушало тишину, — это урчание наших машин.
— Твое лицо обманчивое, — сказал я. — Можно подумать, что оно живое, так и просит, чтобы его продырявили.
— Попробуй. Увидишь, куда за это попадешь.
Я испытывал острое желание ударить его, но память о минувшей ночи не позволила. Должна же быть разница между мной и моим противником! Не будь ее, я и к себе испытывал бы гадливое презрение.